Первое, что вспомнил очнувшийся Саксофонист шесть цифр, номер телефона Аси-Маргариты. Шесть цифр – пароль к новым приключениям. Странно, был в жутком опьянении, но номер телефона запомнил! Наверное, судьба.
Саксофонист не был фаталистом, но Вере позвонил.
Вера, Верочка, Ася-Маргарита, фантастическая женщина.
В ней гармонично сочеталось не сочетаемое. Беззащитность с отвагой, безрассудство с мудростью, прямодушие с хитростью. Наивный ребёнок странным образом уживался с серым кардиналом, праведница с ветреницей. Но самым главным качеством было умение радоваться и самой дарить радость.
Что как воздух необходимо человеку? Радость! Жизнь без радости бесцветна и безвкусна. Радость – тропинка к счастью, дефицит радости – дорога к депрессии. Недаром в Главной Книге сказано: «Живите в радости».
Покусанный жизнью, затюканный обстоятельствами Саксофонист находил у неё радостный покой. Общение с Верой придавало силы и питало надеждами на лучшее будущее. Он ещё не знал, что надежда это отложенное разочарование и был почти счастлив, если бы не жена, ржавый гвоздь, вбитый в сердце.
Не торопясь пришла зима. Усмирила реки, накрыв их ледяными одеялами. Под снежными перинами уснули травы и цветы. Слегка покачивая кронами, присыпанными снежным серебром дремали деревья. В мире воцарились покой и порядок.
Не знала покоя жена Саксофониста. Добрые люди нашептали, у мужа есть пассия, работает модельером в городском Доме моды, сообщили адресок, и все такое прочее от чего сердце зашлось от злобы и боли. Решила выследить подлеца, поймать с поличным!
Выследила. Забежала следом за ним в парадное.
Выждав время, поднялась Долго звонила. Потеряв терпение, била в дверь кулаками, стучала ногами, орала, захлёбываясь обличительными монологами. Но подъезд безмолвствовал. Чутьё опытной скандалистки подсказало, окружающая обстановка работает против неё. Дом старый, полногабаритный, стены толстые, двери двойные, на каждой площадке только две квартиры, этаж последний. Рабочий день ещё не кончился, потенциальные зрители и свидетели на трудовой вахте.
Остыв, сообразила, поймать мерзавца всё же можно. В семь часов в цирке начинается представление, деться ему некуда, все равно выйдет, остальное дело техники.
Но Саксофонист хорошо знал жену, поэтому позвонил руководителю оркестра и сказался больным.
Охотница терпеливо поджидала дичь, решив просидеть в подъезде хоть до второго пришествия, но, если голод и жажда в известных пределах терпимы, то с мочевым пузырём не поспоришь, пришлось покинуть засаду.
Домой Саксофонист явился утром. Супруга, молча, схватила трехлитровую банку и обрушила на голову благоневерного с такой силой, что банка раскололась. Кровь залила лицо, он почти ничего не видел. Вид окровавленного мужа остудил бойцовский пыл, испугавшись, хотела вызвать скорую, но он запретил. С трудом умылся и заставил вытащить стеклянные осколки из-под кожи. Её трясло и лихорадило, но осколки достала, продезинфицировала раны, тщательно отмыла пол. Саксофонист, почти без сознания, лежал на диване и не сразу понял, что у жены начались схватки. Обернув голову чистым полотенцем, с трудом добрался до вахты, позвонил ноль три. Больше ничего не помнил.
Вахтёрше пришлось вызвать ещё одну скорую, его увезли в травму, зашили раны, перевязали и отпустили. У жены случился выкидыш. Как говорится: «Боевая ничья».
Приближался с детства любимый, пахнущий мандаринами, хвоей, подарками и чудесами, Новый год. Вера где-то достала бутылку настоящего французского коньяка. Предложила Саксофонисту преподнести её директору цирка, заодно и шепнуть, что есть возможность его супруге и дочери приобрести в Доме моделей, естественно в подарок, платья к новому году.
Краснея и стесняясь, Саксофонист вручил коньяк, промямлил про платья. Директор, не краснея и не стесняясь, с удовольствием, принял презент и тут же позвонил жене, чтобы бежала в Дом моделей.
Несчастная супруга Саксофониста рассчитывала на примирение. Нарядила ёлочку, накрыла стол, но он не пришёл. Так и проплакала новогоднюю ночь в одиночестве.
После праздника написала в профсоюзную организацию слёзное письмо, крик души страниц на десять с лейтмотивом «Мой муж негодяй, верните мне мужа!».
Директор вызвал Саксофониста, предупредил о заявлении, сетовал, что придётся реагировать. Но не всё так плохо. Цирковой дирижер переходит в театр музыкальной комедии, освободившуюся вакансию решено предложить ему, Саксофонисту. Поэтому, надо стиснуть зубы, повиниться и обещать помириться. Иначе эта вредная женщина будет жаловаться дальше и всё испортит. Затем прошептал: «Пришла разнарядка из Москвы, для гастрольной поездки советского цирка в Бразилию подготовить саксофониста, понял?» Как не понять!
Пришлось осознать и всё что требовалось обещать. Кроме того, в знак бесконечного уважения, преподнести директору фирменные джинсы для дочери, французские духи для супруги и ему, благодетелю, два блока «Мальборо». Влетело в копеечку, но что не сделаешь для хорошего человека.
Зима сдавала позиции. Озорная капель вызванивала весенние гаммы. С беззаботной игривостью куда-то спешили ручьи, по ночам медово светил месяц и в сердца без стука входили надежды и мечты.
Пазлы сложились. Саксофонист встал за дирижерский пульт. Занялся оформлением документов для выезда на гастроли.
С женой был предупредительно вежлив, называл исключительно по имени и отчеству, желал доброго утра, покойной ночи, если ночевал дома, но даже пальцем к ней не прикасался. Можно ли больнее ударить по самолюбию женщины.
Самолюбие самолюбием, а мужья дирижеры на дороге не валяются, пришлось идти на хитрость. С мольбой в голосе супруга попросила выслушать её и попытаться понять. Ей не надо любви и близости. Смысл жизни она видит в материнстве и единственное чего страстно хочет это дитя. Обещает, что после рождения ребёнка предоставит мужу полную свободу и никогда ни в чём не упрекнёт. В голосе слышались нотки смирения и покорности судьбе, но в бездне агатовых глаз таилась готовность сожрать свою жертву. Стать агнцем на закланье в планы Саксофониста не входило. Он прекрасно понял, чего добивается жена и с издёвкой сказал: « Я скорее останусь бездетным, чем позволю, что бы матерью моих детей стала набитая дура и гадина».
Жена торжественно поклялась, что он слетит с дирижерского места и не поедет в Бразилию, и накатала письмо в обком партии.
Получив вызов «Наверх!» Саксофонист испугался.
Судьба сбросила атомную бомбу и разрушила его мир, оставив бесплодное чувство пустоты и непобедимый страх перед «Высокими верхами». Прозрачность весны сменилась ядерной зимой.
Он долго сидел, закрывшись в кабинете, не реагируя на телефонные звонки и стук в дверь. Его не стало, а может, не было вообще?
Откуда-то из глубин памяти возникли строки стихотворения Ольги Берггольц: «Что может враг? Разрушить и убить. А я могу любить!».
В самом деле, он, что жалкий подкидыш в подворотне жизни?! Не будет дирижером, не поедет в Бразилию, наплевать! Он поедет в Одессу.
Последнюю ночь перед походом на судилище Саксофонист провел у Веры. Ласковое тепло её рук, тихий смех, мягкий взгляд вернули ему уверенность в себе, в том, что он есть и будет!
Утром Саксофонист предложил Вере поехать с ним в Одессу. На вопрос в качестве кого, ответил – в качестве любимой женщины. Вера улыбнулась.
«Хорошо, что я не любовница, а любимая женщина. Ты никогда не задумывался, слова любовник, любовница какие-то незаконнорожденные, с тенью скабрезности, гаденькой двусмысленной ухмылки.
А слова любимый, любимая озарены радостью, нежностью, произнесёшь и улыбнешься». Саксофонист поразился, перед ним была тургеневская Ася, с несокрушимой нравственной чистотой, искренностью и вместе с тем способностью к сильным страстям. И она его любит!
В обком поехали с директором. Тот всю дорогу нервничал, давал советы, понимая, что всё это, мёртвому припарки, но молчать не мог.
В кабинете для разборок за широким столом сидели инквизиторы. В центре тётка в добротном костюме в стиле эпохи сталинского соцреализма, с небольшой золотой брошью на лацкане и лицом спившейся черепахи. «Почки больные»,- подумал Саксофонист. Судя потому, как перед ней лебезили члены комиссии, она была главной по нравственности. По правую руку от неё восседал мужик с тяжеловесной самодостаточностью пудовой гири. По левую, гнездился мужичонка, с выразительными ушами и до неприличия похожий на Геббельса. Создавалось впечатление, что его ноги не достают до пола, а он непременно хочет поставить их на пол и потому все время сползает вниз. Остальные борцы с пороком – мужчины средних и чуть моложе лет. Стандартно элегантные, организованно непримиримые, идеологически выдержанные. В стороне сидел человек, явно из Конторы.
Тётка после небольшого предисловия зачитала заявление жены, из которого следовало, что Саксофонист политически неблагонадежен, рассказывает политические анекдоты, критикует партию и правительство, по сему, за рубеж его посылать опасно, Родину продаст. Доверять руководящий пост тоже неосмотрительно, потому что он ведёт аморальный образ жизни, и злостно уклоняется от выполнения супружеского долга.
От анекдотов кое-как отбрехался, за недостатком доказательств, вопрос замяли. Худо-бедно, убедил в своей преданности государству. Свинцовая атмосфера слегка разрядилась, но тётка добралась до пункта о супружеском долге. Так и спросила в лоб «Почему??? Несчастная женщина била тревогу, обращалась в профсоюзную организацию, но вопрос не был решен" и, обратив строгий взор на директора, укоризненно покачала головой.
Ошарашенный беспардонным желанием этого серого пятна природы, заглянуть под чужое одеяло, Саксофонист с вежливой желчью в голосе ответил: «Сударыня, смею напомнить, что для исполнения супружеского долга требуется участие определенного органа, который в профсоюзе не состоит и никому ничего не должен. Хочет, исполняет, а не хочет, не исполняет».
Директор был на грани обморока, человек из конторы откровенно хохотал, но без звука. Самодостаточная Гиря сидел безучастно, не вникая в контекст происходящего. Идеологически выдержанные, подрагивая плечами, что-то рассматривали в папках, поднося их близко к лицу. Геббельс окончательно сполз со стула и прял ушами, словно лошадь. Наконец, директор заблеял, о деликатности сути дела. Призвал не усматривать злой умысел в том что не получается, состояние здоровья и прочее… Неожиданно Гиря вышел из анабиоза и глядя почему-то на стандартно элегантных, резким голосом заявил: «Это верно, они хоть и молодые, но слабаки, не то что…», но осёкся под строгим взглядом Черепахи.
Саксофонисту было приказано ожидать в коридоре.
В должности оставили, но заграницу тормознули, снова боевая ничья.
Через несколько дней с ним встретился человек из Конторы, предложил помощь в положительном решении вопроса о поездке в Бразилию. Саксофонист понял, о чём речь и с горькой иронией произнёс: «И буду я агент по кличке Импотент». Человек из Конторы невесело рассмеялся и посоветовал не торопиться с ответом.
Чтобы отрезать все пути Саксофонист подал на развод, разведенного никто никуда не выпустит. В тот же вечер, как чёрт из табакерки, возник Конторщик. Велел забрать заявление, в противном случае разъярённая жена может вспомнить, что и кому он говорил, кого и как критиковал и, если очень постараться найдутся очевидцы и свидетели, в общем, люди из Конторы умели «убеждать», Саксофонист поехал на гастроли.
Бразилия ошеломила.
Мог ли он когда-нибудь предположить, что будет жить в отеле «Шератон», лежать на пляжах Копакабана и Ипанема, покорит игрой зарубежную публику, и ему будут кричать: «Браво, маэстро!».
Переполненный впечатлениями, счастливый и успешный Саксофонист поднялся на Корковаду и, стоя у подножья Христа-Искупителя, поклялся, что обязательно вернётся, станет свободным человеком и снимет с креста свою распятую душу.
Продолжение следует.