Это было страшно.
Сколько раз многие видели такие сцены в фильмах, но чтобы живьем.
Женщина, за ней мужчина, дальше стюардесса. Шторки открываются. Испуганные глаза. Шторки закрылись. Еще женщина. Щель в шторках. Вторая женщина целует крест. Свет, какой только может быть в самолете, почти такой же, как на улицах Москвы, так этот свет развлекается бликами на лице второй женщины. Лицо прорезали полосы слез. Лоб, что кривой забор на окраине села. Глаза - колодцы? Нет. Омуты? Возможно.
Страх. Бессилие. Мы их не видим, но они здесь.
Мужчина рядом проводит цепочку взглядом: вторая женщина, щель.
Вскочил. Большой мужчина слева от него молча поднялся.
Побежал. 3 метра. Занавеска. Лицо. Лоб - кривой забор. Глаза - колодцы-омуты. Страх. Бессилие.
Стюардесса прикрывает занавеску. Стюард с тревогой на лице, как милый пес, что потерял хозяина.
А за его спиной улыбка.
Нет.
Не бывает.
Бывает.
Улыбка.
Планка мешает рассмотреть глаза. Стюардесса. Улыбается.
Не может быть!!!
Может.
Это улыбка нервов. чем хуже будет ситуация, тем шире улыбка будет.
И как-то тихо. Сложно говорить о тишине в самолете, что пролетел уже два часа и столько же ему осталось. Самолет шумит. Но для людей давно ночь. И тишина. Мало кто видел, а кто видел, не каждый понял. А кто понял, вот и тишина от понятливых таких. Неловкость застыла на их лицах. Почему?
Неловко, что увидел? Неловко, что ничем помочь не могут? Почему неловко? Нет, не озадаченность, не беспокойство и даже не интерес. Неловкость. Но и не страх.
Неловкость сродни той, которую испытывает человек, когда случайно становится свидетелем чего-то интимного.
Вспомнила, как несколько лет назад моя дочь упала в обморок в очереди на аттракцион во французском Диснейленде. Очередь, пестревшая языками разных стран, умерла. Сразу стало тихо. Кто-то отводил глаза, кто-то нарочно развернулся, а те, кто не успел спрятать глаза, подобно детям, прячащим конфеты от мамы, и изменить позу, несли впереди себя плакат:"Неловко". И лишь семья испанцев, не умолкавшая ни на дуновение ветра, сразу приблизилась и стала помогать.
А сейчас. Сейчас самолет, как банка с чили-кон-карне : половина русских, половина испанцев.
Русские, ночь, дьюти-фри, не спать - не бывает. Свидетелями же всего были лишь испанцы. И они держали тот же самый плакат над головой :"Неловко".
Сосед вернулся. Это его супруга. Что с ней? Не мое дело.
У стюардессы,той, что улыбалась, узнала лишь, что женщина испанка. Сообщила о своем наборе лекарств. Удивление бабочкой пронеслось по лицу и улыбка. Нет, не та улыбка. А как всегда. Она же стюардесса. Я не стала уточнять, что случилось. Я не врач. Она меня поблагодарила и скрылась за занавеской. Щели больше не было.
Очередное подтверждение того, что человек вправе рассуждать о том, что пережил. Как лживо звучат слова соболезнования:"Я Вас понимаю", когда человек не пережил того, о чем говорит.
И как можно говорить о стереотипах, когда один и тот же народ ведет себя, как "свой вреди чужих и чужой среди своих".
Проклял ли муж путешествие в Москву, потому что он вдовцом вернулся?
Или он вместе с супругой очаровывался разводом мостов над Невой(туду-туда он и собирался).
Все это не имеет значения. Значение имеет лишь звезда в иллюминаторе, полет на сорок минут меньше, пилот - единственный, кому "спасибо и поклон".
Кривой забор. Колодцы-омуты. Мама жены соседа прошла мимо. Посадка скоро. Небо переворачивается, огни заполняют иллюминатор. Земля. Скоро.
Ладони домиком. Взгляд по диагонали. Это не домик, а молитва. И четкие тени беспокойства, надежды, а потом ничего. Тени пропали. Глаза замерли. Руки опустились. Сложно представить сколько этот мужчина передумал за этот полет. Лицо бледное. Тревога плотной маской легла на него.
Звезда. Горизонт. Бордовая рваная бахрома облаков повисла вдоль прямой, но вверх тормашками.
Огни фонарей внизу показывают огромный крест. Что это? Предзнаменование или меньше в окно смотреть?
Жужжание пчел двигателей самолета прерывается легким потрескиванием в лампочке с надписью:"Выход". Еще громче их, пчел, перекрыл звук выпавших шасси.
Лювлю себя на мысли, что вижу не только горизонтальные, но и вертикальные линии огней. Новый звук - толчок - мы сели.
P.S. писала в самолете и умышленно не стала менять текст, побоялась, что тогда, что-то может измениться, весь его хаос повествования пройдет, а вместе с ним и то, что я пыталась донести - страх, бессилие, неизбежность, философия и кривая улыбка звезде, что будет так еще светить, когда уж нас давно не будет