Когда деревья стали белыми. 2

Александр Викторович Зайцев
- Сорвался-таки! – одобрительно сказал Зосимыч и вынес из дома свой рюкзак и ружьё. – Сейчас Петруха прискачет и покатим… О! Уже летит.

Из-за соседнего дома довольно споро выскочил снегоход, и сани, зацепленные к нему, лихо занесло на повороте. Подъехав к нам, водитель, одетый в тёплый полушубок, меховые рукавицы и шапку с плотно завязанными под подбородком ушами, остановил машину. Не заглушая двигатель, он перекинул одну ногу через сидение и уселся на нём, как на табуретке.
- Здорово, мужики! – прокричал он в дырку, оставшуюся между шапкой и её завязанными снизу ушами, куда едва помещалось довольно пухлое лицо. Зосимыч махнул в ответ рукой и начал погрузку.

- Здравствуйте, Пётр, – сказал я и улыбнулся его пухлому виду.
- Ну-ну… - не без мстительности ответил возница, перехватив мой оценивающий взгляд, и бросил в ответ свой. – Зосимыч, ты посмотри на своего горойского.
Тот в свете уличного фонаря точно так же, как и при приветствии, махнул рукой, только теперь этот взмах явно означал лёгкую досаду, что-то вроде «Ну что с него взять?», и скрылся в доме.

Когда он появился снова, в руках его было что-то вроде безразмерного тулупа и тяжеленные ватные штаны, подшитые к тому же рыжей медицинской клеёнкой. Сам он уже был точно в таком же тулупе.
- Надевай!
Пришлось подчиниться.

В просторных санях мы уместились довольно легко. Я был усажен на дно саней спереди, Зосимыч устроился на небольшой лавочке сзади. Завязал шапку и надел рукавицы. Я, подозревая неладное и не желая, чтобы старик снова за меня оправдывался, проделал то же самое. Опять взмах рукой, только теперь мы плавно тронулись.

Выбравшись за последние дома, Пётр дал волю снегоходу. Дальнейшее я помню смутно. Ветер ворвался в лёгкие морозным воздухом и перехватил дыхание. Комочки прикатанного на дороге снега летели в лицо, намереваясь выбить глаза, потому голову пришлось опустить чуть ли не до коленей. Лишившись своих основных целей, снег тут же начал искать возможность досадить мне своим присутствием под одеждой. Я рассмеялся: «Ищи, ищи». Но радость была недолгой. Снег быстро нащупал стыки между одёжками и сразу же прорвался под рукавицы, пробуя на свой мороженый зуб ещё и воротник тулупа. Скоро пала и эта крепость. Жгучие куски холода зацарапали шею так, что пришлось снимать рукавицы, чтобы голыми руками попытаться спасти положение. Лучше бы я этого не делал…

О ладонях я уж и не говорю – снег мгновенно набился в рукава по самые локти. За моей спиной раздался резкий свист, и я от неожиданности обронил рукавицы. Они скользнули по борту саней и скрылись в белой пурге, летящей из-под полозьев. Возница, не оглядываясь, остановился. Затем слез со снегохода и подошёл к нам.
- Ну? – весело спросил он.
- О… - простонал я в ответ и стал выбираться из саней, чтобы привести себя в порядок.

Пока я вытряхивал снег и снова застёгивался, теперь уже на все пуговицы, а Зосимыч внимательно осматривал меня и помогал застегнуться, Пётр нашёл и принёс мои рукавицы.

- Надо поторапливаться, – сказал Зосимыч.
- Не вопрос, – ответил возница и улыбнулся мне. Лицо его было красным, как свёкла. А я-то грешным делом думал, что ему в лицо снег не летит.
Тронулись. Несмотря на то, что голову снова пришлось загибать почти до коленей, на этот раз снег и ветер бушевали где-то снаружи. Впрочем, довольно скоро мы свернули с накатанной дороги. Перед тем, как выехать в цело, Пётр остановился.

Зосимыч перебрался за сани, встав на выставляющиеся полозья, а я пересел на его место.
- Может, его поставить? – неуверенно спросил Пётр, обернувшись на сиденья и махнув в мою сторону.
- Пусть сначала из саней не выпадет. Он первый раз, – ответил Зосимыч. – А на обратной дороге посмотрим...

Мне, честно сказать, стало немного стыдно, что меня здесь ни во что не ставят, и считают, что от старика толку будет больше. Я немного обиделся. И зря…

Ехали мы теперь медленнее, но лучше от этого не стало. Снега было ещё мало, он был рыхлый, и снегоход проваливался почти до земли, а сани подпрыгивали на каждой кочке так, что толчки жёсткой лавкой в мягкое место были довольно ощутимы. Зосимыч же мог спокойно гасить их ногами. А уж когда сани налетали на кочку одним полозом… Тут уж, действительно, не вылететь бы из саней – так их кренило на бок. А старик опять же мог просто соскочить, что он и спокойно сделал, когда мы перевернулись первый раз.

Как мы перевернулись, я не успел и заметить. Видел только, что снегоход здорово подпрыгнул, а уж как он приземлялся, рассмотреть не успел: меня вдруг поволокло куда-то вбок и стало темно. Лицо мгновенно стало мокрым. «Кровь» подумал я первым делом. Правда, после того, как Зосимыч с Петром перевернули сани на полозья и достали меня, барахтающегося в снегу, из-под рюкзаков и ружей, оказалось, что это был растаявший на лице снег.

- А ты говоришь на полозья его ставить, – сказал Зосимыч Петру. – Он в санях-то сидит, как истукан, вместо того, чтобы наваливаться на поднявшуюся сторону.
- Так я ведь в первый раз, – стал, было, оправдываться я, потому что, несмотря на недетский возраст, обидно было до слёз, но старик перебил меня:
- Да никто, Слава, тебя не винит. Все через это прошли, и то до сих пор случается.
- Снегоход – штука опасная, – поддакнул Пётр. – Потому привыкай. Придёт и твоя очередь за санями ездить.

И вот - снова завывание снегохода и  мягкие хлопья снега, летящие в лицо. На краю поля Пётр сбросил скорость, и Зосимыч, наклонившись ко мне, сказал:
- Вот теперь, Слава, держись! И смотри за ветками, чтобы без глаз не остаться.

Аккуратно перевалив борозду на краю поля, мы въехали на лесную дорогу. И если на поле уже начинал брезжить рассвет, то здесь, в лесу, ещё стояла глухая ночь. Фара снегохода выхватывала причудливые сугробы, повисшие на ветвях огромных елей, уходящих макушками своими в черноту неба, от чего мне вдруг стало казаться, что ели эти, обложенные со всех сторон белыми подушками, начинаются вот здесь, на земле, и больше уже нигде не заканчиваются. Снег на дороге казался ровным, как скатерть, только ехать по нему было одно мученье. Скрытые под ним колеи были бы не проезжими, если бы ещё первые морозы не сковали льдом лужи. Лёд под санями угрожающе хрустел, и я даже оглянулся посмотреть, не выступает ли после саней вода. Воды не было, но когда я снова повернулся вперёд, оказалось, что я не только сижу по пояс в сугробе, но и сам больше напоминаю ель - столько на мне было снега. Пётр остановился и подошёл к нам.

- Вот старый жук, - весело сказал он, - успел соскочить…
Я вылез из саней и увидел, что Зосимыч стоит метрах в десяти сзади и тоже смеётся.
- С боевым крещением, Слава! – сказал он, подходя. – Что делать: любишь кататься, люби и саночки возить. У тебя, брат, в санях шансов не было. Петя тряхнул висляк и проскочил под ним до того, как сошёл снег. Я успел спрыгнуть, ну а тем, кто в санях, всё и достаётся...

За разговорами мы опять разгрузили сани и выгребли из них большой снег. Пётр пожертвовал мне на лавку свой тулуп, скрутив его так, что, пожалуй, ни одна снежинка не смогла бы пробраться в его мягкое нутро.
- Мне и так уже жарко, – объявил он, оставшись в добротном зимнем костюме.

На остаток дороги ушёл ещё добрый час. Ехали большим лесом, делянками, снова лесом и опять делянками. Я уже вполне лихо наваливался на борта саней, чтобы они не переворачивались, даже научился делать это заблаговременно, уже по своему опыту догадываясь, куда они сейчас станут крениться. Ловко пригибался от нависающих над самой головой ветвей, оставляя весь их снег Зосимычу, которому приходилось или отводить ветви рукой или соскакивать, когда они оказывались слишком толстыми. Но лесная дорога всё не думала кончаться, уводя нас всё дальше в глухомань. И когда я уже начал подозревать, что мы заблудились, снегоход выскочил на небольшое поле и остановился.

- Поле… – сказал я.
- Мы уже минут десять этим полем едем, – отозвался Пётр и стал откручивать пробку бака. – Я даже помню, когда его ещё сеяли.
Пользуясь очередной остановкой, я вылез размять затёкшие ноги и оглянулся. Нет, выехали мы из молодого березняка лет, наверное, под тридцать, уже рванувшего высоко вверх.
- Заросло оно так, Славка, без человеческого труда, без пользы. Вот уж и лес на нём поднялся, – вздохнул Зосимыч. – Ну, что, доставай имущество! Станция «Вылезай». Приехали.

Пока я разгружал сани, Зосимыч и Пётр обсудили время и место завтрашней встречи, после чего Пётр развернулся и уехал своим следом. Шум снегохода быстро стих, растворившись среди деревьев и снега,  и мы остались в предрассветном поле одни.
- Ну, вот тут и поохотимся, – сказал Зосимыч, доставая из своего рюкзака патронташ и протягивая мне. – На, бери.
- Так у меня свой полон троечки. Самая заячья дробь.
- Сегодня, Слава, зайцы у нас будут с рогами. А пуль у тебя нет. Держи, говорю!
- Лоси что ли? – не поверил я своим ушам.

Я уже несколько лет просился к старику на лосиную охоту, но не загоном, а с собаками, и всё время не случалось. И тут - на тебе! Вот уж, действительно, сюрприз. – А где же собаки? – спросил я удивлённо.
- Я за неё, – с готовностью отозвался Зосимыч. – Будем охотиться без собак. С подхода.
- А что не сказал, чтобы я свои пули взял? – я всё ещё продолжал поражаться стариковской скрытности.
- Чтобы не догадалась… - невнятно пробормотал Зосимыч, занятый своими делами.

Он достал из рюкзака огромный мешок и велел складывать туда ватные штаны и тулупы. Плотно завязав, старик поставил его прямо посреди поля, и, надев рюкзак и ружьё, скомандовал:
- Пошли!

Мы тронулись. Я шёл впереди, бороздя тропу в небольшом, но уже тяжёлом для ходьбы снеге, а Зосимыч по праву пожилого шёл сзади, проторенным мной путём и задавал ориентиры.
- Так, Слава, пока идём во-о-он на ту сосенку, что выше берёз, – скомандовал он, и мы начали пересекать поле, которое я принял за лес.

Пройдя его, а затем ещё небольшой перелесок, мы выбрались на огромную луговину, кое-где поросшую мелким кустарником. Не знаю, сколько в ней было гектар, но для того, чтобы её перейти, требовалось прошагать добрый километр, чтобы сначала спуститься в небольшой, но затяжной овражек, шириной тоже не меньше километра, а потом, поднявшись, пройти ещё пару до поросли старых, но едва заметных с такого расстояния, берёз. А уж от них до кромки большого леса было совсем рукой подать. Так мне казалось отсюда. Влево и вправо края луговины не просматривались вообще. Возможно, сказывалось то, что земля круглая. Хотя я и понимал, что такие безлесые расстояния  у нас невозможны, но никак не мог отделаться от этого ощущения. Я остановился, поражённый простором.

- Уф… привал, – пробормотал Зосимыч за спиной, и стало слышно, как он снимает рюкзак.
Я повернулся спиной к простору и помог ему освободиться от груза. Старик тут же уселся на свою поклажу, и, расстегнув телогрей, принялся шарить по карманам портсигар. Пока старик доставал из своего раритета сигарету, я так внимательно смотрел на портсигар, что Зосимыч не удержался и, прикурив, рассказал его историю.

Продолжение:
http://proza.ru/2015/09/08/1483