Вместо предисловия
Глобализм-унификация,
цель которой построить мир по принципу единого торгового предприятия,
ВЕДЁТ ЕВРОПУ К тотальной ВОЙНЕ.
Глобализм это движение от сложного к простому, от цветущего многообразия наций к смешению народов, все должны стать эмигрантами.
То, что творилось в Европе в начале первого тысячелетия новой эры, снова, согласно
2х-тысячелетнему историческому циклу, повторяется: идёт очередная мировая перестройка, её суть - смена укорененного населения Европы, что повлечёт за собой создание новой модификации западной цивилизации - она станет ещё более прагматичной, жёсткой, нацеленной на подавление всякого разнообразия.
Процесс массовой и неконтролируемой миграции в Европу, то, что мы с ужасом наблюдаем сейчас, в 2015 году, - опасность номер один и для Европы и для всего мира. Можно с уверенностью говорить, что миграционные процессы, вызванные попыткой насаждения демократий на ближнем Востоке и в Африке, названные «Арабской Весной», не имеют прецедентов в новейшей истории ни по размаху, ни по тем эффектам, которые они окажут в самое ближайшее время. Наплыв беженцев в Европу направляет и оплачивает США. Только за первую половину 2015-го года в Германии было подано 195 тысяч заявлений о предоставлении убежища. Число заявлений увеличивается ежемесячно примерно на 35 тысяч с возрастающей тенденцией. При этом речь идёт только о тех беженцах, которые, попав в Германию, обратились в правоохранительные органы и встали на миграционный учёт. По данным Министерства миграции ФРГ, на конец мая в Германии находилось 225 544 беженцев, заявления которых о предоставлении убежища находились на рассмотрении, и 536 997 беженцев, заявление которых хоть и было отклонено, но процедура депортации в отношении них не была выполнена по разным причинам. Общее количество мигрантов, находящихся в Германии по причинам связанным с поиском убежища, составляло 1 114 349 человек. В Германии удовлетворяется примерно 36% заявлений. Наблюдая прорыв македонской границы, можно с уверенностью говорить, что это вовсе не конец, а самый что ни на есть разгар процесса: к концу 2015 года число вновь прибывших беженцев и уже находящихся в Германии составит не менее двух миллионов человек. Предыдущая мощная волна миграции в Германию также была связана с попыткой построения демократии посредством расчленения независимой Югославии, происходило это всё при активной поддержке наших западных партнёров. Тогда США и ряд стран НАТО начали оказывать прямую военную помощь боснийским сепаратистам, нарушая при этом все мыслимые и не мыслимые международные конвенции и договорённости а позже и вовсе стали наносить авиаудары по мирным сербским городам. Один из этих эпизодов получил позже название «Боснийский прецедент», в результате которого более двух миллионов человек были вынуждены искать спасения в западной Европе, спасаясь от насаждаемой демократии, а по сути - от бездушной унификации властных и административных структур. Если же сравнивать сегодняшнюю ситуацию с кризисным 1992 годом, то она ухудшилась многократно.
Начиная с 2000 года, ЕС направил около 13 миллиардов евро на защиту от потоков нелегальных мигрантов, эти деньги были потрачены на депортации, укрепление границ и их охрану. В результате применения этих мер 29 тысяч человек погибли, пытаясь попасть в заветную Европу, основная часть из них просто утонула в Средиземном море. Арабская весна смела режим Каддафи, а вместе с ним и главное препятствие на пути из Африки в Европу. Другим, не менее интересным способом защиты Европы от бесконтрольного потока беженцев, был так называемый Дублинский договор, в соответствии с которым страны, в которые впервые прибывали беженцы, должны были обеспечивать их размещение. Таким образом, страны юга Европы в одиночку должны были решать свалившиеся на них проблемы. На сегодняшний день действие Дублинского договора де-факто отменено, так как у стран юга ЕС нет ни заинтересованности, ни возможностей регистрировать беженцев и нести связанные с этим издержки, гораздо проще сделать вид, что они неконтролируемо прорвали границу, и надеяться, что беженцы направятся в поисках лучшей жизни на север. Такое положение уже в самое ближайшее время приведёт к восстановлению действующих границ в ЕС и фактической отмене Шенгенских соглашений.
Весьма трудно себе представить, какую экономическую пользу приносят беженцы, не владеющие языком и лишённые права на работу на законодательном уровне, а вот издержки на их содержание можно не только представить, но и довольно точно посчитать. Средняя стоимость содержания одного беженца в течение года обходится бюджету Германии в среднем в 12-13 тысяч евро, а содержание несовершеннолетних беженцев, порядка 40-60 тысяч евро в год. 10 миллиардов – лишь краткосрочные издержки, которые придётся оплатить в самом ближайшем будущем только Германии. Не удивительного, что в Германии растёт недовольство политикой в отношении беженцев, которая порой выплёскивается за рамки дозволенного. Атаки на беженцев происходят каждый день, с начала года их зафиксировано уже более 200, почти еженедельно в строящихся пунктах приёма возникают пожары, причина которых – поджог. Две трети всех беженцев, мужчины в возрасте от 18 до 34 лет, это молодые люди призывного возраста, прибывающие из регионов охваченных гражданской войной: Сирия, Афганистан, Ирак. Остальные из стран победившей западной демократии: Косово, Албания, Сербия и Украина. Причём, из свободного Косово бегут не меньше, чем из Сирии.
В 90-е годы мигрантов, прибывших из бывшего СССР, стремились разделять по этническому принципу: для них существовали отдельные пункты первичного приёма и отдельные общежития. Однако этот простой и понятный принцип был полностью проигнорирован при приеме беженцев с Ближнего Востока или Африки. Трудно себе представить, что чиновники не догадывались о результатах компактного заселения в общежития представителей разных конфессий, а зачастую и вовсе людей, совсем недавно буквально находившихся по разные стороны линии фронта. Учитывая, что при таком количестве беженцев и полном отсутствии документов, среди них оказываются исламские радикалы, которые вполне возможно, ещё недавно отрезали головы своим оппонентам и готовы делать это и дальше - массовые побоища и поножовщина на почве разночтений в Коране происходят еженедельно. И это только начало.
Ведь рано или поздно миллионы этих людей, не найдя себе достойного применения в Европе, выплеснут накопившуюся в них злую энергию и это будет вовсе не проявлением безграничной благодарности.
Ну и вот, остаётся единственный выход – взглянуть на ситуацию иначе. Сложно представить, что данное странное попустительство является признаком слабости или глупости. Проверить это легко – попробуйте попасть из России в ЕС без паспорта. Как минимум, вас задержат на границе и в тот же день отправят обратно. В худшем – пристрелят прямо на границе. Но те правила, которые работают в отношении россиян или даже украинцев, которых никто так и не спешит пускать в ЕС, почему-то не действуют в отношении беженцев с ближнего Востока или Африки, которые путешествуют по Европе так, как будто у них открыта бессрочная шенгенская виза. Также трудно поверить в то, что политическое руководство Германии сколько-нибудь заинтересовано судьбой беженцев из Сирии или Афганистана. Пример косовар, которые бежали во время гражданской войны из Югославии и почти 20 лет прожили в Германии в статусе беженцев, говорит об обратном. После того, как политические цели были достигнуты, их начали выдворять назад в Косово навстречу нищете и безработице. Получается, что единственная цель столь разрушительной политики носит исключительно политический характер: немецкое руководство активно добивается поддержки населением военных авантюр НАТО. То есть сейчас мы имеем дело с одной из крупнейших и дорогостоящих манипуляций общественным сознанием, задача которой – переломить отношение европейских граждан к войне; и война за "новейшую Европу" будет, не знаем пока точно одного – где всё это стартует.
Несчастная Европа уже переживала подобную трагедию как раз 2 тысячи лет назад, в начале трёх первых веков новой эры из тех же регионов примерно началось нашествие на Европу, тогда ещё не совсем старушку (в нынешнем понимании), пришли свежие силы, полные энергии и не находящие себе приюта дома (там всё в эту пору прекрасную как раз и порушилось по сходным причинам). Кельты были загнаны в угол, всё коренноё население той Европы перестало доминировать, ассимилировало или было попросту уничтожено. Это длилось полтысячелетия - до 8 века примерно. Одновременно и на нашей территории в том же 8 веке стал складываться новый порядок, от общины к частной собственности путём знакомой нам при(х)ватизации, который завершился к моменту полного раскола христианской церкви - в 1051 году. Нет, конечно, частная собственность была и до этого, но теперь частной собственностью становилось то, что ранее было собственностью общины. На Руси (условно) этот процесс шёл в два этапа - Рюриковичи и Романовы, последние и покусились, хотя и не конца, на общинную собственность. Однако, община в значительной мере у нас сохранялась вплоть до отмены крепостного права - до 1964 года.
Если каша в еврокотле всё же заварится крутая, то от современного белого населения мало что останется, придут молодые горячие афро-азиаты, которые от роду не слыхали ни про европейские ценности, ни про традиционные российские, потому что этот процесс перекинется на Россию незамедлительно - и наши воинственные вожди тут же окажутся впереди планеты всей, как только появится возможность поиграть в стрелялки по-взрослому. Проиграют все. И не надо думать, что Китй нам поможет. Он будет сидеть на горе, как те классические обезьяны и смотреть, кк в долине тигры дерутся. Не зря же США вкатили в эту страну столько триллионов долларов, не говоря уже о том. что перевели туда практически всю свою промышленность в конце 70 - начале 80 гг. 20 вв.
Пока есть ещё немного мирного времени, призываю в 777 раз, без всякой надежды на успех, немедленно извлечь уроки из истории. Ведь всё это уже было, была античная и эллинская Греция, когда столетиями шли войны, гибридно совмещенные с мирной жизнью, это как раз то, что сейчас творится на Украине. Мы, так уж сложилось, родились не просто в эпоху перемен, а в период смены осевого времени - сейчас:
1. начало 21 века
2. начало третьего тысячелетия,
3. начало нового двух-тысячелетнего цикла,
4. начало тысячелетнего цикла.
У каждого из этих циклов есть свои задачи, а значит действует парадигма, преодолеть которую простой сменой Пупкина на Бубкина не получится.
5. и самое важное - сейчас мы, человечество, всей своей массой вошли в пике - приближаемся к точке бифуркации (особая точка выбора), завершающей фазе спиралевидного 35-тысячелетнего (как минимум) развития, т.к. спираль эта воронкообразная (закрученная). И тут уже как бы не прошляпить - пан или пропал, на кону жизнь всей планеты, или всё погибнет (а такое по геологическим данным случалось, и не один раз), или найдём выход. И от этого будет зависеть дальнейшая судьба человечества на несколько десятков тысячелетий - сломать парадигму, заданную в начале траектории, маловероятно, повторяю - для этого надо быть богом. Вот какая ответственность сейчас лежит на всех светлых умах планеты. Думайте коллеги, да пошвидче, и без того ластами шевелить придётся на второй космической скорости))) Конец старого света всё-таки наступил, и только от нас зависит, каким будет начало нового. Да и будет ли оно вообще? Или так и сгинем в потёмках?
А теперь к нашим баранам.
***
Отцы-основатели истории по-взрослому
Фернан Бродель (24 августа 1902 - 27 ноября 1985)
вышел из историографической французской школы Анналов, основанного вокруг одноименного журнала, основанного Блоком и Февром, после смерти которых Бродель стал общепризнанным лидером этого направления. Что интересовало отцов-основателей, в первую очередь? Предназначение исторического познания, которое заключается в том, чтобы всесторонне изучать глубину исторического движения, - т.е. всех сторон жизни общества в их единстве, отойдя от простой событийности и отказавшись от строгого разграничения областей применения тех или иных наук, в то время как социология всё больше раздробляется и, более того, эта раздробленность становится модой и правилом, вопреки запросу современности собрать воедино все науки о человеке.
Бродель не был полемистом и следовал своим единственным путём, ведя бесконечный диалог с самим собой, его важнейшим наблюдением было признание факта неоднородности "больших длительностей", исторических периодов большой протяженности. Эта квазинеподвижность истории в отношении с окружающей средой, на деле же медленная текучесть, часто с возвратами и постоянным возобновлением циклов, часто вневременная, имеющая дело с безжиненным, история медленных ритмов, породила над собой иную разновидность истории - социальную, которая относится с различным группировкам. Как эти глубинные волны вызывают всю совокупность жизни той или иной части земли?
Отдельный вопрос - современная история, которую описывают сами же современники, такую жгучую, опасную, эмоционально насыщенная, наиболее гуманистическая. В 16 веке, когда после Возрождения основного наступило ещё и Возрождение бедных, также жаждущих рассказать о себе, очень исказило реальность, заполнив пустоты своей пристрастной правдой, именно потому, что живая история (современная) пишется чаще всего слепцами, не осознающими смыла глубинных процессов, она влачится, как пьяная барка среди бушующих волн, в потёмках и без компаса. Однако описывая этот опасный животрепещущий мир современности, мы можем всё-таки многое - к примеру, отвести от себя его колдовство, предварительно разобравшись в смысле глубинных течений, как правило, молчаливых, обнаруживаемых лишь на больших участках истории, или через крупные события, коицию торые являются, по сути, лишь отдельными случаями, и объсняются только ими; и только так можно провести декомпозицию истории на отдельные планы, а человека разложить на отдельные персонажи. В 1942 году Эдмон Фераль написал, что великую историю убил страх перед... великой историей, и то верно. И вот пришло время её возродить, и сделать это надо смело и бесстрашно.
Если концепты истории разрушаются, то это происходит под грузом нашего живого опыта, так мы снова и снова возвращаемся к основам - к ключевым проблемам истории. Все великие катастрофы это ещё и время переосмысления универсумов, И сегодня мы можем уже с уверенностью утверждать, что всё, что творится вокруг, это всего лишь поднятие занавеса, всё меняется и почти все символы утратили своё прежнее значение. И полагаться на инстинкт здесь нельзя, ибо инстинкт - штука опасная, к тому же слепая - инстинкт человека, упавшего в воду - сделать всё, чтобы утонуть; ибо все его импульсивные, спонтанные движения делают только одно - приближают его кончину. Научиться плавать это и значит приобрести навык противостоять инстинкту, отказаться от спонтанных движений, и чтобы историк не утонул в море фактов, ему точно также надо отказаться от инстинкта и научится методу работы с этими фактами.
В истории нет никаких судьбоносных случайностей, хотя роль личности в истории также никто не отрицает, будучи в здравом уме. Но! Персонифицировать историю наивно - никто не в силах свернуть исторический поток в иную сторону, если он не бог, т.е. не имеет ясного понимания всей совокупности движения исторических потоков, - что можно попытаться понять, но для этого надо трудиться без устали десятки лет. У кого на такой подвиг хватит сил и терпения - положить большую часть жизни на то, чтобы всего лишь вникнуть в суть проблемы? Ну и вот...
И всё же на нас воздействуют тысячи мелочей, от них никуда не деться, они придают колорит, и все глобальные потрясения всегда просты и тривиальны в интеллектуальном плане. Ещё недавно считали, что история может быть либо профетичной (предсказательной), либо её не будет вообще. Предсказание в науке (и в истории, которая пока ещё не наука, а, возможно, никогда ею и не станет) всё же возможно, но для этого надо допустить то, чему многие любители писать историю, начиная с себя и отрицая "проклятое прошлое",
сопротивляются - а именно: непрерывность истории. А ведь и науки частично только объективны, а частью - всё же субъективны, ибо проблема не между исследователем и объектом исследования, а в гуще самой жизни, которая, однако, представляется, как и сама история, одним большим спектаклем с множеством импровизаций, так что бессмысленно надеяться объяснить историю одним или несколькими доминирующими факторами: расовым конфликтом, экономическими ритмами или волнами, как факторами прогресса или упадка, социальными причинами, ни самим научно-техническим прогрессом. Сложность в другом, так что редуцировать множественность к простым формам никогда не удастся. Будем иметь также в виду, что личность в истории (или индивид в истории) это всегда некий символ, абстракция, ведь все индивидуальные приключения так или иначе погружены в сложнейшую реальность. Проблема в том, чтобы, не отрицая личность в истории, найти способ её обойти, противостоя истории, как сделал бы это сам бог, отделавшись при этом от культа некой личности, признавая при этом, что не только люди делают историю, но и сама история, анонимная и часто безмолвная, точно так же делает людей.
Всякая хорошая документалистика претендует на показ жизни, как она есть, однако на деле является всего лишь отблеском отдельных реальных событий, как они есть, по сути это слишком узкое видение - скрытая интерпретация, где мир вырван из контекста, не более того. Наша задача - вырваться из этого заколдованного круга и приблизиться к социальным реалиям (это все крупные формы социальной коллективной жизни, в них самих и ради них самих. И здесь уже будет ошибкой рассматривать всё, как единый поток с равными параметрами - это всегда суперпозиция потоков разной скорости и длительности, а также плотности и смысла, ибо нет единого социального времени с единым и простым течением. Да, цивилизации смертны, даже самые процветающие из них, но и бессмертны, т.к. затем они возрождаются в иных формах, не всегда узнаваемых, когда мы на них смотрим издалека. Помимо того, что они никогда не разрушаются до конца - всегда что-то остается, иногда весь фундамент и даже стены. Кроме того, в одном и том же цивилизационном ареале одно и то же социальное содержание может возобновляться несколько раз, не утрачивая ключевых структурных характеристик.
Ещё медленнее, чем история цивилизаций, движется история отношений человека с землёй, это непрекращающийся диалог, меняющийся только поверхностно, но - не сущностно. Настоящая история не спешит раскрыть себя, здесь нужны специальные знания, более того, новая история, настоящая, возможна лишь при полном обновлении источников, которыми пользовались веками. И работать должны уже целые коллективы при содействии специалистов разных областей. Без этого реконструировать прошлое невозможно. Далее, как объяснить экономические ритмы в рамках краткосрочной конъюнктуры, к примеру молниеносно преодоленный кризис во Флоренции в 1580 и 1585 гг.? Для них характерен быстрый спад и внезапное (немотивированное) завершение. На первый взгляд, всё просто - флорентийские купцы срочно вернулись на Родину, из Франции и Верхней Германии, побросав свои лавки, чтобы купить земли в Тоскане. Но более детальное исследование показывает, что этот кризис был не местным, а всеобщим, он был также в Венеции и Ферраре, и туда купцы не возвращались, сломя голову. Т.о., чтобы писать честную историю, надо для начала проложить дорогу ко всем без исключения архивам Европы и Нового Света. Кроме т ого, как интерпретировать тот факт, что в том же 16 веке на Дальнем Востоке происходит обращение драгметаллов, что и определяет ритм всей мировой экономики. И как раз тогда, когда во Флоренции были проблемы 80 и 85 гг., Дальний Восток испытывал большие трудности в торговле пряностями и перцем? Простым совпадением тут не отговориться. Именно в этот период торговля перешла из ослабевших рук Португалии к ловким мавританским купцам и к индийским караванщикам, что существенно изменило экономическую карту мира.
16 век нуждается в серьёзном исследовании по всем параметрам, потому что это ближайший к нам переломный период в середине (второго) тысячелетия, по которому есть точные письменные документы, в отличие от предыдущих тысячелетий. Перестройка в пятисотых годах это всегда переход от подъема к спаду, а затем к новой парадигме (в конце текущего тысячелетия -начале следующего), так что если будет ясна схема "упаднических" процессов 16 века, легче будет понимать кризис 6 века новой и старой эр, а также более ранние периоды. Но конъюнктура 16 века это ещё и экономический комплекс Балтики, сохранившиеся от прошлого колебания Средиземноморья, китайские побережье и ещё много всего другого в этом грандиозном проекте прошлого. И это всё в связи с 15 и 17 веками, когда цены на вино и на землю преобладали в регулярных курсах над всем остальным - так земля изымала из обращения деньги, превращая в недвижимость состояния нуворишей. Это объясняет и захватнический характер цивилизации, создававшей эти продукты. А вино лилось рекой...
В 16 веке Средиземноморье изведало целую серию технических драм: установка артиллерии на корабельном мостике, а затем передача этих секретов Нилу и Ближнему Востоку, что приводило к важным последствиям в странах, применявших эти новшества. Тем временем корпуса судов становились все меньше, а грузовые парусники Венеции имели водоизмещение более тысячи тонн, и вот уже вокруг этих махин юрко плавают небольшие греческие, прованские, марсельские, нордические корабли, едва превышающие сотню тонн. Зато они могли плыть при малейшем ветерке, входили во все порты, загружались в несколько часов, в то время как гиганты грузились иногда месяцами. Не удивительно, что маленькие ловкие суда легко захватывали неповоротливые гиганты, присваивали себе грузы, предварительно сбросив за борт экипаж. Схватки больших и малых шли во всех семи морях мира, встала проблема - не захватят ли иберийцы Англию, которая удерживала Ламанш, в то время как иберийцы контролировали Гибралтар. Мелочь не давала покоя крупным, ограбив большой корабль, они безжалостно сжигали его. Но это слишком очевидно подведение итогов было бы, конечно, преждевременным. Есть много гравюр, которые иллюстрируют эти события. Имперские амбиции 16 века уходят далеко за его пределы.
Так невидимые поначалу трещины в течение 1-2 веков превращаются в тектонические разломы, которые меняют и жизнь и мораль людей, а горизонт событий все более расширяется и усложняется. Меняется весьма радикально и идея смерти - ещё в 15 веке, смерть спокойная, обращенная в небеса, через широкие ворота которых может пройти каждый, с душой и телом, не корчась от страха, теперь замещается смертью человеческой, отмеченной знаками рационального, если быть точными, то она появилась ещё раньше -на Рейне. Венецианские "черные архивы" контроля над нравами имеют громадную ценность в этом вопросе.
Сейчас науки о человеке переживают новый кризис, изнемогая под тяжестью прогресса, слишком быстрого для гуманитарного знания. Все наперегонки заняты распрями по поводу границ, их разделяющих или плохо отделяющих друг от друга, и каждый мечтает остаться самим собой. Никто не готов к преодолению границ или к перегруппировкам, а это всё равно придётся делать, и срочно. Работа историка состоит в декомпозиции прошлого, традиционная история, всегда слишком драматичная и поспешная, работала на коротком дыхании, новая история на первый план выдвинула циклы, с их колебаниями и длительностью, ухватившись за мираж - за реальность подъемов и спадов цен. Современность привнесла в историческое повествование речитатив конъюнктуры, поделивший прошлое на десятилетия, двадцатилетия, пятидесятилетия... Далее идёт история с ещё большими задержками дыхания, с вековым масштабом, история большой длительности.
Как относиться к событиям, на которых зиждется вся традиционная история? Событие носит взрывной характер, за дымом которого не видно пламени, оно кратковременно. Однако событие предполагает целый ряд значений и связей, оно есть свидетельство неких глубинных процессов, их апофеоз, и благодаря искусственной по большей части игре в причины и следствия, столь любимой историками прошлого, оно расширяется во времени неизмеримо по сравнению с его собственной длительностью, привязываясь к длинной цепи других событий, скрытых реалий, так что можно смело утверждать, что в каждом событии воплощается вся история. И тогда вместо событийности будем говорить: короткое время, мерой которого является индивид в его повседневной жизни, это время наших иллюзий. Короткое время есть у всех форм жизни - политической, экономической, социальной, религиозной и пр. Социология в ужасе от события - короткое его время наиболее капризно, обманчиво, отсюда и недоверие к традиционной истории, сплошь событийной. Изменилось однако и традиционное историческое время - вместо дней, из которых складываются года, появились циклы, как новая мода исторического повествования: 50 лет классического цикла Кондратьева (но это всего лишь уменьшенный полуцикл большого тысячелетнего цикла - сотни повторяют дробление истории тысячелетий, но в меньших масштабах). Кстати, экономисты давно уже признают наличие вековой тенденции. Это первый ключ к введению в долгосрочную историю - больших длительностей.
Что такое структура для историка? Это конструкция, но также и реальность, не подверженная коррозии времени; структуры, сохраняющиеся долгое время, служат нескольким поколениям людей в качестве каркаса истории, который затрудняет её вольное течение и задает вполне определенное направление. К примеру, географическое принуждение - человек веками является пленником климата, рельефа местности, животных популяций, с/х культур, сложившегося на этой основе равновесия, отказаться от которого невозможно без риска начать всё сначала. То же самое и в области культуры: в Европе вплоть до 13 века жили традиции латинской цивилизации Нижней Империи, интеллектуалы обсуждали одни и те же темы, приводили одни и те же цитаты, клише. То же было и в эпоху Рабле - 16 век, проблема неверия: повторялись и до него и после одни и те же аргументы несколько веков подряд. Так загодя строго ограничивались искания свободных умов.
На Западе идею круасады (от слова "круасан", скрученный рогалик) обычно выносят за границы 16 века, в большую длительность, которая бесконечно повторялась в самых разных обществах, и напоследок коснулась людей 19 века. Есть ещё одно свидетельство постоянства геометрического пространства - в живописи, неизменного с начала Ренессанса вплоть до интеллектуальной живописи начала 20 века. (см. книгу Пьера Франкастеля "Peinture et Societe", "Живопись и общество".)
История науки также знает сконструированные универсумы, которые, будучи несовершенными, признавались длительное время. Аристотелевский универсум считался неоспоримым вплоть до Галилея, Декарта и Ньютона, потом его сменил "геометрический" эталон, который царил вплоть до Эйнштейна. Затруднение возникло при обнаружении долговременности в экономике.
Вот пример: Европейская экономическая система, которая относительно удерживалась с 14 по 18 век, до 1750 года, когда экономическая активность удерживалась на демографически хрупких популяциях и первенстве торговцев - золото, серебро и медь постоянно сталкивались друг с другом, пока наконец развитие кредита не положило конец.
Главные черты европейского капитализма (этапа большой длительности): эти 500 лет отличались определенной внутренней связью, вплоть до великих потрясений 18 века и начала индустриальной революции; их черты были общими и оставались неподвижными, в то время как вокруг них в других сферах происходили постоянный разрывы и разрушения, меняющие лицо мира.
Вообще большая длительность исторического времени это очень громоздкий и часто невыразимый персонаж, во всяком случае, для историков общего толка. Но принять его на роль главного героя всё же придётся, а это значит, придётся также приготовиться к изменению стиля и образа действия, к иному пониманию социальности, что фактически означает приглашение познакомиться с неподвижным временем. Теперь на время мы будем смотреть иным взором, и только так может быть переосмыслена историческая целостность, начиная с инфраструктуры (только так и могут быть поняты множественные разрывы во всех слоях исторического времени). Пока же слишком рано сбрасывать со счетов или возводить на трон Истины какую-то одну систему или способ понимания истории, будет правильным иметь в виду как можно большее количество АДЕКВАТНЫХ точек зрения, а не арифметическую сумму, из которой выводится среднее арифметическое всех подряд мнений. Так не пойдёт.
Ещё несколько комментариев, которые пригодятся позже:
Не осознаваемая история - это история не осознаваемых форм социальности, когда люди, делающие историю, не осознают этого. Но это просто другое имя короткого времени, или событийности. Людям вообще-то свойственно заблуждение, что они, живя в своём времени, вполне осознают его, даже невзирая на то, что другие современники могут иметь перед мысленным взором совсем иную степень понимания и оценку тех же событий. Так правомерна ли эта кратковременная. сиюминутная трактовка истории? Ведь надо же согласиться, что не не всю люди ясновидящие. Лингвисты полагали, что всё извлекается их слов, история же сохранила иллюзию, что всё извлекается из событий и фактов. (Стоит-де принять Минские соглашения, как война на Донбассе прекратится , и всё такое...)) Не осознанная же история разворачивается за пределами этих вспышек софитов.
Представим себе, что в некотором отдалении есть некая не осознаваемая реальность, и она более богата, чем та, к которой мы и наши глаза уже привыкли. Но это движение от шума к тишине, из света в темноту, весьма проблематично, и всё же эта область большой длительности воспринимается более отчетливо, чем это принято думать.
Модели - это всего лишь гипотезы, системы объяснений, связанные формулами или уравнениями. Это помогает наблюдать за пределами социальной среды, видеть невидимое, и в этом её рекуррентная ценность. Там, где история не одинока, где она активно пользуется данными других наук и умело адаптирует их к своим нуждам, и были созданы новые инструменты исследования, т.е модели. Для крупных сообществ, где в ход идут большие числа, необходимо искать средние величины, так работает статистика, но вряд ли это всегда можно считать найденной истиной. Это всего лишь гипотеза! Именно поэтому прежде чем пользоваться данными статистики, надо установить границы применимости модели, а также её роль, а это напрямую зависит от длительности, с которой работают исследователи. (Нельзя только на примере опроса группы сотрудников аппарата президента, к примеру, определять рейтинг президента 999%. Среди моих знакомых, а их в десятки тысяч раз больше, чем членов вышеназванной администрации, таковых не наберётся и 1%).
Возможности же принятых у историков моделей рудиментарны и мало полезны, но ими все же пользуются, чаще всего это пучок разных объяснений или, точек зрения, которые никак не суммируются, потому что суммировать огурцы с ботинками в принципе как-то странно (к примеру, попробуйте просуммировать высказывания Кургиняна и какого-нибудь либерала... типа Сванидзе. Истина скорее утонет в этом соусе, чем всплывёт. Какой смысл их сталкивать лбами? Но именно по этому принципу построены все наши политические ток-шоу). Пора уже историкам занять в своей области позицию авангарда.
Итак, есть три языка, с которыми придётся иметь дело историку:
1. Язык необходимых действий (одно дано, другое из него вытекает), это область традиционных видов математики;
2. Язык случайных действий (область вероятностных исчислений);
3. Язык обусловленных действий (ни детерминирования, ни случайности, но подчинения неким правилам игры), это триумфальная стратегия, которая опирается, кроме принципов и оригинальности её осноователей, на познания в области теории множеств, вероятности, т.е. в области количественной математики.
И тут статистика отдыхает, и работает компьютер, который умеет жевать, а не глотает всё подряд, т.е. перерабатывает информацию с умом, а не тупо, как в статистике. И тут лингвистика дает фору всем остальным наукам, за предалами слова приближаясь к схеме звука, в фонеме, безотносительной к смыслу в принципе, но внимательной к своему месту, к звукам, которые ей сопутствуют, к их группировке, к подлежащей реальности, не осознаваемой в языке. Так лингвистика стала точной наукой. Распространить смысл языка на мифы, церемонии, экономические обмены и т.д., значит найти тропинку через перевал, и это сделал Леви-Стросс, вначале в отношении брачного обмена как языка. созданного для человеческих коммуникаций, обязательных во всех обществах, или в отношении инцеста внутри первичной семейной клетки. Под этим языком Леви-Стросс искал базовый элемент, подобный фонеме, атом родства: муж, жена, ребенок плюс дядя ребенка по материнской линии.
И ещё о длительности. Леви-Стросс в своих исследованиях принимал феномен максимальной длительности как не-темпоральный. Все системы родства это система долговременности, иначе человеческая жизнь невозможна в обществе, и все попытки сейчас с помощью перехода к новым моделей семьи сломать эту многотысячелетнюю традицию ничем хорошим не закончится, если они не будут вовремя отброшены. Но если бы историки работали исключительно с большими длительностями, они бы получили результаты, относящиеся только к вечному человеку. Но таковых в обычном обществе много быть не может)))
Проблема историка в том, в первую очередь, что они никак не может отделаться от прилипшего к его сознанию, как весенняя земля к лопате, исторического времени, конкретного, универсального, подобного времени конъюнктуры; в то время как времени в себе, т.е. времени объективного, вообще нет. Время это всегда лишь наша идея. Но что значит отказаться от событий и от их времени? Это значит выдвинуться в сторону их границы, укрыться там, чтобы взглянуть на них издалека, т.е. объективно. Только так и можно увидеть, что всё вращается примерно в одном и том же круге социального времени, протекающего в ритме вращения Земли, и наоборот, философ, учитывающий субъективный аспект, не ощущает тяжести исторического времени; для историка все начинается и заканчивается датой (временем), внешним для людей, которое подталкивает и ограничивает их, однако социологи не принимают это слишком простое понятие, предпочитая диалектику длительности. Социальное время социолог может по своей воле прервать, или вновь превратить в движение, перенаправив его в другие шлюзы. Историческое же время не годится для такой ловкой двойной игры - синхронии и диахронии, оно не допускает трансформации представлений о жизни как о механизме, который запускает в работу сам человек.
Социальное время ни когда не может быть нашим, историческим, его отторгает глубинная структура самой истории. Экономические циклы, приливы и отливы материальной жизни измеряемы, но социально-структурный кризис может быть чётко зафиксирован во времени историков, общей мере всех феноменов, а не к многомерному времени социологов. Историк кровно заинтересован в пересечении многих движений, лучше всего, когда темпоральности множественны: есть время внезапное (как гром среди ясного неба), есть время нерегулярное, запаздывающее время, время с чередованиями ускорений и замедлений, взрывное время наконец. Как из всего это разнообразия, массы оттенков реконструировать искомый белый цвет? Каждая социальная реальность порождает свои матрицы, но громада этой идеальной постройки так и остается неподвижной - значит в ней отсутствует история, но в ней есть мировое, или историческое время, так что социологи, в итоге, имеют дело именно с неудержимой реальностью - историческим временем, но не с историей как таковой.
Это время-хамелеон маркирует дополнительным знаком самые разные по внешнему виду категории, одни и те же уровни надо перемещать самыми разными способами, чтобы их не изменить. Ограничения, которых историки никогда не избегают, социологи избегают всегда. Они ускользают или внутрь момента, подвешенного в воздухе, или в повторяющиеся "вневозрастные" феномены и т.д. Именно в этой точке и наступают настоящие дебаты между историками и социологами.
И всё же историки предпочитают иметь дело с короткой историей. Но что такое, к примеру, модель Маркса? Или марксизм. Сартр протестовал против схематизма, бесчеловечности и упрощенности этой теории, но не против самой модели. Фернан Бродель выступал против того, как она используется, или как она оправдывается. Но гениальность Маркса ни один вменяемый ученый Европы не отрицает: она в том, что это первая истинно социальная модель, связанная с большой исторической длительностью, а такие модели, как правило, имеют валидность закона, применяемого ко всем обществам. Конечно, в волнах времени они выявляют свою структуру, которая, повторяясь, круг за кругом, оживляется всё новыми и новыми нюансами. Однако современный марксизм уже содержит в себе опасность для социологи - легко получится модель для модели. Он актуален только при обращении к большой длительности, которая одна только и может дать шанс обрести общий язык всем наукам и теориям об обществе, которые если чем и поражают, так это своей структурной разнородностью.
Образ это, конечно, не довод, но пояснение, замещающее его, сокращая при этом доказательство и скрывая слабость аргументации. Но для краткости пояснения предположим, что все науки о человек имеют интерес к одному и тому же ландшафту: прошлые, настоящие и будущие действия человека; очевидно, что ландшафт этот связан, и на нём повсеместно стоят наблюдатели, видящие, однако, одного и того же человека по-разному, и каждый наблюдатель претендует на обобщённость, хотя скрытое от его глаз, происходящее без его ведома, остается за кадром. Экономист видит только экономические структуры и подменяет ими не экономические, у демографа то же самое... Но социолог, историк, этнограф, психолог, географ пребывают и по сей день в наивном представлении о всеобщности своего метода, будучи закоренелым империалистом на своём поприще. Целостного человека, тем не менее, ни один из них так и не создал. Но смешнее всего и в то же время трагичнее положение социологов - с их социологическими опросами, пленниками несуществующего настоящего, и даже не по причине подтасовок, а по причине его краткости.
История как особое изучение настоящего это пока единственно бесспорное решение проблемы. Существуют как ложные полемики, так и ложные проблемы, всё время повторяющиеся и всегда одинаковые, которые не могут ни игнорировать, ни уступить друг другу, а если о определяются, то всегда односторонне (к примеру, современные дискуссии по Украине с приглашением противных сторон). Примерно так дискутируют между собой социологи и историки, но полемика только тогда может состояться, когда обе стороны готовы к этому. На самом же деле, всегда есть только одна история, и никаких версий рядом с ней быть не может, подчеркиваю - история, а не суждения о ней, которых может быть множество, так что оба полемиста одновременно никак не могут быть правы. Что же касается социолога и историка, то между ними в принципе никогда не может быть как полного согласия, так и полного расхождения.
Каждая наука, в поисках себя, не устаёт определять себя заново - история в первых рядах, конечно, ремесло историка - самая подвижная вещь в мире, ибо все социальные науки заражают друг друга, а историки всегда в центре эпидемии. Если начать ретроспектив не от посейчас, а с 20 века, то в нашем распоряжении окажутся десятки методов анализа и тысячи портретов истории, а также миллионы позиций и мнений, которых придерживались те или иные историки. В первой десятке окажется, наверное, Марк Блок ("Ремесло историка", Париж, 1949), посмертное издание того, чего не совсем хотел трагически погибший автор, далее Люсьен Февра ("Битва за историю"), и вопрос, столь важный для 19 века, такой, как субъективность и объективность истории, уже не кажется таковым, это уже не специфично - существует слабость научного разума, которую можно превзойти, удвоив осмотрительность и честность. Центр повторяющейся полемики, однако, выделяется сразу - фактическая множественность присуща истории. Однако глубинное движение истории всё же не в том, чтобы выбирать между мнениями, но в том, чтобы почувствовать, суммируются ли они, эти точки зрения. 20 век начался для историков с того, что все стали повторять вслед за Мишле, что история это воскресшее прошлое, ибо задача историка - вспомнить прошлое, то, которое случилось только один раз. Но какое прошлое удержала память? То, которое предлагали философы и социологи. И тогда доминировала точка зрения, что повторяемое в истории - это область социологии. И надо согласиться, что не всё прошлое безраздельно принадлежит историкам. Единичности куда более интересны, множество единичностей и есть история, остается только уловить его как целостность. Эта целостность не повторяется, оно оказывается в состоянии временного равновесия, но - сугубо уникального. Но история это не только уникальное, неповторимое,
но ещё и сосуществование с повторяющимся. Есть такое понятие - павия, это означает начало современных войн, событие, но в семействе событий, а некоторые инциденты этих битв восходят к системе вооружения, тактике, военным обычаям, которые обнаруживаются в целом ряде других сражений, присущих эпохе.
В начале 20 века появляется сомнение по поводу истории, ограниченной единичными событиями и заметными фактами, к истории линеарной и эвентуальной (событийной); превзойти событие значит превзойти содержащееся в нём короткое время, время журналистов и хроникёров. Эти повседневные сгущения сознания современников очень ярко передают моменты существования во всей их живости. Вопрос: есть ли в этой зарисовке с натуры не осознаваемая история, которая либо ускользает от внимания, либо становится жертвой описателей повседневности? Наверное правильно ответить надо так: да, история пассивна в том смысле, что её делают, но она и активна, т.к. вовремя ускользает от самих деятелей.
В начале 20 века история принялась старательно улавливать как повторяющееся, так и единичное, как осознаваемое, так и не осознаваемое, сам же историк волей-неволей превратился одновременно в экономиста, социолога, антрополога, демографа, психолога, лингвиста, благодаря чему история решительно охватила все науки о человеке, и стала, в этом смысле, невероятно целостной, предаваясь при этом юношескому империализму, как это делают малые нации, стремясь всё захватить, перевернуть вверх дном, поглотить...
После окончания второй мировой войны вновь встал вопрос о роли и полезности истории: должна ли она интересоваться исключительно прошлым? И каковы последствия её прежней страсти всё связывать воедино? И где останавливается прошлое? Но если вездесущая история затрагивает социум в целом, то это происходит благодаря времени, которое и проводит в движение жизнь, разжигает её пламя, будучи диалектикой длительности, она исследует неподдающееся разделению прошлое и будущее.
Между историей и социологией есть природное сходство, они обе всеохватны, способны распространить свою любознательность на любой аспект социальности. История это оркестр, и если изучение длительности во всех её аспектах открывает ей двери в настоящее, то она везде будет на месте. Однако история наименее структурированное ремесло из всех социальных наук, но наиболее подвижное и открытое.
Главный признак родства: тенденция обеих наук пользоваться общим словарём, у них одинаковые границы и периметры. А стили? Принято думать, что история континуальна, а социология дисконтинуальна, но это совсем близко к исторической рефлексии. Так что это скорее вопрос темперамента. В плане большой длительности история и социология уже откровенно смешиваются, ибо большая длительность это бесконечная история с прочными структурами и группами структур: для историка структура это не просто установка или конструкция. но нередко вековое (ибо время это структура) постоянство.
У физиков есть понятие невесомости - структура, это тело, лишенное тяжести (силы тяготения), т.е оно лишено исторического роста. Чтобы уловить социальное в совокупности, целостности, которая есть весьма неустойчивое глобальное равновесие, которое невозможно поддерживать без постоянного регулирования скачками или постепенными изменениями. Социальное это тональность в становлении, которое в каждом синхронном срезе своей истории это идеальный образ, постоянно и множественно отличающийся от предыдущих. Однако идея целостной структуры общество не может не беспокоить историка, между целостной структурой и целостной реальностью есть существенные расхождения: историку хотелось бы сохранить неопределенность движения масс, различные степени свободы, частные объяснения - т.е.. всех этих служанок момента, и здесь историк антисоциологичен.
Хотя всякое почти общество уникально, т.к. корнями уходит в глубокую древность, его, конечно, можно описать вне его собственного времени, но также и внутри него, как слугу своего времени. Но можно ли оставаться в плену этих поверхностных иллюзий? В начале 20 века Вернер Зомбарт утверждал, что капитализм, это, в первую очередь, дух (наживы?). В начале 20 века, пока ещё не произошёл "шедевр марксистской истории" (СССР) (это перл Ф.Броделя), который стал моделью и лозунгом, его громадное влияние сыграло свою роль в многочисленных трансформациях ремесла историка, которому пришлось поменять свои привычки, превзойти самого себя и свой опыт. Однако в отношении таких метаморфоз существует тайное соглашение: историк никогда не выходит из исторического времени, время прилипает к нему накрепко. В 1940 году Гастон Рупнель заставил страдать всех историков, написав, что: "времени в себе, объективного не существует, оно всегда наша идея". Имея в виду какой-то из видов времени, мы имеем в виду всё остальное.
Для историка всё начинается и заканчивается временем, математическим и созидательным, внешним для людей, которое поджимает и ограничивает их, окрашивает их отдельные времена в различные цвета - это время, господствующее в мире. Социологам оно, конечно, не нравится, их время это частное измерение социальной реальности, как её видит индивид. И его не смущает податливость этого времени, которое он может по собственной воле прервать или вновь привести в движение. И здесь нет места синхронии и диахронии, оно не допускает представления о жизни, как о механизме, движение которого можно остановить, и это глубокое расхождение.
О темпоральностях: их много, время большой длительности и замедленное, внезапное время, время нерегулярное, время запаздывающее. время отстающее от самого себя, перемежающееся время и т.д. Каждая социальная реальность порождает своё собственное время. Однако уклониться от истории нельзя, только время социологов мироздания не построит - оно останется безжизненным и неподвижным, ибо в этом идеальном пространстве отсутствует история, хотя она и гуляет здесь, как ветер в доме с выбитыми стеклами.
Нужно ли историкам спускаться по склону, изучая не только прогресс, но и его оппозицию - инерцию, а это очень важная штука (как только отменяется или "экранируется" инерция, всё тут же приходит в движение в направлении силы, "отменившей" её. Является ли рефлексивный атеизм, (имеющий интеллектуальные корни, которому было уготовано большое будущее), умозрительным, в первой половине 16 века (Рабле); санкционировал ли ментальный инструментарий века его четкое формирование?
Что касается инерции, то она характерна и для других областей, в том числе, и для экономики, однако в ней эта проблема гораздо лучше поставлена, чем решена. И причина ясна: негласно понятия "капитализм", "мировая рыночная экономика" призананы вершиной эволюции, чем-то исключительным, и это при том, что капитализм, начавшийся в 16 веке как система, в качестве системы сложившейся существует в мире всего 2 века с небольшим (с начала 19-го столетия), а как мировая система всего ничего - с 21 века, т.к. конец 20-го века целиком можно отнести к переходному периоду, но это удобно исключительно торговле.
Хозяева продовольственных путей были и во времена античности, но и тогда, и сейчас, наряду с мировой экономикой продолжали существовать традиционные способы хозяйствования, которые по-своему тормозили и меняли своими скоростями общий процесс глобализации, к которой всегда стремилась торговля, и капитализм ей пришёлся, в этом смысле как нельзя кстати. 16 век задыхался от войн, но именно тогда и возникли границы, которые тормозили экспансию. Они способствовали во время кризиса росту производительности (и прогрессу, конечно) в самых маленьких государствах быстрее всего, другого выхода у них просто не было. И всё это благодаря границам, которые в 16 веке играли роль современных санкций. Традиционный ученый уделяет много внимания короткому историческому времени - времени событий и биографий, общества, цивилизации, экономики, полит.институты живут в менее быстрых ритмах; а циклы, периодические движения с периодом до нескольких десятков лет - нет ли здесь коротких исторических волн? Ниже, в области феноменов, составляющих тенденцию, идёт медленная история с неуловимыми уклонами, которые меняют её и делают доступной наблюдению. Это и есть структурная история, отличная от событийной и конъюнктурной.
Какой могла быть жизнь Средиземноморья в конце 16 века? Есть хорошие исследования, показывающие, как Франция со своей экономикой, несмотря на развитие торговых путей, в 18 веке дистанцируется от Средиземноморья, чтобы самостоятельно выйти к океану. Это извилистое движение между путями, рынками и городами повлекло за собой важные трансформации. Даже в начале 19 века Франция всё ещё состояла из череды маленьких провинциальных Франций, с их хорошо слаженной замкнутой остаточно-общинной жизнью, которые друг по отношению к другу были отдельными экономическими государствами. Находящиеся в обращении деньги регулировались и заменялись с целью восстановления расчетного баланса. И это яркий пример медленной истории.
Дальние же перспективы дают основание полагать, что возможно ошибочно, будто экономическая жизнь подчиняется большим ритмам. Средневековые итальянские города, не затронутые упадком 16 века, часто богатели в результате своих транспортных, сухопутных и морских, преимуществ (Асти, Венеция, Генуя), что повлияло на торговлю и промышленную активность, и как финал - триумф банков. И в 18 веке Венеция м Генуя оставались финансовыми центрами Европы. Каждый новый вид активности соответствовал преодолению барьеров, и путь от транспортных путей к банкам не был скачкообразным, в исходной точке каждый город имел в потенции разные стадии всех видов активности. Но есть ли у историков основания видеть в транспортных путях и во всём том, что они повлекли за собой - цены, дороги, технологии, - решающий двигатель долговременности, и есть ли прецессия одних экономических процессов над другими в эти длительные периоды? Этот вопрос открыт.
Следующая важная проблема - континуальность или дисконтинуальность. Время, ведущее одну страну, ведет также, хотя и по-иному, общества и цивилизации, чья длительность в жизни иная, отличная от нашей, к тому же, вехи и этапы движения к упадку никогда не бывают одинаковыми для всех. Т.о., речь пойдёт о структурных разрывах, молчаливых и безболезненным, т.к. они находятся на самом дне структуры, поэтому крушение может произойти неожиданно и внезапно.
Дебаты на исторические темы это самое бесконечное занятие - так как история идей и история истории как частный случай, это всегда живое биение пульса, принадлежащего сердцу, ведущему собственное существование, и нет ничего соблазнительнее и в то же время сложнее, чем попытка свести весь дискурс к общему сюжету. Согласно формуле Люсьена Февра, история это человек. А чтобы воссоздать человека какого-то времени, надо собрать воедино все сходные между собой реалии, живущие в одном и том же ритме. Возврат к событийности будет означать сведение всего объяснения к точке, искать корреляцию следует между множествами сходств на каждом уровне. Так, этаж за этажом, можно выстроить все здание. Возьмём пример вековых трендов, т. е. то, что можно пощупать, почитать, есть работы (к примеру, Пьер Шоню, тексты 16-18 по Филиппинам и Тихому океану), которые позволяют это сделать.
Вековой тренд выявляет два больших направления движения: фаза подъёма с 1506 по 1608 год, что вполне согласуется с тысячелетним циклом, имеющим максимум посередине, и последующий спад, который отслеживался в течение полувекового интервала. Внутри этих циклов легко обнаруживаются интерциклы (кондратьевские полуволны), в свою очередь, внутри этих интерциклов легко обнаружтиваются циклы в 10 лет, о чём это говорит? О том же, о чем говорит температура больного. Много это или мало? первое, что приходит на ум, так это то, что таким способом удается уменьшить трение торможения, и, тем самым, затраты на преодоление инерции, если бы движение всё время шло по одной линии - восхождения и падения.
Итак, мировое преуспеяние распадается на две части, разделяемые конкретно 1608 годом, когда возвращается водоворот векового тренда, и это происходит в течение долгого периода нерешительности, утраченных иллюзий, глубинных катастроф. Между 1590 и 1630 происходит крутой поворот, что это было: Либо снижение доходности от американских шахт, либо резкое сокращение индейского населения в Новой Испании и Перу. Контрабанда и злоупотребления подчиняются тем де законам, что и нормальное развитие, т.о., это одна из его составляющих. Можно смело говорить о кризисе тогдашнего капитализма в целом, и связано это было больше с финансами и спекуляцией, чем с рынком как таковым. В конце 17 века наблюдается такое же падение прибылей, как и в конце 18 века. Но что это - причина или следствие?
Но вот более короткий период, и там точно так же ничего не ясно: с 1550 до 1562 гг.
Происходит неожиданный удар, который расшатывает всю доминирующую севильскую экономику,
драматический переход от солнечной эпохи Карла V к тяжёлой и угрюмой эпохе Филиппа II.
Во Франции схожее: переход от светлой эпохи Франциска I к мрачному веку Генриха II.
Таких примеров можно привести множество, но речь идёт о деталях.
Исследования Шоню содержат множество находок, ценность которых преувеличить трудно, хотя бы замечание о том, что на Большие Канары караваны судов шли в виде микрокаботажных лодок, Иначе рифы не обогнуть, или замечание по поводу серебряных рудников Новой Испании (на стыке двух Мексик, влажной и засушливой), их расположение вдоль восточного края сьера Мадре более чем логично - шахте нужен человек, но она боится воды. Предел углублению в пустыню кладёт нехватка воды и еды для людей. Испания, колонизовав свои внутренние земли, расширяется на юг. В конце концов эта парусная навигация совсем запуталась в своём средиземноморской прошлом. А вот ещё: демографический взрыв с конца 11 века ограничивает христианский Запад в интеллектуальном развитии и новых решениях (?!).Вот вам и объяснение наступления эпохи реакции в 12 века. А замечание о драматической волне цен, которая накрыла весь 15 и половину 16 веков? Но опять же - что причина, а что следствие?
На вопрос: есть ли география у биологического индивида, - пытался ответить Максимиллиан Сорра в 1944 году в своём историческом сборнике (Melanges d`histoire socjale), переводя проблемы человека в план биологии, представив человека как живую машину, главным образом, или как растение или животное, как существо гомеотермическое с голой кожей, а вовсе не как сложная композиция по всему спектру от социального человека
с его неповторимой душой и этнической реальностью, до homo faber или homo sapiens. У Сорра человек прост и понятен: он дрожит от холода, изнемогает от жары, слабеет от голода, подвержен перепадам давления и каверзам погоды... Он всё время ищет пищу, защищается от врагов и болезней... Тут изучается исключительность вопрос комфортности, состояние здоровья, и, согласно этому человека такого вида размещают в географическом пространстве. Это и есть биологический детерминизм - когда человека рассматривает лишь в виде его основания, т.е. проблемы сначала выносятся на географическую карту, и лишь затем подвергаются изучению. Примерно что-то схожее делали физиологи, выворачивая человека наизнанку, чтобы решить его психологические проблемы. Но зачем, в принципе, делить реальность на части, чтобы потом снова и снова сталкиваться с теми же проблемами? И потом, экология человека и экология овса, это не одно и то же.
Мировая солидарность способствует биологическому богатству человечества, человек должен заниматься проблема своего пропитания в ущерб миру живого, какими могут быть его запросы по отношению к свободному миру - био и фитоценозу, миру минералов? Как решить эти вопросы? Не отсюда ли началось великое продвижение с Востока на Средиземноморье ржи, винограда, олив? Вопрос о том, чем питаются люди, крайне важен, особенно потому, что ни географы, ни историки этим никогда не интересовались. Вот сейчас человечество переходит на трансгенные продукты, на химию, и это уже не просто новая, а совсем иная эпоха в жизни человечества.
Какие антагонисты есть у человека? Крупных сразу отгоним в сторону, они итак всем видны, а вот разная мелочь типа фильтрующихся вирусов, инфрамикробов, всевозможных бактерий, между царством животных и растений, вплоть до бесконечно мылых микроскопических грибков, подобных микробактериям, являющихся агентами туберкулёза. проказы, оспы должна интересовать человека особенно сильно. К примеру, сонная болезнь передается через муху цеце, малярию передают комары, и все другие кошмарные заболевания точно так же передаются человеку каким-то видом. Как это связано с ареалом распространения человека? Вообще вопрос эпидемий этих страшных болезней ссам по себе интересен, именно в историческом аспекте. К примеру, эпидемия чумы, внезапно начавшаяся вне и внутри Средиземноморья, в период 1500-1600 гг., эпидемия английского гриппа в 15-16 вв., удивительно быстро прекратившаяся в странах Балтии и не пошла дальше на Восток, или холера в Европе (Восточной и Центральной), которая почему-то обошла немецкие земли. Сейчас трагедию 1812 года в России европейские ученые объясняют не зимними холодами, а тифом. Как всё это понимать?
География как наука наименее завершена, чем все остальные науки, включая историю, это другая старинная интеллектуальная авантюра, она ещё менее чётко осознала свой предмет, кроме того, что география это наука об описании земной поверхности, т.е. о пространстве, но вторично, как цели и средствах, которые приводят к человеку. И всё же это должно быть, в первую очередь, наука о человека на Земле, а не изучение человечества через пространство, к тому же, во вторую очередь, хотя весь 20 век, вся его первая половина полны призывов перестать рассматривать человечество как собрание индивидов. Как и пространственными узами, человек связан социальной средой, без изучения этого вопроса не может быть географии в принципе. Редукция человеческих фактов к географическому порядку вообще двойственна: к пространству и социальности, так как взаимодействие природной и социальной среды неразделимы, но со времен "Земли человеческой эволюции" Люсьена Февра книг на эту тему по-прежнему не много.
Вот одна из них - книга Отто Бруннера "Новые пути общественной истории" (1956, Гёттингем, где поставлены проблемы, подвергающие сомнению всю методологию истории. В частности, Бруннер пишет о том, что у многих исзвестных историков, типа Освальда Шпенглера, Карла Маркса, а также у многих физиократов можно найти мысли, принадлежащие античности или заимствованы из старой средневекой ойкономие. Но именно общество в западном контексте между 11 и 18 вв. становится объектом самого серьёзного моделирования: в одном месте достижения, в других стагнация, преодоление аномалий, но рамки-то всюду одинаковые! Одни и те же хозяйственные составляющие: город и его буржуазия, ремесленники, привилегии; деревни с укорененным крестьянством, и пришельцы, которые, конечно, есть повсюду, никому почему-то не мешают жить. Однако дворяне при этом заняты по-прежнему усилением своего дома и очень мало заботятся об экономике, ибо слово экономика (oeconomie) буквально и означает "забота о доме", а городской рынок, экономика которого основана на накоплении и обращении денег (chrematistique), их мало интересовал. Такие хозяйственные элементы в рамках одной модели характеризуются своими автономиями и особым смыслом, действуя при этом в полной гармонии друг с другом, как кристаллы с живыми гранями, преломляющие общий свет. Крестьяне постепенно перемещаются в город, который, с его хрупкими социальными структурами, постоянно нуждается в новых людях. Они, или их дети, в городе чаще всего становятся ремесленниками, кому-то везет, и он становится торговцем, а там, глядишь, и какой-то нувориш выскочил в сеньоры. Но были и другие трасформации - некоторые сеньоры стремились стать буржуа, особенно среди обедневших, и эти процессы сглаживали напряженности и поддерживали равновесие в больших длительностях, не давая системе обвалиться раньше срока. И всё же равновесие всё время находилось под угрозой, хотя эта модель порой с трудом плывёт по мутным водам частностей, что однако сильно упрощает переходы из буржуазии в дворянство, которое стремительно теряет свои добродетели, корни и земли. Именно та подобных волнах социальных подъёмов развернула свой исторический путь Австрия, хотя в средние века политика как таковая растворялась в социальном, не была отдельной сферой деятельности, а сеньор (высший, лучший, эталонная личность) был одновременно и собственником. Однако постепенно проявились и разъединяющие различия, подталкиваемые государством новейшего времени - государство оказывалось по одну сторону баррикад, а экономическое общество - с другой, в результате социальная форма старого режима рухнула, это произошло точно
4 августа 1789 года: в тот день были упразднены феодальные права, деревенские общины, не дававшие беднеть и умирать от нищеты значительной части крестьян, а также были отменены городские привилегии. Это пока фигура речи, но одновременно с Французской Великой революцией, произошедшей в том же году, родится и обвинение против неё. А рядом с ней родится и ещё одна революция - индустриальная, этот другой мрачный персонаж истории, которые тесно переплетутся, но никак не пытаясь замещая одна другую.
Так завершилась одна из великих исторических фаз западно-европейской истории, начавшись аж в в 11 веке - между 1000 и 1100 гг.; не забудем включить сюда и раскол христианской церкви - на православную и западную (католическую), которая тут же начнёт предавать забвению православие и претендовать на роль единственно верного христианства. И если православие никогда не выходило из открытой дискуссии с католиками, те предпочитали высокомерно отмалчиваться, или отвечать мелко, не по существу. И только учреждение православия на Руси дало этому направлению второе дыхание. Русские духовные лица тут же ринулись в бой, отстаивая истоки истинного (правильного, правого) славия, христианской веры славян. Согласитесь, несколько странно для неофитов, вчерашних язычников - так тонко и умело вести вероучительские дискуссии, на которых сломалась Византия. (А потом, в 15-16 вв. начнутся новые дискуссии, где будут опять же лидировать русские духовные лица - т.н. ереси жидовствующих, показавшие со всей определенностью, что:
- на Руси не было антисемитизма, хотя на Западе он процветал, начиная с 11 века, как минимум.
- Слово "жид"(иудей) в те времена не имело никакой иной окраски, кроме религиозной, негативно это слово начинает восприниматься в конце 19 века, начале 20. Это известно хотя бы из ответа Льва Толстого своим критикам, которые углядели в его творчестве черты антисетмитизма, указывая на рассказ "Жидовка", на что 85 летний писатель ответил, что во времена его молодости (в середине 19 века) это слово ещё не было ругательством, оно имело общепринятое хожденние.
В 15-16 вв. переводят на латынь с греческого, арабского и иврита Талмуд и Библию западноевропейские монахи и ученые. И это странным образом совпало с новой волной антисемитизма в Европе, а также переломным моментом в смене цивилизационных кодов. Мы сегодня знаем переводы с этих переводов, а вот так ли уж точно передают они содержание подлинников, можно усомниться, потому что кроме греческого текста, никакой другой достать просто не возможно, чтобы провести сличку. Но и то эти старогреческие книги также находятся не в подлиннике, а в списках. Кстати, сло Талмуд переводится очень просто - Толкование мудрости. Вот такой это иврит... Просто искаженный русский.
Так или иначе в ту эпоху Западная Европа изведала очевидный подъем сил и долгий демографический рост - народ всё прибывал и прибывал, несмотря на эпидемии, что и побудило колонизацию к востоку от Эльбы, и через Францию - эмиграцию к Иберийскому полуострову; последовавшее за этим возрождение городов было следствием общего возобновления грузооборота. Одновременно поднимаются и западные деревни, использующие тройной севооборот (который на Руси знали и в языческие времена - так кто же принёс на Запада прогрессивную сельскохозяйственную технологию?)) Растёт одновременно производимый продукт, растёт и рождаемость, без чего рост городов, стимулируемый торговлей, был бы невозможен. С этих времен селяне не уходят с полей круглый год, а ведь они обеспечивают тем самым (хотя и ослабляют в то же время) защиту своих сеньоров.
Так сцепка села и города изначально была построена взаимовыручке, что и стало базой евроэкономики, которая обещала длиться таким образом долго. Ранее грузооборот странствующих торговцев (купцов-комивояжеров) составляли ценные и редкие товары - богатые ткани, пряности, невольники, но соль и зерно тоже доставляли они. Однако с 11 века доля производимого продукта в грузообороте увеличилась, Европ укрепилась как экспортёр текстиля, которым славилась Шампаньская ярмарка. Городов стало столько, что они образовывали архипелаги, пирамиды, завершавшиеся торговыми метрополисами высшего ранга. И всё это в симбиозе с сеньорами и крестьянами, их питавшими и продвигавшими. (По-мемецки "мир дворянства пишется так: "Adelwelt", буквально мир Аделия", но последнее слова это аллитерация слова Ладия, а так называлось древне-русское языческое государство, или страна со столицей в Древней Ладоге, корень же этого слова "Лад" означает власть, порядок (Улада - в совр. бел., Рада - в укр. яз. где л=р)Это нам может дать подсказку, откуда взялось дворянство в Германии, да и вообще в Европе. Ещё в 16 веке среди дворян было много русских, об этом свидетельствуют многие документы. Причём немецкие ученые-историки до 20 века испытывали тайную приязнь в этому миру - Адельвелт). Этот Адельвельт Бруннер помещает прямо в центр западной цивилизации очень большой длительности, тысячи лет, включая эпоху Психократов, аристократическую цивилизацию, проникшую в её сердцевину в качестве духа в качестве духа её истинной свободы, цивилизации не только жестокой но ещё и утонченной, движимой добродетелями, дворянские библиотеки в 15 веке доказывают это. К этой цивилизации принадлежала и городская буржуазия.
Но где здесь воля режиссёра? О она очевидна. И даже не пытайтесь кричать о теории заговора. Иначе период с 11 (или 13) по 18 век не понять. В этот период легко наблюдать некое единство в европейском обществе, тут явно присутствует горизонталь длительного времени, причём Бруннер не находит здесь модерна, который все подряд видят в том или ином веке из этого периода. Диалектика Бруннера заключается в том, чтобы последовательно увидеть в исторических пейзажах то, что в них общее, а затем - что разное. Бруннер пытается доказать глобальную уникальность Западной цивилизации, ибо его модель (в принципе правильная, на мой взгляд), увы, не выходит за пределы немецких земель и городов. А вот посмотреть в сторону России он как-то не сподобился, а зря. Разгадка была близка!
Государство нового времени проявило себя в 15-16 вв., и разрыв Государство-общество не стал дожидаться Великой французской революции. Рыночная экономика уже проникла во все поры западного общества ещё до того, как подошёл конец 18 века. Великая французская революция 1789 года всего лишь поставила жирную точку в этом роковом вопросе. Чтобы преодолевать такого рода препятствия, а не быть покорными созерцателями, необходимо обладать должным мастерством. Но что на самом деле происходило в мире? А что представляла собой та часть мира, которую Макс Вебер назвал зоной предельной абстракцией (это исламский ареал плюс Индия и Китай). Какова степень различий между западом и русской культурой? Не повторяет ли Европа, западная её часть, воспроизводит свою судьбу на русской (восточной, в целом) сцене с некоторой задержкой, искажениями, что происходит по причине неравномерности исторического времени, гигантскими размерами этой природной сцены, враждебностью природы (леса и болота), разреженностью населения, плюс катаклизм монгольского нашествия. Взаимодействуя с русскими историками (их трудами), Бруннер говорит, что и до катаклизма уже было отставание, различие в природе социальных структур, этих двух миров. Новгород не был закрытым городом западного типа, как это было в Европе, это было древнее (!!!) городское поселение, открытое к деревне, интегрированное в её жизнь. Некоторые русские города отличались большим населением, такие, как Москва и Киев. А вот опоры в виде кольца малых городов западные историки не увидели, а она была. (Золотое кольцо вокруг Москвы, к примеру.) Кроме того, в России не было традиции сохранения монополии на своё ремесло, как это было в Западной Европе. Так в России образовалась ремесленническая беднота - из-за свободного притока участников, в то же время крестьянские хозяйства оставались живыми и подвижными. И ещё: торговля в России, до самого Петра Первого, ограничивалась натуральным продуктом, соль, меха. мёд, в обмен на предметы роскоши и невольников. и эта торговля была караванной. В Европе же в это время развивался свободный капитализм с активной торговлей, с ремесленническими городами, государству не подконтрольными, чего ещё или уже не было ни в раннем, ни в позднем капитализме. Это и создало своеобразие средневековой Европы, ни античный, ни восточные города не знали такого разрыва между городом и деревней, промышленностью и сельским хозяйством. Эти европейские города как бы калькировали некий малоизвестный успешный опыт, они и строились так, что с высоты птичьего полёта выглядят как иероглифы, до сих пор не прочитанные.
Западная Европа напоминала, в определенном смысле, в тот период передовую колониальную территорию, подобную иберийской Америке 16-18 вв., когда новая Европа, вполне укоренившись к 15 веку, воссоздалась(!!!) в Новом Свете - на базе городов. (И в этом вопросе, как и в ряде других важных тем, мы с Броделем вполне сходимся.))) Вполне логично предположить, что именно так воссоздвалась иная цивилизация в Западной средневековой Европе - на базе ставших знаменитыми Европейских городов. А кто их конкретно строил, поговорите на эту тему хотя бы с потомками аланов, они есть. Равно как есть и тот мифический народ - сеты, о котором я пишу в "Тайнах русского языка", вычислив их наличие в древнем обществе на нашей территории, по её границам, в древне-античном прошлом. Они проживают сегодня на псковщине, их поселение так и называется - "королевство сетов", только на их языке это звучит иначе - сет фа.
Употреблять современные понятия "государство", "Экономика", "общество" к эпохе Средних веков некорректно, мы отделены веками по духу от этого мира, и всё же как-то выражаться надо... Идеологии родились в 13 веке, это идеи, нагруженные одновременно и правдой, и иллюзиями, старые объяснения, схемы социальных наук, всё это будем иметь в виду, помня об опасности иллюзии прямого диалога между прошлым и настоящим. В средние века велась охота не только на ведьм и хмельное, но и на идеологии, как таковые, сознание выпрямлялось всеми возможными и невозможными способами. Похвала старому социальному режиму (в анамнезе русскому) порядку, да ещё от немецкого историка Бруннера, что это? Признание ошибок Западной Европы? Что представляет собой здесь задняя мысль ученого?
Итак, историю можно принять не менее, чем в двух планах одновременно: политическом и социальном, и весь корпус истории надо проецировать на оба эти плана, как на два способа рассмотрения человеческой судьбы, групп и общества в целом. В Средние века в западной Европе была только социальная история, которая поглощала и ассимилировала всё, государство растворялось в городах, сеньории, сельских общинах... Рыночная экономика, сама по себе, могла переживать кризисы, а ойкономие отвечала только за свои собственные домашние дела, будучи хорошо защищенной от рыночных бурь, и ей принадлежали века. если не тысячелетия. Социальная история большой длительности как история медленных течений, постоянств, инерций, структур... Это самое соблазнительное, что есть в книге Отто Бруннера - жизнь многообразна, но она и едина, однако далеко не все спешат разделить эту точку зрения, потому что тут же встает проклятый вопрос - а кто режиссер?
А что делать с сильными демографическими колебаниями в прошлом, объяснить которые не так-то просто?
Данные Эрнста Вагеманна:
10-13 вв. - заметный рост населения в Европе (при этот шла первая столетняя война между Францией и Испанией)
14 век - заметная убыль населения (в первую очередь, из-за чумы)
15 век - стагнация
16 век - взлёт в Центральной Европе
17 век - снова стагнация
18 век - значительный рост
19 век - внезапный взлёт
20 век - рост, но более медленный.
Это три грандиозных оборота на часах Европы, один связан с Крестовыми походами, второй до начала Тридцатилетней войны, третий начался в 18 веке и длится до наших дней. Демографические Взрывы, как видим, напрямую согласованы с длительными войнами, т.е. популяция в мире увеличивалась волнами, часто внезапными, с тенденцией охватить всё человечество, потому схожи результаты есть и для Азии, а все привычные объяснения изменений демографии со своими воззваниями к личной гигиене и успехам здравоохранения, оказываются совершенно бесполезными. Тут важно понять одно: перенаселение наступает тогда, когда в пропорции увеличивающаяся численность населения ещё не превышает роста ресурсов. Если спрос на рабсилу остается неудовлетворенным, и наблюдается избыточное количество плодородных земель, то становится необходимой иммиграция, принудительная или спонтанная. В таких условиях легко устанавливается и растёт как на дрожжах либеральная экономика.
Есть статистики для примитивных экономик, где при смертности 7% рождаемость составляла около 50%, и где всё наоборот - современная сытая Европа. Какой вывод? Если население регулирует экономику, оно регулирует всё, считает Вагеманн.
Во Франции в 1600 году население составляло 16 миллионов с плотностью 34 человека на квадратный метр, а было ли перенаселение в 1789 году? Или: был ли во Франции дефицит населения в 1939 году? Количество людей поочередно детерминируется и детерминирует, и нет единственного объяснения этому факту, а неподвижных порогов нет.
Книга Альфреда Софи о демографии, покрывающая всю территорию на экономическом и социальном основании, написана легко, факты подаются просто, без осторожной робости конкретных наблюдений. здесь о говорится о неком остров, где живут мирные и свободные козы и овцы. Речь идёт о прояснении отношений, которые связывают и противопоставляют данную популяцию с ресурсами на одном и том же плато, с ресурсами, необходимыми для жизни на другом. Ресурсы имеют обыкновение то увеличиваться, то уменьшаться, либо скорее, либо медленнее, чем меняется количество людей. Представление о балансе это не совсем научное понятие. Максимальное количество людей, когда происходит саморегуляция этих отношений, равно примерно 2000 индивидов. Каждый новый член сообщества будет уже в минус. Производительность начнёт падать. Чем больше людей, тем меньше производительность каждого из них (потери на управление, на издержки управления и мн. др.) А представим себе, что речь идёт о всей планете - 10 млрд чел. Тут уже принудителные меры станут неизбежны для привлечения к прибыльному труду, в противном случае, он упадёт до витального минимума, Тут главный стимул - безработица, точнее, её страх. Перефразировав известным анекдот о том, как воспитать хорошего ребенка, можно резюмировать: лучшими средства заставить людей быть хорошими и добросовестными членами общества в "безыдейном" (неидеологизированном) обществе, это ложь, шантаж и запугивание (некоторые добавляют ещё и подкуп). Отсюда следует, что идеология дешевле и честнее в управлении, чем такое вот управление "неидеологизированным" обществом. Если популяция держится на голодном пайке, а всё остальное поступает хозяевам жизни, то потребность в принуждении только возрастёт. Однако нет самого по себе оптимума для народонаселения, всё должно соотноситься с конкретным критерием. Идеальная популяция не может начинаться с 1, это всегда какая-то малая группа, которая может выживать самостоятельно, в изоляте.
Что такое "социальная биология"? Как понимать параллелизм в развитии всех западных стан (задолго до создания ЕС). В 18 веке Франция внезапно выходит из длительной фазы перенаселения, которое началось ещё в 12 веке. Исключая регрессию 1350-1450 (вторая столетняя войн), Франция жила в ситуации, напоминающей Индию, задыхаясь от чрезмерной рождаемости вблизи полюса "возможности", который сопровождается дефицитом питания, цепью эмиграций. А вот Англия с 13 по 18 век не отличалась таким биологическим разнообразием и изобилием. Одна из причин - жестокие религиозные распри, вызывающие исходы. Расцвет Англии наступил совсем недавно, в историческом масштабе. А не есть ли это признак постарения во всем мире, что проявляется спонтанно, то там, то тут.
Луи Шевалье, автор труда об опасных (рабочих) классах в Париже первой половины 19 века,считает, к примеру, что история индивидуализирует себя в двух зонах, она светлая, другая тёмная, в которой один индивид ускользает от другого в формах существования, это люди толпы. Толпа доступна демографии, но истории и экономике - нет, политическая экономика вообще исключена. Автор также прибегает к популярной нынче уловке: проблема не признается, независимо от того, есть ли такая констатация или нет; но если проблема признаётся, то её демонстрация или изучение могут быть обязательными или нет.
Т.о., можно видеть, что науки о человеке надевает новую кожу, на сломе разделяющих их барьеров, но всякое одностороннее объяснение, неприемлемо, а в такой сложной ситуации, как сейчас, и вообще бессмысленно. Карл Маркс, и тот придерживался двойной направленности в своих теориях направленности: не существует королевского взгляда в науке, писал он 18 марта 1872 года в письме к Морису де ла Шатру.
***
Как увидеть в нынешнем настоящем исторический пейзаж, обветшалый. архаичный, как прикоснуться к нему, ничего не порушив, пока этот хрупкий древний порядок ещё не до конца опрокинут любителями прагматизма, и улицы, тихие и нежилые может быть, вдруг заполнит братский шум других. А то всё важно, кто, как не прошлое, объяснит нам настоящее?
Слово "цивилизация" никогда не существует само по себе, оно всегда в паре со словом "культура", или предлагает по умолчанию такое соседство. Цивилизация это концентрация, совокупность культурных черт, феноменов, трудность в согласовании. Пока же реконструировать единство всё равно что искать квадратуру круга. Но эти два слова - культура и цивилизация - так или иначе, претендуют на то, чтобы охватить столь обширную область, приумножая с помощью друг друга своё суммарное значение. Слово "культурный" пришло из немецкого в 1900 году, что добавило удобства для описания, но не более того. ДО 1800 года слово "культура" мало что значило, потом оба слова конкурировали, потом их стали путать друг с другом, что и привело к общей идее цивилизации или культуры. Когда единое обширное царство некоего порядка рушится, большие целостные проблемы дробятся и начинается тайная война идей и ошибок.
Во Франции понятие цивилизации и культуры зародилось в одно и то же время, у слова "культура" до этого была большая жизнь, ещё Цицерон говорил о "культура ментис", но смысл интеллектуальной культуры оно приобрело лишь в 18 веке. Понятие "цивилизация2 впервые появилось в печатной работе в 1766 году, хотя использовалось и раньше, зародившись как глагол и причастие между 16 и 17 вв., а существительное civilisatioп осталось только придумать. Оно означало профанный идеал интеллектуального, технического, морального, социального порядка и прогресса. Считалось, чем скорее цивилизация распространится по земле, тем быстрее прекратятся войны и распри, и воцарится рай на земле, тк пророчествовал нза 2 года до Великой французской революции Кондорс. Культурного человека называли police; (вежливый). на другом конце линейки располагалось, конечно же, варварство со всеми кошмарами, какие только можно вообразить, и потому оно должно быть повергнуто в прах. О Петре Первом на западе писали, что он вытащил Россию из предельного варварства, в которое она была погружена веками. И с этим можно было согласиться, хотя и с одним условием: смысл слова "варвар" совсем иной - от слова "бородатый" до "святой арий" (аварий). С тех пор так и гнетёт западную цивилизацию этот самообман. Но судьба слова только начиналась.
Но, говоря о подвиге Петра, как если бы он был Геракл, автор не поставил, как противоположное, слово "цивилизация", (из варварства вытащил, но не цивилизовал). Жизнь слова "цивилизация" только начинается, самым блестящим образом, более блестящим, однако, чем полезным. Трансформации и революции, которые драматическим образом соединили 18 и 19 вв., создали ситуацию, когда можно было повернуть мир в сторону благородной цивилизации, но момент был упущен, и буржуазия быстро перетянула одеяло на себя. В 1850 году слово "цивилизация" впервые перешло к множественному числу, вместе с "культурой", это триумфальное движение от частного к общему длилось весь 19 век. Цивилизации и культуры уже подразумевали имплицитный отказ от цивилизации, как идеала, это уже означало возможность с равным успехом рассматривать весь человеческий опыт а всех континентах. Европа открывала и переоткрывала мир, человек оставался человеком, а цивилизация цивилизацией. В этой игре цивилизации множились, расчленяясь во времени и пространстве усилиями специалистов до абсурда. Вольтер был первым, кто, прямо не произнося это слово, своим "Веком Людовика 14-го" (1751) возвещал о "цивилизации эпохи", и это явление можно заметить по всей Европе, т.к. ключевые слова очень любят путешествия. Словами обменивались, но обратный пас был уже отличен то посланного. Понятие "культура" пришло во Францию из Германии как престижное и с новым смыслом, и оно сразу же принялось штурмовать господствующие высоты западной мысли. Под культурой в немецком языке понимали, начиная с Гердера, научный и интеллектуальный прогресс, отвлеченный от социального контекста. Подразумевалось превосходство над цивилизацией, как материальной стороной жизни. Это слово было подавлено, а взамен активировано другое. В Манифесте Компартии (1848) Маркс и Энгельс писали, что в нынешнем обществе слишком много цивилизации, (как средств к существованию), и слишком много торговли. Этого понимания будет устойчиво придерживаться и дальше немецкая мысль, поскольку это отвечало изначальной дихотомии между духом и природой (Geist und Natur), что собирало под одну крышу все внеличностные средства воздействия на природу. А вот за культурой теперь признавались только ценности, идеалы, нормативные принципы, т.е. это была сфера чистой духовности, в то время как цивилизация говорила языком механизации.
В 1951 году прозвучал глас немца Моммсена в защиту культуры - как бы цивилизация не задушила культуру. а техника - человеческое бытие. Шпенглер же понимал под культурой весну цивилизации, которая, сама по себе, это всегда прошлый сезон, кажущееся величие, склероз... Отсюда причина заката Европы - в самом факте его перехода в стадию цивилизации без культуры, что и превратило запад в живого мертвеца. Так, начиная с этого времени (1848), немцы отдают решительное предпочтение культуре.
Во Франции и Англии, а также Испании слово "цивилизация" хорошо защищено, и всегда на первом месте, и вряд ли они полагали, что их страны находятся всё это время вдали от родников молодости и свежей прелести, а за словом "культура" предлагали оставить только личностную форму жизни духа, предоставляя цивилизации социологические реалии.
***
Чтобы написать правильную историю, т.е. максимально приближенную к истинному ходу событий в прошлом, придётся всё же ещё не раз вернуться к истокам. Пока множество людей, напрягая свою голову по поводу исторических тем, принимает, как данность, тот придуманный факт, в частности, что Россия - темное или белое пятно на карте, толку в этом деле будет мало. Надо, во-первых, придти к пониманию того факта, что история началась не так, как сейчас принято думать, а язык, на котором говорило, по крайней мере, европейское население, был единый ещё в конце 1 тысячелетия новой эры: это были понятные для других диалекты праслявянского языка.
13 век в Европе
Италия
Vulgus - это вульгарная латынь, т.е. язык масс, на котором говорил народ. Корни его в Тоскане, оттуда и происходит итальянский язык. А в 13 веке из Тосканы вышли Данте, Петрарка, Бокаччо... Как из рога изобилия полились шедевры на новоявленном итальянском. Но вулгус это и язык волгарей!? Но этот вариант тоже не принимается историко-литературным начальтством. На вульгусе осхранилось мало документов, вот один из них - показания свидетеля: "Зао ко", что переводится как "Знаю кто", так это и переводит не надо, эта фраза целиком просматривается в основе "Зао ко". Было бы больше документов, можно было однозначно показать, что это диалект русского, а не какой-то отдельный, самостоятельный язык. в 13 веке в Италии появились, кроме указанных выше питателей, ещё и живописцы Джотто, Треченто, а также банки и капитализм, со всей его структурой - финансовая система и стандарты с жизни.
С этой вульгарной латынью (из которой потом образовалась нормальная латынь - как язык света и учености) историки стараются не связываться, мол, про неё мало что, на самом деле, известно. Таки нет - известно, и много, потому что русские филологи и лингвисты, в отличие от европейских, изучают этот вопрос. И вот, но самым современным академическим данным, вульгарная латынь, или народный язык стран Европы, до разделения на национальные государства, ещё совсем недавно, в 7-8 вв. новой эры, народ Европы говорил на диалектах праславянского языка - и это не хохма. Множество праславянских слов оставались в их речи не в качестве заимствований, а как родные праматеринские слова.
Это, в первую очередь, транссильванские (альпийские) диалекты, которые хорошо изучены современной наукой. Такие понятные нам слова, сохранившиеся в русском и других языка в том или ином виде, основные, имеющие многотысячелетнюю историю, и они никак не заимствования в современном смысле.
Вот несколько таких слов:
оскомина - изначально это слово не было отрицательного смысла. это было название хорошей пищи - пищи богов, т.е. осков.
тополь (дерево) В итальнском и сейчас оно есть, но в виде слова "торрес".
чрынило (чернило), и смысле пасны для письма, так что это прямое доказательство того, что у праслявян, в 7-8 вв. уже точно) была письменность, и не острой палочной по воску на дощечке, висевшей на поясе, как у средневековых европейских монахов, и не только на бересте, на которой писали друг другу свои емайлы граждане, как мужчины, так и женщины, но и на пергаменте, в то время, как в Европе только к 13 веку придумали писать на бараньих шкурах книги в виде свитков. А Руси уже в начале второго тысячелетия (думаю, что и раньше) летописи писали в книгах с золотыми и серебряными окладами, чрынилами (красными заглавные буквы), красивыми шрифтами, с картинкой вместо первой буквы начала главы. Пергамент же вырабатывался из телячьих шкур, и это стоило много дороже, чем писать на бычьей шкуре. И писали на них летописи, т.е. историю.
мычило (мочала)
братер (брат); во французском оно сохранилось в форме фрер, в англ бразер.
матерь (муттер, мазе... )
тата - папа, он же фазер, папа....
хра (хрон, хранилище)
Шиша (крыша, хижина)
гать (так и есть гать, мощеное место)
копер (укроп)
юзина (ужин)
мока (мука)
крошно (окрошка)
предет (проход, перевал)
штодор (каменистая почва. дорожка)
перуни - лесистая гора, скала, но и Перун , бог грома и молнии, который жил на горе (Зевс-громовержец, живущий на Олимпе). В кельском это тоже гора. В современном французском "пьер" - это камень.
султан - (не спешите смеяться, означает "великий турок)) - это слово тоже легко расшифровать: сул=лаз (лазы один из этносов турецкой нации, живут на юзе Кавказа; тан=сан, высокое звание. И никакого знания иностранных языков, русскому глазу и уху это понятно сразу.
и мн. др.
Англия
А в Туманном Альбионе в 13 веке национального языка ещё не было:
-религия говорила с паствой на латыни
-двор говорил по-французски
-народ говорил на англо-саксонском
-на окраинах говорили на кельтском (Уэльс, Мэн, Корнуэл)
Английского же языка, как единого для всей Англии, ещё не было.
Испания
тоже была многоязычной - повсюду царили диалекты и наречия. И это естественный процесс расхождения языков при расселении людей по территории - так было с русским, белорусским и украинским, а также сербским, польским и другими восточно славянскими языками, которые ближе друг к другу сегодня только потому, что процесс расхождения для них начался значительно позже.
В основе испанского - кастильский язык, на нем писал Сервантес, однако басский язык не относится к испанскому, это обособленный язык Иберийского полуострова, басков считают, на этом основании, коренным начелением Европы, а басский язык - первичным. Но это совсем ненаучно, если сейчас нет фактов по основе басского языка, это значит только то, что их нет на сегодняшний, ибо современные знания не истина в последней инстанции, а не то, что этот язык первичен С другой стороны, опять же, есть русский, как первооснова, но к нему не апеллируют, потому что в историо-языкознании принято за догму ОТСУТСТВИЕ ДРЕВНЕ-РУССКОГО ЯЗЫКА РАНЕЕ (ЕГО НАДО ОТЛИЧАТЬ ОТ СТАРО-СЛАВЯНСКОГО)10 ВЕКА, ДА И ОБ ЭТОМ ФАКТЕ ТОЖЕ ГОВОРЯТ РЕДКО, ИЛИ СКВОЗЬ ЗУБЫ. ОТ ДРЕВНЕ-РУССКОГО СЕЙЧАС ДОСТУПНО ТОЛЬКО ОКОЛО ДВУХ ДЕСЯТКОВ ПАМЯТНИКОВ - В ВИДЕ РУКОПИСЕЙ, И ЕЩЁ НЕСКОЛЬКО МЕШКОМ БЕРЕСТЯНЫХ ГРАМОТ, КОТОРЫЕ ПОЧЕМУ-ТО НЕ ХОТЯТ РАСШИФРОВЫВАТЬ.
То, что баски сохранили свой язык, очень хорошо, и хорошо даже то, что его считают родным языком д!Артаньяна и Де Тревиля, т.к. считают, что Гасконь это Басконь. Тут можно согласиться. Но у меня есть работа о происхождении французского языка отдельно, так что не буду здесь повторяться - этот язык к нам (через вульгус) очень близок, в своём старо-французском варианте. Я довольно легко переводила Роман о Розе (начало 13 века) со старо-французского, а также баллады Виньёна со средне-французского (начало 15 века).
В реликтовых корнях - баски=ава-азы. Т.е. потомки наших архаичных северо-кавказцев.
Германия
первый известный источник на немецком языке (это 843 год н.э, времена Рефрмации) -
подписан двумя внуками Карла Великого, при разделе его империи - Людовиком Немецкий и
Карлом Французским. был ещё один внук - Лотарь, его именем названа отданная ему территория Лотарингия. Вот эти внуки торжественно раздербанили империю своего деда и положили начало образованию враждующих друг с другом государств Европы.
Это был тогдашний Беловежский Пущ.
И вот, чтобы довести до народных масс информацию, что тогдашнего СССР не существует больше, и т.к. массы латынью не владели ( это был официальный язык официальной Европы) и был создан единый немецкий язык - в то же время сохранились варианты текста договора на профранцузском и протонемецком, на которых стоят подписи новых королей.
Так Европа, вступив в эру капитализма, разделилась (Германия выделилась самая первая, с раздела империи Карла Великого можно исчислять начало протоэпохи европейского капитализма), Европа начала вести между своими частями ожесточенные войны.
Почему со временем универсальным (официальным языком в эпоху глобализма 21 века) стал английский? По той же причине. почему и латынь была в ранней Европе общим официальным языком. Кельты - коренное население Англии, но до них были пикты, и о них мало что известно, возможно, это просто другое название кельтов.
Когда Римская империя окончательно развалилась в 5 веке н.э., и римляне ушли с территории Англии, туда, в Англию хлынули толпы с территории Дании, германцы- англо-саксы и юты, основав там семь враждебных друг другу королевств, однако в Х веке вольница закончилась, эти королевства объединил в одно государство Альфред Великий. К этому времени, задолго до норманов, был создан литературный памятник "Беовулф" (буквально белые волки) на древне-английском (готтском) языке.
После визита в Туманный Альбион Вильгельма в 1066 году на английский язык начались гонения, и он долго оставался ещё языком тёмных масс и небольшого количества свободных земледельцев (Йоменов-главных людей, старейшин). После крестьянского восстания Уота тайлера, напрвленного против дворянства, в 1362 году английский стал официальным языком Англии, но лишь в конце 14 века - начале 15 века при утверждении капитализма этот английский завоевал и город, потому что капитализм это, в первую очередь, расчёт и учет.
Современный английский появился лишь в 16 веке, и, благодаря Шекспиру, он стал широко распространяться по Европе.
Как было сказано выше (ремарка о вульгарной латыни), что основа основ всех романских языков Европы это праславянский язык. Современный русский язык - прямой наследник праславянского. У нас же, и за Западе, конечно, давно уже принято говорить, что всё полезное и хорошее случилось в Европе, но никак не в другом месте, а потому из России ничего хорошего, кроме ресурсов и диссидентов, не может изойти. Наоборот, всю культуру и цивилизацию завезли в Россию из Европы или Китая. К примеру, слово "календарь" это, конечно, римское. А ведь совсем просто увидеть, что эт о слово исторически славянское - от "коло" (солнце), т.е. календарь это картина или расписание годового круговорота солнца - коловорот. И таких случаем множество, договорились до того, что даже вологодское кружево, издревле существующее на Руси, завезли в 19 веке из Голландии. А не наоборот ли? В Голландию (Нидерланды, Фландрию) завези кружево не русские ли переселенцы и землепроходцы?
Что в нём особенного, отличного от других языков Европы? В литературном русском единственно никогда не было низкой формы, найден только один документ, в виде резолюции то ли Петра Первого, то ли князя Потёмкина, где есть ненормативная лексика:
"Дать, е...на мать!" Известен опыт Баркова в 19 веке, кое-какие высказывания у Пушкина, но в целом, это не приживалось и не зарождалось, пока не пришли либертинстующие либералы конца 20 века в литературу большой компанией. Тогда и пошло сквернословие поголовное в иных, особо любимых этой публикой произведениях..
Барков, как известно, плохо кончил, и сам он о себе в конце жизни написал в том смысле, что писал про д...мо, и умер в д...ме, - он, как гласит апокриф, утонул то ли в сортире, то ли в выгребной яме.
Почему именно английский стал универсальным языком в 21 веке? Ведь изначально он имел ту же структуру что и другие индо-европейские языки, Прагматизация английского языка началась много позже, именно тогда, когда прагматизм стал доминирующей доктриной. Считать на английском и вести учёт легче, чем на русском, но думать на нём не очень-то получается. Именно в виду своей редукции и максимального упрощения английский современный и был избран в качестве кода доступа в мире голого прагматизма в эпоху надвигающегося трансгуманизма. Это современный эсперанто. Однако ученых и писателей Англия и США предпочитают переманивать по-прежнему из России.
Древне-альпийское население также было славянского происхождения; недавно (90 гг. 20 века) в альпийских ледниках найден т.н. "ледяной человек", который был убит 5300 лет назад, а т.к. он по какой-то случайности сразу же попал в ледник, то сохранился полностью, и его внешний вид вполне цивилизованный, более того, в содержимом его желудка было обнаружено молоко, так что домашние (прирученные) животные уже служили человеку ещё в догомеровские времена.
Особое внимание требует и неолитическая революция - откуда вдруг сразу появились: керамика, иглы и шила, которые били знакомы людям по всему земному шару из глубочайшей древности (их делали из рыбных костей, и многое-многое другое, появившееся всё и сразу? Придётся признать тот факт, что и до ледникового периода была культура и цивилизация, и многое удалось сохранить во льдах - ведь ледник не пришёл вмиг, он наступал какое-то время, и люди, уже обладающие цивилизацией, успели подготовиться, устроив себе запасы еды и жилища, потом покрытые льдами.
Однако известно, что неолитическая революция пришла в Европу с восточной стороны, возможно, именно там и сохранялись плоды прежнего прогресса. Вторая волна пришла из региона Северной Италии. Сельское хозяйство в Центральной Европе также появилось дружно и рано. Логика развития событий никак этого явления не готовила. И позднее, уже в Средние века, точно так же приходил иное знание - архитектура соборов, строительство городов, которое до сих пор поражают воображение, и которые просто невозможно возводить на скорую руку, которые ничего подобного до этого не делали. Сейчас же именно так и представляют: кроме рисунков палочкой на песке, строители никаких чертежей и расчётов не делали.
***
Кроме языка, есть ещё одна платформа: религии (иудаизм, христианство, ислам). Если принять концепцию общего у всего человечества прошлого, которое ещё просматривалось и кв конце первого тысячелетия язык), и даже в середине второго тысячелетия (религии).
Как вели себя иудеи по отношению к христианству в раннем и позднем Средневековье? После 11 века появилось много новых христиан (моранов), выкрестов из иудаизма. О том, как они себя вели, есть множество документов. Началось с глумления над христианскими символами и образами, отказа ходить на мессу, оплевывание образов и оскорбление и проклинание Христа и Девы Марии, держание фиги, и не только в кармане, находясь в храме и многое другое, такое же отвратительное, хотя тогда никто не навязывал толерантности и свободе слова - это было спонтанное, но глубоко осознанное движение. И это шло по нарастающей. Так что выходки современных осмеятелей святынь христианства не ново - всё это идёт из первого тысячелетия. Такое поведение, в конце концов, провоцировало антисемитские погромы. Однако, что характерно, в качестве зачинщиков и подстрекателей выступали, опять же, сами евреи.
Пруст в романе "В поисках утраченного времени даёт такой же пассаж: персонаж по имени Блок (он еврей) - и он же главный антисемит, который, кстати, объясняет, что в Европе еврейское общество внутри себя так и устроено: по стратам, и каждая выше стоящая страна глумится над стратой более низкой.
Иной характер носят взаимоотношения христианства и ислама в Европе - мусульманское нашествие на Европу было аналогично татаро-монгольскому игу на Руси. И в то же время примерно. Приходя в Европу (некоторые города добровольно сдавались, и таких было немало), мусульмане тут же начинали восстанавливать разрушенное, а в соборах христиан они устраивали свои мечети, часто даже не перестраивая внутреннее пространство. В других случаях, христианский храм оставался, иногда мечеть снова отдавалась христианам. То есть поведение мусульман в этом смысле было спонтанно, по ситуации или по договоренности, предварительной установки уничтожать или умалять христианство у мусульман не было. Иногда церкви и мечети строились рядом друг с другом и в одном стиле (Как на проспекте Мира в Москве, где мечеть и собор не только выполнены в едином стиле, но и имеют даже общую ограду, а мусульмане ходят, когда хотят, на службу в православный храм и там осеняют себя крестом. Это подтверждает мысль о том, что ислам не только не был изначально враждебен христианству, но и является его изводом, редуцированной версией, приспособленной к местным домусульманским верованиям, точно так же, как православие приспособило для своих нужд языческие древнеславянские обряды.
Надо ещё отметить, что в раннем средневековье и иудеи, и христиане нередко ходили к одному священнику или святому отцу, читали священные книги друг друга, между верами не только не было вражды, но и наблюдалось родство, как если бы это были изводы одного и того же вероучения. Различия наметились и обострились много позже, во второй половине 2-го тысячелетия новой эры. В 15 же веке в живописи есть много свидетельств =картин, где христианские художники изображают мусульман в Европе в красивых красных одеждах и в тюрбанах, весьма привлекательными по сюжету и приятными для глаза.
Отдельная работа будет посвящена развитию образования в стредневековой Европе, это ещё более укрепит читателя в мысли о неком привнесении в Европу культурно и цивилизационного богатства, помимо заимствования знаний у греков и римлян, скульптуры которых отроют в буквально из земли в огородах средвековые монахи и горожане Европы. Всё сойдётся, кроме одной маленькой неувязки: все скульптуры были изготовлены из белого мрамора, а греки ваяли только из цветного. Белого у них не было.
Все это свидельствует о постепенном расхождении и религий, и языков, и народов. На лицо признаки некогда могущественной единой цивилизации, которая своим соками ещё многие столетия будет питать человечество.
***
Т.о., на земле долгое время царил мир диалектов одного языка, иначе невозможно понять, как люди общались между собой, как вообще общественная жизнь была возможна. И этим языком был древне-русский.
И если мир вновь перейдёт на русский, как один из языков межнационального общения, то все от этого только выиграют. Да, придется немного попотеть, изучая русский язык, но оно того стоит. Само слово "мечеть" очевидно происходит от слова "мечет", а минарет производит впечатление взметнувшейся небу ракеты. В Турции каждый знает, что давным-давно мечети использовались во время войн в качестве военных баз.
(этот текст закончу полностью примерно в конце октября)