Обстановка в красных войсках летом 1918 года.
Теперь давайте посмотрим, как обстояли дела на другой стороне фронта, у «красных».
Для этого обратимся к некоторым интересным архивным документам.
В мае 1918 года вновь назначенный военный руководитель войск Северо-кавказского военного округа, бывший царский генерал-лейтенант А.Е. Снесарев представил в Высший Военный Совет республики свой доклад о состоянии подчиненных ему красных войск:
"ИЗ ДОКЛАДА-КОМАНДОВАНИЯ СКВО В ВЫСШИЙ ВОЕННЫЙ СОВЕТ О СОСТОЯНИИ ВОЙСК, РАСПОЛОЖЕННЫХ ПО ГРЯЗИ-ЦАРИЦЫНСКОЙ ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГЕ
№ 60, г. Царицын
«В течение 26 и 27 мая я, проезжая по Грязи-Царицынской железной дороге, ознакомился на местах со всеми начальниками более крупных войсковых отрядов, выставленных для охраны названной железной дороги. Из их подробных докладов выясняется нижеследующее.
I. Командный состав, за весьма редкими исключениями, совершенно не подготовлен к выполнению даже самых простых задач. Большинство из них вполне искренне хотят решить поставленную им задачу (охрана безопасности Грязи-Царицынской железной дороги), но все они решили ее в общем совершенно неудовлетворительно: подчиненные им войсковые соединения в сущности сидят на самой дороге (к тому же в вагонах) или непосредственно у железной дороги.
Таким образом, приняв во внимание современное несение службы войсковых частей, их безусловную ненадежность в отношении сторожевого охранения, а в особенности почти полное отсутствие подготовленного командного состава, необходимо заключить, что о сколько-нибудь надежной охране Грязи-Царицынской железной дороги говорить не приходится.
II. Штабы в сущности также не организованы, как штабная служба вообще, так в особенности вопросы разведки и прочной связи или совсем не разрешены или разрешены крайне неудовлетворительно… В себряковском районе конница для разведывания высылалась от главных сил лишь на четыре версты вперед, причем не доходила даже до своего авангарда на три версты (авангард был выставлен на семь верст). Вообще служба охранения, и в особенности разведка, поставлена крайне слабо.
О прочности связи и о ее налаженности говорить также не приходится: прочной, надежной связи не было.
III. Состав отрядов, численность их. Отряды организованы весьма различно, наименование отрядов совершенно не отвечает установившемуся вообще понятию. Так, например, существует Донская "армия" Юргштадта , состоящая всего из 750 штыков (из них 300 штыков в вагонах на ст. Филоново), двух эскадронов (всего 165 коней и сабель) и бронированного поезда с одним орудием и 6 пулеметами.
1 стрелковый полк насчитывает всего до 500 штыков, во 2 стрелковом полку-до 700 штыков. Затем в одном отряде имеется 4 орудия, в другом, почти равной численности,- ни одного орудия. По-видимому, при организации отрядов совершенно не придерживались определенного плана, а руководствовались какими-то частными соображениями, в результате которых и получилась полная импровизация.
В общем всего на охране Грязи-Царицынской железной дороги…, а также в самом Царицыне не более 6000 штыков при нескольких орудиях и эскадронах. Пулеметов, ручных гранат, ружейных и артиллерийских снарядов совершенно недостаточно. Нет ни одного авиационного отряда.
IV. Распределение войсковых частей. При распределении войск несомненно имелась в виду необходимость защиты как самого Царицына, ставшего естественной базой снабжения всего Северного Кавказа, Астраханской губернии и западного побережья Каспийского моря до Баку включительно…
В общем, войсковые части расположены так, что до ст. Алексиково Грязи-Царицынская железная дорога в сущности совсем не охраняется (имеются, правда, разные отряды, но без всяких задач), филоновский, себряковский и качалинский участки Грязи-Царицынской железной дороги совершенно не обеспечены от нападения разведывательных отрядов противника, в особенности, конечно, в ночное время, так как отряды или сидят на самой дороге (к тому же в вагонах), или расположены в непосредственной близости от нее..
V. Состояние войсковых частей в общем совершенно неудовлетворительно: части не организованы, не обучены, без опытного командного состава, недисциплинированные настолько, что по откровенному признанию некоторых начальников они не могут никогда поручиться, что их части выполнят беспрекословно даже боевые приказания.
Некоторые начальники не уверены в том, что смогут заставить расположенные в вагонах войска высадиться из них.
Как характеристику нравственного состояния войсковых частей могу отметить факт заявления таковых, расположенных на опаснейшем участке в районе ст. Кривомузгинской, что если их не сменят к указанному ими сроку, то они самовольно оставят свою позицию...
VI. Противник. Сведения о противнике ввиду отсутствия правильно поставленной разведывательной службы крайне неопределенны…
в районе ст. Качалинской противник простым артиллерийским огнем (расстояние до 4 верст) может прекратить всякое движение по Грязи-Царицынской железной дороге, а в районе ст. Кривомузгинской, уже овладевший переправами через Дон, он при небольших сравнительно силах самым серьезным образом угрожает уже самому Царицыну, в настоящее время являющемуся важнейшим транспортным узлом водных и железнодорожных путей всего района округа.
VII. Снабжение: а) патронами неудовлетворительное: у некоторых отрядов было всего по 120 патронов на людях и по 20 патронов в запасе, встречались отряды почти вовсе не снабженные патронами, запасы патронов в Царицыне еще не выяснены; б) шанцевого инструмента, телефонного имущества недостаточно, некоторые отряды совсем их не имеют; в) артиллерийских орудий мало, снарядов недостаточно; г) обозы в хаотическом состоянии; д) продовольствия - в общем достаточно: людям выдается по 2 фунта хлеба и до фунта мяса. В некоторых отрядах начинает ощущаться недостаток хлеба, по-видимому, вследствие недостаточной организованности.
VIII. Санитарная служба совершенно не организована и находится в самом хаотическом состоянии, не всегда есть даже первая помощь-фельдшер с его сумкой и необходимейшими медикаментами.., что, конечно, также не будет способствовать моральной устойчивости войск в боях.
IX. Вывод о военном положении. Таким образом, первейшей задачей является:
1) Устранить всемерно огромный недостаток, вернее полное отсутствие военных специалистов как для службы в штабах, так и во всех специальных родах войск.
2) Заново переформировать имеющиеся "армии" и "полки" в соответствующие полки, батальоны и роты, назначить настоящий, подготовленный командный состав, высадить всевозможные отряды из вагонов в лагери, в казармы, производить им усиленные занятия.
3) Проверить степень сознательности и подготовленности всех отрядов, упразднить ненадежные и явно не пригодные для боевых действий,
4) Всемерно поднять дисциплину войск.
5) Наладить организацию штабов; связи, разведки, так как при существующем состоянии можно ожидать лишь напрасных жертв.
6) Спешно приступить к организации частей новой армии.
Только по выполнении изложенного и можно будет рассчитывать на образование настоящих войск, смогущих с честью выполнить все задачи, которые им будут поставлены. В настоящее же время несомненно как самому Царицыну, так и железным дорогам Грязи-Царицынской и Царицын-Тнхорецкой угрожает самая серьезная опасность и они совершенно не обеспечены от захвата их даже незначительными, но правильно организованными и дисциплинированными войсками противника.
…
В заключение, принимая во внимание все доложенное и сложившуюся самую тяжкую обстановку, считаю своим долгом ходатайствовать о срочном прибытии в мое распоряжение подвижного резерва в размере не менее двух полков пехоты, трех-четырех полевых батарей, необходимого артиллерийского, инженерного и санитарного имущества…
Военный руководитель Снесарев.
ЦГАСА, ф. 3, оп. 1, д. 90, лл. 76-78. Подлинник».
Ну, что тут можно сказать…
Если коротко, то имелся полный развал во всех вопросах.
Даже человеку, далекому от армейских порядков, изучившему откровенный доклад Снесарева, это становится очевидно:
- красные отряды (имевшие громкие самоназвания типа «армия», «дивизия», «полк», а на деле численностью рота - батальон) сидят в своих вагонах и очень неохотно выходят из них даже для собственного охранения;
- нет ни разведки, ни связи, ни снабжения этих отрядов;
- тыл и санитарная служба «в хаосе»;
- полностью отсутствует дисциплина и управление: «Некоторые начальники не уверены в том, что смогут заставить расположенные в вагонах войска высадиться из них», начальники отрядов не уверены, что будут выполняться даже их БОЕВЫЕ ПРИКАЗЫ, открыто заявляют о возможности своих отрядов самовольно оставить позиции;
Ничего удивительного, что этот «красногвардейский сброд», в то время, достаточно легко побеждали (а нередко и попросту разгоняли) дисциплинированные и хорошо подготовленные отряды офицеров, юнкеров и кадетов.
Поражает и общее число войск, занятых охраной этой стратегической железной дороги (и самого Царицина) НЕ БОЛЕЕ 6 000 человек!!! Так что все рассказы белых полководцев о том, как они непрерывно громили бесчисленные «красные орды» - от лукавого.
Несколько дней спустя, А.Е. Снесарев объехал войска, располагавшиеся вдоль линии Царицын-Тихорецкая, и вот что там увидел:
"ИЗ ДОКЛАДА КОМАНДОВАНИЯ СКВО В ВЫСШИЙ ВОЕННЫЙ СОВЕТ О СОСТОЯНИИ ВОЙСК, РАСПОЛОЖЕННЫХ ПО ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГЕ ЦАРИЦЫН-ТИХОРЕЦКАЯ
8 июня 1918 г.
№2, г. Царицын
4 июня я возвратился из поездки по линии железной дороги Царицын - Великокняжеская - Тихорецкая.
Состояние войсковых частей, расположенных в районе указанной железной дороги и Ростовском фронте, согласно докладов начальствующих лиц, представляется в следующем виде.
1. Командный состав за малыми исключениями совершенно не подготовлен к исполнению своих обязанностей. Так, во главе войск боевого участка Кривая Музга - Ремонтная на протяжении около 200 верст и участка Ремонтная - Великокняжеская 125 верст стоят бывшие солдаты, до сих пор не смогшие организовать правильных управлений и не выяснившие границ своих внутренних флангов...
К сожалению, сменить немедленно этих военачальников не представляется возможным и по отсутствию налицо более подходящих начальников, а главное, считаясь с характером выбора уже имеющихся и их несомненным товарищеским авторитетом. Единственный путь-это создать хорошие штабы, чем до некоторой степени поднять управление войсками.
2. Штабы устроены так же неудовлетворительно, как и в районе севернее Царицына. Штабная служба совершенно не налажена…Наладить присылку, сбор и сводку донесения и связь в скором времени невозможно. Для связи, кроме конных вестовых, иных средств нет. Скорость передачи распоряжений-5-6 верст в час.
У командующих Великокняжеским и Жутовским участками имеется лишь по одной карте, да и те не производят впечатления бывших в употреблении... Биноклей нет.
Служба разведывания в зачаточном состоянии. Донесения поступают лишь случайного характера, несвоевременно и очень сомнительной достоверности.
3. Состав отрядов и численность их представляют ту же импровизацию, как и на фронте к северу от Царицына.
Имеются, например, полки: Волжский в 150 штыков, 500 сабель; Донецкий 600 штыков, 500 сабель; Ахтырский 3000 штыков, артиллерия придана неравномерно. Численность отрядов установить крайне трудно. Она постоянно меняется.
Докладчики приводят даже причину, что, например, к моменту выдачи жалования отряд увеличивается, а затем уменьшается; в ожидании наступления на ту или другую станицу сила отряда растет, а по миновании опасности убывает и т. д.
Во всяком случае, несомненно, что списков в частях никаких не ведется, дневников в частях нет и подавно, отчего, естественно, не может быть и никакой правильной финансово-материальной отчетности.
Общая численность войск, оперирующих в кубанско-черноморском районе, около 40 тысяч штыков и сабель при нескольких орудиях...
5. Состояние войсковых частей такое же, как и на прочих участках. Войска не обучены, без опытного командного состава. Боевые приказы в некоторых случаях, по докладу одного из начальников отряда, исполняются "по соглашению", т. е. после обсуждения их на митингах...
6. Противник. Линия войск противника проходит от Калача, который им занят, по правому берегу Дона до района Терновской станицы, где линия его переходит через Дон .и находится от него в 10-20 верстах…
С некоторых пор у неприятеля на внутренних фронтах появились орудия и снаряды , что указывает на поддержку со стороны немцев.
7. Снабжение. Артиллерийское снабжение неудовлетворительно. На вооружении состоят винтовки Гра, итальянские, Винчестера, русские 3-линейные. Снарядов имеется 100 на орудие, 60-65 [патронов] на винтовку (в районе Куберле - 30).
Интендантское вещевое довольствие не налажено. По словам докладчиков, масса босых и голых, но в то же время наблюдаются случаи выдач обмундирования и жалования по нескольку раз благодаря плохой организации дела. Денег недостаточно (в Великокняжеском участке в кассе 2000 рублей, тогда как в месяц требуется до одного миллиона). Снабжение ведется беспорядочно. В одном из отрядов Великокняжеского участка есть комиссар, на которого взвалено все снабжение.
Находясь вечно под тяжестью непрерывного поступления требований, отчасти под угрозой самосуда, этот выбившийся из сил человек, но, несомненно, хороший работник, несколько раз принимался плакать в моем присутствии.
8. Санитарной службы нет никакой. Она в таком же непозволительном состоянии, как и на других фронтах округа.
9. Вывод о военном положении. Из сказанного следует:
1) Перечисленные "отряды" с их начальниками с точки зрения требований военного дела должны быть признаны неудовлетворительными. На внутренних фронтах они еще могут более или менее успешно выполнять поставленные им задачи, но для борьбы с организованным противником-с германцами, или даже с отрядами, инструктируемыми и снабженными ими, они безусловно будут бессильны.
2) Так как сейчас их заменить некем, а обнажить фронт невозможно, то приходится принять систему их постепенного улучшения в качественном и техническом отношениях, т. е. оставляя пока тех же начальников, организовать при них штабы, внести нужные технические поправки, снабдить сведущими людьми, добиться подробного учета как людского, так и материального состава и, наконец, что едва ли не самое главное,
необходимо произвести переприем всех принятых красноармейцев.
Необходимость переприема диктуется следующими соображениями:
а) Многие из красноармейцев были приняты на службу до объявленных правительством распоряжений от 22-го (о торжественном обещании красноармейца) и от 22 апреля 1918 г. (о сроке службы в Краски Армии), поэтому сущность их обязанностей им остается неизвестной; б) Многие из них дальнейшим своим поведением, а в особенности проявленными ими на службе явно отрицательными нравственными качествами, заслуживают отчасти безусловного увольнения теперь же, а отчасти самого серьезного предупреждения о неминуемом увольнении их в случае не исправления поведения;
в) Как показал опыт в г. Симбирске, произведенный там переприем красноармейцев в значительной мере очистил симбирские красноармейские части от явно нежелательных элементов и тем самым много содействовал столь необходимому их оздоровлению.
3) Ввиду того, что учета людей никакого не существует, списков, видимо, не ведется, человек в определенной части не значится и с ней, строго говоря, ничем обязательным для него не связан, то происходит почти непрерывное изменение численности каждого из отрядов, чем нарушаются самые элементарные тактические предположения, происходит ничем не оправдываемая трата народных денег на выдачу жалования, на обмундирование и т. д., а главное, каждый начальник отряда лишается фактической возможности ответить на вопрос: каким боевым составом он располагает и что он в силах предпринять?
Единственным исходом из такого положения было бы определить хотя какие-нибудь нормы для войсковых подразделений, а затем привязать людей, может быть способом, рекомендуемым выше, к определенной части, вести затем строгий учет людям и материальной части, категорически воспретить выдачу жалования за не прослуженное время…
5) Но самое главное, сейчас же, неотложно необходимо улучшить штабную службу командированием специалистов генерального штаба (в возможно большем числе), инженеров, саперов, медицинского и ветеринарного персонала.
Военный руководитель Снесарев
ЦГАСА, ф. 3, он. 1, д. 90, лл. 79-81. Подлинник».
Как видим, и тут – та же вопиющая ситуация развала дисциплины и полного отсутствия боеспособности красных отрядов.
Особенно, конечно, впечатляет колебание численности красноармейских отрядов: к выдаче жалования «бойцы» подтягивались к своему расположению, после чего спокойно расходились по домам.
НИКАКОГО учета списочного состава, разумеется, не велось, и контроля за этим не было.
А значит и все цифры нынешних историков о численности красных отрядов того времени (а порой их приводят с точностью до 1 человека) носят предположительный, ОЦЕНОЧНЫЙ характер.
Тогдашние командиры были заинтересованы в том, чтобы «показать» в отчетах больше своих подчиненных, чтобы иметь основание требовать для них жалование, вещевое имущество продовольствие, оружие и боеприпасы и т.д.
Об этом, довольно мягко, и намекает А.Е. Снесарев в своем докладе в Высший Военный Совет республики, предлагая навести порядок в этом вопросе.
Ну и еще один любопытнейший доклад Снесарева, уже о положении в Терской области и Закавказье:
"ИЗ ДОКЛАДА КОМАНДОВАНИЯ СКВО В ВЫСШИЙ ВОЕННЫЙ СОВЕТ О ПОЛОЖЕНИИ В ТЕРСКОЙ ОБЛАСТИ И В ЗАКАВКАЗЬЕ
№ 8, г. Царицын 12 июня 1918 г.
От прибывшего в Царицын начальника Владикавказского отряда Красной Армии Михаила Дмитриевича Томашевского получены следующие сведения о положении дела на Северном Кавказе и в Закавказье.
Положение в Терской области
В Терской области всего до 300 тысяч чеченцев, около 80 тысяч ингушей, 130 тысяч осетин, 250 тысяч казаков, 250 тысяч крестьян... Наших сторонников около 600 тысяч человек, против нас около 410 тысяч человек.
Большевики являются защитниками государственности и противниками сепаратистских настроений. (!!!!)
Войск имеется: во Владикавказе три батальона (около 1500 человек) с 8 пулеметами, один эскадрон, две полевые батареи, 4-48-[лин.] гаубицы; в Георгиевске два батальона (около 1000 человек) с четырьмя пулеметами и одна полевая батарея; в Моздоке полроты пехоты и гаубичная батарея (4 гаубицы); в Пятигорске два батальона пехоты и 6 орудий; в Грозном два батальона (1000 человек) и 6 орудий; летучий железнодорожный отряд-одна рота; один бронированный поезд и еще один оборудуется.
Всего войск около 5000 человек.
Организация в пехотных частях правильная, ротная; командный состав по назначению; дисциплина вводится, но все же боевые качества пехоты не на должной высоте-в бою около 50% разбегаются. Артиллерия значительно лучше, так как там есть старые офицеры, командовавшие своими частями и до переворота, и до 10% старых солдат. Пулеметные команды приличны.
Командует войсками в Терской области Егоров, лейтенант французской службы, человек молодой. Штаб у него опытный, хотя офицеров генерального штаба нет.
Приступлено к переформированию войск по образцу Красной Армии.
Сформирован один образцовый батальон с дисциплинарной властью начальствующих лиц; наказание в виде денежных штрафов.
Жалование красноармейцев- 300 рублей в месяц при собственном содержании и одежде. В случае всеобщей мобилизации, к чему решено приступить лишь по получении оружия, Терская область даст при полном напряжении до 20 тысяч человек, в том числе до 12 казачьих полков (из них около 8 тысяч безлошадных), три пластунских батальона и четыре батареи, остальное от неказачьего русского населения; но следует иметь в виду, что все мобилизованные части не могут быть двинуты в поле; необходимо оставить часть в области для борьбы с чеченцами.
В настоящее время все станицы приведены в оборонительное состояние.
Железнодорожное сообщение свободное от ст. Прохладная на Моздок до ст. Червленной и далее до Кизляра…
От ст. Прохладной к югу до Беслана поезда подвергаются грабежам осетин и ингушей в районе ст. Даргкох и Эльхотово. От Беслана на Грозный путь восстановлен политическими переговорами с ингушами; перевозится нефть, но в общем движение безопасно только броневыми поездами…
В Чечне командует войсками Шукри-паша, защитник Адрианополя.
Патронный завод имеется в Георгиевске, но запасов мало; патронов по 200 штук на винтовку, на руках по 100 патронов, на орудия по 200 снарядов. Большая нужда в оружии, патронах и снарядах; снаряжения необходимо отпустить по меньшей мере на 1000 человек образцового батальона. Крайне необходим второй броневой поезд, иначе нельзя подвозить нефть. Весьма нужен также броневик для Военно-Грузинской дороги.
Чувствуется сильный недостаток в денежных знаках, вследствие чего область прибегла к печатанию своих денег…
Положение в Закавказье
Армения объявила себя независимой и называется Араратской республикой.
Азербайджан объявил себя независимым; в него входят губернии: Бакинская, Эриванская и часть Елисаветпольской. Столица - Баку.
Грузия находится под протекторатом Германии. В Тифлисе 2000 немецких пленных и грузинские части. В Дарьяльском ущелье мост занят грузинами, но мы имеем возможность его разрушить в случае надобности. 800 человек пехоты русско-национального корпуса хотят пробиться во Владикавказ по Военно-Грузинской дороге, но успех весьма сомнительный.
Минуя Тифлис, турки наступают на Баку. Силы их трудно определить, но во всяком случае регулярных войск мало; опираются на местное население. Фактически Баку осажден…
Связь Баку с Петровском имеется. Гарнизон в Баку до 80 тысяч человек, но не все снаряжены. В распоряжение гарнизона поступило имущество наших отрядов, бывших в Персии (генерала Баратова).
Военный руководитель Снесарев
Военный комиссар Зедин
ЦГАСА, ф. 40435, оп. 1, д. 82, лл. 209-210. Копия».
Тут – тоже много неожиданностей для современных мифотворцев.
Очень интересна оценка деятельности различных национальных формирований: для Грузии оказалось достаточно 2 тысяч бывших немецких военнопленных, чтобы она стала протекторатом Германии (!!!), азербайджанцы тесно сотрудничали с турками, некоторые нации привычно занимались грабежом и разбоем.
Все это на фоне полуанархических формирований Красной Армии, до 50% пехоты которой, в то время, разбегалось во время боя!!!
Интересно и то, что указано ежемесячное жалование красноармецев – 300 рублей, при своих харчах и одежде. Не слишком-то богато…
Подчеркнем, бывший царский генерал А.Е. Снесарев в своей телеграмме утверждает, что на Кавказе именно «Большевики являются защитниками государственности и противниками сепаратистских настроений»!!!
Скорее всего, так в реальности и было.
Многие белые «вожди» того времени охотно сотрудничали и с немцами, и с турками, не говоря уже об англичанах и французах, которые приступили к интервенции против Советской России.
Может создаться впечатление, что этот генерал Снесарев оказался простым наймитом «жидо-комиссаров» и всегда был сторонником большевиков, или, на худой конец, либералов?!
Давайте посмотрим на его деятельность и настроения в годы Первой мировой войны.
Войну он встретил полковником, начальником штаба 2-й Казачьей сводной дивизии, которая воевала на Юго-Западном фронте.
В октябре 1914 года Снесарева назначают командиром 133-го пехотного Симферопольского полка 34-й пехотной дивизии, за бои в декабре 1914 года награждается орденом Св. Георгия 4-й степени. 24 августа 1915 года производится в генерал-майоры и назначается командиром 1-й бригады той же 34-й пехотной дивизии.
В феврале 1916 года он назначается начальником штаба 12-й пехотной дивизии.
С сентября 1916 года в течение трех месяцев исполнял должность временно начальника 64-й пехотной дивизии 18-го армейского корпуса, был награждён высокой боевой наградой — орденом Святого Георгия 3-й степени.
После февральской революции назначается начальником штаба 12-го армейского корпуса, в апреле 1917 года — начальником 159-й пехотной дивизии, а после провала Корниловского выступления — командиром 9-го армейского корпуса 2-й армии Западного фронта, в котором и встретил Октябрьскую революцию. В октябре 1917 года был произведён в генерал-лейтенанты.
Сейчас опубликованы фронтовые дневники А.Е. Снесарева, из которых видно, что Андрея Евгеньевича, скорее уж, можно было бы отнести к сторонникам «сильной руки», сторонникам наведения порядка в царской армии и откровенным «жидоедам».
Вот, к примеру, его дневниковые записи от 17 июля 1916 г.
«Вчера мне предложен штаб особого корпуса. Согласился. Корпусной командир Зайончковский. Просматривал книжку Свен Гедина: “Ein Volk in Waffen”*, Leipzig, 1915, 190 c. ... Противная книга, скорее памфлет, написанная с целью оправдать немцев. Глава о Вильгельме приподнята и сладкая до приторности… Почти Бог — праведный, честный, великодушный и гениален до крайности. Дальше в дифирамбах идти нельзя. Форменный жид!... Свинья полосатая».
Или другая его запись от 19 сентября 1916 года:
«В Аккерманском (255) полку заметил недодачу в хлебе, около 1/2 фунта = 50 пуд., а по 20 коп. продают за фунт жителям. Это дает 400 руб. Сделано очень умно и запутанно…
Приказал подполковнику де Витт произвести расследование; думаю, что это дело жидов, которых много в 255-м полку. (…) Из 20 ротных и батарейных писарей: 1 русск., 2 — немцы, остальные — жиды…»
В его дневниковых записях видно, как остро Снесарев переживал за преступления и прочие безобразия, случавшиеся в его войсках:
«Каломыя. 18-VI. 1916. Вчера ночью приехал сюда на автомобиле…
Хотя был специальный приказ не грабить, много разграблено. С дикой жадностью ищется спиртное, и люди напиваются до одури.
Сегодня был случай смерт. ранения одного интелл. русского, который вздумал остановить грабеж в соседнем доме. Убийцы — рядовой Скривского и унтер-офицер 76-го Кубан. полка — оба пьяные, выстрелили из винтовки в живот. Осталась жена и 7 детей (4 г. и 18-лет. мальчик); жена требовала смертной казни и в ее присутствии».
(Прямо скажем, женщина эта имела крепкие нервы и, видимо, не слишком-то доверяла русскому командованию, раз требовала казни негодяев в своем присутствии).
Видно и то, как жестко Снесарев наказывал преступников:
«Бряза, 1-ХI. Сегодня передаю военно-полевому суду двух канониров 1-й батареи 37-й арт. бригады (Петр Немцов и Андрей Артьенко), обвиняемых в грабеже, изнасиловании и т. п.
Завтра будет суд, а затем, вероятно, расстреляние. Делаю это спокойно для спасения других; их смерть — искупление. Если мы, решая ту или иную боевую задачу, заведомо предаем смерти десятки или сотни людей — лучших (лучшие чаще и гибнут), то что такое смерть двух мерзавцев?
… Думал над тем, что, чтобы поднять человека на бой, сделать его боеспособным, нужна широко захватывающая система, в которой ни от чего нельзя отказываться и в которую бы входили: привитие долга, внушение страха, привычка к порядку, вызывание понимания и т. п.
Не нужно презрительно махать руками ни на смертную казнь, ни на порку…».
В дневниковых записях А.Е. Снесарева заметно его умения оценивать стратегические, государственные решения и их последствия.
В записи от 7 октября 1916 года он с горечью отмечает:
«Интересно отметить неудачную с политич. точки зрения мысль послать сербскую дивизию (сначала дрались хорошо, а потом стали уходить с позиций, когда заметили несерьезность решения задачи… “Нас обязательно расстреляют”): пленные болгары говорили, что у каждого болгарина дрожала рука, когда она поднимала ружье на русского, но когда рядом с ним они увидели презренного торгаша румына, а с другой стороны — своего исторического врага серба, то они подняли руку и на русского. “Можно ли так по-детски решить вопрос?”…»
Действительно, можно только удивляться решению начальника Штаба Верховного главнокомандующего генерала М.В. Алексеева (разумеется, утвержденного Николаем Вторым) о посылке сербской дивизии именно на румынский участок Восточного фронта, где они встретились со своими заклятыми врагами – болгарами. Куда разумнее было бы использовать эту сербскую дивизию севернее, против немцев, или австрийцев, не давая болгарам дополнительной мотивации на их участке фронта.
Генерал А.Е. Снесарев дает очень жесткую оценку профессиональным и человеческим качествам своих начальников, которые были главнокомандующими Юго-Западным фронтом:
«13-Х. 1916 г. В 12 час. приехал корпусной командир Саввич (Сергей Сергеевич). Много говорили о делах, и в конце он разговорился, разошелся и заговорил о пережитом. Иванова (Николая Иудовича) называет невеждой, лукавым и неискренним человеком. “Пишут из Ставки, что и там поняли, насколько он бесталанен… … Занимался сплетней, подгашничаньем и девчонками; армии лишал всякого порыва (“Я им покажу — сколько людей положили”). Вызвали Николая Николаевича, и все вертел, что Брусилов плох. Ник. Ник.: “Николай Иудович, если Брусилов так плох, удаляйте его хоть сейчас”… Иванов выслушал, но не сделал.
Приехал Трепов и привез ему приказ Государя “подать на покой по болезни”. Вероятно, это сделал Михаил Васильевич (Алексеев), который хорошо знал Иудовича. Человек, у которого, кроме бороды, нет ничего русского”…
Брусилов — человек настроения. Во время отступления бежал и нельзя было остановить, впал в панику (Трусилов), только и было по телеграфу делов, что с ним (впечатление Павлова в конце октября в Хирове). Хотели офицеры Ген. штаба его арестовать и приволочить во Фронт.
Пролом весною 1916 г. — не его мысль, это сделали VII и, особенно, IX армия, предоставленные совершенно своим силам.
Брусилов ломил на Ковель, уложил Гвардию, видя успех на юге, не поддержал его, продолжая долбить все туда же, пока не стали у него отбирать корпуса. “Даже ребенку было ясно, где главный удар… дай он туда два корпуса, и теперь мы были бы на Сапе; обход слева заставил бы немцев бросить и Львов, и Ковель, и проч.”. “Человек настроения… один день вопит, что не может держаться, а на другой день: “Всеми силами перехожу в наступление; предо мною что? Ведь сволочь!”
Путного от Брусилова ничего не ждет и уверен, что он будет отчислен…»
Думаю, что после последовавшего за Февральской революцией разложения и распада русской армии, А.Е. Снесарев именно в большевиках увидел ту силу, которая была способна прекратить распад страны и восстановить настоящую дисциплинированную армию в России, и именно поэтому он и пошел к ним служить.
Во время Гражданской войны в мае — июле 1918 года Снесарев был военруком Северо-Кавказского военного округа. Участвовал в обороне Царицына, где у него возник конфликт со Сталиным и Ворошиловым (об этом мы поговорим в следующих главах).
С сентября 1918 года — начальник Западного района обороны, созданного между Северным и Южным фронтами, затем командовал Западной (16-й, с марта 1919 Белорусско-литовская) армией. Особых успехов на поприще командарма Снесарев не снискал и был переведен на преподавательскую работу.
С 24 августа 1919 года по 25 июля 1921 года он - начальник Академии Генштаба РККА, затем там же старший руководитель по Ближнему и Среднему Востоку и главный руководитель по военной географии и статистике восточного отделения Военной академии РККА (переименованной из Академии Генштаба).
Так что А.Е. Снесарев в то время был опытным, знающим офицером, он добровольно пошел на службу в Красную Армию и служил добросовестно, стремясь принести ей пользу.
Разумеется, были и другие примеры.
Если кто-то подумает, что у «красных», в то время, среди командиров не было негодяев и разнокалиберных бандитов, то он сильно ошибается.
Всеобщая безнаказанность и вседозволенность, невиданный развал дисциплины и разгул самого обыкновенного бандитизма затронул все вооруженные формирования, появлявшиеся в то время в России.
«Святых», или «рыцарей в сияющих доспехах» ни у кого не было и разных авантюристов и кровожадных бандюков хватало и у «белых, и у «красных» и у махновцев и у прочих «зеленых»
Другое дело, что где-то командование считало это нормой, или просто «закрывало глаза» на таких мерзавцев, а где-то принимало к ним жесткие меры, невзирая на лица и былые заслуги.
Посмотрите, к какому чудесному «краскому» попал мобилизованный в Красную Армию Константин Паустовский:
«Меня вместе с несколькими болезненными юношами наскоро освидетельствовали и отправили в караульный полк.
Это был, очевидно, самый фантастический из всех полков, какие когда-либо существовали на свете.
В одной из стычек с махновцами был взят в плен помощник Махно – не то Антощенко, не то Антонюк. Я забыл его фамилию. Будем называть его Антощенко.
По совокупности преступлений этого Антощенко надлежало расстрелять. Но пока он сидел в Лукьяновской тюрьме, дожидаясь расстрела, в его шалую голову неведомо как просочилась мысль о возможности спасения.
Антощенко вызвал следователя и продиктовал ему письмо на имя председателя Чрезвычайной Комиссии. Антощенко писал, что Советская власть не знает, что делать с пленными бандитами. Их слишком много. Всех не расстреляешь, а держать в заключении этих дармоедов, особенно в то голодное время, было накладно. Поэтому бандитов, отобрав у них оружие, часто отпускали на все четыре стороны. Большинство из них тотчас же возвращалось под «прапоры-знамена» своих атаманов, и снова начиналась кровавая гульба и гонка по Украине.
Антощенко предлагал выход: не расстреливать его, Антощенко, а наоборот, освободить из тюрьмы, а он, в благодарность за это берется сформировать из пленных бандитов всех мастей совершенно образцовый караульный полк.
Антощенко ссылался на свой авторитет среди бандитов и писал, что никому, кроме него, эта задача не будет по силам.
Правительство пошло на риск и освободило Антощенко. И он действительно за короткое время сформировал караульный полк, где все пленные бандиты были распределены по ротам: махновцы, струковцы, зеленовцы, червоноашеловцы, красножупанники, григорьевцы и еще одна рота из представителей более мелких и не столь знаменитых банд, из так называемых «затрушенных хлопцев».
Вот в этот-то полк и назначили всех нас, бывших «белобилетников».
Началось с того, что конвоиры забрали нас на призывном пункте и повезли в штаб полка на Печерск.
По дороге на наши расспросы конвоиры ничего не отвечали, но все же время от времени бросали зловещие фразы: «Сами побачите, яка гадюка» или «На глаза ему не совайся, а то враз кокнет».
Речь шла, очевидно, о командире Антощенко.
А потом пошло! Нас выстроили против старого маленького дома, где в палисаднике выше крыши росла сирень. Ничто как будто не грозило бедой, хотя бледные и напряженные лица конвоиров и не предвещали ничего хорошего.
Из дома вышел враскачку на кривых крабьих ногах низкий человек с черными бакенбардами. На нем была красная шерстяная гимнастерка и малиновые галифе с серебряными лампасами. Огромные шпоры лязгали на его сапогах из красной кожи. Красные кожаные перчатки морщились на его толстых пальцах. На лоб была надвинута кубанка с алым верхом.
Это был именно тот карикатурный «красный командир», каким представляли его себе оголтелые махновцы.
Никто из призванных даже не усмехнулся. Наоборот, многие вздрогнули, увидев светлые, почти белые от злобы глаза этого человека. Мы догадались, что это и есть Антощенко.
На поясе у него висел маузер с большой деревянной кобурой, а на боку – кривая шашка в ножнах, украшенных серебром.
Он вынул из кармана галифе белоснежный платок, деликатно встряхнул им в воздухе и вытер губы. Потом спросил сиплым голосом:
– Кого ж это вы до меня привели, хлопцы? Из дряни дрянь?
Конвоиры молчали.
Антощенко медленно обошел наши ряды, осматривая каждого с головы до ног. За ним шли два длинных командира. Должно быть, это были батальонные начальники.
Неожиданно Антощенко выхватил кривую шашку и закричал высоким плачущим голосом:
– Я научу вас, как за революцию служить, так и так вашу мать! Цуцыки! Вам известно, кто я такой? Я этой самой шашкой генерала Каледина зарубил, так, думаете, я с вами буду цацкаться? Я что ни день, то выхаркиваю двенадцать стаканов крови. Я кругом простреленный за мое отечество, и по этому случаю Москва присылает мне каждый месяц тридцать тысяч рублей золотом на мелкие расходы. Вам это, известно или нет? А может, вам известно, что у меня разговор с такими субчиками, как вы, получается даже очень короткий, – пломбу в затылок и в яму!
Голос его поднялся до визга. В углах рта лопались пузырьки слюны. Было ясно, что перед нами или сумасшедший, или эпилептик.
Он подошел вплотную к высокому юноше в очках, должно быть, студенту, и ткнул его в подбородок эфесом шашки.
– Ты что? – спросил он, пьяно присматриваясь к высокому юноше. – Очки надел? Я вот этими руками свою жену убил за измену, – он растопырил и показал нам короткие пальцы в сморщенных и явно больших на него багровых перчатках. – Так ты думаешь, я на тебя посмотрю, что ты в очках. Я с тебя шкуру сдеру, и никто мне слова не скажет.
Мы молчали, пораженные, не понимая, что происходит и где мы находимся.
Конвоиры напряженно и зло смотрели на Антощенко. Только батальонные стояли совершенно безучастно и поглядывали на нас скучными глазами. Очевидно, они уже привыкли к таким зрелищам.
Антощенко отскочил и закричал наигранно веселым голосом:
– А ну, кто с вас грамотный? Будьте такие добрые, выйдите на три шага вперед!
И он сделал приглашающий жест обнаженной шашкой.
Я хотел было выйти вперед, но конвоир, стоявший рядом, едва слышно сказал:
– Стой! Не выходи!
Я остался. Все мы были, конечно, грамотные, но многие заподозрили неладное в голосе Антощенко, и потому вышло только десять – пятнадцать человек. Это обстоятельство нисколько не удивило Антощенко.
– Кто с вас музыкант? – снова спросил он веселым голосом, и снова конвоир одним дыханием сказал мне:
– Не выходи!
Потом Антощенко выкликал, шутя и посмеиваясь, сапожников, песенников и портных. Люди успокоились, и вышло много народу. А нас, неграмотных и никудышных, осталось всего человек двенадцать, – очевидно, только тех, кого успели предупредить конвоиры.
Тогда Антощенко повернулся к одному из батальонных и сказал ему усталым голосом:
– Батальонный! Ты видишь этих шкурников, что хотели заховаться писарями в штаб или латать бойцам штаны, вместо того чтобы пасть геройской смертью за мировое крестьянство? Ты видишь этих интеллигентных гадов, что хотят примоститься к жизни, не имея на то никакого определенного права?
– Вижу, товарищ командир, – унылым голосом ответил батальонный.
– Сегодня же отправить их против Зеленого под Триполье. И если хоть один из них воротится в полк живой, ты своей головой ответишь, батальонный. Клянусь матерью!
– Слушаюсь, товарищ командир, – так же уныло сказал батальонный.
Антощенко мельком посмотрел на нас, неграмотных, ловко вбросил шашку в ножны и сказал:
– А эту шваль я и смотреть не желаю. В хозяйственную команду! К чертовой матери шагом марш!
Нас отделили от остальных и повели в Никольский форт, где был расквартирован караульный полк….
В пыльном коридоре с дощатыми нестругаными полами нас снова выстроили. К нам вышел бледный женственный командир хозяйственной роты, очевидно, бывший офицер. Он с сочувствием посмотрел на нас, похлопал стеком по сапогу и сказал:
– Ну что? Видели бешеную собаку? Убить мало такого командира.
Говорил он искренне или провоцировал нас, так мы и не поняли. На всякий случай мы промолчали.
– Эх вы! – сказал командир роты. – Слякоть. Марш в подвал чистить картошку.
До вечера мы чистили гнилую мокрую картошку в холодном подземном каземате. Со стен стекала сырость. В темных углах повизгивали крысы.
Среди ночи я проснулся от гулкого топота копыт. Я открыл глаза. Подслеповатая электрическая лампочка свешивалась на длинном шнуре с потолка. Разноголосый храп слышался отовсюду. Ходики на стене показывали три часа.
В желтом свете лампочки я увидел Антощенко. Он ехал верхом на гнедом коне по сводчатому коридору, и каменные плиты звенели под копытами его дебелого коня. Провод полевого телефона был протянут поперек коридора и мешал Антощенке проехать. Он остановился, выхватил шашку и перерубил провод.
Антощенко въехал из коридора в нашу казарму, остановил коня и крикнул:
– Хозяйственная рота! Стройся!
Испуганные заспанные люди вскакивали с коек и торопливо строились. Почти все были разутые, стояли на каменном полу босиком и вздрагивали спросонок.
– Вот сейчас, – спокойно сказал Антощенко, – вызову я сюда пулеметчика и прикажу вас всех пострелять, как перепелов. Думаете, я не знаю, что вы своего командира убить задумали, бешеной собакой обзывали.
В голосе у него задребезжали истерические нотки.
– Пулеметчика сюда! – крикнул он, обернувшись, и только тут мы заметили, что позади Антощенко, в дверях казармы, стоят два его ординарца. – Куда он девался, вражий сын?
– Товарищ командир, – осторожно сказал один из ординарцев. – Поедемте, ей-богу, домой.
– Убью! – дико закричал Антощенко и зашатался в седле. – На ремни изрежу, жидочки очкастые. Попилю всех циркулярной пилой, как баранов.
Антощенко захрипел. Пена потекла у него изо рта, и он начал медленно валиться с седла…
Ординарцы подхватили Антощенко и поволокли в коридор, а оттуда во двор на воздух. Дебелый конь безучастно, как заводной, пошел за ними следом.
Никто из нас, солдат хозяйственной роты, людей, попавших в этот полк случайно, не мог понять, как это в Киеве, рядом с Крещатиком, рядом с театрами и университетом, с библиотеками и симфоническими концертами, наконец, рядом с обыкновенными хорошими людьми, может существовать это черное гнездо бандитов во главе с полубезумным больным командиром.
Существование этого полка казалось бредом. Каждую минуту Антощенко мог застрелить любого из нас. Жизнь каждого зависела от того, что взбредет ему в голову.
Каждый день мы ждали его новых выходок, и он никогда нас в этом не обманывал…».
Рассказ про шашку, которой-де сей «полководец» «лично зарубил» атамана Каледина, был им, конечно, рассчитан на наивных простачков.
(Алексей Максимович Каледин собственноручно застрелился, после того, как выяснилось, что донские казаки, атаманом которых он был, не намерены поддерживать Добровольческую армию Корнилова в борьбе против большевиков)
Что и говорить, негодяем этот Антощенко был жестоким и отменным…
А с другой стороны, что было делать со всеми этими «махновцами, струковцами, зеленовцами, червоноашеловцами, красножупанниками, григорьевцами и прочими представителями «не столь знаменитых банд», «затрушенными хлопцами», руки которых, подчас, были по локоть в крови?!
Всех поголовно расстреливать?
Распускать «по хатам», чтобы они снова сбивались в банды?!
Скорее всего решение собирать такую публику о один, пусть даже полубандитский полк было правильным. Это был для них хоть какой-то шанс выжить и исправиться.
Ну а командовать такими злобными волками и должен был тот, кто умел держать их в «ежовых рукавицах» и относительном повиновении.
А этот Антощенко, похоже, умел это делать неплохо, да и людскую психологию, судя по его методу «профотбора» он хорошо знал и умел использовать.
Его дикие выходки и готовность немедленно убить любого, держали в страхе и повиновении все эти забубенные головы, для которых что своя, что чужая жизни были «копейкой».
Надо понимать ЧТО представляли из себя эти люди, за годы мировой войны привыкшие к смертям, крови, жестокости и беспощадности ко всем, а за послереволюционное время развала армии, узнавшие вкус вседозволенности и безответственности за самые ужасные преступления.
Как писал Сергей Есенин:
«…Хлестнула дерзко, за предел,
Нас отравившая свобода!»
Однако, рано или поздно, но и бандитская жизнь и командование Антощенко должны были закончиться, что и произошло при следующих драматических обстоятельствах:
«… вскоре поздней ночью полк был поднят по тревоге и построен широким каре па плацу перед фортом. Никто не знал, что случилось…
Легкое возбуждение бойцов передалось даже и в нашу хозяйственную роту, вооруженную японскими винтовками, но без единого патрона.
Мы стояли на плацу и ждали...
– Полк, смирно! – прокричали на разные голоса командиры. Бойцы вытянулись и замерли.
В середину каре быстро въехало черное лакированное ландо. Два орловских рысака – белые в серых яблоках – остановилась и начали рыть копытами землю.
В ландо стоял Антощенко, а рядом с ним сидели три девицы в шляпках. Девицы толкали друг друга локтями, повизгивали от восторга и похохатывали.
– Полк, слушай! – протяжно прокричал пьяным голосом Антощенко и поднял над головой шашку. – Вокруг моего экипажа... повзводно... с моей любимой песней... торжественным маршем... шагом... марш!
Он опустил шашку. Полк стоял неподвижно. Только первая рота махновцев нерешительно, путая шаг, двинулась вокруг экипажа.
Песенники запели «Ты не плачь, Маруся, будешь ты моя», но тотчас замолчали, и рота в растерянности остановилась.
– Марш! – диким голосом закричал Антощенко.
Полк все так же стоял неподвижно и молчал. Девицы перестали хохотать. Наступила такая тишина, что было слышно прерывистое гневное дыхание Антощенко.
– Ах, вот вы как, сучьи дети, – прохрипел Антощенко и потащил из кобуры маузер.
В ту же минуту из задних рядов звонко крикнули:
– Марух своих забавляешь, гад! Бей его, хлопцы, в душу, в гробовую доску!
Прогремел винтовочный выстрел. Кучер Антощенко резко повернул рысаков, они даже взвились на дыбы – и ландо помчалось с плаца по улице вдоль ограды Мариинского парка.
Вслед ему раздалось несколько винтовочных выстрелов. Потом ряды смешались, послышались нестройные крики и отчаянная ругань.
Роту махновцев оттеснили к стене. Она начала отбиваться прикладами. Покрывая все над плацем и фортом, как будто над всем Киевом, раздался пронзительный разбойничий свист в два пальца.
– По казармам! Спокойно! – кричали командиры, но их уже никто не слушал.
Начался бунт.
Били махновцев, очевидно, за то, что это была любимая рота Антощенко. Махновцы засели в первом этаже форта и начали отстреливаться. Били заодно кашеваров и каптеров.
Трудно было понять, что происходит. Бешеный вой перекатывался по плацу, по лестницам и казематам. На нашу хозяйственную роту, к счастью, пока не обращали внимания, и мы без потерь отошли в свою казарму и забаррикадировались в ней.
Бунт стих через два часа, когда Никольский форт оцепил соседний Интернациональный полк, сформированный из пленных венгров и австрийцев. Убитых, как это ни удивительно, не было. Было только несколько раненых.
Утром в одиннадцать часов полк снова был вызван по тревоге на плац. Люди переругивались и хмуро и неохотно строились.
Полку объявили, что сейчас приедут члены правительства поговорить с бойцами и разобраться во всем, что случилось. Вздох облегчения прошел по рядам.
В центре каре поставили дощатую трибуну. Вскоре на машинах приехали члены правительства во главе с Раковским.
Полк взял «на караул». Оркестр заиграл «Интернационал», и, глядя на неподвижные ряды бойцов, никто бы не мог и подумать, что несколько часов тому назад в этом полку бушевал бунт. Только у некоторых из бойцов головы были забинтованы свежей марлей после ночных ранений и ушибов.
Антощенко незаметно прошел на трибуну. Он не поздоровался с полком. На трибуне он стоял рядом с членами правительства и даже пытался, заискивая, заговаривать с ними, но ему не отвечали.
Первым начал говорить Раковский. Говорил он мягко и ласково, успокаивал бойцов и сказал, что особая правительственная комиссия в течение трех дней разберет все жалобы на командира полка и в случае, если они подтвердятся, будут приняты самые решительные меры.
Антощенко стоял позади Раковского. Лицо его налилось кровью, от нервного тика передергивалась щека с багровым шрамом. Он все время судорожно то сжимал, то разжимал эфес шашки.
В конце концов Антощенко не выдержал, отстранил Раковского и закричал:
– Разве мыслимо, товарищ Раковский, так деликатно разговаривать с этими кровогонами! Правительство снисходит до вас, а я снисходить не желаю.
Из-за чего это я буду цацкаться с каждым дерьмом.
Я поговорю с вами по-своему. Первое, – что же это вы, сукины дети, придумали жалиться на своего отца-командира нашему многоуважаемому правительству! Как вам влезло такое в башку! Вы должны не жалиться, а руки мне целовать. Кто из вас, бандитские морды, сделал людей? Я, Антощенко! Кто вас обул, одел? Опять же я, Антощенко! Кто вас кормит ячной кашей с постным маслом и полностью выдает табачное довольствие? Все тот же командир, товарищ Антощенко.
Не будь меня, вас бы всех перестреляли, как миленьких, клянусь своим батькой-сапожником из Христиновки. А вы жалиться! А вы бунтовать! Заразы! Вот ты, с рыжей ряшкой, – три шага вперед! Да не ты, а вон тот в австрийской шинельке. Кто тебе выдал шинельку, приятель? Отвечай!
Боец в австрийской шинели вышел из рядов на три шага, стоял навытяжку, но молчал.
– Я тебе все выдал. Я, курносая твоя башка! А кто тебе выдал обмотки из синей шерсти, из чистой английской диагонали? Не знаешь, мигалки твои закройся! Я тебе их выдал незаконно, командир Антощенко, потому что то командирские обмотки. Пожалел, гада. Что ж ты лупишь глаза и молчишь, как засватанный? Теперь – второе! На командира жалиться вы смелые, а сами монахам в Лавру казенный хлеб продаете. Думаете, я не знаю! А шинелями кто на Житном базаре торгует?
А девиц легкого поведения кто раздел на Владимирской горке и пустил нагишом по матери городов русских? Я все знаю. У меня вы все вот тут, в жмене, – Антощенко сжал и разжал свой красный кулак. – Я каждого могу немедленно подвести под расстрел.
Адъютант пытался остановить Антощенко, но он даже не оглянулся на него.
– Самогон варите по всем помещениям, с противогазов понаделали себе змеевиков. Патроны тратите на забаву да злодеянство, когда их недостает на фронте для борьбы против вольных украинских атаманов! Ну да годи! Ладно! Перед правительством я вас прощаю. Хрен с вами, у меня в сердце на вас ненависти нету. Что с вас возьмешь, с голоты.
По этому случаю – полк, слушай!
Антощенко выхватил кривую шашку. Клинок жидко блеснул в сыром утреннем воздухе.
– С песней перед трибуной правительства церемониальным маршем повзводно с правого фланга шагом... марш!
Оркестр ударил разухабистый скачущий мотив, и полк неуклюже двинулся церемониальным маршем мимо трибун. В первой роте грянули песню:
Цыпленок дутый,
В лаптях обутый,
Пошел в купальню погулять.
Его поймали,
Арестовали,
Велели паспорт показать.
Члены правительства, не дожидаясь окончания марша, быстро спустились с трибуны и уехали.
Полк недоумевал, чем все это окончится. Все были уверены, что Антощенко снимут с командования и разжалуют. Но дни шли, и ничто не менялось. Очевидно, правительству было не до Антощенко. Деникин взял Одессу. Положение было тревожное.
Антощенко ходил гоголем и начал ерничать в полку еще сильнее, чем до пресловутого бунта.
Прекратил все это тяжелое и буйное существование караульного полка солдат нашей роты – тот самый низенький и тихий Иосиф Моргенштерн, о котором я упоминал в начале этой главы.
Этот кроткий безответный человек ненавидел Антощенко люто, с холодным бешенством. Особенно после того, как Антощенко пообещал «расщелкать» всех евреев в полку и очистить полк от «иерусалимских дворян».
Однажды нашу роту, вопреки правилам, послали нести караулы около складов за Байковым кладбищем и даже выдали по два боевых патрона на винтовку...
послышался топот копыт. Кто-то подъехал к складу и, матерясь, соскочил с седла. Я узнал голос Антощенко. Иногда по ночам он проверял караулы.
Антощенко пошел к складу. У дверей склада стоял на карауле Моргенштерн.
– Кто идет? – крикнул он своим тонким голосом.
– Что у тебя, повылазило, свинячье ухо! – закричал Антощенко. – Не видишь, кто идет?
Тогда Моргенштерн, тотчас же, конечно, узнавший командира, якобы соблюдая устав, три раза без перерыва быстро прокричал: «Кто идет? Кто идет? Кто идет?» – и, не дожидаясь ответа Антощенки, выстрелил в него в упор и убил наповал.
Все это кончилось тем, что Моргенштерна арестовали, но через день выпустили, а полк был немедленно расформирован. Нашу хозяйственную роту отпустили по домам».
Интересно то, что «хлопцев» Антощенки взбесила его попытка покомандовать и «показать себя» на глазах у его «марух».
После революции у многих «холопов» проснулось чувство собственного достоинства, и они очень остро реагировали на подобные выходки.
Но, на мой взгляд, самым ярким моментом в этой истории, была речь, которую Антощенко «толкнул» своим взбунтовавшимся «орлам», с правительственной трибуны и на глазах у онемевшего Христиана Раковского.
Она показывает, что Антощенко, действительно прекрасно знал своих «кровогонов», знал все их выходки и привычки, и неплохо умел держать их в руках.
Конец его был вполне закономерным, рано или поздно кто-то должен был убить его, что и сделал Моргенштерн.
На фото: красноармейцы.
Продолжение: http://www.proza.ru/2015/09/16/497