Попытка люстрации свидетелей оккупации

Нил Крас
ЛЮСТРАЦИЯ (лат. lustratio - очищение) - в нашем случае - проверка лиц, занимавшихся профессиональной деятельностью в оккупированном городе и не понесших после освобождения города наказания от советских властей, на предмет их принадлежности к службам государственной безопасности или сотрудничества с этими службами до и после войны 1941-1945 г. г.  Короче, речь идёт о верификации морального облика лиц, находившихся и работавших на оккупированной немцами территории, о правдивости их рассказов о других и о себе.
 
                ***               

Основному содержанию этой работы я вынужден предпослать пространное вступление. Иначе возникнут у читателей дополнительные вопросы, а «не дополнительных» - и без того достаточно. Их - намного больше, чем ответов. Вот я и попытаюсь сначала объяснить обстоятельства, при которых эта работа появилась на свет. Тогда и читатели поймут, что спрашивать меня о том, что они хотели бы ещё по этой теме узнать, практически не имеет смысла. Повторяю: ответов на многие вопросы (надеюсь - пока) нет.

Сначала несколько слов самовосхваления, несмотря на то, что последнее относится к отрицательным духовно-нравственным качествам личности.
Я хорошо себе представляю, что занимаюсь «историческими раскопками» на дилетантском уровне. Потому что не имею не то что соответствующего образования, но даже более-менее начальной подготовки для такой работы.
Но я знаю и то, что с методами исследовательской работы (хотя и в другой сфере знаний) я знаком, что  а н а л и з и р о в а т ь  я ещё не разучился (хотя наукой уже не занимаюсь четверть века), что никаких других интересов, кроме как выяснения истины, перед собой не ставлю (хотя при этом невольно приходится попутно разоблачать обман и обличать ложь), а значит — представлять факты избирательно, извращать их, и прочее в этом роде мне не приходится, так как нет такой нужды. Я не выполняю ничей социальный заказ, не руководствуюсь коммерческими интересами и не жажду славы. Ибо считаю, что все мои личные рекорды уже позади.
 
Не обладая, однако, непомерной скромностью, я заявляю и буду впредь и впредь повторять, что в публикациях о терроре 1937-38 г. г. в Виннице, о расстреле немцами и их пособниками еврейского населения Винницы в 1941-42 г. г., о работе Винницкого медицинского института в годы оккупации, о книге В. Я. Куликова про оккупированную Винницу мною были представлены факты, ранее почти или совсем неизвестные, то есть, мною, так сказать, в научный оборот введено немало нового. Что касается «почти неизвестных», то это - не только на предмет отсутствия их публикации в широко доступных средствах информации, но и - их, преднамеренно или по неведению, фальшивой подачи и (или) интерпретации.

Я выделил выше означенные работы из массы иных, выполненных мною не по  медицине, где я «творил» до 1990-го года, потому что они имеют прямое отношение к теме этой статьи. То, что сразу же не последовали отклики и рецензии на названные выше публикации, я ни в коем случае не считаю признаками их мизерной ценности (из-за мелочности тематики,  из-за использования не- или малодостоверных источников, из-за поверхностного изложения, из-за чего-нибудь иного, касающегося качества). Нет, и тысячу раз — нет. Почему же? - вполне законно поинтересуетесь вы. Ответ мой будет, конечно, субъективным и неполным, потому что основан он в большой степени на догадках.

– Основная причина: массовый читатель, как принято говорить о неспециалистах, просто не знает, как на написанное мною и им прочитанное реагировать. То, что ему стало известно из моих статей, настолько ново и (или) столь разительно отличается от того, чему его учили в школе и пр. просветительских заведениях, что он до того читал, видел в кино или по телевидению — надо делать выбор: переместиться ли в другой лагерь, искать ли истину где-то ещё или выкинуть это из головы. Последнее — проще всего.
На осмысливание, прозрение требуется немало времени — и  проходят годы, пока индивидуальное и общественное мнение по тому или иному важному вопросу смещается влево или вправо от места прежней «стоянки», вернее, прежнего застоя... Как пример, укажу на до сих пор твёрдо не устоявшееся мнение о винницких подпольщиках, партизанах, о героях среди них - назначенных и истинных.

Поверить мне сразу же после ознакомления с моими публикациями — означает, наоборот, выбросить из головы массу прежней информации, изменить свои представления о значительном сегменте прошлого, даже - пересмотреть своё мировоззрение. Это требует не только нелёгкой мыслительной работы, но и душевной решимости, мужества. Равнодушие и лень — наиболее частые препятствия на пути личностной «перестройки».

Не поверить мне, однако, читателям намного проще. Тем не менее, узнанное из моих статей всё равно из их голов не улетучится, будет постоянно посылать сигналы из подсознания. И переоценка прошлого страны, го'рода, людей, в конце концов, наступит. Тем более, что написанное мною — лишь малюсенькая толика той правды, которая, несмотря на различные барьеры, неукоснительно пробивается на всеобщее обозрение. Однако достижение определённости при таком тернистом пути происходит, ох, как не быстро. Тогда и вспоминают, цитируют тех, кои забылись или их настоятельно рекомендовалось не помнить, им не верить. Примеров тому в истории той же Украины — бессчётное количество.

– Другая, достаточно важная причина: специалисты — дипломированные историки и родственные им профессионалы — всё ещё стараются избегать затронутых мною тем. Десятилетия запретов, строгой партийной и КГБистской цензуры не прошли бесследно ни в головах администраторов, ни — самих специалистов. Есть много политически нейтральных тем — можно заняться ими, тем более, если речь идёт о планировании диссертаций, книг, т. п. Каждый желает без особых трений защититься, получить искомую учёную степень, напечататься… А учёные советы, издательства, пр. всё ещё чрезмерно осмотрительны, осторожны. Внутренняя цензура до сих пор не покинула и продолжает стеснять их души, взращённые во времена, которые свободными называть могут только закоренелые ретрограды.

Дух прошлого, как я это чувствовал издалека и как я это явственно ощутил на месте, из независимого государства — Украины — только-только начинает изгоняться ещё весьма слабым дуновением свежего ветерка. И тут Украина — не хуже и не лучше других стран, переживавших и переживающих коренное изменение политико-административной агенды.

– Немаловажна и следующая причина: те, кто мог бы, должен был бы покритиковать, подсказать и тем самым помочь улучшить написанное мною, преднамеренно замалчивают эти публикации.
Одни, как, например, автор хвалебной вступительной статьи к книге В. Я. Куликова — потому что ему по сути моей критики просто нечего возразить: он темы не знает. Другие, к примеру, публикатор этой книги — в таком случае должен был бы выложить и другие, имеющиеся в его распоряжении материалы. Но, по ряду предполагаемых мною обстоятельств, он решил этого не делать.
Любопытно, что на книгу, все 500 экземпляров которой разошлись мгновенно (книга эта уже по заявленному определению как «Свидетельства очевидца» не могла не вызвать жгучего интереса), до сих пор никто, кроме меня, не отреагировал рецензией. Хотя не только я обратил внимание на странные «белые пятна» в «Свидетельствах очевидца» (см. дополнение к той моей статье). Это лишний раз подтверждает высказанные мною предположения о причинах отсутствия печатных отзывов на «Рецензию в мажорных и минорных ладах».

Ко всему, есть и таковые, хотя бы в той же Виннице (мне они хорошо известны, более того, я их недавно случайно в городе встречал), которые считают себя монополистами затронутых мною тем и чужаков в свой огород пускать не собираются. Мои послания им остались безответными. Мне они смешны, потому что такая местечковая «парадигма» в научных исследованиях никогда не приносила качественные плоды. Самоопыление, без привнесения нового генетического материала, в конечном результате приводит к постепенному снижению урожая, ухудшению качества продукции, вырождению вида. Естественная мутация с улучшением свойств происходит чрезвычайно редко. Не зря учёные всяческих наук обмениваются информацией, съезжаются на съезды, конференции, симпозиумы для личных контактов.

Замечу также, что даже наличие диссертаций по этим или близким темам не является основанием для их авторов на исключительные права. Моя работа о массовом расстреле евреев Винницы, если придать ей необходимую структуру и слегка разбавить водичкой расшаркивания во все стороны, если несколько размыть выводы, сошла бы вполне за кандидатскую диссертацию. Впервые опубликованных на русском языке фактов там достаточно, их анализ далёк от банального. Это так, между прочим: я уже назащищался и в дополнительных учёных степенях не нуждаюсь.

– Наконец, совсем иная причина — не желать дискуссий по прошлым недобрым временам и поэтому «зажимать» важные документы — у «компетентных органов». Эти документы приоткрывают скрытые под мундиром секретности не совсем чистые части тела.
При политических сдвигах в любой стране движение этих органов в указанном новой властью направлении всегда начинается с тем или иным запозданием, происходит со скрипом, так как они самые что ни есть закостенелые. И разогреваются эти органы до температуры мозга и сердца государства через годы, иногда — десятилетия. Опустим тут указание на анатомическое положение этих органов, вспомним только, что их «на людях» никогда не оголяют. Насчёт анатомии, так это - никак не связано с моей врачебной профессией. Просто мне пришла на ум цитата из «Суждений господина Жерома Куаньяра» Анатоля Франса (1844-1924): «Государство подобно человеческому телу. Не все его отправления благородны. Некоторые из них приходится скрывать: я имею в виду самые необходимые.»

И всё-таки, после ознакомления с  последними Указами Президента от 15 мая 2015 г. (в том числе: "Про доступ до архівів репресивних органів комуністичного тоталітарного режиму 1917-1991 років"), слабо теплящиеся надежды у меня появились. Это и послужило одной из главных причин моей поездки в Винницу.
С чего я начал? Да, именно с посещения Министерства внутренних дел, где, как я себе представлял, расположены все прошлые архивы НКВД, МВД, КГБ.

                ***

В конце рецензии на книгу доктора В. Я. Куликова (http://proza.ru/2014/04/04/42) я подчеркнул, что «ТОЛЬКО ПРОЯСНИВ ВСЁ, ЧТО КАСАЕТСЯ ЛИЧНОСТИ АВТОРА ВОСПОМИНАНИЙ, МОЖНО БУДЕТ РЕШИТЬ, С КАКОЙ СТЕПЕНЬЮ ДОВЕРИЯ ОТНОСИТЬСЯ К НАПИСАННОМУ ИМ В ТОЙ ИЛИ ИНОЙ ГЛАВЕ.»

И запросил в архиве МВД личное дело врача В. Я. Куликова, работавшего до войны в медсанчасти НКВД. Надо было видеть ли'ца и слышать голоса общавшихся со мной лично (однажды!) или по внутреннему телефону! В них сквозило нескрываемое удивление: чтo' хочет этот старик из ФРГ?! Понял ли он, где он находится и, главное, чтo' он просит?! Если бы я к ним обращался по-немецки и ничего из сказанного мною не было бы ими понято, чувство изумления (или оцепенения) было бы не так сильно выражено, как при моём запросе на украинском языке, ясно ими понятом…

Считаю себя обязанным отметить, что все сотрудники МВД, с которыми я виделся или разговаривал по телефону были со мной формально вежливы: от лейтенанта на входе до специально пришедшей из своего кабинета в приёмную майора. Правда, фамилии свои, помнится, никто не называл. Возможно, так в этом ведомстве принято. Да и мне это было не важно: я сам называл и слышал только одну фамилию «Куликов».
(И моими документами никто не интересовался, что я правильно расценил, как плохое предзнаменование — решение об отказе было принято немедленно: в кабинетах обсуждалась только формулировка отказа.)

Так как быстро отвадить меня от моей затеи в первый же день сотрудникам МВД не удалось, меня попросили заполнить необходимые документы и ждать несколько недель. Указанный срок решения вопроса о выдаче одной-единственной папочки с личным делом меня, понятно, не устраивал — я возразил. И мне было любезно предложено явиться через три дня. Потом ещё и ещё, пока на девятый день один из сотрудников, после моего часового ожидания в приёмной, не вручил мне представленный на фото (1) отказ. Только мотивация была для меня неожиданной, так перед этим излагались другие причины невозможности моего ознакомления с личным делом В. Я. Куликова.

Кстати, необходимым сроком для возможного уничтожения архивных документов был назван 75-летний промежуток времени. До него, в случае с личным делом В. Я. Куликова, в августе 2015-го года не доставало бы одиннадцати месяцев, а в апреле 2009-го — считайте сами. Посему я выданному мне документу доверять не могу. Винить лично никого не имеет смысла:  с и с т е м а  только разогревается.

Не считаю, что здесь подходящей была бы цитата из «Божественной комедии» Данте Алигьери (1265 -1321), а, именно, надпись на вратах ада: «Lasciate ogni speranza voi ch entrate.» (Оставьте всякую надежду, вы, входящие сюда.). И рекомендую другим, всё же, в свою очередь, пытаться получить в МВД доступ к архивным материалам времени оккупации Винницы нацистами. И — первого времени после освобождения города Красной Армией, когда в НКВД решались судьбы пребывавших на оккупированной территории.
 
Заключаю этот раздел о моих контактах с Управлением МВД в Винницкой области.
Я сделал попытку добиться минимального: я не просил протоколы «бесед», сразу после освобождения Винницы и ещё определённое время после этого, сотрудников НКВД  с врачом-хирургом Е. С. Гофом, с профессором Г. С. Ганом, с врачом В. Я. Куликовым и ещё со многими, кто оставался на оккупированной территории и в том или ином качестве вынужденно или добровольно сотрудничал с оккупантами. О протоколе допроса профессора Г. С. Махулько - Горбацевича, расстрелянного в день допроса, я уже умалчиваю. А как важно было бы, для прояснения ситуации, имевшей место после освобождения города, знать, кто дал «органам» в полном смысле слова убийственную информацию о бедном и, в принципе, безобидном профессоре!

Результат — НУЛЕВОЙ или, всё же, не нулевой: сейчас и я, и вы о возможностях ознакомления с архивами МВД знаем больше.

                ***

Перехожу к Областному архиву. Там меня приняли внешне намного приветливей, помогали разобраться в картотеках, классификаторах описей, быстро выполняли заказы, но ОСНОВНОЕ также Н Е  В Ы Д А Л И. Основное — это материалы о Винницком медицинском институте во время оккупации города нацистами. Руководство архива, конечно, знало о моём визите — оно и решало, что' - выдать, а что' - нет. Почему знало? Потому что, без сомнения, знакомо с моими работами, потому что было тут же информировано о том, ЧТО затребовано и КЕМ. У меня, чего таиться, нашлись пути всё это выяснить.
Не переоцениваю свою личность, но и не недооцениваю характер запрошенных мной архивных материалов. [Жаль, что на Прозе.ру нет возможности выделить последнее предложение жирным шрифтом. - Н. К.]

Прочтите нижеследующее внимательно:
В статье о Винницком медицинском институте в годы оккупации (http://proza.ru/2015/02/16/1176) — ПЕРВОЙ (возможно, до сих пор -  е д и н с т в е н н о й) публикации на эту тему — я привёл список 12 дел, которые имеются в наличии в архиве (согласно данным  с а м о г о'  архива, указанным в интернете). Привожу небольшую цитату из этого документа «7. Доступ до документів без обмежень.
  8. Копіювання дозволяється лише у наукових цілях і з дозволу адміністрації архіву.
  9. Українська, німецька.
10. Фізичний стан документів задовільний. Документи задустовано.»

Как видите, доступ к документам без ограничений, копирование их допускается, украинским и немецким языками я владею, физическое состояние документов удовлетворительное. Одно препятствие — они задустованы, то есть пересыпаны ДДТ — ядовитым инсектицидом. Сотрудники архива вправе отказаться открывать эти папки, но в телефонной беседе из ФРГ я выяснил, что мне самому будет разрешено травиться. Остаток сомнений сотрудников архива, уже будучи в Виннице, я развеял указанием на то, что в процентном отношении моя жизнь укоротится на столь мизерную величину, что им о моём здоровье можно не беспокоиться.

И всё же, повторяю, я НИЧЕГО из этих материалов НЕ  ПОЛУЧИЛ.
Вы полагаете, что руководство Облархива, поразмыслив, решило всё же поберечь не только здоровье своих сотрудников, которые вынуждены будут задустованные материалы найти и принести мне, но и моё, как стало руководству известно, из-за мытарств с архивами (см. выше) уже пошатнувшееся.
Не так. Мне выдали всё-таки несколько задустованных папок, которые, на мой взгляд, могли содержать  к о с в е н н ы е  факты, касающиеся и В. Я. Куликова, и медицинского института (во время оккупации города).

                ***

Если бы я получил все запрашиваемые материалы, я бы приведенное ниже вам не поведал. А так — приходится, иначе обвинят в сокрытии деталей.
Так вот, пересыпка архивных материалов дустом (давненько, когда точно — не знаю) была не мерой сохранения их от вредителей, а «законным» способом воспрепятствовать ознакомлению с ними. И таких «задустованных» материалов в Областном архиве немало (Архівні документи засекретили… дустом. Для чого? -  20minut.ua, 08 червня 2015).

Где-то в мае с. г. инициативная группа участников Общественной организации «Історія Вінниці» выступила с предложением помочь Облархиву очистить «отравленные» материалы от инсектицида. Для этого добровольцам требовалось приобрести соответствующее оборудование и защитное одеяние. Был организован сбор средств для этих целей. В перерасчёте на более чем пять тысяч участников этой общественной организации, сумма необходимого взноса каждого оказалась мизерной. Но вы понимаете, что основная масса т. н. участников этого сообщества (как и многих других, подобных) — случайные попутчики. Стать «участником» - проще простого: щёлкнул мышкой и — готово: «встал в ряды»!
 
Каковы результаты первого этапа этой благородной акции — не знаю, но, не состоя в ОО «Історія Вінниці», отправил в том же месяце мае с. г. по указанному адресату свой взнос: при всех её согрешениях, роль этой организации в изучении истории города не переоценить. Не указываю внесенную мной сумму в абсолютных цифрах, но «чистыми» (перевод я уплатил тут и с суммы перевода ничего в Виннице не сняли) инициаторы «дедустирования» получили от меня более 1/25 всей необходимой суммы. Другими словами, я внёс в 200 раз большую сумму, чем в среднем приходилось бы на каждого участника Общественной организации «История Винницы». В Винницу в то время моя поездка ещё не планировалась.

Почему я об этом пишу? Чтобы показать, что мне не безразлична судьба  в с е х задустованных материалов и моё участие в этой благородной акции не имело цели  потребовать впоследствии каких-то особых послаблений в правилах выдачи архивных материалов, доступных и так, согласно заявлению Облархива, ВСЕМ «без ограничений». Хотя ограничения, к моему великому огорчению, выявились. Кто их, вопреки заявленного «доступа без ограничений», для меня лично ввёл — не могу с достоверностью сказать, кого конкретно в этом подозреваю — не хочу. Но такие у меня на примете есть.  Кто-то их на это надоумил или приняли такое решение без подсказок? — тут меня одолевают сомнения. Об отказе в выдаче мне сообщали «нижние чины», так что высказывать претензии последним не имело смысла. Решили «высшие», возможно, из соображений, которые я сейчас изложу.

Так вот, не исключается ещё одна причина всей этой некрасивой истории. Если вы посмотрите на перечень моих публикаций на Прозе.ру о Виннице, вы увидите немало тем, которых до меня никто никогда не касался. Согласен, что не все они представляют общественный интерес, хотя и оригинальны. «Улицы имени Винницы» менее актуальны, чем «Ода японским туалетам», а последняя - чем статья о «знаменитых» винничанах. И так далее. Но несколько больших публикаций открыли не только важные факты, но и дали им анализ, не доступный в той или иной мере другим, исходя хотя бы из их более молодого, чем мой, возраста, а значит — исключения возможности личного контакта в неблизком прошлом с описываемыми в публикации людьми.

Я открыл ряд новых тем, но не желаю (и не в состоянии) их «застолбить»: запретить иным работать с архивными материалами, искать новые факты, анализировать их, публиковать статьи, издавать книги. Но меня не оставляет мысль, что другие, сознавая мои ограниченные возможности (две недели в Виннице — не срок), решили «тянуть одеяло на себя» и самим разрабатывать «золотую жилу» на открытом мною участке. Он им показался перспективным — тут они не ошиблись. Получится ли у них лучше «без меня», чем было бы «вместе со мной» - не хочу гадать. Да, и когда это будет? Винницкую трагедию 1937-1938 г. г. никто и не пытался исследовать, немецкий отчёт все советские годы был под запретом, до сих пор — уже давно как бы рассекреченный — не переведен на украинский язык... А мне пытаются внушить, что разоблачение террора НКВД «в ходу»: вот памятник поставили, школьников к нему приводят и рассказывают. Что рассказывают, если основных материалов по этой трагедии никто на Украине не видел, а если кто и видел, то до сих пор «молчит в тряпочку»?!
И по этому вопросу — всё.

                ***

Я очень надеялся, ознакомившись с воспоминаниями Е. С. Гофа [ВОДА Ф. Р-6122 Колекція документів "Лікарів Вінничини", 66 од. зб., 1955-1996], больше узнать не только о нём самом, но и о той сложной обстановке, в которой очутились он и другие врачи в период оккупации города немецкими войсками. Что думал он, интеллигент с немецкими корнями (оставим без особого внимания его указание на происхождение отца «из греков» - см. ниже), обо всём, что творилось вокруг него. Каковы его «свидетельства очевидца», что' в них подтверждает, что' противоречит утверждениям В. Я. Куликова, который, судя по книге, был с Е. С. Гофом в приятельских отношениях.

Воспоминания (они значатся под названием «Дневники», но это — не так) Е. С. Гофа в Областном архиве мне выдали довольно быстро. Эти записи на тетрадочных листах были принесены и сданы в архив одной винничанкой в середине 90-х годов. К дневникам были приложены несколько фотографий Е. С. Гофа, включая фотографию его могилы (2, 3, 4).

В воспоминаниях во многом идёт речь о сугубо личном, которого подробно я не желаю касаться. Лишь в общих чертах расскажу о том, что прочитал и о чём мне рассказали. Женщина эта была намного, приблизительно на 35 лет, моложе Е. С.  Она, по рассказам, ухаживала до последних дней за старым и больным Евгением Степановичем. Судя по всему, он последние годы проживал у неё. И свою часть дома продал он сам, а не это сделала его жена после смерти Е. С., как я ошибочно предполагал и написал в статье о книге В. Я. Куликова («Е. С. Гоф умер, а вдова его продала принадлежащую ей часть дома») .

[Мне в начале августа 2015-го года удалось, по очень размытым воспоминаниям где-то почти семидесятилетней давности, обнаружить бывший дом Е. С. Гофа. Местность вокруг разительно изменилась: и дома достроены-перестроены, и деревья — не узнаваемы, и даже проследить прежний ход улицы до конца не удавалось. Но помог случай: в поисках кого-нибудь, к кому можно было обратиться с вопросом, я в глубине одного из приусадебных участков (там, где, как мне казалось, должен был быть бывший дом Е. С. Гофа) заметил женщину и окликнул её. Она подошла и оказалась ... владелицей той части дома по Бугскому спуску, № 29, которая принадлежала до конца 40-х годов прошлого столетия Е. С. Гофу. Я дом не опознал (у него появилась пристройка), но сад — великолепный сад с аллеей! - даже через столько лет нельзя было не узнать. При покупке её родителями владений Е. С. Гофа нынешняя хозяйка дома была совсем ребёнком и, конечно, о самом Е. С. ничего рассказать не могла. Но её готовность помочь и участие в моих поисках были такими искренними, что не отметить этого я не могу. - Н. К.]

Сейчас я вам сообщу самое печальное: тетрадочки с воспоминаниями Е. С. о детских годах, годах учёбы, работы, службы во время 1-й мировой войны есть, о советском периоде — службе в том же военном госпитале, что позже возглавлялся В. Я. Куликовым, о работе в Пироговской больнице в довоенное время и о послевоенной работе (пусть и относительно кратковременной) в медсанчасти НКВД — Н И Ч Е Г О.
И, главное,  п о л н о с т ь ю  «выпал» в воспоминаниях период оккупации города. [И это предложение надо было бы выделить жирным шрифтом. - Н. К.]

В архиве молодые сотрудники на моё недоумение по этому поводу только развели руками (принесли, мол, всё, что есть: вот эту папку). Но через несколько дней я выяснил, что эта часть воспоминаний выкрана из Облархива одним из врачей-хирургов, причём последний время от времени публикует сведения из этих воспоминаний, сопровождая их сноской «из личного архива». Рассказавшему мне об этом человеку я не мог не поверить, о прочих деталях этого чёрного деяния (включая фамилию изымателя важной части воспоминаний Е. С. Гофа) я не спрашивал: меня это всё-равно не продвинуло бы в моих изысканиях. Так что и вы не спрашивайте — не знаю. И знать не желаю! Забыть Герострата!

Начнём с того, что в папке находилось и привлекло моё внимание.
Прежде всего, я ознакомился с автобиографией Е. С. Гофа, датированной 25.Х.1955 г.
Здесь обращает на себя указание Е. С. Гофа о том, что его отец - Степан Исидорович, нотариус, был из греков, а мать — украинка. Все знали Е. С. как обрусевшего немца, то, что он не эвакуировался, объясняли его немецкими корнями — и вот. Полагаю, что это было вынужденное «переодевание» Евгения Степановича, но — с какого времени? Более ранних документов Е. С. в папке не было.

В 1918 г. Е. С. Гоф (я тут привожу данные из указанной автобиографии) был мобилизован вторично (в первый раз, в период 1-й мировой войны — в российскую армию). В Красной Армии ео служба закончилась в 1922-м году, когда он оставил работу заведующего хирургическим отделением Винницкого военного госпиталя. После этого Е. С. Гоф до 1923 г. заведовал хирургическим отделением Рабочей больницы, а после закрытия этой больницы числился сперва ординатором хирургического отделения Пироговской больницы, а потом — заведующим этим отделением. С 1935 г., оставаясь в штате больницы, Е. С. Гоф одновременно являлся старшим ассистентом хирургического факультета медицинского института. Имел также совместительство в городской рабочей поликлинике.

В 1941 г. оставлен в Пироговской больнице «для ухода за нашими ранеными» (цитата из автобиографии). [Подобная формулировка имеется и у В. Я. Куликова, хотя в случае с В. Я. Куликовым это не совсем так. А что касается Е. С. - мне до сих пор не ясно — Н. К.]
С 1944 г. Е. С. Гоф — снова ассистент хирургической клиники медицинского института и около года — по совместительству — хирург в медсанчасти НКВД  (nota bene!). [Из этого можно сделать единственный вывод: на Е. С. никто из допрошенных не «накапал». Или НКВД таким образом отблагодарил Е. С. Гофа? Тогда — за что'?? - Н. К.]
1 сентября 1948 г. Е. С. Гоф был освобождён от работы в медицинском институте (мотивировка: по сокращению штатов), а в 1950-м году — и в Пироговской больнице. С 1950 г. Е. С. Гоф работал в 3-й городской больнице (на Старом городе) минимум до 1955 г. - времени составления этой автобиографии.

В имеющейся в папке с личным делом Е. С. Гофа характеристике (без даты!) есть фраза «… позднее на оккупированной немцами территории, где принимал активное участие в лечении партизан и населения» (об этом — см. далее). Характеристика подписана главным врачом 3-го городского медобъединения (Левчук) и секретарём партийной организации (Куля).

Для чего писалась вышеприведенная автобиография и получалась характеристика — не ясно. Возможно, 73-летний Е. С. Гоф, испытывая материальные затруднения, предполагал найти новую работу, так как 3-я больница решила с ним расстаться?

Теперь о собственно воспоминаниях.
Так как письма Е. С. Гофа (из больницы, где он лечился?) к упомянутой женщине  я, поверьте, сам решил не читать (только мельком просмотрел), то содержание их мы разбирать не будем. Вообще-то, письма не датированы — и приведение их в порядок трудно, а, возможно, что и они частично изъяты.

Итак - воспоминания, которые я несколько грамматически и орфографически отредактировал (это касается лишь грубых описок в правописании). Не важные для понимания мыслей автора места' (особенно те, где я не все слова разобрал) опущены. Единичные неясные слова заменены многоточием. Но даю честное слово, что специально какие-то «острые» высказывания я не "вычеркивал".

«Послевоенное время

Закончилась война, закончилась и оккупация, а условия жизни опять влились в новое русло, но уже жизнь не вернулась в старое русло, а в новой появились деятели, которые по-своему стали коверкать всё, что и так было исковеркано.
Приехало много героев из-под Ташкента и стали задавать свой тон. Если этот тон и не был принят безапелляционно, то во всяком случае внёс очень много нового. Много новых способов воровать где угодно и как угодно и кем угодно, но это не называлось воровать, а «уметь устроиться». Поступая на службу, надо было дать взятку, сокращались штаты правой рукой, а левой набирались новые штаты и принималось больше, чем было сокращено. Причём учащихся во всякого рода вузах и техникумах производили как правило за плату и не малую, а солидную плату.
Взятки для поступления в вузы были почти что нормированы, так если мало дал, то предлагалось дать больше и предпочиталось золотом. Говорили об этом открыто, называли фамилии этих героев и их жён, которые тоже участие принимали, да так это оказалось приятно, что вот сохранились такого обычаи по сие время и бывали теперь случаи - что юноша в данном году не мог поступить т. к. не хватало денег, а на следующий год, когда собрали нужную сумму, то в тот же вуз был принят, а о том, что родство, знакомство помогали в этом уже не так было сильно т. к. всё равно надо было заплатить. И вот мы люди воспитанные не на взятках, не на воровстве тяжело переживали такой упадок порядочности в русском народе, но пок... силён тот, у кого уже есть деньги, а остальные молчи, а то плохо будет.
Уже скоро появились богачи, покупали автомобили, дачи, дома — и это вошло в обычай. Стыдно сказать, но в обычаи вошло красть, мошенничать, обманывать и т. п. Наконец по всему миру было разглашено благоденствие в отношении пенсий, а если посчитать да сравнить с теми, что были, то свежо предание да верится с трудом. Так например человек, проработав в жизни своей 50 лет и даже более и уже потерявший возможность дальше работать, получал наконец после тяжёлых хлопот и взяток пенсию, чудесную пенсию, но выходило, он, проработав 50-55 лет, мог получить только 40% от своего жалованья. Иными словами он переводился на старости лет на полуголодное существование.
Можно привести как сравнение такой случай. Машинист на паровом, прослужив в старое время 20-25 лет получал без всяких просьб и хлопот не … теперь сумму
что [наверное: … сумму, которой хватало, чтобы … - Н. К.] купить на окраине Одессы дом в 3-4 квартиры с правом, если он хочет продолжать свою службу и дальше. Земский врач, прослужив 20-25 лет, получал пенсию в полном размере оклада с правом служить и получать полный оклад жалованья. При этом хлопотать и клянчить совершенно не надо было. Так точно в определённый день служащему приносили все готовые оформленные документы о том, что он уже пенсионер и т. д.

А теперь после того как всевозможные сбережения честных граждан были вложены в облигации или сберкнижки, надежды на старости ... уничтожены распоряжением свыше. Гражданин врач, прослуживший 50 лет на государственной службе, участник войны первой и гражданской войны после долгих ...   получил 40% своего оклада … [последние два многоточия — из-за неудачной фотографии, «срезавшей» края — Н. К.]  сил для работы, но если он и рискнул возобновить работу, то извините, пожалуйста — он не имеет права работать, т. к. он пенсионер! А на пенсию конечно семья не проживёт — вот и наступит прекрасное обеспечение в виде полуголодания. Правда надо учесть, что все способы воровства, взяток широко приняты, то только граждане будут или наворованное копить и пенсию получать неизвестно по какому расчёту, но порядочную.
Все учреждения берут взятки совершенно без стеснения. Даже те, которые поставлены следить, чтобы не было взяток и воровства. Так вот представьте себе такого чудака-гражданина, который взятки не берёт совершенно, а ну-ка как он будет жить в таком милом окружении. На днях встретились два пенсионера и с грустью разговорились. Ну как жизнь? Да еле-еле душа в теле. Послушайте, а как вы думаете мы будем дальше, а что? Да как что, а ботинки то купить надо, а костюм ведь не … купить надо! Из каких же это запасов мы можем это сделать. Эти два гражданина не миф, а правда — один из них … а другой врач и преподаватель в высшем учебном заведении но без высокого звания, а с 50-летним стажем.
И вот каковы основы жизни после оккупации, но ведь это будет не верно, так как некоторые ...получали солидные пенсии только неизвестно за какие заслуги.
Вот март 1944 года — пришла  в Винницу советская освободительная власть, разбившая при помощи союзников Германию и её союзников и пока были под ружьём миллионы людей, то они были использованы для установления правления в некоторых государствах и создания Союза из нескольких государств и были продиктованы законы победителями.
Но это если говорить о целых государствах, а если говорить только о бывших оккупантах и победителях, то тоже эти последние стали полными командирами, а те подчинёнными или прямо или поставлены в положение…
Вот взять мединститут. Часть персонала преподавателей уехала, а часть осталась и работала во время оккупации в Виннице, но прибывшие быстро стали начальниками и … других способами либо сокращения штатов либо за недостаточностью научных работ, но у прибывших и назвавших себя профессорами не было никаких научных званий, а только мечта о них, а в итоге они заняли высшие места, а других под под разными предлогами выгнали. Директором мед. ин-та стал Дейнека И. Я., гордо носящий погоны с 2 полосками и даже требовал от раненых, чтобы они вставали при его входе в палату. И когда один раненый в бедро капитан Пирогов не вскочил с места и не отдал Дейнеке под козырёк, то он стал ругать его на том основании, что он Дейнека подполковник, а тот капитан. Сцена была омерзительная и на всех раненых произвела скверное впечатление, тем более, что до этого у нас с больными и ранеными были действительно дружеские отношения и входя в палату для утреннего обхода больных и раненых чувствовалось действительно единение, даже дружба.
Потом и дальше у героя Дейнеки отношение к больным было так … генеральским.
А я вот вспомнил как в Ковеле в 1914-1918 году в моём госпитале лежало большинство раненых солдат и офицеров было ... и в том числе были и тяжело раненые……
Был случай у меня, уже когда вошли наши войска в Винницу. Лежал у меня раненый в грудь советский офицер кажется майор. Раненый тяжёлый, ожидалась операция. И вот приходит один из раненых ко мне и просит, чтобы именно я оперировал этого офицера, т. е. была простота отношений без чинопочитания. И вспомнились все годы моей работы и в мирное время, и на войне я должен сказать как любят и ценят все больные хорошее и простое к ним отношение и какой дикой выходка Дейнеки была полным диссонансом с тем, что всегда велось у нас в стенах Пироговской больницы и в мирное и в военное время...» (5) [на этом воспоминания обрываются — Н. К.]

Что тут добавить? Мы чувствуем всю материальную нужду, всю обиду Е. С. Гофа на советскую власть, на царящие порядки. Сейчас почти невозможно, не зная многих обстоятельств жизни и быта Е. С., судить, насколько объективными были его сравнения с царским временем, его оценки ситуации в целом или отдельных лиц, например, И. Я. Дейнеки. Надо учитывать, что Е. С. Гоф, 1882 г. рождения, уволенный в 1950 г. из Пироговской больницы, был к тому времени уже 68-летним и, возможно, не в лучшем здравии. Намного более молодой И. Я. Дейнека, по этим, вероятно, причинам, решил освободиться от Е. С. Гофа. В хирургии имеет немалое значение и различие школ, к которым принадлежали эти два врача: нередко установки некоторых школ по лечению больных с тем или иным заболеванием диаметрально противоположны. А что касается грубости И. Я. Дейнеки, то о ней ходили разговоры в институте ещё много лет после его переезда в Одессу — и я их ещё слышал.
[Иван Яковлевич Дейнека, 1904-1970, в 1941-1943 г. г. был главным хирургом Управления госпиталей в Свердловске и Перми, с 1944 по 1951 г. г. - директором Винницкого, а с 1951 по 1967 г. - ректором Одесского медицинских институтов. - Н. К.]

В письмах, о которых шла речь выше, я не мог, даже при беглом их просмотре, одно место не прочитать и тут не могу об этом не упомянуть. Это, не исключено (в моём распоряжении была ведь только оставшаяся после «чистки» часть папки — и категорического суждения тут быть не может), единственное положительное высказывание в целом плохо настроенного Е. С. Гофа. Он особо выделяет отношение к нему  профессора Б. С. Шкляра, который всегда приходил к нему как врач-терапевт на помощь. Е. С. Гоф с огорчением констатирует, что Б. С. Шкляр, «на 14-16 лет моложе» его [точно — на 14: Б. С. Шкляр родился в 1896 г. - Н. К.], уже ушёл. Писалось это в 1962-м году, и вскоре, примерно через полгода после смерти Б. С. Шкляра, в апреле 1962 г. не стало и Е. С. Гофа.

Так как в моих поисках наибольший интерес представляла личность и дела В. Я. Куликова как автора книги, поведавшего нам о годах оккупации от первого лица, то подчёркиваю: мне ни разу в папке Е. С. Гофа не встретились упоминания какого-нибудь рода о В. Я. Куликове. И это — в то время, как в своей книге В. Я. Куликов не раз высоко отзывается о деятельности Е. С. Гофа во время оккупации. Например: «Доктор Евгений Степанович Гоф сделал винничанам - как врач - добра больше меня, а ведь его уволили из Пироговки.» Думаю, что была обоюдная симпатия. Но она — во всяком случае, со стороны Е. С. Гофа — исчезла после того, как он увидел развитие событий с момента возвращения советской власти и спаянного с ней намертво НКВД? Кто знает, может быть, Е. С. Гоф хотя бы намёком указал на это в той части воспоминаний, которую нехороший человек «вынес» из архива?

Я не обнаружил в ОСТАВШИХСЯ (приходится это ещё и ещё раз подчёркивать) в Областном архиве тетрадках с воспоминаниями Е. С. Гофа никаких сведений о семье хирурга (жене, детях). Доцент Т. Р. Кароева помогла мне, прислав материал из сборника, который она составляла (Бібліофіли Вінниччини другої половини ХХ ст., 2013). Там есть сведения  о сыне Е. С. - Евгении Евгеньевиче Гофе, переехавшем после войны в Дрогобыч, а весной 1983 г. - в Абхазию, где он работал преподавателем истории. Умер Е. Е. Гоф в 1999 г. (когда Е. Е. Гоф родился, автор — Ю. О. Шилін — не знает). В этой статье упоминается, что Е. С. Гоф, как известно, по происхождению был немцем, работал до войны военным врачом, что вместе с женой Валентиной имел статус фольксдойча во время оккупации и работал в немецком госпитале, одновременно помогая лекарствами партизанам и подпольщикам, при необходимости лечил их.

Факты немаловажные, но их первичный (генуинный) источник не известен. Поэтому сооружать логические построения на основе этих сведений я не стал. Когда умерла жена Е. С. Гофа, сколько лет было сыну Е. С. во время оккупации (был ли он на фронте?), почему речь идёт о немецком госпитале, а не о Пироговской больнице, пр. — напрашивается ещё множество вопросов. А автор, скорее всего, был приятелем Е. Е. Гофа только по общим интересам библиофилов.

Я тут упомяну ещё об одном материале, которым со мной любезно поделилась доцент Винницкого педагогического университета Т. Р. Кароева, зная мой интерес к преподавателям медицинского института, работавшим в вузе в годы оккупации Винницы.
Георгий Станиславович Ган – доктор медицинских наук, профессор – работал с сентября 1945 года по 09.08.1946 г. библиотекарем Винницкого областного краеведческого музея, потом был переведен на должность научного сотрудника, а в сентябре 1946 г. он из музея уволился. То есть, покинув в марте 1944 г. Винницу, Г. С. Ган работал до осени 1946 г. минимум не всё время в Луганске, как об этом сообщала Ю. М. Сорокина (см. тут: www.proza.ru/2015/02/16/1176). Напомню, что с ноября 1946 г. Г. С. Ган снова возглавил в медицинском институте кафедру гигиены. Странные метамофозы, которые ни понять, ни объяснить без доступа к архивам НКВД невозможно.
Пока доступа, как свидетельствует мой опыт, нет.

Но «и это пройдёт», как гласила надпись на перстне царя Соломона.

                ***

Теперь — кое-что из задустованых материалов, которые мне великодушно выдали в Облархиве. Я, повторяю, заказал их в надежде хоть что-то выудить для лучшего моего понимания положения в оккупированной Виннице.

Начинаем с документа, именуемого
                « С П И С О К
працівників Вінницької Піроговської лікарні по стану на 1 квітня 1943 року. »

Здесь я обнаружил, что с 01.03.1943 г. в больнице стажером-хирургом работал С. П. Белкания. Конечно, тут не сказано, как он очутился в Виннице во время войны. Был, согласно списку, уже женат. В. Я. Куликов не упоминает о С. П. Белкания, хотя во время записей его воспоминаний Северьян Павлович был очень известен в Виннице и как один из лучших хирургов, и как врач, оказывавший помощь партизанам, как доктор-подпольщик. Что стоит за этим игнорированием?

В Облархиве (в здании №2, бывший Партархив Винницкого обкома КПУ) я, просматривая фолиант под названием «Подпольные организации, партизанские отряды периода Великой Отечественной войны 1941-1945 г. г.» - фонд 425, опись 1, дело №38, август 1962 г., обнаружил следующую запись о С. П. Белкания: член КПСС с 1957 г., … участие в 1942-1944 г. г., руководитель группы, в которую входило ещё 8 человек (из них — две медсестры); группа нелегально оказывала медицинскую помощь раненым красноармейцам, принимала участие в подготовке и работе нелегального медицинского пункта.

Северьяна Павловича любили не все хирурги, полагая, что операции на тех или иных органах он  выполняет не на должном уровне (его «коньком» были операции на толстом кишечнике). Что он «любит» получать не только словесные благодарности от больных.  Оспаривали хирургическое мастерство С. П. Белкания, в большей степени, хирурги-завистники. Я слышал от них не раз подобные негативные суждения. Не мне судить, были ли они правы вообще, а если были правы, то в чём именно.

Я, студент третьего курса, присутствовал на операциях С. П., но мог ли я их оценить? Но зато мог оценить другое. С. П. был «классной дамой» в нашей студенческой группе и при его участии проводились обязательные тогда политинформации. На какой-то из них докладывал я. О чём — не вспомню, но после меня выступил один из студентов и демагогически обвинил меня в употреблении слова «Сталин» без всяких предшествующих титулов или эпитетов. «Неужели Сталин не достоин хотя бы слова «товарищ»?».

Этот слизкий тип по фамилии Корсаков сам пел десятки раз песню «На просторах родины чудесной», но решил подмазаться к преподавателю-грузину особым способом. А слова  А. Суркова в этой песне были такие:
Сталин — наша слава боевая,
Сталин — нашей юности полет.
С песнями, борясь и побеждая,
Наш народ за Сталиным идет.

Никакого тебе «товарища Сталина»!

Шёл 1957-й, а не 1937-й год — и дыхание у меня не перехватило. Но вся группа замерла в ожидании мнения Северьяна Павловича — г р у з и н а.
С. П. спокойно сказал, что имена Ленин и Сталин сами по себе так много значат, что ни в каких приложениях не нуждаются. Возможно, сказано было им несколько по-иному, но смысл я передал точно. Вот таким и запомнился мне Северьян Павлович — спокойным и мудрым.
И ещё меня поразило: однажды я увидел, что в тумбочке его письменного стола (он был заведующим отделением в железнодорожной больнице и имел отдельный кабинет) стоял небольшой графинчик с красным вином и маленькая рюмка. После операции С. П., пригубившись, расслаблялся. И продолжал разговаривать со мной, зашедшему к нему решить какой-то вопрос, касающийся нашей группы.

Отвлёкся я в сторону, но заданный вопрос: почему В. Я. Куликов ни словом не упомянул о С. П. Белкании? — продолжает висеть в воздухе. Не развеялся, так сказать.

Не знаю, стоит ли это акцентуировать, но я в выше означенном фолианте не обнаружил фамилий ни Е. С. Гофа, ни В. Я. Куликова? Плохо смотрел или Е. С. Гофа, несмотря на то, что его отец был не немцем, а «из греков», что он сам назвался украинцем (при родной сестре — жене профессора А. А. Севастьянова — немке), всё-таки решили не включать в ряды сопротивления немецкому нацизму? И никто за него не заступился.
А В. Я. Куликов отказался, по присущей ему скромности, быть включённым. Так?

Не знаю, какие преимущества давало партийное признание того или иного человека участником сопротивления, но стремление попасть в этот список нельзя не почувствовать. В списке находится, например, Анна Эммануиловна Белкания, 1926 года рождения, украинка, беспартийная (супруга Северьяна Павловича) за предоставление своей квартиры в 1941 г. для встреч участников сопротивления. («Подпольные организации, партизанские отряды периода Великой Отечественной войны 1941-1945 г. г.» - фонд 425, опись 1, дело №41, июнь 1964 г.).
Значится в списке и И. Ф. Годлевский, о котором я уже писал и будет ещё сказано ниже.
Я этим не отрицаю полезной и даже, возможно, опасной деятельности указанных лиц. Я только хочу подчеркнуть, что и ни в чём особо не нуждающиеся люди почему-то стремились попасть в списки участников сопротивления. Через два десятилетия после оккупации! И для этого надо было собирать подтверждения от свидетелей, писать заявления, ходить на «проверочные» беседы… Существовали ли для них какие-либо льготы?

Другой фамилией, которая меня заинтересовала, была фамилия Ивана Годлевского — тоже моего преподавателя хирургии - асситента или тогда уже доцента — не вспомню, но — на четвёртом курсе. В 1943 г. он, 1917 г. рождения, числился в Пироговской больнице лаборантом, хотя — я уже об этом писал — окончил Винницкий медицинский институт в 1942 г. Национальность его — поляк. Не нашлось в 1943 г. для него свободного врачебного места (свободной ставки)?
Иван Феликсович в 1967-1970 г. г. заведовал кафедрой хирургии Винницкого медицинского института.

Из списка я узнал, что главный врач Н. М. Мазаник, 1886 г. рождения, белорус, вдовец, был по специальности терапевтом; в больнице — с 1931 г. Его дочь — врач-хирург Вера Николаевна, 1913 г. рождения, украинка, в больнице — с июля 1941 г.

Профессор-хирург Тремпович П., 1888 г. рождения, белорус, в больнице - с сентября 1942 г. . Во время составления этого списка профессор с женой жили уже не в комнате, уступленной им В. Я. Куликовым, а в другом доме - по адресу ул. Пушкинская 25, кв. 3. Отчего В. Я. Куликов писал о «старухе-жене» 54-летнего Тремповича приходится только гадать...

Почему-то из 126 сотрудников Пироговской больнице (включая медсестёр, санитарок, дровосеков, поваров, бухгалтеров, пр.) врачам В. Я. Куликову и Е. С. Гофу отведены одни из последних, 117-я и 118-я строчки — тоже загадка. В. Я. Куликов в больнице - с декабря 1930 г., Е. С. Гоф - с 1923 г. Оба — женаты, украинцы. Адрес В. Я. Куликова — Пушкинская улица, 3, а Е. С. Гофа — Николаевская (потом ставшая Маяковского), 8. Тут я не знаю, или у Е. С. Гофа было два жилища, или он уже тогда жил у женщины, о которой я писал, либо улицы Бугский спуск, вообще, в то время ещё не было. Последняя версия — наименее вероятная, хотя ул. Маяковского и ул. Бугский спуск лежат рядом.

                *** 

А вот что для меня новое обнаружил я в этой подшивке:
                « С П И С О К
Працівників Вінницької Піроговської лікарні на одерження
хлібних карток на ЧЕРВЕНЬ місяць 1943 року. »

Проф. Гуляницкий  (без инициалов) — тот, который потом, по воспоминаниям В. Я. Куликова, ушёл к партизанам, ещё числился в штате больницы.
В. Я. Куликов получил карточки на 5 человек (на себя и 4-х иждивенцев), а Е. С. Гоф — на себя и двух иждивенцев (значит, жил с женой и сыном, но — где?).
В списке значатся также Капран (карточки - на двух человек) и Серков (на одного). Это — приглашённые, в расчёте на дальнейшее существование медицинского института, профессора-физиологи из Киева, которым подобрали работу в Пироговской больнице.

 Следующим был
                « С П И С О К
працівників Вінницької Піроговскої лікарні на одержання
хлібник карток на ЛИПЕНЬ місяць 1943 року ».

И в этом списке числится проф. Т. (?) Гуляницкий (его звали Феодосий Михайлович), который, значит, ещё не ушёл к партизанам. А также — вышеупомянутые Капран и Серков.

                ***

Теперь посмотрим на меню Пироговской больницы (напечатано по-русски):

Общий стол —
Завтрак: суп пшеничный /крупа пшеничная/, хлеб ржаной - 150 г
Обед: борщ украинский, фасоль с маслом, хлеб ржаной - 200 г
Ужин: отварной картофель с маслом, винегрет с яйцом, хлеб ржаной - 150 г

Были и лечебные столы для больных с язвой, с колитом, пр.
Например, столы язвенные 1а и 1б:

Завтрак: 1 а - одно сырое яйцо, чай           1б - один стакан молока, одно яйцо в смятку,
                чёрствый белый хлеб - 100 г
Обед: один стакан молока, одно яйцо,       протёртый суп из овощей /без кислоты/,
           масло сливочное - 20 г                картофельные котлеты, ржаной хлеб - 200 г
Ужин:                яблоки печеные, чай, хлеб белый,
                чёрствый - 150 г   
       
В других диетах встречались гороховый суп, тыквенная и ячменная каши, сырники, омлет (везде напечатано «Гамлет» или «гамлет»), творог со сметаной, пирожки с яблоками, «черное кофе», пр.
Вес порций нигде не указан. Мясные блюда отсутствуют начисто. Ясно, что больные голодали.

В одной из папок обнаружились акты по проверке наличия продуктов питания в кладовых военного госпиталя, в который превратилась Пироговская больница с началом войны. Об последнем уже шла речь в моих прежних публикациях.

                ***

Интересны, для анализа ситуации, ведомости зарплаты сотрудников больницы. Я уже писал, что В. Я. Куликов эту тему в своих воспоминаниях обошёл.
Наивысшая зарплата была у главного врача — 1200 (единицы не указаны, но это — карбованцы, рубли - по-украински), вторая по величине — у Гофа (1000), у других врачей — от 700 (дочь главврача — хирург) до 800 (Куликов). У фельдшеров и медсестёр оклад был в пределах 300-400, самый низкий — у кладовщика и работников кухни — 250.

Согласно другой ведомости (даты не ясны), у главврача зарплата повысилась до 1800, вторая — снова у Гофа (1560), третья — у Куликова (1440), мало отличающиеся от последней суммы — у врачей Деменкова, Кутелика, Вакуленко… Не знаю, результат ли это инфляции или настойчивости главного врача, что касается улучшения условий жизни персонала больницы.

Получить представление о том, можно ли было прожить (и — как прожить?) на приведенные оклады довольно сложно. Расходы (не только на питание) того времени оценить сейчас невозможно. Но всё таки косвенно какую-то общую картину материального положения населения «под немцами» удаётся вообразить, если, например, ознакомиться с документом из книги «Жизнь в оккупации», на которую я неоднократно ссылался, например, в публикации о Винницком медицинском институте (http://proza.ru/2015/02/16/1176).

В этой книге  приведен материал №156: «Из протокола совещания у председателя Винницкой городской управы о снижении цен на продукты питания» от 23 февраля 1943 г. Вот небольшой отрывок из выступления Городского головы проф. А. А. Севастьянова:
«Господа, я вас собрал по такому срочному делу: сейчас в г. Виннице идёт сумасшедший скачок цен, цены на все продукты ежедневно очень быстро повышаются и становится абсолютно невозможно покупать что-то на базарах.
Для примера я приведу список тех цен, которые мне удалось выяснить: 10 шт. картошки стоит от 20 до 25 , а то и до 50 руб.
Сегодня цены ещё выше: стакан гороха — 20-25 руб., стакан фасоли — то же самое, стакан мака — 25 руб., стакан пшена — 25-30 руб., одна луковица — 3-4 руб., пуд муки — 2500 руб., стакан чёрной соли был 80 руб., белой — 100 руб., а сегодня — 120 руб., килограмм сала — 900 руб., бутылка молока — 30–40 руб., сегодня — 50 руб., масло постное — 600-700 руб. бутылка, сахар — 80-100 руб. стакан, хлеб 2 кг — 180-200 руб., яйца 10 шт. — 250 руб., мясо говяжье 1 кг — 200 руб., свиное — 300-400 руб., 1 яблоко — 20-30 руб., горилка — 250 руб., самогон — 200 руб., керосин бутылка — 200 руб., спички — 20-25 руб. коробка, курица — 500 руб., масло коровье — 400-450 руб. и т. д.».

Конечно, некоторые продукты выдавались по карточкам и стоили тогда намного меньше, но ими покрывалась лишь малая толика необходимого для пропитания. Словом, прожить на оклад даже врачам было практически невозможно, особенно при наличии в семье нескольких иждивенцев.

Среди задустованых документов обнаружились также такие, как, например, обращение главного врача Пироговской больницы от 16-го сентября 1941 г.  в медсанотдел городской управы с просьбой увеличить штат больницы. Дело в том, что ранее полагали, что больница останется в своих помещениях, но немецкое командование приказало освободить все здания для их госпиталя. И Пироговскую больницу частично разместили в помещениях психиатрической больницы, частично — военного госпиталя на Замостье. Предполагалось общее количество коек — 250-300, а оказалось, что в психиатрической больнице Пироговка получила 150 коек и в госпитале — 600.
В наличии было 650 больных, поэтому главный врач просил увеличить штат больницы с 55 до 86 человек.
Потом, как вы уже видели, штат возрос до 126 сотрудников, были ещё другие территориальные перемещения.
Медсанотдел городского самоуправления (управы) был бесправен, полностью зависел от распоряжений немецкого командования, но главный врач, надо подчеркнуть, не сдавался.

В октябре того же 1941-го года он просит городское самоуправление помочь ему с одеждой для бывших раненых Красной Армии, которых - как украинцев - освободили из плена, но одеть их не во что, а, значит, и выписать из больницы нельзя.

[Надо указать, что различные документы сшиты вместе вкривь и вкось. Разъединить их - было не в моей компетенции, да и как это сделать в общем читальном зале: всё же пересыпано дустом, который местами покрывал текст таким толстым слоем, что букв было не разобрать? Я-то «инсектицидовался», но других «инсектицидовать» я не решался: причинение повреждений, влекущих тяжелые нарушения функций органов и систем, в Украине карается строго. И отбить меня от суда и тюрьмы не удалось бы даже винницким адвокатам, которые, согласно рекламным плакатам, развешанным на остановках транспорта, способны на всё. Поэтому я осторожно перелистывал страницы, смещал влажной от жары ладонью дуст в сторону, фотографировал, снова перелистывал, и т. д.]

Завершу отчёт о работе с задустоваными папками следующей записочкой, нашедшейся среди бумаг, но не подписанной, а  н а п и с а н н о й  рукой главного врача Пироговской больницы Н. М. Мазаника (6) [в моём переводе на русский язык - Н. К.]:

п[ан] Заболотный!
Если рыжая лошадь Лиса не хуже старой, на которую мы меняем жеребца, - можно поменять на рыжую. Посмотрите сами хорошо.
(Подпись главного врача).

Вот в какие детали приходилось вникать врачу-терапевту Николаю Макарьевичу!

                ***

Исчерпав те ограниченные возможности, которые мне были предоставлены для ознакомления с материалами времени оккупации, я решил поискать интересующее меня в документации, датированной первым временем после освобождения.
И сразу наткнулся на годовой отчёт главного врача Пироговской больниц Н. М. Мазаника за 1944 год. Год, когда главному врачу пришлось служить и при немцах, и при возвратившейся в город советской власти. Впрочем, в 1941-м году такое уже было, но в обратном порядке. И, забегая в своих выводах вперёд, скажу: по моему мнению, Н. М. Мазаник отработал эти две смены мастерски, преодолел немыслимые трудности и всё — для блага больных и сотрудников больницы!

В отчёте Н. М. Мазаник указывает, что перед войной больница располагала 500 лечебными койками, что функционировали хирургическое, терапевтическое, ушное, глазное, дифтерийное отделения и родильный дом.
17.VII.41 им был получен приказ облздравотдела оставаться и далее (то есть, после сдачи города немецким войскам) главным врачом.
20.VII.41 в больницу прибыло несколько немецких врачей, потребовавших перевести всех больных в один корпус — в бывшие глазную и ушную клиники, а четыре других корпуса будут заняты под немецкий госпиталь.
26.VII.41 поступил приказ очистить последний корпус. [Мне представляется, что немцы не использовали военный госпиталь на Замостье для размещения своих раненных и больных из-за соображений безопасности: Пироговская больница находилась в хорошо охраняемой ими части города. - Н. К.] Около 400 больных были выброшены (выражение Н. М. Мазаника) в военный городок. Конечно, невозможно себе представить, что все эти больные находились в помещениях бывших глазной и ушной клиник, то есть к 26-му числу освобождение корпусов для развёртывания в них немецкого госпиталя ещё выполнено не было.

Через два дня поступил очередной приказ: больных из числа гражданского населения  перевести в здание нервной клиники 4-й больницы (так тогда именовали Психо-неврологическую больницу) — этим отделением стал заведовать Е. С. Гоф. Больных же из числа военнослужащих Красной Армии (фактически, военнопленных) — поместить на территории военного госпиталя — этим отделением стал заведовать Владимир Мефодиевич Кутелик. Расстояние между отделениями, отмечает Н. М. Мазаник, составляло 5 километров.

В конце августа число военнопленных увеличилось до 800 человек. К концу февраля 1942 г. немцы отделение для военнопленных забрали во своё ведение, назначив главврачом этой как бы отдельной больницы (госпиталя) В. М. Кутелика. Сам же этот госпиталь перевели в помещение 4-й больницы. [Там, напомню, освободились помещения, так как ещё с 5-го ноября 1941 г. началось, по приказу немецкого командования, умерщвление душевнобольных. Об этом подробнее - в рецензии на книгу В. Я. Куликова. — Н. К.]
Н. М. Мазаник остался главным врачом только гражданского отделения Пироговской больницы.

В отчёте за 1944-й год Н. М. Мазаник особо отмечает следующий факт. Перед наступлением зимних холодов он, зная о наличии в подвалах морфологического корпуса 80 тонн угля, принадлежавшего медицинскому институту, без разрешения немецких властей, перебросил 13.ХI.41 всех больных в морфкорпус.

И последнее — об этом отчёте. Опять приходится удивляться, что в отчёте ни разу не упоминается имя В. Я. Куликова. Сам же В. Я. Куликов пишет о том, что помогал не знавшему ни немецкого языка, ни образа мышления немцев главврачу в переговорах с немцами, пр.: «Зная немецкий язык и характер, мне удавалось, участвуя в переговорах с немцами, защищать интересы Пироговской больницы и больных. Я многим помог своим жизненным опытом и умением. Главному врачу больницы – в его административной деятельности, в контактах с оккупантами в качестве переводчика.»

Отчёт Пироговской больницы за 1945 г. подписан уже другим главным врачом — М. Д. Шенфельдом. Сняли ли Н. М. Мазаника, если — да, то на каких основаниях? Отравили на пенсию? - 10-го апреля 1946 г. ему исполнилось как раз 60 лет. А может быть он заболел: последние 5 лет для него были очень тяжелыми (оккупация, допросы в НКВД, о которых я сведений не имею, но которых, по всем статьям, не могло не быть).
М. Д. Шенфельд среди лучших врачей больницы упоминает заведующего ушным отделением Абрама Ассировича Богомольного (где В. Я. Куликов?), заведующую хирургическим отделением Елену Евгеньевну Лещинскую (где Е. С. Гоф?), хирурга Мазаник Веру Николаевну (дочь Н. М. Мазаника), пр.
В первых числах августа 1945 г. больница была переведена из морфологического корпуса в оставшиеся целыми корпуса Пироговской больницы.

Отчёт за 1946 г. подписан новым главным врачом Островичем.
В отчёте за 1947-й год подчёркивается, что два повреждённых немцами корпуса больницы хорошо отремонтированы (три других — полностью выгоревшие — окончательно привели в порядок, наверное, через 10 лет). Опять среди лучших врачей назван отоларинголог А. А. Богомольный (единственный кандидат медицинских наук из врачей этого лечебного учреждения). В больнице функционировали два терапевтических отделения на 50 коек каждое (клиники профессоров Азлецкого и Шкляра) и два хирургических отделения (клиника проф. Благовещенского на 55 коек и клиника проф. Дейнеки на 60 коек).

Вот и весь мой «улов» по Пироговской больнице, что касается «свидетелей оккупации». Не надо объяснять, какие чувства владели мной при отбытии из Винницы с таким скудным багажом по этой теме.

Единственное, что я для себя твёрдо установил: Николай Макарьевич Мазаник оказался личностью, доказавшей, что даже в условиях оккупации, голода, холода, отсутствия лекарств и многого другого крайне необходимого можно сделать немало и для медицинского обслуживания населения и для выживания персонала больницы. Жаль, что о Н. М. Мазанике никто никогда нам не рассказывал (я ведь провёл в клиниках этой больницы 3 года — IV-VI курсы), больше того — его имя даже не упоминалось. Как-то увековечить память о нём не мешало бы...

                ***

Но были и другие чувства: радостного удивления. О них — моё следующее повествование.

Не получив весьма нужного ни в архиве МВД, ни в Облархиве, я поразмыслил, куда бы ещё обратиться. В архив медицинского института? Но так долго в учрежденческих архивах документацию не хранят: либо уничтожают, либо передают в те или иные Государственные архивы. И о «забытом учебном годе» в медицинском институте сразу же после войны была дана команда, которой придерживаются и  п о н ы н е : не упоминать ни при каких обстоятельствах!

А не попробовать ли в областной больнице? Главный врач больницы Александр Борисович Жупанов принял меня радушно и — в исполнение моих желаний — устроил мне встречу с заведующей больничным музеем (она находилась в отпуске). Нонна Николаевна Древа не только показала мне экспозицию музея, но и сообщила о ряде обнаруженных ею с коллегами интересных документов. Я ничего об этом даже в общих чертах не расскажу, так как, во-первых, это — не моё, а сослаться на первоисточник пока не представляется возможным. Во-вторых, к 100-летию больницы (2017) будет, по словам Нонны Николаевны, издан толстый том материалов по истории больницы — и всем представится возможность с этими материалами ознакомиться. 

Нонна Николаевна подарила мне оттиск статьи, одним из соавторов которой она является, об истории создания Винницкого медицинского института («Асклепий», №1, 2005, стр. 12-24). Замечу, что если и другие материалы по истории больницы (включая годы оккупации) будут так же, на академическом уровне разобраны, то лучшего желать не придётся.

И, наконец, ещё об одном музее. Называется он «Мой край Подолье» и является ведомственным музеем Управления МВД по Винницкой области. Директор этого необычного своей многогранностью музея отставной старший офицер МВД Валентин Григорьевич Остафийчук лично провёл меня по всему музею, показал экспозиции (нередко выполненные не строго по музейным канонам, но, возможно, именно этим привлекательны). Было несколько стендов, у которых мы словно менялись местами. Вот, например, Валентин Григорьевич подводит меня к стенду деятелей культуры Подолья и Я ЕМУ, показывая на портрет народного артиста УССР Анатолия Овчаренко, рассказываю, что мы учились в одном классе, немного дружили, так как вместе играли в одном школьном спектакле. Представьте себе положение Валентина Григорьевича: живая пока ещё история повествует ему о временах, из которых до наших дней дошло не так уж и много очевидцев!

Меня, сами понимаете, интересовал стенд медслужбы МВД. И я его, с помощью Валентина Григорьевича, обнаружил. Там представлен снимок сотрудников, датированный 1941 г. (7), что оказалось, увы, ошибкой: погоны появились в Красной Армии и прочих войсках СССР только в 1943 г. Это, без сомнения, снимок 1949-1950 г. г., когда капитан Гольдис вторично возглавлял санчасть МВД (8).
(Напоминаю, что В. Я. Куликов, запутавшись в аргументации его НЕэвакуации, неуклюже сделал виновным в том, что ему «пришлось» с семьёй остаться, своего начальника Гольдиса — см. рецензию на книгу В. Я. Куликова). Я не указал инициалы капитана Гольдиса, так как у В. Я. Куликова он — Самуил Николаевич, на фотографии — Е. I., а в книге В. С. Тяжлова и В. Г. Остафийчука «Віхи історії міліції Вінничини», том І — Юхим (Ефим, по-русски) Макарович.

Что касается других лиц на групповой фотокарточке, то кое-кого из врачей я узнал, например, седую женщину  во втором ряду, крайнюю слева — врача-педиатра (в начале 2017-го, наконец, вспомнил её фамилию - и дописал: Р. М. Дубицкая), если бы были фамилии — указал бы, наверное, и некоторых других. Мои попытки получить помощь в этой «расшифровке» оказались пока бесплодными: на разосланных врачам (постарше меня!) фотографиях никто узнан не был.

                ***

Заканчиваю я эту свою публикацию, несмотря на многое из представленного выше, на оптимистической ноте.
Борис Пастернак писал:

Другие по живому следу
Пройдут твой путь за пядью пядь,
Но пораженья от победы
Ты сам не должен отличать.

В данном случае «отличающие» - читатели. А их число на моей странице в Прозе.ру не убывает...