Апрель выдался теплым и дождливым. Земля, напоенная влагой, щедро делилась ею с небом, а небо благодарно возвращало ее дождем и туманами. Поздним вечером Нина, студентка второго курса вечернего института, возвращалась на электричке домой. Она вышла на станции небольшого городка и остановилась, высматривая какого-нибудь в попутчики пройти через парк, но те несколько человек, что приехали с ней, быстро разошлись в разные стороны, и теперь она стояла на платформе, в нерешительности переминалась с ноги на ногу и с досадой думала: «Зачем он мне только сказал об этом! Ходила же я раньше одна и все нормально было. Вот что теперь делать?»
«Он» — это папа Нины, капитан милиции. По возрасту он должен был бы пребывать в более высоком чине, но папа был запойным, и по этой причине дистанция между выслугой лет и присвоением очередного воинского звания непропорционально возрастала, что еще больше вводило его в дисгармонию с действительностью и увеличивало тягу к алкоголю.
Одиннадцать лет назад в их семье случилось горе. В подъезде пятиэтажки ограбили и убили маму Нины. Преступника не нашли. Папа запил по-русски сильно и безудержно. Если бы не товарищи по работе, его бы уволили. Но товарищи заступились, и начальство сжалилось. Папа мог держаться месяц, два, иногда полгода, но однажды обязательно наступал день икс — и он уходил в недельный запой.
Сегодня папа был на дежурстве. Он позвонил Нине, когда она подъезжала к станции, и командным голосом приказал: «Нинка, жди меня на платформе и никуда не ходи! В нашем районе появился грабитель. Кастетом сбивает с ног женщин и грабит. Я заеду за тобой минут через двадцать-тридцать или раньше. Поняла?»
Дорога от станции до дома занимала семь минут. Она проходила через аллею в старом парке. Нина зябко ежилась и раздумывала, что делать. Стоять одной полчаса на продуваемой всеми ветрами платформе — та еще перспектива. И есть хочется зверски, как назло! Она посмотрела на часы: 23:20. «В конце-то концов, хожу же я уже два года через эту аллею — и ничего не случается», — подбодрила она себя и еще раз внимательно вгляделась в тускло освещенную даль.
Свет фонарей застревал в тумане. Стволы и кроны деревьев растворялись во влажном мареве, и казалось, что дорога ведет в никуда. Вблизи — ни души. Стал накрапывать мелкий дождь, и Нина решилась: переложила газовый баллончик из сумки в карман куртки, накинула капюшон и двинулась вперед.
Она вступила на аллею и сразу почувствовала, как страх разрастается в ней мохнатым чудищем из детских кошмаров. Если бы отец не сказал о грабителе, она бы нисколько не боялась. Шла бы сейчас по парку и наслаждалась его безлюдной тишиной, обволакивающим туманом и даже этим моросящим дождем. Но папа сказал про грабителя — и было страшно. Зря она пошла! Вокруг никого. Как будто она одна в целом свете.
Сердце тревожно стучало барабанной дробью и по-заячьи замирало, когда она с опаской оглядывалась назад. Слух обострился. Она шла быстро, очень быстро, так, что еще чуть-чуть, и припустилась бы бежать, но она все-таки шла, потому что даже себе не хотела признаваться, что боится. Она вся превратилась в натянутую струну. Тронь ее - и зазвенит криком на весь парк. Ох, зря она все же пошла! Зря…
Впереди из тумана вырисовался силуэт человека и было непонятно: идет он навстречу ей или она, шагая с бешеной скоростью, догоняет его. Нина оглянулась — пройдено почти полпути. Случись что — и непонятно, куда бежать: назад, к пустой платформе, или вперед, к безлюдной ночной улице.
Вдруг оголенными нервами Нина ощутила движение сзади. Где-то недалеко хрустнула ветка, послышались шаги и мужские голоса. Резко обернувшись, она увидела, как метрах в пятидесяти из глубины парка вышли двое парней и двинулись к ней. Холодный пот прошиб ее.
— Эй, девушка! Куда спешишь? Иди к нам! — крикнул один из них. Следом раздался громкий свист и гогот.
«Это как в кино! Такое не может быть со мной!» — мелькнуло в голове, и в тот же миг, набрав в легкие воздух, она изо всех сил припустила в сторону силуэта, видневшегося впереди. Она летела со всей возможной скоростью, пока не настигла незнакомца и не уперлась в его спину, как спринтер в финишную ленточку.
— Умоляю вас, помогите! — в изнеможении вцепилась она в его руку, как в спасательный круг. Ноги подкашивались.
— А что случилось? — незнакомец недоуменно уставился на запыхавшуюся, клещом повисшую на нем Нину. От чуть замедлил шаг, оглянулся и, как ни в чем не бывало, спокойно продолжил путь.
— Там… видите… двое? Они… ко мне… пристают! — выдавливала из себя Нина. Сердце колотилось в горле. Оно бы и выскочило, если бы не ком, который стоял там же и преграждал путь.
— Вы что, хотите, чтобы я проводил вас? — удивился незнакомец.
— Да! Пожалуйста! Спасибо! Большое, огромное спасибо! — горячо закивала она.
— Ладно, — пожал он плечами.
Держа под руку этого невозмутимого, долговязого парня и подстраиваясь под его шаг, Нина чувствовала, как страх постепенно уходит. Она обернулась и увидела, что те двое парней отстали и направились в противоположную сторону. Вот же она дуреха! Как неловко получилось! Правильно говорят: у страха глаза велики.
— Ой, как глупо вышло! - смутилась она, чуть отстранившись от незнакомца. - Извините, я, кажется, напрасно вас побеспокоила. Те парни пошли к станции, представляете!
Незнакомец снисходительно хмыкнул. «Надо же, какой непроницаемый! Ни одной эмоции не выкажет. А я еще прилипла к нему, как банный лист!» Нина раздумывала, как бы поудобнее отпустить его руку, чтобы не обидеть.
— Знаете, это меня папа так напугал! — нарочито весело сказала она, высвободила руку, чтобы поправить капюшон и заодно рассмотрела незнакомца: черная вязаная шапка, черная куртка, темно-синие джинсы и никаких особых примет. Возраст? Ну ровесник или чуть старше ее. Девятнадцать? Двадцать два? Весь скованный, напряженный. Вот только глаза странные – бегают, мечутся. Как будто он боится ее или сильно смущается.
Впереди показались желтые огни домов. Страх сменился радостным возбуждением и Нине захотелось как-то оправдаться за свое нелепое поведение.
— Мой папа работает в милиции, - начала она, - и сегодня им поступила сводка, что в районе появился грабитель, который нападает на женщин, сбивает их с ног кастетом и грабит. Представляете, ужас какой?
Парень недоверчиво скосил на нее глаза и ухмыльнулся.
— Ну вот, — продолжила Нина, — я ехала в электричке, и он мне позвонил. Сказал, чтобы я ждала его на платформе и никуда не шла. А на платформе-то так поздно тоже никого нет! И тоже страшно! Да еще тут дождь начался. И есть охота, аж живот сводит! Вот я и решила: какая разница, на платформе я буду стоять одна или домой пойду одна. В конце концов, я же часто поздно возвращаюсь после лекций, и ничего не случается! В общем, нашла я в сумке газовый баллончик, зажала его в руке и пошла через парк.
Нина рассмеялась, вспомнив, как тряслась от страха и еле сдерживалась, чтобы не побежать по аллее со все х ног.
— Ох, скажу я вам, и страху я натерпелась! Особенно когда эти двое вышли из леса и стали свистеть и улюлюкать. Если бы не вы, они бы точно догнали меня и еще неизвестно, что сделали бы! — Она посмотрела на парня и увидела, как на его отстраненном лице рождается смущенная улыбка.
Какой он милый с улыбкой! В душе росла благодарность к этому необщительному незнакомцу. Захотелось расшевелить его, заставить улыбнуться еще разочек. Ну не может молодой человек быть таким бирюком! С чего? Она встала лицом к парню и, как в детстве, шагая пятками вперед, радостно затараторила, глядя ему в глаза:
— Нет, ну правда - вы мой спаситель! Если бы не вы, я бы умерла от страха и вообще неизвестно, что со мной было бы! А я-то?! Я вообще такой трусихой оказалась! Про все забыла: и про газовый баллончик в кармане, и про самооборону — нам ее в универе преподают. Все вылетело из головы! Представляете, как я испугалась?
Она рассмеялась и тут же, не увидев скользкой жижи под ногами, почувствовала, как ноги разъезжаются в стороны и с испуганным «ой!» снова вцепилась в парня. Он подхватил ее и ловким рывком вытащил из лужи, больно припечатав ее лоб к жесткой пуговице на своей куртке.
— Спасибо! — Нина потерла лоб и смущенно отстранилась. — Вечно со мной что-нибудь приключается! Папа говорит, что за мной глаз да глаз нужен.
Она начала оправлять куртку, смахнула грязь с джинсов и спохватилась:
— Ой, а где моя сумка?
— Вот. — В руках незнакомца, как кролик из шапки фокусника, возникла сумка. Мокрая и грязная. - Она упала в лужу, когда вы падали.
— Ну вот! — расстроилась Нина, оглядывая мокрый дерматиновый мешок.
— Давайте я понесу, а то вы испачкаетесь об нее, - несмело предложил парень и, продолжая разговор, поинтересовался: — А где вы учитесь?
Нина по-женски отметила робкий, заинтересованный взгляд и вежливые, стеснительные нотки в голосе. Ну наконец-то он хоть чуть-чуть высунулся из своего панциря!
— В юридическом, - ответила она. - Буду следователем.
— Ясно, — голос парня потух, и он закрылся, как улитка.
Нина остановилась, снова встала поперек его пути и серьезно сказала:
— Знаете, я хочу, чтобы вы знали одну вещь. Я ведь на самом деле до смерти испугалась. - Она уткнулась взглядом в черную пуговицу на его куртке и тихо продолжила - Одиннадцать лет назад ограбили и убили мою маму. Ее убили в подъезде накануне моего дня рождения. Она возвращалась домой с продуктами и подарком для меня. Я мечтала о Барби и знаю, что мама купила ее. Когда маму нашли соседи, ни сумки, ни продуктов, ни куклы не было. Была только мама, истекшая кровью. Она не дошла до квартиры всего один пролет. Каких-то двенадцать ступенек – и она была бы жива. Чуть-чуть не успела… А я вот до сих пор думаю, слышали ли мамин крик соседи и какому ребенку досталась моя Барби? Каким он вырос, этот ребенок с моей куклой? Как вы думаете?
Незнакомец неуверенно пожал плечам. Нина, не дождавшись ответа, взяла его за пуговицу и, теребя ее, то вдавливая в грудь незнакомца, то притягивая к себе, сказала:
— А я вот хочу верить, что та девочка с моей Барби выросла хорошей назло всему, что ее окружало. Потому что добро рождается не только от добра, но и из-за протеста злу.
Она замолчала, убрала руку от пуговицы и посмотрела с улыбкой: «Ну вот видите, теперь я чуть не открутила вам пуговицу! Говорю ж, за мной глаз да глаз нужен.» Она развернулась и пошла вперед. Незнакомец пошел рядом.
— А кукол я с тех пор не люблю. У них мертвые глаза, и они равнодушно смотрят на то, что происходит вокруг, - сказала она и взяла его под руку, спросив: – Можно? А то я снова шлепнусь!
Он согласно кивнул.
—Вот многие говорят, что на зло надо отвечать злом, а на добро - добром. А я так не думаю. Я думаю, что только добро и способно пробудить в человеке совесть. Совесть ведь она только в хороших людях живет. А вы как думаете?
— Я думаю, что из вас хороший адвокат получился бы. Зря вы на следователя пошли, — улыбнулся парень.
Нина рассмеялась:
— Не вы первый, кто так говорит! Папа вообще считает, что эта профессия не для меня, потому что я наивная идеалистка и меня каждый дурак вокруг пальца обведет.
Они вышли из аллеи, и Нина вдруг вспомнила:
— Ой, мне ведь надо было папе позвонить! — она потянулась к сумке, которую он держал в руках, и опустила руку. — Ох, кажется, уже поздно! — сказала она, увидев приближающийся милицейский уазик. — Сейчас мне влетит!
Уазик резко затормозил, из него выскочил плотный, коренастый мужчина и решительным квадратом грозно приблизился к ним.
— Пап, привет! А меня вот… — она запнулась и вопросительно посмотрела на незнакомца.
— Володя, — подсказал он ей.
— Папа, а меня вот Володя проводил! Извини, мы заболтались, и я забыла тебе позвонить!
Отец внимательным милицейским взглядом вперился в лицо незнакомца, оценивающе скользнул по фигуре, заметил в руке сумку дочери. Желваки яростно перекатывались по лицу. Нехороший знак. Папа был зол, и Нина заюлила:
— Папочка, ну пожалуйста, не сердись, что я не дождалась тебя! Я больше не буду! Честное слово! Я и сама испугалась, когда мне навстречу двое парней вышли. Я кинулась к Володе, и он помог мне, проводил меня! Видишь, вот она я, живая и невредимая!
Она развела руки в стороны и радостно улыбнулась, предъявляя себя в качестве живого свидетельства, но отец отстранил ее объятия и рявкнул, нарочито грубо подталкивая в спину: «Ну-ка, марш в машину!»
- Вот, - Володя протянул Нине сумку.
- Спасибо! - Она взяла сумку, дружески махнула рукой и послушно побежала к уазику.
Володя замер перед Нининым отцом, как кролик перед удавом: не отводил глаз и не двигался. Отец буравил его тяжелым взглядом. Наконец, пристально глядя парню в глаза и весомо отделяя одно слово от другого, он с усилием произнес:
— Ну что ж… спасибо…Владимир… что проводил.
Нина наблюдала эту сцену из машины и испытывала мучительную неловкость за отца. Зачем он такой строгий? Как будто перед ним преступник! Парень итак не из самых открытых людей. Жалко его. Она дождалась, когда отец сядет за руль, быстро выскочила из машины, подбежала к Володе и порывисто чмокнула в щеку:
— Спасибо еще раз, Володя!
— Нинка! — услышала она отцовский окрик.
— Да бегу я, пап, бегу!
Она вернулась в машину, махнула на прощанье рукой и громко захлопнула зеленую железную дверь.
Старый уазик резко дернулся и уехал, оставив после себя клубы сизого вонючего дыма, а Володя неподвижно стоял, удивленно смотрел вслед милицейской машине и рукой держал на своей щеке Нинин поцелуй. Его долговязая фигура была хорошо видна на границе темной аллеи и света жилых домов. «Пойду-ка я лучше спать!» — решил Володя и отправился домой.
***
Он открыл дверь коммуналки и с порога услышал пьяные вопли соседей. Нюрка, как всегда, задирала мужа. В последнее время у нее по пьяни совсем срывало крышу. Муж Серега терпел ее выкрутасы недолго, давал ей в репу, Нюрка с первого тычка валилась на раздолбанный диван и храпела там до утра под пьяные бредни приятелей. Их дети, пятилетняя Юлька и семилетняя Дашка, спали на матрасе в соседней комнате, не обращая на привычный шум никакого внимания. Соседи увидели, как Володя проходил мимо, и позвали:
— Эй, детдомовец, иди сюда, выпей с нами!
— Я спать, — отрезал Володя и услышал вслед:
— Дикий он, угрюмый! Такой и прирезать может!
Он прошел в свою комнату, стряхнул мокрую от дождя куртку, повесил ее на гвоздь в стене, вытащил из кармана кастет и спрятал под подушку — с такими соседями эта штука может в любой момент пригодиться. Открыл окно и недолго постоял, разглядывая, как мимо луны величественно проплывают облака, ненадолго заслоняя ее свет. А вот налетит ветер, разнесет их в пух и прах и останется от них только пшик. А луна будет также светить. Хорошо быть луной. Или все-таки лучше быть облаками? Вон как они дружной толпой громоздятся! А луна все время одна да одна. Толку-то, что вечная? Вот и пойми, что лучше.
Володя закрыл окно, разделся и лег на старую продавленную койку. С кухни доносились пьяные вопли, а на душе было непривычно хорошо. «Если устроюсь на работу, куплю Дашке и Юльке Барби – пусть порадуются, а то ничего хорошего в жизни не видели». Он вспомнил как много лет назад, когда он пятилетним мальчиком только прибыл в интернат, Витек-Верзила оторвал у его любимого медведя лапы и выкинул их в окно, наслаждаясь громким Володиным ревом. «И ничего у кукол не мертвые глаза!» - подумал Володя, засыпая. Мишка смотрел на него тогда такими глазами! Такими глазами…
***
Отец Нины всю дорогу ругал ее за непослушание:
— Ты, дура, даже не представляешь, на что могла нарваться! Ты разве не понимаешь, что кастетом не только изуродовать, но и убить можно? Я же русским языком сказал ждать меня на платформе!
— Ну пааап, ну не нарвалась же! Ну все хорошо же! Ну прости меня!
Нинка дурашливо ткнулась головой в его грудь. Знает, зараза, как растопить сердце отца!
Доставив дочку домой, он незаметно вытащил в коридоре заначку — чекушку водки, воровато сунул ее за пазуху и прошел на кухню. Достал кружку, вылил в нее всю водку и, стоя, жадно, не закусывая, выпил до дна, выдохнув в рукав служебной куртки. Закрыл глаза, подождал, когда тепло разольется по телу и снимет напряжение. Открыл окно и закурил, аккуратно выдувая дым на улицу. Нинка не курила и не любила сигаретный запах. Он курил и задумчиво смотрел на тусклые окна соседней пятиэтажки. Сколько разных людей и судеб скрываются, как в убежище, за этими окнами. Вот и он стоит за своим окном со своей нескладной судьбой.
Он достал из нагрудного кармана сложенный вчетверо лист бумаги, вгляделся напоследок в фоторобот и со словами «Ну, дай бог тебе, парень!» поджег угол листа и бросил его догорать в раковину. Докурив сигарету, он выдохнул последний дым в окно, старательно помахал руками, чтобы лучше развеять его, и закрыл окно.
На дежурство он не вернулся. Вместо этого открыл холодильник, достал гречку с котлетами и поставил разогреваться на плиту. Нинка всегда голодная. Эх, молодость… Сейчас наестся до отвала и ляжет довольная спать. А он поставит перед собой портрет жены и, никуда не спеша и ни от кого не прячась, выпьет еще одну заначку и все расскажет жене. Она все поймет и ругаться не будет.
Он выпьет и расскажет ей, как перепугался, когда приехал на станцию и не увидел там Нинку. Как выскочил из машины и побежал искать ее. Поскользнулся на жидкой земле и выронил в лужу телефон. А телефон, эта старая кнопочная рухлядь, развалился, намок и перестал работать.
Он расскажет жене, как от ужаса, что с Нинкой может что-то случиться, покрылся холодным липким потом и помчался на уазике к выходу из парка, понимая, что по времени Нинка должна приближаться к нему. Как он наконец увидел ее улыбающейся и невредимой и от счастья у него ослабли ноги. А потом — этот парень.
«Наташ, — скажет он своей жене, — я сегодня отпустил преступника. Почти такого же, как тот, который убил тебя. Знаешь, я готов был прибить его на месте, но даже не заломил ему руки. Не смог на глазах у Нинки. Она сказала, что он спас ее, и столько благодарности было у нее в глазах! Она ничего не поняла, Наташ, и верила, что он хороший, понимаешь?
А потом я увидел глаза этого парня. Помнишь, мы как-то ездили в отпуск на Алтай и там в лесу нашли подросшего щенка, и всё никак не могли понять: то ли волчонок он, то ли собака? Помнишь? Дохлый такой был, одичавший… Рычал, хребет костлявый выпячивал, зубы скалил, а у самого в глазах дикий страх и одиночество. Ты тогда сказала: «Бедняжка, и боится нас, и к нам хочет». И протянула к нему руки, попросила довериться. И он опасливо, поджав хвост, бочком, пошел к тебе. Мы его леснику потом отдали. Не волком он оказался. Собакой, которую выбросили щенком.
Вот и пацан этот такой же — с такими же глазами. Нет в нем волчьей злости. Смотрю на него и того щенка вспоминаю, как ты руки ему протягиваешь. К тому же в руках у него – Нинкина сумка. Значит не обидел, проводил ее. Вот и отпустил я его, Наташ. Дал шанс. Он понял это – я видел. Дурак я, наверное, стал, да? На пенсию мне пора. А дочка у нас с тобой хорошая растет: наивная и добрая. Такая же, как ты. Какой из нее следователь выйдет? Смех один, Наташ! Не для нашего времени она».
Вот так поговорит он с женой, неуклюже погладит портрет широкой ладонью, смахнет пьяную слезу и ляжет спать. А завтра, может, съездит на могилку. Так хорошо ему там, рядом с ней. Покойно… Только б не дождило. Он глянул в окно. Высоко в небе, пробираясь сквозь тучи и туман, ярко светила вечная луна, предвещая хороший день.