Я открыла для себя Галича. Ч. 2

               

                Поворотный момент


Чтобы понять, почему пьеса “Матросская тишина” круто изменила жизнь Галича, я прочитала его книгу “Генеральная репетиция”, которая произвела на меня неизгладимое впечатление. Официально пьеса не была запрещена, театрам просто не рекомендовали ставить её. Тем не менее, актеры Михаил Козаков и Олег Ефремов - актёры Студии Художественного театра - попросили Галича разрешить им начать репетиции. Они надеялись, что Студия как театр откроется двумя премьерами: спектаклями по «Вечно живым» Розова и «Матросской тишине» Галича.
Ни сам автор, ни студийцы  не могли понять, за что и по какой причине наложен запрет на эту почти “наивно патриотическую пьесу”, как назвал её Галич. В ней никто не разоблачался, не бичевались пороки, она, напротив, прославляла, но не партию и правительство, а народ, победивший фашизм. Начались репетиции. В спектакле были заняты многие ныне известные актёры: Олег Ефремов, Евгений Евстигнеев, Игорь Кваша, Николай Пастухов, Галина Волчек. На генеральной репетиции присутствовали две ответственные дамы: Соколова из ЦК и Соловьева из МК. В книге Галич перемежает свой рассказ о генеральной репетиции с воспоминаниями о детских годах и событиях зрелого возраста.

Действие первого акта происходит в 1929 году в маленьком провинциальном городке Тульчине, в еврейской семье Шварцев. Галич с глубоким проникновением в образы своих героев воссоздаёт портреты пожилого кладовщика Абрама Ильича, его сына Давида, Ханы, старухи Гуревич, Вольфа и других персонажей. Абрам Ильич жульничает на складе, стремясь заработать на обучение сына, которого мечтает видеть знаменитым скрипачом. Отношения отца и сына весьма непростые. Обнаружив пропажу трёх редких почтовых открыток, подвыпивший Абрам Ильич в сердцах наотмашь бьёт по лицу единственного сына, и кажется, Давид ненавидит отца и даже способен убить его. Я не знала, кого из них нужно винить в большей жестокости. Однако спустя много лет, будучи тяжело раненным на фронте, Давид в бреду признается отцу, которого давно нет в живых, что это он украл у отца злополучные открытки и подарил их избраннице своего сердца Тане. Читая об этом, я испытывала подлинное страдание.

Второе действие переносит зрителей  в Москву 1937 года, в общежитие Московской консерватории. Те, кто приехал в столицу после революции, теперь окончательно стали москвичами. Город поражал их строительными лесами на улице Горького, открытыми "линкольнами" с иностранными туристами, столпотворением на танцевальных площадках и сообщениями о событиях в далекой Испании. Но уже подули зловещие ветры. Из разговора студентов общежития зрители узнают, что исключён из комсомола и снят со стипендии Славка Лебедев, так как его брата признали врагом народа. Давид, мечтающий попасть на конкурс скрипачей, столкнулся с тем, что важно иметь чистую биографию. Он тяготится признаниями отца, сообщившего в присутствии секретаря партбюро Чернышёва, что работает помощником начальника товарного склада. Давид тяготится местечковым произношением Абрама Ильича и его низменными интересами, не осознавая, что тот давно переосмыслил свою жизнь и стал ударником труда.

Третье действие происходит в санитарном поезде, в так называемом "кригеровском" вагоне для тяжелораненых. Кто-то страдает от боли, другой в беспамятстве бредит, третий умирает. Здесь же раненный в плечо и живот старший лейтенант Давид Шварц. Мы узнаём о смерти Абрама Ильича, ударившего гестаповца скрипкой по голове и успевшего крикнуть: “Когда вернутся наши, они повесят тебя, как бешеную собаку!” В бреду Давид спешит обрадовать отца: “Мы пришли, папа! Мы выбили фрицев… и на восьмые сутки… вошли в Тульчин!.. Знаешь, я как-то не задумывался…, что значат слова - земля отцов! Но когда… я услышал запах Тульчина, увидел землю Тульчина, небо Тульчина, и в небе… сизого голубя…, которого выпустил в нашу честь мальчишка с Рыбаковой балки... И когда мой шофер обернулся ко мне и сказал - вот вы и на родине, товарищ старший лейтенант...” Не это ли проявление искреннего патриотизма? Можно ли ещё ярче описать это чувство? Думаю, что нет. И, тем не менее, уже во время войны, даже в санитарном поезде наметилось расслоение раненых по отношению к еврейскому вопросу.

Третье действие заканчивается сообщением диктора  о прорыве глубокоэшелонированной обороны противника, вступлении в Восточную Пруссию и овладении рядом крупных населенных пунктов... “Наступление продолжается!” – заканчивает диктор.

Четвёртое действие происходит 9 мая 1955 года, когда советские люди в десятый раз встречают День Победы - день славы и поминовения мертвых, когда вместе с гордостью в их дома возвращаются старое горе и старая боль. В этот день Таня, вдова скончавшегося от ран Давида Шварца, обычно плачет. Спустя много лет вновь встречаются старуха Гуревич, Таня, Мейер Вольф, Чернышев. Мы знакомимся с молодым Давидом Шварцем, сыном Тани, и  внуком старухи Гуревич Мишей, сыном Ханы. Чернышёв рассказывает, что в пятьдесят втором был исключён из партии за потерю бдительности и политическую близорукость, но теперь восстановлен. Он счастлив и горд. Таня и Чернышёв обмениваются воспоминаниями, вместе они напевают “Бьётся в тесной печурке огонь…” Люди отмечают день Победы и поминают погибших. Жизнь продолжается…

Ну, и что крамольного можно было найти в этой пьесе? Но найти надо было! И в этом ответственным дамам и директору Солодовникову помог не кто иной, как Товстоногов, который в середине спектакля сказал негромко, но внятно, так что слова эти были хорошо слышны всем: “Нет, не тянут ребята!.. Им эта пьеса пока еще не по зубам!” Как пишет Галич, “На бесстрастно-начальственном лице Солодовникова изобразилось некое подобие мысли. Слово было найдено! Сам того не желая, Товстоногов подсказал спасительно обтекаемую формулировку”, позволявшую запретить пьесу, не раскрывая истинных причин этого запрета.

Истинная причина запрета состояла в её еврейской направленности. Как сказала ответственная дама Соколова, “В двадцатые годы…, когда русские люди зализывали… раны, боролись с разрухой, с голодом - представители еврейской национальности… заполонили университеты, вузы, рабфаки... Вот и получился перекос! Ведь одни же евреи! Мы должны выправить это положение. Только русские люди, украинцы, белорусы с оружием в руках защищали свою землю - не в регулярных частях, так в партизанских - били фашистов, гнали их, уничтожали…,  евреи шли покорно на убой - молодые люди, здоровые... Шли и не сопротивлялись!”

Это неправда, госпожа Соколова. Наряду с теми, кто покорно шёл на голгофу, были тысячи смелых, готовых отдать и отдавших жизнь за Родину на фронтах ВОВ. Галич в “Генеральной репетиции” рассказывает о реальном человеке - Лии Канторович, которая ушла на фронт медсестрой и за свою недолгую военную службу вынесла с поля боя больше пятидесяти раненых. Когда под Вязьмой был контужен командир роты, Лия оттащила его в медсанбат, вернулась на позицию и подняла бойцов в контратаку. В интернете есть сайт “Забытые страницы войны”, а в Википедии “Список евреев – Героев Советского Союза”, где приведён поименный список евреев Героев СССР, а также полных кавалеров ордена Славы.

Во время ВОВ в войсках насчитывалось около 501000 воинов-евреев, включая 167000 офицеров и 334000 солдат, матросов и сержантов. Погибло в боях, умерло от ран и болезней, пропало без вести 198000 военнослужащих, что составляет 39,6% от их общего числа. 131 воину-еврею во время войны было присвоено почетное звание Героя Советского Союза. Это без учёта евреев-Героев, которым это звание присвоено до войны и после ее окончания, в том числе за подвиги, совершенные во время войны. Репрессированным Дважды Героям Советского Союза Я.В. Смушкевичу и Г.М. Штерну это звание было присвоено ещё до войны. Гибель генералов Смушкевича и Штерна, когда в условиях войны дивизиями командовали капитаны, на совести Сталина, Ворошилова, Берии. В процентном отношении, с учетом численности других национальностей, принимавших участие в боевых действиях во время ВОВ, Героям Советского Союза - евреям принадлежит третье место.

Эта информация опровергает теорию  инструктора ЦК о необходимости "национального выравнивания". Будучи человеком достаточно наивным, Галич в своей пьесе пытался показать, что в СССР для представителей еврейской национальности путь ассимиляции  является не только разумным, но и закономерным. Он обдуманно выдал замуж за Давида Таню, а не Хану, а Хану отправил на Дальний Восток, где на ней женился капитан Скоробогатенко. Пьеса “Матросская тишина”, одновременно и вполне советская, и очень смелая. В итоге пьеса “Вечно живые” была одобрена, а “Матросская тишина” – нет. Галич понял, что ему никогда не позволят сказать то, что накопилось в его душе.  И этот момент стал поворотным в его судьбе.

     Продолжение следует