Этот рассказ написан по мотивам сюжета Александра Михельмана «Меч фей» в качестве подарка моей любимой жене на десятую годовщину нашей свадьбы.
С оригинальным сюжетом можно ознакомиться здесь: http://www.proza.ru/2014/09/18/1433
Солнце стояло в зените. От вошедшей в полуденную силу жары птицы перестали петь, а цикады, наоборот, растрещались так, словно лавандовое поле за околицей села собиралось порваться надвое. Вьям допил свою кружку пива и хотел было крикнуть трактирщику Дерису: «А давай-ка еще одну, приятель, чего уж там!», как вдруг входная дверь испуганно вскрипнула и распахнулась. В полутемный полуподвальчик «Счастливой подковы» ввалился желтый сноп солнечного света, а вслед за ним — тугое облачко горячего воздуха. Цикады взревели пуще прежнего, и вместе с порцией цикадного рева в дверной проем втиснулась исполинская фигура, равно примечательная высоченным ростом, широченной грудью и почтенным животом. Дверь затворилась. Свет снова померк, а пьянящее дыхание цветущего поля сменилось запахом чесночной кулебяки a-la Chantau, по всей видимости, потребленной гигантом на завтрак.
— Эй, трактирщик, где ты там лазишь, как тебя там? — прогремел нежданный гость, шумно переводя дух.
— Дерис Тошкур, к вашим услугам — с готовностью ответил трактирщика, уже успевший оценить, сколько пива и цыплят можно ввалить в это бездонное брюхо, и сколько новеньких серебряных монет сегодня весело звякнет в его денежном ящике.
— Там у меня лошадь, вьюки… Короче, ты понял… Три тысячи чертей… И пива!
О последнем он мог бы и не говорить: Дерис уже взлетал навстречу с пенящимися кружками в руках. В мгновение ока он расстелил скатерть, поставил кружки на стол и гостеприимно придвинул самый крепкий дубовый стул. Позаботившись о госте, он тут же понесся отдавать распоряжения насчет лошади и поклажи. Вьям, между тем, не спускал глаз с посетителя. Он как будто что-то вспоминал, и как будто даже что-то вспомнил; просиял, вскочил с места и подошел к столику с самым почтительным и робким видом.
— Вьям Кубух, здешний фермер, к Вашим услугам.
Великан ответил не прежде, чем опрожнил первую кружку и придвинул себе вторую; впрочем, это не заняло у него много времени.
— Ну, и к чему мне твои услуги, фермер? Впрочем, если у тебя есть симпатичная дочка, я бы, пожалуй... Ты об этом?
— Что вы, что вы, ваше высокоблагородие… У меня нет детей, я вообще вдовец… Я вообще-то… Меня-то вы, наверное, не помните, но неужто забыли, как гостили в наших местах, еще при старом веселом короле Генрихе?
Приезжий нахмурился, припоминая.
— Ну, может и бывал… Тут, в Оверни, я и впрямь бывал, лет двенадцать назад, но чтоб именно в этой дыре… Не припомню такого…
— Ну так Вы и не можете припомнить: трактир этот Дерис построил в позапрошлом году; он и сам тут недавно появился, не местный он, с Прованса… А в деревне нашей Вы точно бывали; старожилы вроде меня Вас каждый год добром поминают… Вы ведь сеньор Валюз Абабло, не так ли?
Великан внимательно, с прищуром, посмотрел на Вьяма и ностальгически рыгнул.
— Да, я Валюз Абабло, второй сын сеньора Парвуза Абабло, брат Наймуна Абабло. Наш род имеет персидские корни, вот так-то…
— И какими судьбами вы снова в наших краях, ваше… ваше превосходительство?
— А тебе что, дело есть? Если нет — катись отсюда!
Вьям так испугался, что собрался было последовать совету и катиться, но все же набрался храбрости и продолжил самым почтительным, самым заискивающим тоном:
— Не имея ни малейшего намерения отвлекать ваше высокопревосходительство от положенного в такую жару отдохновения, позвольте, все же, еще раз вас поблагодарить. Уж так вы тех разбойников отделали, любо-дорого вспомнить. С той поры всякий сброд нашу деревню за версту обходит, такая по вас добрая память осталась. Вот я, собственно, для чего вас побеспокоил.
Тень дальнего приятного воспоминания пробежала по суровому лицу Валюза.
— Постой-ка, постой-ка, как тебя там?
— Вьям Кубух, Ваше сиятельство….
— А, Кубух! Как же… Ты тогда парнишкой был, вихрастым таким, в конопушках, да?
— Верно-верно, монсеньер! Рыжим, конопатым, вихрастым… Как нарисовали прямо. Да и Вы тогда совсем молоденький еще были, лет восемнадцати. Но уже богатырь, каких свет не видывал!
— А ты еще тогда от страха обмочился, помнишь?
Вьям едва не прослезился от умиления.
— Ну, надо же, помните! Ваша светлость еще тогда сказать изволили, что, мол, всю нашу деревню надо в «Ссыкуновку» переименовать.
— Ну, а, что, не так что ли? Ссыкуновка и есть. Сотня рыл мужиков, а какая-то дюжина доходяг вас всех раком поставила.
— Ну, их все-таки двадцать было…
— Как двадцать? Хоронили двенадцать, я такие вещи хорошо помню. Или ошибаюсь?
— Нет-нет, что вы! Как можно, чтобы ваше… э-э-э-э высокосиятельство ошибались? Все истинная правда: когда их по частям пособирали, как раз двенадцать и получилось, только одна нога лишняя оказалась. Но круглым счетом вышло двенадцать, истинная ваша правда. Двенадцать и еще нога одна, ничейная. А про остальных, которые через огороды сбежали, мы вашему особовеличеству тогда рассказать побоялись — очень уж страшно было. Думали, этак вы до утра не успокоитесь, еще за нас приметесь сгоряча.
— Это верно. Я тогда — ух, какой злой был! А вот у них, скажи, мозги вообще были, а? — лицо сеньора Абабло от волнения покрылось крупными багровыми пятнами, — пытали бы себе этого вашего мельника молча, в сторонке, я б их пальцем не тронул. Нет, надо было им наехать на мирного проезжего человека. Надеюсь, из ваших, из деревенских, никто не слышал, как тот гадёныш, которого я первым зарубил, меня назвал?
Вьям смертельно побледнел и затряс головой:
— Что вы, что вы, Ваше чрезвычайновеличайшество! Не слышал никто; ни один человек! Да за двенадцать лет уже и забыли бы… Да вы что… да разве мы бы себе позволили такое безобразие про вас услышать, а потом еще и запомнить? У нас в Оверни на этот счет народ как кремень твердый: коли не надо, так и не услышит. И все тут такие, не один я ничего не слыхал. Это как пить дать.
Сеньор Абабло подозрительно посмотрел на фермера, но промолчал. Вьям поспешил переменить тему разговора:
— А что угодно наисветлейшему сеньору на этот раз? Тогда вы вроде бы в замок д’Ак ехали?
— Да, и на это раз туда же… И по той же надобности.
— Это к кузнецу, что ли?
— Точно. Под мою руку только тамошний кузнец и мог нормальный меч сделать. Помнишь тот дерьмовый клинчишко, которым я ваших бандитов разогнал?
— Да как же ж… Отчего же ж… Вполне приличный меч был, впечатляющий, можно сказать…
— Это он против тех паршивцев был впечатляющий… А встреть я благородного рыцаря в испанском доспехе, пришлось бы оглоблей довоевывать… Сталь — дерьмо, баланс — дерьмо, и легкий слишком. А вот кузнец в д’Аке настоящие вещи делает. Я его мечом столько кишок наружу вывернул, сколько в колбасной мастерской за год работы не видывали. Любой нагрудник, любой шлем — напополам. Однажды я им ствол медного фальконета на спор перерубил, веришь?
Вьям поспешно закивал головой. Сеньор Абабло заметил вернувшегося Дериса, который с большим интересом прислушивался к их разговору, справился у него о лошади и багаже, заказал еще два пива и принялся прихлебывать его небольшими, в четверть кружки, глотками.
Дерис, вполне разделявший общий для всех трактирщиков порок праздного любопытства, не удержался и спросил:
— А что же, Вы теперь в запасец хотите еще один меч приобрести?
Сеньор Абабло метнул в него презрительный взгляд.
— Ты что, тупой? А, впрочем, тебе так и положено, тупым быть. Откуда тебе понимать благородство, пивная ты душонка? Такие вещи в запас не берут. Меч, он, для рыцаря — как правая рука. Как высокородная супруга. Один на всю жизнь. Про запас у меня булава есть, кинжалы.
Дерис, привыкший к подначкам подвыпивших посетителей, не смутился, и продолжил спрашивать.
— А вот я слышал, что у каждого рыцарского меча свое имя есть. И у Вашего тоже имя было?
Сеньор Абабало отвернулся, чтобы скрыть предательские слезы, выступившие на глазах
—Он был девочка… Итальянка. Ее звали Белле Рубина, Красотка Руби… Нет больше моей Руби…
Он всхлипнул, схватил новую кружку и осушил ее до дна. Дерис, не на шутку заинтригованный, требовал продолжения:
— И что же с ним… с ней… случилось? Как же ваша Руби сломалась, если она фальконет перерубала? Может быть, вы на пушечку калибром потолще покусились, а?
Вьям аж вздрогнул, услышав столь непочтительный вопрос, и, тревожно вжав голову в плечи, посмотрел сначала на Сеньора Абабло, потом на Дериса. Но рыцарь выпил уже достаточно пива, чтобы не заметить иронии; он отвечал вполне обстоятельно, с видимым желанием поделиться пережитым.
— Ну, не то, чтобы она сломалась, а вот какая произошла штука. Я, видите ли, много лет служил в Шотландии, потому что старые порядки сейчас только там и сохранились. Как-то обходятся там без всякой этой стрельбы плутонгами, маршей в ногу и прочего новомодного дерьма. В Шотландии все как в старые добрые времена: ежели поспорит один благородный барон с другим, то соберет ватагу храбрых рыцарей, пойдет на вражеский замок, устроит добрую резню, а замок спалит к чертям собачим. Красота! И никой король ему не указ. Ну, почти… Сейчас, конечно, все меняется, мда…
— А у нас уж давно все по-другому, — протянул задумчиво Дерис, — у нас чуть какой барон забалует, тут же драгун пришлют, зацапают, — и в Бастилию. А там разговор короткий, под суд — и голову с плеч. Первый королевский министр — ох, какой строгий нынче…
— Ну вот, и я о том же, — вздохнул сеньор Абабло, — потому и уехал в Шотландию. В общем, подвернулась как-то мне одна работенка в таком вот роде, как я рассказал. Как обычно, два барона что-то не поделили. Короче, надо было спалить замок и весь тамошний клан по мужской линии перерезать. А что до женщин, то с ними разрешили поразвлечься, а потом их в соседний монастырь сдать, уже и с аббатисой договорились, все в лучшем виде. За одним исключением: дочку того барона наш барон хотел себе оставить и даже жениться на ней по-честному. По моему, из-за нее-то весь сыр-бор и произошел, хотя подробности мне неизвестны, сплетничать не буду. Так вот: мы все в лучшем виде сделали, замок сожгли, всех джентльменов благородным образом перебили, а та самая мадемуазель, на которой барон жениться хотел, вырвалась, да как кинется в горящую башню! Я — за ней, ведь случись что, нам денег не заплатят, работа, считай, не сделана! Да куда там — пекло, натуральное. Девушка прямо в огонь — шасть! Я за ней, перекрестясь, а там уже крыша валится. Сам едва не сгорел, насилу выбрался. И вот, пока выбирался, потерял свою малышку Руби… В руках держал, обжегся, выронил. Потом, после пожара, разгреб уголья, нашел ее…
— Кого, девушку?
— Да нет, же, — Рубину! От молодой леди Уинтер даже косточек не осталось, сгорела, как свечка.
— А что Рубина? Расплавилась?
— Да нет, не расплавилась, но в огне полежала, и лезвие уже не то… Вся закалка сошла, просто кусок железа. Такое разве что на гвозди годится. Там я ее и похоронил, в Шотландии. Бросил с молитвой святому Маврикию в озеро Старк-Лох, в красивом месте… Такая вот история.
Он надолго замолк, печально уставившись на стол, уставленный пустыми кружками и погрузился в какие-то невеселые мысли. Дерис опомнился и бросился за новой порцией пива, а Вьям робко присел на скамеечку и всем своим видом выражал сочувствие. Сеньор Абабло нарушил молчание первым.
— Да, кстати, а как поживает монсеньор д’Ак? Наше семейство издревле дуржило с д’Аками, еще с крестовых походов. А Кавар — славный старикан, как поживает?
— Ах, сударь, — вздохнул Вьям, — вы так говорите, как будто за столько времени ничего не могло измениться. С великим прискорбием сообщаю вам, что монсеньер Кавар д’Ак скончался, причем давно уже, лет семь тому назад.
— Ах, вот оно как. И кто же сейчас новый монсеньор д’Ак? Бар или Пьер? Они, поди, совсем взрослые уже?
—И тут, сударь, у меня для вас приятных новостей нету. Сами же знаете, Бар и Пьер — близнецы, к тому же после рождения их перепутали, так и не разобравшись, на радостях, кто из них родился первым и кому, стало быть, надлежит унаследовать титул. Как старый сеньор помер, началась между них тяжба, и такая, скажу я вам, склочная, что до самой королевы Марии дошло. А та, словно Соломон какой, или, допустим, царица Савская — мудро постановила передать титул обоим, а замок выкупить за хорошие деньги в казну. Бар и Пьер денежки поделили, купили в Париже дома и теперь служат в Лувре нынешнему молодому королю: один по конюшенной части, а второй — по соколиной. Но у обоих за душой теперь ни клочка пахотной землицы нет, ни лужка самого малого, ни рощицы. Вот, так-то… А замок наш выкупил из казны один богатый еврей по имени Ицхак, прости Господи. Он еще раньше купил дворянский титул, и потому именовался Ицхак Ла Псер, а теперь, грешно сказать, именуется графом Ла Псер д’Ак. Так что теперь у нас трое графьев: Бар, Пьер и этот Ла Псер, черт его побери! Видано ли такое на свете, скажите, а?
— И что же, этот мерзавец теперь восседает в пиршественном зале д’Аков, собирает оброк, творит суд и расправу? — вскричал сеньор Абабло возмущенно, — куда катится этот мир!
— Да нет, что вы! Он сюда один разок только приезжал, пожил недельку, бумажки все подписал, да обратно в Париж укатил. А в замке теперь всеми делами ведает управляющий, Вногус, сынок того самого Векзы Векома, который вам меч отковал, Рубину вашу. А сам Векза, увы, преставился. В прошлом году, на Петров день его хоронили. Еще гроза тогда с утра была, а к полубню распогодилось, на небе — ни тучки…
Сеньор Абабало вскочил на ноги, сграбастал Вьяма за ворот и начал его трясти:
— Как это помер? Что ж ты мне голову морочишь, негодяй! Сразу не мог сказать, что ли? Я тут сижу, байки твои слушаю, а Векза, значит, помер? Я что ж, получается, зря ехал сюда, что ли, за тридевять земель?
Вьям, трепыхая ногами в воздухе и тщетно пытаясь разжать стальную хватку, прохрипел:
— Погодите-погодите, сударь! Я же ничего такого не говорил, что зря ехали… Кузница-то работает, в лучшем виде!
Сеньор Абабло швырнул Вьяма обратно на табурет и брезгливо отряхнул руки.
— Да что с того, что она работает? Без Векзы она ничто… Он такой кузнец был! Он и самого сатану бы подковал, не хуже святого Дунстана. Такие раз в тысячу лет родятся!
При упоминании Сатаны все трое дружно перекрестились. Вьям потер сдавленную могучими пальцами шею, и продолжил:
— Вы, конечно, совершенно правы, ваше высоковеликолепие, про Векзу-то. Достойный был человек, что и говорить, и кузнец от Бога. Да только зря вы про молодого Вногуса плохо думаете. Он и кузнец недурной, и человек оборотистый, при нем кузница отцовская так поднялась, что до самого короля слыхать стало! Старому Векзе такого и не снилось! Езжайте к нему с Богом, авось, скует Вам меч не хуже Вашей прежней Рубины, упокой ее Господь.
Сеньор Абабло покрутил головой, как бы сильно сомневаясь, но говорить больше ничего не стал, во многом по той причине, что Дерис успел накрыть на стол. При виде блюда с жареным поросенком, тарелки с перепелами, большой миски лукового супа, горшка ячменной каши с тыквой и половины круглого пшеничного хлеба, ноздри сеньора Абабло начали плотоядно раздуваться, а глаза подернулись масляной пленкой вожделения. Он тут же позабыл все свои огорчения и с аппетитом принялся за еду.
. . .
Покинув «Счастливую подкову» еще до зари, по холодку, сеньор Абабло прибыл к замку д’Ак опять-таки к полудню и вновь успел насквозь промокнуть от пота, устать и зверски проголодаться. Все это, в совокупности со вчерашними новостями о печальной судьбе д’Аков и смерти Векзы Векома, отнюдь не способствовало приятному расположению духа. Кроме того, сеньор Абабло дурно выспался: его всю ночь немилосердно кусали клопы, в изобилии водившиеся в пышных тюфяках заведения Дериса Тошкура.
Наконец, восьмибашенный замок д’Ак гордо высившийся на одном из отрогов горной цепи Пюи, приблизился настолько, что на флагах стали различимы гербы его нового владельца. Кузница Векзы Векома находилась далее по дороге, огибавшей крутой замковый холм, за дубовой рощей. У развилки сеньор Абабл немного задержался, вспомнив, что наследник Векзы является теперь доверенным лицом нового графа д’Ака и проводит много времени в замке. К счастью, в этот момент порыв ветра донес из-за горы клуб черного дыма и сеньор Абабло облегченно вздохнул: уж коли горн разогрет, значит, Вногус точно там, машет молотом у наковальни. Он тронул поводья и взбодрил свою смирную крепконогую кобылку, совсем было осоловевшую от жары. Кобылка громким ржанием выразила седоку благодарность за то, что ее не заставили подниматься по склону и бодро затрусила мимо указателя. Через четверть часа езды по тенистой дубраве, сеньор Абабло выбрался на опушку, надеясь вновь увидеть за ромашковым лугом, у самого подножия скалы с водопадом, закопченную крышу старинной кузни. Однако его взору открась совершенно иная, прямо-таки возмутительная картина.
Сама кузница сохранилась, но она совершенно терялась на фоне двух десятков новых построек, сверкающих белизной побелки и оранжевым суриком крыш. Над этим маленьким городком возвышалось четыре кирпичные трубы, и три из них дымили черно и густо. Что же касается водопада, то его вовсе не стало! Двенадцать лет назад вода шумно и беззаботно низвергалась с высоты почти пятидесяти футов, теперь же с нее не сочилось даром даже капли; каждая струйка была приспособлена к делу. Бурный поток где-то наверху развели на дюжину рукавов, которые текли по дюжине добротных каменных желобов и вращали дюжину огромных деревянных колес. Оси колес уходили в каменные бараки, где, судя по доносившимся оттуда приглушенным звукам, приводили в движение механические прессы, молоты и меха. Чуть поодаль, за изящным мраморным заборчиком высились блескучие навалы каменного угля и тянулись длинные рыжие курганы шлака.
Позабыв сменить изумленное выражение лица на нечто более подобающее своей особе, сеньор Абабло въехал на опрятную центральную площадь, Конечной целью своего путешествия он избрал щеголеватое здание с колоннами. Интуиция подсказывала ему, что именно тут должна помещаться главная контора, или, черт побери, он не сеньор Абабло, три тысячи чертей! Стоило ему остановить лошадь, как тут же рядом возник дюжий ливрейный швейцар, деловито сообщивший, что сеньор Веком сейчас в конторе, но не принимает до двух, и, если высокородному сеньору угодну обождать, то двух верстах есть таверна…
— Мне угодно увидеть этого стервеца Вногуса, черт бы его побрал! — заорал сеньор Абабло, бешено завращав глазами и топнув, для верности, ногой. Усы его встопорщились, что свидетельствовало о крайней степени возмущения, — и если ты еще хоть раз заикнешься про два часа, две версты или еще про что-нибудь этакое, я тебя самого поделю на две части! Понял? Прими лошадь, что стоишь, зенки вылупил?
Швейцар молча смерил сеньора Абабло внимательным взглядом трактирного вышибалы и счел за благо позвать другого слугу, которому тотчас и были переданы заботы о кобыле путешественника. Сам же швейцар сухо, но вежливо, спросил, как представить гостя и попятившись, исчез в дверях. Через минуту он вышел и попросил следовать за ним. Сеньор Абабло прошел сквозь выдержанную в зеленоватых тонах прихожую, расписанную по стенам и потолкам фальшивыми рельефами, поднялся по лаковой дубовой лестнице, потом по двум залам, обставленным гнутой венецианской мебелью с парчовой обивкой и, наконец, очутился перед двухстворчатой палисандровой дверью, покрытой резным лиственным узором.
— Сеньор Валюз Абабло! — возгласил швейцар, приоткрывая дверь!
—Просите, — раздался из глубины комнаты приятный баритон.
Сеньор Абабло, раздраженно бряцая шпорами, вошел в комнату и огляделся. Он находился не то в кабинете, не то в библиотеке. Как бы то ни было, помещение было обставлено со всей возможной роскошью, вкусом и удобством. Несмотря на иссушающую жару за окнами, тут царила прохлада: зеленоватые бархатные шторы скрадывали солнечный свет, а воздух освежали два хитроумных золоченых фонтанчика с ледяной водой, проведенной, вероятно, все из того же водопада. Вдоль стен стояли книжные шкафы красного дерева, и ни одна из полок не пустовала. Хозяин кабинета сидел за огромным письменным столом у дальней стены. Это был молодой еще человек, на вид лет тридцати, в небесно-голубом кафтане с золотыми пуговицами и модном светлом парике на три локона. Несмотря на столь странный наряд, сеньор Абабло сразу узнал старшего сына Векзы, которого помнил долговязым нескладным парнем, помогавшим отцу в кузнице.
— Вногус, стервец ты этакий! Это что за маскарад? Ты чего вырядился, словно королевский кравчий?
На высоком лбу Вногуса, дотоле безмятежном, проступила морщинка досады. Он махнул рукой, приказывая швейцару покинуть кабинет, и, дождавшись, когда двери за ним закроются, ответил следующим образом:
— Досточтимый сеньор Абабло, я с благодарностью помню то уважение, которое вы оказывали моему отцу, я чрезвычайно рад вашему визиту, но, вопреки обязанностям хозяина, вынужден начать нашу беседу с просьбы.
— Так-так… И чего же ты у меня попросишь?
— Я попрошу вас уважать достоинство моего нынешнего сана и звания. Допускаю, что вы о них не осведомлены, и по-прежнему почитаете меня за простого сына кузнеца. В таком случае спешу сообщить, что я уже год ношу звание французского дворянина и со дня на день ожидаю утверждения в придворной должности.
— О, как! И в какой же такой должности, позволь спросить?
Вногус гордо выпрямился и небрежно уронил:
— В должности Его Превосходительства второго хранителя королевской столовой посуды.
— Да что ты говоришь? И за какие заслуги король доверил тебе свою посуду?
— За партию столовых ножей, исполненных с особым искусством и тщанием. Я не хвалюсь, просто цитирую королевский рескрипт по данному случаю. Посему покорнейше прошу оказывать моей персоне должное уважение, дабы не унижать монаршей воли, даровавшей сии отличия.
Сеньор Абабло даже крякнул от возмущения.
— Ах, ты меня просишь оказывать уважение! Ты, угольная душонка! А ты, случайно, не слышал, что дворянин обязан сам заботиться, чтобы его уважали? Вот, допустим, я сейчас тебя за ухо из этого кресла выволоку, что ты на это ответишь? На дуэль меня вызовешь? Ха-ха!
Мсье Веком страдальчески вздохнул и поднялся из кресла.
— Полно, сеньор Абабло! Если вам угодно, чтобы я поднялся и встретил вас стоя — вот, пожалуйста! Прошу вас, примите мои извинения за проявленную неучтивость. Что же касается дуэли — она представляет собой всего лишь один из сотни способов разрешения недоразумений между дворянами. Не сочтите за угрозу, но остальными девяноста девятью я владею как бы не лучше вашего. Что же касается собственно дуэлей, то нынче ни король, ни, особенно, — первый министр — их категорически не одобряют. Настолько не одобряют, что, полагаю, они сочли бы ваше нынешнее поведение слегка э-э-э… предосудительным.
Сеньор Абабло, не спуская с мсье Векома тяжелого взгляда, прошел половину комнаты и грузно опустился в ажурное кресло для посетителей. Изящная конструкция застонала, но выдержала.
— Ну, хорошо, Вногус. Ты вежлив, как большой барин, этого не отнять. Не знаю, где ты научился, что за чудеса тут происходят; я вообще не узнаю старой доброй Оверни. За двенадцать лет тут многое переменилось. Раз ты теперь дворянин, раз уж сам король так решил, мне остается только самому извиниться за неучтивость… хотя — черта с два! Извиняться не буду, просто забудь, что я сказал, а я постараюсь называть тебя на «Вы», хотя это и чудно.
Вногус облегченно вздохнул и сел обратно в свое кресло.
— Ну, вот и славно! Вы ко мне по делу? Вынужден сообщить, что я сегодня несколько занят, может быть, если речь идет о небольшом заказе, вы поговорите с приказчиком?
Сеньор Абабло нахмурился и покачал головой.
— Нет уж, милейший мсье Веком. Речь идет о большой и сложной работе, и я был бы вам признателен, если бы вы занялись ею лично.
Кузнец немного подался вперед и зашевелил тонкими ноздрями, как будто почуял что-то интересное.
— Так-так… И о какой сумме идет речь?
— Двести луи, — важно произнес сеньор Абабло, явно рассчитывая произвести впечатление.
Мсье Веком разочарованно поджал тонкие губы.
— Для Вногуса это слишком много, а для Его Превосходительства второго хранителя королевской столовой посуды — слишком мало.
— Чего! — взревел сеньор Абабло, — двести луи тебе мало? Да твой отец, великий кузнец Векза, сковал мне Рубину за восемьдесят луидоров! И работал над ней два месяца! И потом еще и денег брать не хотел, — мол, за шедевр денег не беру, самому приятно было работать. А ты… А вы…
— Вы забываете о порче денег. Нынешний луидор содержит серебра на треть меньше, чем при покойном короле Генрихе, да и само серебро дешевеет с каждым испанским галеоном, приходящим из Америки.
— Как бы то ни было, вы — кузнец, а я — заказчик. Мне нужен меч, и если двести луи вам мало, назовите свою цену.
— А, вот оно в чем дело… — обрадовался мсье Веком, — кажется, я начинаю понимать. Судя по тому, что Вы не при шпаге, с Рубиной что-то случилось… Неужели сломалась? Вот, не поверил бы… Потеряли?
— Да, нет, она погорела… Металл отпустило…
— Ай-ай-ай! Какая беда. Помню-помню, прекрасный был клинок… Отец про него, и про вас, кстати, много рассказывал. Говорил, лучший меч Франции для лучшего рубаки Европы. Очень гордился этой работой, очень…
Сеньор Абабло зарделся от похвалы, как маков цвет.
— Скажу без ложной скромности, мсье Веком, так оно и есть. Уж я-то попутешествовал по этой самой Европе и вдоль, и поперек, и не встречал никого, кто лучше меня владел бы прямым верхним ударом. Да и мой боковой подвыверт хорошо известен всякому мечнику, его так и называют: валюзов подвыверт. Хотите верьте, хотите нет, но я своей Рубиной какие только чудеса не вытворял, — и коней пополам перерубал, и всадников в полном доспехе…
— Простите, сеньор, Абабло, — перебил его Вногус, — я забыл поинтересоваться: должно быть. Вы устали с дороги, наверное, желаете перекусить, промочить горло? Тем более, я и сам собирался пообедать. За трапезой нам будет гораздо сподручнее обсудить ваш заказ, не так ли?
— Да-да, разумеется! — с энтузиазмом ответил гость, — кувшинчик винца и тарелка холодной телятины были бы очень кстати. Ну, или там еще чего-нибудь. Какую-нибудь курицу, или поросенка…
Вногус позвонил в колокольчик и, дождавшись слугу, распорядился приготовить обед на пятерых:
— Пригласите еще мсье Поколю и мсье Кокиля, если они сейчас не заняты. Скажите, что у нас важный клиент.
— А кто будет пятым? — вопросил слуга.
— Я думаю, все тот же сеньор Абабло. Полагаю, ему не составит труда побыть и первым, и пятым. Нам же, как людям обыкновенного телосложения, вполне хватит и одной порции на каждого.
Сеньор Абабло благодарно кивнул:
— Не хочу злоупотреблять Вашим гостеприимством, мсье Веком, но я сейчас так голоден, что и быка бы съел.
Вногус звонком вернул слугу с полдороги и добавил к заказу тарелку ветчины. В ожидании обеда он рассеянно слушал рассказы сеньора Абабло о его подвигах, краем глаза почитывая деловые бумаги и даже делая иногда украдкой пометки пером; но поскольку он не забывал отпускать реплики вроде: «Да что Вы говорите?», «Не может быть!», «Поразительно!», то сеньор Абабло ничего не заметил.
Через четверть часа слуга вошел в залу с каноническим «кушать подано», и переговорщики направились в столовую — большую комнату с потолком, расписанным сценой пира олимпийских богов. Под фигурой Ареса, изображенного в обнимку с обнаженной Афродитой, уже разместился мсье Поколю — поджарый мужчина с умными быстрыми глазами и черной испанской бородкой. Под сенью Гефеста сидел крепко сбитый, простоватый с виду мсье Кокиль. Вногус представил гостей друг другу и привычно устроился у подножия зевсова трона. Cеньору Абабло досталось почетное место между Ганимедом и Каллисто; слева к нему подлетал хищный орел, а справа в него вдумчиво целилась из лука Артемида.
— Итак, господа, — решительно перешел к делу мсье Веком, когда первые два блюда были съедены подчистую, — мы собрались здесь, чтобы помочь сеньору Абабло в довольно-таки непростом деле. Он хочет, чтобы мы сделали для него копию одного знаменитого меча, последней работы моего отца в этом роде. Речь идет о полутораручном бастарде итальянского типа, шестигранного сечения, с лезвиями из дамасской стали. У него, к тому же, нетипичный вес — почти восемь парижских фунтов.
— Полагаю, это вообще последняя работа в таком роде, во Франции уж точно — заметил мсье Кокиль.
Воцарилась пауза, которую нарушил мсье Поколю, обратившись к сеньору Абабло.
— Позвольте спросить, монсеньор, для какой надобности вам этот клинок? Вы собираете коллекцию?
— Коллекцию? Черта с два! Я без моей Рубины, как без рук… Это мое личное оружие.
— Но не кажется ли оно вам слегка… как бы это сказать… архаичным?
— Все Абабло всегда воевали мечами! И все наши мечи ковались в кузнице Векомов, со времен альбигойских походов. Первым был Умруз Абабло, крещеный перс, мой прадед в 15 колене. Он присоединился к войску графа Готфрида Бульонского в крестовом походе и покрыл себя неувядаемой славой. И он заказал себе меч, тут, в этой кузнице, когда возвращался из Альби в Пикардию вместе с отрядом графа Бульонского. С той поры каждый из нашего рода вооружался у Векомов и каждому делали клинок по его руке. А рука у нас, у Абабло, всегда была тяжелой. Именно этого я и хочу от вас, господа. Сделайте мне меч по руке. О цене сговоримся.
Мсье Поколю задумчиво хмыкнул, Мсье Кокиль почесал голову, а Вногус тяжело, прерывисто вздохнул.
— Понимаете в чем дело, сеньор Абабло, — произнес, наконец, Вногус как можно более мягко, — моя кузница специализируется на массовом выпуске качественной продукции. Мы давно перестали делать единичные шедевры, это непроизводительно. К тому же технология изготовления Рубины очень сложна: там составной клинок из металла разной степени закалки, тонкая филигрань, очень трудоемкая обработка поверхности…
— Короче, вы Рубину сделать не сумеете, сколько бы я вам не заплатил. Я верно понял?
— Нет, почему же? Сумею! Отец передал мне все секреты ремесла; но потом я поехал учиться в Англию и понял, насколько это все… Как бы сказать… Ненужно. Вот подходящее слово.
— Не понимаю, поясните, пожалуйста.
— Наверное, мне придется зайти немного издалека. Вы уверены, что вполне верно понимаете суть своих желаний?
— Уверен. У меня нет меча и я, черт побери, желаю купить новый. По-моему, с моими желаниями все очевидно.
—А мне ситуация представляется немного иной. Вам кажется, если вы получите обратно свою Рубину, все будет по-старому. Красотка Руби — символ старых добрых времен; но они, увы, ушли безвозвратно. Вот, скажите, почему вы вернулись из Шотландии?
— Ну, так за мечом же!
— Но ведь была, наверное, и другая причина?
Сеньор Абабло задумался.
— Возможно, Вы правы. Этот чертов король Яков допек-таки моего работодателя, лорда Роберта Голбрита. Он был вынужден распустить свой отряд, — при этом выплатив, как истинный джентльмен, все жалование до последнего пенни! — и сбежать в Ирландию. Таким образом, я остался при деньгах, но не при делах. Конечно, можно снова устроиться, да хоть к тому же малахольному лорду Околею, да какая у него работа? Ворота охранять? Нормальные войны ведут теперь одни короли, а бароны уже стали не те, что раньше… Во Франции такая ерунда уже давно творится, а нынче и в Шотландии веселого житья не стало.
— Так-так, очень интересно! А почему вы не устроились на королевскую службу в Шотландии?
— Да вы что, с ума сошли? Служить Якову, который одновременно король этих мерзких англичашек? Да он, того и гляди пойдет на Францию войной, защищая своих разлюбезных гугенотов, прости Господи. Хорош я буду у него на службе, снося головы добрым католикам! Нет уж, увольте. Если и служить какому-то королю, так только нашему Людовику.
— Ну, и в чем же дело? Поступайте в королевскую армию!
Сеньор Абабало неуютно поежился в кресле; ему не хотелось признаваться, но он все же решился:
— Я об этом подумывал, и даже переговаривал в Булони с одним кирасирским полковником. Во-первых, я никудышный наездник, это следует честно признать, слишком уж я велик для любой лошади; а во-вторых — у них все-таки пунктик насчет единообразия: только палаши, никаких бастардов. И таскать этот чертов палаш при себе следует всегда, такая, мол, кирасирская доблесть. А я, знаете ли, привык…
Мсье Поколю, слушавший разговор с отменным вниманием, внезапно вмешался:
— Вот вы все время говорите о привычке, а в чем она, собственно, состоит? Нельзя ли подробнее? Я недурно владею шпагой и знаком с палашом, по мне, что палаш, что бастард — разницы никакой. Техника одна и та же. Ну, разве что двуручный хват — но зачем он сейчас?
Вногус счел необходимым его перебить:
— Мсье Поколю — мой советник по холодному оружию, один из лучших фехтовальщиков Франции. Его советы дорогого стоят, прислушайтесь!
Сеньор Абабло скептически осмотрел стройную фигуру советника, и, недобро усмехнувшись, предложил:
— А вот что, мессир лучший клинок! Давайте-ка проверим ваше утверждение насчет двуручного хвата. Надеюсь, у вас найдется палаш и что-нибудь, хотя бы отдаленно напоминающее мою Рубину? Как насчет немного пофехтовать? Места в зале вполне достаточно.
Глаза мсье Поколю сузились и холодно блеснули из-под век.
— Вы предлагаете учебный поединок с открытым клинком?
— Если вы таков, каким вас представил мсье Веком, мы сумеем не покалечить друг друга, не правда ли?
—За себя я отвечаю.
— Отлично. А я отвечаю за себя!
— Господа, господа, — волновался Вногус, — может быть, мы продолжим нашу беседу? К чему это мальчишество…
— Лучше один раз получить по башке, чем сто раз услышать — резко бросил сеньор Абабло, уже вошедший в боевой раж и пострашневший сверх всякой меры, — я буду очень рад показать мсье Поколю пару приемов, которыми мои предки выпускали кишки сарацинам. Ему наверняка будет интересно ознакомиться с моими архаизмами.
— Без всякого сомнения, мне будет интересно, сударь, —учтиво ответил мсье Поколю, — и, надеюсь, мне удастся вас убедить, что со времен Крестовых походов фехтовальное дело претерпело немало усовершенствований.
Мсье Кокиль, наблюдавший за неожиданной стычкой с большим интересом, вызвался поискать на складе подходящее оружие. Мсье Поколю достался новенький палаш из готовой к отгрузке партии для конного полка герцога Пейжуйского, а для сеньора Абабло со стены в гостиной сняли старинный тяжелый меч, принадлежавший когда-то знаменитому рыцарю Бертрану дю Гуськлюю.
— Славный меч, — задумчиво произнес сеньор Абабло, вглядываясь в замысловатый паутинчатый узор на поверхности клинка, — легковат, конечно, но сгодится.
Мсье Поколю молча взял свое оружие, отошел в сторонку и, закрыв глаза, принялся вращать им вокруг туловища и над головой, все быстрее и быстрее. Казалось, он прислушивается к своим ощущениям. Через пару минут он открыл глаза и удовлетворенно сообщил:
— Я готов! Деремся до первого касания или до явного превосходства.
Сеньор Абабло взвревел: «Идет!» и, схватив, меч дю Гуськлюя обеим руками, бросился на своего противника. Дальше произошло нечто невообразимое. Две полосы металла сверкнули в воздухе, лязгнули друг об друга, описали в воздухе замысловатые фигуры и снова столкнулись, рассыпав холодные голубые искры. Затем последовала серия звонких ударов, сначала сверху, потом снизу, затем сбоку; всякий раз одна полоса стали, набрав огромную скорость, встречалась с другой, чтобы, скользнув по ней, отыскать новое уязвимое место — и снова напороться на полосу стали. С первого же удара мсье Поколю был вынужден отступить на шаг назад, и он был вынужден отходить шаг за шагом, пока не коснулся спиной стены. Как только это произошло, он громко крикнул «Баста!» и опустил клинок. Раскрасневшийся сеньор Абабло немедленно сделал то же самое. Противники церемонно отсалютовали друг другу и повернулись к сидевшим за обеденным столом зрителям. Вногус, не успевший понять, что же произошло, на всякий случай спросил:
— Кажется, победил сеньор Абабло?
Мсье Поколю развел руками:
— Да, безусловно! Я был вынужден отступать, чтобы не оказаться разрубленным пополам. Когда отступить стало некуда, я честно признал поражение. У Вас поразительный натиск, сеньор Абабло, этого нельзя не признать.
— Ну, вот видите, — ответил сеньор Абабло, тяжело дыша — разница все-таки есть; а будь у меня в руках Рубина, я бы загнал вас в стенку вдвое быстрее. Со своей стороны, не могу не признать, что держались вы чертовски стойко, и я ни разу не смог вас достать, как ни старался. Будь у вас больше места для отступления, я бы, пожалуй, спекся. А там уж сам дьявол не знает, кому досталась бы победа. В общем, давайте выпьем, господа, — за твердую руку и верный клинок!
Тост был одобрен единодушно, кубки наполнились и тут же опорожнились. Какое-то время все возбужденно обсуждали поединок, потом снова выпили, на сей раз — за Бертрана Дю Гуськлюя, который наверняка был отличным малым. После этого тоста мсье Поколю взял под руку сеньора Абабло и, положив вторую руку на сердце, проникновенно сказал вполголоса:
— Дорогой мой Валюз, — вы позволите мне вас так называть?
— Да хоть чертом зовите, милейший мсье Поколю, мне без разницы. Какие могут быть церемонии между двумя славными бойцами вроде нас с вами? Давайте еще выпьем, а?
— Выпьем. Но не ранее, чем вы окажете мне любезность.
— Да, с удовольствием! Без вопросов!
— Давайте повторим наш поединок!
— Как? Зачем, черт побери?
— Я хочу попробовать противостоять вам со шпагой!
— Что? Шпага против меча Дю Гуськлюя? Да вы с ума сошли, друг мой! Шпага — это игрушка для маленьких девочек. Я ни разу не видел, чтобы ею хоть кому-то сумели отрубить голову. А уж про то, чтобы разрубить от плеча до бедра или там, от темени до седла — и говорить нечего!
— Господи, ну зачем обязательно разрубать кого-то от плеча до пояса? Чтобы убить человека, достаточно проткнуть в нем маленькую дырочку. Тюк — и вуаля…
— Что значит — зачем разрубать? Во-первых, это красиво… Во-вторых, — надежно. Я видал многих людей, по два, по три раза проткнутых шпагой, и продолжавших сражаться; но ни разу не имел удовольствия наблюдать две половинки тела, хоть сколько-либо способных к сопротивлению.
Мсье Поколю задумался.
— Что касается надежности, тут вы правы. Впрочем, укол в голову через глаз или ухо надежен ничуть не в меньшей степени. Но вот что касается красоты… Я-то, пожалуй, с вами соглашусь, как профессионал, но эстетика нашего времени в целом…
— Да чихал я на эстетику! Речь идет о подлинной красоте, красоте поля боя, усеянного трупами врагов!
Мсье Поколю, прослезившись от умиления, ткнулся мокрым лицом в плечо гиганта.
— Нет, решительно, я вас люблю, мой дорогой Валюз! Я хочу с вами драться! Давайте, прямо сейчас! Прямо здесь!
Вногус, тревожно наблюдавший эту сцену, сделал попытку отговорить дуэлянтов от новой безрассудной затеи, но успеха не имел. Мсье Поколю уверял, что потеряет сон и аппетит, если не докажет сеньору Абабло, что способен выпустить все ему кишки наружу; а сеньор Абабало, громко хохоча, предлагал сопернику на выбор продольное, либо поперечное рассечение надвое. Мсье Поколю галантно позволил рассечь себя любым удобным для соперника способом, вынул из ножен щеголеватую тонкую шпагу и встал в терцию в дальнем углу залы. Сеньор Абабло уверенно пошел на него, сжимая двумя руками свой чудовищный меч. Вногус зажмурился. Раздался лязг, короткий крик и тут же все смолкло. Открыв глаза, Вногус с облегчением обнаружил обоих дуэлянтов на ногах и в добром здравии: меч дю Гуськлюя лежал на полу, а сеньор Абабло пристально осматривал свой камзол.
— Дырок должно быть четыре, — комментировал мсье Поколю, — и это, заметьте, не считая намеченного мною укола сквозь ухо.
— Да, черт меня побери, четыре, — растерянно подтвердил сеньор Абабло, — две в рукаве и две с левого бока. Но как вам это удалось, скажите, ради всего святого?!
— Все очень просто, мой любезный Валюз… Секрет — в балансе клинка и экономном расходе движения. С палашом я этот прием провести не решился, потому что палаш — медленное оружие; зато шпагу я могу вращать как угодно с огромной скоростью. Вот и весь фокус! Ба, — да на вас лица нет! Ну, полно, не расстраивайтесь!
Сеньор Абабало медленно добрел до стола, опустился в кресло и налил себе вина. Выпив полный кубок, он безучастно уставился в одну точку. Сотрапезники окружили его и принялись утешать, расхваливая его силу, отвагу и ловкость, но он продолжал горько вздыхать и жаловаться:
— Не обманывайте ни меня, ни себя, господа. Я конченный, никому не нужный, бесполезный человек. Уеду к себе в Пикардию, в имение моего старшего брата Наймуна, и буду у него… лесником. Да-с! Лесником! Более я ни на что не годен! И меча мне никакого не нужно, сделайте мне топор для рубки хвороста, и я поеду. Давайте, лучше выпьем…
Все, разумеется, выпили. В зале повисло тяжелое молчание, нарушаемое только нервными щелчками пальцев Вногуса. Он напряженно думал: на кону стояла его репутация делового человека. Упустить такого клиента, как сеньор Абабло, было бы не просто позором — это означало бы разрыв старинной традиции, по которой семейство Векомов снабжало семейство Абабло личным оружием. При всей своей склонности к инновациям, Вногус был достойным сыном своего отца, и теперь ему казалось, что портрет Векзы смотрит на него с противоположной стены с насмешкой и укоризной. «Так-то ты продолжаешь семейное дело, сынок? Ну-ну…». Нет, допустить, чтобы сеньор Абабло вышел из кузницы Векомов без оружия, было решительно невозможно. Вногус подобрался, словно кошка, схватившая мышь и еще не верящая, что держит ее достаточно крепко; он вскочил со своего места, в задумчивости прошелся по зале и, наконец, сел напротив сеньора Абабло, под самую Артемиду с луком.
— Мой дорогой друг, кажется, я понял, чем смогу вам помочь. Понимаете, Вашу проблему нужно решать не частным, а общим порядком. In tota sua complexitate perspectum — во всей ее сложности. Давайте, по примеру англичан, разобьем ее на части и все их перечислим, не возражаете?
— Валяйте, — слабо и безразлично отозвался сеньор Абабло, в душе чрезвычайно благодарный мсье Векому за его заботу и участие.
— Во-первых, вы оказались не у дел и не можете найти себе занятие по вашему нраву.
— Да, пожалуй, вы правы.
— Во-вторых, вы подозреваете, что ваши достоинства не могут быть оценены должным образом, поскольку мир изменился, и не в лучшую сторону, а все ваши несомненные таланты стали попросту не нужны.
— Да вы просто читаете мои мысли, дружище!
— Наконец, у Вас нет Малышки Руби, и вы ощущаете себя слабым, безоружным и незащищенным.
— Ну, вот, еще! Три тысячи чертей! Это я-то слабый и беззащитный?
— Послушайте, в этом зале находятся только ваши друзья, и мы стараемся вам помочь. Не пытайтесь скрыть правду. С Руби вы чувствовали себя намного уверенней, не так ли?
— Да, но…
— Значит, сейчас вы себя чувствуете менее уверенным, менее сильным и защищенным, верно?
— Хорошо. В такой формулировке, я, пожалуй, соглашусь. Пусть будет по-вашему! Не слабым и беззащитным, а менее сильным и защищенным, чем с Руби.
— Отлично, отлично… Итак, нам необходимо: найти вам занятие по душе, научить вас чему-то, что полезно и уместно здесь и сейчас и, наконец, вложить вам в руки то, что восстановит ваше душевное равновесие. И мы это сделаем, поверьте. Правда, есть одно затруднение?
— Какое?
—Боюсь, мы не сумеем уложиться в 200 луидоров при такой обширной программе. Полагаю, речь должна идти о пятистах луи. Вы располагаете такими средствами?
Сеньор Абабло подозрительно взглянул на Вногуса и спросил:
— А что, вы все это и впрямь сможете устроить? Если сумеете, пятьсот луи я наскребу.
— Браво! Думаю, мы все устроим. Что касается занятия по душе, я почти уверен, — вам подойдет служба в карабинерской роте его Величества. Слышали про такую?
— В прошлом году им заменили карабины на мушкеты, так что теперь это мушкетерская рота, — встрял в разговор мсье Поколю, — но вообще, ход ваших мыслей мне нравится, мсье Веком. Мушкетеры они чисто по названию. На деле — это штурмовики-головорезы, под стать нашему дорогому Валюзу. В этой роте собраны лучшие фехтовальщики Франции, многие из них – мои ученики.
— Но, я, как выяснилось, далеко не лучший фехтовальщик Франции! — горестно воскликнул сеньор Абабло.
— О, мсье Поколю это легко исправит, не правда ли? — возразил Вногус.
— Почту за честь, — ответил мсье Поколю, — и буду гордиться таким учеником. С вашей силой, ловкостью и отвагой, сеньор Абабло, вам не составит труда очень скоро овладеть шпагой, как собственной рукой. Месяц занятий, — и Вы будете чертовски хорошим шпажистом.
— Так, так… — растерянно повторял сеньор Абабло, — интересно… спасибо… Меня очень впечатлила ваша техника, буду рад… ознакомится…
— Оплата уроков входит в ваши 500 луидров, так что об этой стороне дела не беспокойтесь — добавил Вногус, — так, что еще?
— Шпага! — выпалил мсье Кокиль, внимательно следивший за разговором, но до этого момента хранивший молчание.
— Ах, да! Вернулись к тому, с чего начали. Разумеется, для службы в рядах мушкетеров сеньору Абабло понадобится шпага. Могу Вас сразу успокоить — шпаги у них довольно широкие, толедского типа, и сечением они похожи на мечи-бастарды. Конечно, рукоять и гарда будут отличаться, хват одноручный, баланс шпажный… Но клинок можно будет сделать похожим на вашу Рубину. С дамаском мы больше не работаем, извините, будет шеффилдская тигельная сталь, она даже лучше по качеству. Настоящая контрабанда из Англии, высший сорт! Что скажете, мсье Абабло?
— Ну… Я даже не знаю… Конечно, было бы здорово. Но самое главное — чтобы вес был по мне. И длина.
— А вы что на это скажете, мсье Кокиль?
— Если взять клинок обычной мушкетерской шпаги, увеличить его на треть, то как раз будет г-ну Абабло по росту. Вес составит… так… один-тридцать три в кубе… примерно две целых и одна пятая на два фунта восемь с четвертью унций… это будет где-то… пять фунтов одиннадцать унций. Вместе с эфесом — порядка семи фунтов, я полагаю. Придется делать новую изложницу.
— Ну, как, сгодится? — с надежной вопросил Вногус.
— Разве что еще фунтик…
— Нет! — рявкнули хором мсье Поколю и мсье Кокиль.
— Ну хотя бы полуфунтика…
— Нет!
— Ладно-ладно. Вам, конечно, виднее, господа. Но мне бы хотелось, чтобы по клинку были выгравированы слова «Помню тебя, Руби», а навершие гарды чтобы было золотое, в форме головы сирены. С корундовыми глазами. Ваш отец, мсье Веком, брал за основу статую с западной стены приходской церкви; так вот, я хочу такую же.
— А, знаю, знаю! Сделаем! Кажется, даже отливочная форма для нее где-то была. Это все ваши пожелания?
— Пока да… Но я еще подумаю и окончательно все утвердим утром, на трезвую голову. А теперь — давайте-ка выпьем, господа! За дружбу! За вас всех и за меня одного!
Обед плавно перешел в ужин и завершился глубокой ночью. За это время собутыльники спели три дюжины песен и разбили два глиняных кувшина. Сеньор Абабло на спор скрутил в трубочку полдюжины серебряных тарелок, мсье Поколю, исполняя на столе танец с саблями, поцарапал лилейное бедро потолочной Афродиты. Вногус, объясняя принцип действия механического молота, отдавил себе палец малахитовым пресс-папье. Наконец, мсье Кокиль заснул за столом; мсье Поколю вышел, шатаясь, отлить и так и не вернулся. Вногус пил по половине бокала и потому был несколько трезвее своих сотрудников, а сеньор Абабло перестал пить просто потому, что вино кончилось. На самом деле оно вовсе не кончилось, просто слуга Вногуса всерьез обеспокоился насчет хозяйских запасов и соврал, будто вина в погребе не осталось ни капли. Ему, разумеется, не поверили: Вногус кричал, топал ногами, обещал подпалить упрямцу пятки на каминной решетке, но верный слуга твердо стоял на своем. В конце концов, сеньор Абабло вышвырнул дурного вестника из окна прямо на грядку с тюльпанами; к счастью, дело обошлось без увечий.
— Мда… — протянул сеньор Абабло, разочарованно переворачивая последний кувшин, — только, можно сказать, начали веселиться!
— Совершенно с вами согласен, — пролепетал Вногус, — я уверен, что вино еще есть, и будь у нас разведен в камине огонь, мы бы поджарили этого скупердяя и вытрясли бы из него ключи от погреба. Но сейчас июль, друг мой… А камины у нас в Оверни начинают топить только в ноябре.
— Да, сейчас июль, три тысячи чертей! В ноябре мы бы напились на славу!
— Приезжайте в ноябре, обязательно! А сейчас — не расстраивайтесь, мой друг! Я слышал, что пирушки королевских мушкетеров, — самые веселые во всем Париже. А вино в Париж свозят со всей Франции.
— Не прибедняйтесь! Ваше домашнее вино превосходно. Даже лучше того… как вы его называли?
— Бардолино?
— Да-да, борделино! Надеюсь, до Парижа оно тоже доберется.
— Обязательно… Тут недалеко… До Роны рукой подать, в Лионе перегружаем бочки на луарские баржи, оттуда — в Сену, а Париж, как известно, стоит прямо на Сене! С обеих сторон, прошу заметить! Справа и слева. И посередине тоже! Решено — завтра же открываю экспорт вина в Париж! Я залью этот город вином с моих виноградников! Я скуплю все виноградники вплоть до самого Клермон-Феррана!
Сеньор Абабло молча выслушивал его умозаключения, но после обещания начать поставлять вино к королевскому столу, вдруг обеспокоенно заворочался в кресле.
— Послушайте, мсье Веком!
— А, да?
— Я вот что подумал: даже в том вшивом кирасирском полку от меня потребовали рекомендательные письма. А в роту королевских мушкетеров, наверное, мечтает поступить каждый дворянин королевства, не так ли? Вы уверены, что меня примут?
Вногус, вынужденный оторваться от своих виноторговых фантазий, ответил не сразу; ему понадобилась длительная пауза, чтобы понять, осмыслить и сформулировать.
— Признаться, этот момент я упустил. Мсье Поколю, без всякого сомнения, сделает из вас превосходного фехтовальщика, стать у вас богатырская, но в наше время, увы, бумаги имеют большое значение. Дворянская грамота у вас с собой?
— С собой! Все предки до 19 колена расписаны, как в четях-минеях.
— Это очень хорошо… А рекомендательные письма есть?
— Только от лорда Голбрита, моего последнего сюзерена.
— Того самого Голбрита, который пытался убить своего отчима, устроил мятеж против короля Якова и теперь скрывается в Ирландии?
— Да, того самого! И в рекомендательном письме, замечу, написано, что его отчим был бы однозначно мертв, если б не сбежал от меня, как последний трус, по тайному коридору.
Вногус схватился за голову.
— Сожгите немедленно! И никому об этом не рассказывайте!
— Да ладно, мы же с сэром Робертом против английского короля бунтовали, а не против нашего!
— Если об этом узнает его преосвященство Первый министр, вы точно окажетесь в Бастилии, а не в мушкетерской роте. Молчите! Вы всерьез полагаете, что человека с такой биографией допустят до охраны его величества? Нет, вам нужна рекомендация совершенно иного рода.
— И какая же?
— Ну, какого-нибудь виконта или герцога, имеющего влияние при дворе.
Сеньор Абабло огорченно покачал головой:
— Увы, таких знакомств я еще завести не успел. Я с шестнадцати лет добывал себе мечом на хлеб и вино за границами нашего королевства. Всего-то неделю как воротился, и всех знакомых у меня — вы, да тот кирасирский полковник, с которым я пил в Булони. Ну, не считая моего брата, но он — простой пикардийский дворянин, к тому же страшный скряга. Мы Абабло, род очень древний, но не шибко знатный.
— Я знаком с вашей генеалогией, и вынужден подтвердить, — для службы в мушкетерской роте надо быть или на порядок знатнее, или иметь какого-то очень сильного покровителя… может быть, граф д’Ак?
— Что? Чтобы какой-то пархатый жид рекомендовал меня в королевскую роту? Да я скорее уйду в разбойники, чем опущусь до такого…
— Ну, нет, конечно не Ла Псер… При всем его богатстве, в Париже у нынешнего графа мало влияния, это тут, в Оверни, он царь и бог. А при дворе он известен только как денежный мешок, у которого можно ссудить денег. Если бы вы поступали служить по финансовой части, лучшей рекомендации вам не найти, но в мушкетерской роте вас просто поднимут на смех. Нет, я имел в виду Пьера или Бара.
— Они были совсем еще дети и меня не помнят. С какой стати им меня рекомендовать?
— Да, наверно… А жаль, Пьер сейчас в фаворе, король его очень ценит. Поговаривают…
— Что поговаривают?
— Да так, ничего…
Вногус задумался и принялся внимательно разглядывать могучую фигуру сеньора Абабло. Наконец, он задал неожиданный вопрос:
— Нельзя ли попросить вас немного раздвинуть ноги?
— Что? — удивился сеньор Аабало.
— Вы сидите со сдвинутыми ногами, я прошу их немного раздвинуть.
— Зачем?
— Чтобы проверить одну мою догадку.
— Ну что, ж, извольте... — и сеньор Абабло, недоумевая, шумно раздвинул ноги, затянутые в щегольские, шитые золотом кюлоты.
Вногус привстал и заглянул за край стола, потом снова сел, удовлетворенно хмыкнув.
— Скажите, пожалуйста, вы не придерживаетесь старинного обычая вкладывать в гульфик апельсин?
— Нет, не придерживаюсь!
— Мешочек с песком? Кошелек с мелкими монетами?
— Да нет же, черт побери! Имейте в виду — я сложен вполне пропорционально. По части того, о чем вы изволили осведомиться, даже более пропорционально, нежели по части всего остального… Я понятно выразился, или вам показать?
— Нет-нет, — испуганно запротестовал Вногу. — Я вам верю!
— То, что вы имели нескромность рассмотреть, вполне отражает истинный размер того, о чем вы имели нескромность подумать.
— Упаси боже, при чем тут нескромность! Я строго деловой человек и думаю исключительно о том, чтобы добросовестно исполнить заключенный с вами контракт. В конце концов, я содрал с вас 500 луи, и обязан предоставить все обещанные услуги.
— Не понимаю, о каких услугах может идти речь в данном контексте!
— Сейчас поймете, минуточку…
Мсье Веком вскочил из-за стола, быстро прошел в свой кабинет и вернулся оттуда с большим листом мраморной бумаги, чернильницей и тонко отточенным гусиным пером.
— Итак, вы получите рекомендательное письмо господину де Монтале, капитану королевских мушкетеров в два приема. Сначала я отрекомендую вас одной очень важной особе, а эта особа потом напишет вам все, что вы пожелаете.
— Да? Буду вам премного благодарен. Но что ее заставит оказать мне эту услугу?
— Искренняя симпатия к вам, друг мой! Единение сердец и слияние душ.
Вногус начал быстро что-то писать, бормоча себе под нос: «моего достопочтенного друга… всяческое содействие…»
— Как вы находите такой каламбур: «полагаю, Вы оцените его достоинства по достоинству»
— Как весьма достойный.
— А вот этот: «зная некоторую шалавливость вашего характера…»
— Как весьма смелый, если вы настаиваете на букве «а».
— Это как раз то, что нужно, друг мой. Особа, которой я пишу, любит смелых мужчин. И, что весьма важно — крупных! Крупных и пропорционально сложенных… Ну, вы понимаете…
— Кажется, догадываюсь. Но, черт побери, да кто же эта особа? Надеюсь, она хотя бы женского пола?
— О, да! И весьма женского, смею заметить. Речь идет о герцогине Вамдамской. В свое время мне удалось оказать ей деликатную услугу по… по механической части, и теперь я всемилостивейше удостоен ее переписки. Это письмо откроет вам двери в ее дворец, причем, смею вас уверить — любые двери в ее дворце. К тому же она приоденет вас по моде, не стыдно будет явиться ко двору.
— Заманчиво… А она хороша собой, молода?
— В самом цвете и в самом соку, друг мой. Если бы господь Бог задумал вновь создать Адама и избрал бы вас в качестве образца, то Еву, чтобы соблюсти пропорцию, он, несомненно, лепил бы с герцогини Вамдамской. Что-то мы все о пропорциях, да о пропорциях… Впрочем, ничего удивительно, ведь они образуют красоту нашего мира. Не волнуйтесь и доверьтесь мне. Этим пером я прокладываю Вам самый приятный маршрут к рекомендации в мушкетеры, в истинном смысле — путь, усыпанный лепестками роз.
— Просто не знаю, как вас благодарить, мсье Веком.
— Полно, полно; вы заплатите 500 луи и мы будем квиты. Заплатите ведь?
— Слово дворянина!
— Ну, вот и славно! Да, еще! Вам нужен какой-то псевдоним. Простите, но я не могу рекомендовать герцогине Вамдамской человека по имени Валюз Абабло. Это звучит слишком провинциально. Почти все королевские мушкетеры скрывают свои имена и титулы под какими-нибудь прозвищами. Например, граф де Ля Фер скрывается под именем Атос; знатнейший молодой человек. Атосса, осмелюсь напомнить, — мать царя Кира, женщина благороднейших кровей. Тончайший намек, не находите?
— Да, пожалуй. Я бы не догадался.
— Ну, не все изучали эрудицию в иезуитском колледже; ваша стихия — поле брани, а не книжная полка. Или, вот, шевалье д’Эрбле, — тоже очень достойный, набожный юноша. Он записан в мушкетерскую роту под именем Арамиса, что намекает на один античный город, славный своим благочестием. В общем, буквально все сейчас имеют прозвища, а некоторые даже по два и три! Это нынче модно, а модой пренебрегать нельзя, особенно когда речь идет о представлении знатной даме. Вам следует подобрать что-то таинственное, непонятное. Мужественное, с раскатистой буквой «Р», и в то же время слегка игривое, с намеком. Так-так-так… Мммм….
Вногус задумался, его глаза подернулись дымкой вдохновения, взгляд принялся блуждать по комнате, перешел на сеньора Абабло, окинул его могучую фигуру и скользнул вниз, вновь задержавшись на роскошных портках, шитых золотом и жемчугом.
— О! Кажется, я придумал!