эдик леер. Потусторонний детектив

            


      «ЭДИК ЛЕЕР – ПОТУСТОРОННИЙ ДЕТЕКТИВ»




     ДЕЛО № 1.
     «СМЕРТЕЛЬНАЯ ЛОТЕРЕЯ ИВАНА АБРАМОВИЧА ЭТИМАНА».







Иронический детектив.
Роман.
Автор: Андрей Батов
Batov@mail.ru



 «Буду счастлив, если грядущие добродетельные мужи, стремящиеся проникнуть в корни событий, найдут здесь, чем развлечь ум, на чём задержать взгляд, - и не отвернутся с презрением».
ГАНЬ БАО



1.

Иван Абрамович Этиман с трудом забрался в ванну. Сегодня утром ему пошел седьмой десяток. Задернул шторку. Повернул кран. Встал под теплую струйку душа и тут же вспомнил, что позабыл снять трусы. Тихо и интеллигентно ругаясь, (что-то вроде: «глупость, какая»!) он стянул с себя мокрое белье, бросил в корзину и блаженно закрыл глаза. «Интересно кто из них первым меня поздравит?» Он мысленно стал перебирать лица своего семейства. И когда пред его памятью возник образ младшего сына, дверь в ванную комнату тихо приоткрылась. «Кирилл» пронеслось в голове Ивана Абрамовича. «Конечно же, он, кто ж, еще-то, если не он!» Радостно отозвалось в мыслях. Старик сделал вид, что не званное вторжение осталось для него незамеченным. Дверь закрылась, и за шторкой послышалось какая-то возня. «Неужели я должен принимать поздравления, стоя голышом?»
Иван Абрамович услышал, как зашуршала шторка за его спиной. Он открыл, было, рот, чтобы произнести ласковый упрек, как вдруг резкая боль пронзила затылок, вспышка! И перед замутненным взором старика поплыла непроглядная и холодная тьма… Последнее, что почувствовал Иван Абрамович в этой жизни,  это то, что вода стала нестерпимо горячей…

***
Старик Этиман претерпевал удивительные метаморфозы. Ему казалось, что он заново и в нестерпимых муках рождается вновь на свет. Только света не было. Вокруг царила холодная, если не ледяная мгла. Вместо радости перерождения Этиман чувствовал досаду и злость. Злость была столь мала, что на нее Этиман не обратил внимания, куда сильнее была досада. Она давила на грудь сердечным приступом, только сердце его вот уже, как несколько минут не билось. Мозг медленно затухал. Он посылал пока еще мертвому телу импульсы боли из затылочной части во все члены и обратно, но эти сигналы делались слабее и слабее, пока не исчезли вовсе. Но с их исчезновением, досада стала нестерпимой и заполнила всю душу Этимана, который из симпатичного старого еврея превратился в призрака. Он летел или плыл (не понятно) в ледяной мгле, плыл, словно по течению тихой реки, пока вдруг перед ним не появилось  неоновое табло: «Вход алчущим отмщения воспрещен». «Что за хренатень такая?!» - Изумился Этиман и вдруг поймал себя на мысли, что стал мыслить грубыми словами, которых, как ему казалось, он и не знал в помине!
Тем временем табло на миг погасло, как выяснилось, чтобы сменить надпись: «Позвони Эдику. +7 (926) 246-44-80». Этиман болтался во мгле и пытался запомнить телефон. Он повторял и повторял эти цифры, пока они прочно не осели в его душе, где-то между злостью и досадой… 


2.

Эдик пересек быстрым шагом внутренний дворик первой городской больницы, мечтая только об одном, – успеть нырнуть в гараж незамеченным, но бдительная Элла Леопольдовна уже поджидала его в засаде. Она с безумными глазами первобытного охотника, выскочила из кустов рябины и огромным телом загородила Эдику узкую аллейку. Толстые руки, с которых свисал жир, с легкостью жаворонка взлетели вверх и теперь не обойти, не объехать. Эдик грустно вздохнул и замер перед препятствием.
- Что?! Опять трамвай захватили террористы? – язвительно спросила Элла Леопольдовна, кое-как перевела дух, борясь с ужасной одышкой.
- Нет, – просто ответил Эдик.
- Что же тебе на этот раз помешало вовремя прийти на работу? Темперамент? – Элла Леопольдовна хохотнула, придя в восторг от собственной шутки. На Эдика пахнуло жареным луком и конским потом, пахнуло так, что он невольно отшатнулся, но удержался и не скривился.
- Темперамент тут не при чем, Элла Леопольдовна, просто я забыл ключи от машины и вынужден был вернуться с пол дороги…
- Эх, Эдик, Эдик, был бы жив твой отец…
Эдик согласно кивнул, мол, да вы правы, как всегда. Элла Леопольдовна вдруг стала тихой и даже благородной. Она снисходительно махнула толстой рукой, так что ветки рябины заколыхались, и сделала шаг в сторону.
- Иди, горе луковое. Но помни! Это в последний раз!
- Спасибо, Элла Леопольдовна, - обрадовался Эдик и еще раз подумал о луке.
Завхоз и по совместительству главбух Элла Леопольдовна медленно забралась обратно в кусты, уселась на скамейку и блаженно затянулась папиросой «Богатыри», поджидая очередную жертву. «На этот раз кто бы ты ни был – премии лишу»! - твердо решила Элла Леопольдовна и вперилась взглядом в закрытую дверь служебного входа.
Между тем, Эдик вошел в гараж. Он потряс протянутую руку завгара, которого все работники больницы за глаза называли Толстолобиком. Не удержался и, как обычно, поднял глаза и убедился в тысячный раз, что лоб завагара соответствует прозвищу. В корне задушил рвущуюся наружу улыбку, протянул документы для оформления путевки, сам же направился к своей старенькой «санитарке».
- Эдик! Поживей, давай! Из ментовки уже два раза звонили! Требуют машину!
- А что случилось? – Эдик, открывая капот машины, бросил тревожный взгляд на завгара.
- Труп, что же еще может случиться в этом гребанном городе, в это гребанное утро. Каждый гребанный день одно и то же! Еще солнце не взошло, а город полон гребанных трупов!
«Это точно». Мысленно согласился Эдик и залил в радиатор воды. Завинтил крышку. Проверил уровень масла в двигателе. Кивнул сам себе, отмечая мысленно, что в последнее время расход масла исчез сам собою. «Странная машина». Обошел «санитарку», попинал шины, плюхнулся на водительское сиденье и тут же почувствовал, как тошнота подкатила к горлу. «Всегда одно и тоже!» Эдик быстро открыл окошко и закурил, надеясь, что сигаретный дым перебьет запах смерти, коим пропах салон старой «Волги».  Эдик повернул ключ зажигания. Машина тут же откликнулась радостным и бодрым урчанием. «Хоть ты не умираешь. Хвала Всевышнему!» - Эдик крутанул баранку, подъехал к столу завгара и протянул руку.
Завгар сунул ему путевку: «Ленинский сто двадцать семь. Корпус один. Квартира девятнадцать… Четвертый этаж».
Завгар хихикнул и помахал рукой выезжающей машине: «Не задерживайся! Товар подпорченный!» Эдик кивнул и включил  радио. И сразу напоролся на пронзительный вой Витаса. Эдик перескочил на другую волну. Прикинул, как ему скорее добраться до нужного адреса. В голове возникла карта города, и через нее потянулась красная нить маршрута. Как только нить замерла и посинела, Эдик утопил педаль газа в пол, и помчался по утренним весенним улочкам и улицам своего родного Питера под пусть и грустную, но, тем не менее, жизнеутверждающую песню Би.Би. Кинга. Краем глаза Эдик увидел, как ожил и замигал его мобильник в подставке. Он выключил звук радиоприемника, схватил мобильник.
- Алле, я слушаю! – Эдик сбавил газ.
В трубке слышалось шипение, вой радиоэфира и как показалось Эдику чей-то низкий голос, который пытался прорваться сквозь этот хаос белого шума. Голос кажется звал его по имени. Не то призывал, не то спрашивал. На всякий случай, Эдик назвал свое имя, проорал, что не слышит, и попросил перезвонить…
Мобильник звонил еще несколько раз и, как и впервые только белый шум и чей-то загробный еле различимый голос. От этого голоса у Эдика бегали мурашки по спине, и замирало сердце. В итоге Эдику это надоело, и он отключил мобильник. Но…телефон вновь зазвонил…

3.

- Добр… Здравству… я за телом. – Эдик протянул заплаканной женщине путевку и свое удостоверение. – Глаза Эдика лихорадочно бегали, волосы стояли дыбом, правый глаз сводило нервным тиком.
- Входите, – безжизненным голосом отозвалась женщина.
Пожилая женщина отступила назад, пропуская в квартиру Эдика. За ее спиной маячил молодой мужчина, тоже с красными от слез глазами. Он кивнул Эдику и скрылся в комнате.
- Он в ванне, – женщина всхлипнула и спрятала лицо в мокрый платок. – Но вам, наверное, лучше сначала переговорить с милицией?
- Да. Вы правы. Это необходимо, – согласился Эдик.
- Пройдите в гостиную.
Эдик кивнул и остался стоять на месте, виновато улыбаясь и пожимая плечами. Женщина вымученно улыбнулась в ответ и проводила Эдика в гостиную. Здесь, за журнальным столиком сидели двое. Один в погонах, другой в огромных очках. Тот, который в очках, подленько так улыбнулся Эдику и жестом указал на кресло. Эдик послушно сел и вопросительно уставился на очкарика.
- Да, брат мой во Христе, Эдик, – молвил радостно очкарик. – Сегодня ждет тебя еще та поездочка-поездушечка.
Эдик удивленно вскинул брови. За очкарика ответил тот, который в погонах:
- От бедняги остались лишь ножки, да золотые коронки в прямом смысле.
- Девяносто процентов термического ожога. – Очкарик стал серьезным, снял очки и протер их лацканом пиджака. – Желе, мать его.
- Запеканка, – поправил его служака. При этом, строча протокол, нависая мощным телом над хрупким столиком.
Эдику нравился юмор и черный тоже, но неприкрытый цинизм, граничащий с садизмом, у Эдика вызывал омерзение, которое тут же нашло отражение на его лице. Очкарик отвел глаза.
- Кто мне поможет? – спросил Эдик.

Участковый поставил закорючку в протоколе и подвинул его очкарику-медэксперту. Тот, также игнорируя вопрос, расписался и передал протокол Эдику, шариковой ручкой указывая графу. Эдик кивнул и расписался в свою очередь. Вздохнул. Выбрался из кресла и направился в ванную комнату. На ходу Эдик достал из кармана комплект медицинских перчаток. Разорвал упаковку, спрятал ее в карман и открыл дверь. Его тут же обдало волной сладковатого пара. Эдик закрыл глаза, постоял несколько секунд, успокаивая сердце и желудок. Затем решительно переступил порог. Стараясь не смотреть в ванну, где лежало тело пожилого мужчины, Эдик расстелил черный мешок, расстегнул молнию замка и задумчиво уронил голову на грудь.
Эдик вновь задавался одним и тем же вопросом, как могло так выйти? Как он – лучший студент медфака и надежда профессора Филиппа Ивановича Мамалыкина мог дойти да такой собачей жизни?! Его однокашники уже заканчивают четвертый курс, старшие товарищи, те, кто уже окончили университет и ординатуру, несмотря на молодость, успешно оперируют, принимают роды или продают рецепты наркоманам. А он изо дня в день пакует трупы и доставляет их в морг! А этот бездарь Сенька – считается лучшим в городе медэкспертом! Да над ним весь институт потешался, над его тупостью и бездарностью! Тащили его всем преподавательским составом, лишь бы окончил!  Сволочь! Сидит сейчас в гостиной и посмеивается над ним, над Эдиком Леером, сыном светоча отечественной военной хирургии, ныне покойным Леером Андрей Андреевичем!
- Вам помочь? – раздался за спиной Эдика голос.
- Если не затруднит.
Эдик перешагнул через пакет и повернулся к вошедшему. Перед ним стоял флегматичного вида молодой человек. «Сын?» - Решил Эдик. «Кирилл», - зазвучал в голове Эдика чужой голос. Эдик воспринял это как должное и, более того, – не обратил на это внимания. Только на ванну покосился. Ничего более, ужасного и мерзкого ему еще не приходилось видеть до сего дня. Даже утопленники из Обводного канала выглядят куда эстетичнее.   
- Возьмите перчатки. – Эдик протянул парню упаковку. Тот благодарно кивнул. Надел с трудом. Чуть не порвал. Эдик ему помог.
- А почему вы один?
- На две ставки. Я вообще-то санитар. Но у нас текучесть кадров и вот… я согласился. Теперь еще и водитель.
- Понятно. Хорошо платят?
- Восемь тысяч плюс премии.
- Гм. Мне брать под мышки?
- Давайте я. А вы берите за ноги.
- Как скажите.
- Аккуратнее, Кирилл!
Молодой человек замер.
- Откуда вы знаете мое имя? – Кирилл спрятал ноги трупа в мешок и уставился на Эдика. Тот пожал плечами.
- Не знаю. Мне показалась, вас окликнула мать. Эта женщина ваша мать?
- Да. Но я был на кухне, а мать все время в комнате. И вы меня не видели.
- Не знаю, может, в протоколе прочел ваше имя.
- Но там нет моей фотографии. И тем более… нас пять у отца, и все расписались.
«Какого… ты ко мне привязался?!»
- Честное слово не знаю. Вы поможете донести тело до машины?
- Конечно.
Эдик и Кирилл взялись за ручки мешка и подняли его.
- Ой!!! Родненьки-и-ий! Ванюшка—а-а!!! Как же я теперь без тебя жить-то буду!!! – завопила доселе пришибленная горем, женщина.
От этого крика Эдику захотелось холодного пива и сейчас же! Из комнат выбежали все, кто находился дома: четыре сына – взрослые уже мужчины, участковый и Сенька-эксперт. Один сын, мужчина лет сорока притянул мать к себе и прижал к груди. Она задергалась, пытаясь высвободиться, но сынуля в порыве благородных чувств буквально вдавил ее в свою широкую грудь. Женщина замотала головой. Ей кое-как удалось высвободить голову, и она жадно глотнула воздуха.
- Чуть не задушил! Пусти!
- Прости, мама.
- Валерьяночки? – Сенька затолкал в открытый рот женщины три таблетки. Рукой сомкнул ей челюсти и, не отпуская, другой рукой запрокинул ей голову вверх и стал водить пальцами по горлу сверху вниз. – Вот так. Очень хорошо.
«Как был ты ветеринаром, мудазвон, так и остался!» -Подумалось Эдику. А еще ему подумалось, что все сыновья, как-то уж спокойно отнеслись к тому, мягко сказать, экстраординарному событию, что их родитель сварился заживо в ванне. Или не заживо? Подозрительность Эдика усилилась и утвердилась еще и той шишкой на затылке. «Не мог человек, принимающий ванну так шарахнуться. Хоть убейте, не мог. Обычно, теряя сознания, человек просто валился. Подгибает ноги и тихо скользит по стеночке. А тут… кажется перелом основания черепа. Это как надо было упасть?!»
- Алле, уснул что ли?
Эдик очнулся от мыслей и увидел перед собой участкового. Тот поправлял папку под мышкой и грубо смотрел на Эдика, не скрывая презрения. Сенька оставил женщин и ее горло в покое – видимо он все-таки заставил несчастную проглотить таблетки. И теперь переключил свое внимание на застывшего на пороге Эдика и с ухмылкой наблюдал за ответной реакцией своего бывшего однокашника.
- Извините, задумался, – сказал Эдик.
- Не фиг думать, на то Дума есть. Даже две. Твое дело взял, отнес, доставил.
Женщина укоризненно посмотрела на грубияна, но ничего не сказала и лишь громко шмыгнула носом. Эдик попятился задом к двери. Толкнул дверь плечом и вышел на лестничную площадку. Носом надавил кнопку вызова лифта. Лифт отозвался электрическим воем, где-то на первом этаже, и медленно пополз вверх.
- Положим? – спросил Кирилл.
Эдик не ответил.
- Тяжелый, – стал оправдываться Кирилл. На лбу у него выступил пот.
- Потерпите, – Попытался успокоить Эдик.
Кирилл согласно кивнул и тихо вздохнул. Вошли в лифт. Кабинка была настолько узкой, что тело пришлось наклонить и согнуть в поясе. Все также носом Эдик надавил на кнопку первого этажа. Двери нехотя закрылись. Мешок противно скрипел. Лифт пополз вниз. Эдик украдкой наблюдал за Кириллом, тот тупо пялился на мешок, а призрак Этимана изучал Эдика…
- Кем был ваш отец? – спросил Эдик не столько из любопытства, сколько от желания заполнить тягостное молчание.
- Козлом, – ответил Кирилл. Видя непонимание и недоумение Эдика, поспешил добавить. – Нет, мы все его всегда любили и любим, но как он выиграл в эту лотерею миллион баксов, его словно подменили. Нервный стал, подозрительный… «Не зря». Какой-то желчный! – Кирилл скривился и брезгливо передернул плечами. А я помню, как в детстве у него на коленях сидел. Помните: «Ехали, мы ехали! В ямку бух!» - Кирилл улыбнулся своим воспоминаниям.
- Миллион долларов?
- Ну да. Зачем он нам?! Жили себе и жили. А тут… счастье привалило!
Лифт распахнул двери. На площадке с выпученными глазами и отвисшей челюстью стояла девочка лет восьми. Она уставилась на черный мешок, словно околдовал кто кроху. Выйти из лифта, не подвинув эту статуэтку, не представлялось возможным.
- Ну че застыла? – зашипел Кирилл.
Девочка медленно подняла руку, разогнула указательный пальчик и указала на мешок.
- Что у вас там? – Голос девочки звонко дрожал.
- Картошка для Макдоналдса! – огрызнулся Кирилл. – Уйди с дороги, маленькая сучка!
Девочка вскрикнула. Чары пали. Девочка смешно подпрыгнула и бросилась из парадного на улицу. Звякнула пружина и хлопнула дверь. Из-за двери послышался ее звонкий и счастливый голосок: «Ой, девочки! Щас мертвеца вынесут!» Раздалось несколько испуганных, восторженных вскриков и воцарилась тишина. В этой тишине и прошествовали к санитарке Эдик с Кириллом. Оцепеневшие детишки зорко следили за каждым их движением. А когда тело уложили в салон машины, а Эдик захлопнул дверцу, одна девочка, лет пяти, ойкнула, выронила куклу и обмочилась. Она увидела на миг призрака. Он усаживался на пассажирское сиденье.
- Смотрите! Маринка обоссалась! – крикнул мальчишка и отшатнулся от несчастной, словно она была больна проказой.
- Заткнись! – рявкнул Кирилл и замахнулся на мальчишку. Того, как ветром сдуло со скамейки и унесло за угол дома. – Ну, все. Я пошел?
- Спасибо, – ответил Эдик.
- Мы решили кремировать тело. Когда и как нам это сделать?
- Я не знаю. Позвоните в морг. Там скажут. А еще лучше спросите у милиции.
- Зачем? Причем тут милиция? Участковый сказал, что несчастный случай…
- Но экспертиза…
- Хорошо. До свидания. Э-э-э… прощайте.
Кирилл улыбнулся и протянул руку.

4.

Эдик отъехал за угол. Прижался к обочине и остановился. Не покидая машины, он через окошко, отделяющее салон от кабины водителя, перебрался назад и проверил - надежно ли закреплено тело. Застопорил носилки, подергал брезентовый трос, кивнул и шмыгнул обратно в кабину. Закурил и выехал на проезжую часть. «Что-то здесь нечисто», - Эдик помотал головой, отгоняя ненужные мысли, и постарался переключиться на что-то более приятное. «Что-то давно у меня женщины не было. Сколько? Не знаю, не помню. И все-таки? Неделю? Две? Месяц? Откуда я знаю! Кажется, месяц. В твои годы… Стоп!» - Эдик неожиданно поймал себя на том, что в голове его происходит что-то неладное. Ему показалось, что кто-то неведомый ведет с ним беседу. Эдик постарался воспроизвести в памяти голос, задавший ему интимные вопросы и когда понял, что голос был тот, из трубки мобильника, все у него внутри похолодело. «Пора менять работу», - решил Эдик. Голос теперь казался ему очень даже родным и близким, словно эхо из далеких безмятежных лет. Эдик стал перебирать образы всех, кого знал и помнил. Дело дошло даже до воспитательницы детского сада. Но голос был мужским. И тут Эдику срочно захотелось в туалет. Как назло вокруг витрины и трамвайные пути. Резь в кишечнике стала просто нестерпимой. Эдик врубил сирену и понесся по встречной полосе, так как своя полоса была забита напрочь. Боковым зрением, узрев кафе, Эдик ойкнул, потому как и кишечник, видать, почувствовал приближающийся момент облегчения. Эдик так увлекся экстремальной ездой, что чуть не въехал в кафе. Он выскочил из машины, едва успев заглушить двигатель, и бросился внутрь кафешки. Сирена осталась включенной. Скорченный, словно раненый в живот боец, Эдик пролетел мимо испуганных официанток, крикнул им: «в машине труп присмотрите за ним!» и шмыгнул в туалет.
В голове шумели колокольчики. «Счастье – подумал Эдик, - можно постичь лишь, пройдя путем физических страданий».
- «Тонко подмечено». – Напомнил о себе незнакомый голос.
- «Кто ты…вы?» - мысленно задал вопрос Эдик и потянулся к рулону туалетной бумаги.
- «…»
«Деликатный», - решил Эдик. С улыбкой блаженства на устах он покинул туалет. Кивком поблагодарил обалдевших от воя сирены официанток, прошел мимо них и покинул кафе.
- Вообще-то у нас туалет только для клиентов, – услышал Эдик за спиной.
- А я потенциальный! – ответил Эдик, не оборачиваясь.
- Вэл ком, засранец!
- Ага.
Эдик выключил сирену. Задним ходом выехал на проспект и порулил в морг. Эдик вспомнил голос. Он слышал его в квартире, где с полчаса назад забирал тело. Этот голос подсказал ему имя Кирилла. Это потрясло Эдика, если не сказать больше. Но теперь наступила вторая стадия психологического шока – злость. И на протяжении всей этой фазы голос не возникал, как будто пережидая. Когда Эдику до морга оставалось проехать совсем ничего, наступила третья стадия – апатия. Ему уже было все равно. И более того, вся эта белиберда с голосом казалось полузабытым сном. Эдик притормозил, переключился на первую передачу и медленно, словно удав в кроличью нору, стал вползать в узкую арку. И тут произошло нечто невероятное. От стены отлепился и бросился под колеса машины какой-то голый мужичек. Эдик заорал испуганно и ударил ногой по педали тормоза. С минуту Эдик сидел неподвижно, уставившись тупым взглядом на свои мозолистые ладони. А когда чуть пришел в себя, он попытался выбраться из машины, но у него не получилось – дверца упиралась в стену. Дрожащей рукой Эдик врубил заднюю передачу и отъехал на метр. Из-за длинного капота ничего не было видно. Эдик привстал на сиденье, но и это не помогло. Тогда он отъехал назад еще несколько метров и еще. Он так бы и пятился, если б не злобный гудок грузовика, которому Эдик загородил проезд. Он дал чуть вперед и вышел из машины. На подгибающихся ногах Эдик трижды обошел санитарку, обшарил весь арочный проезд, но ни мужика, ни каких-либо признаков происшествия так и не нашел.
«Что со мной? Травку сегодня не курил, да и вчера тоже».
Эдик припарковался у дверей морга. Выбрался из машины и плюхнулся на скамейку. Закурил и стал наблюдать за тем, как муравей тащит трупик какого-то насекомого. А когда Эдик осознал, что муравей прет свою ношу к дверям морга, то улыбнулся. Действительность вокруг стала наполняться и насыщаться цветом и оттенками. Машина сменила серый цвет на немытый белый. А кеды показались Эдику не таким уж и затасканными.
- Ну, ты чё, Эдуард?! Ждешь, пока он сам войдет?!
Эдик уставился на санитара Олежека. Так, и никак иначе его величала Элла Леопольдовна. А значит и весь персонал больницы и морга. Эдик пожал плечами и виновато улыбнулся Олежеку.
- Да, братан! Нервы доложу, у тебя ни туда и ни сюда. Покой тебе нужен. Износился весь. Сгорел на работе. – Олежек сел рядышком с Эдиком, вынул у того из кармана пачку сигарет и закурил. – А то смотри, заходи, полежишь, отдохнешь.
Эдик уставился на Олежека с осуждением.
- Я серьезно. Вот ты думаешь, почему с такой изматывающей работой я до сих пор в строю и детей нет-нет делаю? – И не дождавшись ответа, сам на него ответил. – Потому, Эдик,  что лягу на стол рядом с ними, - Олежек кивнул себе за спину, на двери морга, - и с полчасика, каждый день отдыхаю. Дремлю... или дремаю, кимарю, короче. И ничего нет лучше и полезнее дневного сна! Кого привез? Да что ты молчишь все время?
- А?!
- Молчишь чего?
- А. Да это… нечего сказать.
- Понятно. Бывает. Ну, чё, потащили?
- А? Потащили. – Эдик вспомнил муравья.
Парни бросили окурки в урну и направились к машине. Когда Эдик взялся за мешок, он остро и пронзительно почувствовал, что труп в мешке пристально на него смотрит. Превозмогая новые спазмы в кишечнике, Эдик закончил работу. А когда Олежек, неся свойственную ему ахинею, вышел из «холодильника», Эдик потянулся рукой к молнии и расстегнул ее. Так и было, труп пялился на него! Эдик отступил назад и чуть в сторону. Труп словно провожал его взглядом. Не в силах больше выносить этой пытки, Эдик медленно, еле сдерживаясь, чтобы не перейти на галоп, вышел из огромной комнаты «холодильника» или как ее еще, называли «общагой», закрыл за собой дверь. С удовольствием и облегчением лязгнул засовом и быстрым шагом двинул по коридору в кабинет патологоанатома.

5.


Эдик расписался в акте сдачи-приемки. Олежек чиркнул в путевке, и Эдик поехал в гараж.
В  целом день прошел тихо и спокойно. Ни голоса, ни трупы больше не доставляли Эдику беспокойства. Было еще три вызова. Две мертвые старушки, помершие в один день в доме престарелых. Видать подруги. И один труп электрика с Кировского завода. Несчастный случай. С похмелья перепутал ноль с фазой и схватился рукой за оголенный провод. С этим, правда, пришлось изрядно повозиться. Труп напоминал сгоревшее письмо – вроде бы есть, а как возьмешься – рассыпается в труху. Так половину и закидали в мешок совковой лопатой и веником…


6.

«Почему я выбрал эту работу?» - вновь и вновь задавал себе вопрос Эдик, вышагивая по бульвару. «Как так вышло? Где начало?» - Эдик стал отматывать пленку воспоминаний. Вот он в больнице с отцом. Сидит в углу операционной, болтает ногами и наблюдает с восхищением за четкими и верными движениями отца. «Скальпель, зажим. Давление?» Отец поднимает голову и улыбается Эдику глазами, при этом огромный кусок удаленных кишок с раковой опухолью летит в тазик, что стоит у ног отца. А вот Эдик, окруженный детворой, препарирует трупики головастиков на пустыре за домом… Он копирует все движения и интонации отца. Даже точно также поднимает голову и смотрит на Наташку с первого этажа. Улыбается ей так мило, по-доброму и с умным, интеллигентным видом, точь-в-точь, как отец ему. А вот Эдик сам ставит противочумные уколы своей таксе Альфе. А она возьми, да и сдохни через неделю. Оказалось, иммунитет был слабым, а доза прививки огромной – как позже скажет отец, – хватило бы на караван верблюдов и погонщика… Эдик тогда рыдал две недели. Отец его не жалел – отец был хирургом от бога! А это значит, что цинизмом и жестокостью не уступал создателю, а может, в чем-то и превосходил того.
Вот Эдик на первом курсе. Он единственный из всей группы, кто остался стоять на ногах, впервые попав на лекцию в анатомический театр. Когда скальпель Филиппа Ивановича вонзился с характерным звуком в мертвое тело (будто гвоздем рвут крепдешиновую ткань), тут же два молодых человека хлопнулись в обморок, видя такое дело, три девочки с визгом бросились вон, за ними еще две и один. А тут Филипп Иванович вынимает одно легкое темно-коричневое, сморщенное, и словно прожженное угольком и молвит: «Вот что ждет тех, кто курит много и дешево». После его слов стошнило еще троих. А двое бледные, как Мать Тереза за завтраком, узнавшая, что в Африке от голода померло еще три десятка черных карапузов, поползли вдоль по стеночке и на четвереньках вон из анатомички! Когда дело дошло до полуразрушенной циррозом печени, перед Филиппом Ивановичем остался лишь Эдик.
- А вам что, молодой человек, особое приглашение надо? Или же вам сие в удовольствие? – спросил профессор Эдика и протянул ему окровавленный скальпель.
- Как сказать, профессор. Не то чтобы ах, но терпимо, – просто и без пафоса ответил Эдик.
- Что ж, перейдем тогда к черепу. Будьте столь любезны, отделите скальп.
…перед Эдиком на блюде лежал человеческий мозг. Эдик пальцем (без перчатки) тронул его, приподнял, прицелился и разрезал на две части.
- Опишите подробно и дайте перекатать своим коллегам.
- Хорошо профессор.
Профессор похлопал Эдика по плечу, оставив на халате красный отпечаток своей пятерни, словно благословил. Эдик не стал стирать халата и сохранил его на память о чудных днях, проведенных в обществе обожаемого профессора.
Так Эдик в своих воспоминаниях добрался до того рокового утра. Они сдавали латынь. Проскочили все, кроме красавицы Веры Мутинцовой. Ей легко давалась латынь, а вот сама она, Вера никак не могла пересилить себя и отдаться ненавистному Цезарю. Так студенты прозвали преподавателя латыни, за то, что был таким же властным. Короче, узурпатором и диктатором. Все сдали и отвалили в ближайший кабак праздновать победу. В кулуарах осталась лишь одна Вера. Эдик со всеми покинул поле боя, не думая о том, что с Верой может приключиться беда. (Он тайно, как и все был влюблен в Веру). И тут он вспомнил, что забыл сдать зачетку в деканат, а когда шел обратно, то увидел в углу, за щитом с оценками и расписанием плачущую Веру. Эдик сразу все понял, а когда Вера подняла на него заплаканные, полные тоски и печали глаза, и произнесла: «Никакой он на фиг ни Цезарь. А всего-то Пипин Короткий…» Эдик задохнулся от ревности и чуть не выплюнул прыгнувшее сердце. Очнулся Эдик только, когда два аспиранта оттащили его от поверженного и стонущего теперь уже Пипина. А через два дня Эдика вышибли из университета. Вместе с Эдиком горевали только два человека: Филипп Иванович и Вера. Вот так и докатился до такой жизни Эдик Леер. Слава богу, родители не дожили до этого мрачного, холодного дня.
Позже, Эдик полгода слонялся вокруг университета, все надеясь восстановиться, но откуда ему было знать, что Пипин - родственник ректора по линии жены. Профессор Филипп Иванович сказал, что придется переждать ядерную зиму. Пока Пипин не облажается в очередной раз, или пока не оттает сердце ректора. Эдик уехал к тетке в Германию. Там он надеялся провести год, а вытерпел всего две недели. Все кончилось тем, что Эдик стал грустить по родине и сходить с ума от упорядоченности и тупости аборигенов. Сам Эдик хоть и был их потомком и носил немецкую фамилию – немцем себя никогда не считал, а теперь и вовсе возненавидел этот народец.
Проходя, как-то раз, мимо кладбища в центре Гревена, Эдик увидел на могилке старушку, зажигающую свечу. Он улыбнулся ей и сказал по-русски: «Добрый вечер». Старая карга обозвала его русской свиньей. Он остановился, пораженный неприкрытой грубостью, и тут увидел, что даты смертей на всех могилках относятся к сороковым годам. «Ага!» - дошло до Эдика. «Тут лежат кости фашистов, а ты никак любовь или дочь одного из агрессоров». Душа Эдика сморщилась от ненависти.
- Ну, вот, что фрау Хельга, Гитлер капут! Раз и навсегда! – назидательно молвил Эдик и для пущей убедительности своих слов провел пальцем по горлу.
Что тут началось! Старушка словно ведьмой была – взмыла вверх и стала что-то злобно шептать. Злоба так ее душила, что она закричать не могла. Эдик послал ее по-русски и двинул дальше по штрассе. Терпение Эдика лопнуло. Он решил уехать, раз и навсегда!
Эдик рано утром стоял на балконе первого этажа и курил, стряхивая пепел в баночку из-под маслин. Тетка ругалась, когда видела, как Эдик по совковой привычке роняет пепел на стриженую лужайку под балконом. Он курил и думал, что деньги у него есть и с ними что-то надо срочно делать, но только не в Дойчланде. И тут на лужайку выскочил толстый дикий кролик. Эдик глубоко, и в последний раз затянулся. Прицелился и выщелкнул окурок в кролика. Тот угодил кролику в глаз. Кролик пискнул и бросился бежать, ослепленный болью. Он выскочил на штрассе и угодил под колеса едущего на арбайтен бюргера. Кровь кролика потом долго еще соскабливали и смывали шампунем с мостовой. Эдик же купил билет на автобус и укатил в Голландию. Там, месяц он слушал Боба Марли, курил колумбийский и чуйский план и даже сделал себе дреды и проникся, если не сказать пропитался духом растаманства. Но всему хорошему всегда приходит алес капут. Боб Марли умер, великий Джими тоже приказал долго жить, убили Кеннеди и Леннона. Все это было задолго до рождения Эдика. Но только теперь сидя в дыму марихуаны, Эдик единственный, кто остро осознал эти невосполнимые для лучшей и меньшей части человечества потери. Деньги кончились. Марихуану в долг не отпускали и Эдик тетеграфировал тетке. Она выслала ему пару сотен марок и он двинул на родину. Депрессия, если не сказать абулия. Эдик помыкался, помыкался и по блату воткнулся в морг санитаром. Дело в том, что на родине ничего не изменилось, несмотря на то, что все стремительно менялось. Как был застой и маразм, так все это и осталось. Хотя бы взять тот факт, что ректор остался на своем месте, а Пипин Короткий все также насиловал студенток. Эдик терпеливый и упертый - он стал ждать. А пока ждал: курил травку, сидя в пропитанном кровью трупов фартуке перед очередным жмуриком. Вот так он докатился до такой жизни.
Эдик нашел ответ и успокоился. Он подошел к парадной. Набрал код и тут перед ним возник человек. Голый и несчастный.


7.


- Доброго вам вечера, молодой человек, – голый мужичек приветливо поклонился и виновато улыбнулся.
- И вам тоже, – поклонился в свою очередь опешивший Эдик и оглянулся по сторонам. Вокруг ни души.
- Я прошу прощения за беспокойство, но не могли бы вы мне помочь в одном пикантном деле?
- Конечно! – отозвался Эдик и начал рыться в карманах.
- Вы меня не поняли, – мужичек упреждающе тронул Эдика за руку. Того накрыла волна леденящего озноба.
- Прошу прощения, – сконфузился Эдик и начал стягивать джинсовую куртку.
- Нет, нет! Речь не о том и не этом! – усмехнулся невесело мужичек и переступил с ноги на ногу.
- А в чем тогда ваше дело? – Эдик стал терять терпение. Но тут же спохватился и улыбнулся мужичку. Тот улыбнулся в ответ.
- Понимаете, меня убили мои родственники…
- Простите, мне пора. У меня дома попугай голодный.
- Врете, молодой человек. Вы живете один.
Эдик наклонил голову и стал усердно набирать код на двери, давая тем самым понять мужичку, что разговор окончен. Щелкнул замок, и дверь открылась. Эдик вошел в подъезд и не удержался. Он повернулся. Мужичка не было. Он исчез. Эдик поспешно закрыл дверь и, прыгая через две ступеньки, побежал к лифту. Бедный Эдик, то и дело, оборачивался и вглядывался в полутьму подъезда. Но кроме полудохлой крысы никого не видел. Лифт точно издевался над Эдиком – полз так медленно, что казалось, останавливался на каждом этаже, чтобы отдышаться и пощупать гипертонический пульс.
- Твою мать. – выругался Эдик. Он огляделся в поисках того, с кем можно поделиться праведным негодованием. – Что, хреново? – обратился Эдик к крысе, которая роняла головку и, тут же силилась ее поднять. У крысы из пасти сочилась прозрачная и вязкая жидкость. – Отравилась, – констатировал Эдик. – В жизни есть две вещи, которые не стоит класть в рот: шаверма и отрава, замаскированная под салями. Ее ты и съела, бедняга. Но я тебе не смогу уже ничем помочь, хоть и рад бы. Сейчас тебе кажется, что твой желудок переваривает раскаленное железо, в глазах резь, и ко всему прочему дикая тошнота. И мучаться тебе так еще часа три, если я не ошибаюсь.
Подполз лифт, фыркнул и распростер свои объятия. Эдик, однако, не спешил войти, и остался стоять на месте. Он наклонил голову и потер переносицу, о чем-то думая и в чем-то сомневаясь. Вот он два раза себе кивнул и со словами: «сволочи, чтоб вам самим такое жрать», подошел к крысе и раздавил ей ботинком голову. Эдик вытер запачканный крысиным мозгом ботинок об коврик и теперь с чистой совестью вошел в лифт и надавил на кнопку своего этажа.             


8.

- Куда вы запропастились? Я устал тут стоять вас дожидаясь.
- А, это опять вы, – Эдик подвинул мужичка в сторону от двери. И вновь ощутил всем телом обжигающий холод. – Вы и вправду походите на труп, если не хуже. На живой труп.
- Как вы правы и проницательны! – восхитился мужичек и услужливо взял из рук Эдика пакет с пельменями «Снежная страна», чтобы тот мог найти ключи и отворить дверь. -  Хуже трупа, может быть только… тот, чья душа была сметена коварством и не может обрести обетованного покоя.
Эдик усмехнулся, отмечая про себя возвышенный слог холодного и сумасшедшего эксгибициониста.
- Чаю хотите? – спросил Эдик.
- Мне бы переговорить, – Мужичок кротко улыбнулся и развел руками.
Эдик кивнул и пропустил человека в квартиру, коря себя за легкомыслие и душевную слабость.
- Вот халат. Наденьте. Располагайтесь. Я на кухню. Поставлю чай и воду для пельменей. Мы поужинаем, потом вы мне все расскажите, и я вас отвезу… домой.
- Напрасно вы думаете, что я сумасшедший. Я просто несчастный старый еврей, которого убили… - Мужичек уронил голову, спрятал лицо в ладонях и тихо заплакал.
Эдик ничего на это не ответил, да и что на это скажешь. Он только похлопал бедолагу по плечу и пошел на кухню. Этиман попытался облачиться в халат, но у него не вышло. Халат держался на нем несколько секунд, а затем падал сквозь «тело» старика.
На кухне Эдик поставил воду. Подсолил. Сел на табурет и закурил. И тут его осенило, хотя это мягко сказано. Руки-ноги затряслись и похолодели, в душе что-то перевернулось и замерло. Эдик узнал мужичка! «Это тот самый обваренный с Ленинского проспекта! И что теперь?» Эдик уставился на стену, за которой сидел и скрипел пружинами дивана голый и оживший труп. Вода закипела. Эдик так и не сварил пельменей. Он выключил газ, докурил и на ватных ногах вошел в комнату. Мужичек при его появлении вежливо привстал, точь-в-точь, как это делают пациенты стоматолога. Затем покорно сел и вопросительно посмотрел на Эдика. Тот бросил короткий взгляд на мужичка и сел, в кресло напротив. Поджал ноги и глупо улыбнулся. Закурил. Они некоторое время молчали и смотрели друг на друга. Эдик стряхивал пепел в кадушку с фикусом и затягивался до самой задницы. Там бы и курил до страшного суда, только сигарета сгорела вся.
- У вас уютно, – голос мужичка в вечерней тишине зазвучал, словно несмазанная телега, попавшая в палату пионеров в тихий час.
- Спасибо, – ответил Эдик. – Так что вас ко мне привело и… простите вы тот самый?
- Да, я тот самый. А привело меня к вам вот какое дело. Как я уже сказал, меня, сегодня утром, убил кто-то из моих сыновей.
- Откуда такая уверенность?
- А кто же еще? Сонечка не могла…
- Это ваша жена?
- Да. А дома кроме семейства никого не было, в этом я уверен.
- А почему она не могла? Обычное дело. Жили себе жили, и вот однажды проснулась ваша Сонечка, глянула на вас на спящего и постаревшего. А у вас изо рта пахнет дурно, и волосы лезут! Вскипело в ней все, она за топор, и пропал проездной на май месяц!
- Нет. Она не могла. И топор тут не причем, меня лишили жизни тупым предметом. А у Сонечки правая рука не работает. Отнялась после инсульта.
- А левой?
- Вряд ли.
- Это еще почему?
- Левая у нее еще с детства изуродована. Граната в руке взорвалась. В лесу, детьми, нашли гранату – кисть оторвало.
- Да, грустная история. А вы на ней женились до или после трагедии?
- Я же говорю, детьми еще были. Я ее с пяти лет любил и обещал жениться.
Пауза. Многозначительное молчание.
- Значит сыновья?
- Кто-то из них, наверное.
- А мотивы? Как говорят в детективах.
- Кто его знает. Трудно сказать…
- Ну, вот Кирилл ваш, простите, козлом вас обзывал и сетовал на то, что после выигрыша миллиона житья от вас не стало. Может он?
Мужичек побледнел, если так можно выразиться, учитывая его нынешнее состояние.
- Кирилл, мог такое сказать?!
- Я сам слышал. Э! Постойте. Давайте начнем с вас и меня. Понимаете, я вырос в атеистической семье и как бы это сказать, в загробную жизнь не верю. Это раз. Теперь два: кто вы дух бесплотный, мое больное сознание или зомби? Или нечто среднее?
- Я?!
- Вы?
- Честное слово, молодой человек…
- Зовите меня Эдиком.
- Отлично! А я Иван Абрамович Этиман.
- Итак, – Эдик машинально хотел сказать, что ему приятно и рад знакомству, но вовремя прикусил язык, чтобы лишний раз не врать и не обнадеживать непрошеного гостя.
- Я, честное слово тоже в метафизике и мистике не силен. Я сам точно не знаю, кто я. Но одно могу сказать с полной уверенностью: мое тело лежит в морге. И я не плод вашего воображения и не игра воспаленного разума.
- Это уже кое-что, Иван Абрамович! И даже совсем не мало!.. Я должен вас бояться? Ну, я о том, что…
- Нет, я не причиню вам вреда, но… - Этиман сконфузился.
- Что еще за «но» такое? – насторожился Эдик.
- Я, как бы это сказать поточнее?
- Как есть, так и говорите!
- Вы правы! Я не отстану от вас, пока не узнаю, вернее, пока вы не узнаете кто убийца.
- Это называется шантаж, – Эдик потянулся к пачке сигарет.
- Нет. Это нечто иное, не относящееся ни в коей мере к предметному миру живых. Я вас не шантажирую и не терроризирую, Эдик. Просто, я будто приклеился к вам. А еще, лучше сказать, что меня к вам направили.
- Звучит, так, будто, я доктор.
- В какой-то степени так и есть, – подтвердил Этиман и закивал головой. - Вы Media. Вы ведь знакомы с латынью?
Эдик кивнул и вдавил окурок в мокрую землю кадушки с фикусом. Этиман посмотрел на фикус. Ему показалось, что фикус плодоносит окурками.
- Вы много курите, – сказал Этиман.
- А вы на моем месте, сколько бы курили?
- Я вообще не курю… не курил.               
- Завидую. Значит я проводник?
Теперь настала очередь кивать Этиману, что он и сделал.
- Вы, как тот паромщик через реку мертвых. Вы -Избранный.
- А как там все выглядит? Ну, вы понимаете, о чем я?
- Обычно, как и здесь. Нет не так. Я не знаю. Это трудно выразить словами. Ты ничего не видишь и не осязаешь. Там нет пяти чувств. Там ничего нет. Только близость чего-то спокойного и безмятежного. Нет пресловутого рая и Петра ключника нет, и врат райских нет. Ничего нет! Но все как-то привычно и обыденно, что ли. Только вот, разве близость покоя, но его мне не обрести без вас.
- А… бог? Бог есть?
- Наверное, - пожал плечами Этиман, - иначе кто меня к вам направил?
- Тоже верно. Хорошо. Но почему я?!! – взвился вдруг Эдик и вспомнил про пельмени. – Пойдемте на кухню, там и продолжим беседу.
- Отлично!
Они поднялись и отправились на кухню. Эдик со второй попытки сварил пельмени. И между делом узнал, что у Этимана пять сыновей:
1. Давид – 43 года. Образование высшее; бухгалтер; холост; живет отдельно; увлекается бабочками и серфингом.
2. Израиль (Изя) – 40 лет; образование высшее; экономист; холост; живет отдельно; увлекается философией и историей иудаизма.
3. Моисей (Мося) – 34 года; образование высшее; редактор телевидения; разведен; живет отдельно; увлечений нет.
4. Соломон (Моня) – 32 года; образование высшее незаконченное; бизнесмен; дважды разведен; есть сын трех лет; живет в отчем доме; увлекается женщинами, алкоголем, героином.
5. Кирилл – (Малыш) – 27 лет; образование высшее; безработный; живет в отчем доме; ни чем не увлекается.   
А еще Эдик узнал, что Этиман не может глотать пищу, она тут же из него вываливается, а еще он может проходить сквозь стены, пространство и время. Относительно времени: не более чем на пять минут в будущее и ни шагу назад. Также Этиман обладает как бы обычным телом, но его никто кроме Эдика не видит и не осязает. (Забежал сосед за куревом, сел Этиману на колени, не подозревая о присутствии последнего, сказал, что жопа мерзнет и пересел на другой табурет, съел два пельменя, разжился табачком и удалился.) Но Эдик так и не узнал от Этимана, почему именно он, Эдик Леер, выбран для этой миссии? Этот вопрос остался для обоих безответным…
Когда с ужином было покончено, Этиман и Эдик договорились о том, что Эдик хоть и не детектив и никогда не увлекался криминальным чтивом, и более того, презирает оное, возьмется за расследование причин смерти и «изобличением» (слово Этимана) убийцы. Раз уж деваться некуда – Этиман сам бы рад не болтаться голым и мертвым по белу свету, да иного выбора у несчастного нет. Взамен Эдик получит освобождение (предполагаемое и желанное) от общества Этимана и займется устройством своей дальнейшей судьбы. Человек и призрак пожали руки, на том и разошлись. Эдик отправился спать в комнату. Этиман с позволения хозяина квартиры остался на кухне. Он просто лег на пол, отказавшись, почему-то наотрез от постели, белья и подушки.    


9.


 Эдику повезло. Он успел направить свое тело в угол вагона метро. И толпа утренних озлобленных пассажиров буквально внесла его и поставила туда, куда и планировалось. Эдик чуточку потолкался, подвигал локтями и затих довольный тем, что отвоевал себе «личное пространство», выражаясь языком психологов. Задрал голову, чтобы не задохнуться в густом смраде – производном немытых и неухоженных тел. Вагон дернулся и помчался. На Эдика навалились и впечатали лицом в надпись на двери: «НЕ ПРИСЛОНЯТЬСЯ». Эдик судорожно дернул ногой, уперся руками и лбом в стекло и что есть силы, оттолкнулся. Удалось.
- Ну, ты чё, придурок, толкаешься? – забасил кто-то за спиной.
Эдик не видел грубияна, а только чувствовал его теплое дыхание на своем затылке. Проглотил обиду, Эдик забубнил Этиману, который, буквально растекся по стенке, на ухо:
- Итак, вы сами-то на кого грешите? – прошептал Эдик.
- Я, мудила, на тебя грешу. – ответил бас за спиной и заржал.
- Я не вам и нечего подслушивать! – зашипел Эдик.
- Псих, – резюмировал бас и отодвинулся. Дышать стало легче.
- Даже не знаю. Если мыслить логически, то моя смерть была наиболее выгодна Монечке.
- Соломону?
- Да.
- Почему?
- Понимаете, Эдик, у него в последнее время возникли сложности. Он стал нуждаться.
- Вот и дали бы.
- Не так все просто. Он наркоман и вертопрах. Он пытался на меня давить, но я ему категорично отказал. Сказал, что на лечение дам, а там посмотрим.
- А остальные как?
- Слушай ты, хорош бубнить или на рельсы выкину!
- Да что вы пристали к нему, не видите у него не все дома. Стойте спокойно, от вас больше вибраций!
- Заткнись!
- Сам заткнись.
- Эй, псих! Откуси ему ухо! Ату его, ату!
- Вы все тут психи!
Бас стал проталкиваться к выходу. Во время этой перепалки Эдик не произнес ни слова. А Этимана и так никто не слышит.
- Кошмар какой-то! И вот так, Эдик, я сорок лет, каждое утро и каждый вечер в этих давках, пока жив был.
- Вот видите, даже у смерти есть свои плюсы. Но мы отвлеклись, Иван Абрамович.
- Да. Вы правы. Времени мало.
- Это еще почему? – спросил Эдик.
- Они хотят меня кремировать. А этого делать нельзя. Я уверен, что исчезну. Только похороны.
- Посмотрим, может, что и придумаем.
- Спасибо. И вот… я все-таки больше грешу на Монечку.
- Послушайте, Иван Абрамович, а где деньги? – вдруг сообразил Эдик.
- А денег как таковых нет.
- То есть, как это нет?!
- Есть билет. Я не успел…
- Эх, Иван Абрамович. С этого и надо было начинать!
- Почему?
- Да потому, что этот злосчастный билет и есть мотив преступления, а не неприязнь к вам.

Этиман свел брови и закусил губу. Недоверчиво покосился на Эдика.
- Выигрыш получает тот, кто предъявляет билет! У вас ведь нет… не было никаких документов, подтверждающих покупку и право владения этим билетом? Так?
- Ну, конечно. Я просто купил его у метро. А в воскресенье смотрел тираж и узнал, что, сорвал банк, то есть выиграл джекпот.
- А в понедельник утром вас убили?
- Убили, – кивнул Этиман.
- Кто еще был дома, и кто знал о выигрыше?
- Да все знали! Давид узнал последним. Он задержался где-то и опоздал на воскресный обед. За столом мы ему и сказали.
- Как он отреагировал?
- Насупился и после долго о чем-то на кухне беседовал с Моней.
- О чем они беседовали?
- Не знаю. Но говорили на резких тонах. Я думаю, что Давид, зная беспринципность Мони, предостерегал его от кражи билета. Упреждал, так сказать.
- Может так, а может, и не совсем так.
- Что вы хотите этим сказать?
- Наша станция.
Эдик вышел из вагона. Этиман уже поджидал его на перроне. Они пошли быстрым шагом по переходу на другую ветку.
- Я хочу сказать, что вдруг Давид сам для себя уже решил, что миллион ему больше всех нужнее. Он уже пожилой человек, а перспектив никаких. Пора бы подумать о семье и уюте, а тут такая возможность. А запугивать он Моню стал, чтобы тот его не опередил. Что скажете?
- Абсурд! – Этиман обиделся, и до самого морга или отмалчивался, или начинал нести сентиментальную ерунду. О том, что всю ночь летал вокруг своего дома, заглядывал в окна и любовался спящей Сонечкой. И даже прикрыл форточку, чтобы жену не просквозило. Ночь была ветреной.
Когда Эдик вошел в морг, чтобы попить чайку с Олежеком и, как бы между делом, осмотреть труп Этимана, перед дверями он задал старику вопрос, который не давал ему покоя.
- Иван Абрамович, один вопрос. Где билет?
- Зачем вам?
- Мне?
- Вам?
- Мне он не нужен, но я просто знаю, что у кого билет, тот и убийца!
- В надежном месте, – огрызнулся Этиман, все еще храня обиду на Эдика за оскорбленных им сыновей.
- Как хотите. Только знайте, если вы и дальше так будете себя вести, мне вам не помочь.
Этиман сел на скамейку и задумался.
- Про тайник с билетом кто еще знает? – Вновь начал допрос Эдик.
- Никто. Когда они все на меня начали давить и требовать своей доли, я его спрятал!
- Стоп! Ерунда получается. Какой им резон вас убивать, если они не знают где билет! А?!
Этиман затрясся весь и зарыдал. По реакции на заданный вопрос, Эдик понял, что кроме Этимана, кто-то еще знает о тайнике.
- Кто вас хочет кремировать, кто знает о тайнике – тот вас и угробил, господин Этиман. Я свою работу сделал. Теперь связывайтесь, как там называется, не знаю – с карательными органами, насылайте на грешника гром небесный, а мне пора машину заводить. И тела вашего осматривать - нужды нет.
Эдик пожал холодную руку Этиману и двинул в гараж. Этиман так и остался сидеть на скамейке с поникшей головой, умываясь слезами.
Машина опять, на удивление, завелась с пол-оборота. Эдик получил путевку и поехал за новым клиентом. Эдик был в приподнятом настроении. Это объяснялось тем, что ему так легко удалось избавиться от призрака, пусть и ненадоедливого, но все-таки нежеланного гостя. Из динамиков неслась несравненная Нина Симон. Эдик хоть и не силен в английском языке, но слова песни знал наизусть. Он стал подпевать своей любви и даже постукивать себя по ляжкам. Закурил и с наслаждением выпустил дымок в открытое окно.
- Все не так просто, как вы думаете, – раздался извиняющийся голос Этимана позади - из салона.
Эдик вскрикнул. Машина вильнула.
- Простите, я не хотел вас напугать, – извинился Этиман и тут же очутился на сиденье рядом с Эдиком.
Эдику стало неудобно, он подумал, что не очень-то хорошо разъезжать по городу с голым человеком на переднем сиденье. Но тут же он вспомнил, что для всего человечества, включая инспекторов ГИБДД, Этиман невидим и успокоился.
- Что вы тут делаете? И о чем это вы говорили? – вдруг мир стал не таким радужным, только и всего-то что осталось от былой радости и счастья – голос Нины Симон. Эдик убавил громкость радиоприемника, чтобы лучше слышать Этимана.
- О тайнике знал только Израиль. Я сказал ему, потому, что побоялся, что мое сердце не выдержит этих склок и интриг. А Изя из всех моих детей самый уравновешенный и порядочный.
- Кабы не миллион долларов.
- Не спешите вешать на людей ярлыки и выдвигать обвинения, – сказал Этиман и вздохнул. – Все дело в том, что когда меня убили - Изи не было дома.
- Как это не было, когда все были дома! Вы же сами говорили. Да и участковый что-то об этом говорил.
- Так-то оно так, только Сонечка отправила Изю за продуктами. Он единственный, кто в то утро не был занят приготовлением блюд и стола к моему празднику.
- Это что ж, получается! Выходит, что ваш Изя вошел с кем-то в сговор?!
- Очень может быть. И вот еще что, я только что был дома… – Этиман поднял глаза и виновато посмотрел на Эдика. - Билет пропал.
- Как это пропал?
- Очень просто. Его нет в тайнике. Я закрепил его липкой лентой под подоконником. А теперь его там нет. В мусорном ведре лента, а билета нет…
- Понятно, - протянул Эдик.
- Ничего вам не понятно. Я должен кое в чем признаться, – Этиман потупился и замолчал. Эдик включил правый поворот, при этом, успевая, гневно косится на Этимана и скрипеть зубами.
- Да говорите же, на фиг, Иван Абрамович!
- Я перепрятал билет. Ну, тогда, когда признался Изе. Я вечером не мог уснуть и думал... что миллион есть миллион и кто знает, зачем подвергать честного человека такому испытанию. Взял и перепрятал. Он был сначала под паркетом в гостиной, об этом знал Изя, а потом я его спрятал под подоконник в нашей с Сонечкой спальне. А теперь его там нет.
- Устал я с вами и от вас, честное слово. Кто был в квартире, когда вы перепрятывали этот… билет?
- Все были. Те, кто с нами не живет, остались на ночь, все равно утром приезжать с поздравлениями.
- Хорошо, зададим вопрос иначе. КТО БЫЛ В ТОЙ КОМНАТЕ, КОГДА ПОД ПОДОКОННИКОМ ВЫ СПРЯТАЛИ БИЛЕТ? – Загорелся красный свет. Эдик остановился и уставился на Этимана.
- Только Сонечка, но она спала. Она принимает на ночь валиум.
- Значит, в эту ночь она не принимала таблеток.
- Но не в зубах же она держала тот предмет, которым меня огрели? Ударили. – Исправился Этиман.
- О, мама миа! Не видать мне сладкой жизни! Теперь получается, что Сонечка вошла с кем-то из ваших отпрысков в сговор. Она увидела, как вы прячете билет, а утром кому-то пообещала половину миллиона.
- Не верю.
- И не надо. Нам остается только одно – ждать. Ждать пока кто-то из ваших родственников предъявит билет к уплате. Я правильно выражаюсь?
- Не совсем. Лучше сказать несколько иначе.
- На фиг чистую речь! Мы приехали. Ждите меня в машине, – приказал Эдик, хлопнул дверцей и нырнул в парадный. Этиман осмотрелся и обратил внимание на приклеенный к панели приборов календарик с фотографией Путина в военно-морской форме. Усмехнулся. Как теперь он далек от всего этого!


10.   

Перед Эдиком возник испуганный Этиман. Он вцепился в Эдика и потащил его на улицу.
- Скорее, скорее! Беда! – причитал Этиман и волок Эдика к машине, подталкивая его в спину.
Со стороны это выглядело нелепо. Прохожим казалось, что молодой человек или под кайфом, или клоун. Эдик шел, отвалившись спиной назад и выбрасывая перед собой ноги. При этом он еще размахивал руками.
- Да что случилось? Послушайте, господин Этиман, вы не один в этом городе труп. Там вон меня, на третьем этаже тоже ждут.
- Там вас не ждут! Тот несчастный в отличии от меня упокоился с миром. Он помер естественной смертью. Какое счастье! Ему теперь все равно, а вот мне нет!
- Да что такое? Отпустите меня!
- Быстрее! Я вас умоляю!
Этиман затолкал Эдика в машину, закрыл дверцу и тут же сам очутился на сиденье рядом.
- Заводите, и поехали, черт вас побери! Эдик!! Все пропало!!! – завопил Этиман и исчез.
Некоторое время Эдик сидел неподвижно, не веря своим глазам. Он понял, что произошло что-то непоправимое. Он не знал, то ли ему радоваться, то ли грустить. С одной стороны, чтобы не произошло – Этиман исчез! И оставил Эдика в покое. Но с другой стороны, кто убил несчастного старого еврея!? Эдик поскрежетал зубами, ругнулся матом и завел двигатель. «Куда ехать?» Спросил сам себя Эдик, в тайне надеясь, что в голове возникнет ответ, озвученный и подброшенный Этиманом. Ответ возник, только Эдик сам его нашел, а Этиман так и не объявился, даже в мыслях. «Видно дело швах», - решил Эдик. - «В морг!»
Он рванул с пробуксовкой и, нарушая все правила дорожного движения, помчался в морг. Сирена выла так, что машины шарахались от санитарки Эдика в разные стороны, как шахматисты от разъяренного и обкуренного Майка Тайсона! Теперь Эдик понимал четно и ясно, что произошло. Тело Этимана повезли на кремацию. А это плохо вдвойне. Во-первых, исчезнет призрак. А он, кроме того, что жертва, еще и свидетель, пусть и не обычный, но единственный и очень важный. Во-вторых, станет не возможным, да и не нужным добиваться повторной экспертизы и возбуждения уголовное дело.

11. 

Олежек вынул тело Этимана из морозильника; уложил на стол, прикрыл мертвую наготу застиранной до дыр простыней и сделал шаг назад с видом художника, только что окончившего работу над очередным шедевром. К столу гуськом подтянулись родственники: пять сыновей и жена Сонечка. Она увидела застывшее лицо своего ныне покойного мужа, всхлипнула и уткнулась лицом в первое попавшееся плечо. Это оказался Моисей – редактор новостей местного телеканала. Мося погладил мать по голове и всхлипнул сам. При этом он посматривал на остальных, наблюдая их реакцию. Давид с ненавистью смотрел на Соломона. Тот изучал кафель у себя под ногами, его губы шевелились, казалось, он считает плитки или швы между ними. Израиль побледнел, словно был знаком с метаморфозами мимикрии и пытался, таким образом, слиться с белоснежными стенами морга. Кирилл подошел к трупу и поправил край простыни, закрывая ноги. Скорее всего, его раздражали желтые стариковские ногти, которые казалось отрасли за то время, что труп находился в морге до вампирских размеров. Подбородок Кирилла дрожал, ткни его пальцем в бок и он зарыдает. Кирилл сжал кулаки, растолкал братьев и забился в угол, привалившись головой к холодной дверце морозильника. Если бы не настоящий труп в центре комнаты, то можно было бы подумать, что люди - это бездарные актеры провинциального театра Драмы, репетирующие сцену прощания с усопшим из какой-нибудь мрачной скандинавской пьесы.
- Если вы закончили, то нам пора. – Произнес Олежек и обвел всех присутствующих вопросительным взглядом с искоркой издевки и блеском, присущего всем медикам, нездорового цинизма. Все закивали, похлопали друг друга по плечу, мол, держись брат, и посторонились, освобождая дорогу Олежеку. И тут произошло нечто очень и очень странное. Труп самопроизвольно приподнялся, повернул голову направо, затем налево, кое-как согнул одну руку в локте, а другую положил на сгиб локтя согнутой руки! Получился знакомый каждому шахтеру жест, который он видит всякий раз, подойдя к окошку кассы за зарплатой. А затем труп рухнул навзничь. Всех это маленькое происшествие застало врасплох, к нему никто не был готов, даже видавший многое Олежек. Поэтому, все как стояли, так и замерли с идиотским выражением на вытянувшихся лицах.
- Это кто сделал? – первым пришел в себя Олежек. Вопрос был задан таким тоном, будто учитель вошел в класс и увидел на доске нецензурную надпись.
Все пожали плечами.
- Он сам, – кивнул на труп Моня и стал блевать на стерильно чистую плитку пола, которую минуту назад так внимательно изучал.
- Твою мать, – произнес интеллигентный и всегда сдержанный Изя.
- Это, что было на самом деле? – взвизгнул Кирилл. Выпучил глаза и уставился на задранный вверх кулак отца.
Ему никто не успел ответить. На этот раз труп перевернулся на живот, дернул ногой, пытаясь лягнуть стоявшего ближе всех к столу Олежека, и вновь затих. Теперь, все с криками и визгом бросились вон из морга на улицу. Мужчины так увлеклись бегством, что даже на улице все еще не заметили, что их мать отсутствует. Они стали наперебой обсуждать происшедшее и сыпать вопросами на испуганного Олежека, который не слышал их. Он думал только об одном, что именно ему придется войти обратно, разобраться с трупом и вымыть загаженный пол. Он только кивал, грыз ноготь и бросал быстрые взгляды на распахнутую дверь морга.
Тем временем, Сонечка пришла в себя. Она, борясь с непослушными конечностями, разбитыми старостью и радикулитом, доползла до стены и привалилась к ней. Сердце ныло и замирало, как-то нехорошо. Голова кружилась, а к горлу подкралась тошнота. Сонечка сглотнула слюну, стала дышать глубоко и размеренно, пытаясь тем самым справиться и с болью в сердце и с тошнотой. Когда она почувствовала, что дышать стало полегче и боль поутихла, то подняла голову и посмотрела на труп взглядом загнанной лошади.
- Что ж, ты делаешь с нами, Ванечка? – спросила она у трупа. Сердечная боль резью пронзила грудь. Сонечка культей потерла грудь. Труп безмолвствовал.
Тут откуда-то снаружи послышались дрожащие голоса детей.
- Мама?
- Мамочка, с тобой все в порядке?
- Ты как?
- Ты там? Ты жива?
- Что ты спрашиваешь, идиот! Зайди и посмотри, может она умерла совсем!
- Почему я?!
- Потому, что ты… старший. – Сонечка узнала голос Мони.
Она улыбнулась слабо, открыла рот, чтобы крикнуть им и успокоить, но не смогла. Она шамкала ртом и шипела, как водопроводный кран летом во Владивостоке, в разгар засухи и борьбы за влагу, затем попыталась встать, но нога скользнула по блевотине Мони и она упала на зад, сильно ударившись копчиком и застонала.
- Слышите, она стонет! Мама!! Мамочка!!! – ревел Кирилл, однако в морг не спускался.
Где-то за углом завыла сирена, а через секунду к моргу подкатила, обдавая всех гарью и пылью, машина Эдика. Он выпрыгнул из машины, когда та еще толком не остановилась. Быстро нырнул в нее обратно, дернул ручной тормоз и подбежал к Олежеку, доедавшему уже второй ноготь.
- Что тут стряслось?
- Херня какая-то! – Пожал плечами Олежек. Дергается, б…дь, как Франкенштейн! – и добавил по латыни, - Monstrum horendum!
Эдик незаметно улыбнулся и также незаметно с облегчением вздохнул. Успел! Радостно подумал он и стал спускаться в морг. На него смотрели, как на сумасшедшего и ни один, как на героя и спасителя. Вскоре Эдик появился вновь. Он замер на пороге. На руках у него была Сонечка. Ну, точь-в-точь памятник Алеше! Эдик усадил Сонечку на скамейку, расстегнул ей несколько верхних пуговиц на блузке и велел Олежеку хоть раз в жизни заняться живым человеком. Сам же вновь убежал в морг. 
Этиман сидел на столе рядом со своим трупом и смеялся, запрокинув голову и хлопая рукой по заднице трупа.
- Иван Абрамович, - с осуждением начал Эдик, - неужели нельзя было чуточку полегче с подозреваемыми?
- Нет, – категорично отрезал Этиман. – Никак нельзя было, уважаемый Эдик. Я преподал им всем хороший урок! Вот, правда, испугался, когда у Сонечки сердце зашлось, но вы, слава богу, подоспели! Как она?
- А как вы думаете, если б вам труп стал неприличные жесты показывать.
- Вам санитар сказал? – Этиман отвернулся стыдливо.
- Нет, – ответил Эдик и указал на труп. Тот хоть и лежал на животе, но застывшие руки, так и остались в непотребном жесте, который сваял мстительный призрак.
- Ой! А я и забыл про это! – Этиман бесшумно соскочил на пол. И расправил руки трупа.
- Как вам это все удалось? – спросил Эдик.
Этиман понял, о чем речь.
- Сам не знаю, – признался Этиман. - Я когда сюда помчался, не думал, что смогу им воспрепятствовать. Я бесшумно ходил между ними, дотрагивался – ничего. Потом я стал кричать, и простите, угукать, но и это не помогло. Они не видят меня и не слышат, как впрочем, и не осязают. И тут я вспомнил о том случае с халатом. Помните, вы мне его протянули, и он удержался на мне несколько секунд, прежде чем упасть на пол? – Эдик кивнул. – Вот! И тут я развеял свои сомнения, вспомнив о форточке, которую…
- Я помню, – перебил Этимана Эдик. Тот кивнул.
- И вот я подхожу к своему телу, напрягаю все свои силы и!.. Труп ожил!!! Оп-ля-ля!
- Да уж, шапито.
Этиман медленно поднялся в воздух и уселся на лампу. Эдик, что называется, спустил его с небес на землю.
- Однако, это всего лишь отсрочка. Надо думать, что нам делать дальше.
- Вы правы! Вы как всегда правы, Эдик! Как я рад, что судьба или господь бог, даровали мне знакомство с вами в этот поистине роковой для меня час! И, правда, что же нам теперь делать?
Этиман медленно спустился на пол и встал перед Эдиком. Он выглядел грустным и печальным, как тень отца Гамлета. Эдику захотелось сделать для него что-то приятное. Встряхнуть! Приобнять беднягу за плечи или, на худой конец, сказать, что-то ободрительное, но он сдержался. Вместо этого, он стал прохаживаться по комнате, заложив руки за спину. Он два раза прошел сквозь Этимана и не заметил этого. Сам же Этиман хранил молчание и с надеждой смотрел на задумчивое лицо своего друга. Да, именно так. Этиман вдруг подумал, что Эдик стал ему другом. Подтверждением тому служило множество случаев, взять хоть последний. Эдик почувствовал, что Этиману грозит беда, и он бросил все. Поставил на карту свою работу и примчался в морг. Этиман прослезился бы от умиления, да только у него не получилось. Призраки не плачут.
- Я, кажется, придумал. Но мне понадобится ваша помощь, – Эдик остановился и улыбнулся призраку. Этиман не удержался и стиснул Эдика в ледяных объятьях.

12. 

Эдик вышел на свежий воздух, покачнулся и рухнул без сознания у ног Олежека. Все вновь стали кричать, визжать и бегать друг за другом, пытаясь спрятаться за спину того кто ближе. Олежек, виртуозно мешая матерные слова с латынью, принялся приводить товарища в сознание. Эдик приподнял голову, обвел всех затравленным взглядом и прошептал:
- Труп исчез!
От изумления Олежек позабыл, что придерживает голову Эдика. Он выпустил ее и уселся на асфальт, обхватив колени руками. Застонал.
- Что мне теперь делать?! – выл Олежек. – Теперь точно решат, что я из трупов пирожки стряпаю.
Дело в том, что в прошлом году уже был подобный случай. Из морга пропал труп молодой симпатичной утопленницы. Тело так и не нашли. Дело замяли. Олежека не уволили.    (На такую работу, да при такой зарплате не нашли замену.) Но влепили строгий выговор и лишили премии. И вот снова нечто подобное, но теперь Эдик, сравнивая искренность и неподдельный испуг Олежека на происшествие с тем спокойствием, когда исчезла утопленница, сделал вывод, что в прошлый раз Олежек был в курсе происходящего, как сам Эдик теперь. Олежек, тогда не рвал волос, не метался, словно самурай потерявший меч, а как-то играл, что ли? И играл неумело. Кто его знает, зачем он уволок труп девушки? Теперь уже не важно. 
- Как он мог исчезнуть?! Куда?! Он что, встал и ушел?! – орал Олежек.
- А я почем знаю! – орал в ответ Эдик. Семейство Этиманов бесшумно и незаметно растворилось.
- Беги за начальством, – приказал Эдик.
Олежек закурил, как-то сразу успокоился и послушно побрел к административному корпусу. Эдик наблюдал за ним до тех пор, пока Олежек не вошел в здание. Затем поднялся, отряхнул брюки и нырнул в морг…   

13.

Через два дня, когда события в морге уже подзабылись и казались семейству Этиманов не более чем вымыслом или дурным сном, утром труп напомнил и о себе, и о своих паранормальных способностях.
Кирилл открыл дверь, намереваясь прогуляться до рынка и обратно. Он, еще по инерции, успел закрыть за собой дверь, когда вдруг понял, что только что увидел!!! Он тут же стал визжать, прыгать на дверь, скрестись в нее и царапать обивку. Он бился в дверь лбом и бил ее ногами, пытаясь поскорее очутиться обратно в квартире. Он так боялся оглянуться и проверить, уж не померещилось ли ему, что мышцы шеи свело судорогой. Дверь, наконец-то, отворили, и Кирилл с визгом и воем бросился в самую дальнюю комнату и забился в самый дальний угол. Вскоре он услышал из прихожей изумленные крики. Он задрожал весь, сжался в комок и пополз под кровать.
- Я больше этого не вынесу, - Возмущался Моня. – Я в суд подам!
- На кого, идиот?! – С еще большим возмущением спрашивал Моисей.
- Давайте, что-то с этим делать! – предлагал Давид.
- Надо похоронить его, – тихо предложил Изя. И все разом смолкли.
Они стояли над трупом своего отца, который сидел напротив двери, сложив ноги по-турецки и пустым, неподвижным взглядом даоса смотрел сквозь них, куда-то вдаль, сквозь стены типовой многоэтажки, мебель, сквозь побитые молью ковры и залапанный пальцами хрусталь в серванте. Сам же дух Этимана незримо стоял за спиной трупа и тихо плакал. Он проклинал себя за то, что подверг свою семью, и особенно Кирилла, еще одному стрессу. Он поклялся, что как только гроб опустят в могилу, он исчезнет, и пропади пропадом эта истина, а вместе с ней и лотерейный билет! «Кстати, у кого он?»

14.

Все утро лил дождь. Небо висело мокрой ватой на верхушках деревьев. Молоденький священник звонким голосом кричал на идише молитвы из набухшей от воды торы. Он раскачивался взад-вперед и ничего вокруг не замечал. Он был всецело во власти религиозного экстаза. Он не замечал проливного дождя, как равно и ненавистных взглядов семейства Этимана на своем затылке.
- Когда он кончит? – прошептала Сонечка.
- Не знаю, – огрызнулся Давид и тяжело вздохнул. – Это твоя идея была, мама.
Сонечка вздохнула в ответ.
- У меня уже перепонки образовались, – заворчал Моня и посмотрел на свои ноги.
- За такие деньги мог бы и быстрее читать! – ругнулся Моисей (Мося).
- Наоборот, он отрабатывает свой гонорар по полной программе, – заметил Изя (Израиль).
- Дали бы меньше – уже были б дома, – подытожил Давид и чихнул. Простужено зашмыгал носом.
- Козлы, – прошипел Кирилл. Закурил и отошел от родни подальше.
Этиман стоял тут же и все слышал. Он всматривался в лица недовольной родни. Он пытался понять, кто же из них отправил его на тот свет? Если судить по отношению к обряду погребения, то это мог сделать каждый, кроме любимчика Кирилла. Дух Этимана приподнялся над землей, пролетел сквозь Давида и священника, который при этом осекся и начал читать молитву сначала и опустился перед Кириллом. «Не ошибалось сердце старика, отдавая тебе свою любовь без остатка, мой мальчик». – Подумал Этиман и залюбовался Кириллом. Старик протянул руку и коснулся лица младшего сына. Тот скользнул рукой по щеке, как будто сбрасывая насекомое. Этиман улыбнулся и встал рядом с бледным Кириллом.
- Вот гандон, - прошептал Кирилл, - когда ж ты заткнешься и зароешь его?!
Этиману в этот миг не хотелось жить! Его душа скорбела, стенала и делась черной. Этиман подошел к священнику, вырвал у него из рук священное писание и бросил в могилу, которая уже сантиметров на двадцать заполнилась дождевой водой. Священник закричал и бросился бежать. Он прыгал через оградки могилок, ломился сквозь кусты сирени и рябины. Когда его крик смолк, и на кладбище наступила тишина, пьяные могильщики посмотрели воспаленными и равнодушными глазами на Сонечку. Она им махнула платком. Копачи поплевали на ладони, взялись за гроб и подтащили его к краю могилы.
- Эй, любезные, лучше забивайте. Не жалейте гвоздей. – не то приказал, не то порекомендовал Моня.
- Как скажите, – буркнул один из могильщиков и ловко одним ударом вогнал гвоздь в крышку гроба.
Все оживились, заулыбались и даже почувствовали нечто вроде симпатии к умершему отцу и мужу. Это выразилось в прощальной речи умного и начитанного Израиля:
- Дорогой папочка, мы все скорбим и молим Яхве о твоей душе и прощение. Мы все тебя любили, как жаворонок любит восходящее солнце…  - «А может все, наоборот, от ненависти, что свет режет глаза и не дает поспать лишний час и поет свои истеричные песни?» - ухмыльнулся про себя Моня. – Нам будет очень сильно не хватать твоих мудрых советов и твоей бескорыстной любви. Прости…
- Ну чё? Опускаем. Что ли? – нетерпеливо спросил копач, схватился за веревки и уставился на оратора красными злыми глазами.
- Да! – рявкнул Изя и смолк.
Сонечка похлопала его по плечу, просунула культю под локоть и прижалась к сыну. Изя нехотя обнял мать за плечи, но уже через секунду осторожно оттолкнул мать от себя, под предлогом того, что ему надо проследить за работой копачей.
Гроб плюхнулся в воду, пошли волны.
- Смотри, плавает, как крейсер «Аврора»! – заметил один копач другому. Тот усмехнулся и взялся за лопату.
… Поверх могильного холмика легла огромная гранитная плита. В четыре отверстия по углам вбили длинную арматуру и залили раствором цемента.
- Чтоб не украли. Что ль? – спросил один копач у другого.
- Чтоб не вылез, – отшутился тот. – Ну, все. Что ль? Извольте расчет и, как говорится, не поминайте лихом! – работяга бросил лопату рядом с могилой и подошел к Давиду.
- Сколько? – Давид полез в карман за деньгами.
- Ну, ты дядя, даешь! Сговорились ведь уже!
- Что вы на него давите?! Разве вы не видите, что он в горе! – вступилась за старшего сына Сонечка.
- Вижу. Вижу. Только мне с вашего горя не похмелиться.
- Сколько?! – повторил свой вопрос Давид.
- Учитывая погодные условия и это, как ее… чертовщину, в общем, с вас восемьсот пятьдесят рублей.
- Ну, скажем, чертовщина не с вами приключилась, - Начал интеллигентно Изя.
- Да отдайте вы им деньги! Что вы рядитесь! А потом еще удивляетесь, «за что это нас бедных евреев так все ненавидят?» - Кирилл был на грани истерики.
- О, мать моя Тереза! Так вы евреи!?! То-то я думаю, чего это со мной? Слушаю, слушаю священника и не хрена не разберу, что он там подвывает! Думал, все белка прискакала! А, раз такое дело даю вам скидку в полтинник! -  Синюшник был так счастлив, что все прояснилось благоприятным для него образом и что несколько ближайших дней он сможет пить, не опасаясь, белой горячки!
Копачи получили восемьсот рублей, побросали лопаты и рванули в ближайший магазин за водкой. Семейство Этиманов по очереди положили на плиту по камешку, как требует того древний иудейский обычай, и с чувством выполненного долга удалились. Как только их спины скрылись в зелени кладбищенских аллей, камешки чудесным образом поднялись в воздух и полетели в спины ушедшим. Но не долетели…
Призрак Этимана еще несколько часов блуждал по кладбищу в надежде найти, хоть одного призрака, родственную душу, но так и не встретил никого. Он подумал, что лишь он - один единственный неприкаянный в этом мире. Этиман ждал, долго ждал, когда разверзнутся небеса, и на него снизойдет обетованная благодать, но небеса лишь лили дождь, гремели громами и гнули кусты и деревья ураганным ветром. Этиман опустил голову и побрел к выходу. Он был страшно разочарован тем, что все еще остается на земле, и что его надежды и предположения на счет погребения и последующего за ним вознесения не оправдались. А еще он был подавлен тем, что его догадка стала истиной – пока убийца не будет найден, он, Этиман, так и останется призраком.   
            
15.

Этиман мог бы просто переместиться в пространстве и оказаться в квартире Эдика в ту же секунду. Он знал, что Эдик с нетерпением ожидает его визита и известий с кладбища. Эдик очень наделся на то, что убийца тем или иным образов выдаст себя; что совесть не устоит перед мрачной бездной могилы… наивная душа! Этиман ничем не мог порадовать Эдика. Все его сыновья и жена вели себя так, словно все по разу приложились к его затылку, а еще лучше сказать, хотели бы это сделать, да опоздали. Они все ненавидели его – Этимана: отца и мужа. Лишь Кирилл как-то нервничал и рефлектировал, да и это легко можно объяснить паранормальными происшествиями в морге, на лестничной площадке и тут, на кладбище. Вопрос - кто убийца, все еще безответен.
Этиман вышел за ворота кладбища и сел на паперти рядом с побирушками. Он долго думал, в чем же его вина? В чем причина столь сильной ненависти его близких, его родных и горячо любимых им сыновей? Этиман вспомнил, как плакал над кроваткой больного скарлатиной трехлетнего Давида… как унижался, заталкивая Изю в университет… скольких трудов и сил ему стоило выплатить долги прогоревшего в очередной раз Мони… как он мучался и молил бога, что бы тот уберег Мосю от ножа и пули бородатого террориста, когда сын уехал в Чечню журналистом… а сколько сил было отнято у него юношескими угрями Кирилла, когда младшенький хотел облить свое лицо серной кислотой, чтоб раз и навсегда покончить с этой напастью?!
И  только-только ответ забрезжил на горизонте, восходящей утренней звездой, как кто-то бросил под ноги Этиману монетку! «Меня видят!» - Этиман вытер слезы и посмотрел на человека перед собой. Это был Эдик. Он улыбался, глаза его излучали доброту и сострадание.
- А это вы, Эдик? – Этиман не смог скрыть разочарования.
- Простите, я не хотел вас обнадеживать. Вы, наверное, подумали, что вновь обрели плоть?
- Ничего такого я не подумал. Хотя нечто подобное блеснуло… Что вы здесь делаете?
- Я не дождался вас и начал волноваться, – ответил Эдик и сел рядом с Этиманом. Поднял монетку и спрятал в карман.
- Стоит ли волноваться из-за призрака?
- Честно скажу, у меня промелькнула мысль о том, что погребальная церемония и священник сделают свое дело, и вы обретете долгожданный покой.
- Увы, этого не произошло. Наоборот! Я теперь снедаем тоской и печальными мыслями! Я полон желчи, злобы и унынья! О, я бедный, бедный старый убитый еврей! За что, Господи, ты посылаешь мне такие испытания?!
- Как успехи? – грубо попытался перевести разговор в другое русло Эдик.
- Вы о том, что, не покаялся ли убийца, глядя на прах мой?
- Можно и так сказать, – Эдик закурил. Он уже знал, что ответит ему Этиман. Об этом можно было бы сразу догадаться по его настроению.
- Ответ однозначен, мой юный друг. Убийца обладает крепкими нервами. Или…
- Или. Его ненависть к вам столь сильна, что покаянию нет места в его черной душе? – выдал Эдик, подражая манере Этимана.
- О! – улыбнулся Этиман. – Вы делаете успехи в риторике.
- У меня хороший учитель, – ответил Эдик и улыбнулся Этиману.
- Спасибо, это приятно слышать, – улыбнулся Этиман в ответ. – Какие у нас планы?
- Планы?
- План.
- План прост. Я поочередно поговорю с вашими детьми и женой.
Этиман отмахнулся.
- Напрасно вы так, Иван Абрамович! Кое-что нам ведь удалось?!
- Что именно?
- Вас не кремировали! И посмотрите на себя - на вас костюм!
- Ой, и вправду! Как это возможно? – Этиман только сейчас увидел, что на нем его старый и любимый костюм, в котором он всю жизнь проходил, начиная с собственной свадьбы.
- Вас похоронили в нем?
- Я не обратил на это внимание, – Этиман стал крутить пуговицу.
- В нем, в нем, я в этом просто уверен. Я пока не знаю, что это нам может дать и чем послужить, но одно уже хорошо. Вы не будете расхаживать нагим по Петербургу.
- Вы правы, Эдик! Вы как всегда правы! Но, постойте! Что вы имеете в виду, говоря о костюме и его пользе нам?
- Костюм тут не причем. Но есть некая закономерность. Я пока сам ее смутно вижу и почти не понимаю, но… подумайте сами. Вас обрядили и вы, как призрак тоже стали, если можно так выразиться, обряженным. Так?
- Точно так!
- Существует некая связь между вами, как призраком и вашим телом.
- Несомненно. Но что это нам дает?
- А вот что! У вас должна быть точно такая связь и с вашими близкими!
- Не понимаю, – Этиман оторвал таки пуговицу, но она тут же сама собой прилипла к костюму.
- Все очень просто, Иван Абрамович. Вы же можете проникать в мои мысли, почему бы вам ни попробовать проникнуть в мысли своих домочадцев! Таким образом, мы найдем убийцу!
- Звучит обнадеживающе. Но если б я мог так делать, наверняка бы это уже произошло раньше и не по моей воле. Ведь я, поверьте мне, не имел никакого желания проникать в ваши мысли, в ваш разум. Я и не знал вас. Просто нечто или некто… короче это произошло само собой. Улавливаете?
- Да, – грустно отозвался Эдик.
- Я понимаю вас. Мне очень жаль, что вы впутаны в эту историю. Вы мечтаете о встрече с Верой, вы надеетесь покорить ее сердце, вы даже собирались к ней с разговором в тот злополучный день! А тут я, со своими проблемами.
- Постойте-ка! Может вы и правы. Но попробовать стоит все-таки!
- Когда?
- Немедленно!
Этиман кивнул и прикрыл глаза. Эдик затаил дыхание. Старик долго сидел, задумавшись, морщил лоб, что-то бормотал и охал. Но когда он посмотрел на Эдика, тот  понял, что эксперимент не удался. Этиман развел руками и виновато улыбнулся.
- Мне очень жаль, Эдик, но ни намека на телепатию!
- Что ж, придется мне! Но вы не расслабляйтесь и не исчезайте. Вы в любой момент можете мне понадобиться.
- Я всегда к вашим услугам.
- Отлично! Пойдемте.
Эдик поднялся, отряхнул промокшие джинсы и пошел к автобусной остановке.
- Куда? Куда вы направляетесь? – спросил Этиман, паря рядом с Эдиком.
- На ваши поминки, – ответил Эдик и махнул маршрутке.
Они уселись на переднее сиденье. Эдик передал деньги водителю. Тот уставился на него. Эдик на водителя.
- В чем дело? – спросил Эдик.
- Сколько?
- Что сколько?
- Тут за двоих.
- Ну, правильно! Ой! Простите. Конечно же, за одного!
Водитель вздохнул и покачал головой. Вернул Эдику десятку. Этиман хихикнул.               

16. 

Дверь открыл Моня. По его глупой и расслабленной улыбке и мутным глазам Эдик сразу понял, что тот под легким героиновым кайфом. Этиман поохал и прошел сквозь непутевого сына в прихожую. Остановился за спиной Мони и стал наблюдать за тем, как и под каким предлогом Эдик проникнет в квартиру, готовый в любой момент придти тому на помощь. Правда, он пока не понимал, в чем будет заключаться его помощь. Он мог, разве что, похлопать дверцей шкафа или хлопнуть о пол дорогую сувенирную тарелку, привезенную им в семьдесят пятом из Праги.
- Привет, - ласково промурлыкал Моня. – Вам кого?
- Меня зовут Эдик Леер.
- Да ну надо же! Вот счастье какое!.. А меня, увы, зовут Моней. Я еврей.
- А я - труповоз.
- А! Я помню. Вы забирали труп отца?!
- Верно.
- И что труповозу угодно? От больного и страдающего запорами еврея?
- Перестанете употреблять героин, и запоры исчезнут, – посоветовал Эдик и переступил порог. А угодно мне найти убийцу вашего отца.
Призрак Этимана сделал круглые глаза. Эдик ему кивнул, мол, все нормально. Тот пожал плечами.
- Как вы сказали? Найти убийцу нашего отца? – Эдику показалось, или это было на самом деле, но Моня оставил дурашливый тон и даже трезветь начал. – Его что, убили?
- Да.
- И есть тому подтверждения?
- Есть.
- Выкладывайте.
- Я бы хотел поговорить на эту тему в присутствии всей семьи.
- Как вам будет угодно, – Моня посторонился и жестом пригласил Эдика в гостиную.
Эдик вошел в гостиную. За круглым столом сидела вся семья. На почетном месте в кресле хозяина сидел старший сын Давид. Все оставили в покое рюмки и тарелки и уставились на Эдика. Его все узнали. Это было видно по лицам. У всех без исключения была гримаса недовольства.
- Вот это - Эдик Леер. Труповоз. Он ищет убийцу нашего ныне покойного отца, – сказал Моня и пододвинул Эдику стул. Эдик кивком поблагодарил и сел за стол.
Все несколько секунд молчали, ожидая первого слова от Эдика.
- Ну? – Давид налил водки Эдику. – Мы вас слушаем.
Эдик залпом осушил рюмку, закусил шариком мацы. Вытер рот салфеткой и отодвинул рюмку, тем самым, давая понять, что почтил память погибшего, но превращать поминки в бразильский карнавал не намерен.
- У вас есть доказательства? – спросил Изя.
- Есть, – Ответил Эдик. – Во-первых, травма. У погибшего сломано основание черепа. И огромная гематома, которую преступник попытался скрыть, обварив труп кипятком.
- Но экспертиза… - вмешался Мося.
- Я этого эксперта отлично знаю. Он бездарь, трус и беспринципный тип. Он мог прикрыть глаза на несоответствие показаний и травмы, скажем так, пятьюстами долларов.
- Говорите проще, – шепнул ему на ухо, возбужденный разговором, призрак Этимана.
- Другими словами, смертельная травма не соответствует вашим показаниям и разнится с ними. Ваш отец потерял сознание в ванне и ударился затылком о край ванны и сломал себе основание черепа. И при этом он еще успел открыть кран горячей воды и закрыть холодную. Что скажете? – Все помалкивали. - Кстати, кто из вас по этому поводу давал показания участковому? И кто из вас обнаружил труп.
- Вообще-то, о ванне и переломе придумал сам участковый, ну, в том плане, что он предположил, а мы все, в том числе и ваш эксперт под этим подписались. А труп обнаружила мать. Она первой забеспокоилась, – ответил Давид.
- Нет, я увидел пар и сказал об этом маме, – заметил Мося.
- И вообще, на каком основании вы тут учиняете нам допрос? – вдруг взвился Моня. – Да мы на вас в суд подадим за оскорбление личности.
- Заткнись, наркоман подлый!!! – крикнул Этиман. – Но, кроме Эдика его крик никто не услышал. Эдик взглядом успокоил старика. Тот махнул рукой и сел в кресло в углу. Пружинка еле слышно заскрипела. Все, как по команде повернули головы и посмотрели на кресло.
- Вот именно, на этом основании, я и допрашиваю вас.
- То есть? – посиневшими от страха губами выдавил из себя Кирилл и мелко задрожал.
- Установить личность преступника меня просил ваш покойный папенька Иван Абрамович Этиман.
Как пишут в романах: «в комнате повисло тягостное молчание».
- У вас все в порядке с головой? – Сонечка попыталась заглянуть в глаза Эдику. Тот позволил ей это сделать, – он наклонился к ней и широко раскрыл глаза. – Боюсь, что не совсем, – ответила на вопрос сама же Сонечка и кивнула Мосе.
Мося налил матери рюмку коньяка и влил той в рот. Затем, в открытый рот положил дольку лимона. Сонечка поблагодарила его.
- Немудрено. С такой работой даже у терминатора проводки поплавятся, – предположил Моня.
- Молодой человек, давайте со стороны посмотрим на данную ситуацию, – предложил молчавший до сих пор Изя. – Вы приходите в дом, где приключилась беда, где скорбят о безвременно ушедшем и глупо погибшем отце. И начинаете огульно, совершенно ОГУЛЬНО обвинять близких людей в УБИЙСТВЕ, которого не было, и быть не могло.
- “Cui bono?” – возразил Эдик.
- Что, простите? – спросил Изя и заерзал на стуле. Он не любил, когда кто-то оказывался умнее или эрудированнее его.
- «Кому на благо?» Это латинская поговорка. Я хочу сказать, что ситуация не абсурдна, как вам кажется, и я вам это докажу сейчас. И вот еще, что. У вас у всех есть прекрасный мотив для убийства отца – миллион долларов, который он вам не отдал. И не поделил между вами. Мне, например, известно, что Моня требовал от отца эти деньги на покрытие своих наркоманских долгов и открытие нового бизнеса.
- Но… - вякнул Моня, но Эдик поднял руку, и тот смолк, пораженный осведомленностью Эдика. Моня стал коситься на братьев, подозревая, каждого в доносительстве и подслушивании его интимных разговоров с отцом.
- Мне также известно, что Израиль знал о тайнике, где хранится билет отца. Он сам вам об этом сказал накануне смерти. И как только он вам открылся - его вскоре убивают!
- Постойте!
- Дайте мне договорить, – попросил Эдик, и Изя тоже смолк, как и Моня. – Но до всего этого, до этих событий, когда всем стало известно, что отец ваш выиграл миллион у Давида и Соломона, на кухне вышел неприятный разговор. О чем вы говорили?
- Я сказал Монечке, что если он хоть словом заикнется отцу насчет его денег, я шею ему сверну! – ответил Давид и налил себе водки.               
- Но шею свернули папе, – напомнил Кирилл.
- Что ты несешь?! – закричала на сына Сонечка.
- Вот это уже интересно. Откуда вы это знаете? – спросил Эдик. Он так увлекся данной ему властью детектива, что не заметил, что задал глупый вопрос.
- Вы сами об этом сказали, – ответил за Кирилла, Мося. Кирилл, соглашаясь, кивнул и почему-то опустил глаза.
Эдик почувствовал, что сдает позиции и теряет инициативу.
- Молодой человек…
- Эдик.
- Да, простите, Эдик. Позвольте задать вам встречный вопрос? – закуривая, спросил Давид.
- Пожалуйста.
- Откуда вы все это знаете? – Давид протянул пачку и зажигалку Эдику, который начал нервничать.
Эдик отказался и вынул из кармана свои сигареты. Закурил. Он не торопился с ответом. Он не знал, стоит ли сейчас открывать карты, предъявляя семейству Этимана свой козырь. Он повернул голову и посмотрел на Этимана, притихшего в кресле. Тот пожал плечами и подался вперед, мол, не знаю, но если надо, я им сейчас покажу фокус-покус, Аля Эмиль Кио. Эдик затянулся и выпустил в потолок струйку дыма.
- Мы ждем, – поторапливал его Давид.
- Как я уже сказал, меня о расследовании просил ваш покойный отец. Он мне все это и рассказал.
- Это смешно!
- Я так не думаю. Изя, например, не преминул залезть в тайник и разочароваться, ведь отец перепрятал билет.
- Старый маразматик, – ругнулся Израиль и тем самым выдал себя.
- Тавтология. Маразм и так означает старость. И вам, как образованному человеку следовало бы это знать.
- Спасибо, – не очень радостно отозвался Изя.
- Впрочем, не вы убили отца. Это не логично. Не найдя билета, какой резон убивать Этимана, не зная местонахождение нового тайника с заветным билетом.
- И за это спасибо.
- Тогда нас остается четверо? Не так ли? – усмехнулся Моня.
- Нет, вы не правы, Соломон. Вас пятеро. Билет был спрятан под подоконником, в спальне родителей. Сонечка была в комнате, когда ночью Иван Абрамович перепрятывал билет.
Заскрипели стулья, все покосились на мать, затем на дверь спальни.
- Успокойтесь, – сказал Эдик. – Билета и там нет. Его кто-то из вас украл и убил старика.
- Вы хотите сказать, что я подсмотрела и убила собственного мужа, с которым прожила всю жизнь?!! – голос Сонечки дрогнул, и она тихо заплакала. Кирилл вскочил, подбежал к матери и вытер ей нос бумажной салфеткой. Обнял и стал гладить по спине.
- Я пока не хочу никого из вас конкретно обвинять. Это могли быть вы, а мог быть кто-то еще. Кто-то или случайно наткнулся на тайник и выкрал билет, или же следил за отцом. Кстати, одно уточнение. Той ночью накануне убийства все ночевали здесь?
Эдик обвел глазами присутствующих.
- Одно встречное уточнение. Мать не могла убить. Она инвалид, – заступился за мать  Мося.
- Согласен. Но она могла с одним из вас войти в сговор.
- Хам! – крикнула Сонечка и пуще прежнего разрыдалась.
- Простите, я никоим образом не хотел вас оскорбить, – извинился Эдик.
- Накануне отцовского юбилея мы все ночевали здесь. Помогали матери с готовкой и уборкой, – ответил Давид.
Эдик кивнул и невольно улыбнулся, «хоть здесь не врут. Впрочем, эта правда ничего не дает пока. Все как были на подозрении, так и остаются. А что если они все в сговоре?!!». Эдик обвел всех испуганным взглядом. Давид понял ход его мыслей и усмехнулся. Взялся за нож и стал им ковырять крышку стола.
- Что ж, мне пора, – сказал Эдик и посмотрел на Давида. Тот по-прежнему усмехался, но теперь еще и с издевкой глянул на Эдика и закивал головой.
- Надеюсь, это наш последний разговор? – спросил Давид.
- Я так не думаю, – ответил Эдик. Он поднялся, кивком попрощался, взял из блюда три шарика мацы и вышел из гостиной. Этиман поплелся за ним.               
 
17.

Эдик шел по бульвару к станции метро. Этиман летел рядом, разглядывал машины, иногда он взмывал вверх, пропуская под собой пешехода, идущего навстречу. Ему надоело, что сквозь него то и дело все проходят или он сквозь людей, как посмотреть. За спиной послышались шаги. Кто-то быстро бежал. Эдик резко обернулся и увидел запыхавшегося Кирилла.
- Простите, мы можем переговорить. У вас найдется пара минут? – Кирилл перевел дыхание и посмотрел с мольбой на Эдика.
- Присядем, – предложил Эдик и направился к ближайшей скамейке. Они уселись под липой напротив универмага «Нарвский». Этиман уселся рядом с сыном. Получилось так, что Кирилл оказался в середине. Этиман хотел дотронуться до любимчика, но Эдик сделал такие страшные глаза, что Этиман тут же одернул руку. – О чем вы хотите поговорить?
- Это правда, что… отец вам… сам это сказал? Ну, ведь невозможно было все это знать?! Но с другой стороны это…
- Нереально? – подсказал Эдик.
- Да, как-то все неправдоподобно. Но опять-таки, с другой стороны…
- А почему вас это так волнует? Может, я и вправду сумасшедший? Или ясновидящий? Или и то, и другое?
- Может быть. Только мне хотелось бы верить, что вы на самом деле общались с ним. Я не знаю, как вам это удается, но мне бы очень хотелось в это верить.
- Почему?
- Я очень скучаю. Мне… - Кирилл всхлипнул. Но тут же взял себя в руки. – Мне так его не хватает! Я был груб с ним в последнее время.
- Козлом обзывали, – напомнил Эдик. Из глаз Кирилла тут же брызнули слезы, и он зарыдал. Эдик закурил и стал ждать, пока тот успокоится. Этиман не находил себе места. Но Эдик вновь страшно на него глянул, и тот со стоном взмыл вверх. Эдик проводил его взглядом. Этиман исчез из виду, затерявшись среди облаков.
- Просто, лучше бы он не выигрывал этот проклятый миллион!
- Однако!
- Все как с ума посходили! Вы не поверите, у нас была такая дружная семья. Мы каждую субботу собирались все вместе… а по воскресеньям играли в лото…
- Вот и доигрались.
- Да нет, вы не поняли! На мелочь сами, между собой. Зачем он купил этот билет?!
- Вы не знаете, у кого он? – спросил Эдик и наивным взглядом посмотрел на Кирилла. Тот отрицательно мотнул головой.
- Не знаю.
- Что-то я вас не пойму. То вы такой крутой весь из себя, то сопли распускаете. Может, быть вас что-то мучает? Вы хотите мне признаться в чем-то, вы что-то знаете?
Кирилл побледнел. Его губы вытянулись в тонкие струнки. Подбородок затрясся. Эдик понял, что угадал:
- Вы были злы на отца, за то, что он невольно стал причиной раздора в вашей семье. Вы хотели молчать и жить дальше, но тут появился я, и вы поняли, что отец ваш не канул в Лету, а существует! Что он где-то рядом! – Эдик посмотрел в небо. Этимана не наблюдалось. – И что ваш отец разочарован вами, вашей трусостью или… поступком?
- Я не убивал!!! Я не убивал его!!! – Кирилл упал на колени, схватился за голову и завыл во все горло.
Эдик курил, как ни в чем не бывало. Кирилл катался в истерике у его ног. Прохожие испуганно смотрели на них и спешили дальше.
- А кто убил?! – вдруг закричал Эдик. Он вскочил, схватил Кирилла и рывком поставил его на ноги. – Кто убил твоего дорогого папочку?
- Я не знаю. Я… я… - Кирилл стал икать. – Я только видел, как Давид бросил в мусорное ведро обрывки скотча. Я тогда не придал этому значения. Мало ли… но теперь, когда я услышал ваши слова о тайнике под подоконником…
- Понятно, – сказал Эдик и прикурил от окурка новую сигарету. Он стал похож на сеттера, почуявшего дичь. 

18.

Кто-то очень осторожно постучал в дверь.
- Да-да, войдите! – человек за столом снял очки, закрыл папку с документами и посмотрел на открывающуюся дверь. – Чем могу помочь?
- Добрый день.
- Добрый.
- Я… у меня билет.
- Какой билет?
- Здесь регистрируют тех, кто выиграл в лотерею?
- А?! У вас джекпот?!
- Да.
- Очень хорошо! Входите же! Мы вас заждались и уже волноваться начали.
- ?
- Почти неделя прошла, а от счастливчика ни слуху, ни духу. Билет у вас с собой?
- Да, вот он, – некто извлек билет и положил его на стол.
Клерк подробным образом изучил билет. Кивнул, улыбнулся, вынул из стола бланк и стал заполнять.
- Так, сегодня у нас… - он посмотрел на календарь и внес число и день недели в анкету. – На что потратите выигрыш?
- Перечислю в фонд защиты домашних тараканов.
Клерк открыл рот.
- Мне обязательно отвечать на последний вопрос? – спросил Некто.
- Нет, это я так, простите. Вернемся к анкете. Ваша фамилия, имя, отчество.
И тут зазвонил телефон. Некто подскочил на стуле. Клерк сделал вид, что не заметил этого. Он снял трубку, назвался, кивнул и сказал, что сейчас будет.
- Извините, я выйду на минутку. А вы пока сами заполните анкету. Здесь ничего сложного. Я скоро вернусь.
- Хорошо, - некто взял шариковую ручку и стал быстро заполнять бланк.

Вскоре клерк вернулся; быстро оформил все необходимые документы. Сделал ксерокопию паспорта Некто, написал расписку о получении билета и сообщил, что вся процедура получения выигрыша займет около двух недель: пока документы поступят в Москву, пока там всё оформят, пока подготовят деньги и вычтут налоги, короче, сказал зайти или позвонить, через две недели. На прощание поинтересовался, согласен ли Некто на публикации о себе в газетах и ряд интервью на радио и телевидении. Некто категорично отказался. Клерк проводил Некто до дверей, долго жал руку и поздравлял.
Некто вышел на улицу. Зашел в ближайший депозитарий, и снял на свое имя ячейку. Поместил в нее расписку и прочие документы, связанные с получением миллиона долларов, ключ бросил в карман и был таков!

19.

Вот уже второй день, как пропал Этиман. Сначала Эдик не беспокоился, думал, полетает дух смущенный и вернется, но не тут-то было. Этиман словно растворился там, в загаженном  выхлопными газами небе над Ленинским проспектом. Вечером Эдик выходил на балкон, курил и всматривался в звездное небо. Насчитал пару спутников, узрел одну комету, но желания не успел загадать – не сумел выбрать одно единственное. После этого Эдик долго ворочался в постели, борясь с бессонницей. Его одолевали смутные тревоги насчет Этимана и своего будущего. Эдику не понравился казус с кометой. Пока она летела - Эдик стал лихорадочно искать то самое заветное и сокровенное желание, что есть у каждого нормального человека, но так и не нашел его, не смог определить для себя чего ему больше всего хочется или чего остро не достает в этой жизни. Даже Этиман, этот мытарь потусторонний и то имеет желание. А он, Эдик, в мире здравствующий - нет. Вроде бы каждый божий день просыпаешься и о чем-то начинаешь мечтать, чего-то желать и чего-то бояться, а как дело дошло до Очень Важного  и Единственного, тут Эдик спасовал. Нет, у него есть желания и очень много, вот, например, найти убийцу Этимана или, чтоб ему Эдику позвонила Вера, или восстановиться в университете. Но такого, чтобы раз и на всю жизнь - у Эдика нет. И тут ему стало очень жаль себя. Он понял, что все эти годы был слеп и ничтожен.
Он все это время был поглощен суетой. Эдик думал, что эта суета - и есть жизнь. Что его Единственное желание поступить в университет – поступил. Переспать с Верой – переспал. (Она отдалась ему в знак благодарности за заступничество.) Заработать много денег – у него были деньги. Может не состояние, но ему хватало. А теперь он сдался. Он растворился в суете, как масло на горячем тосте. «Нет! С этим надо что-то делать!»
Эдик отшвырнул простыню. Вскочил на ноги и стал ходить по комнате взад-вперед. «Несомненно, я одаренный человек, – думал Эдик, - Мне легко давалось учение. Я был лучшим на курсе! Я симпатичный парень. Умен, в меру хитер и талантлив. Но, что мне с этим всем делать? Куда направить свои помыслы, чаянья и таланты? Во мне есть заряд энергии. Я пассионарий! В любом случае, найдется или нет Этиман, я доведу дело до конца. Раскрою и покараю убийцу. А затем рвану в Москву! Да, точно! Поступлю в Медицинскую академию… время еще есть. Пока есть! Стану хирургом - буду спасать детей. Я стану детским кардиохирургом! Сколько можно спасти детских жизней! Ой, какой же я мудак! Сколько в нашей стране ежедневно умирает детей от врожденного порока сердца?! А я вместо того, чтобы учиться и спасать детские жизни, вожу трупов и изредка ананирую в душе! Я стал простым водилой-труповозом!»
Эдик так увлекся высшими материями, ему так стало жаль детей, которые с надеждой ждут от него, Эдика, помощи, что ему показалось, будто он услышал детский плач и призывы о помощи. Эдик тяжело вздохнул. Вытер слезы, закурил, завернулся в простынь и уселся на стул на балконе. Он всю ночь вздыхал, строил радужные и очень благородные планы и ждал комету, чтобы на этот раз не оплошать. Теперь он твердо знал - кто он, зачем и в чем его миссия на этой богом позабытой планете Земля.            

20.

Этиман стал злым духом. Точнее, озлобленным. Он сам себе удивлялся, тем метаморфозам, что с ним творит злость, отчаянье и разочарование.
В тот вечер он долго носился над городом. Ломал антенны, хлопал форточками и срывал на Невском проспекте рекламные растяжки. Потом он полночи просидел рядом со святым бронзовым Петром на крыше Исаакиевского собора. Он пытался отобрать у Петра ключи от рая. Но у него ничего не вышло. Это вывело из себя Этимана еще больше. Он высказал Петру все, что о нем думает, сам испугался и рванул прочь. Тут ему взбренделось сделать что-то эдакое, чтоб все о нем узнали и надолго его запомнили. Начал он с дворовых котов. Этиман подкрадывался к кошкам. (Это удавалось поначалу с трудом. Выяснилось, что кошки видят призрака!) ловил бедных тварей, поднимал их в ночное небо и оттуда сбрасывал на крыши машин и головы ночных прохожих. Затем Этиман принялся за бомжей. Он проникал в подвалы, где те пережидали ночь и прятались от ментов и скинхедов. Тыкал их в бок, срывал с несчастных шапки и кепки, отбирал водку и самогон и выливал у них на глазах. Это было нечто! Пьет себе человечек из горлышка, закусывает огурцом из мусорного бака, и тут незримая сила вырывает у него из рук чекушку. Бутылка сама собой поднимается в воздух, переворачивается, и спасительная жидкость выливается на грязный бетон подвала. Бомж с криком ужаса вскакивает или выбирался из тряпья. Бежит к парящей в воздухе бутылке, пытается схватить ее и, тем самым, предотвратить катастрофу, но бутылка тут же взлетает вверх или ныряла вниз, а затем, как камикадзе на самолете, со всего разгону ударялась о стену, словно в борт вражеского крейсера! Бомжи и кошки ту ночь запомнили на всю оставшуюся жизнь.
Уже под утро Этиман переместился в Катькин сад, где нещадно обрушился всей своей паранормальной мощью на бедных геев и педофилов. Он щипал их, гнал тычками прочь из сада, а наиболее неприятных ему субъектов загонял в подворотни и оставлял в покое лишь тогда, когда видел, что жертва обмочилась или обделалась от страха!
Последующий за ночью кошмаров солнечный день, Этиман летал над Финским заливом. Изредка приземлялся на уходящие в море суда. Он усаживался, где-нибудь в капитанской рубке, и часами наблюдал за работой лоцмана и рулевого. Затем вновь летал. Пугал чаек. К обеду ему все опостылело, и он устроился на бережку в Комарово. Вскоре, на пляже, появилась группа волейболистов-любителей. Молодежь смеялась, купалась, загорала и флиртовала. Этимана все эти охи и ахи раздражали, как бешеного бультерьера крик грудного ребенка… Этиман зарычал и взмыл в воздух с намерением затолкать мяч кому-нибудь в зад. Но тут он увидел, какими глазами одна девушка смотрит на парня, а тот на нее!!! Этиман набрал к тому моменту уже огромную скорость и понял, что не сумеет отвернуть в сторону, он вошел в штопор, и ударился о землю у самых ног парня. Тот ничего, не подозревая, наступил Этиману на грудь и побежал за девушкой. Они устроились в кустах недалеко от берега, и занялись любовью. Этиман сидел рядом на пригорке: удивлялся и даже завидовал. Он понял, что многое потерял в той жизни. Что любовь - это не только миссионерская поза, оказывается, поз бывает много, и одна лучше другой! И самое интересное, что поцелуй не ограничивается шейкой или щечкой!
Этиман нарвал букет полевых ромашек и усыпал ими влюбленных. Он слышал за спиной удивленные крики девушки и смех парня. Этиман не обернулся. Он вернулся в город. День переждал в синагоге. Листал тору, много думал и размышлял о бытие и боге. А когда на город опустилась ночь, сын Авраама, Этиман, вышел из синагоги опять злым и алчущим крови и ужаса. Он ничего не мог с собой поделать. Днем он был ангелом, а ночью становился демоном.
Всю вторую ночь Этиман бил витрины дорогих бутиков. Он разбивал стекло камнем, проникал внутрь, сгребал одежду и затем разбрасывал ее по улицам. Швырялся колбасой из бакалейной лавки в приехавших по тревоге ментов. Отбирал у них свистки и дубинки. Затем, Этиман очутился, сам не помня как, в Петропавловской крепости. Взломал пороховой склад и остаток ночи палил холостыми зарядами из пушки. Под утро он напугал до полусмерти бригаду ремонтников в туннеле метро. Он разбил несчастным все фонарики и бросался в работяг живыми и дохлыми крысами. Одну тварь он прихватил с собой и, выбравшись на улицу, подбросил ее в машину одной представительной даме. И тут же стал хохотать, видя, как женщина мечется в салоне авто, в панике не находя выхода.
С первыми лучами солнца к Этиману вернулась благодать и умиротворение. Он выкрал из зоомагазина симпатичного крольчонка и подарил его спящему ребенку. Этиман плакал от умиления, видя восторг и счастье проснувшейся трехлетней крохи, увидавшей ползающего по постели кролика.
В девять ноль-ноль Этиман поджидал Эдика в труповозке. 
               
21.

Эдик, как обычно, опоздал, и, как обычно, Элла Леопольдовна его простила, тем более что вызовов пока не было. День намечался тихий и спокойный. У работников морга была такая примета, если с утра в городе никто не умирал, значит и в течение дня никто не помрет. Иногда это не срабатывало, более того, почти всегда не срабатывало, но работники морга все равно свято верили в свои приметы и в эту в частности. Поэтому настроение у всех было празднично-приподнятым. Вот и Эдику этот всеобщий оптимизм передался, как грипп воздушно-капельным путем. Несмотря на то, что Эдик уже две ночи толком не спал и чувствовал себя разбитым, словно его выбросили с балкона девятого этажа, а затем еще привязали к хвосту мустанга, того самого, о котором так убивалась Мерилин Монро в фильме «Неприкаянные». Голова болела, подташнивало, кости трещали и поскрипывали… Эдик с радостью узнал, что пока может быть свободным. Он забрался в свою санитарку, улегся на носилки, вытянулся со стоном блаженства и закурил, намереваясь после поспать часа три-четыре. Но не тут-то было. Этиман легонько тронул его за руку и заискивающе улыбнулся. Эдик, не скрывая усталости и злости, вздохнул:
- А, это вы, Иван Абрамович.
- Я, Эдик, – Этиман улыбнулся еще раз, но и на этот раз улыбка осталась безответной.       
- Посмотрите на себя, вы грязный и помятый. Костюм порвали…
- Разве такое возможно, я же призрак?
- Выходит, что возможно. Я же вижу и более того, от вас исходит ужасный запах.
- Чем же он ужасен?
- От вас, простите, несет порохом, колбасой и крысами. Это ваших призрачных рук дело?
- Вы о чем? – насторожился Этиман.
- Весь город гудит. Это вы из пушки всю ночь палили?
- Я, – признался Этиман и смутился.
- Я так и думал. И, конечно же, колбаса и платья от Габано тоже ваши проказы?
- Мои.
- Вы ведете себя, как радикальный антиглобалист. А чем вам дама в «Вольво» не угодила?
- Это которая? – Этиман спрятал руки в карманы.
- Та, которая сейчас получает уколы от бешенства. Ее крыса покусала. Та самая, которую вы ей машину подбросили.
- Да вы что?! Эдик я не хотел! Ой, мне так стыдно!
Эдик покосился на Этимана, раскаянье того выглядело правдоподобным. Этиман кусал губы, ломал руки и то взлетал, то приземлялся, как воздушный шарик Пятачка. Эдик смягчился.
- Что с вами происходит, Иван Абрамович?
- Не знаю, Эдик… Я становлюсь одержимым и злым демоном.
- Ого! – Изумился Эдик, и сон как рукой сняло. – И что нам теперь делать?
- Ума не приложу. Как наступает ночь - в меня словно бес вселяется, а днем, сами видите - я все тот же тихий и несчастный призрак-еврей.
- Вот только демонов нам и не хватало. Вы пробовали ночью отсидеться где-нибудь, ну не знаю, в церкви там или в синагоге?
- Пока нет. Но это мысль. Сегодня же попробую! – Обрадовался Этиман. – А у вас какие новости?
- Иван Абрамович, я так вымотался за эти две ночи, что вас не было, что пересказывать весь разговор с Кириллом не смогу, честное санитарское. Вы же можете читать мои мысли, вот и сделайте одолжение.
- Хорошо, – Этиман пристально посмотрел на Эдика. – Значит, Давид?
- Не торопитесь с выводами, Иван Абрамович. Он мог просто найти скотч на полу и выбросить его в мусорное ведро, не зная и не подозревая о тайнике.
- А может, и нет.
- Может, и нет, – эхом отозвался Эдик. Его вдруг с непреодолимой силой потянуло в сон. – Послушайте, Иван Абрамович, вы же днем смирный?
- Да, вроде как.
- Вот и последите за своим Давидом. А я посплю малость, а ближе к вечеру мы навестим его и заодно наведаемся в кантору, где выдают миллионы... – Эдик зевнул. – Извините, я так за вас переживал, что две ночи глаз не смыкал, словно та мамаша, которая единственную дочь впервые на дискотеку отпустила.
- Вы такой добрый, Эдик! – расторгался Этиман. Ему захотелось сделать что-нибудь хорошее и незабываемое для Эдика. И он это твердо решил, что в этом плане что-нибудь предпримет, как только убийца будет, найдет и изобличен! – Эдик, можно вопрос? Всего один?
- Всегда, пожалуйста.
- Кто такой Пипин Короткий и Вера Мутинцова?
Эдик приподнялся на локте и удивленно посмотрел на Этимана.
- Простите, Эдик, я видимо заглянул в вашу память чуть глубже, чем следовало бы, – извинился Этиман.
- Да уж, это верно! Вообще-то Пипин Короткий - это был франкский король, но так Вера прозвала своего насильника - нашего преподавателя из университета. А Вера… Вера, это просто Вера.
- Понятно. Но Пипин стал причиной вашего отчисления? Не так ли?
- Вы обещали один вопрос. Но да, это так? Я избил его.
- И правильно сделали! Отдыхайте, Эдик.
- Не исчезайте и возвращайтесь до темноты! – крикнул Эдик, но Этимана уже к тому моменту не было в машине.
Эдик докурил сигарету. Зевнул сладко, до слез и завалился спать.

22.

Этиман без труда нашел своего старшего сына. Где ж тому было быть в будний день, как не на работе? Давид Этиман трудился бухгалтером в одной очень крупной оптово-розничной фирме, которая занималась поставками на рынки Петербурга экзотических фруктов, в частности манго и бананов. Можно сказать, что эта фирма была монополистом в своей области. Давид Этиман долго мечтал заполучить место главного бухгалтера и прилагал к этому все свои силы. Но видимо этого было недостаточно. Чего-то недоставало Давиду. Когда умер старый Кацман, на его место посадили Ниночку Бестужеву. Но она вскоре вышла в декрет и так увлеклась своим чадом, что по окончании отпуска не захотела возвращаться к работе. Вместо нее исполняющим обязанности главбуха был назначен Давид. Но его почти сразу заменили Стычкиным.
Стычкин был подхалим, не скрывал и не стыдился этого. Более того, он был уверен в том, что подхалимство есть не порок, а достоинство, что - это одно из необходимых современному человеку качеств. Но плюс к этому он был и не плохим экономистом и финансистом. Все его аферы были с блеском претворены в жизнь и принесли фирме неплохой барыш. А как он, сволочь умел уходить от налогов и прятать прибыль?! Давид был порядочным человеком и таких вещей делать не мог. Не мог по той причине, что до таких махинаций мог дойти только изощренный, если не сказать, извращенный ум. Поэтому Давида вернули на его прежнюю должность и позабыли о его существовании. Давид стал безликим винтиком в огромном механизме. И он понимал прекрасно, что в случае чего, его могут всегда поменять на другой винтик, а вот Стычкина нет. Стычкин – это не винтик, это шестеренка. Поэтому Давид завидовал Стычкину, ненавидел его и изучал, как врага. А пока изучал, постепенно сам стал таким, как Стычкин. И от этого ненавидел Стычкина еще больше, просто люто ненавидел. Давид мечтал о том дне, когда сможет открыть свой бизнес и пригласить Стычкина к себе бухгалтером, положить ему хорошее жалование, а потом уволить за какой-нибудь пустяк. Например, за расстегнутую ширинку. Эта глупая мысль так прочно вошла в голову Давида, что стала паранойей.
Призрак Этимана сидел рядом с сыном и наблюдал за ним вот уже три часа. Все это время Давид корпел над какой-то калькуляцией, не разгибая спины. То и дело звонил телефон. Призрак слышал в трубке чей-то спокойный голос, который то и дело требовал «расчетов по Сингапуру». Этиман видел, что на его сына этот голос действует убийственно. После каждого звонка Давид делался желтым и больным и никак не мог сосредоточиться на работе.
- Скотина! – выругался в слух Давид после очередного издевательского звонка. – Чтоб ты сдох, падла! Я тебе эти расчеты в жопу сейчас затолкаю, господин Стычкин! – Как бы в подтверждении своих намерений Давид свернул толстую кипу бумаг в трубу.
У Этимана отвалилась призрачная челюсть. Он и подумать не мог, что его старший сын, человек порядочный и с высшим техническим образованием знает и использует в речи такие слова! Этиман даже испугался за будущее Давида, а вдруг тот и в самом деле сейчас возьмет и исполнит свою угрозу?! Этиман вылетел сквозь дверь в коридор. Ему надо было успокоиться. Нечаянно залетел в первую попавшуюся дверь и по голосу узнал звонившего и терроризирующего его сына, человека. Это был молодой человек лет двадцати пяти не больше. Красивый, ухоженный и самоуверенный, как Наполеон. Все закипело внутри Этимана, но за окном был день, и посему Этиман был добр, как сытый поп. Этиман постарался запомнить Стычкина…
В дверь постучали. Стычкин не ответил, он кивнул!!! Дверь приоткрылась, и в кабинет заглянул Давид. Он мелко так улыбался и заискивающе искал взгляда Стычкина. Тот и бровью не повел.
- Разрешите, Олег Владимирович? – голос Давида выражал высшую степень преданности и обожания.
- Сделал? – спокойно спросил Стычкин и отрезал золотой гильотинкой кончик дорогой кубинской сигары.
- Все готово… было готово еще вчера, но вы же знаете, у нас горе в семье – отца похоронили… поэтому я и задержался с докладом. Решил перепроверить…
Стычкин не просто не замечал бухгалтера, – он его презирал. Он раскуривал сигару и по мере того, как дыма становилось больше, его глаза прикрывались, и он весь уходил в высшие сферы наслаждения подлинного эстета и ценителя всего дорогого и прекрасного. Призрак не мог это терпеть, но и поделать с этим ничего не мог. Ему было так противно и мерзко. Противно от высокомерия Стычкина и мерзко от трусости и раболепства своего старшего сына.
- Запомните, господин Этиман, в бизнесе непреодолимой силой к выполнению своих обязательств может быть только цунами или ядерная война. Вы поняли?
- Да, конечно. Я могу быть свободным?
- Как ветер.
Давид поклонился! И вышел из кабинета. Этиману показалось, что тот пятился задом к двери и все время кланялся! Но теперь, спустя пять минут он не мог этого утверждать. Душа отказывалась в это верить!
Давид ехал по Невскому проспекту в сторону Площади Восстания и плакал, как ребенок. Этиман сидел рядом и наблюдал за сыном. Он был в шоке. И не заметил того, что Давид остановился у нотариальной конторы и вошел в здание. А когда Этиман очнулся, было поздно. Он нашел сына, выходящим из депозитария. Что он тут делал, Этиман не узнал. 
               
23.

Спустя несколько часов, за полчаса до закрытия, в этот же депозитарий вошел Эдик, рядом с ним летел Этиман. Эдик подошел к клерку:
- Добрый вечер, – поздоровался Эдик.
- Добрый вечер, – ответил клерк. – Чем могу вам помочь?
- Понимаете, такое дело, - начал Эдик, оценивая клерка, как лучше с тем строить свой разговор. Решил бить, что называется в лоб. – Убили одного старика, выигравшего миллион долларов.
- А я причем? – испугался клерк.
- Вот это я и хочу выяснить, – ответил Эдик и дружески взял клерка за бейдж, прочитав имя. – Стало известно, что один из подозреваемых в убийстве вчера-сегодня арендовал у вас ячейку и, скорее всего, Юрий, украденный или присвоенный им миллион, сейчас находится здесь. – Эдик широким жестом обвел комнату. Клерк внимательно следил за его рукой.
- Мне очень жаль, но без решения суда я ничем вам помочь не смогу, – клерк развел руками. – Тем более, что мы сами не знаем, кто и что хранит в этих ячейках, – клерк повторил жест Эдика. Тому это не понравилось.
- Хорошо, тогда так. – Эдик теперь не просто взялся за бейдж, но подергал его, как бы, проверяя, надежно ли тот держится на лацкане пиджака. – Среди ваших клиентов есть человек с фамилией Этиман?
- И этого я вам сказать не могу, – отрезал клерк. – А вы простите кто будете? Милиция?
- Я?
- Вы?
- Я, нет, я не милиция, я трупы вожу, – в морг доставляю.
- Ага, – протянул клерк и отшатнулся от Эдика, будто от того несло мертвечиной. – Если это все?..
- Всё, – согласился Эдик и покинул депозитарий.
Он вышел на улицу и закурил. Он был раздосадован. И чувствовал себя униженным и маленьким человечком. Этимана не было рядом. Эдик беспокойно посмотрел на часы и диск солнца. Несколько успокоился, до заката еще несколько часов. Куда он мог пропасть? – подумал Эдик. И тут же Этиман возник перед ним.
- Что вас задержало? – не скрывая раздражения, спросил Эдик.
- Я осматривал депозитарий, – признался Этиман. – Я пролетел все ячейки.
- И что?!
- Денег там нет.
- Но ваш сын был здесь? Вы не спутали?
- Послушайте, Эдик, я вырос в этом городе, и даже негры и японцы первое, что узнают о нашем городе это Площадь Восстания.
- Простите, я не хотел вас обидеть.
- Я это знаю. Я вижу вас насквозь.
- В таком случае, скажите, у меня есть потемнения в легких?
- Вы боитесь рака?
- Как всякий курильщик, – Эдик выпустил дым.
- Тогда зачем курите, если боитесь рака? – Спросил Этиман.
- Это привносит в жизнь толику остроты восприятия, – ответил Эдик и направился к санитарной машине. Он выписал ее на два дня, сказал, что надо завезти на дачу перед сезоном мебель и прочие вещи.
- Спешу вас успокоить, я вижу только потеки никотина.
- Значит, еще подымим! – Эдик завел машину, и не обращая внимания на то, что Этимана нет в машине выехал на Лиговский проспект.
- Куда мы сейчас? – спросил Этиман с переднего сиденья.
- Думаю, что в лотерейной конторе нас тоже пошлют.
- Логично.
- Тогда к Давиду.
- Согласен, – произнес призрак и уставился в окно. В последнее время ему очень нравилось наблюдать за людьми, за живыми людьми. – Удивительно.
- Вы о чем? – спросил Эдик, повернувшись к Этиману.
- Прожил шестьдесят лет и не замечал людей! А стоило умереть, и вот она - жизнь! Сколько в них энергии, эмоций, горя и счастья!
- Помните: «все несчастны по-своему, а счастливы одинаково».
- Вы переврали.
- Не важно.
- Но и классик был не прав. Такое мог сказать только невежа!
- Ой, ли?!
- Именно! Вон видите идет девушка? – Этиман вылетел из машины, подлетел к девушке и завис над нею на секунду, а затем вновь очутился в машине.
- Ну? И что с ней? – рассмеялся Эдик.
- Она счастлива! Она только что узнала, что ее муж ей верен, а все сплетни о его измене лишь больной бред ее завистливых подруг! Ей хочется кричать всем о своем счастье. А вон та старушка?
- И что с ней? – Спросил Эдик и успел заметить угрюмую старушку, ожидающую на перекрестке зеленого света.
- Она тоже счастлива!
- Но она выглядит так, будто ей весь мир должен по рублю!
- Вы не правы. Она просто суеверна и боится собственной радости, – возразил Этиман. – Она счастлива за свою внучку. Та окончила школу с золотой медалью. Старуха просто боится сглазить свое счастье.
Эдик свернул на Ленинский проспект и вскоре был у дома Этиманов. Он набрал номер по мобильному и сообщил Давиду, что находится внизу у парадного.
- Вы уже созванивались? – удивился Этиман.
- Да. С час назад, – ответил Эдик и выбрался из машины.

24.

Эдик поджидал Давида у парадного. Они уселись в машину. Этиман перелетел в салон и уселся на носилки.
- Что на этот раз? – спросил Давид и потер виски.
- Что вы делали в депозитарии? – Спросил Эдик. Давид удивленно вскинул брови.
- Да, от вас ничего не скроешь?! – засмеялся он.
- Более того?! Где вы взяли клейкую ленту, которую выбросили в урну?
- Ого! Хотя, этот секрет я знаю. Кирилл настучал.
- Не важно.
- Еще бы. Не семья, а змеиный клубок.
- И все-таки?
- А не пошел бы ты…
- Это можно, но лучше ответить.
- Это еще почему? – спросил Давид и повернулся к Эдику.
- Потому, что лучше на все вопросы отвечать мне, а не следователю прокуратуры. Разница в том, что мне важно установить убийцу и тем самым отделаться от призрака вашего отца, который, кстати говоря, сейчас сидит у нас за спиной.
Нахальная улыбка сползла с лица Давида. Он очень медленно обернулся и посмотрел в пустой салон санитарной машины.
- Я его не вижу, – признался Давид и вновь заулыбался.
- Иван Абрамович, продемонстрируйте свое присутствие! – попросил Эдик.
И тут, в салоне послышался стук, затем в воздух поднялась сама собой аптечка. Раскрылась, и из нее вылетел стакан, он подлетел к Давиду и упал на колени. Давид с ужасом смотрел на стакан у себя на коленях. Он весь напрягся и вжался в спинку сиденья.
- Не бойтесь, днем он безобиден, – попытался успокоить Давида Эдик.
- А ночью? – дрожащим голосом спросил Давид.
- Слышали в новостях о разграбленных магазинах и побитых колбасой ментах?
Давид кивнул.
- Так что вы делали в депозитарии? – Повторил вопрос Эдик.
- Я там храню компромат на своего начальника Стычкина, – признался Этиман. – И вообще на все руководство фирмы. В случае моего увольнения…
- Хотите гарантировать себе выходное пособие?
- Да.
Эдик посмотрел в глаза Давиду. Тот выдержал взгляд.
- Хотите совет? – спросил Эдик.
Давид кивнул:               
- Извольте.
- Я советую вашей семье идти со мной на контакт и не лгать мне, и не покрывать убийцу. В противном случае я настаю на эксгумации тела вашего отца и проведение повторной экспертизы. Это повлечет за собой возбуждение уголовного дела по факту убийства. Вам это надо?
- Лично мне - нет. Ну, в том смысле, что мне все равно. Хотя скандал и шумиха ни к чему.
- Откуда у вас лента? Скотч. Вы ведь теперь знаете, что этой лентой был прикреплен к подоконнику билет?
- Впервые слышу. А ленту я…
- Нашли в коридоре на полу.
- Нет, – ответил Давид. – Я ее снял с Мони.
- Как это сняли? – не понял Эдик.
- Ну, точнее не с Мони, а с его одежды. Она была у него во внутреннем кармане куртки.
- И часто вы осматриваете карманы своих братьев? – Съязвил Эдик.
- У Мони, каждый раз, как попадаю в отчий дом. Он наркоман. И я не намерен с этим мириться.
- Вы искали наркотики?
- Я всегда это делаю. Я, как приезжаю к родителям, первым делом целую маму в щечку, а вторым делом осматриваю все вещи Мони. Кстати, Моня сейчас дома? Его позвать?
- Нет! Чуть позже.
- Я пошел?
- До свиданья.
Давид, однако, не спешил уйти. Он посмотрел в салон.
- Он еще здесь? – Давид кивнул на стакан.
- Эдик повернулся и увидел задумчивое лицо призрака.
- Да.
- Он меня слышит?
- Он сейчас над чем-то размышляет, но думаю, что да.
- Отлично. Вы не могли бы нас оставить наедине? – спросил Давид.
Эдик крякнул недовольно, но без лишних слов выбрался из машины. Удалился на деликатное расстояние, демонстративно отвернулся и закурил. Вскоре Давид выбрался из машины. Эдик увидел красные глаза и опухший нос. «Раньше надо было слезы лить и жалеть, пока жив был» - подумал Эдик. Давид на прощанье вяло махнул рукой и вошел в парадное. Эдик уселся за руль. Этиман молчал, опустил голову и жевал нижнюю губу. «Тяжелый был разговор-монолог» - решил Эдик.
- Почему вы отказались говорить с Моней? – нарушил молчание Этиман.
- Сейчас Давид вернется, и все расскажет семье. И о вас упомянет. О ваших чудесах со стаканом. Это нам на руку.
- Затравка?
- Именно. Пусть убийца мучается и терзается. Он сейчас начнет пугаться собственного пука, не говоря уже о скрипнувшем паркете или звякнувшей ночью тарелке на кухне. Подождем чуток. А завтра возьмемся за Моню. В любом случае, время работает на нас – получение выигрыша не за горами. Ведь билет у кого-то на руках? И это факт!
- Да. Но вот насчет времени, которое работает на нас, я не совсем уверен, – молвил Этиман и многозначительно посмотрел на заходящее багрово-кровавое солнце. Глаза его были такого же цвета…

25.

После того, как Эдик попрощался с Этиманом, тот послушно, как и было ему велено, направился в синагогу. Эдик был уверен, что это должно сработать. Что на призрака благотворно подействует религиозная обстановка и мифическая близость божественного начала. Но он ошибся. Подлетая к синагоге, Этимана, что называется, стало колбасить и потряхивать. Он, как прошитый очередями вражеской ПВО истребитель, чихая и проваливаясь в бездну, тянул из последних сил к своему аэродрому. И рухнул у самых дверей священного для любого еврея здания. Этиман приподнялся, уперся руками в серый мрамор лестницы и пополз. Двери были закрыты, но Этимана это не смутило, ему ли бояться закрытых дверей. Этиман, рыча от дикого приступа ненависти, нырнул в дверь, и тут случилось нечто непредвиденное. Он уперся лбом в дверь, а не прошел сквозь нее! Бешенство и злоба душили Этимана. Он бился и бился лбом в двери синагоги. Он схватился за ручку и тут увидел, что у него на руках отросли огромные когти. Этиман кричал и бил кулаком в двери. Скребся в нее когтями, оставляя в гладкой облицовке двери глубокие борозды. Последние лучи заходящего солнца блеснули в безумных глазах Этимана. Ужасный крик вырвался из груди призрака. Этиман, что было сил, ударил рукой в непокорную дверь. Когти пробили дверь насквозь. Этиман вырвал из двери кусок дерева. Образовалась дыра диаметром сантиметров в двадцать. Этиман заскулил и приник к дыре и заглянул внутрь. В центре пустого молельного зала стоял и быстро-быстро читал молитвы молоденький еврей. Скорее всего - сторож. Он раскачивался в такт молитвы. Иногда его шепот срывался в крик ужаса. Мальчишка прижимал к груди молитвенник, жмурил глаза, из которых струились слезы, боролся и не мог побороть искушения. Его голова, то и дело, поворачивалась к двери, но мальчишка всякий раз вовремя спохватывался, закрывал глаза еще сильнее и отворачивался. Этиман тряс дверь, бился в нее, рычал и требовал впустить его. Но сторож не слышал его мертвого голоса, но страшные желтые когти и безумные, налитые кровью глаза полупрозрачного типа с обоженной харей видел так же хорошо, как и лужу у себя под ногами…
Поняв всю тщетность своих попыток проникнуть в синагогу и там переждать ночь, Этиман оставил в покое и дверь, и перепуганного до полусмерти сторожа. Он взмыл в черное небо и понесся в сторону Лавры Александра Невского. Он летел сквозь дома, тела спящих людей, превращая их безмятежный сон в вязкий кошмар. Он летел, не ведая преград! Он очень наделся, на то, что православный храм усмирит его дух и успокоит. Ведь всем известно, что только православная церковь, ее каноны отличаются своим миролюбием и терпимостью. Но не тут-то было! Все обернулось для Этимана еще хуже, чем в синагоге. При приближении призрака к храму, церковные колокола начали источать мерзкий звук. Они загудели на разные тона и лады. Этот звук по своему воздействию был похож на ультразвуковые волны, которые улавливают крысы, и от него сходят с ума. Этиман чувствовал, что от этого гула его эфирная сущность трещит и расползается, как трухлявая сгнившая ткань! Еще секунда и Этиман был бы уничтожен. Обессиленный борьбой и ее бесполезностью, Этиман рухнул на чугунные кресты и могильные оградки Никольского кладбища. И сразу же почувствовал облегчение и прилив сил. Этиман огляделся – вокруг тишина и ни души. Кладбище спало вечным сном. «Счастливчики», - позавидовал Этиман, глядя на надгробные плиты, покрытые мхом и плесенью. Поднялся и поплелся вон с кладбища.
Этиман прошел сквозь стеклянные двери гостиницы «Москва» и уселся в кресло в огромном и пустом холле. Этиману было очень одиноко и страшно. Он узрел неподалеку охранника и переместился к тому поближе. Охранник развалился на диване и читал роман Донцовой. Его голова то и дело падала набок, а книга на грудь. Охранник хрюкал и просыпался. Ворочался, менял положение и вновь пытался читать, но уже через секунду строчки плыли у него перед глазами, и он вновь засыпал. И тут же просыпался. Этиману это надоело, вся эта возня с книгой нервировала его. Он протянул когтистую руку к лицу охранника и решил для себя, что если тот еще хоть раз хрюкнет, то тут же лишится носа. Книга в очередной раз упала на грудь охранника. Этиман приблизил когти к лицу охранника, готовый в любой момент вцепиться в кожу и содрать ее. Заурчал утробно, как лев, душащий антилопу. Охранник открыл рот и тут же закрыл. Тихо и, как-то по-детски засопел. Этиман одернул руку и пересел подальше от спящего. «Может мне прошвырнуться по номерам? - Этиман задрал голову, прищурился, глядя на двери. - Поднять их всех на хрен с задниц, и поставить на уши?» И тут его осенило! «Старый идиот! Ну, конечно же!! Эй, пупсик, папочка идет к тебе!!! Ты меня разочаровал своим поведением!!! Я уже иду!!! Наказание, маленький гаденыш неотвратимо!!! Я поставлю тебя в такой угол, что тебе и раком из него не выползти!!!»
Этиман подлетел к охраннику, взял книгу и со всей силы ударил ею охранника по щеке. Тот вскочил на ноги и стал дико озираться, хватаясь за дубинку. Этиман почувствовал, что если немедленно не исчезнет, не улетит отсюда, то точно сдавать завтра охраннику смену без скальпа. Этиман толкнул охранника в грудь и умчался прочь.

26.

Этиман без труда нашел того, кого искал и чьих мук жаждал. Стоило Этиману подумать и представить внешность нужного ему субъекта, расслабиться и отдаться во власть полета, как через секунду они сидели уже друг напротив друга. Вокруг гремела клубно-сатаниниская музыка, орал обдолбанный героином ди-джей. В синем свете люминесцентных ламп на его футболке и под носом виднелись белые пятнышки бодрящего порошка.
- Дорога в ад открыта! – заорал ди-джей, ловко смикшировал пластинки и истово задергался, имитируя половой акт.
Зал одобрительно загудел. Кто-то бросил в толпу бутылку пива. Взвизгнула девица. К ней тут же направились два громилы. Они шли намеченным курсом сквозь толпу, как некогда ходил ледокол «Ленин», кроша ледяные торосы. Тщедушные тела парней и девушек отскакивали от громил в разные стороны, как лед от мощного форштевня. Девушку с пробитой головой, залитым пивом и кровью лицом, выдернули из толпы и сопротивляющуюся вынесли из клуба. Поймали такси, усадили, сунули таксисту крупную купюру и велели доставить пострадавшую на дом.
Этиман наблюдал за происходящим с олимпийским спокойствием и хладнокровием старого индейца. Он терпеливо ждал своего часа. «Ночь длинна», как поет Валерия. И вот его час пробил. Жертва Этимановской охоты покинула клуб. Она уселась в лимузин и поехала в сторону Загородного проспекта. Вошла в подъезд. Поднялась на третий этаж и открыла дверь в квартиру. Этиман присвистнул. Ничего подобного ему при жизни не приходилось видеть. Более того, он даже не подозревал, что так можно и могут жить!!! Пятнадцать комнат, пять туалетов, три ванны, два бассейна и два этажа! «А ведь недавно это была коммуналка», -  подумал Этиман. - Здесь жили человек сорок, а теперь один! Половину расселил, половину угробил». - Догадался Этиман. Волна праведной ненависти захлестнула его и накрыла с головой. Чуть не захлебнулся. Этиман все еще выжидал и гадал, как лучше привести свой приговор к исполнению. Он неотвязно следовал за своей жертвой из комнаты в комнату. В одной тот скинул брюки, в другой пиджак, в третьей на зеркальном столике «построил ТрансСиб» и тут же его носом вдохнул. Посидел, пошмыгал, покрякал и ушел, пошатываясь в следующую комнату, здесь выпил крепкого рома и закурил сигару. Взялся за телефон.
- Алле? Я туда попал… Куда мне надо?
- Кого изволите?
- Мне бы двух девчонок.
- Блондинок, азиаток?..
- Малолеток. Чтоб не старше двенадцати… и чистых. Так сказать, минимально пользованных. Хе-хе-хе.
- Тысяча баксов за двоих?
- Окей. Жду.
Повесил трубку. Затянулся благородным дымом. Ухмыльнулся.
- Завтра возьму выходной. В отрыв идти надо по полной! – закашлялся, выпустил дым.
- Ну, это вряд ли, дружок, – заметил Этиман и покосился на золотую гильотинку.
- Эй! Кто здесь! – Стычкин вскочил и бросился к огромному комоду. Разбросал белье и вынул из ящика револьвер.
- Смерть твоя, дружок! Я пришла к тебе с приветом, – ответил Этиман, счастливый оттого, что его голос слышим! «Я с каждой ночью становлюсь могущественнее».
- Кто здесь? Стрелять буду!
- Стреляй, – согласился Этиман и подошел вплотную к Стычкину. Тот смотрел на Этимана глазами готовыми вывалиться из орбит.
«Слышит, видит! Я могу быть как незаметным, так и зримым!» Обрадовался Этиман. «Интересно осязает ли?». С этой мыслью Этиман положил когтистую лапу на темя Стычкина. Тот тут же сел на пол, мочась в штаны.
- Ты никто! Ты лишь галлюцинация! – крикнул Стычкин, и пополз в ванную комнату.
- О да! Я галлюцинация. Я очень страшная галлюцинация и злобная, как тысяча хорьков в в разгар брачного сезона.
- Пошла ты, галлюцинация... Пошел в жопу! – Стычкин заполз в ванну и врубил холодную воду. Подставил голову под струю воды.
- Это мысль, – грозным эхом отозвался Этиман.
Стычкин не успел осознать ни слов призрака-«галлюцинации», ни того, какой в них вложен смысл…

27.

- Я ничего не мог с собой поделать! – плакал Этиман.
Эдик стоял, облокотившись на капот свой «санитарки» и читал утреннюю газету. Он, не отвлекаясь от газетной статьи, кивнул призраку, соглашаясь с ним и сочувствуя ему.
- Я сильно его изуродовал? – дрожащим голосом спросил Этиман.
- Ой! Не прикидывайтесь, Иван Абрамович! У вас не раздвоение личности. Вы все прекрасно помните и действовали осознанно, если так можно выразиться. Никакого аффекта.
- Но я, честное слово, не помню, того, о чем здесь пишут! Это клевета!
Эдик недоверчиво глянул на Этимана.
- В суд подайте. За клевету и оскорбление личности, – не скрывая негодования, посоветовал Эдик. И тут же пожалел. На Этимана было жалко смотреть. Он весь поник и стал похож на засохшую корку апельсина. – Ну, ладно, я вам верю. Может, и врут, вы же знаете наших журналистов.
- Конечно, врут! – обрадовался Этиман. – Я не отрицаю, что заталкивал ему… э… нашпиговал его сигарами. Три штуки, это да, было. Но ни как не семь!
- А что насчет отрезанного члена?
- Он мерзкий тип! Наркоман и насильник детей!
- Понятно. Что ж, наверное, у вас не было иного выхода, – Эдик смял газету и выбросил в урну. – Но за каким чертом, вы к нему поперлись?!
- Он унижал моего сына, – прошептал Этиман и снова принялся лить слезы.
- Между прочим, может Давид и есть ваш убийца.
- Это всего лишь предположение. И он же вам сказал, что в депозитарии хранит документы, а не деньги или билет.
- Сказать можно все, что угодно. Я вот могу сказать вам, что ваши ночные вылазки приводят меня в восторг! Но это - заведомая ложь! Я взбешен, я… я… готов вбить вам осиновый кол в грудь! Кстати, какие он курит… курил?
- «Боливар».
- Хорошая марка.
- Что же мне делать? Эдик! Спасите меня. Я не могу противостоять злу. Я чувствую, что неумолимо приближаюсь к пропасти! Еще ночь, две и я… - Этиман умолк, боясь произнести вслух ужасающие его предчувствия и предположения.
- Что вы? – настаивал Эдик.
- Я убью их всех.
- Кого?
- Мою семью, – ответил Этиман.
- О! – удивление было столь сильным, что на большее Эдика не хватило.
- Что вы молчите? Скажите мне хоть слово, – требовал Этиман.
- А что я могу сказать и тем более сделать?!
- Вбейте мне осиновый кол в грудь. Это отличная идея! – пафосно произнес Этиман и поскреб когтями призрачную грудь.
- Думаете, это поможет?
- Кто знает!
- А если не поможет?
- Об этом лучше не думать.
- Вот это верно, – согласился Эдик и испугался. Испугался по-настоящему.
Всю дорогу ехали молча. Этиман был угрюм. Он смотрел на свои когти и за весь путь ни разу не оторвал от них взгляда. Эдик, то и дело, косился на Этимана. Он вдруг осознал, что, какой бы не был призрак, пусть это даже призрак безобидного и добродушного еврея, он есть ничто иное, как исчадие ада. Об этом можно было б догадаться сразу. Эдик корил себя за тугодумие. Если человек, охваченный ненавистью и жаждой мести, творит кошмары и сеет зло, что говорить о призраке, у которого в арсенале телепатия, телекинез и прочие сверхвозможности? От Этимана веяло исполинской силой и могуществом.
«А ведь и вправду, он становится демоном!» - Тихо подумал Эдик. «Надо сходить в Маяковку и полистать книжки».
- Не тратьте сил и времени, – посоветовал Этиман. – Я пробыл там все утро. Испробовал все методы, о которых упоминается и в «Борьбе с демонами» и в «Дракуле»… Стокера.
- Так вы еще ко всему прочему и вампир!?!
- Нет. Что вы! – поспешил успокоить Эдика Этиман. – Ни намека на подобные страсти! Я так, на всякий случай, листал. И знаете, что осталось только одно непроверенное средство…
- Откуда у вас уверенность в чудодейственной силе осинового кола?
- Я же сказал, что всё перепробовал. И заметьте, это вы предложили…
- Пусть так. Я готов на все. И даже, если кол не окажет на вас терапевтического свойства, а всего лишь подействует, как плацебо, на умирающего от рака. Я и этому буду рад!
- Вы - настоящий друг! Я знал, что могу на вас рассчитывать, – Этиман с такой надеждой ухватился за мысль о коле, вбитом в грудь, что повеселел. И даже стал напевать «Ландыши». – Нам лучше поторопиться. Моничке становится плохо. Он одевается и готов покинуть квартиру. Он отправится на поиски "дозняка". Он так называет дозу наркотика.
- Что ж, как скажете! – Эдик врубил сирену и увеличил скорость.
- Эдик, я перепробовал всё! Я был в синагоге, был в церкви, – вдруг сорвался Этиман. Скорее всего, на него подействовал вой сирены. Он напомнил ему те вопли несчастных, которых мучил по ночам. - Я чертил пентаграммы и творил молитвы. Отправлял культ вуду, обряды древнегреческих и египетских жрецов. Пробовал даже напевы волхвов.
- Не помогает? – сочувственно спросил Эдик.
- Вы же сами видите, – Этиман растопырил пальцы.
Огромные желтые когти замерли в сантиметре от глаз Эдика. Эдик закурил и надел солнцезащитные очки.


28.

Они перехватили Моню, когда тот уже выезжал со двора на своем БМВ пятой серии. Моня сворачивал за угол, оттуда вынырнула «санитарка» Эдика. Машины едва избежали лобового столкновения. Моня успел нажать на тормоз и отвернуть влево. К чести Эдика, надо заметить, что и его реакция оказалась на высоте. Между бамперами машин с трудом можно было протащить лист бумаги! Эдик взялся за ручку двери.
- Выключите сирену, – посоветовал Этиман и уже в следующую секунду был рядом с Моней, осматривая того со всех сторон, не пострадал ли тот. С Моней все было в порядке. Относительно. Он был нервен, взвинчен и на лбу у него блестели капельки пота. Моню начинало ломать.
- А, это ты, Каспер - доброе приведение! – вместо приветствия произнес Моня. Достал платок и промокнул им лоб. Его руки мелко дрожали. Эдик кивнул ему. Они уселись на капоты машин. – Хотя, нет, ты охотник за приведениями, – решил Моня и протянул Эдику пачку «Парламента».
Эдик благодарно кивнул, выудил из пачки сигарету и закурил. Моня долго возился с зажигалкой. Его большой палец недостаточно сильно крутил ролик. Летели искры, но огня не было. Эдик предложил ему помощь, но Моня резким  взмахом руки отверг ее. И тут, настала очередь Этимана. Он не мог более наблюдать беспомощность своего непутевого чада. Из неоткуда в воздухе перед кончиком сигареты Мони возник бледно-розовый огонек. «Ну, вот, он еще вдобавок ко всему и пиротехником стал». Не очень радостно изумился про себя Эдик. Моня же радостно загоготал и прикурил от огонька. Тот тут же исчез, также внезапно, как и появился.
- Фокусы показываете! Отлично сработанно. Только я не легковерный Давид. На меня ваши штучки-дрючки-заморочки не подействуют.
- Я тут не причем, – признался Эдик.
- Да ладно! – ухмыльнулся Моня. – Мы материалисты.
- Кто это мы? – спросил Эдик. И тоже ухмыльнулся.    
- Мы - это я! – не без гордости ответил Моня.
- Понятно.
- Чё надо-то? Давай выкладывай. А то я спешу, – Моня зябко передернул плечами.
- Морозит? – участливо спросил Эдик.
- Ломает, – признался Моня. – Так в чем дело?
- Да все в том же…
- Слушай, я не знаю на фига тебе все это надо, но только знай: я не убивал отца. Пусть мы не ладили, пусть ругались, пусть даже я ему грозился или угрожал, как угодно, но только я не убийца. Мне его билет на фиг не нужен. Худо-бедно сам зарабатываю. И… все равно я не верю в то, что кто-то из нас мог его ухлопать. А это ведь так, если брать на веру твою версию?
- Да так.
- Ну вот, – Моня стряхнул пепел и вытер пот со лба. – Все это дико даже для меня… наркомана со стажем. В доме-то никого кроме нас - его детей и жены не было! И получается не очень радостная картинка. Среди моих братьев - убийца. Честно скажу, я размышлял над этим дерьмом. Ну, твой визит, потом бредни моего старшего братца…
- Давида?
- Ну да. Он вчера, домой вернулся бледный, как поганка. И весь вечер пытал нас и орал дурниной, мол, отзовись убийца! Я наблюдал за всеми. Ноль. Абсолютный ноль. Все, как и я, и Давид обескуражены, напуганы придавлены. Косяки бросают друг на друга. Жмутся по углам.
- А Сонечка?
- Мать? Ты это брось, парень! Она же инвалид! Да мы уже об этом говорили.
- Простите.
- Да ладно, брат, – Моня снисходительно махнул рукой. - Ну, теперь ты говори, что хотел, а то меня что-то уже крутить начинает. Боюсь, не дотяну до барыги.
Эдик заметил, что стоящий в сторонке, сонным сурком, Этиман, на слове БАРЫГА ожил. Глаза нехорошо заблестели, когти заострились. Он тихо подлетел к Моне. И сторожевым псом замер рядышком. Эдику это ОЧЕНЬ не понравилось. Смутная тревога вошла в душу Эдика противным спазмом в желудке. Но что он мог поделать с нерадивым и вышедшим из-под контроля призраком? Будь его воля – надел бы смирительную рубашку, но, как известно одежда на Этимане не держится.
- Давайте без обиняков, – предложил Эдик.
- Давай, – согласился Моня. Он был готов на все. Лишь бы поскорее отделаться от Эдика и наконец-то предаться наркотическому счастью.
- Откуда у вас скотч?
- Какой скотч? – искренне изумился Моня. Было видно, что его недоумение не поддельно. Но всем известно - наркомы отличные актеры и не менее одаренные воры. Жизнь заставляет изворачиваться и импровизировать.
- Тот самый, которым покойный прикрепил билет к подоконнику, – Эдик пристально посмотрел в глаза Мони. Тот выдержал взгляд.
- Ага! Вот, что тебе мешает спать и ласкать красивых женщин. Ну, так слушай, деточка. Скотч этот мне подбросили.
- Кто?
- Откуда мне знать?! – Моня засмеялся и направился к машине.
- И нет никаких предположений? – Эдик встал у него на пути. Всем своим видом, давая понять, что только ему решать, когда разговор можно будет считать оконченным. Моня грустно вздохнул. Сил на сопротивление у него не было.
- Да, вру я. Вру. Не подбрасывали мне этот долбанный скотч!
- Откуда он у вас? – повторил свой вопрос Эдик и взялся за дверцу БМВ.
- Я собирался в магазин. Надел куртку и ждал списка продуктов, который писал Кирилл под диктовку мамы. Мося пылесосил комнаты. Как раз спальню родителей. Тут мне стало плохеть. Передозировал малость. Тут выходят Кирилл, мама. Дают список. Уходят в комнату. Появляется Мося, велит купить ему сигарет и сует в карман мне мелочь. Принципиальный – за чужой счет не живет и, тем более, не курит. А скотч у него к руке прилип. Я заметил это. Оторвал его от руки и хотел бросить на пол. Мося разорался, мол, я тут уже убирал. Куда его девать? Я сунул в карман вместе со списком и пошел.
- Но в магазин, ходил Израиль? Изя, так?
- Верно, – согласился Моня и уважительно посмотрел на Эдика.
- Все помните, каждое слово! Он второй раз ходил. Про алкоголь мамочка позабыла упомянуть в списке.
- Значит, когда ваш отец пошел в ванную, вы были дома?
- Точно. Как и все. Изя вернулся домой, когда отец еще плескался. Я слышал, как напевает свою любимую песенку.
- «Ландыши»?
- Точно! Дома были все, когда стало известно, что отец умер… погиб.
- Еще два вопроса.
Моня вздохнул и внес поправку:
- Только быстро.       
- Первый. Не заметили ли вы что-нибудь странное в поведение Моси, когда вы обнаружили у него на руке скотч?
Моня хотел, было тут же ответить, но что-то внезапно вспомнил, и застыл с открытым ртом и поднятой рукой. «Вот, что значит правильно сформулированный и заданный вопрос!» - Восхитился Этиман и одобрительно посмотрел на Эдика. Затем быстро перевел взгляд на сына, ожидая с нетерпением его ответа.
- Стой! А ведь точно! Он, как-то весь, ну не сжался, но…
- Напрягся, – подсказал Эдик.
- Точно! Напрягся. И вот еще что! Я, когда оторвал у него скотч этот, – он дернулся весь, как будто забрать обратно хотел. Но меня так плющило, что я тогда не заметил этого. Не обратил внимания. Сунул быстро в карман и все. И орал то он на меня не за чистоту помещений, - оскалился Моня, - а, повода искал скотч себе вернуть. Вот гад! Убью подлеца, как только вернусь домой!
- Это пока еще ничего не доказывает, – поспешил успокоить Моню Эдик. Только еще одного трупа не доставало!
- Как это не доказывает!? – начал закипать Моня. – Это все как раз и доказывает!
- Но подумайте сами, зачем ему убивать отца, если билет у него?
- Как это зачем?! Чтоб под ногами не путался!
- Да, если так, то есть резон, – вынужденно согласился Эдик.
- Давай второй вопрос, – Моня нетерпеливо переступил с ноги на ногу и воззрился на Эдика.
- Вспомните в деталях, где кто находился, когда Сонечка обнаружила труп.
- Значит так, – задумчиво протянул Моня. Наморщил лоб. – Сонечка закричала. Я выбежал из гостиной. Со мной там был Кирилл. Давид курил на кухне. Он прибежал в ванную за нами. Изя был на балконе – доставал из шкафа банки с консервацией… Он появился позже всех…
- А Мося? Моисей, где был? – вкрадчиво спросил Эдик.
Моня посмотрел на Эдика таким взглядом, будто тот только что ему популярно объяснил теорию относительности.
- Мося был уже в ванной, – медленно и с расстановкой ответил Моня.
- Он был там с Сонечкой?
- Да.
- Где и как они стояли относительно друг друга и трупа? Кто за кем? Ванная-то узкая. Здесь ванна, тут унитаз.
- Сонечка была у двери. Мося у самой ванны, за ее спиной. Это что ж получается? Он первым там оказался?! Как будто…
- Может так, а может, нет, – Эдик глянул на Этимана. Призрак пожал плечами. – Он мог прибежать на крик матери и, оттеснить, пытаясь спасти отца.
- А мог быть уже там. Убить отца, включить горячую воду и не… И он не успел выйти! Тут вошла мать!
- Но почему она в таком случае в мой визит к вам ничего об этом не сказала?
- С какой стати? Кто вы такой? Следователь? Даже если и следователь! Она же мать!
Эдик отпустил дверцу БМВ и отошел в сторону, пропуская к машине Моню. Тот не попрощался. Он был задумчив и полностью поглощен осмыслением результатов разговора с Эдиком. Он уселся за руль. Захлопнул дверцу, запустил двигатель, воткнул передачу, но почему-то не торопился отпустить сцепление. Эдик послушно ждал, понимая, что Моня что-то хочет сказать, собирается с мыслями. Моня опустил стекло:
- Я тут подумал… У тебя… у вас неплохо получается! – ухмыльнулся. – Я не стану трогать Мосю. Предоставляю вам все права и полномочия. Докажите, что он убийца, тогда я за него возьмусь… а пока действуй, Шерлок Холмс! И вот еще что… найдешь билет, - Моня обращался к Эдику то на «ты», то на «вы», - половина выигрыша твоя! Это я тебе говорю, Моня Этиман!
Эдик кивнул благодарно и улыбнулся. Моня сдал назад. Объехал «санитарку» и с визгом покрышек рванул со двора прочь. Эдик стоял, утопая в клубах пыли.
- Вот, как так можно ездить? Убьется же! – сокрушался Этиман.
Эдик не ответил, не утешил, не посочувствовал. Он был всецело поглощен анализом информации и выработкой дальнейших действий. Он плюхнулся за руль. Захлопнул дверцу, ожидая, что призрак окажется рядом, на сиденье и можно будет ехать. Но Этимана не было. Призрак вновь исчез. Эдик горько вздохнул и тихо на второй передаче пополз в сторону проспекта. Он решил, что займется Мосей чуть позже. Эдик был уверен, что Моня, хоть и пообещал «предоставить ему все права и полномочия», но не сдержит своего слова и как только увидится с Моисеем, тут же даст волю своим эмоциям, а может и кулакам. Чего стоит слово «наркомана со стажем?» Три копейки! «Пусть сам им занимается, - решил Эдик, - В данном случае Моня возьмет на себя функцию артподготовки перед генеральным наступлением. А мы пойдем в атаку чуть позже, когда противник будет деморализован и сломлен. Нам останется только разоружить врага, взять в плен и начать Нюренбергский процесс!»            
            
29.

Эдик поднялся по лестнице и вошел в альма-матер. Давненько он сюда не заглядывал. На вахте не баба Тома, а «мощноштанговый» (цитата из песни группы «Волосатое стекло») охранник в камуфляже, удивительно похожий на боксера Валуева – настоящий неандерталец, если не питекантроп: маленький череп, огромные надбровные дуги, мощная нижняя челюсть и длинные сильные руки с недоразвитыми большими пальцами…
Эдик в своей жизни терпеть не мог две вещи: охранников и пьяных. А пьяный охранник, даже если он добродушно улыбался и не произносил ни слова и был тих, как летнее утро, все равно доводил Эдика до приступа ярости. От Валуева несло свежими огурцами и дешевым пойлом.
«Мудак», - подумал презрительно Эдик, - «кто ж портвейн закусывает огурцом?». - Но почти тут же понял, что охранник не под шафе, а просто пользуется архаичным огуречным лосьоном. Об этом Эдик догадался, увидав на подбородке маленький свежий порез, заклеенный кусочком газеты. - "Учитывая внешность охранника - это «Спорт экспресс»". 
- Ты кто? – охранник грозно сдвинул брови.
- Я человек, – ответил Эдик.
- Вижу, что не конь троянский. Ты здесь не учишься, – не то спросил, не то констатировал факт питекантроп в камуфляже и с дубинкой. – Чё, девчонок пришел снимать? – Валуев, счастливый от своего остроумия, захрюкал и поскреб волосатый кулак, по своим размерам напоминающий кувалду.
- Да нет. Мне сказали, что здесь зоопарк открылся. На обезьянок пришел посмотреть.
- На каких обезьян? – не понял охранник, но на всякий случай нахмурился. Не умом, но звериной интуицией, он уловил в голосе Эдика интонацию издевки.
- На тамаринов, – ответил Эдик.
- Нет здесь тамаринов! Здесь институт. На врачей люди учатся. Понял? – Охранник положил на стол дубинку.
- Осознал, не дурак, – Эдик оставил в покое охранника. Он понял, что тот его ни за что не пропустит, а унижаться было не в правилах Эдика, тем более перед существом нижестоящим на эволюционной лестнице.
Он подошел к расписанию. Нашел свою группу, глянул на часы. До перерыва оставалось двадцать минут. Эдик сел в кресло и достал из кармана томик Хармса. Закинул ногу на ногу и окунулся в прекрасный мир парадокса. Охранник еще несколько минут настороженным взглядом наблюдал за Эдиком, затем несколько успокоился. Он спрятал дубинку в стол и разложил на столе «Спорт экспресс». Эдик поверх книги посмотрел на охранника. Тот водил пальцем по строчкам. Губы его медленно шевелились. «Он читает по слогам!» - Изумился Эдик. Ему стало жаль несчастное существо и стыдно за свое хамское поведение.
- Хотите Орбит? – спросил Эдик и протянул охраннику упаковку жевательных пластинок.
- Чё? – не сразу понял, о чем речь охранник. Эдик положил на край стола упаковку жевательной резинки. – А! Давай, – обрадовался охранник. – Спасибо.
Охранник долго возился с упаковкой. Ему никак не удавалось подцепить толстыми пальцами тонкие пластинки.
- А можно три?! – по-детски радостно и простодушно спросил охранник.
- Возьмите всю пачку, – ответил Эдик.
Охранник кивнул. Он затолкал в рот три пластинки, оставшиеся две пластинки спрятал в карман. И тут же насторожился.
- А себе?
- Спасибо, я не хочу.
- Ага, – согласился охранник. Чуть расслабился и тут же вновь насторожился. – Не отравлено?
- Нет, – Эдик миролюбиво улыбнулся.
- А ты не такой уж и вредный, каким кажешься, – пошел на сближение охранник.
- Спасибо, – Отозвался Эдик. – Вы тоже ничего.
- Зови меня Чарльзом, – охранник протянул руку Эдику. Эдик подозрительно покосился на лапу.
- А я Зорро.
- Странное имя… Знакомое, но где слышал не припомню, – задумался охранник. И с таким же задумчивым видом пожал руку Эдика. – Будем знакомы.
- Будем, – согласился Эдик.
Эдику хотелось сказать, что он пошутил. Он не ожидал, что охранник так отреагирует на безобидную шутку. Но признаться и назвать настоящее имя Эдик не решился, когда понял, что охранника на самом деле зовут Чарльзом. Испугался, что развеет тот легкий туман очарования, которым окутал охранника.
- Слушай, Зорро, - обратился Чарльз к Эдику. Тот весь напрягся и быстро огляделся по сторонам. – Так чё те надо тут?
- Я пришел к своему профессору. Я у него учился.
- Это который?
- Мамалыгин Филипп Иванович.
- А! Классный старикан! Так чё сразу не сказал. Давай иди! Паспорт только оставь.
Эдик полез в карман за паспортом. Охранник смутился.
- Хотя, ну его на фиг! Так иди. Мы же теперь друзья.
- Друзья.
Охранник нажал кнопку. Щелкнуло реле, и на пропускном турникете загорелась зеленая стрелка. Эдик благодарно кивнул и проскочил турникет.
- Э! Постой, Зорро! - крикнул охранник и подошел к Эдику. Эдик уперся взглядом в живот охранника.
- «Два десять», – прикинул мысленно Эдик.
- На, вот, возьми. – Чарльз протянул Эдику визитку.
- Что это? – спросил Эдик.
- Это твоя безопасность, – гордо ответил Чарльз. – В случае чего набери эти семь магических цифр, и я подъеду, куда скажешь в любое время суток и время года.
- Спасибо! – обрадовался Эдик.
- Ну, давай, чапай. Привет профессору!
Охранник похлопал Эдика по плечу и вернулся на свое место.
Эдик уже, как десять минут сидел в кабинете профессора, а плечо все еще ныло и горело.
- Что с тобой? – профессор взглядом окинул Эдика.
- Ваш Чарльз, – ответил Эдик и потер плечо.
- Милое создание. Я всегда, как иду мимо, так дам конфетку!
- Можете не продолжать, профессор. Кстати, он рад и жвачке.
Профессор рассмеялся.
- Ты его не обижай, Эдик. Он хоть и огромный, как пробирочный шкаф, но беззащитный и очень наивный. Право, ребенок пяти лет. Что это ты загрустил? Был бы чуточку посимпатичнее ни дать ни взять - Джони Вайс Мюллер!
- Да, уж! – Отмахнулся Эдик. – Оконфузился я с вашим Тарзаном.
- Что случилось?
- Назвался ему Зорро, а он всерьез воспринял. Так что, вы меня профессор не выдайте. Не то, чтобы мне страшно, а неловко как-то.
- Стыдно? – поправил Эдика Филипп Иванович, найдя более точное слово.
- Немного. – Признался Эдик.
- Наперед, будешь знать, как ронять необдуманные слова, – профессор вдруг стал задумчивым и меланхолично-грустным.
- Так я, как услышал его имя… думал, шутит со мной! – оправдывался Эдик. – Кстати, Филипп Иванович, а что у него с именем?
Профессор достал позолоченный портсигар. Постучал по нему сигареткой «БТ», храня верность Варшавскому договору, и чиркнул спичкой. Закуривая, кивнул Эдику на окно. Эдик растворил окно и уселся тут же на подоконник.
- Кури, если хочешь. – Предложил профессор.
Эдик отказался. Он очень уважал профессора и отвергал всякие намеки на панибратство. Мамалыкин был для него живым богом!
- Что с вами, Филипп Иванович?
- Эх, Эдик, – вздохнул профессор. – Возраст, что ли дает о себе знать. Сентиментальным становлюсь. Мне так жаль Чарльза. Я его точно усыновлю!
- О чем вы?!
- Он детдомовский. Подкидыш. Его милиционеры нашли в метро. Перед закрытием делали обход и наткнулись на него. Лежал себе, на перроне «Владимирской». Развернули, а перед ними не ребенок, а детеныш шимпанзе, прости господи! Так и занесли в протокол юмористы, Чарльз Владимирский.
- Точно, юмористы.
- Канун Нового года. Выпившие были. Между прочим, мастер спорта по самбо и дзюдо! – похвастался профессор.
Эдик почувствовал укол ревности.
- Дзюдо – это модно нынче.
- Оставь этот тон. И не ревнуй.
- Что вы, профессор! – Эдик покраснел.
- Так что тебя привело ко мне? – перевел тему разговора профессор, давая Эдику возможность справиться со смущением.
- Так просто зашел. Проведать.
- Все там же? – поинтересовался профессор.
- Да. Доставка трупов.
- И всё?
- Нет. Как можно! Привожу в порядок, гримирую, потрошу, изучаю и бальзамирую.
- Над чем сейчас работаешь?
- В последнее время занят изучением рака.
- Есть подвижки?
- Как посмотреть, – заметил Эдик. – О метастазах знаю все. Удаляю, просто мастерски.
- Ну-ну-ну!
- Нет, правда, Филипп Иванович! Вот теперь бы перейти на живых. Опробоваться, так сказать. Думаю, что смогу оперировать.
- Мальчишка! Для этого нужен диплом и знания, самое главное. Не думаешь восстанавливаться?
- Нет. Я решил в этом году начать с нуля и не здесь. Подамся в Москву. Вот только разберусь кое с чем.
- С чем это? Уж не жениться ли надумал?
- Нет, что вы! Есть у меня одно дельце.
- Не тяни! Выкладывай! Во что влопался!? – профессор оживился, заскрипел стулом и указал Эдику на стул, стоящий перед столом профессора. Эдик послушно сел.
- Только не смейтесь, – предупредил профессора Эдик.
- Обещаю. – Профессор поднял руку.
Эдик рассказал профессору всё об убийстве Этимана и его призраке. Профессор слушал внимательно, не перебивал. Поначалу Эдик ловил на себе настороженные, и изучающие взгляды. Он понимал, что профессор пытается ему поставить психиатрический диагноз. Но детали, которыми изобиловал рассказ Эдика увлекли профессора и под конец заставили пересмотреть свою точку зрения.
- Что я могу сказать? – начал осторожно профессор. -  Все это выглядит правдоподобно, пусть и необычно. Но ты не пугайся. Я верю тебе - безусловно. В моей практике тоже хватало мистики. Был случай, когда у меня под ножом умер ребенок. Клиническая смерть. Но я продолжал массаж сердца. Бригада стояла и смотрела на меня с непониманием, а я сжимаю в руке сердечко! Пытаюсь его запустить. Слезы текут! Молюсь про себя, бога прошу спасти дитя! И ты не поверишь! И зарекаюсь, мол, не спасу, тут же руки на себя наложу! Там его родители в приемном покое. Они верят в меня, а я… - Голос профессора дрогнул. Он закурил новую сигарету. - Чувствую, кто-то за рукав меня дергает. Оборачиваюсь, а это этот карапуз, который у меня под ножом лежит!! Я чуть в обморок не бухнулся! А он мне говорит: «Еще тринадцать раз и оно забьется». И что ты думаешь?
Эдик пожал плечами, хотя уже догадался о финале истории.
- Ровно на тринадцати, сердечко забилось!
- Вот это да! – Эдик полез в карман за сигаретами, но вовремя спохватился.
Профессор отвернулся и посмотрел в окно.
- С тех самых пор, с того случая, я понял, что смерти нет, как таковой! Это всего лишь переход на новый этап существования человека.
- Почему вы раньше этого никому не рассказывали? – спросил Эдик.
- Знаешь, Эдик, мне самому со временем стало казаться это вымыслом. Я говорил себе, убеждал себя в том, что таким образом мое сознание защищало себя от сумасшествия, а тело от самоубийства.
- И убедили?
- Убедил, – признался профессор. – А теперь в свете того, что происходит с тобой, вновь обрел веру и свои убеждения.
- А мне что делать? – Эдик с надеждой посмотрел в глаза профессору.
- Тут без вариантов. Теши кол и дуй на кладбище.
Эдик попрощался с профессором. Покинул кабинет и побрел к выходу. Он хотел еще повидаться с Верой, но передумал. Слишком велик был прессинг последних событий, а тут еще слова профессора. Эдик думал и надеялся на то, что профессор разубедит Эдика. Докажет ему, что вся эта история с призраком - игра больного, отравленного травкой разума, расстроенного нервной работой сознания, но профессор напротив упрочил Эдика в том, что призрак РЕАЛЬНО СУЩЕСТВУЕТ. И нуждается в помощи Эдика. Да и что Эдик скажет Вере? «Привет, давно не виделись. Отлично выглядишь. Как жизнь?» Нет. Эдику не хотелось строить встречу на дежурных фразах. Ему хотелось подойти к Вере и признаться ей в том, что с того самого дня, он только о ней и думает. Да, были интрижки, но думает он только о ней! Эдик боялся. Страх отказа заставлял его откладывать и отсрочивать неизбежное признание. В том, что рано или поздно он признается Вере в своих чувствах - он был уверен, как и в том, что план ГОЭЛРО вытащил Россию из тьмы невежества. Но… признается не теперь. Не сейчас. Чуть позже. Когда Этиман будет почить на облаках. Только тогда! Эдик гордо вскинул голову и уверенно зашагал по гулкому коридору прямиком на садово-огородную ярмарку.

30.

Эдик вскарабкался на кладбищенский забор. Прицелился и спрыгнул вниз. Промахнулся и угодил в куст сирени. Затрещали ветки. Эдик замер и прислушался. Тихо. Он едва слышно свистнул. В следующую секунду, через забор, ракетой перелетел осиновый кол. Эдик едва увернулся. Кол воткнулся в мокрую, после дождя, землю. Эдик выдернул кол из могильного холмика и посмотрел наверх. Над забором нависла огромная фигура монстра. Эдик почувствовал озноб. Потер руки, покрывшиеся мурашками.
- Давай быстрее! – прошептал Эдик.
Он видел, что забор не рассчитан на такое давление и вот-вот рухнет. Мимо Эдика промелькнула тень, и что-то тяжелое бухнулось в центр куста. Монстр медленно поднялся, расправляя огромные члены. От куста ничего не осталось. Все ветки были сломаны и вдавлены в землю. Создавалось впечатление, что на куст села летающая тарелка.
- Не зашиб? – послышался из темноты голос.
- Нет, - ответил шепотом Эдик. – Пошли.
- Жутковато, – послышался за спиной все тот же голос.
- Это только начало, – весело прошептал Эдик.
- Блин!
- Что такое? – всполошился Эдик и невольно присел. Он подумал, что их засек сторож.
- Лопаты забыли! – прошипел голос.
- Я принесу, – отозвался Эдик. Он боялся того, что если этот монстр еще раз залезет на забор, беды -точно не миновать.
- Я с тобой! – прошептал испуганно монстр. И побежал вслед за Эдиком.
Эдик перемахнул через забор, и вскоре с той стороны ограды полетели две лопаты. Монстр осиновым колом отбил их, так как обе летели точно в него. Эдик шлепнулся рядом.
- Чего шумишь?! – зашипел Эдик и сверкнул глазами.
- Они, блин, в меня летели! Чё я мог сделать?!
- Ладно, – сменил гнев на милость Эдик. – Идем.
Они выбрались на аллейку. Ярко светила луна. Они шли вглубь кладбища, держась теневой стороны аллеи. Огромный человек все время жался поближе к Эдику. Пару раз он невольно толкал того, и Эдик наступал на могилки или улетал в кусты.
- Прости, – шептал монстр.
- Ничего, – отвечал Эдик.
Они свернули на другую аллею, прошли метров триста, затем прошли по тропинке, сокращая путь, и очутились в самом дальнем секторе кладбища. Где-то в кустах послышался шорох. Оба замерли. Монстр взял кол наперевес. При лунном свете его бледность стала походить на театральный грим Пьеро.
- Кто там?! – сдавленно крикнул монстр. – Выходи!
В кустах усилился шорох. Монстр метнул в кусты кол. Послышался страшный крик, и из кустов выпорхнула большая птица. Она пронеслась над головой монстра, тот упал на землю, и закрыл голову руками. Птица растворилась во тьме.
- Что это было?
- Не бойся. Это филин, Чарльз. Всего лишь птица.
- Огромный! – сказал Чарльз, поднимаясь с земли и отряхиваясь.
Эдик закурил, пряча огонек сигареты в кулаке.
- Послушай, это плохая идея с моей стороны, взять тебя с собой. Тебе лучше вернуться и подождать меня в машине.
- Вот еще! Я просто не привык к… темноте, – обижено сказал Чарльз и пошел в кусты за колом.
- Но подумай сам. Сядь, – начал Эдик, когда Чарльз вернулся. Чарльз сел на скамейку. Покосился на портрет на памятнике. -  Это только была птица, а нас впереди ждет эксгумация… Ну, вскрытие могилы. Там лежит настоящий труп. Мертвец. А появится еще и призрак. Говорящий призрак. С когтями, как опасное лезвие. И самое страшное – нам надо будет вогнать в его труп вот этот самый кол!
Чарльз вздрогнул. Вскочил на ноги тут же сел обратно.
- Не фиг меня пугать! Ты же сам, не боишься призрака? – В его голосе послышалась нотка скрытой надежды.   
- Боюсь, – признался Эдик.
- Ты же говорил, что он безобидный?! – не унимался Чарльз.
- Только днем.
Чарльз опустил голову и задумался. Эдик не торопил его, тем более что Этимана не наблюдалось.
- Давай так, - предложил Чарльз, - я гляну на его портрет. Если он покажется мне не страшным, я останусь, если наоборот, то… пойду покараулю машину.
- Хорошо, – согласился Эдик, пряча улыбку.
Они почти без труда нашли могилку Этимана. Чарльз очень осторожно приблизился к могиле и стал разглядывать портрет на дешевеньком, железном памятнике.
- Обычный старикан! – обрадовался Чарльз. – Ни фига не страшный! Похож на нашего детдомовского препода по истории.
- Остаешься? – Спросил Эдик. В тайне он надеялся на то, что Чарльз останется с ним и пойдет до конца. Одному ему не улыбалось возиться в тяжелой, мокрой глине.
- Остаюсь, – невесело произнес Чарльз.
Они уселись на лопаты и стали ждать. Эдик глянул на часы.
- Сколько? – прошептал Чарльз.
- Без пяти полночь, – ответил Эдик.
- Эх, жаль, что сейчас только май!
- Это почему?
- Был бы июнь – было б светло. Не люблю белые ночи, но сейчас!.. мне их не хватает.
- Это верно. И я тоже не люблю белых ночей и тоже бессонница! Сейчас только начинаются, а я уже спать не могу.
- Во-во! – отозвался Чарльз.
- Слушай, а ты где живешь? – спросил Эдик. Он решил доставать Чарльза вопросами и разговорами, чтобы тот отвлекся и не накручивал себя мифическими страхами.
- Комнату снимаю в коммуне.
- Сколько соседей?
- А! – отмахнулся Чарльз и замолчал.
- Что значит «А»?
- А то и значит, что «А». Это притон. Я там и живу, и охраняю. Каждый день бардак! Шлюхи и их клиентура.
- Не весело, – посочувствовал Эдик. – А родни, что у тебя совсем никого нет?
- Есть. Как это нет. Не с неба же я свалился?!
Эдик посмотрел на его неандертальский профиль и усомнился.
- Ну конечно, не с неба, – согласился Эдик.
- Послушай, Эдуард, или Зорро, ты завязывай со мной общаться как с недоделанным!
- Прости. И зови меня Эдик. И за эту дурацкую шутку с Зорро, тоже прости.
- Прощаю, – Чарльз хлопнул Эдика по плечу. Тот ойкнул. – Только я не знаю где мои родственники. Наверняка, уже от водки угорели и померли, где-нибудь в подворотне.
- Это еще почему? – спросил Эдик и посмотрел вокруг. Этимана не наблюдалось.
- Ты же будущий врач и сам все понимаешь. С такой внешностью, как у меня, в семьях трезвенников не рождаются.
- Кончай ты это! Ты нормальный человек!
- Нормальный внутреннее, но не внешне, – Чарльз вздохнул и привалился спиной к оградке. – Я брат-близнец Квазимодо, – горько закончил он.
- А…
- Женщин у меня не было, если ты об этом. Я девственник. И мне девятнадцать лет. В армию меня не взяли по двум причинам. У меня плоскостопие и низкий интеллект, – Чарльз укоризненно посмотрел на Эдика и прикрыл глаза. Сложил руки на груди. Он всем видом пытался дать понять, что ему надоели расспросы. – Очень низкий интеллект.
Сердце Эдика сжалось. Жалостью наполнилась душа к этому брату Квазимодо. Но что он мог сделать для этого ущербного человека? Не он ли сам, стал жертвой стереотипа об эстетическом восприятии внешности человеческой? Не он ли сам, как последний плебей набросился на этого несчастного с издевками, подначками. «Какое право ты, гребанный козел имел совать ему эти жвачки! Обращаться с ним как с дебилом! Эдик, ты моральный урод. Да, так и есть. Я моральный урод. Он физический урод, а ты моральный и ты во сто крат ужаснее!»
Эдик уничтожал себя, сгорая в инквизиторском костре совести. Но ничего не мог придумать, как и чем помочь Чарльзу, чтобы облегчить его страдания. А что Чарльз страдал, в этом Эдик был уверен на сто процентов. Тут, как говорится, и к гадалке ходить не надо. Зайдите с воспаленным фурункулом на носу в кафе или в вагон метро, и вы поймете, о чем тут речь...

31.

Призрак Этимана сидел на корточках перед забившимся в угол цыганом Васькой – барыгой и наркоманом. Призрак когтем тер лоб, где появились две шишки, из них на свет божий пробивались остренькие рожки. Цыган держал перед собой в вытянутой дрожащей руке большой нательный крест из чистого золота, инкрустированного рубинами и изумрудами; и шептал «Отче наш», осеняя себя и призрака крестными знаменьями. Но призрак не исчезал и не корчился в агонии, как это всегда бывает в фильмах ужасов. Он тер рожки и утробно рычал, роняя с клыков слюну. Но, однако, и не приближался! Он перестал бить Ваську, как тот только схватился за крест! Значит, все-таки действует! Радовался цыган Васька. Все лицо Васьки, да и весь он сам был обсыпан героином, словно мукой. Его сильно тошнило, и от головной боли раскалывалась голова – призрак заставлял его жрать героин, глотать и нюхать. Затем, когда ему это надоело, он исполосовал всего Ваську своими огромными желтыми когтями, залягал до обморока копытами и отхлестал по щекам жестким, как оружейный шомпол, хвостом. Васька умирал от страха, гадал, за какие такие грехи на него свалилась эта рогатая напасть? Васька мучался, умолял призрака произнести хоть слово, или намекнуть, но тот только рычал, скрежетал клыками, скалился ужасно и издевался. Вот уже, как три часа кряду, Васька чувствовал, что еще немного, самую малость, еще хоть раз призрак к нему прикоснется, и он, Васька, сойдет с ума от боли и ужаса! Но его спас крест! Призрак, как только увидел его, тут же отшвырнул Ваську в угол, подлетел, но не тронул. И вот они уже с полчаса сидят друг против друга. Васька истово молится, чудовище рычит и о чем-то размышляет.
- Оставь меня! – закричал Васька. – Изыди! Исчезни! Отринь! – вдруг Ваське вспомнились устаревшие слова. Он толком не знал, что они означают, но звучали они очень религиозно. – Уповаю на тебя, Господь наш небесный. Спаси и сохрани раба твоего Василия!
- Ну, вот, что раб божий, Василий, - произнес демон и поднялся во весь рост. – Пора кончать и с тобой и с твоим рабством.
Васька дико заорал. В дверь забарабанили. Послышались крики: «Откройте, милиция!» и «Ломаем дверь!» Васька еще истошнее завопил и пополз к двери.
- Спасите меня! – Васька заскулил.
- Поздно, Васенька, каяться и молить о помощи, – прорычал демон и схватил Ваську за шею. Поднял его в воздух и вылетел с ним в окно.
Васька орал и цеплялся то за крест, то за занавески, то за раму окна. Он даже попытался ударить демона крестом. Но тот только сильнее сдавил Ваське шею. Перед глазами цыгана поплыли радужные круги. Он обмяк и обвис, как тряпичная кукла, которую девочка прокрутила в маминой центрифуге.
- Куда ты меня тащишь?!
- В ад, Васенька, в ад, – ответил демон и громоподобно расхохотался Ваське в лицо. На Ваську пахнуло могильной затхлостью.
- За что?!
- За торговлю наркотиками, Васенька. Это тяжкий грех и уголовно наказуемое преступление. Ни один человек не смеет наживаться за счет другого. Тем более таким убийственным способом.
- Я больше не буду, клянусь!
- Поздно, Васенька, очень поздно, – демон поставил Ваську на карниз крыши шестнадцатиэтажного дома, в котором не так давно Васька купил себе пяти-комнатную квартиру. – Каяться надо было раньше, помнишь, тот день, когда впервые протянул наркотик человеку и взял с того деньги?
Васька задумался.
- Впрочем, это не важно. Уже все не важно, для тебя, черная твоя душонка!
Демон подлетел к Ваське, сорвал с его шеи золотой крест и воткнул его Ваське в грудь. Тот заорал от дикой боли и упал на колени.
- Осветить забыл, – молвил демон и оскалился в жуткой ухмылке. – Золото само по себе не имеет смысла и спасительной силы, даже если ему предан вид креста.
Васька вырвал из груди крест. Тут же из раны фонтаном брызнула кровь.
- Я… я … ни в чем не виноват…  - прошептал Васька, харкая пузырящейся кровью, - это все система…
- Ну, что Василий, вперед за цыганской звездой кочевой? Займи мне место в аду! – произнес демон, не обращая внимания на слова Васьки. И… копытцем столкнул барыгу с крыши.
Васька ударился об асфальт. Его разорвало, как презерватив, наполненный водой. Кишки разлетелись метров на тридцать, – повисли на деревьях лианами. Кровь и внутренние жидкости загадили машины, стоящие на парковке. А золотой крест повис на зеркале внешнего вида милицейского козлика.
- Вот это да, опупеть опупенно! – прошептал пораженный водитель. Снял Васькин крест с зеркала. Обтер ветошью и спрятал в карман серой гимнастерки… 

32.

Эдик раздавил окурок носком ботинка и решительно поднялся со скамейки. Схватился за лопату.
- Всё! Больше ждать не имеет смысла. Начнем праздник без юбиляра! Ты как?
- Мне-то что, как скажешь, – ответил Чарльз, медленно и тяжело поднялся. Расправил гигантские члены.
- «Всякий раз, когда вижу, как он поднимается, представляется динозавр», – подумалось Эдику, и он добродушно улыбнулся.
- С чего начнем? – деловито спросил Чарльз. Взял другую лопату и подошел к Эдику, который стоял у могилы Этимана.
- Пожалуй, сначала уберем памятник.
- Ага, – согласился Чарльз. И не успел Эдик глазом моргнуть, как памятник был, выдернут из могильного холмика,  и лежал у его ног.
- Круто! – восхитился Эдик.
- Ерунда, – ответил Чарльз, вонзая лопату в могильный холм. – Земля сырая, да и не слежалась еще.
Эдик обошел могилу и начал копать с другой стороны. Работа шла быстро. Чарльз был прав, говоря насчет земли. Она была рыхлая, лопата легко, только под силой рук входила на весь штык в глину. И все-таки, минут через пятнадцать, Эдик стал задыхаться, ему не по силам было выдержать темпа, взятого Чарльзом. Эдик выбрался из могилы, сел на край, свесив ноги, и закурил. Чарльз продолжал работать, как ни в чем не бывало. Он только бросил на сигарету Эдика укоризненный взгляд, покачал головой, не прекращая работы, вздохнул и как экскаватор размеренно и механически, лопату за лопатой продолжал, швырять землю. Эдик выщелкнул окурок, наклонился вперед, намереваясь спрыгнуть вниз, как вдруг лопата Чарльза глухо ударила в крышку гроба. Чарльз вскрикнул от неожиданности и тут же выпрыгнул из могилы.
- Все, блин, Эдик, дальше ты сам! – произнес он дрожащим голосом.
- Хорошо, – отозвался Эдик. – Беременных женщин и слабонервных просим удалиться.
- Да, блин! Ты прав, Эдик. Я хоть и большой Джо, но нервы у меня слабые. Я тут с нашим профессором в киношку ходил, там мне плохо стало…
- С Филиппом Ивановичем? – изумился Эдик и вновь почувствовал укол ревности.
- Да, – простодушно ответил Чарльз. – Он мне книжки из дома таскает и в город выводит, на разные там культурные мероприятия.
- Занимается твоим образованием? – спросил Эдик и поддел лопатой крышку гроба.
- Ага, – не сводя глаз с гроба, ответил Чарльз. – Профессор говорит, что сделает из меня лучшее, что было и есть в роде людском.
Эдик усмехнулся. Ему на ум пришла аналогия с историей о Франкенштейне:
- Какой фильм смотрели, что тебе плохо стало?
- Это… как его, блин, на фиг? А! «Страсти Христовы», – вспомнил Чарльз. – Ой! Подожди, не открывай!
- Что такое?! – испугался Эдик.
- Я, это, отвернусь! – Чарльз отвернулся.
За его спиной послышался скрип, выходящих из дерева гвоздей. Затем шорох, и мимо ног Чарльза проползла крышка гроба. Чарльз замычал и отскочил в сторону, как будто это была анаконда.
- Подай мне, кол пожалуйста, – попросил Эдик. – И носом, носом дыши. Вдох-выдох. Вот так. Правильно. Вдох-выдох. Молодчина. Теперь обними себя руками! Покрепче! Правильно. Легче?
Чарльз быстро закивал.
- Да, блин, проходит!
- Умничка!
- Вот возьми, – Чарльз ногой подтолкнул Эдику кол.
- Так что там с фильмом? – спросил Эдик, беря кол.
- Жуткий. Крови много. Это - насилие сплошное! Гады – эти… фарисеи! Как так можно было, блин!
- А ты веришь в бога?
- Теперь да! – отозвался Чарльз. – Иисус Христос мой бог!
- Ну, тогда молись, Чарльз. Наступает кульминация! – произнес Эдик скрипучим голосом и противно засмеялся, копируя ведьму из «Баек».
- Не пугай меня, блин, Эдик! – взмолился Чарльз.
- Прости. Да, расслабься ты! Это всего лишь труп. Кусок гниющей плоти! Живых надо бояться, а трупы они… безобидные.
- Это верно! – услышал Эдик знакомый голос.
Чарльз же тихо пискнул, сел на корточки и обхватил голову руками.
- Иван Абрамович! – заторопился Эдик. – Будьте крайне обходительны с моим другом! Он до смерти боится всего, что имеет, хоть малейшее отношение к чертовщине.
- Я думал, вы одиночка, Эдик, – ответил Этиман и вышел из темноты в лунный свет.
Эдик присвистнул:
- Чарльз! Не оборачивайся! Закрой глаза и не вздумай их, блин, открывать!
- Это ОН?!
- Да.
- Ой, блин! – визгнул Чарльз и огромной своей лапой закрыл глаза.
- Как вы себя чувствуете, Иван Абрамович? – спросил Эдик, с интересом и легким страхом, разглядывая новый и необычный для себя облик призрака.
- Превосходно, – промурлыкал Этиман и подошел к могиле. Заглянул вглубь. – Я вовремя.
- О, да! – согласился Эдик и взялся двумя руками за кол. – Ну, что, Иван Абрамович, вы готовы?
- Нет, секундочку! – крикнул Этиман и упреждающе взмахнул рукой, рассекая воздух сабельным свистом своих когтей.
- Что такое? – забеспокоился Эдик. Он предполагал худшее и, кажется, не ошибся.
- Вы так испортите костюм и сорочку. Расстегните, – приказал Этиман.
- А! – облегченно выдохнул Эдик и покосился на Этимана.
На того страшно было смотреть. От наивного и испуганного призрака не осталось и следа! Выпирающий позвоночник, завитые, как у горного барана рога, клыки саблезубого тигра, мощные ноги, оканчивающиеся большими копытами и длинный чешуйчатый хвост. И вдобавок ко всему, широкая грудь атлета. Эдик расстегнул пиджак на трупе и сорочку. Распахнул полы, оголяя грудь, и снизу вверх посмотрел на Этимана, тот одобрительно кивнул:
- Ну, вот и всё! Короток век демона!
- Если …
- Нет!!! Мы не отступимся! Тем более, что сегодня еще одного убил. С меня хватит! Пора на покой. – Прорычал Этиман.
Чарльз ойкнул и будь в его власти, спрятал бы голову в песок, (в нашем случае глину), как это делают страусы.               
- О, господи, кого? – изумился Эдик.
- А, - махнул рукой Этиман, - барыга один. Что ж вы медлите! Начинайте и, я заклинаю вас Эдик и вас молодой человек, - Этиман щелкнул несильно хвостом по спине Чарльза. Тот застыл. – Когда я исчезну, растворюсь в небытие этом сранном, вы не отступитесь и доведете расследование до конца.
- Клянемся! – пискнул Чарльз.
- Клянемся. – улыбнулся Эдик.
- Аллах акбар! – засмеялся призрак и дал отмашку. Вознес глаза к небесам, расставил театрально руки и копыта, рассмеялся. Его смех больше походил на лай простуженного сенбернара.
Эдик размахнулся и изо всех сил ударил осиновым колом в грудь трупа. Раздался глухой звук, как будто на земляной пол погреба упал мешок картошки.
- Эдик. Что ж вы с ним… со мной делаете! – укоризненно молвил призрак. Переверните кол!
- Ой, простите, Иван Абрамович! Я не заметил.
- Внимательнее надо быть, – посоветовал Этиман. – Вторая попытка. Ой! Стойте!
- Ну, что еще?! – недовольно спросил Эдик.
- Мы не попрощались, – Этиман спрыгнул в могилу. Его копыта ударили труп в живот. Этиман обнял Эдика и поскреб когтями по спине. Эдик замер, внутри у него все оборвалось и, куда-то ухнуло.
- Только с Чарльзом не прощайтесь. Вы его все равно не знаете так близко, как меня, – прошептал Эдик.
Призрак хрюкнул весело, и лукаво подмигнул, мол, давай приколемся над ним? Эдик умоляюще посмотрел на Этимана. Тот отмахнулся, мол, будь, по-твоему. Этиман выпрыгнул из могилы. Чарльз навострил уши.
- Эдик, с тобой все хорошо, блин?
- Не беспокойся! - отозвался Эдик и размахнулся колом.
На этот раз кол вошел в тело трупа и пробил тому грудь. Эдик застыл на секунду, затем посмотрел наверх, туда, где стоял Этиман. Призрак сидел, как ни в чем не бывало и недоуменно смотрел то на Эдика, то на труп с торчащим из груди осиновым колом.
- Ну? – спросил Эдик.
- Что, ну? – вопросом на вопрос ответил Этиман.
- Что чувствуете?
- Ни-че-го! – выдохнул призрак и повалился набок.
Эдик выпрыгнул из могилы и уставился на корчившегося в судорогах демона. Тот шипел, кряхтел и никак не затихал.
- Я этого больше, блин, не вынесу! Добей ты его! – закричал Чарльз.
Эдик хотел, было спрыгнуть обратно в могилу, но тут его за ногу схватила когтистая лапа демона. Этиман засмеялся, перестал корчиться и поднялся с земли.
- Оставьте, мой несчастный труп в покое.
- Не вышло, – понял Эдик.
- Увы. А может это и к лучшему, – произнес Этиман.
- И что теперь? – спросил Эдик.
- Не знаю, – пожал плечами призрак. – Поедем к вам домой, и выпьем по кружке горячего чая с малиновым вареньем, – предложил Этиман.               
- Отличная идея, – сказал Эдик.
Он спрыгнул в могилу, вынул кол из груди трупа, положил его в гроб рядом с телом, застегнул на трупе рубашку и пиджак. Затем, вдвоем с Этиманом, они быстро закидали могилу землей, установили памятник и оттащили под руки Чарльза к машине. У того от пережитого ужаса отнялись ноги. Уложили его на носилки. Эдик сел за руль, Этиман на свое место, рядышком. Тут и рассвет занялся…

33.

Этиман легко поднял на руки совсем обессилевшего Чарльза и отнес его в квартиру Эдика, паря над ступеньками. Сам Эдик поднялся в квартиру на лифте. Пока Этиман возился с Чарльзом, укладывая его на диван и накрывая пледом, Эдик быстро принял душ.
Вскоре они с Этиманом сидели на кухне и смотрели на закипающий чайник. Эдик полотенцем сушил волосы. Этиман качал головой, всякий раз, когда из комнаты раздавался мученический стон Чарльза.
- Совсем плох, может, я пойду? – предложил Этиман.
- Нет, лучше останьтесь, а то еще кого-нибудь убьете. В городе барыг хватает, - ответил Эдик.
- Но уже утро! – Этиман одернул занавеску и кивнул на окно. – Я уже не тот. Я добрый.
И вправду, Этиман вновь удивительно изменился. Теперь он походил на лесного Пана. Эдакий пузатый древнегреческий божок. Или черт. От ночного его исполинского облика остались лишь рожки да ножки.
- Все равно не станет искушать судьбу, – настаивал Эдик. И Этиман уступил.
Эдик выключил газ. Налил кипяток в две китайские кружки, бросил туда душистого чаю и накрыл кружки крышечками.
- Я не пью. Это была шутка, – Этиман отодвинул кружку. Шутка демона.
- Я понимаю, – произнес Эдик. – Это Чарльзу. И вот что, Иван Абрамович, станьте-ка невидимым.
- Отличная мысль! – радостно воскликнул Этиман. И остался сидеть, как сидел.
- Чарльз! – крикнул Эдик.
- А?! – слабым голосом отозвался Чарльз.
- Пойдем пить чай! Не бойся, Иван Абрамович стал невидимым. И днем он обычный… - Эдик чуть не сказал - человек. – Добродушный призрак.
Чарльз не ответил.
- Ну, послушай, хотел бы он причинить тебе вред, он бы загрыз тебя, когда нес в квартиру! Не дури!
В комнате заскрипели пружина дивана, и вскоре на кухню вошел, пошатываясь, бледный Чарльз. Он внимательно посмотрел по сторонам, окинул кухню цепким и внимательным взглядом и никого кроме Эдика не увидел.
- Ну, вот видишь! Все в порядке! – улыбнулся Эдик, указал Чарльзу на стул.
Этиман взлетел и бесшумно промчался мимо Чарльза и встал у того за спиной, привалившись волосатым плечом к холодильнику.
- Пей чай. Вот, мед бери. Бутерброды сделать? – спросил Эдик.
Чарльз сделал страдальческое лицо.
- Ладно, так пей, – Эдик пододвинул Чарльзу кружку и баночку с медом.
- Блин, они все-таки существуют! – выкрикнул Чарльз и стал ковырять ложкой засахарившийся мед.
Эдик посмотрел на Этимана. Тот размел виновато руками.
- Не думай об этом так много. Нам не дано постичь тайны мирозданья. Если существуют, выходит это так надо. В природе все не просто так, Чарльз. Природа стремится к гармонии и уравнению всего сущего.
- Чего? – не понял Чарльз.
- Это как весы. Есть две чаши. На одной человек - на другой его душа или призрак.
- А чё, нельзя поставить на другую чашу другого человека?
Эдик раззявил рот. Такого он ни как не ожидал от примитивного Чарльза.
- Ты прав! Возможно, так и есть. На одной чаше хороший человек, на другой плохой. На одной мужчина, на другой женщина. Но бывают случаи, и мы теперь это знаем точно! Когда человека может уравновесить только призрак! – Эдик был счастлив, что ему удалось выкрутиться.
Чарльз вяло кивнул. И принялся за мед. Вскоре от банки, которая стояла в холодильнике с Рождества, ничего не осталось. Эдик по глазам Чарльза понял, что тот только вошел в раж. Эдик залез в холодильник и извлек банку сгущенки. Глаза Чарльза заблестели.
- Давай, наворачивай! – Эдик пробил ножом банку в двух местах и протянул ее Чарльзу.
- Отменный у него аппетит! – восхитился Этиман.
- Даже в нашей жмотистой армии таким великанам дают двойной паек! – ответил Эдик.
Чарльз побледнел:
- Это ты с кем? С НИМ?
- Нет, – поспешил успокоить его Эдик. – Сам с собою.
Чарльз недоверчиво кивнул и принялся за сгущенку. К чаю, он так и не притронулся.
Эдик ушел в комнату. Включил стереосистему. В это утро Нина Симон пела исключительно для Чарльза. Ее сильный голос и тихое фортепьяно успокаивающе подействовали на великана. Нина Симон очень понравилась Чарльзу, и вскоре тот стал ей подвывать. Он высасывал сгущенку, болтал ногой в тапке и один раз даже запел в голос, услышав знакомое английское слово «Low». Сам Эдик набил маленькую трубку душистой марихуаной, вышел на балкон и с наслаждением закурил, глядя на безликие многоэтажки.
Вскоре к нему присоединился Этиман. Призрак погрозил желтым когтем, косясь на трубку:
- Неужели без этого нельзя обойтись, Эдик? – спросил Этиман.
- Можно. Но я покуриваю только в исключительных случаях, – ответил Эдик.
- В каких, например? – не унимался Этиман.
- Например, когда мне приходится вбивать осиновый кол в грудь мертвеца, – Эдик широко улыбнулся. Выбил пепел из трубки в пепельницу, которую отнес в туалет, вытряхнул и тут же начисто вымыл.
Эдик уселся в комнате в кресло-качалку и заскрипел в такт музыке. Этиман устроился на диване. В комнату вошел Чарльз, и, не видя Этимана, плюхнулся рядом с ним. Оба вопросительно уставились на Эдика. Тот посасывал мундштук трубки и, прикрыв глаза, размышлял.
- У нас есть идеи, план? – осведомился Этиман.
- У нас есть и то и другое, – ответил Эдик.
Чарльз беспокойно завертел головой. Не найдя опасности, успокоился и воззрился на Эдика. Его огромные руки покоились на коленях.
- Выводы пока делать рано, - начал Эдик, - опросим сначала всех, оставшихся без нашего внимания домочадцев, затем займемся анализом собранной информации.
- Согласен, – кивнул Этиман.
- На очереди у нас Мося, – продолжил Эдик. – Мося, который, по словам Мони, первым очутился в ванне, и у него же на руке болтался прилипший скотч из тайника накануне убийства. Скотч Мося не видел и был неприятно удивлен, когда Моня обратил на скотч внимание и забрал его. Это хоть и не доказывает и тем более не обличает Мосю, но намекает нам на него. Не поговорить с ним, и не проверить свидетельские показания Мони мы не имеем права. Не так ли?
Чарльз согласно кивнул, хоть ни черта не понял. Этиман улыбнулся и также кивнул:
- Когда начнем?
- Начнем после полудня. Вот только поспим часа три-четыре и за работу! – Эдик старался отвечать нейтрально. Подбирая слова так, чтобы и Чарльз мог отнести их на свой счет.
Эдик выпрыгнул из кресла-качалки. Достал из шкафа чистый комплект белья. Раздвинул диван, постлал постель и уложил Чарльза спать. Сам лег на раскладушке. Чарльз долго ворочался. Его ноги не помещались на диване. Они свисали и начинали затекать. Эдику пришлось сходить на кухню и принести оттуда два табурета. Вскоре Чарльз угомонился и уснул. Он тихо посвистывал, иногда подергивался. Видно сон был тревожным. Эдик лежал на спине и пялился в потолок. Этиман листал книжку, сидя в кресле. Эдик незаметно для себя уснул. Ему снилась Вера. Она бежала ему навстречу с распростертыми объятиями по огромному полю, усыпанному ромашками и васильками. Бежала, как в замедленной съемке. Улыбалась и что-то кричала. Эдик улыбался в ответ и кричал ее имя. И тут он проснулся. Почесал затылок и поплелся на кухню. Долго громыхал там чайником.
Этиман закрыл книгу, поправил плед, которым был укрыт Чарльз. Долго на него смотрел. Провел нежно когтем по щеке, отчего Чарльз вздрогнул. Этиман наклонился и поцеловал по-отцовски Чарльза в лоб и растворился в воздухе…   
 
               
34.

В то время, когда Этиман еще находился в гостях у Эдика и любовался спящим Чарльзом, в квартире Этиманов раздался телефонный звонок. К телефону долго никто не подходил: все были заняты более важным насущным делом. Кто наблюдал, а кто принимал непосредственное участие в скандале, который учинил Моня. Он гонялся по квартире с ножом за Мосей, требуя от него чистосердечного признания. Мося, хоть и был напуган до смерти стальным блеском разделочного ножа, упорно продолжал отнекиваться и клясться всеми апостолами в своей невиновности.
- Идиот! Я тебе сто раз говорил и говорю, – я не убивал отца!
- Врешь, сволочь, - не унимался Моня, - откуда у тебя скотч?!
- Не знаю! Я пылесосил под кроватью! Может он…
- Не может! – размахивал тесаком перед самым носом Моси Моня. – Где билет, засранец?!
- А! Так вот что тебя волнует, не смерть отца, а билет?! – Мося схватил за руку Моню и попытался выбить у того нож, но вместо этого получил сокрушительный и очень болезненный удар коленом в пах.
Мося рухнул на пол и стал корчиться от боли. Моня наклонился к брату, схватил его за волосы, запрокинул голову несчастному брату и подставил нож к горлу.
- Последний раз спрашиваю, где билет? – Моня слегка усилил давление на нож. Мося замер. Он скосил глаза на руку брата. Из-под лезвия засочилась кровь.
Братья замерли в ожидании. Сонечка уже не могла больше плакать и причитать. Она привалилась к шкафу и терла культей левую грудь. Все, не сговариваясь, решили теперь уже не вмешиваться и посмотреть, чем все это закончится. Между тем, телефон продолжал трезвонить. Некто тихо вышел в другую комнату и снял трубку:
- Алле?
- Доброе утро, квартира Этиманов?
- Да. Что вам угодно?
- Это из лотерейной комиссии вас беспокоят. Могу я переговорить с…
Здесь послышался душераздирающий вопль Моси, а в следующую секунду он нырнул в туалет и заперся там. Братья гурьбой последовали за ним. Теперь уже не один Моня, а все настаивали на ответе. Но, если присмотреться, то в компании страждущих, истины одного человека не доставало… Он был занят куда более важным делом:
- Это я. Я вас слушаю.
- Спешу вас обрадовать, - раздался в трубке радостный голос, - комиссия пришла к единодушному мнению и признала выигрыш действительным. Мы не нашли нарушений и поэтому уже в эту пятницу вы сможете получить выигрыш!
- Очень хорошо. Спасибо. Где и когда?
- Ждем вас в офисе часов в двенадцать. Что у вас творится?
- Не обращайте внимания – всеобщая радость. Не каждый день выигрывают по миллиону.
- Еще раз поздравляю вас и до встречи!
- До свидания! – ответил Некто и повесил трубку. И также незаметно вновь присоединился к остальным членам семьи, которые приступом брали дверь в ванную комнату с совмещенным санузлом, где держал оборону затравленный Мося.
Давид достал с антресолей ящик с инструментами, нашел гвоздодер. Через минуту выломанная дверь лежала на полу, а избитый Мося лежал поверх двери и плакал. Сонечка склонилась над ним, тоже плакала и гладила культей окровавленного сына по голове:
- Мосечка, сынок, да скажи ты им, где этот проклятый  билет, – упрашивала она Мосю.
Мося зарыдал как ребенок. Братья стояли над поверженным и ждали. Моня носком лакированной туфли ткнул Мосю в бок:
- Давай, говнюк, говори, и мы тебе обещаем, что не сдадим тебя ментам.
- Более того, - добавил Давид, - получишь пятьдесят тысяч…
- И может быть, мы тебе простим убийство отца. – Пообещал практичный Изя.
- Скажи им сынок, скажи. – Упрашивала Сонечка.
Мося перестал плакать и закивал головой. Сонечка культей махнула на детей. Те послушно расступились. Мося поднялся на ноги, вытер рукавом кровь и сопли и окинул братьев презрительно-затравленным взором:
- Ладно, братья мои, скажу, – Мося высморкался в платок, скомкал его и спрятал в карман.
Вдруг он зашатался и, чтобы не упасть, сделал шаг вперед и ухватился за вешалку. Давид и Моня помогли подняться матери. Изя вошел в ванную комнату и начал рыться в аптечке в поисках успокоительного лекарства  для Сонечки. Кирилл, бледный и напуганный, стоял у входной двери и невидящим, пустым взглядом смотрел куда-то перед собой. Этим и воспользовался коварный Мося. Он, вдруг, одним прыжком подскочил к двери, оттолкнул зазевавшегося Кирилла и выскочил на лестничную площадку. Кирилл упал под ноги, выбегающему из ванной Изи, тот споткнулся об него и упал. Давид и Моня также не могли броситься в погоню. Они поддерживали мать, которая не могла стоять на ногах самостоятельно от охватившего ее приступа слабости. Изе удалось подняться. Он выбежал из квартиры, но вскоре вернулся запыхавшийся и раздосадованный:
- Я весь квартал оббежал. Нет его, как сквозь землю провалился. Изя кое-как перевел дыхание и поплелся к холодильнику.
Достал бутылку минеральной воды, упал на стул и припал к горлышку. Все с минуту за ним наблюдали, затем, храня молчание, прошли в гостиную и включили телевизор. Сонечку уложили на диван и влили ей пол стакана корвалолу. По телевизору показывали рекламу памперсов. Карапуз улыбался слюнявым ртом Этиманам и говорил им женским голосом, стилизованным под детский, что он уверен в себе, полон сил и счастлив. И все это - благодаря «дышащим памперсам».   
Этиманы с угрюмыми лицами смотрели в экран телевизора. Они не понимали, о чем там лопочет малыш, а его счастливая мордашка нервировала их. Они все думали о Мосе и миллионе, которого им теперь ни видать, как этому малышу звенящей о соседский забор струйки своей пиписки.
А еще, они не видели, что в комнату сквозь оконное стекло вошел их отец. Точнее, его призрак. Этиман обошел всю квартиру, долго стоял над выломанной дверью, долго сидел на краю ванны, кивая своим горестным мыслям и столь же горестным воспоминаниям. После, он сел рядом с Сонечкой, попытался прочитать ее мысли и не смог. Видимо это - его проклятие и плата за демоническую силу. Но он и так понял, что произошло в квартире. Этиман проклинал тот день, когда толстая тетка у метро в фирменном передничке навязала ему этот злосчастный билет. «Всё это от лукавого», - произнес Этиман. - Все это ловушки сатаны». Призрак оставил Сонечку, прошел сквозь стену и очутился в спальне. Лег на кровать, сложил руки на груди и закрыл глаза. «Как хорошо быть дома…» Этиман услышал звук падающего предмета. Открыл глаза и увидел лежащего на полу без сознания Израиля. Рядом с Изей лежала разбитая бутылка из-под минеральной воды. Этиман растворился в воздухе. И тут в комнату вбежали все домочадцы. Они стали приводить в чувства Изю. Били его по щекам и прикладывали к вискам лед. Изя открыл глаза и прошептал:
- Я видел его… Он лежал вон там, на своем месте, у окна.
Израиль дрожащим пальцем указал на кровать. Все одновременно повернули головы и увидели на покрывале четкий отпечаток-вмятину человеческого тела. Сонечка что-то невнятное пробормотала, перешагнула через Изю и бросилась на постель. Она обнимала и целовала китайское покрывало, нежно гладила культей выцветший шелк. Она призывала душу своего супруга и умоляла простить своих неразумных детей. Братья вышли из родительской спальни и тихо прикрыли за собой дверь.

35.

Чарльз с любознательностью подростка разглядывал выставленные за стеклом образцы первых телевизионных камер. Он переходил от стенда к стенду, прилипал лицом к толстому стеклу и дышал на него до тех пор, пока старикан с вахты криками не отгонял его прочь. Чарльз недовольно ворчал, послушно отходил от экспоната, садился рядом с невозмутимым и спокойным Эдиком на диван, сидел с минуту, затем поднимался и упрямо двигал обратно к стендам. Эдик поглядывал на часы и позевывал. Он скучал и понимал заранее всю бесполезность экспедиции на городское телевидение. Но Этиман настаивал - Эдик вежливо уступил. Тут Эдика осенило. Он подошел к телефону, нашел в списке нужный номер. Несколько минут он с кем-то разговаривал, что-то записал в блокнот и вновь со скучающим видом вернулся на свое место. 
- Сколько тебе раз можно говорить, чтоб ты не лапал своими лапищами стекло! – закричал, стервенея, дед-вахтер и с кулаками набросился на Чарльза, который был выше метра на полтора.
- А чё, блин, нельзя, что ли? – возмущался Чарльз и отступал к двери, теснимый вредным стариком.
- Нельзя, урод!
- Эй, полегче, любезный! – вступился за Чарльза Эдик.
- Это кто тут любезный?! – затряс кулачками старикашка и набросился с криками на Эдика. – Сидите тут уже два часа и никого не вызываете! Здесь вам не вокзал! У нас нет зала ожидания! Пошли вон! Пока я милицию не вызвал.
Чарльзу надоел вредный блюститель внутреннего распорядка  и его противный тонкий голосок. Не успел Эдик и глазом моргнуть, как Чарльз подхватил старичка под мышки, поднял его у себя над головой и отнес того к пропускному бюро. Поставил возле стула.
- Не ори дед, мы всю ночь не спали, – сказал Чарльз, поправил деду галстук. – Мы сейчас уйдем, вот только дождемся одного человека и уйдем.
Старик искоса глянул на Эдика.
- Обещаем, – заверил старика Эдик.
Вахтер вроде как угомонился. Чарльз пошел обратно к музейным экспонатам. Эдик вернулся на диван, но не успел он сесть, как увидел, что старик вызывает по телефону наряд милиции:
- Алле, алле! Милиция! На вахту срочно!
Чарльз резко обернулся, хотел броситься к старику, но Эдик жестом остановил его. И кивнул старику за спину. Чарльз увидел скользящего в нескольких сантиметрах над полом призрака. Этиман проплыл мимо изумленного старика, который с открытым ртом разглядывал рожки на голове чудища. Этиман глянул быстро и сурово на старика и проплыл мимо. Старик, хватаясь за сердце, бухнулся на стул и тихо застонал.
- Мы же говорили, что уйдем. Ты сам виноват. Все это - твои нервы и злость, – изрек Чарльз и вышел на улицу. За ним телевидение покинул Эдик. Призрак уже поджидал их на углу.
- Вы, Эдик оказались правы. Его здесь нет.
Эдик кивнул. Чарльз исподтишка изучал Этимана. Он все еще не мог свыкнуться с реальностью. С той ее главой, где утверждается и доказывается существование потусторонних сил.
- Не понимаю, как можно быть таким безответственным! – возмутился Этиман. – Это же его работа! Ремесло! Карьера, будь она не ладна!
- С его стороны вполне разумный поступок, – вступился за Мосю Эдик. – Он знает, что его будут искать, вот и прячется.
- Где он может быть? – Этиман почесал правый рожок.
Чарльз побледнел и подошел ближе к Эдику.
- Иван Абрамович, вам нужен миллион или истина? – Спросил Эдик.
- Конечно истина! – воскликнул Этиман.
- А что вы сделаете с убийцей, когда я назову вам его имя и докажу его виновность?
- Не знаю, – пожал плечами призрак. – Я над этим еще не задумывался. – Наверное, утащу его в ад вместе с собой.
Этиман увидел недовольство на лице Эдика и страх в глазах Чарльза.
- Шутка, друзья мои! Я обещаю вам, что и пальцем к нему не притронусь, но убийца меня запомнит на всю жизнь, – пообещал Этиман и выпустил когти.
- В таком случае, Иван Абрамович, я обещаю назвать вам имя убийцы в течение ближайших дней, – пафосно произнес Эдик.
- Вы что-то знаете? – насторожился Этиман.
- Возможно, но мне нужно кое-что проверить, чтобы не быть голословным.
- А миллион? – тут же отреагировал на заявление Эдика Этиман.
Эдик не ожидал этого вопроса. Он задумался. И тут их повязали менты… всех троих.

***

Доставили в отделение милиции. Посадили в обезьянник. Эдик с изумлением наблюдал, как обыскивают Этимана! Менты были невозмутимы до абсурда! Один долго, с маниакальным упорством пытался оторвать Этиману хвост:
- Глянь, Митя, - обратился мент к другому, обыскивающему Чарльза и показывая своему коллеге хвост. – Прикручен намертво, как звездочка к погону!
- Артисты, – флегматично отозвался Митя, выворачивая карманы брюк Чарльза.
- Ну, и откуда вы такие взялись? – спросил мент у Этимана.
- Я прямиком из преисподней, – ответил Этиман.
- Ага! Так я тебе и поверил, – засмеялся мент и ухватился за рожки. Попытался их оторвать.
- Вам нужны подтверждения правдивости моих слов? Доказать? – поинтересовался Этиман и как-то нехорошо улыбнулся.
- Не надо, Иван Абрамович! – крикнул Эдик и страшно посмотрел на Этимана. Тот вздохнул и согласно кивнул.
- Бляха-муха, что за клей такой, товарищ? – спросил мент, дергая рожки. – «Бээф»?
- Нет, – ответил за Этимана Эдик. – Японский моментальный.
- А! А отрывать как будешь? – полюбопытствовал мент у призрака.
- А зачем? – Этиман потрогал рог, проверяя на месте ли тот. – Я в день даю по пять шоу, товарищ милиционер. Мне проще с ними ходить, чем всякий раз клеить.
- Во, дают! – изумился мент. – Ладно, это ваши профессиональные секреты. Не хочешь - не говори. Черт с тобой!
Этимана передернуло.
- Спасибо, товарищ старшина, – поблагодарил мента за уступчивость Эдик и покосился на Этимана. Призрак закипал, да и солнце клонилось к закату…
Эдик очень волновался за бесцеремонных милиционеров. Одному богу известно, что отмочит Этиман, если их задержат до утра. Эдик лихорадочно искал выход из сложившегося, неблагоприятного для всех, положения. Он умоляющими взглядами и выразительной мимикой упрашивал, умолял, приказывал Этиману прекратить это представление и испариться. Но тот делал вид, что не замечает ни Эдика, ни его испепеляющих взглядов. Ему все происходящее было в новинку. Позже он начнет оправдываться, говоря, что первый раз за всю свою ту и нынешнюю жизнь попал в милицию. И не мог упустить такой возможности.
Менты оставили в покое Чарльза и затолкали его в клетку. Принялись за Эдика. Тот покорно сносил унизительную процедуру личного досмотра. Этиман зорко наблюдал за каждым движением рук мента Мити. Если бы тот позволил себе грубость, Этиман бы разорвал его в клочья! Эдика в обиду он не даст. Митю спасло от неминуемой смерти лишь то, что он работал в милиции всего ничего, каких-то два месяца. Но и то, принимая во внимание трепетное и болезненное отношение призрака к обожаемому Эдику, мент Митя ходил по краю…
Эдика препроводили к Чарльзу. И тут мент, который поживее и полюбознательней, всерьез взялся за Этимана…

***

- Ё моё! – мент хлопнул себя по лбу. – Митя, гляди, у него костюм-то ненастоящий!
- А какой? – спросил мент Митя, отвлекаясь от протокола.
- Хрен его знает! – ответил мент. – Нарисованный, что ли.
- Как это? – не понял Митя и поднялся из-за стола. Подошел к Этиману. Потрогал пиджак. – Да, точно. Вроде бы как настоящий, а…
- Как приросший к коже! – нашелся мент.
- Именно, – согласился Митя. – И что нам с ним теперь делать?
- Не знаю. Надо Ларочкину доложить, – мент оставил в покое Этимана. Отошел от него, как можно дальше и закурил.
Эдик застонал и ударился лбом о решетку.
- Теперь точно, не выпустят, – решил Чарльз. Вздохнул обречено и сел на нары.
- Иван Абрамович, - обратился Эдик к призраку, - я вас очень прошу, – держите себя в рамках. Не усложняйте нам жизнь. Помните, что одно ваше необдуманное действие повлечет за собой множество осложнений. 
- Эй, ты, хилый, заткнись! – прикрикнул на Эдика мент. – Тебе слова не давали!
Этиман повернулся к менту и погрозил тому когтем:
- Я вас предупреждаю, товарищ милиционер, не надо хамить моим друзьям.
- А то, что? – мент взялся за дубинку.
- Ничего, – успокоился Этиман и посмотрел на Эдика. Тот кивнул ему, мол, все правильно.
- То-то же, – мент убрал дубинку. – Ты вот, что, папаша, скажи-ка нам, что ты без пропуска делал на телевиденье?
- Это стратегический объект, – добавил Митя. – И почему вы разгуливаете по городу в гриме и без паспорта?
- Во-первых, я вам не папаша. Во-вторых, я телеведущий и журналист. Моя фамилия Этиман, если вы не запомнили. Можете позвонить и справиться. Ну, а в-третьих, я разгуливал по телевиденью, как вы изволили выразиться, в гриме потому, как мы запускаем новое телешоу. И пишем сейчас программы для эфира. Как я уже говорил ранее, по пять шоу в день!
- И что это за телешоу такое? – спросил Митя.
- Эта программа посвящена магии и чародейству.
- Ага, старик-вахтер говорил что-то такое. Мол, летал ты, пап… вы, господин Этиман над полом, – вовремя осекся и поправился мент.
- Левитация, – ответил Этиман и поднялся в воздух.
Менты оцепенели. Митя пришел первым в себя. Он взял дубинку и подошел к Этиману. Осторожно провел ею над и под висящим в воздухе Этиманом.
- Ничего? – спросил мент.
- Ни хрена! – восторженно ответил Митя.
- Как вы это делаете? – спросил мент.
- Скажу, если нас отпустите.
- Отпустим! Только еще что-нибудь покажите, – мент снял фуражку и сел на скамейку, словно купил билет и занял свое место в первом ряду.
Этиман оскалился и посмотрел на Эдика. Тот - на зарешеченное окно. Небо было багрового цвета…
- Иван Абрамович!..
- Я помню, Эдик, – перебил Эдика призрак. Его голос очень не понравился Эдику.
- О чем это вы? – подозрительно спросил мент.
- Мы о том, товарищ милиционер, - Этиман пролетел через комнату и приземлился на скамейку рядом с ментом, - что есть фокусы, которые нельзя демонстрировать неподготовленному психологически зрителю.
- Например? – не унимался мент. – Вы нас не пугайте, мы тут такого насмотрелись.
- А такое видели? – спросил Этиман. Снял свою голову и бросил ее Мите. Тот поймал и тут же отшвырнул в сторону. Закричал и, перепрыгнув через стол, спрятался за ним.
Эдик застонал. Чарльз отвернулся к стенке и зажмурился. Мент застыл. Он уставился в одну точку и пялился в нее, пока Этиман не водрузил свою голову на место.
- Еще? – спросил Этиман.
Мент машинально кивнул:
- Да! Но только что-нибудь… посмешнее, – прошептал он.
- Хорошо, – сжалился Этиман. – Специально для вас, молодой человек, и после вы нас отпускаете?
Мент тут же кивнул и протянул Этиману ключи от обезьянника. Этиман взял ключи и бросил их Эдику. Тот отпер дверь и вышел в комнату к ментам и Этиману. Чарльз хотел успокоить Митю, хлопнуть его своей лапищей по плечу. Но Эдик его остановил.
- Не надо, пусть отдыхает. С него хватит, – и обратился к Этиману. – Мы ждем вас, Иван Абрамович, на улице.
- Я выйду к вам через минуту, – пообещал Этиман.
Эдик и Чарльз поспешили на волю. Они вышли на крыльцо. Эдик закурил. Чарльз молчал и посматривал на Эдика.
- Я думаю, он сдержит свое слово, – неуверенно произнес Эдик и кисло улыбнулся.
Чарльз посмотрел на чернеющее небо. Но Этиман не обманул. Он вышел нормально, как это делают все люди, не сквозь, а отворив двери, не привлекая к себе лишнего внимания. Он протянул Эдику и Чарльзу их паспорта:
- Вот. Вы забыли.
- Спасибо, – поблагодарил Эдик.
- Большое спасибо, – вторил Эдику Чарльз.
Этиман и Чарльз уже ловили такси, а Эдик все еще стоял на крыльце отделения милиции и медлил. Он прислушивался, но так и не услышал ни единого звука из-за дверей...

36.

Этиман отказался сесть в такси, сославшись на дурное расположение духа. Он опасался за себя, точнее за свою ночную демоническую бесконтрольность. Эдик не стал настаивать:
- Как вам будет угодно, Иван Абрамович, – сказал Эдик. Помедлил и добавил. – Мне очень хочется надеяться, что этой ночью город будет спать спокойно?
Этимана позабавили слова Эдика, очень напоминающие строчки из популярной песни.
- Не волнуйтесь, Эдик. Я намерен эту ночь провести, где-нибудь далеко за городом. В лесу, например.
- Очень хорошо, – согласился Эдик и просиял улыбкой.
- А какие у вас планы? – поинтересовался Этиман.
- Завтра мне на работу. После, займусь поисками Моси. Но самое важное не это занятие. Это так, отвлекающий маневр, чтобы истинный убийца думал, что мы проглотили наживку… А вот послезавтра вы мне понадобитесь.
- Я и завтра вас навещу.
- Буду рад.
Обмен любезностями был закончен. Эдик открыл дверцу машины и сел рядом с Чарльзом, который неизвестно где и когда успел раздобыть себе упаковку чипсов и хрустел ими с явным удовольствием. Однако Эдик медлил.
- Вы что-то хотите у меня спросить? – Этиман заглянул в салон.
- Да. – признался Эдик. – Там, – он кивнул на двери отделения милиции. – Все живы?
- О, да! Только… я не ожидал, что мой фокус вызовет у милиционеров такую реакцию. Я рассчитывал на обратный эффект.
- Что за фокус?
- Мне… я был уверен, что это будет смешно выглядеть! -  стал оправдываться Этиман.
- И все-таки? – настаивал Эдик. Чарльз перестал хрустеть чипсами и навострил уши.
- Честное слово, безделица, – Этиману не хотелось признаваться, но упрямый и настойчивый взгляд Эдика заставил его пойти до конца. – Я влетел в рот Мити и вылетел из его задницы… - Этиман замолчал и невинным взглядом уставился на Эдика. – Я думал, это будет смешно. Вы же сами слышали их просьбу, что-нибудь посмешнее.
- Да-а-а, - протянул Эдик. – Очень смешно.
- Ну, как хотите! – обиделся Этиман. Захлопнул дверцу. И пошел по тротуару в сторону «Петроградской».
Эдик проводил его взглядом до перекрестка и отвернулся. Назвал водителю адрес и откинулся на спинку сидения. Чарльз был задумчив. Он медленно клал в рот чипсы и еще медленнее жевал их. Наверное, он размышлял над поступком Этимана, пытаясь определить для себя смешно это или нет.

***   

Чарльз с удовольствием откликнулся на предложение Эдика остаться у него на ночь. «Наконец-то высплюсь». Обрадовался Чарльз. Он залез на диван и уставился в телевизор, в руках у него была тарелка полная пельменей, густо приправленных майонезом. Чарльз с умным видом следил за преньями в ток-шоу писателя Ерофеева. Тему спора Эдик так до конца и не определил, говорилось и кричалось, что-то об образе Тургеневкой девушки в современной России. С экрана летели высоколобые фразы, спорщики сыпали цитатами из русской классики, читали стихи собственного сочинения. Последний стих Эдику не понравился – пошлятиной несло, как из старинного склепа сыростью. Поэт аллегорично сравнивал себя с Пушкиным, называя поэта развратником, а себя добродетельным мужем, которому до чертиков надоела его целомудренность и он призывает дух поэта помочь ему сбросить со своих плеч сей тяжкий груз. Эдик отвлекся от своих мыслей и стал разглядывать поэта, пытаясь исключительно по его физиогномическим параметрам, определить, что он за птица. Но тут Чарльз схватил пульт и переключился на другой канал:
- Херня какая-то, блин. Ни фига не пойму о чем вся эта байда! Вроде бы, блин, как по-русски говорят, а без переводчика не разберешь, что к чему.
- Они сами вряд ли понимают, о чем речи ведут, – успокоил Чарльза Эдик.
- Во-во, блин! И я о том же.
Чарльз щелкал каналы до тех пор, пока не наткнулся на спортивный канал, где транслировался чемпионат Европы по синхронному плаванию.
- Вот! Вот тут все понятно и без слов! – воскликнул Чарльз и запихнул в рот пельмень. – Вот вам, блин, Тургеневские девушки, а вот вам, блин, их роль в современной жизни!      
Эдик согласно кивнул. Набил трубку душистой дагестанской травкой и вышел на балкон. Чарльз на это недовольно щелкнул языком. Но смолчал. Вскоре Эдик вернулся и сел в кресло-качалку, стал посасывать мундштук и вновь погрузился в свои мысли. Чарльз доел пельмени, тарелку отнес на кухню, вымыл и поставил в сушку, а когда вернулся сел на диван спросил у Эдика:
- Эдик, а можно вопрос?
- Конечно, что за вопрос! – скаламбурил Эдик и улыбнулся.
- Как ты думаешь, это смешно было или нет? – спросил Чарльз серьезным тоном.
Эдик сразу догадался, о чем речь.
- Как посмотреть, – ответил он.
- То есть?
- Ну, если бы фокус показывали на мне, то я бы вряд ли бы смеялся.
- А если не на тебе?
Эдик не ответил, он прикрыл глаза и представил всю картину. Вот стоит Этиман с рожками и хвостом, а вот стоит мент Митя, ничегошеньки не подозревающий и тут задержанный им «человек» подпрыгивает и ныряет ему в рот, а через секунду выныривает у того из ануса.
Чарльз не сводил глаз с Эдика. Тот вначале улыбнулся, затем хмыкнул и захохотал. Из глаз Эдика брызнули слезы. Он стал задыхаться от хохота, бил руками по подлокотникам кресла и сгибался пополам от судорог. Чарльз тоже не выдержал и засмеялся:
- Ой, не могу больше, блин! – причитал Чарльз, вытирая толстым, как огурец, пальцем набежавшую слезу. – Але гоп! И, как черт из табакерки!!! Ха-ха-ха!
- Ой! – выл Эдик. – Ой! Интересно, что он напишет в протоколе?! Ой-ой-ой! Ха-ха-ха!!!
- Так, блин и напишет! Ой, блин, мамочка, роди меня обратно! – Чарльз упал с дивана, и стал кататься по полу, держась за живот.
- Ой! Ой! Подозреваемый, назвавшийся Этиманом, влетел мне в рот… Ой! И вылетел у меня из анального отверстия, что могу подтвердить порванными в области зада штанами!
Квартиру потряс новый взрыв хохота. Они бы смеялись еще долго, да только соседка этажом ниже не разделяла их веселья. Она принялась барабанить гаечным ключом по батарее. Постепенно смех и хохот сошли на нет. Но еще долго, друзья прыскали в кулак, стоило одному посмотреть на другого.
Где-то в районе полуночи Эдик оделся и вышел из квартиры. Чарльз тихо посапывал во сне и улыбался…

37.

  Под утро Эдик вернулся домой, явно недовольный результатами ночной вылазки. Где он был, неизвестно. Чарльз всю ночь спал сном праведника, не просыпаясь. Этиман всю ночь бушевал в лесу, выворачивая молодые деревца сосен и елей, загнал до смерти молоденькую косулю и, также ничего не мог сказать по этому поводу. Сам же Эдик не распространялся на эту тему до поры до времени. 
Но до этого, целый день четверга, Эдик работал, не покладая рук. День выдался напряженно-«урожайным». Как будто ныне представившиеся знали, о том, что накануне их смерти Эдик не спал всю ночь… Восемь выездов! К вечеру Эдик еле передвигал ноги и еле ворочал языком. В голове шумело с недосыпу и от психического напряжения. Безумно хотелось спать. Эдик мечтал только об одном – поскорее доползти до раскладушки, упасть на нее и расправить затекшее и уставшее тело.
Чарльзу же было проще, ему заступать на дежурство только в субботу. Работал он по графику сутки через трое. И поэтому, он весь день провел в беззаботности и неге. Ни тебе, ни сутенеров, ни проституток, ни их клиентов-извращенцев, коими изобиловало его съемное жилище. Как в санатории. Чарльз совершил утренею пробежку длиною в десять км. Затем тысяча отжиманий, столько же приседаний с выпрыгиванием, затем контрастный душ и легкий завтрак, состоящий из пяти яиц всмятку, пяти бутербродов с маслом и сыром и двух кружек черного приторно-сладкого чая. После завтрака, Чарльз посвятил время чтению. Он долго рылся в книжных полках Эдика, не находя подходящего чтива. В основном, здесь были словари по медицине, психиатрии и справочники по диагностике заболеваний. С беллетристикой было еще сложней: какой-то Кавка, Томас Вулф, Фолкнер, Фицджеральд, Софокл и Гомер. И как был счастлив Чарльз, когда наткнулся на знакомую фамилию, более того, об этом авторе он много раз слышал, но так и не сумел его найти до сего дня. Марк Твен был в библиотеке детского дома, точнее числился там, но на самом деле книга давным-давно была утеряна. И вот Чарльз нашел ее, спустя столько лет! Кто бы мог подумать! «Да, что не говори, а жизнь занятная штука». - Решил Чарльз. «Кто бы мог подумать, что он, Чарльз, обретет друга и будет у него жить, есть его варенье и пельмени, читать его книги и якшаться с призраками!!! Вот, блин, оно счастье! Оно есть - его не может, блин, не быть. Надо только иногда думать о нем и надеяться на чудо!»
Чарльз вынужден был заставить себя отвлечься от захватившей его всецело книги, только ближе к вечеру, когда должен был прийти Эдик, Чарльз сварил рис и пожарил котлеты. Отварил свеклу и нашинковал целую чашку салата. Тут и Эдик подоспел. Уставший и разбитый.
Чарльз не лез с расспросами, видя изможденный и помятый вид Эдика. Они поужинали. Эдик принял ванну с морской солью, а когда выбрался из нее, тут и Этиман нарисовался. От него сильно пахло еловыми шишками и смолой.
- Блин, как Новый год настал! – приветствовал призрака Чарльз. После того случая-фокуса и последовавшей за ним разрядки смехом, Чарльз перестал бояться и сторониться призрака.
- Как прошла ночь? – поинтересовался Эдик. – Я в газетах ничего ТАКОГО не видел.
- И не увидите! – огрызнулся Этиман. – Теперь я не демон, а…
- Леший? – подсказал Эдик.
- В точку! Леший.
- Шишками в грибников кидались? – спросил Эдик, устраиваясь в любимом кресле-качалке.
- Можно и так сказать. Но жертв нет. Человеческих.
- Очень хорошо, – резюмировал Эдик. – А этой ночью?
- Обратно в лес, – Этиман вздохнул. – Эдик, я вас умоляю, давайте поскорее покончим с моей проблемой. Я покоя хочу.
- А я, как о нем мечтаю! – зевнул Эдик.
Этиман был некогда деликатным человеком, а ныне призраком и намек понял. Он поседел еще минут пять для приличия и ретировался, пройдя сквозь дверь.

***            

Вот и наступило утро пятницы. Эдик позвонил на работу и соврал, что у него сильное расстройство кишечника. Элла Леопольдовна долго сопела, выслушивая речь Эдика, снабженную медицинскими терминами и украшенную латынью. Затем, в ответ долго и методично отчитывала, грозила, но под конец, как и думал Эдик, она успокоилась, сдалась и пообещала прикрыть. Эдик побрился, дождался Чарльза с пробежки, и около одиннадцати часов они покинули квартиру.

38.

Ровно в двенадцать часов по полудню Некто толкнул дверь, переступив порог лотерейной конторы, и сразу понял, что здесь его никто не ждет ранее конца следующей недели. А когда, через минуту выяснилось, что и звонок был не из конторы, Некто догадался, что угодил в чьи-то ловко расставленные сети. Кто-то спровоцировал его и теперь следит за ним, дабы удостовериться в том, что напал на правильный след настоящего преступника. Наверняка этот ловкач видел, как Некто вошел в контору, и теперь потирает свои потные ручонки. Но кто бы это мог быть? И как он узнал, что убийца это я?! С первым вопросом проще. Ответ напрашивается сам собой. Кто, как не этот субтильный санитар из морга, Эдик. Ладно. Но как?! В чем моя ошибка? Где тот поступок, слово, действие, которое выдало меня? Некто откланялся, выслушивая отповеди, обещания и заверения. Долго улыбался и тихо вышел за порог. Тут же шмыгнул в другую дверь. Огляделся, куда попал. Это был магазин для рыболовов. Некто ухмыльнулся. Наверное, ему на ум пришла аналогия с блесной и щукой. В данном случае Некто сравнивал себя с щукой, Эдика - с рыбаком, а блесной послужил тот звонок, обещающий миллион. «Как глупо вышло. Ведь сказали же мне русским языком: – ждем вас через две недели, а минула только одна!»  Некто, делая вид, что разглядывает удилища, сам же цепким взглядом прочесывал улицу за витриной магазина. Без внимания не осталась ни одна проезжающая или стоящая на обочине машина; ни один прохожий; ни один мужчина. И ни один тип не был похож на Эдика. «А если у него сообщники? - промелькнуло в голове Некто. - Или он нанял частного детектива?»
Некто сменил позицию. Теперь он рассматривал резиновые лодки и подвесные моторы. «Ерунда! Откуда у санитара с его мизерной зарплатой деньги на детектива! А в милицию он не сунется, что он там скажет: ко мне явился призрак и сказал, что его убили… Чушь! Остается надеяться, что у него нет сообщников». Некто обратил внимание на огромного парня, похожего на крупного самца гориллы. Сходство было удивительным! Некто так увлекся разглядыванием парня с необычной внешностью, что на минуту позабыл о своих переживаниях и подозрениях. Парень-горилла внимательно изучал афишу. Одной рукой он водил по буквам, в другой держал стаканчик с подтаявшим мороженым. «Дебил». – Процедил сквозь зубы Некто и перевел взгляд с парня-гориллы на шедшего к нему продавца. Если бы не легкая паника в душе Некто, вызванная неприятностью с билетом и звонком, то он бы непременно бы обратил внимания на одну деталь, которая бросалась в глаза. Парень-горилла усердно читал не театральную афишу, сообщающую о предстоящих гастролях «Фабрики Звезд № 3», а объявление о наборе девиц в кардебалет казино! И еще, если б Некто повнимательнее присмотрелся к данному субъекту, то сразу бы заметил, что тот постоянно отвлекается от чтения афиши и поглядывает на витрину магазина для рыболовов. И, конечно же, догадался бы, что здесь что-то не так. Но Некто был напуган. Или его некстати отвлек этот назойливый продавец:
- Вам помочь?
- У вас есть шапка-невидимка?
- Что простите? – продавец подумал, что ослышался.
- Шапка-невидимка? – повторил Некто.
- Нет. Не держим. Но у нас есть отличные моторы «Ямаха».
- Нет, мне нужна шапка-невидимка. Извините.
Некто вышел на улицу. Еще раз мельком глянул на парня с обезьяноподобной внешностью, сделал шаг в сторону трамвайной остановки и тут же остановился, будто бы наткнулся на невидимую стену. На противоположной стороне улицы, у бордюра, стоял никто иной, как Эдик. Он смотрел, тут не было ошибки, на Некто. Вот он расплылся в победной улыбке, кивнул и замахал рукой, предлагая, Некто перейти улицу и присоединиться к нему! Некто, словно околдованный радостным блеском глаз Эдика, кивнул в ответ и перешел улицу. Остановился рядом с Эдиком. Тот лучезарно улыбнулся. Некто предположил, что сейчас Эдик возьмет его под локоток и отведет в какую-нибудь подворотню, чтобы там ненавязчиво предложить свою услуги, в частности –молчание, и попросит за это полмиллиона долларов. Но Эдик продолжал стоять, балансируя на бордюре. Он кого-то высматривал на противоположной стороне, откуда только что прибыл Некто.
- Чего мы ждем? – спросил Некто. – Я тороплюсь. И знаете, это неожиданная встреча…
- Ой, ли! – отмахнулся Эдик.
Некто смолк, понимая, что играть в недоумение бессмысленно и глупо. Эдик всем своим спокойствием и уверенностью, как бы говорил, что все знает, всем ведает и что здесь не случайно.
- Кого мы ждем? – повторил вопрос Некто.
- Моего товарища? Да где он там застрял? Вы его не убили? – с иронией спросил Эдик и посмотрел на Некто. Тот презрительно фыркнул.
- Очень хорошо, если нет. А знаете почему?
Некто проигнорировал вопрос.
- А потому, - сам ответил Эдик, - что я его очень люблю. Он мне дорог.
- Как вы узнали?.. Узнали, что… это я?
- Вы имеете в виду то, как я догадался, что билет у вас или то, как и когда я понял, что убийца несчастного и безобидного Этимана вы? – бил в кость Эдик.
- Начнем со второй части вашего вопроса. Что я… как вы выразились - убийца.
Эдик удивленно вскинул брови:
- Что это значит? Вы и есть убийца и нечего тут словоблудием заниматься. Убийца, он был и всегда остается убийцей. А вот поневоле, случайно или намеренно, это уже нечто иное.
- Пусть так, – согласился Некто.
Метрах в ста от них на перекрестке загорелся зеленый свет светофора и поток машин, напоминающий беговых лошадей на старте, рванул вперед. Эдик начал что-то говорить, но Некто не расслышал его слов из-за ужасного рева машин.
На пешеходном островке стоял мужчина лет тридцати с девочкой, удивительно на него похожей. Они не успели перебежать проезжую часть и терпеливо дожидались, когда вонючий, орущий и урчащий поток иссякнет. Мужчина нервничал. Он крепко сжал ручку девочки и слегка ее дернул к себе. Ребенок осудительно глянул снизу вверх на мужчину и попытался высвободиться. Но отец еще крепче сжал ладошку дочери. Смутная тревога овладела мужчиной. Он инстинктивно сделал шаг назад и в следующий миг увидел, как стоящий на другой стороне молодой человек, улыбающийся и счастливый, покачнулся, будто кто-то его толкнул в спину и шагнул прямиком под передний бампер «Газели». «Быстрая доставка грузов и товаров» отпечаталось в памяти мужчины надпись на борту фургона грузовичка. А еще, как противоестественно выгибается рука парнишки. Глухой звук удара тела о металл машины. Хруст ломающейся кости. Шлепок тела об асфальт и крик дочери. Визга покрышек мужчина не услышал. Он упал на колени, и прижал девочку к себе. Схватил за голову, не давая возможности ребенку наблюдать кошмар. Газель свернула резко вправо, чтобы повторно не наехать на лежащего на проезжей части парнишку, зацепила бортом дорожный знак и врезалась в витрину супермаркета. Парнишка приподнялся, что-то крикнул, указывая на человека, застывшего у бордюра, где секунду назад стоял сам и потерял сознание. За спиной мужчины послышался топот огромных ног и взволнованное дыхание. Мужчина не успел повернуться, как огромная тень бегущего человека накрыла его и дочь. Великан перемахнул через них, приземлился на капот иномарки, спрыгнул с него и вновь прыгнул. «Спайдермен, твою мать!» - Подумал мужчина, следя за прыжками великана. Тот очутился у лежащего на боку пострадавшего. Вот он нежно приподнял тому голову и заорал громоподобным,  густым басом: «Скорую!!!» Мужчина вздрогнул. Крик великана, очень уж похожего на гориллу, вывел его из оцепенения. Мужчина достал из кармана мобильный телефон и набрал номер скорой помощи. Он слушал длинные гудки и продолжал смотреть на великана. Тот поднялся на ноги. Пошел к человеку, который стоял напротив островка безопасности. «Был он там, когда парнишка свалился под колеса или нет? А может, это он толкнул?» - спросил себя мысленно мужчина. И тут он увидел, как этот мужчина лет тридцати-тридцати пяти, повернул голову в сторону, приближающегося к нему великана, ожил и бросился бежать. Великан зарычал и бросился вдогонку, но через метров десять остановился. Заметался и побежал обратно к пострадавшему, который все еще был без сознания. «Алло, алло!» - Кричала трубка мобильника, - «Вы меня слышите? Что у вас случилось? Говорите!»
Мужчина погладил дочку по головке, чмокнул в щечку:
- Не плачь! Это я не вам! Тут человека сбили. У него кость торчит из руки. Не плачь, Солнышко. И это я не вам. Адрес? Э-э-э… - мужчина завертел головой в поисках таблички с названием улицы. – Да, знаю, записывайте.
Мужчина назвал адрес. Спрятал телефон. Поднял на руки ребенка и двинулся через улицу.
- Э, мужик, блин! Да ты, блин! Не уходи! Свидетелем пойдешь, блин!
Мужчина перешел улицу, обернулся и увидел, что великан кричит ему. Мужчина поставил девочку на ноги.
- Я? – мужчина ткнул себя в грудь дрожащей рукой.
- И ты, блин, и я, – отозвался великан, придерживая голову пострадавшего. – Ты же блин, видел, как тот… - великан запнулся, увидев испуганный взгляд девочки. – Тот человек, блин, толкнул его в спину.
- Я не видел, – признался мужчина.
- Не гони, ты все видел, я видел, как ты видел! - Закричал великан.
- Но я, честное слово, не видел, мне показалось, что его толкнули, но, как и кто, я не видел.
Великан наморщил лоб, обдумал и выдал:
- Этого тоже хватит! Стой тут, блин.
- Хорошо, – согласился мужчина. – Я вызвал скорую.
- Это ты - молоток! – Похвалил великан. Подумал и добавил. – А я Чарльз. А это – Эдик, – великан указал на пострадавшего.
- Он… жив? – спросил мужчина.
- Да, блин, только в обмороке! – ответил Чарльз. – Да где эта, блин скорая?!
- Сейчас приедет, – поспешил успокоить великана мужчина.
Чарльз кивнул. Вокруг собралась толпа. Зеваки плотным кольцом обступили пострадавшего. В толпе шептались. Переговаривались и строили предположения относительно жизни и смерти Эдика, пьян ли он или может быть, водитель «Газели»? Который был тоже тут. Он стоял и тупо смотрел на желтую кость, торчащую из руки сбитого им человека. Сам водитель тоже пострадал. У него все лицо было посечено осколками, лопнувшего от удара, лобового стекла. Над левой бровью кожа лопнула, лоскуток свешивался на глаз. Из раны капала кровь. Водитель тягал из кармана рубашки сигареты и курил одну за другой. На рану и кровь он не обращал внимания.
Мужчина-свидетель вдруг заметил в толпе… черта! Настоящего с рожками, копытцами, клыками и пятачком! Черт глянул на него поверх голов интеллигентными глазками, и вновь, как ни в чем не бывало, стал тянуть шею и заглядывать через головы зевак на место происшествия. Мужчина зажмурил глаза, потряс головой и вновь посмотрел туда, где только что видел… черт все еще был там!!! Мужчина сел на бордюр, попросил сигарету у водителя «Газели». Тот протянул пачку «Петра» и зажигалку. Мужчина закурил. На что девочка недовольно тут же отреагировала: Папа, ты же бросил?!
- Извини, Солнышко, но когда такое видишь, тут уж не до силы воли… Курить хочется.
- А что ты такое видишь? – прошептал ребенок.
Отец не ответил дочери, он скосил глаза и посмотрел на ноги зевак. Он присмотрелся и увидел, как среди туфель, босоножек и сандалий несколько раз мелькнули копыта черта!
- Солнышко, у тебя есть выпить? – спросил отец у пятилетней дочери и облизал пересохшие губы.
- Кола в рюкзачке, – отозвалась девочка. – Но она теплая уже наверно.
- Давай, – согласился отец.
Вдруг, в толпе пошла волна и тут же истеричный женский голос заверещал: «Черт!!!» Мужчина поперхнулся и закашлялся напитком. Девочка стала нещадно лупить ладошкой отца по спине. Тот благодарно закивал:
- Спасибо, Солнышко. Клянусь, больше никогда не буду изменять твоей маме и резаться в покер с дядей Сашей.
- Что не будешь? – спросила девочка. Она не расслышала слов отца из-за воя сирены скорой помощи, которая медленно ползла по улице, лавируя между стоящими машинами.
- Говорю, люблю я тебя и твою маму, – ответил отец.
Эдика уложили на носилки. Носилки затолкали в салон скорой помощи. Чарльз ни на шаг не отходил от Эдика. Его сначала не пускали, отбивались, но разве с такой силой совладать двум женщинам-врачам? Чарльз запрыгнул в машину. Схватил здоровую руку Эдика и прижал к губам. И тут же разрыдался. Дверцу захлопнули, и машина уехала. И тут же подъехали менты. Они вывалились из своего серого и давно не мытого «козлика». Один крикнул: «Кто свидетель?» Наступила тишина. Мужчина подумал-подумал и с вздохом обреченного поднял руку:
- Я!
- Рассказывайте, что произошло? – мент достал из планшета бланк протокола, бросил его на капот «козлика» и приготовился записывать свидетельские показания.
Но прежде чем их давать, мужчина оглядел изрядно поредевшую толпу и не увидел черта. Радостный свист вырвался из его легких. Он перевел дух и начал говорить. Девочка стояла рядом с ним, нетерпеливо переступала с ножки на ножку и добывала из носа козюлю.

39.

- ГДЕ ВЫ БЫЛИ, БЛИН, ЧЕРТ ВАС ЗАБАДАЙ! БАДАЙ! ДАЙ! ДАЙ. ДАЙ. дай…
- ОСТАВЬТЕ МЕНЯ! МЕНЯ! Я! Я. Я. я…
- СМОТРИТЕ! ИТЕ! ИТЕ! Ите…
- ВИЖУ! ВИЖУ! ИЖУ! ижу…
Эдик услышал знакомые голоса. Каждое слово мучительным эхом отзывалось в мозгу, прошивало его иглой и вонзалось в череп. Эдик хотел сказать, чтобы его друзья убавили громкость своих мерзко-родных голосов, но не мог разлепить губы. Более того, сил не хватало даже на то, чтобы собрать мысль-просьбу в слоги, оформить в слова. Что уж тут говорить о том, чтобы улыбнуться им и как можно вежливее произнести: «Привет, родные! Очень рад вас видеть, но не могли бы вы заткнуть свои фонтаны и посидеть минут пять молча, слушая этот малиновый звон!» Эдик не знал точно, существует ли телепатия, но вдруг его друзья смолкли. Он почувствовал, что они склонились над ним и заглядывают ему в лицо.
«Как бы так мне изловчиться, чтобы открыть глаза?» - подумал Эдик. Но от одной только этой мысли пришел в ужас, и его замутило с неимоверной силой. Эдик не помнил, что с ним произошло накануне, и что могло ввергнуть его в это ужасное состояние, но одно он знал наверняка, его затолкали в бетономешалку, включили ее и пошли курить. Перекур затянулся надолго, и Эдик кувыркался часа три-четыре. Но кто и зачем? Ответа Эдик не знал. Мыслительный процесс отнял у Эдика последние силы.    
- Он дернул, этой, блин, как ее – векой. Веком, – прошептал Чарльз и посмотрел на призрака, который теперь стал настоящим чертом. Таким, как его изображают в иллюстрациях к сказке Пушкина о Балде.
- Вам, Чарльз не показалось! Я тоже заметил, – прошептал в ответ Этиман.
- Он опять потерял сознание.
- Скорее всего, так и есть. Организм, таким образом, включает защитные механизмы, – борется с шоком и болью.
- Понятно, – отозвался Чарльз. Поскреб макушку. – Слушайте, Иван Абрамович, а что если он впадет в кому? – Чарльз вытаращил глаза на Этимана. Он сам дико испугался своего предположения. Этиман шмыгнул пятачком и свел задумчиво брови.
- Блин, – Этиман не заметил, что употребил словечко, исключительно характерное для Чарльза. - Об этом я не подумал.
- Ой! – Чарльз заметался по палате взад-вперед. – Надо позвать врачиху, пусть его еще раз осмотрит!
- Но она только что была здесь.
- Ну и что?! – зашипел Чарльз.
- А то, если вы не оставите ее в покое, она точно вас выдворит вон!
- Чего?
- Вышвырнет, – Этиман нашел синоним, более понятный Чарльзу.
- Ладно, – сдался Чарльз. – Подождем.
Чарльз уселся на подоконник и посмотрел в окно. Только, что светило солнце, а теперь небо затянуло низкими тучами, вокруг все стало серое и унылое. Закапал нудный питерский дождь.   
- Ехарный бабай! – Возмутился Чарльз и ткнул пальцем в окно. – Когда же тепло-то будет?
Чарльз скользнул взглядом по неподвижному телу Эдика и уперся в поросячьи глазки Этимана. Ивана Абрамовича вопрос застал врасплох. Он сидел на тумбочке, закинув ногу на ногу, и с явным удовольствием скреб когтем жесткую шестку на загривке. Он смутился, увидав, что Чарльз на него смотрит, и переспросил. Чарльз повторил вопрос без удовольствия. Он просто говорил, лишь бы говорить, чтобы сотрясать воздух, а не прислушиваться к неслышному дыханию Эдика и жужжанию незнакомых, но выглядевших убедительно, медицинских аппаратов.
- Вы, Чарльз, наверное, родом не из этих чухонских мест?
- А? Да, блин. Точнее, не знаю. Меня нашли на Владимирской.
- Значит, вы родились скорее всего здесь. В Петербурге.
- Черт его знает. Простите, – Чарльз смутился.
- Ничего, – великодушно принял извинения Этиман. – Продолжайте.
- Ну и вот, блин, а рос я и вырос в Луге. В детском доме.
- Да, там климат помягче будет. Все-таки южнее километров на сто?
- Да, на сто, – протянул Чарльз.
- Это ничего. Пообвыкнитесь, – заверил Чарльза Этиман. – Сколько вы уже в Питере обитаете?
- Три года, – ответил не без гордости Чарльз.
- Ну, вот видите!
- Что?!! – вскрикнул Чарльз и спрыгнул с подоконника. Чуть не бросился к Эдику. Но Этиман его остановил жестом.
- Не волнуйтесь. Я о том, что раз вы тут три года и не сбежали, значит, город принял вас, а вы его.
- А-а-а, – махнул рукой Чарльз и запрыгнул обратно на подоконник. – Ну, да, принял. Хотя, если честно, хрен с ним с этим городом. Лишь бы Эдик поправился!
- Это верно! – хрюкнул Этиман и понюхал воздух пятачком. – Э-э-э, мне пора прятаться, сюда движется врач.
Этиман закрыл глаза, щелкнул хвостом и стал невидимым. Тут же дверь отворилась, и в палату вошел врач. Обычный типичный доктор: неопределенного возраста и пола. Без эмоций на лице и в огромном накрахмаленном чепчике. И все-таки это была женщина: выпирающий из халата зад, а спереди огромная грудь ХХХ размера. Она недружелюбно посмотрела на Чарльза. Затем ее взгляд потускнел и померк, отчего она вновь стала похожа на гермафродита. Врач оценила показания датчиков, измерила пульс, сделала укол, вогнав всю иглу шприца в трубку, которая тянулась от капельницы к вене Эдика. Чарльз зорко наблюдал и мониторил каждое движение врача. Когда она вогнала иголку в трубку, и та заколыхалась, Чарльз сжал кулаки и заскрипел зубами. Врач кивнула и пробормотала: «Жить будет». И вышла из палаты. От этой дежурной фразы Чарльз почувствовал прилив сил и бодрости. Этиман вновь стал видимым и улыбался во всю пасть?.. Пятачок смешно морщился и дергался.
Минуло часов пять. За это время Эдик не шелохнулся. Этиман долго и напрасно уговаривал Чарльза оставить свой пост и спуститься на первый этаж в буфет и перекусить. На что Чарльз резонно заметил, что лишний раз не хочет попадаться на глаза врачихи и провоцировать ее. Этиман согласился с этим аргументом. Так они и сидели вдвоем, коротая время, незначащими ровным счетом ничего, разговорами. Правда, в одном все-таки была польза от их бесед. Чарльз, несмотря на свое косноязычие, довольно-таки точно описал внешность злоумышленника, толкнувшего Эдика в спину. Этиман без труда узнал в нем (злоумышленнике) своего сына Моисея. Этиман задался вопросом, как беглец Мося выследил Эдика. Но на этот вопрос Чарльз без труда ответил, мол, Эдик что-то говорил насчет капкана, поставленного на убийцу, но сам же в него и угодил. Мося оказался не простачком, а матерым хищником. С этим утверждением Этиман согласился, хоть и не без горечи. Кому приятно сознавать, что твой родной сын - мразь и подонок, убивший собственного отца и чуть не угробивший такого замечательного и благородного человека, как Эдик. Одно только не сходилось у Чарльза и Этимана: как Эдик, зная о коварстве убийцы - позволил зайти тому себе за спину и толкнуть себя? Ведь, если бы так произошло, пусть и непредвиденно для Эдика, тот должен был быть начеку и среагировать, пусть и запоздало. Однако, Эдик, как нарочно разрешил Мосе толкнуть себя. Он был полностью расслаблен – будь он готов, он бы не вылетел на дорогу на метр-полтора! Затормозил бы! Выходило только одно, и это было горькой пилюлей для Чарльза и Этимана: Эдик – ШЛЯПА! Но этого признавать ни тот, ни другой не хотели. И в итоге отвергли с полной решимостью это определение. Эдик-СУПЕР! Но как он мог так опростоволоситься???
Этиман махнул рукой и решил, что лучше всего не гадать, а дождаться того момента, когда Эдик сам даст ответ на каверзный вопрос. А пока остается одно: надеяться и верить. А еще, сделать для Эдика приятный сюрприз: найти и обезвредить Мосю. Но где и как его искать? С чего начать и отчего оттолкнуться в своих поисках? На эти вопросы также не удалось найти ответа. И тут горе-детективы услышали слабый голос Эдика:
- Ищите его у Люси Белкиной? – еле слышно произнес Эдик и закрыл глаза. Часто-часто задышал.
К нему тут же бросились Чарльз и Этиман. Несмотря на отличную физическую форму Чарльза, Этиман у постели был первым. Оно и понятно, черт, все-таки.
- Кто такая Люся Белкина? – вопрошали Чарльз и Этиман.
Эдик долго не отвечал. Он собирался с силами:
- Это его любовница. Мне друг сказал на телевидении… Васильевский остров… четыр… - Эдик задохнулся.
- Четырнадцатая линия! – Догадался Этиман.
Эдик едва заметно кивнул.
- Дом? Дом! Блин! – шептал Чарльз.
- Седьмой, – прошептал Эдик и отключился.
- А квартира? – разочарованно произнес Чарльз и тупо уставился на Этимана.
- Найдем, – заверил Этиман Чарльза и рожком поскребся о дверной косяк.

40.

Коммунальная квартира спала тревожным сном. Кому довелось пожить в Петербургских трущобах, поймет, о чем речь. Для тех же, кого сия чаша миновала - потребуется небольшое разъяснение. (За более подробной справкой обращаться к Достоевскому.) Постоянно приходится беспокоиться за содержимое кастрюль и сковородок; думать о том, не сходила ли старая и вредная сволочь из пятой комнаты, которой на прошлой неделе шарахнуло сто один год, мимо унитаза, запер ли дверь сосед пропойца, когда вернется в пять утра и проползет на бровях по коридору, и так далее и тому подобное.   
За тонкими перегородками слышалось похрапывание. У кого-то посапывание, а где-то тихо и тонко скрипела кровать…
Этиман шел по длинному коридору. Шел не таясь. Шел демонстративно. Его освещала дежурная лампочка, висящая над туалетом. Желтый и параноидальный ее свет делал и без того страшного черта еще более, ужасным. Глазки источали загробный, ледяной отсвет мрачного царства Аида. Копыта бухали по прогнившим доскам коридора, как сердце гипертоника. Когти блестели и шевелились, как лапы огромного паука, плетущего свою убийственную сеть. Пятачек шумно втягивал прогорклый запах и выдыхал зловоние смерти… Как пахнет смерть? Смерть пахнет тюльпаном, завернутым в газету бесплатной рекламы. Вот, как пахнет смерть.
Этиман засовывал морду в каждую дверь, не открывая ее. Он смотрел на спящих и ничего не подозревающих обитателей коммуны, если ничего не замечал для себя интересного, тут же медленно вытягивал из двери рогатую голову и шел дальше, если что-то казалось ему подозрительным - он задерживался, просачивался в комнату полностью и подходил вплотную к постелям спящих людей. Нависал над ними, всматривался в лица, скалил  клыки и выпускал когти… Этаж за этажом. Квартира за квартирой. Но Мосю пока не удавалось найти. Этиман не унывал. Призракам и чертам не ведомо уныние. Они как киборги. Есть программа-установка, есть запуск и есть реализация программы на сто процентов! Этиман закончил обход очередной коммуны и собирался уже взлететь сквозь потолок и начать осмотр последнего пятого этажа, как вдруг услышал шорох на кухне. Этиман зарычал, сделал два шага и заглянул на кухню.
В темноте, за столом сидел мужик в майке и трусах. Перед ним на столе стоял пустой графин, лежал малосольный надкушенный огурец и дымила в пепельнице беломорина. Периодически на мужика падал свет от неоновой вывески ночного магазинчика, отчего алкаш выглядел еще жальче.
- Ты кто? – сюнюшник сфокусировал взгляд на Этимане. – Ой, мать моя женщина! Черт. Настоящий черт!
- Не ори, – приказал Этиман. – Закрой хлебало, пока я тебе его не заткнул.
- Опля! – произнес мужик и закрыл рот руками.
- Хочешь жить? – спросил Этиман и стукнул острием когтя в лоб алкаша. Тот быстро-быстро закивал. – Я так и думал, – выдохнул разочарованно Этиман и положил когтистую лапу мужику на голову. – Тогда скажи мне, мужик, где живет госпожа Белкина? Можешь отвечать.
- Этажом выше! – зашипел мужик и вновь закрыл рот руками.
- Комната? – Этиман чуть надавил на череп и постучал уже тремя когтями по лбу обалдевшего алкаша. Отвечай мне, серость.
- Номера не знаю. Третья справа, как войдешь. – «Краб» шумно сглотнул и уставился на черта.
- Очень хорошо. Ну, живи. И вот, что… - Этиман взял мужика за небритый подбородок и поднял ему голову, чтобы поймать его взгляд. – Я вижу тебя насквозь, мерзость слесарная. Слушай и запоминай, гадость керамзитная. Еще хоть раз тронешь свою жену пальцем, я тебе его в жопу засуну по самый локоть! Понял ли ты меня?
У мужика из глаз брызнули слезы. Взгляд стал трезвым и осмысленным, пусть и напуганным. Мужик кивнул, убрал руки ото рта и выдавил из себя: «Да, ваше величество».
- Дурак, ты мужик! Я не величество, я Этиман.
- Как вам будет угодно, – поспешил согласиться мужик.
- И вот еще что, грязь бульварная. Я буду за тобой присматривать и когда увижу в твоих мозолистых и натруженных руках не разводной ключ, но бутылку водки или рюмку, или стакан… Ну ты меня понимаешь? Молчи, мужик и слушай! От твоей внимательности зависит: жить ли тебе или гореть в аду! Я приду за тобой, и тебе будет очень и очень больно. Я отверну тебе яйца, ну и так далее. Мне пора! – Резко оборвал себя Этиман и посмотрел на потолок. – Прощай, мужик, Федор Долматовский.
Этиман отпустил голову несчастного и воспарил над ним. Мужик задрал голову, его кадык заходил вверх-вниз, когда он увидел, как черт исчезает в потолке…
Черт толкнул незапертую дверь комнаты Люси Белкиной и застыл пораженный увиденным и поразившим его зрелищем. Под потолком на крючке для люстры болтался в петле, сооруженной из поясного ремня его средний сын Моисей. Тело качнулось и развернулось к Этиману. Мертвые и выпученные глаза трупа укоризненно уставились на черта. Эти остекленевшие глаза, как бы говорили Этиману, вот, сволочь старая, теперь ты доволен?..
Черт подошел к телу, полосонул когтем по ремню. Тело грохнулось на пол. Этиман пошарил по карманам трупа, нашел два презерватива, сто рублей с мелочью и чек из булочной. Посидел минут пять на продавленном и обшарпанном диване, полистал альбом с фотографиями, затем рыкнул и растворился в темноте комнаты… Сама Люся Белкина в эту ночь ночевала на квартире своего мужа. Утром ей позвонили из милиции, и ей пришлось во всем признаться, а в первую очередь своему благоверному в том, что в ее комнате два дня жил ее бывший любовник. Муж не поверил, уж он то знал, что бывших любовников не бывает. Он не простил Люсю и выгнал из дому. И прошлось ей, как в той сказке вернуться к старому корыту. Еще долгое время Люся не могла спокойно спать в своей опостылевшей комнатке. По ночам она лежала и смотрела на крючок для люстры, и ей мерещились шорохи, стоны и скрип кожаного ремня под потолком… вскоре Люся стала постоянным клиентом психиатрических диспансеров и лечебниц…

41.

             Чарльз всю ночь глаз не сомкнул. Если он не стоял над Эдиком, прислушиваясь к его дыханию, то либо читал детективный роман, как сейчас, либо стоял у окна в ожидании Этимана. Этиман наотрез отказался взять Чарльза с собой в карательную экспедицию, приказав ему присматривать за Эдиком. Честно сказать, Чарльз не возражал. Ему было куда спокойнее находиться в больнице, а не носиться по ночному городу в поисках убийцы. Нет, Чарльз не трусил, он никогда никого не боялся в своей жизни (разве что призраков). Просто, он не мог отлучиться от Эдика. А убийца от него, Чарльза, никуда не денется. Чарльз достанет его хоть из-под земли. Сейчас главное, чтобы Эдик оклемался и встал на ноги, а не ходил под себя.
Чарльз потянулся, похрустел суставами, сладко зевнул. Глянул на Эдика, тот спал. Чарльз довольно кивнул и вернулся к чтению. Что касается самого Эдика, то, как говорят врачи «кризис миновал». Ночью Эдик уже сам пытался подняться с постели и дойти до туалета. Но Чарльз его не пустил. Эдик поворчал насчет судна и своей беспомощности, а затем лег в постель, принял таблетки и уснул. Несколько раз во сне он сильно стонал, когда пытался перевернуться на другой бок и «спотыкался» о загипсованную руку. Чарльз подбегал к нему, высвобождал поломанную руку, взбивал подушку и поправлял съехавшее одеяло. И Эдик тут же затихал, проваливаясь в наркотическо-обезболивающий сон.
Чарльз глянул на часы – шесть тридцать две. Зевнул и перевернул страницу. Детектив, как назло попался скучный. Поначалу было интересно, а потом видать у автора иссякла фантазия. Как караванная тропа в выжженной саразекской степи потянулись бесконечные описания квартир, домов, и унылых мыслей подозреваемых. Чарльз не мог и не хотел с этим мириться, но и книгу бросить не мог! Шутка ли, сто страниц отмахал и что теперь?! Чарльз знал, как выкрутиться. Он просто пролистал книгу на последние страницы и только заглянул в книгу, как тут же услышал слабый голос Эдика:
- Чарльз, не делай этого!
Чарльз всю ночь ждал, когда Эдик проснется, и все равно оказался не готов. Голос Эдика раздался в тишине и показался ему очень громким и неожиданным, как будто шкаф уронили. Чарльз вздрогнул и уставился на Эдика.
- Блин, напугал! – признался Чарльз. – Как ты?
- Отлично, хоть сейчас на БАМ – рельсы класть. А еще лучше к девочкам!
- Девочки это блин, неплохо! Но давай подождем, пока рука заживет.
- Причем здесь рука? – Эдик слабо и вымученно улыбнулся.
Чарльз закрыл книгу и бросил ее на тумбочку.
- Я только хотел узнать, кто там, блин, такой коварный.
- Запомни, Чарльз, ты позволишь дать тебе совет?
- Конечно!
- Спасибо. Так вот, запомни, Чарльз, в жизни есть только две пошлые вещи, которых истинный джентльмен боится, как черт ладана… Кстати, а где наш черт?
- Не знаю. Еще не возвращался. Ну, так что там насчет джентльменов?
- Влюбиться в проститутку – раз! – Эдик загнул палец. Чарльз кивнул. - И не дочитав книги, заглядывать в последние страницы – это два! Причем, второе гораздо хуже первого.
- Это еще почему? – недоверчиво спросил Чарльз.
- Потому, что проститутками не становятся, ими рождаются. Предрасположенность к пороку родится с нами, а вот писателю всегда надо оставлять хоть один шанс. Потому, как плохо бы он не писал, пишет он, всегда думая о прекрасном.
- Понял, не дурак.
Эдик по последней брошенной фразе догадался, что Чарльз обиделся, но силы были на исходе, и не стал оправдываться. Он закрыл глаза. Голова опять сильно закружилась, замутило. Эдик вздохнул обреченно. Чарльз с ненавистью смотрел на яркую обложку книжки. Он дал себе слово, что с этого дня будет читать только книги Эдика. Чего стоила только та, о приключениях Тома и Гека?! Не оторваться. А смеху то сколько!
- Всем привет, – раздался в тишине мрачный голос Этимана.
- Доброе утро, – приветствовал его столь же мрачно Чарльз. Эдик вообще не отреагировал.
- Как ваше самочувствие? – спросил Этиман у Эдика. Тот махнул здоровой рукой:
- Давайте лучше с вас начнем, Иван Абрамович. Обо мне после.
- Как скажете, – согласился Этиман. – В общем, я ничего уже не понимаю.
- Что случилось? – Эдик попытался приподняться на локте. Чарльз подбежал к нему и помог. Эдик благодарно ткнулся лбом в плечо Чарльза.
- Случилось то, что должно было случиться, – Этиман стукнул негодующе копытом и взгромоздился на тумбочку. Вынул из-под зада книгу Чарльза и положил себе на колени. – Мой сын Мося повесился.
Этиман обвел присутствующих изучающим взглядом, пытаясь понять, какой эффект был достигнут его словами. Чарльз кусал губу. Эдик хмурил брови.
- А может, его повесили? – произнес Чарльз.    
- Не уверен, – пожал плечами Этиман. – Я бы почуял запах. Нет. В комнате он был один.
- Выходит, повесился, – согласился Эдик.
- Да! Но почему, если мой убийца мертв, я все еще здесь?!
- Тише, вас могут услышать, – Эдик прикрыл глаза, перевел дух, а затем обратился вновь к Этиману. – Из этого можно сделать только один вывод.
- И какой же? – Этиман спрыгнул с тумбочки и подлетел к Эдику. Все это он проделал так быстро, что Чарльз невольно среагировал и закрыл собой Эдика. – Оставьте это, Чарльз! Прошу вас, мне не до шуток!
- Я… - сконфузился Чарльз.
- Вывод только один. Мося не убивал вас. И билета у него нет. Что лишнее тому доказательство.
- Тогда кто? И почему Мося повесился?
- «КТО» - я вам пока не могу сказать. Простите, но я хочу взять убийцу с поличным, когда у него в руках окажется миллион.
- Но разве…
- Это я звонил. Я спровоцировал убийцу.
- Но как вам?..
- Оставим эту тему, прошу вас. Еще чуть-чуть. Скоро все разрешится. Тем более, что убийца попался на нашу провокацию и выдал себя с головой! Я честно скажу, сам думал, что всё, игре конец, но тут все карты спутал ваш Мося. А я… я не прощу себя за торопливость. Именно она погубила вашего сына.
- Но почему он толкнул вас?! Покушался на вашу жизнь, если он не имеет отношения к моей смерти?
- Вы сами отвечаете на свои же вопросы, Иван Абрамович, – молвил Эдик. – Он имеет к вашей смерти самое прямое отношение, и теперь мы знаем это точно. Он знал, кто настоящий убийца и покрывал его. Пока не ясно, из каких побуждений. Но если брать в расчет тот факт, что он покончил с собой, выходит, что мотивы у него не были корыстными. Ему не нужен был миллион. Он просто спасал убийцу, которого я загнал в угол. Наверняка он не знал, что я остался жив, иначе он не рискнул бы сводить счеты с жизнью. Но он думал, что стал моим убийцей и не мог с этой мыслью смириться. Что не говори, а миллион действительно злополучный. Три трупа, включая наркодиллера Васю, один призрак и один пострадавший.
- Я бы рад отказаться от мести и истины, - взвыл Этиман, - но поверьте - это не в моих силах!
- Мы вам верим, – заверил черта Эдик, и почувствовал, как кровать подхватывают большие волны и несут в пучины безбрежного океана.
- Вам плохо? – Этиман наклонился к Эдику и заглянул  в глаза.
- Да, – признался Эдик. – Такое чувство, что я среди тех несчастных, кого топит Айвазовский на своей картине.
- Нам лучше перенести наш разговор, – предложил Этиман.
- Согласен, – Эдик закрыл глаза и застонал.
Чарльз побежал за медсестрой. Этиману одна мысль не давала покоя.
- Эдик, умоляю, назовите мне имя убийцы, – взмолился Этиман. – Мне не нужен миллион, мне не надо доказательств. Я просто убью его и всё!
- Вот поэтому я вам и не выдам его, – Эдик открыл глаза и взялся за волосатую руку черта. – Только суд вправе определять степень виновности и меру наказания. Но я обещаю, – убийца предстанет перед судом и получит свое сполна! А пока потрудитесь, чтобы каждое утро мне приносили свежие газеты… это необходимо для дела.
Этимана глубоко тронуло благородство и порядочность Эдика. Ему, как черту не нравились эти высоко-моральные принципы, но, как и с каким упорством, Эдик придерживался их! Это вызвало у Этимана уважение. Ведь куда проще назвать имя убийцы и положить всему конец! Этиман полетит, отвернет ему ночью башку, так обставит все дело, что и комар носа не подточит! А ты, живи себе дальше! Но нет, сопротивляется, борется, рискует работой, здоровьем, жизнью, наконец! А может… Этиману не понравилась промелькнувшая в голове мысль, но отделаться от нее он уже не мог. Он покосился на бледное и страдальческое лицо Эдика. Эдик слабо улыбнулся Этиману. Как-то хитро улыбнулся. А может…
- Мне не нужны ваши деньги, Иван Абрамович. – Произнес Эдик и отвернулся, борясь с приступом тошноты.
Никогда еще Этиману не было так стыдно, как теперь. Как он, старый еврей и матерый черт мог усомниться в этой кристально-чистой душе?! Этиман заскрежетал зубами, рыкнул и исчез. И тут в палату вошла медсестра. Она подключила новую капельницу, сделала укол. Эдик блаженно улыбнулся. Тошнота и головокружение исчезли. Нервы расслабились, он почувствовал себя маленьким ребенком, которого баюкает на руках отец. Эдик даже услышал его голос и слова песни: «Баю, баюшки баю! Не ложися на краю, а то придет серый волк и укусит за бочек». «Нет, Этиман меня не укусит…» Подумал Эдик и упал на мягкие перины безмятежного сна.

42.

Этиман места себе не находил. Его душила злоба, мучила совесть, и жгло чувство вины. Перед  глазами стоял образ Эдика. В ушах так и слышался слабый его голос: «Мне не нужны ваши деньги, Иван Абрамович». А что, что тебе надо?! Орал Этиман, пугая своим криком обитателей зоопарка. Он как-то случайно прошлой ночью, когда покинул в расстроенных чувствах комнату Люси Белкиной, забрел в зоопарк. И ему так понравилось коротать время в клетке со львом, что и теперь он сюда вернулся. У животных не было мыслей, они  просто и тупо пережидали день, отмеряя его временем кормежки, а затем спали, совокуплялись или грелись на солнышке. Этиману было здесь комфортно и спокойно. Лев делал вид, что не замечает Этимана, но Иван Абрамович, был уверен в том, что лев его боится, но гордость или что-то в этом роде не позволяют царю зверей вступить в открытое противостояние с непрошеным гостем, отстаивая свою территорию и уж тем более при нем показать свой страх. Позже, Этиман понял, что у льва, просто на просто, все чувства мертвы. Он - живой труп. Тень, призрак, как и сам Этиман. Его убила неволя, как Этимана кто-то из сыновей. И это обстоятельство выразилось в симпатии Этимана к животному. Короче, призрак и скотина заключили негласно сепаратный мир. Лев лежал в углу клетки и вылизывал свои яйца. Этиман сидел в другом углу и мучительно искал способ, как угодить Эдику, чтобы загладить перед ним свою вину. Этиман перебирал в голове массу способов и тут же их отвергал. Например, ему хотелось подарить Эдику какие-нибудь дорогие часы из лавки Буре, тысяч так за пятнадцать-двадцать долларов. Можно пойти, разбить витрину и украсть часы, но Эдик не возьмет ворованной вещи. Этиман вздохнул. Затем он загорелся мыслью стать посредником между Эдиком и его любимой Верой, которая дружит сейчас с однокурсником, а про Эдика и думать забыла. Но Этиман боялся, что перегнет палку и совершит что-то ужасное и непоправимое… Эдик, в конце концов, не урод и не увечный – сам разберется. Этиман поднялся и прошелся по клетке. Пнул льва под зад, тот рыкнул или икнул. Этиман не понял. Он оставил зверюгу в покое. Вернулся в угол и тут он понял, чего хочет Эдик! Точнее, что его порадует! Этиман вспомнил, что видел в машине Эдика маленький календарик с Путиным! Этиман возьмет календарик и вынудит Путина оставить автограф на нем! Этиман даже придумал текст, который продиктует Владимиру Владимировичу. Вот он: «Дорогому Эдику от президента. Мой телефон такой-то, такой-то. Звони в любое время дня и ночи. Твой друг В.В. Путин».
Этиман вскочил и бросился прочь из клетки. Лев отвлекся от своего занятия и проводил черта равнодушным взглядом, и тут же принялся за старое.

***

Чарльз сидел на своем рабочем месте и угрюмо смотрел на идущих мимо него будущих врачей и докторов. Кивал, когда ему показывали раскрытый студенческий билет, и хмыкал, когда не показывали, но ни к кому из студентов не придирался. Хотя, еще в прошлое дежурство такого бы нахальства не потерпел бы! Но сегодня утро особенное. У Чарльза есть миссия и он ее выполнит. Он был уверен в себе. На ум пришлись слова Эдика: «Не нужно быть самоуверенным, но уверенным в себе быть стоит!» Чарльз улыбнулся, все-таки какой Эдик умный! И как ему, Чарльзу,  с ним повезло! Отхватить себе такого друга! Не задается, не насмехается над его скудоумием и необычной внешностью. Всегда искренен, честен и сдержан. Настоящий джентльмен. Вот они! Чарльз увидел парочку, входящую в институт. Миловидная девушка и с ней, как обычно, этот хлыщ. Длинный, как и Эдик, но такой несуразный, как метр раскладной. Нет, Эдик высокий, а этот длинный. Дылда. Чарльз презрительно скривился и чуть не сплюнул на пол, но вовремя вспомнил, где он и кто он. Девушка улыбнулась Чарльзу и полезла в сумочку за документом. Чарльз махнул, мол, проходи. Она беспрепятственно миновала турникет. Дылда тут же за ней. Чарльз этого ждал и надеялся на это. Всю дорогу на работу только об этом и мечтал. Дылда удивленно посмотрел на девушку, а затем на Чарльза с легким пренебрежением, когда турникет заблокировало. И этого Чарльз ждал!
- Ну и куда, блин мы щимимся? – спросил Чарльз, поднимаясь медленно и величаво из-за стола.
- За знаниями, – огрызнулся Дылда.
- Это хорошо, только порядок, блин, для всех и для тебя тоже. Или как?
- Ну, если блин, то как! – Дылда явно напрашивался на драку. Что ж, ему же в аптеку и бежать.
- Хамим работнику при исполнении. Или как?
- Хамим! – выкрикнул Дылда, теряя самообладание. Еще бы, когда на тебя движется гора мышц и явно не для того, чтобы поправить галстук или воротничок.
- Постойте! – вмешалась девушка. – Он сейчас покажет пропуск.
- Очень на то надеюсь, – Чарльз опустил руки.
- Давай, ну что ты копаешься! – поторапливала девушка Дылду.
Тот кивал и рылся в своем рюкзаке. И чем больше и дольше он в нем рылся, тем бледнее становилось его лицо. Наконец, он оставил надежду найти студенческий билет.
- Я его дома забыл. Мать рюкзак вчера стирала.
А вот об этом Чарльз и не мечтал. Он, конечно, обрадовался, но и растерялся тоже. Такое развитие событий он не предусматривал.
- И что теперь нам делать? – спросил Чарльз.
- Не знаю, – ответил парень и пожал плечами.
- Пропустите его так. Один раз, в виде исключения, – предложила девушка. – У нас сегодня зачет по хирургии.
А вот это она зря сказала. Где-то в груди у Чарльза все так и заклокотало. Вот гад! - Подумал Чарльз и наполнился праведным гневом, как шарик гелием. – Эдик, значит должен трупов возить, а ты, говно собачье, его девочку любить и зачеты сдавать?! Чарльз возмущенно замотал головой. Девушка отступила назад и уставилась на явно помешанного охранника. Парень втянул голову в плечи.
- Да в чем дело? – вскрикнула девушка и глянула на часы. – Пропустите, если не хотите скандала.
- Я, блин, завсегда готов к скандалу, а орать на меня не позволю, – Чарльз выдвинул вперед нижнюю челюсть. Набычился. – А вы, Вера, можете идти, сдавать свой зачет. А этому, - Чарльз ткнул пальцем в Дылду. – Придется съездить домой за документами. Впредь, блин, сам будет стирать свой рюкзачок.
- Так, всё, я иду за Филиппом Ивановичем! – заявила Вера, вильнула задом и решительным шагом пошла в деканат за профессором.
Чарльз проводил ее взглядом до лестницы и затем повернулся к Дылде:
- Как звать?
- Игорь, – студент, как только девушка покинула его, а он остался один на один с монстром-охранником тут же весь и скис.
- Вот, что я тебе, Игорь, скажу. Ты меня слушай внимательно и запоминай. Больше повторять не стану. – Чарльз поиграл мышцами. Игорь согласно кивнул. – Оставь эту девушку. Она не твоя. Ты ее не достоин.
У Игоря отвалилась челюсть. Чарльз взял парнишку за лицо и закрыл тому рот. Лязгнули зубы.
- Не перебивай, – предупредил Чарльз. – Ты не достоин ее, блин. Она не про тебя. Ты не отчаивайся и не плачь. Ты себе еще найдешь. А если меня ослушаешься, я с тобой знаешь, что сделаю?
Игорь поспешно кивнул. Чарльза это не устроило.
- Нет. Не знаешь, такое даже в кино не показывают. Разве что иногда по НТВ в новостях. Понял?
- Понял, – Игоря зашатало. Чарльз схватил его под мышки. Приподнял, отнес и поставил в угол. Вернулся и сел за стол. Достал книжку. И тут послышались шаги. И из-за угла вынырнула Вера:
- Профессор очень вами не доволен, – обратилась она к Чарльзу. Сама же удивленно смотрела на стоящего в углу Игоря. Она все поняла и была огорчена трусостью своего ухажера.
- Передайте профессору, что я исправлюсь, – поднял голову Чарльз и посмотрел на девушку.
- Вы его пропустите?
- А я, блин, его и не держу, – ответил Чарльз и уткнулся в книгу, давая тем самым понять, что разговор окончен.
- Пойдем! – крикнула Вера Игорю. – Но тот остался стоять на месте.
Чарльз вновь оторвался от чтения и одобрительно посмотрел на Игоря, мол, молодец, всё правильно понял. Так держать! И помни о новостях НТВ.
- Ты иди, – Игорь махнул Вере. – Я сейчас. Я следом.
Вера фыркнула и подошла к Чарльзу. Забрала у него книгу и бросила ее в корзину для мусора:
- Я не позволю вам запугивать… студентов! Так и знайте!
Чарльз не ответил, он только снисходительно хмыкнул и побрел к урне. Достал книгу, отряхнул ее и вернулся за стол:
- Это этому вас обучают? – постучал пальцем по книге. – Хороша, нечего сказать, блин. Идите от греха подальше, девушка Вера.
Вера услышала в интонациях Чарльза презрение. С чего бы это? Может, он в меня влюбился? – подумала она и усмехнулась.
- Послушайте, а кто вам дал право со мной в таком тоне разговаривать? – Вера уперлась кулачками в стол.
- Эдик! – выкрикнул Чарльз и вскочил на ноги. Стул упал. Он подался вперед и своим носом коснулся кончика носика Веры. – Леер Эдик. Знаете такого?
Вера изумленно посмотрела на Чарльза и часто-часто заморгала.
- Вы вот тут хвостом вертите перед всякими там, блин… студентиками. А он, между прочим, жизнью вчера рисковал!
- Что с ним? – Вера побледнела и схватила Чарльза за грудки.
В таком положении и застал их профессор Мамалыгин. И не сразу понял, в чем дело:
- Вера! – предостерегающе вскрикнул профессор. – Перестаньте немедленно! Отпустите Чарльза!
Вера не слышала и не видела профессора:
- Что с Эдиком?! – в глазах появились слезы. Но она была молодцом, право достойна исполнения роли Николь Кидман в «Догвиле».
- Он в больнице, – ответил Чарльз.
- Что вы сказали? – теперь и профессор испугался.
- Я говорю, в больнице он, блин. Простите, Филипп Иванович, - его машина вчера сбила.
- Да, отпустите вы его, – обратился профессор в Вере. – А вы, марш в аудиторию! – крикнул он Игорю. Того, как ветром сдуло.
Вера отпустила Чарльза. Он одернул куртку.
- Это, как-то связано с его расследованием? – поинтересовался профессор.
- Да. Напрямую, – ответил Чарльз.
- Какое расследование? – прошептала Вера.
- Долго объяснять, – огрызнулся Чарльз. – Сходите в больницу, и он вам… может быть сам расскажет.
- Профессор?! – Вера умоляюще посмотрела на Филиппа Ивановича.
Профессор снял очки. Протер их платком. Водрузил на нос.
- Сдадите зачет непосредственно перед экзаменом. Идите.
- Спасибо! – Вера побежала к двери.
- Эй! – окрикнул ее Чарльз. – Он в травме, в больнице Скорой помощи. Ну, там на этой, как ее Будапештской!
Вера кивнула и исчезла за дверью.
- Как он себя чувствует? – спросил профессор.
- Получше. Но вчера весь день без сознания пробыл. А ночью пару раз приходил в себя.
- Вы его навестите, Чарльз?
- Конечно. Как отдежурю. Так и к нему сразу.
Профессор едва заметно улыбнулся.
- Передайте Эдику, что я желаю ему скорейшего выздоровления.
- Передам.
Профессор дернул рукой. Видимо от избытка чувств он хотел обнять Чарльза или похлопать его по плечу, но вовремя спохватился. Не положено профессору на людях сентиментальничать с охранником. Профессор только хмыкнул и пошел к лестнице. Остановился, взявшись за перила, и повернулся к Чарльзу:
- Я очень за вас обоих рад, – хотел еще что-то сказать, но передумал. Только вздохнул и стал подниматься по ступеням. Чарльз был на седьмом небе от счастья. Профессор, все-таки настоящий мужик, а не размазня канцелярская. А еще, Чарльз был счастлив оттого, что ему все удалось, как он думал очень тонко все обставить. Чарльз гордился собой и считал себя достойным дружбы Эдика. Будь сам Эдик на его месте, точно так же поступил бы! В Этом Чарльз был уверен, как в самом себе и как в том, что сегодня суббота, а завтра воскресенье.               

43.

- Вы понимаете, что вы наделали?! – кипятился Эдик. Но в голосе его не было ни досады, ни тем более злости. Он просто делал вид что злится. Этиман это прекрасно понимал, а потому не чувствовал за собой вины. Значит, всё правильно придумано и решено.
- Да, я отдаю отчет своим действиям, – проворковал Этиман и поскреб зад. Ему досаждали блошки. Сказывались последствия общения с животными зоопарка.
- Но это… неслыханно! – не унимался Эдик.
- Ой, хватит, что вы, Эдик, право, ведете себя как благородная девица. К чему вам это жеманство?
- Нет, но я, - смутился Эдик, поняв, что переигрывает.
- Вам нравится Путин? И, слава богу! – Этиман прошелся по палате и запрыгнул на подоконник.
- Слезьте! – крикнул Эдик. – Вас могут увидеть с улицы.
- А! – махнул когтями Этиман. – Пусть смотрят. Ладно.
Этиман спрыгнул с подоконника и сел край кровати больного.
- Нравится подарок? – Этиман мог и не переспрашивать. И так все написано на лице Эдика.
- Очень. Как вам все-таки удалось?
- А! Пустяки, не стоит делать из этого подвиг.
- Я надеюсь.
- Не волнуйтесь, мистер президент в порядке! – бодренько отрапортовал черт. Эдик нахмурился. – Да он даже не видел меня! Я хоть и черт, но человеческое во мне еще осталось. Хоть и становится его все меньше и меньше, с каждым днем. – Грустно закончил фразу Этиман, – сначала я думал, что вас порадует его автограф. Но как его взять, не открывшись перед президентом? Тут я стал думать и ничего не придумал. И так прикидывал и эдак. Бесполезно! И тут я увидел у него на столе ручку. Эту самую, мой друг.
- «Паркер». Золотой, – Эдик снял колпачок и полюбовался пером.
- Именно. Золотой. И я подумал, что лучшего подарка мне не найти. Были там, правда, часы еще. Ну, вы их видели. Настольные такие, всегда в новостях… что-то меня смутило в них. Псевдобарокко. Это нам ни к чему. Герб со стены снять?
Эдик охнул.
- Вот-вот. И я так подумал. Скандала нам не миновать тогда. А ручка… Кто ее хватится?
- Он очень сильно расстроился, обнаружив пропажу? – спросил Эдик и спрятал президентский «Паркер» под подушку.
- Нет, – уклончиво ответил Этиман. – Не очень. Но…
- Что?
- Лазил под стол, ковер приподнимал. Ой, зря я это вам рассказываю.
- Вам придется ее вернуть, – Эдик достал ручку и, неохотно протянул ее черту.
- Ни за что! Вы дослушайте меня. А после уж решим.
- Хорошо, – Эдик поспешно одернул руку.
- Всего-то! – продолжил свой рассказ Этиман. - Заглянул под стол и ковер. Сжал губы, прошелся по кабинету и сел за стол. Достал из ящичка другую ручку… гм, шариковую, и стал подписывать документы.
- Какие? – Не удержался от соблазна Эдик.
- Этого я вам не могу поведать. Государственная тайна, - отрезал Этиман и захрюкал. Он теперь так смеялся. – Я, честное слово, не знаю. Мне это теперь ни к чему. Я далек от политики и экономики. Кстати, я обращал внимания, еще там, в той жизни, что Путин очень нравится молодежи? Как вы считаете, это нормально?
Эдик пожал плечами:
- Не знаю, просто я хоть и был еще подростком, но девяностых не забуду никогда. Теперь хоть за державу не обидно.
- Это верно, верно. А тогда, да-а-а, тогда всем тяжело пришлось.
Эдик посмотрел на Этимана и решил ему не признаваться в том, что тоже далек от политики. И тем более в том, что никогда не фанател от политиков, а календарик ему сунули в метро «Идущие вместе». Не выбрасывать же? Вот и приклеил на панель авто. Но все-таки приятно иметь ручку, которой глава государства вершит одним росчерком судьбы миллионов. Надо бы посмотреть сегодня новости, - подумал Эдик, - глянем на президента, и там решим, как быть с ворованной ручкой.               
В дверь постучали и, не дожидаясь ответа, вошли. Эдик и Этиман оказались застигнутыми врасплох. Как по команде, человек и черт повернули головы и увидели в дверях девушку, которую вот-вот хватит удар.
- Вера?! – изумился Эдик. – Ты откуда?
Девушка его не слышала. Она во все глаза смотрела на черта.
- Я, наверное, пойду, – не то спросил, не то решил Этиман. Он сполз с кровати и пошел к двери. Веру зашатало.
- Иван Абрамович, сядьте! – приказал Эдик, понимая, что, сделай Этиман еще хоть шаг по направлению к двери, где стояла Вера, ту - точно уже не откачать.
Этиман тоже это понял, глянув на девушку. Он аккуратно, очень осторожно сделал несколько шагов назад и тихо опустился на кровать.
- Вера, не бойся Ивана Абрамовича, он добрый… черт.
Вера стала понемногу оживать.
- Как ты сказал, черт?
- Э, позвольте я сам. Я не совсем черт. Точнее, я теперь черт, а еще неделю назад я был человеком. Евреем, – зачем-то добавил Этиман.
Девушка вяло кивнула, но слова Этимана на нее подействовали живительно, как капля дождика на увядающий от городской жары и гари цветок. Она подошла к Эдику, наклонилась и чмокнула его в щечку. Ободрительно улыбнулась и, будучи вежливым и воспитанным человеком, решила одарить знаками внимания и черта, но того и след уже простыл. Вера посмотрела на Эдика, тот пожал плечами и развел руки, точнее одну, здоровую. Вера тут же опомнилась и вспомнила, где она и зачем сюда пожаловала. На ее милом личике появилось подобие сострадания.
- Как ты? - спросила Вера.
- Дрейфуем понемногу. Лучше, чем вчера. Эдику не пришлось врать, так оно и было на самом деле.
И секрет столь разительного улучшения самочувствия ему так же был известен. Конечно, врачи помогли, никто не спорит, но визит Веры куда больше принес терапевтической пользы, чем все вместе взятые уколы и капельницы. Вера полезла в сумочку, зашуршала пакетами. От этого звука Эдика затрясло, но к его счастью Вера быстро нашла, что искала:
- Вот держи. Я принесла тебе сидюшник и Нину Симон. Я угадала? – Вера задала вопрос, потому как, глянув на Эдика, засомневалась в правильности гостинцев.
Эдик смотрел на нее с легкой укоризной:
- Двойка тебе по диагностике и назначению лечения, Вера. Кто ж прописывает фонотерапию больному с сотрясением мозга? Я теперь как баптист. Мне ни читать, ни писать, ни думать даже нельзя.
- Прости.
Вера прикусила губу и спрятала плеер в сумочку. Делала она это нарочито медленно. Она надеялась на то, что Эдик остановит ее и заберет плеер себе, тем самым, как бы пойдет на попятный. Но Эдик лишь понимающе и великодушно улыбался.
- Вот всегда ты так! – надула губки Вера.
- Как? – улыбнулся Эдик и положил загипсованную руку Вере на колено. Расчет был верным. Девушка тут же обмякла и подобрела.
- Никак! С тобой общаешься и будто экзамен сдаешь. Все-то ты знаешь, все у тебя под контролем…
- Не все.
- Ты о чем? – насторожилась девушка.
- О тебе.
- Оставим эту тему. По крайней мере, пока тебя не выпишут.
Эдик вздохнул:
- Я намерен здесь пробыть до конца следующей недели. Даже, если меня на пинках отсюда гнать станут, я буду симулировать и сопротивляться.
- Зачем? – Вера достала из сумочки яблоки. Одно отдала Эдику. За другое взялась сама и всерьез.
- Надо, – уклонился от прямого ответа Эдик.
- Это связано с этим чертом и твоим расследованием?
- Откуда ты узнала о расследовании?
- Твой дружок поведал.
- Чарльз, – радостно протянул Эдик и расплылся в улыбке.
- Как он за тебя горой стоит! Ты бы видел, что он сделал с…
Вера смутилась и потупила глазки.
- Давай и об этом после выписки, – предложил Эдик.
- Давай! – обрадовалась Вера. – Слушай, но все-таки?
- Я тебе потом все расскажу: и об Этимане, и о расследовании.
- Как хочешь.
Помолчали. Послушали дождь.
- Это убийство? – Вера пристально посмотрела на Эдика, давая ему понять, что не отстанет от него, пока тот не ответит на ее вопрос.
- Да, – ответил Эдик и замолчал.
- Страшный он, – после длительной паузы выдала Вера.
- Этиман?
- Нет, Чарльз.
- Ты его не обижай и не дуйся на него, – повторил наказ профессора Эдик.
- Я и не думала, – фыркнула Вера.
Но Эдика задели за живое, и его уже было не остановить.
- Знаешь ли ты, что когда его менты нашли в метро спеленутого, они подумали, что какие-то прикольщики завернули в пеленки детеныша шимпанзе…
Вера не удержалась от улыбки. От Эдика это не ускользнуло. Он надулся, замолчал и отвернулся к окну.
- Прости. Я не хотела, – Вера погладила гипс.
- Ничего, – смилостивился Эдик. – Когда ты его узнаешь получше – тебе станет стыдно за свои… фашистские усмешки… как и мне.
- Вот и ладно!
Они еще с полчаса болтали, точнее болтала Вера, а Эдик кивал и слушал, как тот Шариков. Вера рассказала все институтские сплетни, посоветовала Эдику, какую ему необходимо избрать стратегию, чтобы на следующий год восстановиться, и сколько и кому дать на лапу. Затем спросила - любит ли ее Эдик, и получила утвердительный ответ. Они начали целоваться, но вскоре как, и положено, в данном жанре, возникла медсестра и унизила Эдика уколом в ягодицу, и проделала она это с явным садистским удовольствием, при этом все время, посматривая на Веру, как на конкурентку. Вера заподозрила неладное, и начала ревновать. Короче, милая и долгожданная встреча превратилась в заурядный водевиль. Отчего Эдика опять начало тошнить. На прощание Вера пожелала скорейшего выздоровления, на что Эдик процитировал одного из основателей психоанализа, сказав что: «Всякий индивид движется либо от здоровья к болезни, либо от болезни к выздоровлению». Цитата чуть-чуть была не к месту, но Вера этого не заметила к радости Эдика. Она лишний раз восхитилась его эрудицией, и в глазах ее появилось нечто такое, что всегда выбрасывало в кровь Эдика добрую порцию адреналина, заставляя бурлить эндоморфин. Эдик понял, что любовь возвращается и чушь, что в реку не войти дважды! Еще как войти, просто надо быть умным, иметь настоящего друга, такого как Чарльз, и попасть под машину и все у вас получится.
Уже ближе к вечеру, Эдик устроил небольшую перепалку с докторами и настоял на том, чтобы ему позволили доползти до телевизора и посмотреть новости. Врачей несколько удивило, с какой настойчивостью больной требует и относится к политической обстановке в стране и мире. Но делать нечего – уступили просьбе.
Эдик сел на диван, щелкнул пультом и настроил телевизор на ОРТ. Там всегда, несмотря на любую погоду и ужасные катаклизмы, отдают церковную десятину аппарату президента, сообщая телезрителю, где как, зачем и почему президент оказался именно там, а не сям, и что без него никак само по себе ничего не рассосалось бы. Ждать долго не пришлось. Шестичасовой выпуск новостей всегда был на две трети заполнен официальной хроникой. И тут Эдик чуточку приуныл. Он не прислушивался к тому, о чем идет речь, но внимательно следил за каждым жестом президента, его мимикой и интонацией. Президент был в ярости. Сначала он сократил госаппарат. В следующем сюжете он дал взбучку Ходорковскому и ему подобным, сказав, что время дикого капитала прошло, если кто не успел на это обратить внимания, после - потребовал от парламента увеличить ставку налога на полезные ископаемые и природные ресурсы. Тут пошел коротенький репортаж о войне в Иране, а затем вновь возник Путин. На этот раз он заявил, что возьмется за реформирование законодательства по защите прав вкладчиков, и тут Эдик подумал, что все не так уж и плохо, как кажется на первый взгляд. Да, Этиман поступил нехорошо, и президент явно расстроен, но последствия поступка Этимана весьма и весьма! Уворуй он часы или герб, глядишь - и конец войне с террористами! В общем, и для Эдика, и для страны в целом, день прошел нормально и плодотворно. Эдик простил Этимана и твердо решил ручку президенту не возвращать. Правда, он говорил себе, что цель сего решения несколько иная нежели корысть, что лучше всего не давать лишнего повода чёрту возвращаться в президентские апартаменты. Но как бы там ни было, ручка теперь покоилась не в кармане президентского пиджака, а в нагрудном кармане больничной пижамы Эдика.               

44.

А в это самое время черт обернулся невидимкой и проник в свою квартиру, угодив на семейный совет. На повестке дня стоял один вопрос: ГДЕ БИЛЕТ!?!
За столом собралась вся семья Этиманов, за исключением повесившегося Моси. Во главе стола на краешке стула сидела, ставшая прозрачной от потрясений, нервов и трагических событий, Сонечка. Перед ней стоял стакан с настойкой валерьянки и пузырек с сердечными каплями. По левую руку-культю от нее сидел и курил Давид, за ним -сосредоточенный и вечно спокойный Израиль. По правую парализованную руку Сонечки сидел слегка удолбанный Моня и Кирилл с воспаленными от слез глазами. Этиман облетел стол и бесшумно приземлился в кресло. Но точка наблюдения была выбрана им неудачно. Отсюда он не видел половины лиц своих домочадцев. Этиман переместился на шкаф, но и тут его ждало разочарование - не было видно лица Сонечки. Этиман стал закипать. Но он сдержал себя от необдуманных поступков. Черт тихо спикировал со шкафа на стол и сел в его центре, благо чайник стоял рядом с Израилем, а вазочка с конфетами была изъята Моней, и центр стола был пуст.
По комнате поползли длинные тени. Сумерки пока еще не завладели пространством комнаты, не поглотили ее. Они пока скапливались в углах, набирались сил, замышляя свои сумеречные зловещие проказы. Этиман покосился на сгусток темноты в углу и опять, как и каждый вечер, ощутил нарастающее беспокойство. Он знал, что за этим чувством последует страх, затем злость, ярость и жажда мести…         
- Звонили из милиции, – чуть дыша, произнесла Сонечка.
- Мы это уже слышали, – грубо оборвал ее Моня.
- Еще одни похороны, – вздохнул Давид.
- Как вы думаете, он сам… - Кирилл смолк на полуслове и обвел всех испуганным взглядом.
- Нет, его наш папаша угробил, – Моня затолкал в рот конфету и стал ее быстро разжевывать.
- Воздержись от дурацких комментариев, - предупредил Моню Израиль и выразительно на него глянул.
Сонечка смахнула культей набежавшую обреченную слезу. Она давно уже смирилась и сдалась. У калеки не было сил бороться и воспитывать детей. Да и не дети они уже, самому младшему двадцать семь лет.
- Но это странно, – не унимался Кирилл. – Если он… сам, то, наверное, оставил бы нам записку.
- А может, она и была, эта записка, - Моня потянулся за очередной конфетой. Его всегда «пробивало на поесть», как он сам выражался после дозы героина, - да только, эта его сучка, Люська ее прикарманила.
- Ты о чем это? – насторожился Израиль.
- О том, о чем и все… Тут и к гадалке ходить не надо, и Эдика звать не требуется. Мося наш, билет прикарманил, папашу в душе сварил и все бы нечего, да только тут Эдик нарисовался, как три сосны у Шишкина. И сел на хвост нашему Мосечке. Вычислил его, это сможет всякий. Куда наш недалекий братец нырнет в случае чего? К своей Люське. Дурак. Об этом романе все на ТВ знают! Жил, как русак, вся душа нараспашку! Он Эдика под машину, сам к Люське за утешением и покровительством. Да только кишка тонка - через трупы шагать к богатству. Сломался и поплыл! Написал записку, мол, простите… Да! Написал-то он после чего? Как известно, стало, что Эдик-то живучим оказался! Ну вот, очко и сыграло. Пожизненный срок карячится.
- Ты можешь оставить этот уголовный арго?! – закричал на Моню Давид и стукнул по столу кулаком.
Сонечка всхлипнула и кивнула Кириллу на стакан. Тот напоил ее настойкой, и она успокоилась.
- Побереги мать, – укоризненно молвил Израиль Моне. Тот закурил и кивнул, мол, ладно.
- И что же дальше? Давай, пинкертон ты наш доморощенный! – Давид махнул Моне, мол, продолжай. Тот нехотя закончил свой рассказ:
- Да вот, собственно и всё. Люська, вернувшись от мужа, вошла в комнату, а Моня наш под потолком болтается. Она, не будь дурой – не растерялась. Нашла записку, а к ней приложением и билетик наш.
- Не наш, а папин! – взвился Кирилл.
- Пусть так, – пробормотал Моня и удивленно посмотрел на младшенького.
- А в записке ты полагаешь, Моня каялся и возвращал нам билет? – съязвил Израиль и ухмыльнулся.
Моне эта ухмылка пришлась не по душе. Он знал, что за ней непременно последует унижение. Так было всегда. Моня эту ухмылку хорошо запомнил еще в детстве. Израиль всегда так ухмылялся, а через секунду Моня летел с мола в воду или носом в асфальт.
- Ты у нас умный – ты и полагай. А я только свое мнение высказал, – Моня насупился.
- Вот и хорошо, а теперь заткнись, и чтобы тебя не было слышно, как минимум до ужина, – ухмыльнулся Израиль.
- Что ты на него осерчал? – вступилась за сына Сонечка.
- Просто терпеть не могу, когда всякие идиоты с присущей им категоричностью бредят и полагают, что их бред истина в последней инстанции! – ответил матери Израиль. Вышел из-за стола и нервно прошелся по комнате.
Все внимательно за ним наблюдали, включая черта Этимана, который ревностно и предвзято за всеми приглядывал, пытаясь уловить во фразах, словах, взглядах, хоть намек, приоткрывающий ему личину убийцы. Но пока похвастать было нечем. Все кипятились, ругались и вели себя так, будто действительно невиновны! Но ведь убийца среди вас! Так сказал Эдик. Кто же ты, мой убийца?!
- А если он прав? – кивнула на Моню Сонечка.
- Мама! – негодующе воскликнул Давид. – О чем ты говоришь?! Да он же ахинею несет несусветную!
- Докажи обратное, – с вызовом молвил Моня и покосился на Изю, который не сводил тяжелого взгляда с Мосиной шеи.
- Я не намерен вступать с тобой в полемику и доказывать бездоказательное. Бред - он и есть бред.
- Тогда выскажи свою точку зрения, – не сдавался Моня. Изя подошел к Моне и что есть силы, влепил ему затрещину.
- Пошел вон! Ты уже всех достал.
Сонечка охнула и схватилась за сердце. Она увидела, как Моня достает из кармана кастет.
- А ну сядь! – крикнул Моне Израиль и отошел от него подальше и сам первым сел за стол, показывая, что не желает вступать в рукопашную с презренным типом.
Моня криво ухмыльнулся. Спрятал кастет обратно в карман. Поднял опрокинутый  стул и уселся на него. Давид вздохнул и вознес глаза к небу, мол, с кем приходится иметь дело. Этиман был неприятно удивлен наличием у своего сына Моисея холодного оружия. «Может, им ты меня и огрел по затылку?» Черт попытался заглянуть в глаза Моисея, чтобы найти во взгляде ответ, но Монин взгляд был затуманен наркотиком и кроме тупого безразличия ничего более не выражал. Давид обвел всех взглядом председательствующего:
- Я всем рекомендую сохранять спокойствие. Не забывайте, что сегодня мы собрались не затем, чтобы сыпать друг на друга обвинения, упреки и оскорбления. Мы найдем убийцу отца. Это я обещаю, но сейчас важно найти билет, дабы сохранить семью.
- А без билета никак? – Кирилл посмотрел на старшего брата, улыбнулся, но, встретив суровый и выразительный взгляд, потух.
- Бюджет семьи оскудел так, что мы не можем даже брата похоронить по-человечески. Не говоря о том, чтобы нанять маме сиделку. Если раньше эту функцию выполнял отец, то сейчас… может быть, ты Кирилл согласишься ходить за мамой.
- Глупости какие! – всплеснула культей Сонечка. Это, что ж ты такое говоришь, Давид?! Он, что мне исподнее менять будет?! Да я лучше руки на себя наложу, как Мося чем позволю сыну прислуживать!
Моня усмехнулся. Он подумал и попытался представить, как его мать накладывает на себя «руки». В воображении акт суицида матери-калеки виделся весьма забавно. Но, что-либо по этому поводу высказать Моня не решился. Изя все еще не сводил с него глаз. Успею ли я достать второй раз кастет? Моня не был в этом уверен и поэтому решил не рисковать и помалкивать.
- Мама, это не глупости, а реалии жизни, – не без пафоса молвил Давид. – Я только поэтому и хочу, чтобы тот, у кого билет отдал его добровольно. Инкогнито. Анонимно.
- То есть? – спросил Изя. – Как ты себе это представляешь?
- Тот из нас, у кого билет, должен завтра утром отправить его на наш адрес заказным письмом.
- А если не должен? Или не захочет? – спросил Изя и уставился на старшего брата. Они долго смотрели друг другу в глаза.
- И должен, и захочет, – произнес внятно и с ударением Давид и отвел взгляд.
- Избавьте меня от ваших игр, – взмолилась Сонечка. – Я не хочу и боюсь.
- Чего ты боишься? – испугался Кирилл.
- А вдруг письмо потеряется? Или еще чего? Что тогда? Вы все будете на меня коситься и подозревать! Нет, я не согласна.
- Вот я только хотел об этом сказать, – встрял Моня. И тут же смолк. Теперь на него тяжело смотрели все братья.
- Откуда у тебя кастет? – вдруг спросил Кирилл.
- Ты чего, Кирюша?! – удивился Моня.
- Ничего! Отвечай! – Кирилл положил руки на стол и сжал кулаки, так что костяшки побелели.
- Он у меня недавно…
- Врешь! – зашипел Изя. – Он у тебя был еще до убийства отца. Забыл, как он у тебя вывалился из кармана, когда ты брюки в корзину для стирки бросил?! А?!
- Ага! – закричал Моня. – Я забыл! Почему я должен помнить такие мелочи?!
Братья насупились.
- Да, я соврал! Я испугался, что вы станете меня обвинять. На меня повесите всех собак?!
- Эдик говорил, что отца убили ударом металлического, тяжелого предмета по затылку. Кастет подходит под эту… категорию. – Кирилл наклонился к Моне. Их носы соприкоснулись. Они оба пылали злобой и с ненавистью смотрели друг на друга.
- Эй, постойте-ка! – оживился Давид. – На кухне, в тот день, что ты делал у раковины?!
- Руки мыл!
- А может, кровь с кастета смывал! – заорал Изя и через стол бросился на Моню. Вцепился ему в горло, и они упали на пол.
Завязалась борьба. Кирилл подбежал к дерущимся, прицелился и точно заехал ногой Моне под ребра, туда, где иногда после бурной ночи покалывает. Моня охнул и обмяк, что было на руку Изе. Тот еще сильнее стал душить Моню и, если б не подоспевший Давид, быть в доме Этиманов еще одному трупу. Давид растащил драчунов и встал между ними в позе рефери:
- Прекратите! Успокойтесь!
Соперники разошлись. Моня утирал рукой кровь на подбородке. Изя собирал на полу отлетевшие пуговицы, Кирилл осколки вазы и конфеты.
- Дурак! – выдохнул Моня, обращаясь к Изе. Если б я отца убил, стал бы я носить этот кастет? Я бы выбросил его сразу, как орудие преступления! А еще, с высшим образованием. На кухне я лук чистил, если напряжете извилины, то вспомните, мудаки! Прости, мама.
Моня сплюнул и поплелся в ванную приводить себя в порядок.
- Кажется, так и  было, – согласился, подумав, Давид.    
- Моня не виновен, – произнесла еле слышно Сонечка. Она была на грани обморока. – Кастет этот Моня забыл в комнате на трюмо, когда брюки в стирку бросал, и я его спрятала. Хотела выбросить, да испугалась, что набросится на меня после. Так и вышло, обнаружил пропажу и завелся. Я вернула ему эту железяку, но это было после убийства отца.
- Что ж ты молчала?! Мы же его чуть не убили! – Изя бросил на пол пуговицы, которые с таким трудом собирал и, не дождавшись ответа, пошел в ванную мириться с братом.
- Я и моргнуть-то не успела, когда ты на него коршуном налетел! – выдохнула Сонечка вслед Израилю.
Давид сел за стол и обхватил голову руками. Кирилл улыбнулся:
- Нет, что не говорите, а без Эдика нам не разобраться в этой чертовщине.
Этиман вздрогнул и посмотрел на Кирилла, уж не увидел ли тот его. Но нет, все было в порядке. Черт оставался невидимкой.
- Это верно, – охотно согласилась Сонечка.
- Блестящая идея, – съехидничал Давид, признавая свое поражение в качестве правдолюба и логика.
- А я согласен, – признался, входящий в комнату Изя в обнимку с Моней.
- И я, – поднял руку Моня. – Я даже, ему еще в тот раз, когда он меня подловил у дома, сказал, мол, найдешь убийцу отца - отвалю тебе полмиллиона.
Все смолкли и посмотрели на Моню.
- Нет у меня билета! Нет! Просто Эдик твердил, что у кого билет, тот и убийца! Соответственно и наоборот! Вот я о чем.
Семья расселась за столом, как в начале собрания. Все молчали. Только Моня все никак не мог успокоиться.
- Будь у меня билет, я бы вам всем отвалил бы долю, чтоб семью сохранить, как выразился Давид.
Давид кисло улыбнулся. Сонечка по очереди посмотрела на своих детей и после молвила свой наказ:
- Так тому и быть! Нанимайте Эдика! Я готова заплатить любую цену, лишь бы сохранить в доме покой и… вас. Но только на том условии, что убийцу мы не выдадим милиции. Он мой сын! – Сонечка заплакала.
Кирилл подбежал к ней и прижал ее к себе. Погладил по спине. У всех на глазах появились слезы. Все подошли к матери. Моня поцеловал мать в темя и невольно сморщился. Волосы дурно пахли дешевым мылом и лекарствами. Давид взял двумя руками культю. Израиль опустился на колени и обнял мать за талию.
- «Мать вашу»! – безмолвно выругался черт. – «На любого посмотришь – так святоша! Но ведь ОН среди вас, гаденыши!»
Черт, как и Сонечка поочередно глянул на всех. Обычные людишки со своими страхами, пороками, достоинствами, но ни один не подходит под архетип убийцы. Вот Чарльз – тот да! Настоящий серийный убийца! А эти! Лысеющие, стареющие и выцветшие на жарком солнце капитализма поганцы. Дети старого еврея и простые смертные серости.
Этиман махнул когтями на своих детей и побрел на кухню. Там он посидел у окна, на своем любимом месте. Подержал в руке любимую чашку. Потрогал занавески. Прислушался - в комнате все еще рыдала Сонечка. Сыновья клялись ей в любви и невиновности. Сонечка им верила. Она не могла не верить, ведь это ее плоть от плоти. Ее кровиночки. Хоть Кирилл приемыш… но он самый младший и самый любимый.
Черт вернулся в гостиную. Встал на пороге и взглядом побитой собаки посмотрел на детей и жену. Больше он сюда не вернется… один. Только с Эдиком и только единожды - вершить правосудие и неотвратимое возмездие и после - тут же покинуть этот коварный и жестокий мир навсегда!
За окном была тьма. По небу плыли низкие черные тучи. По земле стелился густой туман. Стал накрапывать холодный дождик. В окнах зажегся свет. Такой теплый, желтый и наивный. Люди верили в счастье, сидя у газовых плит и глядя на закипающие чайники и булькающие борщом кастрюльки. Дети щебетали, тычась симпатичными мордашками в колени родителей. Жены, искренне и открыто смотрели в глаза усталых мужей. А те благодарили бога за смышленых деток и верных жен. И только одна душа - неприкаянная и одинокая, превращенная волей рока, сначала в призрака, потом в демона и затем, как в усмешку, в черта, брела по пустому бульвару. Брела, исчезая в тумане, таком же одиноком, как и сама. На жесткой шерстке оседали капли туманной сырости. В самой шерстке копошились блошки, а под шерсткой закипала ртуть бессильной и яростной ненависти. Вдруг, из тумана вынырнула, как в известном мультфильме про флегматичного ежика, смешная мордочка щенка овчарки. Щенок навострил, еще не вставшие торчком, уши, тявкнул, приветствуя доселе невиданное существо. Этиман наклонился к щенку, потрепал его по холке. Щенок завилял хвостом, а черт с невозмутимостью брахмана-аскета свернул ему шею. Щенок и пискнуть не успел. «Вот ведь как, - подумал Этиман, - ты прожил три месяца, а я шестьдесят лет. Ты был счастлив, а я всю жизнь горбатил на государство и семью. Ты восторженно смотрел на это мир, а я всю жизнь, как мул брел по кругу с завязанными глазами. И кто после этого скажет, что залог счастья в долголетии? Нет, малыш, чем больше мы живем, тем несчастнее становимся. Счастье это вот так – повстречать в самом начале своего пути, в тумане разочарованного черта, который свернет тебе шею. Спи спокойно, малыш. Туман заберет с собой твои печали…»
- Дези, Дези! – послышался приглушенный густой ватой тумана мужской и обеспокоенный голос.
Черт еще раз потрепал уже мертвого щенка по холке и поднялся с колен. Стал невидимкой. К чему лишние хлопоты и сплетни, да еще рядом со своим домом? Черт уже хотел, было взлететь и двинуть куда-нибудь в сторону леса, например под Волхов, где когда-то собирал ягоду и ходил по грибы, но тут он увидел лицо собачника, и оно показалось ему очень знакомым. Словно перед ним возник старинный друг, с которым не виделся лет двести. Черт пригляделся к человеку средних лет с поводком на шее, пытаясь скорее угадать, чем вспомнить. Мужчина близоруко щурил глаза и, не переставая, посвистывал и выкрикивал кличку щенка. Этиман прислушался и пошел следом за мужчиной. Но голос был совершенно незнакомым и не находил в душе черта отклика, не задевал струнки ностальгии. Но вот лицо! Оно изводило Этимана своей загадкой и ускользающей памятью. Такое иногда бывает, когда вдруг кто-то, отгадывающий сканворд, просит кого-то назвать имя автора «Божественной комедии». А тот сидит себе и смотрит дебильное, отупляющее телешоу и тут его застают врасплох, мозги-то в отключке! Вроде бы помнил, вроде бы знал, а вот так сразу и не вспомнить. И стыдно становится, еще подумают, что невежда. Человек начинает оправдываться, нервничать, убегает даже в другую комнату, чтобы там, в одиночестве напрячь засранные рекламой и визгом Якубовича мозги и вспомнить чертового автора, которому не спалось, а писалось! Проходит час, а то и два и тут, как фотовспышка перед глазами! Ну, конечно же! Вспомнил!!! Так и черт. Шел за незнакомцем неотрывно, останавливался, когда тот заглядывал под кусты и скамейки, ища пропавшего щеночка и, мучался, мучался, мучался. Пока вдруг его словно по голове, промеж рогов скинхед бейсбольной битой не ПРИЛОЖИЛ. ЭТО Ж ПИПИН КОРОТКИЙ!!! ЛЮБИТЕЛЬ БЕЗЗАЩИТНЫХ СТУДЕНТОЧЕК И ВИНОВНИК НЕСЧАСТИЙ ЭДИКА!!! Я Ж ТЕБЯ ЗАСРАНЦА, В ПАМЯТИ ЭДИКА ВИДАЛ! ВОТ ТАК УДАЧА!!! АХ, СУДЬБА, СУДЬБА!!! ОТ ТЕБЯ ДАЖЕ НА ТОМ СВЕТЕ СПАСЕНИЯ НЕТ!!!
Этиман хотел тут же отомстить за Эдика. Он даже занес когти над несчастным и ничего не подозревающим доцентом, но в последний момент одернул лапу и призадумался. В этом ли предначертания судьбы, сведшей в тумане черта и его жертву? Ведь, если подумать, то благодаря этому сморчку Этиман повстречал Эдика, работающего труповозом. Хотя,.. если Эдик media, то он был бы им и будучи студентом! Дар родится вместе с ребенком и остается с ним всю жизнь. Иногда дар не проявляется, и избранный так и умирает, не подозревая о том, что обладал мистической силой или неким талантом, но чаще все-таки при определенном (закономерном) стечении обстоятельств, человек пробуждается от обыденной спячки и открывает в себе нечто то, чего нет у сотни тысяч других, ему подобных. И Этиман нашел бы Эдика в институте, а не в труповозке, будь на то воля рока. Значит, надо с этим типом срочно что-то делать. Но что? Убить? Примитивно. Это для призраков выход и решение проблемы, но не для черта! Здесь важно довести жертву до иступления, а затем и сумасшествия! Что ж, начнем… покружимся в прощальном вальсе. Маэстро музыку!               

45.

  Доцент Пипин Короткий, а в миру Степанцов Алексей Афанасьевич, уже начал совсем отчаиваться, все-таки не шутка - триста баксов, да плюс прививки, когда вдруг услышал радостный щенячий лай. Дези лаяла где-то рядом. Степанцов нырнул в туман, и тут ему в лицо ткнулся мокрый и холодный нос щенка. Доцент обрадовался, поругал шалунишку и взял того на поводок, выпрямился, но тут ему ужасно захотелось покурить. А не курил он вот уже как пять лет. Последний раз подобное желание возникло у него в связи с тем скандалом, когда та смазливая сучка устроила истерику, а ее ухажер пытался оторвать доценту яйца. Доцент тогда долго писал объяснительные записки на имя ректора-родственника, обещался и расшаркивался перед кем не попадя. Благо скандал удалось замять: девчонку, которая ей вовсе не была – приструнили и заткнули. А этого Робин Гуда вышвырнули из института, чтоб другим неповадно было. Вот и теперь курить хотелось с нестерпимой силой. Неодолимое желание и смутная тревога овладели всем нутром доцента. Он прислушался к себе. Пытаясь поставить диагноз и найти первопричину, он покосился на семенящего рядом щенка и почувствовал, как по его спине побежали мурашки, а дыханье перехватило. С щенком явно, что-то творилось неладное. Голова болталась из стороны в сторону, хвост висел плеткой, а лапы он перебирал, как-то неестественно, словно, кукла, и чья-то невидимая рука дергает за нитки, приводя эту конструкцию в движение. Доцент остановился. Щенок по инерции пробежал чуть вперед и остановился, как вкопанный. Доцент сел на корточки и похлопал себя по колену, подзывая щенка. Тот вяло вильнул хвостом и вдруг запрокинул голову себе на спину и посмотрел на доцента потухшими глазами. У доцента отвалилась челюсть. Щенок, словно добить его хотел. Он гавкнул, да так звонко и пронзительно, что доцент вскрикнул и сел в лужу. Щенок, все еще с болтающейся на спине головой, опять-то таки, как будто на нитках, подпрыгивая всем телом и болтающимися лапами, развернулся к доценту и побежал к нему вразвалочку. Доцент замычал и, перебирая руками и ногами, пополз от щенка. Замотал головой. Губы шептали «нет, этого не бывает, это неправильно». Но у щенка на этот счет было собственное мнение. Вдруг его голова дернулась, упала на бок, а затем замерла в естественном положении. Но посиневший язык так и остался вываленным.
- Дези, что с тобой? – прошептал доцент и трясущейся рукой потянулся к щенку. Прикоснулся к лапке и тут же одернул руку, потому что щенку это прикосновение не понравилось.
Щенок топнул лапкой, оскалился и зарычал. Двинулся на доцента. Доцент вскочил на ноги и бросился бежать, не разбирая дороги. Дикие его вопли разносились по всей округе, пугая редких прохожих. Доцент оглянулся на бегу и задохнулся от изумления и охватившего его ужаса. Щенок, выпрыгивая на полтора метра вверх, огромными львиными прыжками неотрывно следовал за доцентом. Доцент налетел на урну. Повалил ее и сам перелетел через нее. Щенок тут как тут! Он прыгнул, пролетел метров пять, причем и его полет так же выглядел ненатурально, если не сказать хуже, абсурдно. Он летел так, будто ребенок кружится с макетом самолета. То бросает его в воздушную яму, то вопреки всем законом физики и аэродинамики, самолет вдруг взмывает вверх. Так и щенок, пикируя и взмывая, летел к доценту. Доцент завизжал и закрылся руками. Щенок тявкнул, и его острые, как иглы зубы впились в руку доцента. Доцент взвыл от боли. Отшвырнул щенка. Схватил дюралевую урну, поднял ее над головой и со всей силы бросил на лежащего неподвижно щенка.
- Чтоб ты сдох, проклятый! – задыхаясь ненавистью и ужасом, произнес доцент.
Урна от удара разлетелась на множество осколков. Один из них угодил доценту в голень и рассек брюки и кожу. Но доцент совсем не почувствовал боли. Он рычал, как дикий зверь и гневно раздувал ноздри. От головы щенка почти ничего не осталось. Кровавое месиво и кончики ушей. Доцент перевел дыхание и машинально полез в карман за сигаретами. Но вспомнил, что их там нет и быть не может. Рука безвольно повисла, пальцы дрожали, а голова раскалывалась. Доцент задышал носом. Понемногу стал приходить в себя, он даже поймал себя на мысли, уж не кошмарный ли это сон и даже попытался заставить себя проснуться. Не получилось. Доцент приказал себе не терять рассудка и смириться с сюрреализмом происходящего, но тут щенок жалобно заскулил. Дернул лапкой и пополз к доценту. Пополз так виновато, словно нассал на ковер. У доцента глаза полезли из орбит. Это уже было выше его психических возможностей. Доцент сцепил пальцы и так хрустнул ими, что чуть не сломал их! Щенок подполз к ногам доцента и положил тому на кроссовки все, что осталось от мордочки. Доцент оцепенел от омерзения. А затем отшатнулся назад и хотел ударить щенка ногой, но промахнулся. Его развернуло, и он вновь бросился бежать. Никогда в жизни доцент так быстро не бегал. Никогда не выдавал таких скоростей. Он влетел в парадное и, не в силах остановиться, пронесся мимо лифта и вмиг очутился на пятом этаже. Отпер дверь, оглянулся - щенка нигде не было видно. Нырнул в квартиру и заперся на все замки. Благо время было позднее – жена и сын уже спали. Доцент, давясь слезами и захлебываясь рыданьями, прокрался в ванную комнату и заперся там. Все еще, тихо скуля, боясь разбудить жену, которая тут же прицепится с расспросами, а этого только не хватало, доцент вымыл руки. Отчистил от крови и мозгов щенка кроссовки. После этого он промыл рану на руке, обработал перекисью и наложил повязку. Все эти нехитрые манипуляции подействовали на него, как успокоительное. Но желание выкурить сигарету стало просто нестерпимым. Доцент вышел из ванной и отправился на поиски курева. Он очень хорошо знал свою жену, чтобы поверить в то, что и она бросила курить. Она клятвенно его заверяла и всячески убеждала в порядочности и солидарности. Он делал вид, что верит ей, даже тогда, когда возвращался с работы в неурочное время и явно слышал запах табака. Он делал вид, что это всего лишь игра воображения. Доцент злился и ненавидел свою жену не за слабоволие, а за ложь. Он терпеть не мог, когда ему лгали. То, что врал он сам, это в счет – то была ложь во благо. Но он просто терпеть не мог, что кто-то считал его глупее себя. А уж свою жену он считал набитой опилками дурой. И давным-давно к ней охладел и жил с ней лишь ради сына. Он часто мечтал о том дне, когда она обнаружит у себя шишечку в правой груди и скоропостижно загнется, но она жила и жила. Было время, когда ему стало казаться, что его мечты сбываются. Жена, вдруг, ни с того ни сего начала худеть. Она чахла и увядала с каждым днем, но однажды вновь расцвела и даже потолстела. Доцент тогда скис малость, но смирился. Делать было нечего. Оставалось только ждать и надеяться.
Доцент приложил палец к губам. Он всегда так делал, когда над чем-нибудь предстояло поразмыслить. Он оглядел полки с посудой, жестянками для крупы, какими-то пакетами и задал себе вопрос, будь он глупой женщиной, куда бы он спрятал сигареты? Конечно же, в самую дальнюю и маленькую банку. Такая банка нашлась. На ней была выведена стилизованная надпись: «Для чая». Доцент снял крышку и под ней обнаружил пять сигарет «Кент». И недовольно сморщился. Он терпеть не мог эту марку. На вкус сигареты были ничего, а вот запах от них – отвратительный: вонь горелой ваты. Доцент выкурил сигарету. Голова приятно закружилась. В голове промелькнула мысль, что каким надо быть простофилей, чтобы добровольно отказаться от такого удовольствия. Доцент выбросил окурок в форточку и пошел в спальню. По пути, он на цыпочках подошел к входной двери и заглянул в глазок. На площадке никого не было. Прислушался - ни звука. Доцент вошел в спальню. Над головой жены горело бра. Теплый свет расплывался по комнате и успокаивал. Доцент лег в кровать и посмотрел на жену. Подумал, что лучше б щенок ее укусил. И поскорее выключил свет, чтобы не видеть опостылевшего за долгие годы супружества, лица. Вытянул под одеялом ноги, и тут же к горлу подступил крик. Ноги нащупали что-то мягкое и мокрое. Доцент почти сразу понял, что это шерсть щенка. Он включил бра и приподнял край одеяла. Так и есть, щенок лежал на шелковой простыне, марая ее кровью и сукровицей. Его хвост радостно бился о ногу доцента. Доцент закрыл глаза и заставил себя дышать ровно и плавно, пытаясь справиться с охватившей его паникой, но это не помогло. Нарастающий ужас усиливался и рос с каждой секундой. Не в силах больше бороться с ним доцент выбрался из постели. Подошел к щенку, погладил его и попросил оставаться на месте до его возвращения. Щенок вильнул хвостом. Доцент накрыл его одеялом и быстро сбегал на кухню за разделочным топориком.
…когда жена сквозь сон услышала монотонное и несмолкающее ворчанье своего мужа и такой же стук, она еще некоторое время пыталась удержать сон, но не смогла. Голос мужа, бормочущего что-то на латыни, даже во сне раздражал и нервировал, как хруст стекла под ногами. Она открыла глаза и не поверила в то, что увидела. Муж сидел на полу под торшером и рубил на мелкие кусочки крошку Дези!!! Жена кое-как заставила себя произнести вслух, что он такое делает?! Муж посмотрел на нее прищуром психопата и ответил, что у него не было выбора. Жена согласилась с ним. Затем они выкурили по сигарете, не таясь и не прячась друг от друга. Тут муж заплакал и начал ей каяться в своих грехах. И, если спрятанные и потраченные на себя деньги она еще как-то могла простить, но только не многочисленные измены с молоденькими студентками. Женщины такого не прощают даже мужьям миллионерам. Что уж говорить о жене доцента! Она позвонила куда следует, спустя час ее мужа упаковали в смирительную рубашку и увезли туда, где не смолкает веселый смех и крики ужаса. Где нет тонкой и зыбкой грани, отделяющей твердыню здорового сознания, от бездонной пропасти больного подсознания. Где в необъятной и ужасной тьме копошатся мерзкие черви страха и живут чудовища, которых нам всем когда-то в детстве удалось замуровать у себя под кроватью… но иногда им удается вырваться, и горе тому, кто однажды поленился сделать стену толще.               

46.

Не успели студенты открыть тетради с конспектами, как по институту пронеся слух о том, что Пипин Короткий угодил в желтый дом. Студенчество ликовало. Профессура и преподаватели пытались урезонить циничный порыв радости учащихся, но делали это они как-то не категорично и вяло, что в итоге привело к срыву занятий. Преподаватели благоразумно отменили занятия. И веселый и бесшабашный народ рассыпался по пивнушкам. Этиман присоединился к одной из таких ватаг и мило скоротал пару утренних часов, слушая и восхищаясь эрудицией молодежи. После этого он выкрал утренние газеты в киоске и, как обычно, отнес их Эдику. Этиман не спрашивал, зачем он ворует каждое утро газеты, доводя  тем самым, киоскершу до нервных припадков, когда в конце смены она обнаруживает очередную недостачу в несколько десятков рублей. Раз Эдику нужны газеты, значит, в этом есть свой скрытый смысл. Этиман терпеливо ждал наступления развязки, начала конца своей дьявольской сущности. Он хотел на небо, хотел покоя и тишины. А еще, он боялся, что очень-очень скоро его единственным и желанным ночным развлечением станет Эдик. Этого Этиман одновременно и боялся и желал. Желал так, что постанывал.
Эдик просмотрел утреннюю прессу и отложил газеты в сторону. По его взгляду Этиман понял что, и это утро не светит ему райскими лучами. Человек и черт поговорили о ничего не значащих мелочах, и распрощались. Инициатором столь быстрого расставания был Этиман. Он уже не мог с прежним восхищением смотреть на Эдика. В последнее время Эдик стал его раздражать своим спокойствием и хладнокровием, с которым ждал развязки. Этиман прекрасно понимал, что за этими чертами характера скрывается суть настоящего охотника и мыслителя, но Этиман не был ни тем, ни  другим. Он устал ждать. Все эти метаморфозы с внешним обликом не лучшим образом сказывались на его загробной психике. Но скулить, грозить или подгонять Эдика тоже не имело смысла. В конце концов, тот все-таки человек, а не добрая фея. Он мог повлиять на сами события, но не мог ускорить их наступление. Этиман покинул город, пообещав, вернуться к утру с очередной кипой утренних газет. Но он не сдержал своего обещания. Этиман вновь куда-то запропастился. Эдик не волновался и даже был рад, что Этиман не достает его своим укоризненным взглядом и томными вздохами, что не чухается перед ним, показывая, как его достали блохи, не бьет копытом и не стучит хвостом, как нервный кот.
Эдик быстро поправлялся, но выписываться не спешил. Газеты ему стали приносить по очереди то Чарльз, то Вера, которая забегала чаще Чарльза, но ее визиты всегда были куда короче посещений Чарльза. Тот сидел до самого отбоя, пока за ним не приходил дежурный врач и не выставлял его за двери.
В четверг к нему заглянул Давид и официальным тоном выразил сочувствие, пожелал скорейшего выздоровления и передал просьбу Этиманов стать «официальным» детективом – изобличить убийцу и найти билет. Эдик выслушал его, не перебивая, поблагодарил вежливо. И столь же вежливо отказал, сказав, что уже работает на их отца, и что воспитание и этика не позволяют ему, Эдику, служить двум хозяевам одновременно. Давид Этиман тоже был вежлив, сказал, что понимает и разделяет точку зрения Эдика, но Давид не отступился тут же, а предпринял еще одну попытку вербовки Эдика:
- Очень жаль. Но я забыл вам сказать, что в случае вашего согласия, в нашем лице вы обретете союзников и помощников…
- Я не нуждаюсь ни в тех, ни в других, – ответил Эдик и вежливо улыбнулся.
- Отчего так? – изумился Давид.
- Я уже знаю кто из вас убийца. Так и передайте всем Этиманам.
- Передам, – пообещал Давид. Эдик не уловил в его голосе угрозы. – Но почему вы тогда не бьете в набат? Не бросаетесь в милицию за помощью? Вам не достает улик?
- Улик предостаточно, – заверил парламентера Эдик. И добавил. – Во всяком случае для того, чтобы доказать вашему отцу, что тот, а не иной из его сыновей - убийца.
- Чего же вы ждете?! – Давид потерял самообладание, спохватился, кашлянул в кулак и заговорил прежним тоном. – Разве вы не понимаете, что убийца может еще кого-нибудь из нас убить, если мы невольно или ВОЛЬНО станем на его пути?
- Это ваши проблемы, – заметил Эдик. – Если честно, мне не очень нравится ваша семья. Вы похожи на пауков в банке. Но мой вам совет, не пытайтесь, искать билет, и тогда никто из вас не пострадает. А жду я только выписки из больницы, чтобы нанести вам ответный визит, о котором я не премину известить вашу семью заранее. А теперь, если позволите, я бы хотел остаться наедине со своей тошнотой и головокружением.
Давид покивал, хлопнул себя по коленям, мол, ничего не поделаешь, поднялся и двинул к двери. На полпути он повернулся, замялся. Эдик догадался, что за этим последует, но он молчал и не хотел помочь Давиду своей проницательностью. Пусть сам выкручивается и подбирает слова. Давид вернулся к постели Эдика и шепотом произнес:
- Вы знаете, как страдает наша мать. Она разбита. Потеря сына и мужа окончательно добили ее. Она одной ногой в могиле. И… и если кто-то из нас окажется за решеткой, она попросту не переживет этого! Знайте, Эдик, ее смерть будет на вашей совести.
- Я не собираюсь никого убивать.
- Вы не так поняли меня.
- Я вас прекрасно понял. Вы хотите попросить меня о том, чтобы я сохранил тайну и не выносил ее за пределы вашего дома.
- Верно! – обрадовался Давид. – Мы будем ОЧЕНЬ ВАМ ПРИЗНАТЕЛЬНЫ. А с убийцей мы сами разберемся без суда и следствия, как говорится, по-семейному.
- Я ничего не буду вам обещать. По той простой причине, что убийце куда лучше и безопаснее будет за тюремной решеткой, чем иметь дело со своей жертвой. С вашим покойным отцом, хотя он и там его достанет.
- Эдик! – протянул Давид. – Вы пугаете меня! Неужели вы думаете, что я поверю в ваши россказни о призраке… пусть я и видел фокус со стаканом, но…
- Он уже далеко не призрак, – перебил Давида Эдик.
- А кто же?
- Об этом вам лучше не знать, а то спать не сможете, – уклонился от прямого ответа Эдик. – Можете считать меня сумасшедшим или помешанным. Я не возражаю. Но только это не меняет сути вещей, - убийца понесет заслуженное и неотвратимое наказание.
- Когда вы выписываетесь и когда вас ждать? – вдруг сменил тему разговора Давид.
- Врачи говорят, что выпишут не ранее следующей недели, – соврал Эдик.
(На самом деле врачи готовы выписать его хоть сейчас, но Эдик пригрозил им судом в случае ухудшения самочувствия или возникновения осложнений вследствие поспешной выписки. Эдику не улыбалось торчать в больнице, но он был уверен в том, что пока он здесь - убийца при первой же возможности попытается получить билет. А это ему проще и безопаснее сделать, когда Эдик лежит на больничной койке. Вот и всё.)
Давид хотел еще что-то сказать, но передумал и, не попрощавшись, вышел из палаты.

47.

Той же ночью, Этиман, сидя под сосной, перед кучкой мертвых зайцев, более не мог сдерживать, ставшего непреодолимым, желания. Он пальцем потер острый клык и в пасти появился привкус крови, Эдика крови. Черт сплюнул и решительно поднялся. Он твердо решил покончить с надоевшим расследованием раз и навсегда. «Все должны быть мертвы. Сегодня же!»
Черт шел по тропинки, разрабатывая на ходу план действий. Решено было начать с Эдика, так как он в некоторой степени совесть Этимана. Нет Эдика, нет сомнений и терзаний. Покончив с ним, можно смело браться за свою семейку. Черт для себя решил, что Эдика истязать он не станет, просто свернет ему шею во сне. Сонечка пойдет на смерть второй. Ее также было решено Этиманом кончить без изысков, а вот сыновья его еще умолять станут и смерти просить!
Черт разбежался, оттолкнулся копытцами от земли и взлетел к самым звездам…

48.

День за днем, так в маленьких радостях: уколах и приеме таблеток, наступила пятница. Чарльз был на дежурстве. Вера пропадала в институте. Этиман также отсутствовал. Эдик проснулся около девяти часов. Сходил на завтрак. Затем вернулся в палату, лег, открыл книгу, но читать не смог. Строчки бегали перед глазами, сливались в серое пятно, смысл постоянно ускользал. Эдика мучило предчувствие, которое подхлестывало его и требовало немедленных действий. Он отбросил книгу, поднялся, накинул толстый байковый халат, достал из-под матраса заначку и отправился за газетами. Он беспрепятственно миновал кордон в лице старшей медсестры, спустился на первый этаж и вышел на улицу.
Ярко светило весеннее солнышко, щебетали пташки, воздух был свеж и прозрачен, - машин почти не было и тому виной пятница. Хоть и рабочий день недели, но все, кто имеет хоть маломальскую возможность, уже бежали из города на свои, или арендованные на лето дачи. Эдик постоял у ворот, блаженно вдыхая утреннюю прохладу, подставляя бледное лицо ласковым лучам, которые будто рука любящего человека, нежно его ласкали. Эдика так разморило, что он огляделся не в поисках газетного ларька, а свободной скамейки. Таковая нашлась, правда, он не успел до нее дойти, как на его глазах, скамейку оккупировала парочка выпивох. Но Эдика это не нисколько не потревожило и не смутило. Тот, кто живет в Питере, имеет удивительное свойство - не замечать бомжей, алкашей, крыс и бродячих собак. Эдик спросил разрешения, получил его и сел на краешек скамьи. Тут же ему предложили стать третьим, но Эдик категорично отклонил предложение. Алкаши не стали настаивать, это всего лишь дань вежливости и дворовому этикету. Все занялись своими делами: Эдик блаженствовал, купаясь в лучах солнца. Алкаши выпивали горькую и экспрессивно обсуждали последние новости из Ирака. До Эдика долетали обрывки фраз, но они как влетали, так и вылетали, не задерживаясь в сознании. Что-то говорилось о мародерстве и бесчинствах «вонючих янки», о трусости «иракских мужиков». Алкаши заспорили, стараясь, перекричать друг друга и, поэтому, в их гомоне Эдик не сразу различил знакомый голос черта:
- Волшебное утро, не так ли, Эдик?
Эдик не отреагировал. Он курил, не открывая глаз, и улыбался бархатному ветерку.
- Я, конечно, виноват. И не оправдываю себя, но извините, это не дает вам повода так откровенно меня игнорировать, – черт был возмущен поведением Эдика.
- Что простите? – встрепенулся Эдик и слепо посмотрел в сторону алкашей.
Когда ему удалось сфокусировать взгляд, он увидел, что между ним и выпивохами сидит насупившийся Этиман. Причем он весь был белый. Эдик не сразу понял, что черт не сменил масть, а просто где-то хорошенько извалялся в муке. Шерсть его была всклочена, на спине свалялась и торчала пучками. Ноги, от копыт до ляжек, были в засохшей грязи. На розовом пятачке также была грязь. Капля засохла как раз между ноздревыми отверстиями, а под мышками у черта была кипа газет. «Истинно питерский интеллектуал и всезнайка». - Не удержался от сравнения Эдик и улыбнулся черту.
- Где вы пропадали, Иван Абрамович? – спросил Эдик и убрал с пятачка черта засохшую каплю грязи.
Черт нервно отмахнулся.
- И не спрашивайте, – черт посмотрел на Эдика, увидел его теплый взгляд и сам потеплел. – Вы на меня не сердитесь за мое отсутствие?
- Нет, – ответил Эдик. – Пока все спокойно. Позвольте прессу.
Эдик не дожидаясь разрешения, забрал у черта газеты и стал их просматривать. Первую он быстро пролистал, но там кроме секса и насилия ничего не было. Эдик бросил газету в урну. Взялся за вторую.
- Вы спрашиваете, где я был? Я вам отвечу, – черту не терпелось поделиться впечатлениями и обидой.
Эдик внимательно посмотрел на черта и только теперь увидел, что тот дуется и на что-то или кого-то обижен. Эдик упрекнул себя в невнимательности и поспешил повторить вопрос.
- Все было прекрасно. Я отсиживался в лесу. Там так нынче прекрасно! Ветер шумит в кронах елей и сосен, белочки туда сюда прыгают, птички поют. Благодать, одним словом. Я даже ночь провел спокойно. (тут Этиман вспомнил о дюжине замученных зайцев и своем решение убить Эдика. Но виду не подал). Не поверите, просто сидел и слушал лес. Ох, Эдик, как я жалею о том, что всю жизнь просидел в этом бедламе. – Черт кивнул на улицу. – Надо было продать квартиру к чертовой бабушке и купить себе домик… - черт вздохнул и вернулся к теме разговора. - Но… я затосковал. Меня потянуло к людям и я вспомнил о вас, и более того, бросился к вам… - Черт вздохнул и продолжил. - Но тут смотрю, в лесу бежит речка, и между двух крутых порогов, на отмели, стоит водяная мельница. Не удержался, грешен я, каюсь. Решил заглянуть и попугать отшельника. Но я и представить себе не мог, что в наш век кибернетики и освоения космоса, оказывается еще можно встретить настоящего ведуна!!! Ох, как он меня схомутал, Эдик! Угрюмый такой, брови густые, из носа и ушей волосы растут, взгляд колючий. Я думал он меня не видит, только взялся за мешок, думаю сейчас я тебе его на спину брошу, а он мне и говорит, не оборачиваясь: «Взялся черт за гуж, не говори что не дюж.» Я мешок бросаю, а он словно прилип! Делать нечего… Трое суток на него работал. После, уже сегодня утром, взмолился я ему, отпусти, окаянный, душу спасать надо мне. Ждут меня в Петербурге дела.
- А он? – спросил Эдик.
- Отпустил, как видите, – недовольно ответил черт и стал отряхиваться от мучной пыли.
- А сбежать нельзя было?
Черт глянул быстро на Эдика, уж не смеется ли тот над ним. Но нет. Эдик был серьезен.
- Сам не знаю, – признался черт. – Как будто привязал он меня к себе и этой долбанной мельнице!
- У вас лексикон меняется, – заметил Эдик, открывая вторую газету.
- Издержки бытия, – отмахнулся черт. – Вы бы слышали, как по ночам я матерюсь!
- Есть! – вдруг закричал Эдик и постучал пальцем по газете.
- Что такое?! – пьяным голосом спросил один из алкашей. Эдик не обратил на него внимания. – Глядите, Иван Абрамович!
Эдик повернул газету к Этиману. Тот заглянул в текст и просиял, но как-то нехорошо у него это вышло. Оскалился. Эдик закрыл газету и схватил черта за лапу-руку.
- Иван Абрамович, дайте мне слово, что будете мне подчиняться, как тому… колдуну! Иначе, я отказываюсь от дела!
Черт скривился и стал когтем скрести пятак.
- Иван Абрамович…
- Хорошо, хорошо! Обещаю.
- Нет, клянитесь, – Эдик отбросил газету и второй загипсованной рукой тоже вцепился в Этимана.
- Чем же мне вам поклясться? – изумился черт. – Разве что копытами!
- Душой своей поклянитесь, что будете всецело мне подчиняться!
- Хорошо! – вздохнул черт. – Клянусь своей измученной душой. Теперь довольны?
- Доволен! – радостно ответил Эдик и вскочил на ноги. Ждите меня здесь, я переоденусь, и мы с вами кое-что провернем. Расскажу по дороге.
Черт кивнул. Эдик убежал в больничный корпус. Черт уставился на алкашей. Те изумленно смотрели на газету, которая сама по себе висела в воздухе, и чья-то невидимая рука перелистывала страницы. Черт поскрежетал зубами и стал на пару секунд видимым. Алкаши уставились на черта. Этиман оторвался от чтения и повернулся к ним:
- Вон отсюда! Здесь больница, а не кабак!
Пьянчужки закивали и попятились к воротам. Дойдя до них, развернулись и бросились бежать. Бутылка осталась стоять на скамейке. Тут и Эдик нарисовался. Он глянул на недопитую бутылку, покосился на черта.
- Они меня нервировали своей бессвязной болтовней, – стал оправдываться черт. Эдик двинул к трамвайной остановке. Черт шел рядом и все время потирал натруженную мешками поясницу.

49.

Эдик надавил кнопку звонка, ему открыл Давид. Он удивленно посмотрел на Эдика, затем оглядел его с головы до ног и после этого только впустил в квартиру.
- Еще вчера вы были при смерти! Или я ошибаюсь? – спросил Давид и жестом пригласил Эдика в гостиную. Эдик оставил вопрос без внимания, кивнул и прошел в гостиную.
Вся семья сидела за столом. Все с нетерпением и надеждой посмотрели на Эдика. Он по очереди со всеми поздоровался и затем сел на указанный ему стул. Вынул загипсованную руку из повязки и, придерживая ее свободной рукой, положил на стол. Все сочувственно покивали.
- Мы очень рады, что вы приняли наше предложение, - произнес Давид, усаживаясь за стол и закуривая.
- Как только вы позвонили, так мы с того момента и сидим вас дожидаемся, – перебил брата Кирилл.
- Вы и вправду знаете, кто из нас убийца? – спросил Моня.
- Да, – просто ответил Эдик и оглядел комнату. Этимана не было видно.
- Тогда мы вас слушаем, – пролепетала Сонечка и потерла культей левую грудь.
- Итак, дамы и господа, - начал свою речь Эдик, - Начнем с самого начала. Несколько недель тому назад мы познакомились с вами по очень трагическому поводу. Погиб, точнее был убит ваш отец и глава семейства. Убийство было хорошо спланировано и столь же хорошо претворено в жизнь. Ни милиция, ни экспертиза не нашли повода для возбуждения уголовного дела. Все выглядело как несчастный случай. Признаюсь, что и я не усмотрел в смерти Этимана ничего предосудительного и криминального. Пожилой человек принимал душ, ему стало плохо, он оступился и упал. При этом он, пытаясь устоять, схватился за кран и нечаянно открыл горячую воду. Но равновесия он не сумел удержать – упал, ударился головой о край ванны, потерял сознание и обварился в кипятке. Причем неясно, что стало причиной смерти: болевой шок или же травма, полученная при падении? Итак, все прошло гладко, как и планировал злодей. Но тут возникает первая неувязка…
- Какая? – перебил Эдика Израиль.
На него шикнули, и он извинясь закивал и замахал руками, мол, простите, больше не буду. Эдик продолжил.
- Холодная вода. На эту деталь никто не обратил внимания. Ни один здравомыслящий человек не станет лесть в ванну и первым делом открывать кран с горячей водой. Все открывают кран с холодной водой, а уж после регулируют температуру воды, добавляя горячую. А вентиль с холодной водой был закручен. А в том, что Этиман принимал душ - сомнений ни у кого нет. Его трусы были мокрые, которые он снял уже принимая душ. Не мог же он стоять под струей кипятка?! О промашке с холодной водой я догадался уже позже, когда взялся за это дело. Я позвонил участковому и поинтересовался… Он ответил, что сам закрывал воду, но закрывал он только кран с горячей водой. Значит, убийца, чтобы уничтожить вероятные следы на теле трупа, закрыл кран с холодной водой и отвернул кран с горячей. Из этого следует, что это был не несчастный случай.
Эдик перевел дух и закурил. Израиль подал ему стакан с клюквенным морсом. Эдик кивком поблагодарил Изю, сделал глоток и продолжил. Все внимали каждому сказанному им слову.
- Далее. Я познакомился с вашим покойным отцом, и он попросил меня расследовать его убийство, как ни нелепо это звучит, но это так. К сожалению, он слышал только, как кто-то вошел в ванную комнату. Он подумал, что это Кирилл…
- Это не я! – закричал Кирилл.
Эдик ему кивнул и тот смолк.
- Я знаю. Иван Абрамович услышал шорох отодвигаемой чьей-то рукой шторки, но не успел повернуться. Более того, он намеренно делал это очень медленно. Он думал, что кто-то из вас не удержался и решил преподнести подарок отцу в ванной комнате.
Сонечка всхлипнула. Давид закурил вторую за пять минут сигарету. Моня тоже полез в карман за сигаретами. Кирилл открыл окно.
- Убийца ударил вашего отца по затылку чем-то тяжелым и металлическим.
Все, не сговариваясь, посмотрели на Моню. Тот выложил на стол кастет. Эдик удивился, но не подал виду. Он взял кастет, внимательно его изучил и вернул Моне.
- А что ты такой спокойный?! – возмутился Израиль. Моня глянул на Эдика и ответил спокойным тоном.
- Если он точно знает, что говорит, то ему известно, что убийца не я.   
Все повернулись к Эдику.
- Всему свое время, – пообещал Эдик. – Давайте по порядку, чтобы избежать в последствии лишних вопросов. Терпение. Но вполне вероятно, что именно этим кастетом и был убит ваш отец.
- Что дальше? – спросил Кирилл.
- Дальше? – отозвался Эдик. – Дальше, я проник ночью в морг и внимательно изучил травмы на трупе вашего отца. У него сломано основание черепа.
- Упал, – не удержался от реплики Моня.
- Возможно. Да только мелкие осколки говорят о том, что причина смертельной травмы несколько иная. О закругленный край ванны надо раз десять ударится, чтоб хоть приблизительно получилось то, что получилось. Простите за тавтологию. И потом на коже в области затылка, которая почти вся сварилась, все-таки осталось несколько характерных царапин, которые невозможно получить, скользнув о гладкую эмалированную ванну. Это еще одно подтверждение насильственной смерти Ивана Абрамовича. Теперь сделаем небольшое отступление и поговорим о мотиве преступления. Мотив есть у каждого из вас. Вы все доставали отца своим нытьем о миллионе, и каждый из вас имел на этот миллион свои планы. Но из вас только один отважился переступить черту. А планируя убийство, глупо было бы не позаботиться о том, чтобы не получить загодя деньги, точнее билет. Тут у нас с вами возникла путаница с клейкой лентой и тайниками. Иван Абрамович не мог предвидеть трагедии, самое ужасное, что он мог себе представить это то, что один из вас сворует у него билет. Поэтому он спрятал билет в тайнике, а о его местонахождении сказал лишь Израилю…
- Я могу поклясться всеми святыми двух заветов, что билета в тайнике не было! – заявил Израиль, нисколько не боясь осуждения со стороны братьев.
- Правильно, – подтвердил Эдик. – Вы, Израиль, знали о тайнике под паркетом, туда, судя по вашим словам, вы и заглянули, скорее из спортивного любопытства, нежели корысти ради.
- Это уже не имеет значения. Билета там не было! – повторил Изя.
- Иван Абрамович решил вас не искушать и после того как открыл вам место тайника, он вынул из него билет и перепрятал его.
- Ай, да папа! –съязвил Моня.
- Да. Вы правы, - обратился Эдик к Моне, - ваш отец допустил ошибку, устроив прятки. Может быть, если бы Изя нашел под паркетом билет, то убийства бы не было.
- Не было бы, – подтвердил Изя. – Мои мотивы были исключительно благородными. Мне, как и всем надоели эти склоки и вражда. Я думал взять билет, обналичить его, а деньги поделить между всеми членами семьи. Он сам виноват.
- И, тем не менее, - произнес Эдик, повысив голос. – Билет был перепрятан. На этот раз Иван Абрамович ночью закрепил его скотчем под подоконником в своей спальне. В это время в комнате была только Сонечка. Иван Абрамович утверждает, что Вы, Сонечка спали. Но лично я придерживаюсь другого мнения. Кому в голову взбредет искать билет под подоконником?
Братья переглянулись и покачали головами. На их лицах была досада. Эдик сразу понял, что билет искали все, и никто из них не удосужился заглянуть под подоконники.
- Просто вы не читали Эдгара По, – пожалел их Эдик и пояснил. – У классика есть рассказ, где вся полиция Парижа несколько раз обыскивала дом сверху донизу в поисках некого письма. Полицейские даже свинчивали ножки столов, думая, что они высверлены… Письмо лежало на каминной полке. В кармашке для писем. Нечто похожее произошло и с вами. Но я не думаю, что Сонечка обладала проницательностью и суперлогикой Дюпена.
- Что вы хотите сказать? – Моня сжал кулаки.
- Вы на что намекаете? – задохнулся Кирилл и глянул на мать.
- Он хочет сказать, что я видела, как ваш отец прячет письмо, – произнесла Сонечка и посмотрела вопросительно на Эдика.
- Да, – подтвердил ее догадку Эдик. – Именно это я и хотел сказать.
- То есть билет у нашей Сонечки?! – выдохнул Изя.
- Нет, – ответил Эдик. – Билета у Сонечки нет. Она сегодня утром получила по нему деньги. Вот, прочтите.
Эдик бросил на стол несколько газет. Братья без труда нашли статьи о том, что некая дама, пожелавшая не называться, в одиннадцать часов зашла в офис лотерейной компании, где в торжественной, но интимной обстановке ей был вручен кейс с миллионом долларов США, за вычетом налогов. Братья уставились на мать. Ни у кого не было слов, чтобы выразить свое изумление, обиду, претензии. Мысли у братьев путались, обрывались и скакали.
- Я тоже, как и ваш отец не сумел уберечься от ошибок, – продолжил Эдик.
Все уставились на него и на некоторое время позабыли о матери. Сонечка сидела спокойно, она была похожа на индейского вождя из романов Фенимора Купера. Трубки только не хватало и перьев. Монументальность в позе, пустой неподвижный взгляд.               
- И что это за ошибка? – спросил Давид.
- Когда я понял, что билет у вашей матери, я позвонил Сонечке и, представившись сотрудником лотерейной конторы, сообщил, что она может получить выигрыш тогда-то и во столько-то.
- И что? – дрогнувшим голосом спросил Кирилл.
- И я попал в больницу, – ответил Эдик. Я поджидал Сонечку у конторы. Она вошла туда и вскоре вышла из офиса, несколько удрученной. Не так ли? – Эдик посмотрел на Сонечку. Она кивнула. – Сонечка сразу поняла, что попалась. И скрываться не имело смысла. Мы мило беседовали, когда вдруг меня толкнули в спину, и я попал под машину, – Эдик постучал ногтем пот гипсу.
- Но она калека?! – крикнул Моня. Он был обескуражен.
- Я тоже так думал… до поры до времени, – ответил Эдик. - Но спешу сообщить всем, что не Сонечка меня толкнула под «Газель». Это был ныне почивший Мося.
- Но Мося здесь причем?! – теперь не удержался Давид от крика. Он нервно достал сигарету и закурил.
- При всем, смею вас заверить. Но сговора не было! Как вы можете сейчас подумать, все было проще. Сонечка совершила еще одну ошибку. Она мне открыла дверь в то утро, сказалось волнение. Она плохо соображала в тот день, когда я прибыл за телом вашего отца. А замки у вас не простые. Это не засов, который при желании и зубами сдвинуть можно. Здесь без пальцев не обойтись. Но ей на помощь и тогда, и после пришел Мося. Он стоял за спиной матери, когда она отварила мне дверь. Страховал ее. А до этого, если вспомните, то он и Сонечка оказались первыми в ванной комнате. Мося застал Сонечку на месте преступления. И смолчал. А как еще мог поступить сын? Я полагаю, что Мося не стал докучать матери вопросами. И она молчала. Так и делали оба вид, что один не делал, а другой не видел. Но Мося следил за Сонечкой, а вот этого я не учел. За что и поплатился здоровьем. Это Мося, спасая Сонечку, толкнул меня с тротуара на проезжую часть. Но я выжил. Мося это узнал и испугался. Он понял, что проиграл, и что не в силах больше выносить тяжести этой смертельной игры. Прошу прощения за пафос, что-то меня занесло. Но Мося был в такой глубокой депрессии, что, кончая с собой, так спешил, что не подумал о предсмертной записке.
- Это понятно, но как мама могла убить отца?! Если у нее не работает рука, а вторая изуродована? Вы же сами говорили только что про засов и зубы?!
- Все верно. Вот, – Эдик извлек из другого кармана ксерокопию.
- Что это? – спросил Давид, беря из рук Эдика документ.
- Это копия выписки из истории болезни вашей матери, – ответил Эдик. И покосился на Сонечку. - «Держится молодцом», – отметил про себя Эдик, а в слух произнес следующее. – Когда все улики стали указывать лишь на Сонечку, я попросил одного своего знакомого профессора об одолжении. У него огромные связи в медицинских кругах нашего города. Очень многие из практикующих врачей - его ученики, а другая часть просто его уважает, как ученого. Короче, профессор свел меня с лечащим врачом Сонечки и тот, нарушив клятву, подтвердил мою догадку, открыв историю болезни. Сонечка действительно перенесла инсульт, и действительно у нее отказала правая рука. Но терапия оказалась эффективна в ее случае, и через полгода рука уже вполне могла выкрасть кастет Мони и убить им своего мужа. Вы не знали о том, что ваша мать перестала быть беспомощной по той причине, что выздоровление произошло как раз накануне злосчастной удачи вашего отца. Сонечка видела ругань и скандалы, и может быть у нее сразу родилась идея о том, как одним махом разрубить Гордеев узел. Я полагаю, что, поразмыслив, она решила, что куда лучше потерять лишь мужа, чем всю семью.
- Вы правы, - молвила Сонечка, - так все и было. Они видели, что у меня стала двигаться рука. Я могла поднимать ее и опускать, но они не знали о том, что заработала кисть, – Сонечка заплакала. – Я тогда, в тот день неслась домой счастливая. Спешила, думала - похвастаю, обрадую. Бутылку шампанского купила, хотела сама ее открыть, а тут пыль до потолка… Где билет, где билет? Я ему говорила, убеждала – отдай, не мучай ни себя ни их! Но он уперся, как осел. «Нет, пусть работают, пусть сами добиваются благополучия!» А деньги хотел в какие-то фонды перечислить, мол, сиротам и больным людям нужнее, чем нашим тунеядцам! Тут у меня внутри что-то оборвалось…
Сонечка замолчала. Молчали и все. Дети были подавлены и осмысливали слова матери. Эдик пристально посмотрел на Сонечку, но когда она, почувствовав на себе его взгляд, подняла голову, Эдик быстро отвернулся. Никто этого не заметил. Эдик допил клюквенный морс и двинул к выходу.
- Нет уж, постойте! – окрикнул его Изя.
Эдик остановился и вопросительно посмотрел на Изю, мол, что вам еще от меня надо.
- Пусть идет, - махнул рукой Давид, - Мавр сделал свое дело.
- Нет, отчего же?! – упорствовал Изя. – Раз он все знает, пусть скажет, где миллион. Через такое пройти, чтобы вновь нач…
Изя смолк на полуслове, так как старший брат стукнул по столу кулаком. Эдик поднял руки, жестом призывая всех к спокойствию.
- Хорошо! Я скажу вам, где деньги! Лишь бы вы не мучили Сонечку! Они в депозитарии. Поезжайте на улицу Восстания. Нотариальная контора.
- Знаем, – кивнул Изя.
- Если поторопитесь, то успеете до закрытия, – Эдик глянул на часы. – У вас есть два часа.
Тут Эдик смолк. Обвел всех нахмуренным взглядом и решительно молвил:
- Знаете, я с вами поеду. Так будет лучше. При мне, я на это надеюсь, вы не поубиваете друг друга и будете держать себя в рамках приличия.
- Отлично! – от души обрадовался Кирилл.
Остальные не возражали, хотя некоторые, например тот же Изя, искоса и с ухмылкой косились на Эдика, мол знаем, зачем поперся, кусочек хочешь урвать…
Как бы там ни было, все быстро собрались и на двух машинах помчались в депозитарий.

***       

Молодой человек и Сонечка вставили свои ключи в замки ячейки и одновременно повернули их. Щелчок, кто-то из братьев не удержался от громкого вздоха изумления и восторга. И тут у всех за спинами раздался оглушительный грохот, а затем звон разбивающегося стекла. За дверью послышался женский крик. Все повернули головы и посмотрели за дверь. Эдик даже подбежал к двери и выглянул в коридор.
- Все нормально, – успокоил всех Эдик. – Компьютер кто-то столкнул со стола на пол.
Все несколько успокоились, и теперь все повернули головы и уставились на Сонечку, которая правой «парализованной» рукой взялась за ручку и распахнула дверцу банковской ячейки. Внутри было пусто.
- А? – только и смог вымолвить Изя и уставился на Эдика. Тот пожал плечами. Эдик был удивлен не меньше его.
- Мама, а где наш миллион? – спросил треснувшим голосом Моня и облизал пересохшие губы.
- Я не знаю, – прошептала Сонечка и заглянула в пустую ячейку. Провела по дну рукой, не доверяя глазам. – Не знаю.
- Т-а-а-ак! – зарычал Давид и схватил молоденького клерка за грудки. – Где наши деньги?! Отвечай!
Давид со страшной силой тряс испуганного клерка. У бедняги так болталась голова, что казалось еще секунда, и она оторвется.
- Я тут не при чем, – лепетал клерк. – Честное слово, не при чем. У меня же один ключ, это обязательное условие… мы не можем сами… не имеем права…
- Я тебе сейчас такие права устрою! – рычал Давид, шипел и скалился. Его слюна вырывалась сквозь щербинки в зубах и летела в лицо клерка. – Я тебе яйца отгрызу.
- Я не знаю. Давайте позовем управляющего… - предложил клерк и зажмурился.
Прежде чем все пришли в себя, Давид размахнулся и ударил клерка кулаком в зубы. Тот отлетел и ударился спиной о шкафы с ячейками. И сжался в комочек, закрыл голову руками. Изя и Кирилл схватили обезумевшего Давида и стали оттаскивать его от клерка.
- Накрылся миллион и поделом вам всем! – весело сказал Эдик и рассмеялся.
Давид грозно на него глянул и прежде чем осознать, что говорит, выкрикнул:
- Не накрылся! Как это накрылся! Я сам… - и прикусил язык.
- Что ты сам? – спросил Кирилл и схватил Давида за горло.
Давид легко справился с Кириллом. Кирилл составил компанию клерку. Давид махнул рукой и пошел к выходу. Но путь ему преградил усмехающийся Эдик.      
- Вы, Давид не ответили на вопрос. Что вы сами?
- Ничего, пошел на хер, умник! – огрызнулся Давид. – Уйди с дороги!
- Не уйду. Лучше сами все расскажите, пожалейте мать и спасите ее честь. Не будьте дерьмом, Давид Иванович, – Эдик открыто и смело смотрел в глаза Давида.
- И так все ясно, – несколько поостыв, произнес Давид.
- Мне-то да, а им нет. – Эдик кивнул за спину Давида на его братьев и мать.
- Но это не он снимал ячейку! – вдруг заступился за своего мучителя клерк.
- Заткнись! – рявкнул Давид. – Козлы безмозглые. Я в гриме был.
- Мама, что он несет?! – захныкал Кирилл.
- Это он убил вашего отца, – заявил Эдик.
- Но ты же… вы же… - Кирилл захлопал глазами.
- Ты же, вы же, - передразнил его Давид. – Я же! Я! Я видел, как отец прячет билет. Он, дурак старый, еще и глухой был! Скотчем там скрипел, что я думал весь дом проснется. Я курил на кухне, а тут он завозился. Я все видел. Мать тоже видела, да только не осмелилась…, а я решился. Утром взял билет, а отца грохнул твоим кастетом, а тут мать вошла в ванну! Молча забрала у меня кастет, а самого выперла вон, а тут Мося вошел и увидел у мамы кастет в руках. Мося подумал, что это мама отца на тот свет спровадила. А мама позже взяла с меня слово, что миллион я поделю между всеми. Теперь вам всем все ясно, мудазвоны ля-минорные.
- Понятно, только не понятно где миллион? – Моня достал из кармана кастет и двинулся на Давида. – Хорош циркачить. Где миллион?
- Дурак! – процедил сквозь зубы Давид и ухмыльнулся. – Если б я его перепрятал, то…
- Не выдал бы себя, – помог ему Эдик.
Давид тут посмотрел на Эдика, словно только что увидел его. Глаза Давида сощурились. Вдруг он выхватил у Мони кастет и замахнулся им на Эдика, и тут в комнату ураганом влетел Чарльз. Он легко и элегантно сбил с ног Давида и скрутил его приемом самбо. Давид застонал от боли и задрыгал ногами. Вслед за Чарльзом в комнате появились менты, во главе со следователем прокуратуры. Менты повязали Давида и, толкая его в спину, увели. Следователь пожал руку Эдику, раздал всем повестки и приказным тоном сообщил, что ждет всех завтра утром у себя в кабинете в девять ноль-ноль. И тут же ушел вслед за ментами. Некоторое время все смотрели себе под ноги, а затем Сонечка нарушила молчание, обратившись к Эдику с вполне законным вопросом:
- Как вы узнали, что это Давид?
- А я и не знал, что это он. Я до последней секунды не знал кто из ваших сыновей настоящий убийца.
- То есть, как так?! – спросил Моня и вынул из пачки сигарету.
- У нас не курят! – тут же предупредил его клерк и стушевался под презрительным взглядом Мони. Моня закурил и предложил сигарету Эдику. Тот не отказался.
- Удар был нанесен с такой силой, что простите меня, Сонечка, но даже если б вы держали кастет двумя руками, у вас бы ничего не вышло. И потом, все те же пресловутые царапины. Они шли по затылку сверху вниз, а не снизу вверх. То есть, я хочу сказать, что убийца был выше среднего роста, а вы, Сонечка, ниже среднего роста. Вот и все. Мне ничего не оставалось, как идти ва-банк и откровенно блефовать, устраивая это шоу в надежде, что убийца тем или иным образом выдаст себя, увидев, что все его старания пошли прахом.
- Но миллион же был здесь! Я сама видела, как Давид его вот сюда сегодня утром положил! – Сонечка подошла к ячейке и похлопала рукой по дверце.
- Все верно, – согласился Эдик. – Но поверьте, он и был там до того момента, когда мы все услышали грохот за дверью. Это Чарльз, - Эдик указал на Чарльза всем присутствующим. Тот смущенно кивнул. – Уронил компьютер, чтобы отвлечь ваше внимание от ячейки с деньгами.
- Но как вам удалось за секунду или две вынуть и куда-то перепрятать такую кучу бабла? – спросил Моня и стряхнул пепел в ячейку, где еще совсем недавно лежал миллион долларов.
- Я может, и обладаю некоторыми талантами, но поверьте на такое не способен, – признался Эдик. Это сделал ваш отец.
- Кто?!! – в один голос крикнули дети и их мать.
- Он! – Чарльз указал пальцем в угол комнаты.
Все повернули головы и увидели своего покойного отца и мужа. Этиман претерпел очередную метаморфозу. Теперь это был не черт, не призрак и не злой демон. Это был простой питерский еврей в сером костюмчике, стоптанных башмаках с унижено-извиняющимся взглядом. Этиман скромно махнул рукой своим близким:
- Привет масоны!
- Папа!
- Папа!
- Ванюша!
Этиман взмыл в воздух, пролетел комнату и опустился перед родными. Клерк дико закричал, вскочил на ноги, но головой ударился о шкаф и потерял сознание. Остальные хоть и были также напуганы, но держались.
- Эх, что же вы наделали! – укоризненно и грустно молвил Этиман. - Сколько я вам раз говорил, что деньги тогда впрок, когда своим трудом заработаны. Да и сам я оплошал. Единственный раз купил билет, и вот к чему это привело… Простите меня и я вас прощаю, а теперь давайте сделаем то, что должны сделать.
Этиман кивнул на ячейку, и все увидели там гору тугих пачек.
- Вот из-за таких долларов эксплуатируют негров и прочий пролетариат. – Некстати вспомнил слова Алеши Глазкова из «Начальника Чукотки» Моня.
- Что мы должны сделать? – спросила Сонечка и протянула руку к Этиману. Тот отрицательно замотал головой.
- Я - воздух, дорогая, просто воздух. Моня поджигай! – Этиман засмеялся и дал отмашку.
Моня посмотрел на отца как на дебила, который сел погадить в Летнем саду.
- Моня! – повысил голос Этиман и погрозил пальцем.
Моня отрицательно замотал головой:
- Папа, я не смогу, это все равно, что жечь книги Гете или лить кислоту на картины Мане. Прости, отец, я пас.
- Давай я! – вызвался Кирилл. Он чиркнул зажигалкой, и куча денег моментально вспыхнула, как будто только этого и ждала.
- Я полил их бензином, – ответил на немой вопрос Эдика Этиман.
Все стояли и смотрели, как горит, и догорает МИЛЛИОН ДОЛЛАРОВ США, за вычетом всех налогов. Моня думал о том, что на эти деньги он мог купить землю где-нибудь в горах Колумбии или Перу и выращивать коку или мак. Кирилл думал, что построил бы на эти деньги под Питером особняк и организовал бы в нем детский частный дом или реабилитационный центр для раковых больных, которым удалось чудом выкрутиться и избежать мучительной смерти. Сонечка думала о том, что раздала бы деньги детям, а там пусть от нее отстанут. Эдик думал, что Этиман прав, совершая публичный акт сожжения денег, что это хороший и наглядный урок его алчным отпрыскам, и по-настоящему проникся уважением к Этиману. Сам Этиман сомневался, правильно ли он поступил, но, увидев выражение лица Эдика, успокоился. Чарльз, глядя на пламя, думал о том, что давно не ел печеной картошки и решил на выходных вытащить Эдика на пикник и вспомнить юность. Клерк не думал ни о чем – он все еще был в обмороке и, наверное, это к лучшему. Иначе его хватил бы удар – по той причине, что банковские работники очень уважают порядок и деньги. А когда деньги жгут в банковских ячейках - это больше чем непорядок, это - беспредел.
И тут взвилась прощальная, тонкая струйка дыма. И осталась лишь гора пепла от мечтаний, надежд, корысти, зависти и злости. Этиман запер ячейку на замок. Ключи положил клерку в карман, помахал рукой всем на прощанье и исчез. Все молча вышли на улицу. И не сговариваясь, посмотрели на небо. Там огромную тучу вспорол багровый луч вечернего солнца. Было красиво и величественно. Сонечка подошла к Эдику и чмокнула его в щеку. Кирилл полез обниматься, а Моня вяло пожал руку, скосил глаза на Чарльза и пошел к своему БМВ. Семья Этиманов расселась по машинам. Эдик проводил машины чуть грустным взглядом, а затем хлопнул по плечу огромного Чарльза и они, не спеша, с чувством удовлетворения и выполненного долга пошли по Невскому проспекту. Народу было много. Вечером всегда на Невском полно народу. Но Эдика толпа не тревожила. Чарльз шел на полшага впереди. Праздный народ испуганно и с изумлением смотрел на Чарльза и благоразумно уступал ему дорогу, а значит и Эдику.
- Ну, что Чарльз? Чем займемся? – спросил Эдик.
- Может в «Колизей» нырнем? – предложил Чарльз.
- А может в «Попугай»? Выпьем рому, покурим кальян, в нардишки срежемся. Боба Марли послушаем. – В свою очередь предложил Эдик.
- Отлично. Только я не пью рома и не курю кальян. Я вообще не  пью и не курю.
- Ох, - вздохнул Эдик, - тогда в «Колизей». Поскрипим попкорном, потравим желудки ядовитой колой и будем восторженно смотреть, как Голливуд гадит нам в мозги очередной тупой комедией.
- Тогда - в «Попугай», – равнодушным голосом согласился Чарльз. – Угробим почки ромом, легкие отравим никотином…
- Молчи! – Эдик ткнул рукой Чарльза в бок.
- Да я ничего против Боба Марли не имею. Я вообще не знаю кто это. Местный ди-джей?
- Что?! Ди-джей?! Да сам ты ди-джей! Боб Марли это величайший музыкант. Это раста, это реггей! Это свобода и любовь! Это независимость души и тела! Это… это… сама жизнь!
- А мне нравится Наташа Королева! – выдал Чарльз и упрямо сдвинул брови.
- Кто? – Эдик схватился за сердце.
- Наташа Королева, – повторил Чарльз. – И знаешь, что, о ней я то же самое могу сказать. Она - любовь, свобода и что там?
- Сама жизнь, – подсказал Эдик.
- Во-во, сама жизнь.
Друзья остановились посреди тротуара и уставились друг на друга, не желая уступать. Толпа обтекала их с двух сторон. Тут какой-то умник решил проскочить между друзьями, но Чарльз схватил его за шиворот, легко приподнял и вынес из интимного пространства.
Компромисс был найден. Друзья зашли в «Идеальную чашку», заказали себе два чайника зеленого чая и два яблочных штруделя. Здесь Эдик предложил Чарльзу переехать к себе, а не скитаться по зассаным углам. Чарльз принял предложение. И в свою очередь предложил Эдику взять Веру и рвануть на пикник. Эдик с радостью откликнулся. Они еще долго сидели и пили чай. Спорили о музыкальных пристрастиях, жизненных ценностях и гадали, где теперь Этиман.
Эдику показалось, что за ним кто-то наблюдает. Он огляделся. Так и есть, в дальнем углу кафешки, у дамского туалета, стояла девочка лет десяти-двенадцати. Она,  неотрывно и не таясь, смотрела на Эдика. На ней было необычное длинное, доходящее до лодыжек балахонистое платье, какой-то пижамной расцветки. Девочку никто не замечал, не обращал на нее никакого внимания. Эдик отвернулся и тут же вновь посмотрел на девочку, надеясь, что видение исчезнет. Тень улыбки скользнула по ее лицу и тут же исчезла. Она вновь стала не по годам серьезной и угрюмой. Эдик оцепенел и подумал, что вот опять что-то начинается. Но тут к девочке подошел охранник. Эдик расслабился и отвернулся к Чарльзу. Эдик не видел, как охранник прошел сквозь девочку, и двинул по залу совершая свой ежечасный обход. Девочка еще раз пристально посмотрела на Эдика. Надула губки. Подошла к компании девиц и смахнула со стола чашку с остывшим кофе. Чашка перевернулась, и содержимое пролилось одной самой разнузданной и говорливой из компании на светлые джинсы. Девица вскрикнула, всплеснула руками и вскочила, а девочка в дурацком наряде тут же растворилась в клубах табачного дыма и исчезла, будто и не было ее вовсе…   

ЭПИЛОГ:

Дома, на кухне, тем же вечером Эдик нашел конверт, в котором была прощальная записка Этимана и несколько сотен долларов с российской мелочью. Эдик был несколько удивлен необычной находке, а тем более дикому сочетанию хрустящих баксов со звенящей российской мелочью. Эдик развернул записку и прочел ее, но мало что понял, как писали в старинных романах «строчки не шли ему на ум». Эдик сел на табурет, закурил и стал теперь читать медленно и вдумчиво и только со второго раза понял, о чем речь:
    «Дорогой Эдик, спасибо Вам и Вашему другу за неоценимую помощь! К сожалению, я не располагаю достаточным для обстоятельной беседы временем и потому вынужден ограничиться несколькими сумбурными фразами. Я думал отдать вам все деньги, но после - испугался, что и для Вас они могут оказаться клятыми, как для меня и моей семьи. Но так просто я тоже не имел права покинуть этот мир, не вознаградив Вас за Ваши поистине неоценимые труды. И все- таки,  я подсчитал все понесенные вами убытки и издержки за то время, что Вы посвятили мне. Итак: Вы несколько дней вынужденно не ходили на работу, а Ваш ежедневный доход составляет семьдесят пять рублей сорок три копейки, далее я прибавил к этому Ваше пребывание в больнице, расходы на лекарства, причиненный ущерб здоровью и моральные потрясения… а еще бензин, то есть транспортные расходы и, конечно же, детективный гонорар. Итого: шестьсот восемьдесят долларов и пятнадцать центов. (Центы за неимением таковых представлены в рублях) А также я сто пятьдесят долларов премирую Вашему другу Чарльзу. (Если б, он уберег Вас от автомобильной катастрофы – вознаграждение было б значительно существеннее. Пусть это станет для него уроком.)  Я также знаю, что для Вас один вопрос остался безответным. Но Ваша природная скромность и удивительная по нынешним временам тактичность не позволили Вам задать его мне. Поэтому я беру смелость на себя ответить Вам на него, так и не дождавшись оного. Да, я чистокровный еврей и всегда гордился тем, что принадлежу народу, равному по своей славе, культуре и богатству истории русскому народу, но беда в том, что мой народ недолюбливают во всем мире, особенно антисемитизм развит в Восточной Европе и в частности, в России, поэтому мой отец, желая мне лучшей доли правдами и неправдами поменял мне имя, когда я пребывал еще в младенческом возрасте. Так я стал Иваном. У отца планы на мой счет именем не ограничивались, и он хотел сменить и фамилию, да не успел – его постигла общая судьба всех порядочных людей того времени, равнодушная к вероисповеданию, национальности, полу или цвету глаз. Отца арестовали по чьей-то анонимке, как врага народа и он сгинул вместе с миллионами на необъятных просторах ГУЛАГа. А я так и остался Иваном Абрамовичем Этиманом. Что касается моего младшего сына Кирилла, то он - приемный ребенок. В полтора годика он лишился своих родителей. Они были моими сослуживцами и погибли в автокатастрофе. Я очень ценил их привязанность ко мне и дружбу, - и все что я мог сделать во имя нашей дружбы - это спасти их сына от немилостивой участи воспитанника детдома. А теперь мне пора. Я не знаю, что ждет мою душу в иных мирах, но я со смирением и покорностью приму уготованную мне Всевышним участь. Искренне Ваш, Иван Абрамович Этиман. Да хранит Бог Вас и Россию! И простите за то, что хотел Вас убить».

Эдик отложил записку, закурил новую сигарету, подошел к окну и долго смотрел на звезды, и о чем-то думал то, тихо улыбаясь, то зябко ежась. Вскоре прибыл Чарльз. Все его вещи с легкостью уместились в обычной спортивной сумке. Эдик прочел три раза письмо Этимана Чарльзу вслух, умалчивая последнюю фразу, отдал причитающуюся часть гонорара, от себя лично добавил еще двести долларов. Друзья поужинали, помянули кто молоком, а кто водкой - Этимана и легли спать.

  Прошло некоторое время. Где-то в середине июля невыносимая духота загнала в поисках тени и отдохновения Эдика и Веру в зоопарк. Парочка запаслась мороженым и напитками и направилась прямиком к пруду, где была благодатная тень. Они расположились на траве под старой и раскидистой ивой. Вера, не умолкая, несла всякую хрень, которую обычно девушки НАЗЫВАЮТ «последними новостями, которые должны все знать». Эдик делал вид, что слушает, хотя на самом деле наблюдал за молодой цаплей с подрезанными крыльями. Что-то необъяснимое в этой серой и блеклой птице завораживало и притягивало его взор. Эдик опять и опять возвращался взглядом к птице и следил за ней.
- Она подает тебе знаки!!! – воскликнула Вера и стала дергать Эдика за рукав рубашки, указывая пальцем на цаплю.
- Что? – спросили  Эдик.
- Да посмотри, она подмигивает тебе и кивает! – Заливалась восторженно Вера.
И тут Эдик действительно увидел, что не он, а птица за ним наблюдает и действительно подает ему знаки! Теперь он понял, что показалось ему загадочным в этой цапле.
- Проклятая жара, я как мешком стукнутый. – Признался Эдик, – смотрю на нее и не могу понять, что такое в ней необычного!
Эдик подошел к сетке, перевесился через нее и протянул руку цапле. Птица издала радостный и нетерпеливый крик и подошла к Эдику. Она вытянула шею и стала осторожно клевать Эдика в ладонь. Вера была в восторге. И тут Эдик заглянул в маленькие и круглые, как у крысы глазки птицы и обмер. Он узнал этот взгляд.
- Иван Абрамович? – прошептал Эдик.
Птица подмигнула глазом, чуть сильнее клюнула Эдика в руку, мол, а теперь иди отсюда и забудь сюда дорогу, и ушла в глубь какого-то необычайно разросшегося кустарника.
По спине Эдика бежал холодный пот. Перед глазами плыли черные круги. Он понял сущность бытия и Истина, открывшаяся Эдику, смутила его разум и дух.
- Что с тобой? – забеспокоилась Вера. Эдик не ответил. Он был ошеломлен и потрясен. – Ложись-ка сюда. Вот так. У тебя тепловой удар, догулялись.
Вера уложила послушного Эдика на спину, расстегнула ему рубашку, смочила платок в пепси-коле и приложила компресс к вискам. Затем налила в ладошку той же пепси и стала растирать грудь Эдика. Тот стал понемногу отходить от потрясения.
- Колесо… - прошептал Эдик.
- Какое колесо? – не поняла Вера.
- Сансары. Колесо сансары. Метемпсихоз, – бормотал Эдик. Мы все вечные. Perpetum mobile. Смерти нет, есть только грех и цепь перерождений!
- Что? – Вера испуганно и обеспокоено посмотрела на Эдика.
- А? Я люблю тебя, – прошептал Эдик и потянулся к губам Веры. Она не возражала.
ГДЕ-ТО В ЗАРОСЛЯХ, РАДОСТНО И В ТО ЖЕ ВРЕМЯ ГРУСТНО КРИКНУЛА ЦАПЛЯ И ЗАХЛОПАЛА ИЗУРОДОВАННЫМИ КРЫЛЬЯМИ…            
    

КОНЕЦ!

P.S.  Эдик парился вот уже третий час, сдавая, очередной экзамен, необходимый для восстановления в институт. Один на один с преподавателем. Многое подзабылось за два года. И это Эдик понял только сейчас, когда вытянул билет и осознал с горечью, что был чересчур самонадеян и легкомыслен, поддавшись на уговоры Филиппа Ивановича, Веры и Чарльза и пустившись в эту авантюру. Но отступать было поздно. Но и бороться смысла не было. Эдик уже несколько раз порывался встать, сдаться и попросить перенести экзамен или вовсе отменить. Но минул час, второй и третий, а Эдик сидел и чего-то ждал. И тут к нему подсела девочка лет десяти-двенадцати в совершено нелепом наряде – длинном цветастом платье-пижаме. Эдик сразу ее узнал. Это та самая чертовка из «Идеальной чашки»!      
- Что, Эдик, хреновы твои дела? – спросила девочка и сочувственно усмехнулась.
Эдика поразил необычный для ее возраста низкий тембр голоса, и, конечно же, сама девочка и ее появление в аудитории.
- Кто ты? Откуда? И что ты тут делаешь? – спросил шепотом Эдик и покосился на преподавателя на кафедре. Тот читал книгу и совсем позабыл об Эдике и экзамене.
- Я к тебе по делу? – ответила девочка и подсела ближе к Эдику.
- По какому делу? – спросил Эдик. – Ты призрак?
- Нет. Я живая. Ну, не совсем живая. Я в коме.
- На тебя покушались? – догадался Эдик.
- Не то слово! – фыркнула девочка. - Меня так измочалили, что вот уже как три месяца я ни то ни сё! Короче ты поможешь мне, а я помогу тебе. Вот держи.
Девочка положила перед Эдиком лист с машинописным текстом.
- Это ответы на твой билет. Я у него стянула, пока он там Переса-Реверте мусолит. Ну, так как? Возьмешься за мое дело?
Эдик посмотрел на девочку, затем на лист с ответами.
- Согласен. В чем там у тебя беда?
- Сначала перекатай ответы, – сказала девочка. – Я подожду…