Однажды осенью 1940 года несколько мужиков нашего села решили забраться на чердак под крышу сельской церкви и проверить слухи о том, что там под крышей на чердаке спрятаны иконы и другое церковное имущество.
Это были: Куликов, Романов, Грызлов, Старостин, Гераськин, Илюточкин, Силаев – молодой, Давыдочев – начальник почты.
Так как церковь в то время использовалась под зерносклад, а отец мой был кладовщиком, то они пришли к нему и заявили, что хотят посмотреть: действительно ли под крышей церкви хранится религиозное имущество, если да, то его, мол, необходимо изъять. Особенно настаивали Гуля и Артём. Наверное, надеялись, что там есть чем поживиться. Отец не разрешил и пошёл к председателю колхоза – Лапшину Ивану Михайловичу.
— Послушай, Иван Михалыч. Тут Гуля, Давыдочев и другие мужики требуют, чтобы я разрешил им залезть под крышу церкви. Но ведь для этого нужно будет оторвать листы кровли. А в церкви зерно семенное. Его же может подмочить во время дождей.
— Да знаю, Фёдор. Ко мне они уже приходили с этой просьбой, скорее, требованием. Разрешай, пусть лезут. А то ещё напишут донос на нас с тобой, потом не отмажешься и ничего не докажешь. И «загреметь» можешь в дальнюю дорогу. Пусть лезут, чёрт с ними. Только пусть потом заделают крышу, чтобы не протекало.
— Они, наверное, надеются там чем-нибудь поживиться,- усмехнулся отец.- Не думаю, что там есть что-то ценное.
— Да я тоже полагаю, что там ничего ценного нет. А если что будет ценное, на твой взгляд, то сообщи мне. Тогда оформим, как положено и сдадим, куда следует.
На том и порешили. Мужики приставили к стене церкви огромную лестницу, доходящую до крыши, поднялись по ней, отодрали железный лист кровли и проникли на чердак.
Наша изба стояла ближе всех к церкви, поэтому экспроприаторы церковного имущества всё, что нашли на чердаке церкви, стаскивали к нам. Там были какие-то деревянные резные двери, остатки разобранного алтаря, иконы большого размера, которые когда-то по престольным праздникам выставляли в специальных нишах наружных стен по бокам входных дверей. Потом мужики всё это имущество растащили по домам. Отец у себя дома ничего не оставил, ни одной доски. Да и мать была категорически против.
Ценного там, конечно, к большому разочарованию жаждущих наживы мужиков, ничего не нашли. Кровлю так и не заделали окончательно. Осталось большое отверстие. Через него не заливало внутрь, так как купол был сводчатый, старинной кирпичной кладки, сделанный на века. Зато через этот лаз проникали на чердак галки и голуби и гнездились там с удовольствием, обильно размножаясь. Ведь там не заливало, не задувало, не было хищников и корм был рядом. А вот все мужики, которые участвовали в растаскивании церковной утвари, не вернулись с войны. Многие наши односельчане, хоть и раненые, и контуженные, но вернулись живыми. А эти все погибли буквально в первый год войны.
Гришка Гуля отвоевал финскую кампанию, заслужил звание лейтенанта и какую-то награду, но не получил даже царапины, а в Отечественную – погиб в первые месяцы. Артёма Старостина расстреляли в сентябре сорок первого за дезертирство и ограбление своего командира роты. Илюточкин вместе со своим старшим сыном погиб в первые месяцы войны, а второй его сын Дмитрий был призван в январе сорок второго и в этом же году был убит. А самый младший его сын Александр – сначала в шестнадцать лет потерял левый глаз, а уже в середине шестидесятых как-то раз пил с друзьями пиво возле бочки, поперхнулся и задохнулся. Пока "Скорая" приехала, он был уже мёртв. Именно всех мужчин из этой семьи взял рок. Куликов, Романов, Силаев погибли в впервой половине сорок второго года. Из этой группы только Давыдочев остался в живых, но он и не участвовал непосредственно в экспроприации, а был приглашён только для авторитета, как коммунист, при переговорах с председателем.