Во времена моей юности работал я в Арктике, в Амдерминском управлении гидрометслужбы, инженером по приборному оборудованию. В те годы в ведении нашего управления было порядка двадцати полярных и более десяти автоматических метеостанций. О каждой из них остались яркие, незабываемые воспоминания, каждой была отдана частичка души. Всякая из них имела свою неповторимость: эта манила охотой, та – рыбалкой, третья запомнилась встречей с медведями, не говоря уже о разных производственных нюансах...
Обиняком стоит полярка Маре-Сале, что на западном, Карском, побережье Ямала. Мне эта станция запомнилась необычной встречей Нового Года, которая едва не стала последней в моей жизни.
А дело было так. Командировали меня туда где-то в середине декабря, обещая непременно вывезти к Новому Году. С работой я управился за неделю, но ожидаемый борт всё не прилетал: то непогода, то его перехватывали более богатые и прыткие заказчики... Дело привычное. Встреча праздников вне родных стен для нас – обыденность.
Начальником станции Маре-Сале в ту пору был убелённый сединами Саркисов около шестидесяти лет отроду. Он был одним из старейших и опытнейших работников. Будучи сыном солнечной Армении, он всю свою сознательную жизнь посвятил Арктике, кочуя по полярным станциям от Амдермы до Чукотки, но последние годы окончательно обосновался на Маре-Сале. И повсюду неразлучно за ним следовала его жена, которая работала поварихой, она была лишь на пару лет моложе своего мужа и являлась единственной представительницей прекрасного пола на станции.
Ещё одним старожилом и уникальной личностью на станции был механик Жора Боцяновский – метр с кепкой, но мастер на все руки. Он тоже исколесил практически всю Арктику, но душою был предан только полярке Маре-Сале. Последний десяток лет он зимовал именно здесь. По части еды Жора имел некий пунктик пристрастия – макароны по-флотски, да и в любом ином виде макароны и только макароны, хотя итальянцев в своём роду не припоминал. Когда его спрашивали о желанной начинке для пирожков, ответ следовал незамедлительно – макароны, конечно же! Впрочем, к основной части повествования Жора отношения не имеет, это я так, вспомнилось к слову...
Метеорологами же были ещё совсем юные необстрелянные ребята. А надо сказать, что в те времена Арктика была молодая. Большинству из специалистов едва перевалило за двадцать лет и средний возраст сотрудников не превышал тридцати лет, ну, может быть, с небольшим хвостиком.
Приближался Новый Год. Чтобы как-то скрасить новогоднюю ночь, мы пригласили на праздник офицеров расположенной по соседству погранзаставы, с жёнами, естественно. Служивые, однако, были начеку и жён своих, сославшись на метель, оставили дома. Уголки глаз и губ полярников поехали разочарованно вниз... Но что мы могли поделать?!
Итак, единственной «Снегурочкой» оказалась жена начальника станции, превосходившая нас возрастом более чем в два раза. Поначалу мы добросовестно, как и положено, по джельтменскому этикету, по очереди танцевали её..., потом заскучали – и уже не прерывали куражистого застолья. Порядком поднабравшись, мы расползлись по своим комнатам и, что называется, отрубились полностью. Моими соседями по комнате были метеоролог-радист Лёха Дрожжин (пальцы веером) и солдат срочник из Чечни, прикомандированный с заставы в помощь поварихе. На станции ему нравилось больше, чем служба на заставе, о которой он вспоминал всегда с явным отвращением, называя своё начальство «кусками» и «буграми», а излюбленными его поговорками были: «Чистый погон – чистый совесть солдата» и «Лучше дочь путана, чем сын ефрейтор». Лёха же был ещё тот фрукт! Ради своей потехи он отколол весьма непристойный номер.
В те времена на полярных станциях ещё не было телевидения. Кино крутили в кают-компании только по вечерам, после ужина. А во всех комнатах висели репродукторы и через них транслировали из радиорубки различные радиопередачи. Так вот этот «Кулибин маресальского разлива» без чьего бы то ни было ведома вмонтировал всем в репродукторы микрофоны. И теперь, когда его начинала одолевать скука, он подключался к своему подлому устройству и наглым образом подслушивал кто о чём говорит. А поскольку он прослушивал через наушники, то его трудно было поймать с поличным. И он занимался этим грешным делом, пока случайно не проболтался по пьянке. За что ему вполне заслуженно «начистили рожу».
Итак, едва добрался я до своей кровати, как сон мгновенно сморил меня. И чудится мне во сне бредовом, что будто бы порхнула ко мне на колени та самая престарелая «Снегурочка» и настойчиво тянет меня, не иначе, как… на «белый танец». Я же – ни в какую не соглашаюсь... Она всё настойчивей... прямо за руки тянет... я чуть ли не отбиваюсь – она всё ровно тянет...
Голова моя, помню, как огромный чугунный колокол... Каждое движенье болью отзывается и неугомонным набатом: Бом...! Бом...! Бом...! Сознание – как в каком-то призрачном то ли дыму, то ли тумане. Пытаюсь проснуться и оторвать голову от подушки, но не могу: она будто свинцом налита…
Но «Снегурочка» крепко в меня вцепилась и всё-таки выволокла из комнаты... заполненной едким дымом, в просторную кают-компанию. В лицо сразу же пахнуло свежим пахнуло... Невзирая на адскую головную боль и обморочное состояние, я с большим трудом, но всё-таки пришёл в себя. Пришёл в себя и увидел, что из нашей комнаты валит дым.
Как оказалось, этот сукин сын Лёха завалился спать с сигаретой в зубах. Когда же его матрац задымился, он преспокойненько себе переполз в кают-компанию на диван, где воздух свеж, и захлопнул за собою дверь. Если бы не бессонница «Снегурочки», ни мне, ни спящему рядом солдату уже не пришлось бы дожить до следующего новогодья.
Первым делом мы выволокли угоревшего солдата, а затем я выбросил в снег тлеющий матрац. Утром с охламоном Лёхой мы разобрались по-свойски...
Осанна нашей «престарелой Снегурочке», что вызволила нас с «того света»... А мы-то ещё хотели предпочесть ей молодых офицерских жён...!
П-ов Ямал, Мыс Каменный, 2013г.