ГЛАВА 29
КУДА ГЛАЗА ГЛЯДЯТ
Курилов, как уже понял читатель, относился к образованию очень серьезно еще со студенческих лет. Тем более в это время, когда у него день ото дня подрастали парни. Потому все, происходящее в этой области, не могло оставлять его равно-
душным.
Новые стандарты, которые вводятся в сфере образования, нельзя назвать иначе, чем стандарты невежества. И это притом, что раньше в стране была лучшая система образования — социальная, общественная, творческая. А на что она, во многом, похожа сейчас?— На сферу услуг, где один принцип — «ты мне, я тебе», а точнее — сколько ты мне, столько и я тебе. Вот и берут для вопросов по ЕГЭ те, кто их готовит, все, что под руку попадет, не задумываясь; нехотя бормочут свои уроки и лекции получающие низкую зарплату учителя и преподаватели. А административные работники не могут, как говорится, свободно вздохнуть от постоянной отчетности, вместо реальной работы по улучшению качества обучения. И все вместе смотрят на учеников и студентов, прежде всего, как на источник финансирования. Так и идет из года в год деградация людей, да и может ли быть по-другому, если наблюдается процветание безграмотности и падение нравов.
Курилов считал, что образование должно быть не для избранных, а для всех. Он знал, что к этому стремились все мыслящие и неравнодушные люди XIX и XX веков, так были воспитаны все в советское время.
Теперь же некоторые «специалисты» пытаются внушить — русская культура необязательна. А ведь если отнять ее и традиции от народа, что от него тогда останется, во что он превратиться?
Должны ли мы становиться Иванами беспамятными, вернее имеющими «болонскую» память, то есть память на отдельные слова и термины, используемые в обиходе торговцами и чернорабочими, смысла же всего непонимающими? Если да, то мы легко впишемся в модель, проектируемую кое-кем из мечтателей по поводу наших ресурсов…
Курилов понимал, что высшее образование, которое как бы стало всеобщим, лишь считанным выпускникам дает возможность работы по специальности. Остальные же подаются в торговлю, в офисные клерки, порою просто помогая своим хозяевам делать деньги из воздуха.
Как-то несколько раз пытался Андрей рассказывать современным молодым о своей студенческой поре — об аккуратном посещении занятий, о самостоятельной работе в читальном зале институтской библиотеки, о занятиях спортом. Так они — «жертвы болонского процесса», как называет их знакомый доцент-патриот Язвишин с медико-физкультурного факультета,— ухмыляются: «Гони, гони, типа, пургу, пре-под!..»
А ведь еще всего семнадцать лет тому назад Курилов и помыслить не мог, что все так будет, станет диаметрально противоположным тому, что было. Сейчас, когда он думал об этом, в душе рождалось ностальгическое чувство по прошлым временам, когда и образование было другим, и патриотизм был, когда не боялись открыто признаваться в любви к своей стране, когда не считалось зазорным стыдиться за что-то в ее прошлом — а это тоже ведь признак любви,— не бу-дут же родители меньше любить своего ребенка, если он споткнется на жизненном пути.
Если уж говорить о патриотизме, то следует вспомнить и американский период в жизни Курилова. Да, был такой виток в его судьбе, виток спирали, выведший Андрея на более высокий уровень гражданственности, но… через бегство и последующее возвращение. Как это часто бывает,— к «плюсу» через «минус».
В 98-м, когда случился дефолт, Куриловы были полностью разорены — сгорели накопления в банке, остался, как говорится, «пшик», и нужно было все начинать сначала. Разуверился Андрей тогда во всем и, прежде всего, в стране, в государстве. Так разуверился, что хотелось уехать, куда глаза глядят.
Тяжко было Курилову в то время, лица на нем не было. Же-на, которая была в курсе всех дел, с вопросами к нему не приставала, чувствовала, что мужу сейчас не до разговоров.
Однажды Андрей пришел с твердо сдвинутыми над переносицей бровями и металлическим блеском в глазах.
Юля знала — принял какое-то решение.
— Что-то определилось?— задала она наводящий вопрос.
— Что может определиться? Определился пока что кризис, и то, что мы окончательно разорены. Арендаторов нет, рынок услуг сократился в разы. Кредит сейчас брать нельзя, неизвестно каким боком все повернется и сколько придется отдавать…
— Андрей, скажи, что ты решил?— прямо спросила Юля.
— Нужно уезжать…
— Уезжать?! Куда?
— Думаю, в Америку.
— Кто нас там ждет, Андрей?
— А что нас здесь ждет?
— У нас ведь дети… Юрочке еще и пяти нет, а Володе — восемь. Нет, я себе этого просто не представляю!
— Юля, успокойся. Хуже, чем сейчас здесь, там не будет. Зато у них есть работающие программы: социальные и для начала предпринимательской деятельности. Развернемся, ты же меня знаешь!..
— Ой, Андрей, страшно…
— Не бойся, все будет хорошо.
— Я больше боюсь не за нас с тобой, а за детей! Ведь, кроме всего прочего, они будут оторваны от родных корней, от нашего всего!..
— Все зависит от воспитания. Если мы будем говорить дома по-русски, прививать им любовь к русской культуре, и не просто прививать, а обучать, то они вырастут глубоко русскими людьми, несмотря на то, что жили в Америке.
© Шафран Яков Наумович, 2015