-…И, видишь, какое дело-то, - продолжил Семёныч, потягивая сигарету. – Видишь, Вася, ситуация-то не совсем хорошая получается. С чего начинал я – так это пойти да на первом суку повеситься. Поэтому не спрашивай больше…
-Александр Семёныч, так как же всё разрулилось-то? – Васька был неутомим.
В его рюмке на донышке болталась оглушительно мерзкая настойка, но он продолжал смотреть на комбата, как на последнее спасение.
Тихо.
Вечер.
Духи не лезут. Словно сыр в масле, да только ночь всегда опасностью дышит.
-В общем, Васька, Худяков-то прибыл к нам с Питера, города славного. Всё, блин, видишь, никак не могу перестроиться – Ленинград это для меня. Соответствовал своей фамилии парень – длинный, тощий, горбился и глаза-то какие безумные, что просто дрожь берёт. Ну, так поначалу никто ничего и не понял. Потом началась эта хренотень, да только покуда мы рапорты да жалобы и отчёты писали, Худяков успел в наших краях прославиться.
-Ну? – Васька весь вытянулся, поглаживая полевую форму. – И что он за зверь такой был, Худяков ваш?
-Ну, короче, это только между нами, старлей, - крякнул Семёныч, затягиваясь новой сигареткой. – Врачи, они, знаешь, нужны нам тут всем. Они вообще нужны. Да вот только Худяков за две недели столько дров наломал, что впору было лесоповал устраивать из нашей-то скромной дивизии…
Я поначалу думал-то, что только хирурги такими бывают. Этим параноикам дай скальпель в руки, весь мир на лоскутки порежут. А Худяков-то профессии интеллигентной, анестезиолог, человек благородный.
Ну, значит, поработал он дня два. Как раз тогда духи наших почикали, человек пять привезли в полевой госпиталь. Один тяжёлый очень, майор. Умер потом, в Москве, правда. Ну, значит, ведут хирурги операцию, тут, как полагается, канонада иногда за горами, но никто внимания не обращает. Ты, Вась, с месяц повоюешь, расстояние от взрыва до сантиметра определять будешь.
Худяков – не вояка, хоть и военный врач. Ведут-таки хирурги операцию, а Худяков наркоз даёт. Вдруг – э-па! – чуть ближе грохнуло, ну маленько так тряхнуло, ампулы зазвенели. Хирурги только пот вытерли и дальше оперировать. А Худяков… кто б знал, с какой скоростью выскочил из палатки и давай драпать в неизвестном направлении.
Один хирург да я кинулись за ним. Орём – Андрюха, Андрюха, всё в порядке, эге!
А он, даром, что худенький, – чешет к лесам, аж ветер поднимается.
Ну чего делать-то? Хирурги в ауте – чего им делать без анестезиолога? Режут потихоньку, чертыхаются, операцию прерывать нельзя. Анестезистка Верочка мечется – препараты заканчиваются, когда что колоть – никто команды не даёт!
Ну, помчались мы Худякова искать. Мат-перемат, орём-орём. Андрей, млять, куда дристанул? Поковырялись минут пятнадцать, тут я поворачиваюсь – эва! – Худяков-то в кустах сидит. Самые густые кусты выбрал. Глазищи серые сверкают. Губами бормочет что-то.
Сграбастали мы его и поволокли к палатке. С трудом башку включил Андрюха наш – операцию закончили.
Ругал-ругал его наш полкан тогдашний, - хоть бы что. Сложил ручки, ресницами хлопает, бормочет что-то, - мол, так да так, не виноват я. Померещилось. Полкан ему – Худяков, мать твою! Чего рабочее место бросил?!
Духи идут, - Худяков говорит.
-Млять, пусть идут, ты умирай, но приказ выполняй!
Кивнул. Умчался куда-то. До следующего дня его не видели.
-Эк оно как, - Васька стрельнул у Семёныча сигарету и с удовольствием затянулся. – И что ж такого ещё наворотил этот ваш питерец? Они, питерские, все, видать, такие?
-Да не, Вась, есть и нормальные, - Семёныч подлил себе настоечки, выпил, крякнул и аппетитно закусил огурчиком. – Во-на, майор у нас был питерский – человек-человеком, сапёр. Травмировался сильно, в Склиф увезли, теперича к строевой службе не годен.
-А Худяков-то?
-Ну, слушай. Были ещё истории. Как-то пришли хирурги наши оперировать, а у нас такой классный подполковник служил – хирург-руки золотые, Бодрецов. Строгий, но добрый. Над ребятами, как папаша, рыдал, если кого вытащить не удавалось. Значит, приходит Бодрецов к полевому госпиталю, а там Худяков… палатку выкапывает!
-Да ну? Брехня, - Васькины глаза горели в полутьме с невообразимым азартом.
-Да вот те крест, - Семёныч широко перекрестился. – Выкапывает, значит, Худяков палатку. Сбегаются все и зырят на это действо. Только Бодрецов-то и спрашивает – Андрей Владимирович, чем палатка-то вам не угодила?
Худяков, чёрт такой длинный, разворачивается, как волк чеченский, всем корпусом – глаза бегают, как мыши! «Криво стоит», - заявляет.
-И что? Криво стояла?
-Да нет, нормально стояла. Прямёхонько так. Сам в своё время устанавливать помогал. Только Худякову не понравилось. С трудом отволокли его от этой палатки и усадили за наркоз. Сидел, горбился, смотрел в одну точку. Как ребята операцию закончили, так и умчался куда-то наш анестезиолог.
-Ну, дык это ещё ничё так, - Васька небрежно скинул пепел.
-Ничё? Да ты, Вась, не знаешь, что через пару часов началось. Было дело, идёт разработка планов, и тут – прибегает Худяков с автоматом и давай вопить – духи идут, духи идут! Мы – хватаемся за оружие! Худяков берёт калаш и валяй шпиндорить очередями сначала в зелёнку, потом в небо, потом аккурат по нашим ребятам! На землю все попадали да лежали, пока у него патроны не кончились. Потом – по балде его да в палатку. Водкой отпаивали.
Потом было такое ещё дело. Вертушка наша прилетела с продовольствием и медикаментами. Худякова всё утро не видно было, а тут как откуда ни возьмись – чёрт из табакерки! – выскакивает с макаром и давай одиночными пулями по вертушке-то нашей палить.
Мы его за руки-за ноги – отволокли, макар отобрали.
Чего палишь, - спрашиваем.
Трещит, - отвечает. Видишь, как, вертушка ему наша не по тому месту пришлась…
А тут как-то… Сидим мы все, значит. Костёр зажигать нельзя – духи следят за дымом. Едим сухпаёк. Чайком прохладным запиваем. Расслабились все. Уж третий день от духов ни звука. Разведка помалкивает. Радист у аппарата едва не спит. Красота да и только.
И вдруг…
Ба-бах!
Грохот такой, что я чуть в штаны не наложил! Наши повскакивали, все моментом к ружью, кто-то в БТР полез…
Тут – пауза. Тишина. Недоумение – коли духи идут, так погромче должно быть.
Один наш лейтенантик, Максимка, побежал на звук. Орали ему – погоди, погоди, осторожно! Да нет. Побежали за ним. И чего видим-то? Худяков наш в зелёнку на горе гранаты бросает. Одну бросил – далеко, чертяка, кинул. Другую в руке держит. Мы ему – мат-перемат, Андрюха, ты врач, положь гранату!
Нет ведь, хрен собачий, чеку выдернул и кинул! Да кинул-то недалеко. Мы все наземь попадали, землицей нас чуть покропило. Не успел я голову поднять – Худяков за третьей лезет. Тут я к нему – руки вывернул и в штаб.
Сидит там заместитель наш, чокнутый Валерка, как мы его все называли. Строчит чего-то на компьютере.
-Так, мол, и так, - объясняю подполковнику. – Худяков, анестезиолог наш, гранатами бросается!
Валерка-то, не будь чокнутым, как подскочит, как начнёт носиться, ногами топать, предметами кидаться. Материл он Худякова на чём свет стоит, а тот только стоит и ресницами хлопает. Глазищи большие, бегают, руками-то теребит чего-то. Сопатку потирает иногда курносую свою.
Жалко парня мне стало. Видать, не пошла-то ему война, не переварилась. А чего ж мы без анестезиолога? Ну, чокнутый Валерка ногами всё попинал, сказал – ещё что-то такое, млять, тебя, Худяков, опять в Питер, на гражданку! Даром, что ли, элитное военное заведение оканчивал! Дебилом обозвал. Худяков только губами шевелит.
До вечера его не видели, а к вечеру за горами у наших с духами заруба началась. Три часа лохматили друг-друга. В итоге – три легко раненых, один тяжёлый. Готовятся хирурги к операции. Старлей Сашка побежал Худякова искать.
Не идёт, паразит, - докладывает через десять минут. – Не хочет!
Ещё полчаса мы этого анестезиолога звали. Матерился он нам из закрытой палатки. Потом приходит, - злой, как дьявол в аду, глаза злющие, колючие.
-Чего ж его от работы не отстранили? – спросил Васька.
-Ага. Отстранили. Дурень ты, хоть и старлей уже. А наркоз? Я что ль давать должен? Раненый мечется, жар у него. Анестезистка Верочка за руку его держит. Надо должное отдать Худякову – вколол он ему там этой дряни столько, что за две минуты отрубился боец. Худяков сидит, молчит. Аппарат пищит. Верочка работает. Хирурги работают.
-Ну так и чего не так-то, Александр Семёнович? – удивлённо протянул захмелевший Васька.
-Да блин, самый чёрт начался, когда раненого надо было из наркоза выводить. Тут Худяков подхватился и как начни на нас всех орать благим матом, да выражения-то какие пропускал, что и у бывалых уши в трубочку. Верочка плачет. Я – хрясь Худякову по шее. Мигом отрезвило. Сделал, что надо и бегом в свою палатку. До утра спал, как конь, и храпел также.
На следующий день прибегает Верочка в полевой форме, рыдает. Мы ей – чего случилось, Верунь? Она – Худяков обматерил. Мы – да блин, опять на него нелёгкая нашла!
Пошли, значит, к палатке.
Сидит наш Худяков возле рации и с кем-то по длинной волне со Ставрополья ругается.
-Что!? – вопит Худяков. – Кто это?! Что за генерал!? Представляться надо, между прочим!!!
Из рации ему мат. Радист стоит сзади, руками разводит.
Минут десять уже военный анестезиолог генерала материт, - оправдывается радист Костя. – Чего я поделаю? Мне он плюху залепил.
Чего поделать? Не выдержал парень напряжения нашего военного. Ранимый, как барышня, хоть и военный врач. А всё потому, что изначально Валерка чокнутый рапорты его об увольнении из армии не принимал и считал, что прослужит наш дурной Андрюха благополучно. А тут, видишь, тяжеленько приходится. Сколько крепких духом на реабилитацию увозили. А Худяков вообще… не военный, одно название. Врач, может, и ничего, но с огнём играл чокнутый Валерка. Сам псих и психа в дивизию к нам позвал?
Хотя, Вась, тут дело обыкновенное – дали приказ, он и приехал. Хошь – не хошь – приказы выполняешь. Я, вона, тоже не хотел в своё время выполнять, так всё равно на Кунашир уехал служить. Мне потом говорили – что сбежал? Эге, сбежал. Приказ – оно и есть – приказ. Худяков тоже приказ выполнял.
Ну, после того, как Худяков генерала ещё трижды обматерил, мы не выдержали. Смотали этого Худякова, как проволоку, хирург наш ему успокоительное вколол, проспал наш тощий питерец сутки. Когда поднялся, работал, как часы. Да вот только через неделю замена ему пришла – капитан Махров, Геннадий Львович. Парень хоть и немногим старше Худякова, но спокойный и дружелюбный.
-А что с Андрюхой чокнутым? – полюбопытствовал Васька.
-Да вернули его в славный Питер, - с жалостью бросил Семёныч, гася сигарету о камень. – Лечился он там от нервов. Уволили из армии – не годен по состоянию здоровья. Теперь, вроде, на гражданке работает. Ничего, короче, про него не слышно. Хороший он парень, только не для войны. Жаль его. Впрочем, Валерку-то нашего чокнутого тоже разжаловали и отправили, в Читу, от войны подальше. Негоже психам на войне колдыхаться. Тут опасность должна идти не изнутри. Снаружи, вон, видал, сколько дерьма всякого.
-Да уж, - сказал Васька многозначительно, и оба замолчали, поглядывая на почти ночной лес…
PS Я заранее прошу прощения у прототипа главного героя рассказа. Просто хочется, чтобы начальство, а именно - военные чины, - посмотрели на то, как экстремальная ситуация негативно воздействует на человека со слабыми нервами. Заставлять такого человека служить в армии - бесчеловечно. А во время войны такой человек может представлять своеобразную опасность.