Корабли и экипажи флотилии Северного Ледовитого океана.
Как известно, в начале ХХ века царское адмиралтейство мечтало заполучить военно-морскую базу «в теплых морях».
После потери Порт-Артура и поражения в русско-японской войне, у Морского министерства возникли серьезные планы по устройству специальной базы русского флота во французской Бизерте (Тунис).
Эту идею активно отстаивал новый морской министр И.К. Григорович, который предлагал перебазировать существенную часть Балтийского флота в Бизерту. Русские корабли в Средиземном море тогда могли бы, по мнению министра, с гораздо большей эффективностью решать задачи стратегического порядка.
Начало Первой мировой войны сразу же свернуло всю работу по подготовке перебазирования флота. Ход войны заставил царских стратегов думать не о теплых южных морях, а спешно строить порты и стоянки в ледяных водах Баренцева моря, на Кольском полуострове.
Оба наших флота, и Балтийский и Черноморский, оказались запертыми в своих внутренних морях.
Поскольку в целом потенциал русского флота даже отдаленно нельзя было сопоставить с потенциалом флота Открытого моря Германии, то с первыми же выстрелами Мировой войны, царское командование стало всерьез опасаться германского морского десанта в … окрестностях Петрограда!!!
Балтийский флот к началу войны имел в своем составе броненосцы «Андрей Первозванный», «Император Павел I», «Цесаревич» и «Слава»; броненосные крейсера «Адмирал Макаров», «Баян», «Громобой», «Паллада», «Рюрик», «Россия»; бронепалубные крейсера «Аврора», «Богатырь», «Диана», «Олег», и эскадренный миноносец «Новик». Кроме имелось около 60 старых угольных миноносцев и полтора десятка подводных лодок.
Немецкий флот на Балтике располагал легкими крейсерами «Магдебург» и «Аугсбург», 3 современными эсминцами и 3 старыми подводными лодками. Другие германские корабли входили в состав дивизии обороны побережья Балтийского моря, которые немцы к активным операциям не привлекали.
Главным противником на море немцы, совершенно справедливо, считали Великобританию, и именно против нее были сосредоточены все главные морские силы Германии.
Германский адмирал фон Поль вообще рассматривал Балтику как третьестепенный театр военных действий. Накануне войны он отмечал:
«Сохранение боеспособного флота …для нас гораздо важнее, чем уничтожение русского флота, за которое при неблагоприятных обстоятельствах придется дорого заплатить. В этом случае нам придется, пока существенно не изменится общее политическое положение Европы, удовольствоваться «обезврежением» русского флота».
В начале мировой войны у Германии на Балтике не было ни крупных сил, ни стратегических задач.
Наша разведка не имела об этом ни малейшего представления, поэтому все планы русского командования на Балтике были направлены на подготовку к отражению германского десанта в Финском заливе под Петербургом (!!!)
В результате этого предположения русский Балтийский флот был подчинен ….командованию нашей 6-й армии, которая отвечала за оборону Санкт-Петербурга!!!
Более того, до конца августа 1914 года царские стратеги всерьез ожидали вступления Швеции в войну на стороне Центральных держав!
Поэтому наш мощный XXII-й Финляндский армейский корпус первые, самые важные месяцы мировой войны простоял без дела в Финляндии, готовясь отразить шведское нашествие.
Как знать, окажись он в августе 1914 года не там, а в Восточной Пруссии, может быть и судьба всей мировой войны (и нашей страны) сложилась бы иначе…
В основе действий русского Балтийского флота лежал оперативный план 1912 года. Он предполагал создание на рубеже Нарген — Порккала-Удд минно-артиллерийской позиции. Опираясь на огромное минное заграждение и при поддержке береговых батарей, русский флот должен был отразить попытку немцев прорваться в Финский залив к столице империи.
Разумеется, германский флот таких фантастических планов не имел и не разрабатывал их.
Другое дело, что если бы немцы перевели хотя бы часть своих новейших линкоров и тяжелых крейсеров из флота Открытого моря в Балтику, то соотношение сил на ней могло радикально измениться, но в этом случае, немцы резко ослабляли оборону собственных баз и рубежей на Северном море, чем могли воспользоваться англичане.
Историк А.Г. Больных в книге «Трагедия ошибок» подчеркивает:
«Но в одном отношении страх перед немцами сослужил хорошую службу русскому флоту. Минное дело было поставлено на немыслимую для любого другого флота высоту, и русская мина стала для немцев грозным противником, борьба с которым очень дорого обошлась кайзеровскому флоту. Причем, в отличие от совершенно бессмысленного и бесполезного Великого Заграждения, поставленного союзниками поперек Северного моря, русские мины стали важным фактором стратегической борьбы на Балтике. При этом для постановки мин были оборудованы почти все корабли Балтийского флота, вплоть до броненосных крейсеров!
…В полночь 30 июля была объявлена мобилизация флота. Однако, несмотря на все просьбы Эссена, морской министр адмирал И. К. Григорович постановку центрального заграждения не разрешал. Штаб флота считал такую ситуацию недопустимой, так как угроза внезапного нападения немцев считалась совершенно реальной. Эссен отправил Григоровичу несколько телеграмм, требуя разрешить постановку заграждения…
31 июля в 4.18, то есть еще до официального объявления войны Германии, Николай II телеграммой разрешил поставить заграждение. Напомним, что германская нота с формальным объявлением войны была вручена послом графом Пурталесом русскому министру иностранных дел Сазонову 1 августа в 19.00, в то время как аналогичная нота в Париже была вручена только 3 августа. Россия начала воевать раньше своих западных союзников».
А вот первая боевая потеря нашего флота на Балтике была неожиданной и очень обидной.
11 октября 1914 года при возвращении из дозора в устье Финского залива, неподалеку от мыса Ханко, русский крейсер «Паллада» был торпедирован германской подводной лодкой U-26 под командованием капитан-лейтенанта фон Боркхейма и, в результате детонации боезапаса, затонул со всем экипажем (погибло 598 человек).
«Паллада» стала одним из первых российских боевых кораблей, погибших в мировой войне.
Командир «Паллады» капитан 1-го ранга С. Р. Магнус в свое время сам командовал дивизионом подводных лодок и он должен был бы понимать, какую опасность представляют подлодки.
Тем не менее, он проявил удивительную беспечность, и не принял самых элементарных мер предосторожности. Несмотря на категорический приказ командующего флотом адмирала Н. О. Эссена, корабль шёл без противолодочного зигзага. А на подходе к порту командир «Паллады» отпустил два сопровождавших его эсминца.
В результате столь вопиющей безответственности и недисциплинированности командира «Паллады», погиб весь экипаж этого крейсера, почти 600 человек.
Ход мировой войны и необходимость получения большого объема военно-технической помощи от союзников заставил царское правительство обратить внимание на Север России.
Архангельский порт замерзал почти на полгода, поэтому пришлось лихорадочными темпами развивать порты незамерзающих вод Кольского полуострова. И тут вдруг оказалось, что никаких серьезных боевых кораблей Россия на своем Севере не имела.
Пришлось принимать срочные меры.
В начале 1916 года, в результате предложенной для союзной (в годы Первой мировой войны) Японии щедрой цены, России удалось выкупить боевые корабли, потерянные нами в годы несчастной русско-японской войны.
Были выкуплены броненосцы «Чесма» (бывшая «Полтава») и «Пересвет», а также бронепалубный крейсер «Варяг».
В годы русско-японской войны, все они были затоплены на мелководье и не имели серьезных повреждений. Японцы их подняли, прямо во время русско-японской войны, и ввели в строй своего флота под наименованием «Танго», «Сагами» и «Сойя».
Все эти корабли морально и физически устарели еще в годы русско-японской войны, и в случае встречи с современным германским флотом, не представляли серьезной боевой силы, ну да особенно выбирать России тогда не приходилось.
Судьба ВСЕХ этих «перекупленных кораблей сложилась трагически и никакой реальной пользы они не принесли.
Многострадальный «Пересвет» вообще имел очень «невезучую» историю.
За время своей биографии, он неоднократно садился на мели и ремонтировался в разных странах.
Впервые «Пересвет» сел на мель в первом же своем переходе из Кронштадта на Дальний Восток, в 1901 году, на Балтике,в проливе Большой Бельт, и был снят с неё только через 32 часа с помощью датских буксиров. После этого целый месяц стоял на ремонте во французском Тулоне.
В Порт-Артуре «Пересвета» также сопровождали разные неприятности.
Сразу после начала войны, 28 января 1904 года, при входе на внутренний рейд, броненосец сел на мель.
С помощью буксиров его сняли, но окончание прилива сделало невозможным пройти по мелководному проходу, и он ещё на одну ночь остался на внешнем рейде.
13 марта во время выхода эскадры к островам Мяотао «Пересвет» ударил форштевнем в корму броненосец «Севастополь». Оба корабля были повреждены, и эскадра вернулась в гавань.
Как известно, 31 марта 1904 г. очередной выход эскадры кончился гибелью на мине флагманского броненосца «Петропавловск». «Пересвет» при выходе из гавани опять сел на мель и присоединился к эскадре совсем незадолго до этой трагедии.
28 июля 1904 года, во время знаменитого боя в Желтом море «Пересвет» получил около 40 попаданий, в том числе 13 305-мм и 15 203- и 152-мм снарядами. Тяжело поврежденный броненосец сумел вернуться в Порт-Артур, где осенью он и был добит огнем японских 280 мм осадных гаубиц.
29 июня 1905 года «Пересвет» был поднят японцами, переименован в «Сагами» и переклассифицирован в броненосец береговой обороны 1 класса.
21 марта 1916 года все три выкупленных у Японии корабля (будущие «Пересвет», «Чесма» и «Варяг») прибыли во Владивосток.
(Выкуп «Сагами» обошёлся России в 7 млн иен).
10 мая 1916 г. «Пересвет», которым командовал капитан 1 ранга Д. Д. Заботкин, вышел на испытания. 10 мая 1916 года после пробы машин и артиллерии «Пересвет» с хода 8 узлов, в тумане, выскочил на камни в 1,5 кабельтова к осту от мыса Иродова (бывший Патрокл).
В течение 11—12 мая пришедшие из Владивостока «Чесма», ледокол «Надежный» и буксир «Свирь» безуспешно пытались стянуть крейсер с каменной плиты.
После этого, были сменены командир «Пересвета», старший офицер и старший штурман корабля, что является свидетельством того, кто был виновником этой тяжелой аварии.
23 мая командующий флотилией решил обратиться за содействием к японским союзникам. С их помощью 25 июня корабль, наконец, стянули на чистую воду. Для этого «Пересвет» существенно разгрузили (сняли боевую рубку, броню носовой башни и частично броню казематов, часть артиллерии), пробоины залили цементом, подвели баржи-понтоны и откачали воду. 25 июня, после всплытия корабля, его отбуксировали во Владивосток и произвели в доке аварийный ремонт. Но требовалось более серьезное восстановление судна.
По приблизительным подсчетам, ремонт во Владивостоке занял бы четыре—пять месяцев, японцы же обещали уложиться в один. Ознакомленный с этими расчетами морской министр разрешил провести все работы в Майдзуру.
После уточнения объема повреждений ремонт затянулся на 2,5 месяца (с 18 июля по 5 октября 1916 года). Стоимость работ по спасению и ремонту корабля составила 344 000 иен.
19 октября 1916 г. «Пересвет» вышел из Майдзуру и направился, курсом через Суэцкий канал на Север, в Мурманск, куда ему уже не суждено было прибыть.
22 декабря 1916 года «Пересвет», в сопровождении английского эсминца, вышел из Порт-Саида в Средиземное море. Его сопровождали английский авизо и французский тральщик. Корабль шел по указанным союзниками безопасным протраленным фарватерам. Около 6 часов вечера, после очередного поворота за конвоирующим кораблем, в носовой части броненосца произошел взрыв, который повлек за собой детонацию боезапаса носовых орудий, при этом была сорвана крыша носовой башни.
Командир «Пересвета» капитан 1-го ранга К.П. Иванов-Тринадцатый вспоминал:
«Время подходило к 5.30 вечера, сумерки начинали сгущаться, пошел небольшой дождь, и погода заметно стихла Была дана боцманская дудка к ужину, вскоре после которой конвоир вновь начал делать зигзаг вправо, меняя курс. Наш поворот удался очень хорошо, но только что, завершив циркуляцию, мы легли ему в кильватер, как я почувствовал два последующих сильных подводных удара в левый борт, около носовой башни; корабль сильно вздрогнул, как бы наскочив на камни, и, прежде чем можно было отдать себе отчет в происходящем, рядом, поднявши по борту столб воды, из развороченной палубы с левого борта около башни вырвался громадный столб пламени взрыва, слившись в один из нескольких последовательных взрывов по направлению к мостику. Было ясно, что за последовавшим наружным двойным взрывом детонировали носовые погреба правого борта, разворотили палубу и сдвинули броневую крышу у носовой башни…»
С корабля по воде сделали несколько выстрелов, но, видя что «Пересвет» быстро оседает носом в воду, командир отдал приказ покинуть корабль. В 17.47 «Пересвет» опрокинулся и затонул в 10 милях на норд-ост 24° от Порт-Саида на глубине около 45 метров.
Английские и подошедшие французские корабли в течение четырёх часов подняли из воды 557 человек из состава русского экипажа, однако девять из них скончались от ран и переохлаждения. С кораблём погибли 252 человека…
Сегодня большинство историков считают, что корабль погиб на минном заграждении, выставленном немецкой подводной лодкой U-73. Второй взрыв объяснялся детонацией боезапаса.
Однако существует мнение, что «Пересвет» стал жертвой диверсии.
Этой версии гибели «Пересвета» посвятил свою книгу «Взрыв корабля» писатель-маринист Н.А. Черкашин.
Он утверждает: «Что написано у нас о «Пересвете». Написано мало, одни и те же факты перекочевывают из книги в книгу, в том числе и версия подрыва броненосного крейсера на германской мине. Самым первым автором этой версии был не кто иной, как командир «Пересвета» Иванов-Тринадцатый, телеграфировавший в Морской Генеральный штаб на другой день после катастрофы: «Я почувствовал двойной удар мины, а затем взрыв». Вслед за этим «Пересвет» погиб…
Более настойчиво он отстаивал свою версию в дневнике.
Иванов-Тринадцатый не допускал и мысли о диверсии, так как в этом случае вина за гибель корабля целиком ложилась бы на него: не обеспечил охрану крейсера в Порт-Саиде. Другое дело — подрыв на германской мине. Тут всю ответственность несут англичане. Это они не протралили как следует фарватер, не организовали должным образом противолодочное прикрытие и т.д.
Английское адмиралтейство не захотело брать грех на душу и ответило следственной комиссии, что все немецкие мины на подходах к Порт-Саиду были вытралены еще в октябре—ноябре 1916 года и что никаких подводных лодок в конце декабря — начале января в районе гибели «Пересвета» не обнаружено.
Зато кайзеровский флот охотно записал на свой боевой счет гибель «Пересвета» и в книге Р. Гибсона и М. Прендергаста «Германская подводная война 1914—1918 гг.» всплыл даже тактический номер немецкой субмарины — «U-73», — на минах которой мог бы взорваться русский линкор. Из этой книги тактический номер «U-73» перебрался в весьма авторитетную монографию К.П. Пузыревского «Повреждения кораблей от подводных взрывов и борьба за живучесть», выпущенную Судпромгизом в 1939 году, а уж затем, спустя девять лет, утвердился на страницах академической хроники «Боевая летопись русского флота» как бесспорный факт. Но дело-то в том, что факт все же спорный…»
Во всяком случае, расследована эта трагедия была из рук вон плохо, причиной этого стали Февральская революция и отречение Николая Второго, после чего всем в России стало уже не до изучения причин гибели несчастного «Пересвета» у берегов далекого Порт-Саида.
В тех условиях, инициатором возбуждения дела о возможной диверсии на «Пересвете» стал матрос-доброволец, поступивший на службу с началом войны, по фамилии Людевиг.
Команда выбрала его своим поручителем, и он обратился с требованием провести расследование о факте диверсии на «Пересвете» напрямую к морскому министру адмиралу Григоровичу!
В своем обращении Людевиг писал Григоровичу, что гибель «Пересвета» была не просто «неизбежной на море случайностью». Крейсер уничтожила чья-то злая воля.
От имени живых и погибших членов команды Людевиг призывал министра сделать все, чтобы установить истинную причину гибели «Пересвета».
Довольно подробно об этом в своей книге рассказывает Н.А. Черкашин, который приводит текст докладной записки матроса Людевига адмиралу Григоровичу:
«Шифрованная записка, посторонние на корабле, распущенность экипажа, доступность к погребам, вообще порядки, которых ни один капитан торгового, грузового парохода у себя не допустил бы, делали на «Пересвете» вполне возможным устройство взрыва со злым умыслом. Если предположить, что в задание, полученное, германским агентом, входило не только утопить корабль наш, но и загородить Суэцкий канал, то картина будет ясна. «Адская машинка» в виде часового механизма, имеющая, скажем, внешний вид термографа Ришара или барографа, приборов на военных кораблях обычных, с парой фунтов взрывчатого вещества и ударным приспособлением была внесена на корабль и помещена в одном из носовых погребов или же вне его, у тонкой переборки, отделяющей его от соседнего помещения. Для воспламенения наших 10-дюймовых полузарядов (не патронов), хранившихся в медных цилиндрах, с неплотными крышками, многого не нужно. Загорелось сначала несколько штук, затем пожар увеличился. Характерного взрыва не было, иначе разворотило бы всю носовую часть корабля. Часы поставлены на момент, когда корабль должен быть, по расчету, еще в канале. Если «адский прибор» закладывал кто-либо из экипажа корабля, то искусители могли его убедить, что он наверняка спасется. «Ведь тонуть «Пересвет» должен, — могли им говорить, — на глазах у десятков французских, английских, итальянских и других военных и коммерческих судов. Сотни шлюпок и паровых катеров бросятся к месту катастрофы». Соображение о возможной гибели массы людей для подлеца необязательно, да, кроме того, при взрыве в погребе, когда по команде «Все наверх! С якоря сниматься!» в носовом отсеке под палубой почти никто не должен оставаться, число погибших было бы минимальным. Если финал построенной мною гипотезы разбивается и, может, виновник взрыва погиб вместе с кораблем, тому виною наш выход на час раньше, чем предполагалось».
Тут важно обратить внимание на ОЦЕНКУ и возмущение простого матроса от неописуемого бардака, творившегося на броненосце «Пересвет» в военное время: «… посторонние на корабле, распущенность экипажа, доступность к погребам, вообще порядки, которых ни один капитан торгового, грузового парохода у себя не допустил бы»!!!
Говоря о «посторонних на корабле», видимо имелись ввиду стоянки «Пересвета» в Порт-Саиде, где он, почему-то, довольно долго простоял (с 6 по 22 декабря). Впрочем, были в этом походе и еще стоянки (Гонконг, Сингапур, Аден, Суэц), где тоже можно было «разгуляться».
Ну а характеристика экипажа «Пересвета»: «распущенный», данная простым матросом, в этом письме, говорит о многом, и не делает чести офицерскому составу утонувшего броненосца.
«Прибыв в начале июля 17-го года в Петроград, матрос-делегат направился в военную секцию Совета рабочих и крестьянских депутатов», - сообщает Н.А. Черкашин.
«У военной секции хлопот был полон рот, прошлогодние дела ее интересовали мало, но все же снабдили настырного матроса адресом канцелярии морского министра и нужными телефонами. Людевиг сам добился приема, правда, принял его не морской министр, а помощник — капитан 1-го ранга Дудоров. Все же матрос-охотник выполнил поручение команды: после его визита была назначена при военно-морском прокуроре Комиссия по расследованию обстоятельств покупки, плавания и гибели крейсера «Пересвет». Возглавил ее член Петроградской думы И.Н. Денисевич. Вошли в нее представители от Морского генерального штаба, представители Петроградского Совета депутатов, а также два делегата от команды «Пересвета» — матрос-охотник Людевиг и минный машинист Мадрус.
Комиссия начала свою работу с допроса бывшего морского министра адмирала Григоровича и его помощника графа Капниста. Вопрос был поставлен в лоб: «Знали ли вы о скверном состоянии судов, купленных у Японии?» Григорович ответил уклончиво: дескать, «Варяг», «Чесму» и «Пересвет» принимала авторитетная комиссия, она пусть и несет всю полноту ответственности.
Вызывали на допрос и бывшего начальника Морского генерального штаба адмирала Русина, но он поспешно отбыл в Крым…»
Летом 1917 года из Парижа в Порт-Саид выехала еще одна комиссия, которую возглавлял бывший свитский контр-адмирал С.С. Погуляев.
Историк В.В. Шигин в книге «Страсти по адмиралу Кетлинскому» отмечает:
«Миссия Погуляева заключалась еще и в том, чтобы заставить англичан ускорить осмотр водолазами затонувшего «Пересвета». Тогда бы удалось решить главное: наскочил ли крейсер на плавучую мину или его погубила «адская машинка». Однако англичане, сославшись на «трудное положение в Палестине», водолазов так и не выделили...
Больше всего меня интересовало, что же показал сам командир «Пересвета», капитан 1-го ранга Иванов-Тринадцатый.
Если бы Иванов-Тринадцатый действительно был уверен, что «Пересвет» наскочил на германскую мину, он со спокойной душой (вина на англичанах) держал бы ответ перед следствием. Но он-то хорошо видел с мостика, что никакого водяного столба не было, как не мелькала в волнах и головка перископа.
Взрыв был внутренний! К этому же выводу, итожа главу о «Пересвете», приходит и Ларионов (сын участника Цусимского сражения и старейший хранитель Центрального военно-морского музея): «Таким образом, во Франции, в Петрограде и Архангельске в разное время были даны три показания матросов, наводящие на мысль о возможности гибели «Пересвета» от заложенной по указанию немцев в день его ухода из Порт-Саида «адской машинки». Обстоятельства взрывов перед гибелью «Пересвета» до известной степени подтверждают это предположение: сначала взрыв без сильного звука как бы в районе тринадцатого погреба, затем большой взрыв у носовой десятидюймовой башни».
Думаю, что еще одной из причин взрыва на «Пересвете» вполне могло быть наше родимое разгильдяйство, распущенность экипажа и бардак на корабле (о котором матрос Людевиг и написал адмиралу Григоровичу).
Не исключено, что по какой-то причине в снарядном погребе возник пожар, который и стал причиной взрывов и гибели броненосца.
Похожая история, примерно в то же время, произошла на флагманском дредноуте Черноморского флота, «Императрице Марии».
7 октября 1916 г. на новейшем черноморском линкоре "Императрица Мария" произошел внутренний взрыв. В результате взрыва в носовой башне линкора он перевернулся и затонул прямо в бухте.
Комиссия по расследованию возможных причин взрыва поначалу высказала 3 предположения: 1) самовозгорание пороха; 2) небрежность в обращении с огнем или порохом; 3) злой умысел. Какое из предположений оказалось верным, неизвестно и сегодня.
Все материалы расследования трагедии являлись предварительными, рабочими. Так, адмирал Григорович в докладе Николаю II привел только два предположения о гибели линкора: самовозгорание пороха при ударах и злой умысел. Окончательное рассмотрение этого дела откладывалось "до окончания военных действий".
По справке штаба Севастопольского порта от 28 октября 1916 г. значится: на линкоре "состояло по списку 1225 нижних чинов... из этого числа похоронено 174 человека, без вести пропавших 132" (ф. 412, оп. 1, д. 2890).
Если члены комиссии посчитали второе предположение о возникновении пожара на корабле – "небрежность в обращении с огнем и порохом", маловероятным, то офицеры Императрицы Марии, видимо, думали иначе. Во всяком случае, первой из опубликованных в печати версий о причинах гибели линкора стало предположение А.В. Городыского, считавшего, что пожар в крюйт-камере мог начаться из-за одного из неубранных полузарядов - дежуривший по первой башне старательный командир решил его убрать и уронил. Полузаряд загорелся, зажег соседние…горение, по всем правилам науки перешло во взрыв..." ("Гибель Императрицы Марии", Морской журнал. 1928. №12. Издание кают-кампаний в Праге).
Приведем другую версию, также подходящую под предположение "о небрежности...", но нигде ранее не упоминавшуюся. Она принадлежит еще одному офицеру этого линкора, командиру злополучной первой башни мичману В.В. Успенскому.
Владимир Владимирович Успенский служил на линкоре Императрица Марии с весны 1915 г. в должности вахтенного начальника. Утром, в день трагедии, Успенский с 4-х часов оставался вахтенным офицером по кораблю, что, видимо, его и спасло, так как в момент пожара и последующих взрывов он находился в районе кормовой трубы...
В 1969 г. на страницах Бюллетеня общества офицеров российского императорского флота в Америке (№1/118) появилась его заметка, как ее представил редактор, "о малоизвестном факте, дающем основание предполагать о совершенно иной причине гибели лин. кор. Императрица Мария".
В.В. Успенский рассказывает, как через два с половиной года после трагедии, когда корабль подняли в перевернутом положении и в таком виде ввели в док, в подбашенном отделении второй башни была сделана неожиданная находка. "Найден был сундучок, содержащий в себе две стеариновые свечи, одна начатая, другая наполовину сгоревшая, коробка спичек, вернее то, что от нее осталось после двухлетнего пребывания в воде, набор сапожных инструментов и лезвие пилы для металла, две пары ботинок, одна из которых была починена, другая незакончена. Починка выражалась в том, что на подошву были прибиты гвоздями, нарезанные полоски бездымного пороха, вынутые из полузарядов для двенадцатидюймовых орудий; было найдено также несколько таких же кусков пороха". В начале заметки офицер отмечал, что из-за недостатка места и вопреки всем уставам, прислуга 12" орудий жила в самих башнях...
"Действительность превзошла самую невероятную фантазию, — продолжает бывший командир башни, - Для того, чтобы располагать полосами бездымного пороха, и прятать сундучок в подбашенном отделении, нужно было принадлежать к составу орудийной прислуги. Невольно напрашивается вопрос: может быть и в первой башне существовал такой же сапожник, с таким же сундучком. Если так, то причина пожара становится ясной: пожар был зажжен таким сапожником. Чтобы достать ленточный порох, нужно было открыть крышку пенала, разрезать шелковый чехол и, какими-то щипцами, с большим трудом, вытаскивать туго связанные пластины. Порох, пролежавший в герметически закрытом пенале, мог выделить эфирные газы, которые и вспыхнули от зажженной свечи. Загоревшийся газ воспламенил чехол и порох. В открытом пенале порох взорваться не мог, он загорелся, и это горение продолжалось в течение, может быть, полминуты, или более.
При горении пороха развивается температура в 1200 градусов. Сгорание четырех пудов (65,5 кг) в небольшом помещении, вызвало взрыв остальных 599 пеналов. Так возможно, погибли 300 человек команды и громадной ценности корабль." (По материалам статьи Андриенко В.Г. / Тайны Императрицы Марии с сайта: http://tsushima.su/RU)
Вот такая версия. Похоже, что она наиболее правдоподобна. Наши родимые: разгильдяйство, безалаберность, безответственность и «пофигизм» могли сыграть роковую роль в судьбе флагманского дредноута.
Раз уж нижние чины, в нарушении требований всех документов и правил по технике безопасности, ЖИЛИ прямо в орудийных башнях, то это НЕИЗБЕЖНО вело к их «хозяйственному обрастанию». В местах проживания людей неизбежно появлялись свечи и даже сапожные инструменты, и мастера, ремонтирующие матросские ботинки при помощи ленточного пороха из герметичных пеналов полузарядов для орудий главного калибра.
Ну уж а отчего тот порох вспыхнул, теперь уже никто и никогда не узнает…
Вернемся к судьбе остальных кораблей флотилии Северного Ледовитого океана.
Броненосец «Чесма» (бывшая «Полтава», а под японским флагом «Танго») также был выкуплен у Японии и прибыл во Владивосток 21 марта 1916 года, где японцы передали его русским морякам.
Командиром «Чесмы» назначили капитана 1 ранга В.Н.Черкасова; экипаж укомплектовали моряками Черноморского флота, а сам корабль по традиции зачислили в число гвардейских, в честь одноимённого линейного корабля — участника Синопского сражения.
25 марта 1916 года броненосец был зачислен в Черноморский флот, с включением в состав Отдельного отряда судов особого назначения и переведен на Средиземное море.
О том, как отнеслось командование Сибирской флотилии к новоприбывшим «японским» кораблям и в каком состоянии была дисциплина их команд (набранных из экипажей Черноморского флота), капитан 1-го ранга В.Н. Черкасов написал командующему флотом адмиралу А.А. Эбергарду.
Давайте ознакомимся с ним и прокомментируем наиболее интересные места:
«25.06.1916г. Владивосток
…Прибыли мы во Владивосток в радужной надежде вскоре тронуться в путь. Однако прошел март, апрель, май и половина июня, а мы все еще стоим во Владивостоке — можете себе представить, во что превратились наши нервы…
На общем заседании командующий флотилией заявил, что средства порта ничтожны, но и эти силы уступлены Отряду быть не могут, так как нужды Сибирской флотилии должны быть поставлены на первом месте и работа на Отряде, а равно и отпуск материалов от порта не должны идти в ущерб интересам флотилии.
Сказав это, командующий флотилией покинул заседание. Слова эти с быстротой распространения всякой пикантной сплетни в провинциальной глуши достигли всех портовых служащих в тот же день.
Портовые чиновники, содержатели, мастера, указатели и проч., с коими мы сговорились уже о работах и приемках, поняв, что сила не на нашей стороне, стали относиться к нам нагло...
К работам на корабле пришлось допустить китайцев, корейцев и японцев от частных мастерских…
Отказы получались во всем решительно. Уголь грузили с одной баржи, переводя ее с борта на борт, для погрузки снарядов сами из хлама строили тележки и прицепляли их к поездам, шедшим в минный городок, погрузка боевого запаса вследствие этого длилась 6 недель!!! (два поезда в сутки, по три вагонетки, по шесть снарядов на вагонетку). Чтобы переменить место на рейде, приходилось верповаться, а баржи буксировать гребными шлюпками…»
Ну, тут – все понятно.
По «доброй» нашей традиции, командование тыловой Сибирской флотилии наплевательски отнеслось к нуждам не подчиненного ей Отряда игнорируя его просьбы и запросы. Следствием этого стало низкое качество ремонта бывших «японских» кораблей во Владивостоке.
Это при том, что никаких крупных боевых кораблей в составе Сибирской флотилии к тому времени уже не было. Имевшийся в ее составе крейсер «Жемчуг» был потоплен «Эмденом» в октябре 1914 года, а второй крейсер флотилии, «Аскольд» был откомандирован в Средиземное море.
Оставалась разная «мелочевка», с ремонтом которой вполне можно было подождать.
Какие уж там «нужды» Сибирской флотилии помешали ее командующему наладить нормальное взаимодействие с командованием кораблей Отдельного отряда судов и организовать их ремонт совершенно непонятно.
Скорее всего дело было в обычной спеси и «параде амбиций» царских адмиралов.
А вот с дисциплиной флотских нижних чинов уже тогда возникали большие проблемы.
В.Н. Черкасов старается писать о них помягче, иносказательно, сглаживая «острые углы», но это не всегда у него получается:
«Что касается до наших нижних чинов, то, естественно, жизнь в вышеописанных условиях и тесной связи с мастеровыми не могла повлиять на улучшение дисциплины…
Лучших людей дали «Златоуст», «Евстафий». «Пантелеймон» и «Три Святителя». Похуже я получил с «Императрицы Марии» и самых скверных — с «Императрицы Екатерины».
Такая характеристика особенно бросалась в глаза, пока люди ходили в старых ленточках (в пути во Владивосток и теперь — на ремонтных работах). Несмотря на свободную продажу спиртных напитков с примесями и без оных, команда гуляет хорошо, пьяных 1—2 на 200—250 гуляющих».
Вот тут, как говаривал старик Станиславский: «Не верю!!!»
Если уж наш народ «гуляет хорошо», то одним - двумя пьяными на 250 «гуляющих» дело никогда не обходится.
Чуть ниже сам же В.Н. Черкасов это признает.
Интересно и то, что во Владивостоке в 1916 году была организована СВОБОДНАЯ ПРОДАЖА спиртных напитков (это, несмотря на действовавший царский запрет на продажу спиртного во время Мировой войны, о пользе которого нам сегодня так много рассказывают).
А вот что В.Н. Черкасов пишет о ПОВЕДЕНИИ черноморцев во Владивостоке:
«Во Владивостоке черноморская команда была сразу встречена неприязненно. Через 18 часов по прибытии эшелона в 600 человек после 23 дней пути, хотя команда в город не увольнялась, командующий флотилией сделал смотр и в своей речи очень неодобрительно отозвался о прибывших, указав, что команда «Чесмы» безобразно ведет себя на улице и проч., после чего последовал приказ по флотилии того же содержания.
Оказалось, что флаг-капитан штаба командующего флотилией встретил ночью 3-х матросов на улице с Георгиевской ленточкой, по-видимому самовольно отлучившихся за ворота, что вполне возможно, так как в экипаже никакого надсмотра нет».
Как видим, НИКАКОГО надсмотра в экипаже над нижними чинами, почему-то НЕ БЫЛО, о чем капитан 1-го ранга В.Н. Черкасов простодушно и сообщает командующему Черноморским флотом.
Видимо мысль о том, что он сам и обязан был организовать этот «надсмотр», и обеспечить дисциплину в экипаже ему в голову не приходит.
То, что флаг-капитан штаба командующего Сибирской флотилией встретил ночью только троих самовольщиков вовсе не означало, что больше никто из новоприбывших моряков ночью по городу не шлялся.
Скорее всего, слова командующего флотилией о том, что «команда «Чесмы» безобразно ведет себя на улицах» основывается и на других реальных фактах и примерах.
Для борьбы с черноморскими самовольщиками владивостокская полиция вынуждена была прибегнуть к неординарным мерам:
«Затем начался период преследования чесменской команды чинами полиции и какой-то сорганизовавшейся шайкой штатских, вооруженных резиновыми жгутами. Эта шайка нападала на «желтолицых» (Георгиевские ленточки «Чесмы» и «Варяга»), затем приходила полиция, где выдерживала более суток, причем по команде доносилось, что арестованные учинили буйство, но на корабль ничего не давалось знать.
Узнав, что в городе распушен слух, что чесменская команда буйствует, я произвел расследование и донес по команде, после чего буйства прекратились».
Из этого следует, что для пресечения «буйств» черноморских самовольщиков в городе, полиция и какие-то «шайки штатских» (скорее всего самоорганизовавшиеся горожане, типа современных дружинников, решившие своими силами дать отпор наиболее наглым морячкам) вынуждены были даже применять некие «резиновые жгуты». (Возможно, что тут не обошлось без опыта японской полиции).
Черкасов тут браво сообщает, что он «произвел расследование и донес по команде, после чего буйства прекратились», тем самым подтверждая, что эти самые буйства «имели место быть».
Интересно, что моряков гвардейских экипажей («Чесмы» и «Варяга»), из-за их георгиевских ленточек, в просторечьи, именовали «желтолицыми».
Нет ничего удивительного и в том, что полиция длительное время «выдерживала» буйных арестованных. Это как раз и требовалось для их вытрезвления, после которого, как известно, приходят «осознание и просветление».
Впрочем, с нижними чинами были и другие, куда более серьезные проблемы:
«Не обошлось и без крупной неприятности. Неприятель не дремлет и ведет войну всевозможными способами, чему способствует вышеописанная обстановка глубокого тыла.
Началось с того, что на корабле матросом найдена была прокламация немецкого происхождения о бесполезности войны и что немцы нам не враги. На другой день писарь штаба принес целую пачку этих прокламаций, но, показав первую матросу, тотчас был представлен по команде. Выброшенная им пачка прокламаций тоже была найдена.
На третий день обнаружилось, что несколько матросов по подговору какого-то главаря (штатского), трех штатских и двух беглых матросов с «Варяга» решили взорвать «Чесму». Тотчас дело было расследовано и виновные в числе 4-х (три электрика и один писарь) были отправлены на гауптвахту со всей литературой, а жандармам, по-видимому, удалось напасть на след германского агента.
Ранее пришлось мне описать 1 машинного унтер-офицера и 1 телеграфиста такого же направления, причем из переписки была установлена их общая связь. Они обеспечили себе также побег в Америку…
Выяснилось, между прочим, что все четверо с «Екатерины», а последние два с «Императрицы Марии» и «Памяти Меркурия»…
В количественном отношении, вследствие увеличения табели комплектации с 600 до 780 человек и списания большого количества больных, преимущественно вовсе уволенных от службы, команды исключительно «Марии» и «Екатерины», мне было дано свыше 200 чел. молодых матросов Сибирского экипажа. Люди эти быстро всосались в команду и сплотились с общим духом корабля…
Телеграфист Целярицкий («П.Меркурия») и писарь Фомин (Вашего штаба) подали докладные записки об отказе от военной службы по религиозным убеждениям на тему «не убий».
Они списаны в Сибирский экипаж.
Резолюция: Передать при смене вице-адмиралу Колчаку.
7.VII.1916. А. Эбергард».
Тут – целый «букет» разнообразных нарушений и преступлений: антивоенные прокламации и литература, намерение взорвать собственный броненосец, массовое списание больных моряков (откуда они взялись, ведь экипажи Отряда комплектовались не с улицы, а из числа здоровых строевых нижних чинов новейших дредноутов Черноморского флота), и отказ от исполнения обязанностей боевой службы в военное время.
Характерно, что влияния каких-то «трех штатских» и «двух беглых матросов с «Варяга» оказалось достаточно для того, чтобы часть матросов «Чесмы» всерьёз задумалась о подготовки взрыва собственного корабля, лишь бы не попасть на войну.
(О том, насколько серьезными были подобные намерения, мы увидим на примере попытки взрыва матросами крейсера «Аскольд» в 1916 году).
И уж совсем загадочной является фраза В.Н. Черкасова о том, что какие-то «телеграфист с машинным унтер-офицером» смогли «обеспечить себе также побег в Америку…». Неужели такой бардак творился в порту Владивостока в военное время, что дезертиры умудрялись в Америку удирать?!
Как бы там ни было, но 19 июня 1916 года «Чесма», вместе с «Варягом», отправилась в поход (как уже говорилось, вылетевший на камни «Пересвет» находился в ремонте). Запасы угля пополнялись в Гонконге, Сингапуре, Коломбо и в порту Виктория на Сейшельских о-вах.
6 сентября «Чесма» и «Варяг» пришли в Порт-Саид, где разделились. «Чесма» пошла в Александрию, чтобы присоединиться к Средиземноморскому флоту союзников, действовавшему в Эгейском море и поддерживающему операции Салоникского фронта.
«В начале октября Антанта захватила флот формально нейтральной Греции, в которой были довольно сильны прогерманские настроения. «Чесма» играла в этой операции незначительную роль; её присутствие диктовалось исключительно политическими, но никак не военными соображениями. После завершения этой акции корабль отправился в состав флотилии Северного ледовитого океана: на прорыв в Чёрное море или на Балтику шансов не было.
По пути в английском Биркенхэде провели докование и ремонт, а в кормовой части спардека и на крыльях навесного мостика установили четыре зенитки. 1 декабря линкор вышел из дока и получил приказ идти в Александровск-на-Мурмане (ныне Полярный), однако Англию покинули только 17 декабря. На переходе удалось развить ход 14 уз, после чего начал нагреваться подшипник правой машины. Простояв в Белфасте до 28 декабря, «Чесма» в одиночку отправилась на север, прибыв в порт Романов 3 января.
В боевых действиях принять участия кораблю не довелось. С него были сняты четыре батарейных шестидюймовки (их установили на береговой батарее), а также четыре 76-мм орудия, которые понадобились для вооружения тральщиков».
(Л.А. Кузнецов «Следовать в Александровск» http://books.imhonet.ru/element/108082/).
Надо сказать несколько слов и о еще одном корабле Отдельного отряда судов особого назначения, о крейсере «Варяг».
О его знаменитом бое с японской эскадрой в Чемульпо написано много, поэтому я подробно о нем рассказывать не стану.
Затопленный на мелководье крейсер японцы подняли и ввели в состав своего флота в качестве крейсера 2-го ранга «Сойя» (так у них назывался пролив Лаперуза).
Под японским флагом «Сойя» находился 10 лет.
За выкуп крейсера Россия уплатила Японии 4 миллиона иен.
Вместе с броненосцем «Чесма», крейсер «Варяг» проделал путь от Владивостока до Порт-Саида.
Этот поход дался «Варягу» тяжело: аварии следовали одна за другой, и экипаж не выходил из затяжных ремонтных авралов…
8 сентября 1916 г. «Варяг» вышел из Порт-Саида и направился на Мальту, в Ла-Валетту, далее в Тулон.
В начале октября 1916 г. «Варяг» выходит в Атлантику. Вблизи Ирландии он попадает в жестокий шторм, получает течь и едва не отправляется на дно.
Затем была стоянка в Глазго. Здесь крейсер подготовили к службе в Арктике, в сухом доке очистили и покрасили подводную часть, проверили руль и винты.
17 ноября 1916 г. крейсер добирается до России и бросает якорь в Екатерининской бухте у Александровска (ныне Полярный).
В ноябре 1916 г. «Варяг» был зачислен в состав флотилии Северного Ледовитого океана и назначен флагманским кораблем «Отряда судов обороны Кольского залива». Однако, все корабли вновь созданного отряда, включая и «Варяг», нуждались в ремонте. Слабость ремонтной базы флотилии и повлияла на судьбу «Варяга».
Его было решено отправить на ремонт в Англию.
25 февраля 1917 г. «Варяг» снялся с якоря и взял курс к ее берегам.
В свой последний рейс крейсер вез и царский орден для французского президента. Пока высокая награда была в пути, Николай Второй отрекся от престола.
К вечеру 4 марта крейсер пришел в Ливерпуль. Наутро командир объявил об отречении бывшего императора и о формировании Государственной думой Временного правительства.
В конце марта 1917 г. адмиралтейство Великобритании определилось со сроками и стоимостью ремонтных работ: 12 месяцев и 300 тыс. фунтов стерлингов. Англичане посоветовали оставить крейсер в Англии до конца войны под охраной, а офицеров и команду отправить в Россию.
Так и сделали.
Большую часть военного имущества и вооружения отправили в Россию. Вскоре на корабле оставалось только десять моряков для его охраны…
В начале 1917 года в составе флотилии Северного Ледовитого океана находились: линейный корабль «Чесма», крейсеры «Варяг» и «Аскольд», 4 эскадренных миноносца, 2 легких миноносца, 4 подводные лодки, минный заградитель, 40 тральщиков и катеров-тральщиков, ледоколы, другие вспомогательные суда. Из этих кораблей были сформированы отряд крейсеров, дивизия траления, отряды обороны Кольского залива и охраны района Архангельского порта, группы наблюдения и связи. Корабли Северной флотилии базировались в Мурманске и Архангельске.
О «Чесме» и «Варяге» мы уже поговорили, а вот судьба крейсера «Аскольда» и его команды заслуживает отдельного подробного рассказа в следующей главе.
На фото: броненосец "Полтава", он же "Танго" (под японским флагом). Впоследствии выкуплен Россией и переименован в "Чесму".
Продолжение: http://www.proza.ru/2015/10/20/549