Л. Б.
- Вот тогда-то, девочки, и появились все мои комплексы, - Вера вздохнула и отставила стакан со своим любимым свежевыжатым соком. - И сколько лет потребовалось на то, чтобы начать себя ценить и уважать, на понимание того, что это просто злая шутка придурка из параллельного класса!
Рассудительная Ира с интересом смотрела на обычно вполне самодостаточную, жизнерадостную приятельницу.
- Вер, да что же такое он тебе сказал-то?
- Он просто заорал: "Эй, ты, дура, ты где была, когда бог ноги давал?!" И все вокруг заржали - им это показалось очень остроумным. А меня как подкосило. В зеркало после этого смотреть не могла. Верите? Первые джинсы только на пятом курсе купила - всё стеснялась своих коротких толстых ног.
- Пролетарий? - сочувственно спросила мудрая интеллигентная Люда.
- Куда там! Папа - освобождённый парторг шахты, мама - преподаватель вуза. Элита местного значения! Сам смазливенький, популярный жутко! А поди ж ты... Всё самоутверждался. Гарик... до сих пор его с неприязнью вспоминаю, - она брезгливо сморщилась и передёрнула плечами.
- Но ведь в итоге всё сложилось? - Люда ободряюще улыбнулась.
- Конечно, сложилось! - задорно тряхнула головой Вера. - Но кто бы знал, чего мне это стоило! Да и ладно, у каждого свои университеты! - и она рассмеялась, с удовольствием разглядывая себя в зеркале напротив.
Дамы вдруг одновременно, не сговариваясь, замолчали. Каждая украдкой стрельнула взглядом в зеркало и унеслась туда, где своенравный резец времени, отсекая лишнее, иногда болезненно, иногда аккуратно и деликатно, и являя лучшее, вытачивал её сегодняшнюю - яркую, уверенную, независимую...
После означенных событий, произошедших в восьмом классе, Вера свято уверовала в свою неполноценность. Она искренне не могла понять, почему девочки, во многом уступающие ей и внешне, и интеллектуально, пользуются куда большим успехом. Выбор абсолютно женского факультета университета никак не мог способствовать самодостаточности.
На 4 курсе она устроилась подрабатывать ночной санитаркой в шахтёрскую санчасть. Пожалуй, именно там произошёл первый перелом, когда она болтала в курилке с симпатичным пожилым язвенником Владимиром Алексеевичем.
- Верочка, каким же счастливым твой муж будет! А пока ты себе цены не знаешь, - сказал он, ласково, по-отечески улыбаясь. - И твои ровесники-мальчишки не понимают, кто перед ними. Ты из тех женщин, которым возраст на пользу. Вот увидишь, годам к 28-30 ты расцветёшь, и тогда повезёт тому, кто вовремя тебя разглядит.
Вера тогда даже не поняла, о чём он, хотя слушать это было очень приятно. И когда вскоре молодой человек отметил, что у неё красивые ножки, думала, он издевается. Ну а потом... потом стала слышать это всё чаще, и не только о ножках. С годами стала более открытой, общительной, заметила, как люди к ней потянулись, поняла, что не в длине ног дело, а в том, как ты сама к себе и окружающим относишься. И личная жизнь сложилась - лучше не бывает! Только иной раз было жаль времени, потраченного на неуверенность и сомнения.
Ростом Ира удалась в папу - под 180 вытянулась. Но профессия манекенщицы популярностью не пользовалась, скорее, считалась чем-то постыдным, как и параметры 90-60-90. В моде были субтильные угловатые девочки-подростки, и весь арсенал высокохудожественных определений - от "коломенской версты" и "пожарной каланчи" до "дылды" и "верзилы" наряду с просьбой достать воробушка - сверстники употребляли прочувствованно и с удовольствием. Непреходящий восторг испытывал, пожалуй, только один человек - учитель физкультуры: благодаря этой высокой девочке баскетбольная сборная школы уверенно удерживала пальму первенства не один год. Попыталась было Ира сутулиться - чтобы рост и пышные не по годам формы скрыть, да мама-умница такую карикатуру нарисовала, что Ирочка тут же осанку выработала, будто с рождения кувшин на голове носила.
А вскоре произошло нечто, заставившее её совершенно иначе взглянуть на себя.
Всё это напоминало ей сюжет любимой новеллы Цвейга. Молодой, но уже популярный журналист, недавно въехавший в их дом русоволосый красавец с лёгкой пружинистой походкой, заставлял колотиться девичье сердце при каждой случайной встрече на лестнице. Он улыбался так, как можно улыбаться только одной женщине - своей, единственной. Ира смущённо опускала глаза и стремглав пробегала мимо, пытаясь унять дрожь в коленках. Вечерами он, как правило, возвращался не один, а со спутницей. Причём спутница каждый раз была новой, но непременно красивой, ухоженной, дерзкой. Тогда он здоровался с Ирой мельком, на ходу, а его обволакивающий взгляд был устремлён на ту, чью руку он нежно сжимал. И всегда при такой встрече её сердечко болезненно сжималось. Однажды, когда она бежала на тренировку, перескакивая через 2 ступеньки, они столкнулись нос к носу.
- Добрый день, - улыбнулся он своей необыкновенной улыбкой.
- Здрасьте, - смущённо буркнула Ирочка. Ну надо же было, чтобы он увидел её именно сейчас, когда она неслась, как мальчишка, ненакрашенная, с небрежно собранными в хвостик волосами!
- А я и не знал, что самая красивая девушка нашего дома ещё и спортсменка. Ты чем занимаешься?
- Баскет. Извините, я опаздываю, - и она промчалась со скоростью, достойной спринтера-чемпиона.
- Беги, конечно, беги! Комсомолка, активистка, в конце концов, просто красавица! - произнёс он со специфическим акцентом крылатую фразу и рассмеялся.
Как?! Как он сказал? Самая красивая девушка нашего дома... Значит, он считает её красивой? И видит в ней девушку, а не гадкого длинноногого утёнка?! Как же прекрасна жизнь! Как здорово, что она, Ира, такая... такая, как есть! Молодая, здоровая, сильная, красивая!
На тренировке и ближайших соревнованиях она превзошла самоё себя, чем окончательно покорила тренера. В школе тоже многое изменилось: Ира стала другой, уверенной, невозмутимой, мягкой. Откуда-то взялись и женственность, и грация. А там и взгляд новый появился - слегка снисходительный, будто затаённо улыбающийся, уплывающий. Неуютно под этим взглядом задирам стало, замолчали. Муж много позже признавался, что именно на него, на взгляд этот, и купился.
Дашке, дочке, проще было. Новое поколение, новые ценности, иные стандарты... Она уже классе в третьем, когда привычно шептались на ночь, спросила чуть смущённо: "Мам, а когда у девочки ножки длинные, это красиво?"
"Это ОЧЕНЬ красиво!" - убеждённо произнесла мам.
...А четырнадцатилетняя Людочка тем временем ехала в поезде. Он уносил её к тётке, на Кубань, в те волшебные края, где она всегда ощущала такую пьянящую свободу, что в первый же день превращалась в необузданную носящуюся по лугам дикарку, лазающую с мальчишками по деревьям, голышом кидающуюся в реку и чувствующую себя частью природы, а не благовоспитанной девочкой из хорошей семьи, которая снова просыпалась в ней только по возвращении в Ленинград.
Состав выскочил из тоннеля, и Люда зажмурила глаза от внезапно яркого света. А когда открыла, словно споткнулась об этот взгляд - удивлённо-восторженный, радостный, восхищённый. И уже тоже не могла отвести своего, смятённого, ошеломлённого. Она испытывала что-то непонятное, неведомое ранее: это была какая-то чудовищная смесь смущения, восторга, потрясения и ещё неизвестно чего... Но от этого хотелось летать, парить, хохотать, радоваться.
Он был совсем взрослым, по её представлениям, лет двадцати шести-двадцати семи. И безумно, нереально красивым, будто сошедшим с экрана.
Она всё же заставила себя отвести глаза и с деланным равнодушием уставилась в окно. Этот взгляд, однако, не назойливый, не сверлящий, но неотрывный, продолжала чувствовать каждой клеточкой.
Ночью переправлялись на пароме, и пассажиры высыпали на палубу. Наслаждались красотой южной ночи, тихо переговариваясь. Он стоял чуть поодаль и уже улыбался ей как старой знакомой. И не было в этой улыбке ничего плотоядного, сального, оценивающего - лишь открытость, доброжелательность и искренний восторг. Это вызывало какую-то неловкость, но было невообразимо приятно. И Люда тоже изредка поднимала глаза и застенчиво улыбалась.
А ранним утром поезд съехал на берег, и речной пейзаж молниеносно сменился другим - бесконечным полем в предрассветной дымке, раскинувшимся роскошным ковром с незатейливым, но изысканным узором до самого горизонта. И снова люди повысыпали из вагонов, и снова восхищённо охали, любуясь первозданной красотой, которую не способен передать с точностью даже самый гениальный художник.
Она вдруг ощутила предательский холодок пустоты. Будто что-то привычное, удобное внезапно исчезло, а ей этого не хватает. Оглянулась и поняла - среди восторженных пассажиров его не было. Вот и всё... насмотрелся... Что это? Обида? Разочарование? Да с чего бы? Ведь и слова друг другу не сказали! Ну и ладно! Подумаешь, Жан Маре...
Он появился так же внезапно, как и исчез. Счастливый, задыхающийся от быстрого бега, с сияющим взглядом, с огромной охапкой ещё влажных, покрытых капельками росы полевых цветов. И протянул их ей. Людочка приняла, вспыхнула и спрятала раскрасневшееся лицо в букете. Казалось, что это сон - прекрасный, сказочный, настолько красиво было всё происходящее. И просыпаться ей не хотелось.
Пассажиры забыли о предрассветных прелестях природы и теперь смотрели только на них. И вдруг... зааплодировали!
Он вышел на две станции раньше и ещё долго стоял на перроне, глядя вслед уходящему поезду. А Люда смотрела и смотрела в окно, пока последние дома неизвестного ей посёлка не исчезли из виду.
Всё лето она провалялась на диване с томиком Бунина, лишь изредка выходя прогуляться по улочкам приморского городка. Однажды услышала, как тётка гордо сообщила по телефону родителям:"Людмилка-то наша совсем барышня! Да какая красотка - соседские мальчишки глаз не сводят!" А она и не заметила...
Что же было потом? Окончание школы, институт, раннее, но такое счастливое замужество, сын, внуки... И всегда, даже в самые тяжёлые времена, осознание себя Женщиной.
Иногда вспоминалась та удивительная встреча - волшебным сном, сказкой, о воплощении которой мечтает каждая девочка. Вот и сейчас всплыла в памяти. И Люда впервые подумала, как же щедра была судьба, послав девочке-подростку этот поезд, и этот взгляд, и эту охапку полевых цветов... А ещё она размышляла о том, насколько по-разному превращаются гадкие утята в прекрасных лебедей. И взвешивала, стоит ли делиться своими соображениями с подругами.