Иван брусак

               
  "УТОПЛЕННИК"

  До  войны я его не знал совершенно.  Он жил в соседней деревне,  а я был тогда ещё первоклашкой.  Да и  Кукуевка, где он жил, была тогда самостоятельным колхозом.  Объединились наши колхозы  во время войны в сорок третьем году.   После войны, когда мужчины вернулись домой, жизнь в колхозе начала постепенно налаживаться.  Мало их вернулось, да и те,  были  все израненные и контуженные.

     Иван вернулся  тоже дважды раненым.  Один раз в руку, а другой раз в голову и в челюсть.  Ему её разворотило и разорвало левую щеку. Говорил  он от этого  глуховато  и картавя.  По природе он  был  немного  туповат, да и  образование – всего четыре класса начальной школы.
   
   Перед  последним  ранением  Иван  служил  во  взводе полковой  разведки. В  конце  октября,  когда  на их участке  фронта готовилось  наступление,  командование  приказало  провести  разведку  с  захватом  языка.  В  разведку  пошла группа  из восьми  человек  во  главе  с командиром  взвода.
    
   Ночь  была тёмная, безлунная, но  немцы  часто  пускали осветительные ракеты,  поэтому  разведчики   пробирались  по  нейтральной  полосе  по-пластунски.   Где – то  посередине  этой полосы  они  лоб в лоб  столкнулись с такой  же  немецкой  разведкой.   Не  раздумывая,  без  выстрела  и немцы  и  наши  схватились врукопашную.  Они молча катались  по  земле, яростно колотя  друг  друга.  И  те, и другие  боялись подняться  на  ноги,  так  как и с  немецкой,  и  с нашей стороны  их  могли заметить  и  открыть огонь.  И  всё – таки  в  окопах  услышали  шум  на  нейтральной  полосе  и  открыли  пулемётный огонь  с обеих сторон.

     Вдруг Иван  увидел  рядом  с  собой  своего  взводного,  схватившегося  со  здоровенным  немцем.  Он быстро перекатился  в  их сторону. Чтобы помочь  командиру,  но не  успел  ничего  сделать.  В  пылу борьбы  те  оба вскочили  на  ноги и тут  же были  скошены  пулемётной  очередью.  У  Ивана потемнело   в  глазах от  ярости  при  виде  гибели своего  командира  и  от  обиды  на  себя.  Как  же так.  Ведь  он  всё  время  был рядом  со  взводным,  которого  негласно  должен  был  оберегать.  Он  рассвирипел.  Забыв  обо  всём,  он  вскочил  во  весь  рост  и  закричал: «А-а-а  поха  вашу  мать!  Вы  моево  командира  убили! Получайте,  гады!»  И начал  косить  немцев  из своего  ППШ. Весь  диск (семьдесят пять  патронов) в  них  выпустил.   А  немцы  к этому времени  плотно  сгруппировались  и начали  отползать  назад,  отбиваясь прикладами   от  наседавших  на  них наших  разведчиков.   От  осветительных ракет  на  нейтральной  полосе было  светло, как  днём,  поэтому  Иван  легко  уложил  их всех.  Но  тут  его  отбросило  в  полузасыпанную  пустую  траншею  и он  начал  захлёбываться  кровью,  тужась  позвать  на  помощь.
      
  Видя, что разведка сорвалась,  наши  бойцы, быстро  собрав  раненых  и убитых,  а также  трофейное  оружие,  отступили  в  свои  передовые  окопы.   Ивана  и ещё одного  бойца  отправили в  санбат.
    
  Раны  у  него были  серьёзные.  Он  попал  под  очередь  крупнокалиберного  немецкого  пулемёта.  Одна  пуля  разворотила  ему челюсть  и  разорвала  всю  щёку, а вторая  ударила  по  темени.  Она хотя  и проломила  ему  череп, но  прошла  рикошетом.   Он долго  пролежал  в  госпитале,  где  ему  собрали челюсть,  зашили щёку  и  удалили  осколки  черепа.
Так  на  всю жизнь  у  него  и  остались  эти  шрамы  войны: перекошенная челюсть,  широкий  уродливый шрам  во  всю щёку  и  пульсирующая яма  на  голове,  затянутая кожей.
 
     Работал Иван в колхозе  по наряду  и даже  немного  бригадиром  побыл.
Я его узнал  ближе,  когда вернулся из армии  и  начал  работать  трактористом.  Он  тоже там  трактористом  работал.  Человек он был неплохой.  Вот только, когда выпьет, то дебоширит, но в основном с домашними  своими.  А так как по натуре он был человек не злой,  то и дебоширство его  выражалось  своеобразно.  Жена  и  мать  приспособились  к его  выходкам.

     Кукуевка  располагалась  над  балкой,  по дну  которой   протекал  ручей  и били родники. Здесь  берёт  начало  один из  истоков нашей  речки  «Студенец». Когда-то  она  начиналась  за четыре  километра вверх  по балке.  Там  расположено  село Студенец,  как  раз  на водоразделе, по  которому проложен  большак.  От  водораздела  отходят  балки, образованные  когда-то  тающими  ледниками.  До  сих  пор  по  балкам  встречаются  огромные  валуны,  обкатанные,  как  галька на  пляже.

     Изба  Ивана  стояла  у  самого  спуска  к речке.   Каждое  лето  мужики  устраивали  на речке  запруду,  чтобы детишки  могли  купаться,  не уходя  далеко  от дома  в  поисках  более глубоких  мест.  А  тут – рядом  и  под  надзором  родительских  глаз.  Обычно  глубина запруды  была  небольшая.  Самое  глубокое  место  у  плотины  немного  более метра.

     Однажды  летом  стояла  жара.  Иван  где-то  с мужиками  выпил  самогона,  а закуска – чёрный  хлеб,  огурцы,  да зелёный  лук.  Ну,  в  эту  жару  его  и  развезло.  Но  к  дому  он подходил  важно,  с  гордо  поднятой  головой,  чтобы  домочадцы  видели – хозяин  пришёл.   Конечно,  домочадцы   увидели  своего  хозяина – кормильца  и,  конечно  же,  приготовились  к встрече.   А дома  были  мать  да  жена.   Дети  были  по  своим  детским  делам  где – то  заняты:  кто  на  речку,  кто  по  ягоды  ушёл.  Иван  вошёл  в  сени – тишина. Никто  его  не  встречает, не  слышно  радостных  возгласов  по  случаю  его  лицезрения.  Только  рой  мух  гудит  в  полумраке.  От  такой  тишины  авторитет  хозяина  из  Ивана  начал  испаряться  быстрее,  чем  хмель  из  головы. Но  он  усилием  хмельной  воли  загнал  его  обратно. По – хозяйски   подняв  голову  и,  широко  распахнув  дверь,  шагнул через порог  в  хату.  Но  так  как  часть  памяти  у  него  вышибло  на  фронте  крупнокалиберным   пулемётом,  а  остальную  часть  вытеснила  водка,  то  Иван  начисто  забыл,  что  шагая  через  порог  в  избу,  голову  нужно  пригнуть,  а  не  держать  гордо  поднятой.  Шагнув   и  открыв  рот, чтобы  начальственно  гаркнуть  на  жену,  как он  это представлял  себе  ещё  на  улице,  Иван  треснулся  лбом  о  перекладину  дверной  коробки  так,  что  у  него  клацнули  зубы.  От  неожиданности  и  боли  он   ёкнул  и отлетел назад, однако  не  упал,  а  удержался  за  дверь.  Так,  уцепившись   за  неё  и  покачиваясь,  он  стоял  некоторое  время,  ожидая, когда  пройдут  цветные круги  перед  глазами.      

    Потом  потряс  головой,  набрал  в  грудь воздуха, словно  для  прыжка в  воду, пригнулся и, как бык, ринулся  внутрь.   С  разбегу он  проскочил  на середину  избы  и  остановился, качаясь  словно  маятник.  Наконец  радужные  круги  в  глазах  прошли  окончательно,  и  Иван  разглядел  в  избе  домочадцев.  Мать  стояла  возле печи у  самой  двери, опираясь  на ухват,  а  у противоположной  стены  стояла  Варька – его жена, вертя  в  руках  скалку.   
   
 Иван  хотя  и  был  пьян,  но не  настолько, чтобы  не сообразить,  что он  попал  в  засаду  и,  что  противник  имеет  преимущество  в  живой  силе  и вооружении.   И, как  подобает  бывалому  фронтовику – разведчику,  он  не  поддался панике  и  таки  гаркнул  на  неё,  как  он  рисовал  себе  в  мечтах,  идя  домой.

— Варька! Жена!  Ты  как  встречаешь  своево   мужа?

— А  што тебя встречать-то?  Тоже  мне  шишка  на ровном  месте, да притом  пьяная, – съязвила Варька, поигрывая  скалкой.

— Да  как  ты  со  мной  разговариваешь?  Я  тебя  щас  научу,  как нужно с мужем разговаривать,  «поха твою  мать».   
Он  расстегнул  ремень  на  брюках  и  начал  его вытаскивать,  но  тут  выступила  его  мать.

— Ах  ты  окаянный  дурак.  Нажрался,  как свинья, и  ишо  при родной  матери  выражается.

С  этими  словами  она  причастила  Ивана ухватом  вдоль  спины.  Тот  завопил:  «Ты  што…» и  повернулся  к ней, а  тут и  жена  начала  его  охаживать  скалкой  по  спине.   Они  с  матерью  быстро  вытеснили его из избы.
 
Увёртываясь  от  ухвата  и  скалки  и придерживая  спадающие  брюки,  он  выскочил  в сени  и  ринулся  наружу,  но споткнулся  о порог  сеней  и со  спущенными  штанами  выкатился на  улицу,  как перекати–поле.  Тут  по его  престижу хозяина  был  нанесён  окончательный  удар.  Соседи  стояли  у  своего  крыльца  и  наблюдали  с  ухмылками,  как он  «браво выходил»  из  своего  дома,  собственные  куры  злорадно  раскудахтались,  глядя  на  его  позор,  а тут ещё  собака лает,  как  на  чужого.

Увидев,  появившихся  на  пороге  мать  и  жену   с  «оружием»  в   руках,  Иван вскочил  на ноги  и,  придерживая  брюки, с  криком: «Утоплюсь!», побежал, спотыкаясь,  под  гору.

— Давай, дурак, топись.  Только  учти, что  г...  не тонет,  а  в  нашей  речке  и  воробью  по  колено, – напутствовала  его  Варька.

  Но  Иван, приняв  такое трагическое и страшное  решение,  уже  не  мог отступиться  от  своего  слова.   Сбежав  к ручью и оглянувшись  назад, он  с  горечью  обнаружил: никто за ним не гонится, чтобы  спасти  от ужасной  смерти, мать и жена  не рыдают, не просят прощения и не зовут его домой.  И он решил  окончательно: «Утоплюсь!».   Спустился  в  запруду.  Вода  здесь  была только  до колен.  Это его  не устроило.  Он  побрёл  по воде  дальше.  Когда  забрёл,  где было  по щиколотку, лёг  в воду так, что  грудь  и голова были  на сухом  берегу.  Вот  таким  образом  Иван  лежит, «тонет» и  кричит: «Утоплюсь!», а сам поглядывает, не бегут ли спасать его.  Варька  вышла  на  бугор, посмотрела  вниз.  Иван лежит, словно  боров  в  луже.

— Эй, дурак!  Ты  хоть бы  поближе  к плотине  пошёл. Там  немного  поглубже. А то ты так до Нового потопа  не утопнешь, – насмешливо  прокричала она и  ушла в избу.

— А, стерва!  Ты  хочешь, штоб я  утоп. Назло не утоплюсь,– разозлился Иван  и  вылез  на  берег.

     Мокрый, грязный.  Сплюнул  в мутную  воду  и  поплёлся домой.  Надо же и пообедать,  ведь после  выпивки, почти  ничего не ел.  Куда  там  топиться  на голодный желудок. Лягушкам на  смех.
                ________________________