Книга 1, гл. 26, Не за семью замками, или Дина и б

Жеглова Людмила Петровна
    Прочитав эти две строчки: "Всё летит к чёрту! Я что-то не так сделал и что-то не учёл!" – Фаун сразу понял, что это не дневник его матери, а дневник Арена.

    Он остановился. Может ли он продолжать читать дальше? Это чужой дневник, пусть даже дневник Арена, но это неэтично! И он уже сделал движение, намереваясь положить дневник на место, как что-то заставило его остановиться, и это была внезапно возникшая мысль: что если в дневнике он найдёт какие-нибудь подробности о своих родителях?

   Он открыл дневник и стал читать.

    Всего год прошёл с того момента, как я стал двадцатилетним красивым человеком. Для меня началась новая жизнь. Я строил грандиозные планы и был счастлив.
    Я женился на молодой красивой девушке. Мечтал иметь много детей. На работе тоже складывалось всё хорошо, я был в центре внимания коллег и общественности.

    Но уже через месяц после моей женитьбы всё изменилось. Я вдруг заметил, что начинаю быстро стареть.

    Вначале покрылись сединой виски, появились морщины под глазами и около рта. Через некоторое время я обнаружил, что стал плохо видеть. Некоторые буквы, читаемого мной текста сливались, мне приходилось дважды перечитывать слова, которые становились непонятными по смыслу. Вскоре я обнаружил, что и слышать я стал хуже. Я старел! Притом старел с поразительной быстротой.

    Это открытие привело меня в ужас! Что-то пошло не так! Но что?

    Я стал думать. В глубине души ответ был ясен, но я не желал его принимать и с ним соглашаться – мой организм по-прежнему оставался таким, как был. Это был, всё тот же организм семидесятилетнего старика. Я изменился только внешне, но внутри я оставался прежним семидесятилетним стариком. И мой организм с бешеным устремлением начал приводить мою внешность в соответствие моему возрасту.
 
    Против природы не попрёшь, как говорится! Я попробовал этому сопротивляться, стараясь прекратить старение. Испробовал на себе все новейшие достижения медицины и косметологии. Но всё безрезультатно. На какой-то совсем незначительный срок они давали обнадёживающий эффект, но по истечению его старение надвигалось с ещё большей силой. И поняв, что бессилен в борьбе с той программой, которую природа заложила в мою матрицу, и следует чёткому выполнению её и перепрограммировать её мне не удастся, как бы я ни старался, я впал в депрессию. Меня даже не обрадовало сообщение жены, что она ждёт от меня ребенка...

    Арен вёл дневник не по календарным числам, и даже не по неделям. Это даже нельзя было назвать дневником.
    Записи в нём велись не регулярно, от случая к случаю, тогда, когда ему нужно было перед кем-то выговариваться, но было не перед кем. Арен был своеобразным человеком. Он был очень одинок, жил в своём, придуманном им, замкнутом мире и никого никогда не допускал в свою крепость. Внешне Арен всем казался открытым и отзывчивым человеком, но внутри его жил человек скрытный, недоверчиво и подозрительно, с некоторой предвзятостью относящийся к людям. Он всегда считал себя на голову выше всех окружающих.
Когда ему встречались люди, в чём-то опережающие, превосходящие его, он злился и завидовал им, и ждал удобного случая, чтобы навредить им, но делал это
исподтишка. Так что никто даже не мог заметить и тем более обвинить его в
чём-то. Все его считали добропорядочным человеком, прекрасным собеседником, с которым можно было поговорить на любые темы. Надо отдать Арену должное, он был весьма эрудированным человеком. Ещё будучи юношей, он прочитал множество книг по философии, софистики, диалектики, историографии, психологии. Тогда же, наткнувшись на несколько книг по магии, он  так пристрастился к этой науке, что, изучив её полностью, стал заниматься магическими опытами и преуспел в этих занятиях. Арен уже в ранней юности хорошо был знаком с астрономией. В области знаний по литературе и искусству ему, казалось, не было равных.
    Арен занимался самообразованием основательно, целенаправленно. Не жалея себя и не давая себе поблажек, по 18 часов в сутки – и всё для того, чтобы блистать и быть всегда первым в любом обществе.
 
    Дневников он никогда не вёл. Он очень боялся доверить дневнику своё второе и истинное "я", которое жило в нём, внутри него и которое он не решился бы никому и никогда открыть, если бы не возникшие теперь обстоятельства.

    Эти несколько записей в блокнотике он сделал в те минуты расслабленного, размягчённого состояния своей души, когда понял, что жизнь его подходит к концу. Они, можно сказать, были исповедью, которая была ему необходима в ответственный момент его жизни. Необходимо было покаяться и сделать доброе дело, чтобы снять с себя хотя бы часть совершённых грехов перед уходом из жизни. Он знал, что жить ему осталась немного, не год и не два, а считанные дни. И не старость этому причина, а та болезнь, которая сидит в нём и которая пока не излечима.