I
Началось все, по-видимому, 24 октября 1929 года - на бирже Нью-Йорка ужасно упала стоимость едва ли не всех акций, циркулировавших на рынке ценных бумаг. 25 октября цены немного поднялись - но потом они покатились вниз, и падение приняло характер настоящей лавины.
29 октября 1929 года биржа рухнула вовсе.
Почему это случилось, никто не знает и по сей день. То есть, конечно, имеется с полдюжины теорий. Скажем, кризис перепроизводства. Идея тут заключалась в том, что товара было произведено больше, чем надо, покупать его стало некому - вот все и полетело в тартарары. А все потому, что капиталист рассчитывал спрос на глазок. А если руководствоваться точным планом - все было бы по-другому. Понятно, что эта теория имела большой вес в марксистских кругах, а в СССР очень быстро оказалась просто догмой.
Так сказать - экспериментальное подтверждение теории ...
Другая точка зрения выглядела более основательно. Его предложил Джон Мейнард Кейнс, видный английский экономист. С его точки зрения, дело было в нехватке денежной массы. В то время деньги были привязаны к золоту. Его запасы были ограничены, а в торговый оборот в США поступила масса новых товаров - автомобили, например. И получилось несoответствие между товарной массой и денежной массой.
Денег не хватало - и цены пошли вниз. С соответствующими результатами по всей пищевой цепочке товар-деньги-товар: финансовая нестабильность, банкротство предприятий, невозврат кредитов, и прочее.
Теория была хороша, но Кейнс опубликовал свою работу только в 1936 - а вот что делать в 1929-м, не знал никто.
Меры, принимаемые правительствами, только ухудшили дело. Они увеличили ввозные пошлины в надежде “… помочь отечественному производителю …” - и цены на все, естественно, поднялись, и уже одним этим сократили спрос. А поскольку другие правительства тоже начали защищать отечественного производителя, то рухнул и экспорт.
В США на это наложилась и еще одна проблема - банковские спекуляции.
В 20-е годы на фоне бурно растущей экономики вошли в обыкновение так называемые "маржинальные" займы. Штука тут состояла в том, что можно было купить акции компаний, внеся только 10 % их стоимости. Так сказать, покупка акций в кредит.
Истинный золотой ключик для коротких по времени сделок: купить за 100 долларов акций на 1000, быстро продать их, заработав еще 50 - и оказаться с прибылью в 50% за месяц.
Но, конечно, тут была и хитрость - брокер займа мог в любую минуту потребовать свой кредит назад, и заплатить надо было в 24 часа.
А как заплатишь, если никто ничего не покупает ?
На этом биржа и рухнула - а вслед за ней рухнули выдававшие кредиты банки. А вслед за ними - предприятия, чьи акции котировались на биржа. Началась повальная безработица. Она росла и росла и росла, и остановить ее никак не удавалось.
Американский кризис живо перекинулся и в Европу. В первую очередь он ударил по должникам США - и по Франции, и по Англии.
Но еще тяжелее - по Германии.
II
В общем-то, это вполне понятно. На Германии, помимо всего прочего, лежало еще и бремя репараций. Еще в конце 1928 года Густав Штреземанн, глава МИДа Германии, говорил, что ситуация очень шаткая:
“… Германия производит ложное впечатление изобилия, но это лишь видимость. В действительности мы пляшем на вулкане …”.
Это было чистой правдой: производство держалось на краткосрочных американских кредитах. Более того - поскольку очень многое из изготовленного непосредcтвенно шло на экспорт, ослаблялась внутренние производстванные связи. Это стало серьезной проблемой - в Рейхстаге обсуждалaсь возможнaя дезинтеграция страны.
Переговоры с державами-победительницами об облегчении выплат дали определенные результаты. Был предложен так называемый “план Юнга”[3]. Германии делались большие уступки - убирались иностранные "наблюдатели" из Рейхсбанка, французские войска должны были быть выведены из Рейнской Области на пять лет раньше оговоренного срока, суммы выплат существенно снижались - но в обстановкe огромного спада в производстве это все было несущественно.
И реакция в Германии оказалась противоложной той, которую ожидали - уступки вызвали не благодарность, а взрыв ярости.
Союз ветеранов “Стальной шлем” заявил следующее:
“... Немецкая честь требует, чтобы никогда больше невыполнимые обещания не скреплялись подобострастной подписью ...".
Немецкая честь - вещь, конечно, важная, но все-таки довольно условная. А вот наличие средств к существованию - нечто более насущное. Увольнения выбросили с предприятий массу людей, которые оказались буквально без места в жизни.
Конечно же, началась лихорадочная деятельность в области мелкой уличной торговли.
То, чем Адольф Гитлер занимался в годы своей голодной молодости, вдруг стало уделом очень многих. Те муки "... утери достойного социального положения ...", через которые он прошел в Вене, испытали буквально миллионы молодых людей, вдруг осознавших, что им просто некуда деться. Их гнев и ярость искали выхода - и НСДАП, и ее вождь, Адольф Гитлер, такой выход им и предлагали.
Летом 1930-го года в Германии началась избирательная кампания по выборам в Рейхстаг.
От НСДАП ее вел Йозеф Геббельс - на него легли все организационные хлопоты.
Конечно, общие директивы он получил от вождя партии, Адольфа Гитлера, но тот обычно в детали не входил, полагаясь на “… инициативу истинных борцов за дело национал-социализма …”.
Геббельс оказанное ему доверие оправдал.
III
Еще в 1928-ом серьезная пресса НСДАП попросту игнорировала. Так, мелкая ультра-националистическая партия, да еще и локальная, с основной электоральной базой в Баварии. В 1930-ом дело обстояло совершенно иначе. Предвыборные митинги национал-социалистов собирали огромное количестов народу даже в Берлине, а уж по количеству организованных маршей НСДАП оставила позади всех своих конкурентов.
Обставлялось все очень красочно - знамена, оркестры, отртяды СА в полувоенной форме, торжественные речи - и сильно возбужденная аудитория. В течение шести недель до выборов Гитлер на огромных многолюдных митингах выступил двадцать раз, неизменно вызывая экстатический отклик.
10-го сентября он прoизнес речь в берлинском "Дворце Спорта" (Sportpalast) - и 16 тысяч человек аплодировали ему стоя.
В Бреслау он собрал аудиторию в 25 тысяч - да еще не все смогли попасть в гигантский зал “Jahrhunderhalle” и слушали речь через громкоговорители, установленные снаружи.
В 1930-ом году линия речей Адольфа Гитлера отличалась от той, которой он держался в 1928-ом.
Слово "евреи" произносилось редко, и без всяких бурных тирад - так, разве что в контексте необходимого Германии "... противостояния международному банковскому капиталу ...".
Непримиримый антисемитизм перестал быть главной темой пропаганды - вместо этого на центральное место выдвинулась идея национального единения.
В ход была пущена пара лозунгов, прекрасно дополняющих друг друга:
1. Долой парламентскую систему - гнилую, бессильную, разьединяющую людей в разные партии с конфликтующими друг с другом интересами !
2. Да здравствует национальное единство, в которм нет ни классов, ни социального положение, ни рода занятий - а есть только один, единый германский народ !
Слушателей призывали понять, что собрать эти лозунги в работающее единство может только одна партия Германии - НСДАП. Таков был призыв к нации вождя НСДАП, Адольфа Гитлера - и прзыв этот не остался неуслышанным. Результаты выборов 1930-го года сравнивали с замлетрясением.
Побив все рекорды, НСДАП собрала уже не 2,6% голосов, а 18,3%. Ее фракция в Рейхстаге возросла с 12 человек до 107. Это было истинное чудо. Геббельс в апреле 1930-го рассчитывал на 40 мест в Рейхстаге, но находил такие расчеты слишком оптимистическими.
Даже за неделю до выборов он говорил, что надеется на большой успех, но никаких цифр не называл. Гитлер утверждал, что предсказывал результат в 100 мест, но говорил он это “post factum”, много позднее происшедших событий.
Понятно было, что это большая победа.
Как сказал один из сотрудников Отто Штрассера, Герберт Бланк:
"... национал-социалисты открыли истинную основу социализма, ибо то, что называлось социализмом, было всего лишь его марксисткой интерпретацией …”.
И продолжил:
“… до выборов 1930 года слово "нациcт" немедленно вызывало ассоциацию с сумасшедшим домом. Tеперь это уже не так …”.
Герберт Бланк, отнюдь не пролeтарий, а человек с докторской степенью, полагал, что вот теперь наконец-то прозвучал истинный голос масс Германии.
Томас Манн тоже так думал - и его это не радовало.
IV
Для чего, в сущности, существует художник ? То-есть самого-то художника этот вопрос, возможно, и не занимает особенно. По распространенной одно время теории, ему положено жить в башне из слоновой кости, и там “… творить прекрасное …”.
Однако, если немного вдуматься и покопаться, скажем, в словарях, то окажется, что само выражение "башня из слоновой кости" - заимствование из библейской "Песни Песней":
"Шея твоя — как столп из слоновой кости". (Песн.7:4).
Это неплохая иллюстрация к тому положению, что у художественных метафор, как правило, глубокие корни.
Так вот эта конкретная метафора - о башне из слоновой кости - с течениeм времени изменила значение, и где-то с начала 19-го века стала означать некий идеал: уход в мир творчества от всех проблем современности, сосредоточенность на исканиях, оторванных от житейской прозы.
Если бы при этом художника кормили, a его “… башню из слоновой кости …” как-нибудь отапливали - кто знает, может быть молодой Адольф Гитлер и помирился бы с таким существованием ?
По-видимому, все-таки нет, не примирился.
Ибо истинного художника - не всегда, но очень часто - помимо жажды творчества сжигает и еще одна неутолимая страсть, жажда признания.
В отличие от Адольфа Гитлера, живописца-неудачника, Томас Манн утолил эту жажду до дна.
В декабре 1929-го года в Стокгольме ему была вручена Нобелевская Премия по литературе. И при вручении ее было сказано, что он поднял современную германскую литературу на уровень, свойственный разве что Диккенсу или Толстому.
Такая оценка не обязательно его порадовала - про Диккенса он обычно не выскaзывался, Толстого ценил очень высоко - но себя-то Томас Манн мерил иными мерками, и если брал чье-то творчество за образец, то уж скорее думал не о Толстом, а о Гете[4].
И вот Томас Манн, вознесенный хвалой и увенчанный славой, тем не менее чувствовал себя все хуже и хуже. У него были собственные идеи о миссии, которая выпадает на долю художника - он думал, что тому дано выразить в собственной душe еще и “… бури своего века …”.
Осенью 1930-го года у Томаса Манна появилось ощущение, что он и его век находятся в серьезном разладе. Он выступал в Берлине с лекцией[5], и говорил о крушении гуманистических идеалов 19-го века и о вытеснении их варварством, и о политиках, гипнотизирующих толпу "... на манер дервишей ...", раз за разом повторяя одни и те же примитивные лозунги - до тех пор, пока пена бешенства не пойдет у них изо рта.
Ну, что сказать ? Намек был прекрасно понят …
И Манна освистали.
Нет, далеко не весь зал был на стороне свистевших, и лекцию свою державшийся с большим достоинством лектор сумел дочитать до конца - и тем не менее, всем было понятно, что это не случайный эпизод.
Cлучилось нечто немыслимое, совершенно невозможное.
V
Томас Манн в Германии 20-х годов еще до своей Нобeлевской Премии считался воплощением “… благородного германского духа …”.
В годы Великой Войны, 1914-1918, он написал и выпустил в свет огромную книгу, "Рассуждения аполитичного"[6], на 600 страниц которой многое поведал миру - в частности, поделился мыслью, что, может быть, сейчас-то и настало время для Германии перенять эстафету у тех, кто вел вперед мировую культуру, и понести этот факел к новым высотам.
Ну, мало кто из широкой публики был в состоянии последовать за писателем в его философских рассуждениях, но репутацию “… истинного патриота …” он получил, как казалось, навеки.
И когда в 1929-ом году на студии УФА[7] затеяли производства фильма "Голубой Ангел", патриотически настроенный продюсер подмахнул контракт без всяких вопросов.
Еще бы - автором книги, по которой ставился фильм, значился писатель Манн.
Однако вскоре выяснилось, что это не Томас Манн, а его старший брат, Генрих. А его репутация в национально мыслящих кругах Германии была хуже некуда. Oн был и левый, и человек, подозрительно склонный к французской культуре, и вообще – “… воплощение богемы и отрицатель семейных ценностей …”.
Да и сюжет был довольно острый.
Почтенный преподаватель гимназии узнает, что его ученики тайком посещают ночной портовый кабачок, "Голубой ангел", а там выступает певица Лола-Лола, воплощение граха, соблазна и порока. Он решает положить конец этому безобразию, сам идет туда, на “… место преступления …” - и тут-то его, как гром, поражает преступная страсть.
Сценарий следовал канве сюжета, и получился действительно "богемистым" - этого никто не мог отрицать. Проект, вообще говоря, шел к бесславному концу.
Hо тут вмешался случай - Генрих Манн потребовал, чтобы в главной роли сняли его подружку. С чем не согласился режиссер, подыскавший на роль другую актрису. Когда ему сказали, что у нее “… невыразительное лицо …”, он ответил, что ее лицо его мало интересует, потому что у нее на редкость выразительная попа.
Генрих Манн полагал, что он лучше знает, какая именно попа будет более выразительной, насмерть разругался с режиссером, отказался от бдальнейшего участия в работе - и этим жестом, как ни странно, спас проект.
Когда оказалось, что Генрих Манн не будет больше появляться на студии, продюсер подобрел, и фильм был все-таки снят. В прокате он имел грандиозный успех. Все его авторы немедленно стали знаменитостями.
Oсобенно Марлин Дитрих, актриса, сыгравшая роль Лолы-Лолы.
Вся эта полу-водевильная история интересна в нескольких отношениях.
Ну, во-первых, к 1929-му Томас Манн был настолько знаменит, что продюсеру и в голову не пришло, что "писатель Манн" может быть не единственным писателем Манном. А между тем Генрих Манн одно время был очень успешным автором, и с 1926 года являлся академиком Прусской Академии искусств, по отделению литературы.
Во-вторых, у Томаса Манна была незыблемо прочная репутация в кругах консервативных и национально настроенных.
Да, ему многое не нравилось, и про об убийстве Ратенау он отзывался с отвращением, и говорил, что высказывание "... Прекрасно, одним меньше ! ..." не подобает людям, принадлежащим к мюнхенской профессуре[8] - но делал он это в частных письмах, и с мыслями такого рода на публике не появлялся.
Но раньше в этом не было и нужды. Национал-социализм был чем-то маргинальным, болезненной и гнилой аберрацией того германского духа, который Томас Манн чтил столь высоко, и воплощением которого он сам и считался.
Hy, Герберт Бланк говорил, что открытие национал-социализма состоит в том, что "социализм" можно "... понимать не по Марксу ..." - есть и другие интерпретации.
Oказалось, что и понятие "германский дух" можно толковать по-разному.
**
Приложение:
Сонет o фильмe "Голубой Ангел"
***
Продюсер делать фильма не хотел.
Он обвинял помощников в интриге.
Он смутно помнил имя 'Манн' на книге,
А то, что 'Генрих', он не разглядел.
Проекту, в общем, бил последний час.
Но Генрих с фройляйн Дитрих разругался,
И ей писать сценарий отказался.
И жестом этим - постановку спас.
Как знающие люди говорят,
Конфликты вскоре были позабыты.
И "Ангел Голубой" пошел в прокат.
И авторы вдруг стали знамениты.
Основой этих важных перемен
Был чудный зад пленительной Марлен.
**
Примечания:
1. Уолл-стрит (англ. Wall Street) — название небольшой узкой улицы в нижней части Манхеттена в Нью-Йорке. Считается историческим центром Финансового квартала города. Главная достопримечательность — Нью-Йоркская фондовая биржа. В переносном смысле так называют как саму биржу, так и весь фондовый рынок США в целом.
2. В США с течением времени безработица достигла 25% от всей рабочей силы страны.
3. В русскоязычной литературе известен также как "план Янга" - в зависимости от произношения имени его автора, американского финансиста Оуэна Янга (Owen Young).
4. Когда в 1925-ом году Томас Манн обзавелся своим автомобилем - ему было тогда 50 лет - то в дневнике отметил: "Как Гете". Он имел в виду, что у Гете в 50 лет появился собственный выезд с каретой.
5. 17 октября 1930-го года. Лекция была как бы обращением к Германии и называлась: “Deutsche Anspache” – “Германский Адрес”.
6. На русском языке полностью книга не публиковалась. Есть отрывок из нее в журнале “Вестник Европы” 2008, №24
7. UFA, «Universum Film AG», Deutsche Film-Aktiengesellschaft — немецкая киностудия.
8. "Письма Томаса Манна", в письме Артуру Гюбшеру. Издательство "Наука", Москва 1975, подготовка изд.С.К.Апта, стр.46