За столом, покрытым красной скатертью, сидят Гасим Диастинов, Зоя Отмахова, Сима Таныгина, Женя Ермошин и Лида Глушкова. Гасим - председатель детсовета. Помогает им Маргарита Яковлевна. Детсовет заседает один раз в месяц. Проступков, отступлений от нормы поведения, правонарушений за месяц предостаточно. Кто-то сорвал урок, кто-то кого-то сильно обидел, подрался. Зоя Гребнева сорвала урок русского языка. Трое устроили побег из детского дома. Сегодня крупно подрались.
Иду вдоль террасы, вижу: Римма, прижавшись к дереву, навзрыд плачет.
- Кто тебя обидел? Кто?
- Генка Бастраков. Он обозвал меня, потом ударил по лицу. Щека красная от удара.
- Не плачь, сестричка. Сейчас я его найду. Где же этот Бастраков гуляет?
Стою у колодца. Мне навстречу шагают трое: Миша Лежнин, Толик Егошин и Гена Бастраков. - За что ты, Гена, ударил Римму? За что?
- За то! Что тебе надо? - усмехнулся Гена. - Ты тоже сейчас получишь!
Размахнулся Гена, я сумела его опередить, ударила в живот ногой, он упал. Миша и Толик хохочут.
-Вот это да, Роза, вот это да!
Гена, полежав минуту на земле, из кармана достал перочинный нож, направил его на меня. Я снова его в живот. Ежедневные занятия акробатикой с Лидой Глушковой мне здесь помогли. Гена вновь на земле. Что бы было, если бы не тётя Ксения, беспокойная, понимающая детскую душу, выручающая в беде уборщица? Она отвела меня и Римму к Марии Степановне.
За эту драку я на детском совете получила второй выговор за время пребывания в детдоме.
"Выговор за выговором. Не ладится, грустно, скверно на душе. Не буду реветь. Ни за что не буду! Не сдамся!" - решила я.
Вышла за калитку детского дома - у забора сидит Галя Макина, вот-вот она заплачет. Присела к ней.
- Галь, а Галь, что ревёшь? Кто тебя обидел? У тебя есть брат Юра, он всегда за тебя заступится.
Она сильнее плакать. В перерывах не совсем понятные зарёванные слова:
- Харитон... у магазина... отнял три рубля. Я... воротничок продала, а он... у меня... забрал. Я хочу к бабушке... Она живёт в Ронге. Ты со мной пойдёшь? Пошли, а?- просит Галя.
- Ладно, Галя, я с тобой пойду. До Ронги восемь километров, недалеко. Успею вернуться к ужину. Побудешь с бабушкой - вместе вернёмся, - сказала я.
Сентябрьское солнце уже высоко. Воскресенье. По-осеннему тепло. Листья начали опадать. На небе чаще появляются холодные тучи, закрывают солнце, земля потихонечку остывает.
По ронгинской дороге босыми ногами шлёпали трое, к нам присоединилась подруга Гали Саша. Прошли страшный овраг, где, по рассказам Яшки-конюха, у речушки играют черти, русалки. Песни поют, детей воруют. До Ронги совсем близко, сели отдохнуть у зелёного кустика, вокруг растёт подорожник.
- По-дорожник, - произношу я, впервые задумываюсь над знакомым словом, впервые вглядываюсь в знакомое растение. Сорвала листочек, почувствовала такой запах, будто это растение духами опрыскано. Из центра, где сходятся все листья, торчит зелёно-коричневый стебелёк. Понюхала - красота! На макушке сиреневатый пушок.
Галя натёрла ногу, я приложила листочек подорожника к ранке.
- Сейчас тебе будет хорошо, - успокаивая подругу, лепечет успевшая устать Саша.
- Во-от дом бабушки, совсем близко, говорит Галя. Рассказы Гали о бабушке навеяли грустные воспоминания о деревне, маме, бабушке.
Отец, уходя на войну, наказал своей матери присматривать за мной и Риммой. Бабушка была своя, без которой невозможно представить себя. Она казалась вечной. На себе таскала из леса дрова, собирала иван-чай, малину, на зиму сушила на капустном или свекольном листе в печке. Вспомнила аромат зимнего малинового чая. И мне захотелось к бабушке, домой. Но моей бабушки не было - умерла на три месяца раньше матери - 29 января того же года.
Сидим во дворе старенького домика Галиной бабушки. Высокие ворота, забор из тесовых досок укрыли нас от людей, посторонних глаз, расположились на траве, ещё зелёной, но кое-где начинающей желтеть, рассказываем друг другу страшные истории. «Вернуться в детский дом не успею, - подумала я, - что же делать? Время идёт». Пришла Галина бабушка, разглядывает нас. В доме всё скромно: деревянная скамейка вдоль стены, посреди стол, кровать за печкой.
Стук в дверь. Входит мужчина в тёмно-синем костюме. О чём- то поговорив с бабушкой, ушёл незнакомец. Так есть хотелось. Галя ходит по дому, жует то хлеб, то картошку, а нам - ничего.
У порога появляется тот самый мужчина, и с ним - милиционер. На нас ноль внимания. Они прошли вперёд, поговорили с хозяйкой, направились к выходу, не замечая нас, милиционер повернулся, подошёл к нам, спросил:
- Чьи же такие сидите? Откуда? Босиком, одинаковые платья, пальтишки.
-Я с Галей пришла, - отвечает Саша.
-А я пойду в Вятское, в детдом, побегу, может, успею к отбою,- объясняю я.
- Не успеешь, девочка, не успеешь. Все трое пойдёмте со мной, и Галя с вами пойдёт. У бабушки, видите, негде спать и кормить вас нечем, - обратился к нам милиционер.
Бабушка и Галя плачут.
- Галю оставьте со мной, оставьте! Я сама завтра в детдом отведу, - упрашивает бабушка.
- Завтра рано утром за ними приедет воспитательница.
Уже вечер. Темнеет, гонят стадо. Мычат коровы, важно шагают по улице Ронги, возвращаются с пастбища. Совсем как в моей деревне. Мы уныло бредём по тротуару, улицам Ронги, районного центра. Дом с надписью «Милиция». Саша заныла:
- Нас в милицию, в тюрьму теперь посадят.
- Попала я снова в историю, влипла, окончательно влипла, - ругаю себя.
Комната, куда нас поселили, вовсе не страшная. Нет решёток на окнах, чистый крашеный пол. Дядя милиционер принёс матрас и булку хлеба. Наломал на ровные куски и протянул нам.
- Ешьте, больше у меня для вас ничего нет. Пить ещё принесу. Кружку найду, воды наберу.
Чайник с колодезной холодной водой поставил на пол по соседству с матрасом. Принёс патефон и включил музыку. Мы развеселились. «Дядя милиционер хороший», - решили мы.
Рано утром заходит к нам Зоя Фёдоровна, мило улыбается:
- Где мои беглецы? Ах, вот они где.
Зоя Фёдоровна - воспитательница самых маленьких детей, дошколят, прибыла за нами, шла пешком до Ронги.
- Прощайте, больше не попадайтесь, девчонки, сюда, - хохочет наш молодой милиционер. - Зоя Фёдоровна, забирайте своих.
- До свидания! До свидания! Приезжайте к нам в детский дом, - хором говорим мы.
Идём по утренней росе, по тропке, ведущей к главной ронгинской дороге. Только рассвело, а рассвет - хорошее время сна. А сон пропал. Утро пасмурное, накрапывает дождь. На траве, тропке было много опавших листьев. Зато розовели вершины берёз и рябин, освещённые первыми лучами солнца. В кустах чирикали воробьи, прятались от дождевых капель. Зоя Фёдоровна с нами шутила, ни слова о побеге из детдома. И не заметили, как добрались до Вятского.
Детдом пуст, все в школе, мы опоздали на первый урок. Тётя Даша нас встретила ласково:
- Проголодались вы мои, блудные детки, проголодались, в чужих краях побывали, поди, и не завтракали, а вчера и не поужинали. Сейчас накормлю, самое вкусненькое дам. Сашенька, ты-то как выдержала дорогу? Устала, небось? Зоя Фёдоровна, Сашу не отправляйте в школу, после дороги пусть отдохнёт.
- Согласна, Дарья Ефимовна. Третий класс не велика беда. Она у нас умница, догонит других, - прижав девочку к своей груди, ласкает Зоя Фёдоровна.
Выговора за побег из детдома мы не получили.
Второй урок - литература. Учусь в шестом классе. «Десятилетнюю песню» Маяковского я учила наизусть, но повторить не успела, да и книги с собой не было. Из детдомовских одна Лида Глушкова знала наизусть и получила отличную оценку. Всем остальным Елизавета Ивановна поставила двойки. На следующий день Зоя Гребнева решила учительнице отомстить. Звонок на урок русского языка. Елизавета Ивановна запаздывает. Зоя достала домру.
- Приготовиться! - скомандовала Зоя. - Запевай «По долинам и по взгорьям...»! Поём дружно, громко эту партизанскую песню.
Мы, детдомовцы, запели так, что эта песня дошла до учительской, директорской. Учительница постояла у двери, повернулась, покинула класс.
Лобов Геннадий Иванович, директор школы, не заставил себя долго ждать.
- Что у вас здесь творится? - спросил директор, строгий учитель истории. - Кто в школу принёс музыкальный инструмент?
- Мы, - дружно встали и хором ответили все восьмеро. - Это домра.
Встаньте! Кому говорят?
- Мы стоим. Куда ещё встать? - спрашиваю я.
Роза, вон из класса!
- Хорошо. Я ухожу. До свидания!
- Сообщу Марии Александровне! - вслед кричит Геннадий Иванович.
Прошла учебная неделя. К калитке детского дома подошёл сутуловатый, видно было, не по годам старый мужчина. Весь в лохмотьях, стареньких сапогах, с домотканной сумкой на груди. Середина сентября, по-прежнему солнце, тепло. Узнав своего отца, к мужчине подбежала Роза Гребнева. Мы видели, как два родных человека обнялись, поцеловались. Роза заплакала, по морщинистому лицу отца текли слёзы. Мы обмерли, продолжали с изумлением смотреть, что же будет дальше. Дальше? Дальше произошло нечто ужасное: идёт к калитке Зоя Гребнева, младшая сестра Розы, моя одноклассница, в сером, выцветшем фланелевом платье, без пальто, в старых ботинках, без сменного белья, сумки. Зоя подошла к папе, сестре, прижалась к ним.
Тут же появилась грозная Мария Александровна, заметив нас, приказала:
- Идите в дом.
Мы ушли, но продолжали следить с террасы, как мне кажется, за нечеловеческим действием, поступком директора детдома.
- Уходите! Уходите немедленно, чтоб вас здесь не было! А ты, Роза, пока остаёшься, иди в свою комнату, а Зоя пойдёт с отцом.
Удаляются два человека: высокий сутулый нищий отец и его дочь - шестиклассница, маленькая, жалкая. Как это похоже на деда Архипа и Леньку Максима Горького! Что ждёт впереди Зою? Почему так поступила Мария Александровна?
От Розы мы узнали, что отец только - только вернулся из тюрьмы, дома нет, живут в землянке.