Тина очнулась в большой холодной палате. Противно пахло карболкой и хлором – запах, который навсегда въелся в стены государственных больниц. Она огляделась. В палате стояло шесть колченогих железных кроватей с продавленными панцирными сетками. Картину дополняли жуткие тумбочки, выглядевшие так, как будто их грызла большая стая крыс. На соседней кровати лежала толстая неопрятная старуха в невообразимом розовом пеньюаре, испещрённом подозрительными бурыми пятнами. Она в упор разглядывала Тину и, когда та, повернув голову, наткнулась на сверлящий взгляд, вдруг запричитала-заныла:
- Вася! Где мой Вася? Ты не видела Васю?
Тина зажмурила глаза, ей стало не по себе от пронзительного голоса старухи.
- Хорошо, что с другой стороны – стенка, - подумалось ей.
Она присела и постаралась вспомнить, как попала в это странное место: сквер, полицейский в какой-то старой форме и всё, больше ничего… Она огляделась: на всех кроватях лежали женщины в серой больничной одежде, у многих был отрешённый взгляд. Только ярко-розовое пятно соседки оживляло эту всепоглощающую серость.
В палату зашёл мужчина в белом халате.
- Ну что, потеряшки, кто-нибудь вспомнил что-нибудь?
Тина окинула его непонимающим взглядом и спросила:
- Где, хоть я нахожусь, подскажите пожалуйста?
- А находишься ты, бабуля, в больнице номер двадцать восемь города Москвы. Я твой лечащий врач, Семёнов Александр Витальевич. Нашли тебя в сквере на Лубянке, около Политехнического музея. Да, сегодня 26 августа 1993 года. Можешь что-нибудь рассказать о себе? Хотя бы имя?
- Имя? Нельзя ли мне взглянуть в зеркало?
- Ну, пойдём, - устало промолвил врач. – Вечно вам, потеряшкам, надо в зеркало заглядывать. Ты только не пугайся. Может, себя молодой и красивой помнишь.
Они прошли по пахнущему хлоркой коридору до белой двери с надписью: «ЗАВЕДУЮЩИЙ ПСИХИАТРИЧЕСКИМ ОТДЕЛЕНИЕМ НЕЗЕЛЬ В.Р.».
За столом сидел очень пожилой лысоватый мужчина в очках с тонкой золотой оправой. Белый халат небрежно накинут на плечи - так, что виден дорогой пиджак малинового цвета, шёлковая рубаха-металлик и толстая золотая цепь, выглядывающая из расстёгнутого ворота. Взглянув на Тину поверх очков, он радостно потёр руки.
Тина вздрогнула. Что-то было знакомое в этом жесте и в этом взгляде, но воспоминание ускользало, теряясь в дебрях забвения…
- Викентий Ромуальдыч, - почтительно обратился к нему Семёнов, - новенькая хочет в зеркало посмотреться.
- Ну что ж, давай, если не боязно! Хе-хе, - Незель сверкнул золотым зубом.
Тину подвели к занавешенному зеркалу и отодвинули шторку.