В 1946 году зима и весна были обычными. Весна не ранняя и не поздняя. Всё вроде было нормально, вот только поведение птиц и животных отличалось от других лет. Птицы не очень активно гнездились, мало пели, помалу откладывали яиц. Зайцы тоже плохо плодились. Домашние птицы действовали в том же духе. Куры неслись очень плохо, коровы во многих дворах остались яловыми.
В июне небо поблекло и началась жара. Все дружно поливали огороды, таская воду вёдрами из речки, но с жарой справиться не могли. Всё тут же быстро испарялось. Поливали вечером, а днём всё испарялось и каменело. На дорогах, выгонах, в лугах, на полях земля вся потрескалась. Трещины были широкие и глубокие до метра и более. Ширина некоторых трещин была такая, что коровы ломали ноги, если случайно проваливались в них. Рыба в речке и то почти перестала ловиться.
Зерновые на многих полях не вернули даже того, что было затрачено на посев. А на некоторых выгорели начисто, поднялись до двадцати сантиметров и засохли. Картошка уродилась очень плохо, да и та была мелкая и сухая. Наседки цыплят не вывели.
Многие семьи, а таких было процентов девяносто, особенно те, где были дети, не рассчитали свои запасы до лета, хоть и расходовали очень экономно. К марту продукты полностью кончились, начался голод. К середине апреля люди начали пухнуть. Особенно голод сильно отразился на детях. Многие из них уже не могли ходить, некоторые были сильно худые со вздутыми животами, а другие опухали всем телом. Я, например, опух весь, был весь раздутый, как пышка. Ходить уже не мог, только ползал на четвереньках, а если поднимался на ноги, то от сильного головокружения тут же падал.
Хорошо, что весна была ранняя и мать собирала липовые почки, потом лист липовый, листья конского щавеля, щавель кислый не успевал расти, его тут же съедали. Мать конский щавель варила и делала из него тесто, а высушенный липовый лист растирала в муку и в этой муке обваливала лепёшки из щавелевого теста и пекла. Ни соли, ни капли какого-либо жира не было, только вода и трава. Но всё равно, это уже была еда. На траве мы протянули май месяц, а в июне пошла дикая клубника. Её рвали ещё зелёную. Нас, кто не мог ходить, выносили на южные склоны балок и усаживали там, где начинала краснеть клубника. Вот мы там и ползали, набивая животы съедобными травами, какие попадались под руку. В общем – выжили. Когда начали самостоятельно ходить, принялись за другие способы добычи пропитания. Ловили мелкую рыбёшку в нашей речке, тут же на костерке её зажаривали, насадив на ракитовый прутик. Били, если удавалось, грачей из рогаток и варили их где–нибудь возле речки. Потом начали ходить на рыбалку основательно. Ходили мы обычно группой три – пять человек. Это я, Ванька-Чапай, Ванька Солохин, Лёшка Силаев, Витька Вергунов, Лёшка Калинкин, Николай Куликов. Правда, не все сразу ходили, что я перечислил, но, как я уже сказал, человек пять из этой команды. Иногда проходили в поисках хорошего клёва до Большого Тёплого. Это за восемь километров от нашего села. Там было две водяные мельницы и в запрудах водилась крупная рыба. А вот щук у нас не было. Только, когда в середине шестидесятых эти мельницы ликвидировали и разрушили плотины, тогда щуки с низовьев расплодились до самых истоков. Лесок капроновых у нас тогда не было. Мы их сами делали, плели из конского волоса от белых лошадей. Из хвоста у них вырывали. Гоняли нас, конечно, за это, но мы как-то умудрялись избегать конфликтов со взрослыми. Крючки тоже делали сами из иголок.
Бывало, накопаем червей дождевых, наберём в речке под камнями личинок, наловим на лугах кузнечиков и целый день трудимся на речке. Вот только кузнечики в баночках или в коробочках поедали друг друга.
Вот говорят: «Как пауки в банке». Не могу сказать, как там пауки в банке себя ведут, не приходилось видеть, а вот кузнечиков наблюдал неоднократно. Придёшь на место рыбалки, откроешь коробку с кузнечиками, а там они почти все безногие, а то и наполовину съеденные. У какого-либо кузнечика сосед уже отгрыз задние ноги и брюшко, а тот всё равно вцепился в другого своего соседа и грызёт.