Широкая Масленица
Дед Иван стянул с головы ушанку, покачал растрёпанной головой. Присел на край скамейки.
– Слава тебе, Господи. Перезимовали, – крякнул в косматую бороду и перекрестился.
Распахнулась входная дверь, на крыльцо выбежала щуплая старушка с фуфайкой в руках. Протянула Ивану: –Накинь…
Дед Иван ухмыльнулся: – Ох, Маруся! Глянь, весна-то звонкая!
– Пора-пора. Ванюша! Завтра уж Масленица, – Маруся спешно поднялась по ступенькам. Захлопнулась входная дверь.
Иван встал. Пошатнулся, но не упал. «Ох-ох-ох, – кряхтя, опираясь на тросточку, прошептал: – Был когда-то большущим и могучим. Топерича высох весь».
Озорные капельки стучали о чёрные брёвна сараев – «кап-кап-кап»! На соломенной крыше деловито ворковали грачи-разведчики. На берёзовой поленнице, свернувшись калачиком, дремал рыжий кот.
«Нужно к Масленице готовиться» – сердце сжалось. Ах, какое веселье устраивал! Из соседних сёл народ валил в Майну, чтобы вдоволь повеселиться.
Праздничную дугу отыскал в сарае, затем до блеска начистил медные колокольчики, которые достались от покойного отца. Смастерил крестовину, надел на неё проеденное молью пальто, водрузил жёлтую тыкву, обвязал полинялым платком с длинными кистями. Вот и соорудил чучело Масленицы! И, восторженно ахнул:
– Красавица! Ну, как живая! Эх, сжигать жалко!
Накинув старую фуфайку, спешил в конюшню к Чайке. Серебристо-гнедая переминалась с ноги на ногу, завидев хозяина, радостно заржала.
– Милая Чайка, – чесал чёрную гриву и еле слышно прошептал: – Бог даст, будем в поле выезжать, траву косить.
Ночью не спалось. Ворочался на печи, пытаясь уснуть. Вспомнились родители и защемило сердце. Отец был усатым и широкоплечим богатырём бригадирил в колхозной конюшне. Ванюша ему помогал! Всё умел маленький конюх: кормить, поить, чистить, запрягать лошадей. Да вот горе, в войну отец пропал без вести. Мать не помнил. Какой она была? Не известно... Помнил дородную женщину в белом переднике, от которой пахло свежеиспечённым хлебом.
Проснулся от негромкой возни. Пахло кислой капустой и варящимся мясом, на сковороде шипело сало. По избе поплыл вкусный аромат блинов.
Баба Маруся хлопотала у печи. Готовила блинчатые пироги с рыбой, мясом, дед обожал блины с припёком. А пекла блины с припёком вот как: разогретую сковороду мазала маслом, посыпала зелень, рубленые яйца, затем заливала тестом и переворачивала. Вот и получался вкуснющий блин с припёком!
После завтрака дед Иван спешно прикрепил к саням чучело Масленицы и выехал со двора: – Но, поехали!
Слегка поскрипывали деревянные полозья, медные колокольчики звенели на яркой дуге, слышались озорные частушки. Шумные ряженые бухнулись в сани, ошалело хохоча.
– Ну, запевай, – дед Иван гаркнул: – А то высажу.
Сразу же подхватили весёлые голоса:
– Запрягу я коня вороного.
Широкорожая масленица!
Мы тобою хвалимся!
На горах катаемся!
Блинами объедаемся!
Когда начало смеркаться, трое мужиков крепких начали сооружать костёр, вокруг них крутилась местная ребятня, краснощёкие бабы с яркими платками на плечах сновали туда-сюда. На длинных столах пыхтели самовары, подносы с блинами, банки солёных огурцов, помидор и прочих солений!
Дед Иван водрузил посередине костра ту самую Масленицу, которую катал в санях.
Вечерело. В селе продолжилось гулянье. Взявшись за руки, сельчане водили хоровод вокруг Масленицы. Сельчане шагали по кругу:
Ты прощай, прощай,
Наша масленица.
Ты прощай, прощай,
Наша широкая.
Ты не в середу пришла.
И не в пятницу,
Ты пришла в воскресенье,
Всю неделюшку веселье...
Усатый Колька-гармонист растягивал меха старой гармошки. На всех праздниках он – желанный гость. Не только игрой на гармошке славился Колька. Николай поставил дом сам, от фундамента и до крыши.
Дед Иван махнул: – Зажигай!
Чучело Масленицы вспыхнуло. Народ вскричал: – Прощай Масленица, Прощай зима! Прилетай весна-красная!
Дым поднимался столбом вверх, что по поверью означало, в наступающем году сулило хороший урожай! Все обнимались-целовались, просили друг у друга прощение. Сельчане друг другу прощали всё. В этот день прощались все обиды. В преддверии Великого поста, стремясь очиститься от греховного, люди просили друг у друга прощение.
Из толпы выскочила лохматая Тоська. Шатаясь, попыталась перепрыгнуть через костёр. Но подпалила пятую точку. С визгом выпрыгнула из костра, и бухнулась в снежный сугроб.
– Гришкины портки сожгла, – голосила Тоська. Встав, показала народу обожжённое место, откуда шёл небольшой дымок. – Гляньте люди добрые, может врача вызвать, спиртом обработать рану?
К ней подбежал краснощёкая Верка: – Скорую вызывали? Протянула лекарство – пол гранёного стакана с прозрачной жидкостью .
Тоська приняла «лекарство», и жалобно прогнусавила: – Ох, благодарствую. Ох, полегчало! Ещё бы подлечиться.
И свалилась в сугроб. Народ, с криком, свистом и смехом прыгал через костёр. Все смеялись и хлопали в ладоши. Возле накрытых столов сельчане лакомились блинами, запивали травяным чаем.
Возле Кольки-гармониста бабы горланили частушки. Нинка в цветастой шали с длинными кистями задорно пропела:
Масленка, масленка,
Какая ты малая!
Кабы тебе семь недель,
А посту — одная!
Нинка замолкла, её подхватила толстуха Валька:
Как на масляной недели
Из печи блины летели!
Мы наелись до отвала:
От велика и до мала!
Возле приплясывала Нюрка в заплатанных валенках:
Прошла Маслёна,
Кончилось гулянье,
Идём теперь
На отдыханье!
Дед Иван с бабой Марусей переглядывались поодаль.
– Который год Майна веселится, – дед Иван устало улыбнулся. – Гудит село в масленичную ночь.
– Молодчина, ты Ванюша, – Маруся одобрительно кивнула, поправила платок и сипло кашлянула: – Кхе-кхе-кхе.
На следующий год в селе Масленицу не провожали. Дед Иван и бабка Маруся не дожили до лета. Лошадку Чайку продали в соседнее село.