Голое море и голое небо. Безлюдье и тишина.
Пахнет выброшенным на берег фукусом и чуть-чуть рыбой.
Пологие в трещинах скалы, сосняки, и много, очень много воды.
Год ждёшь этой встречи, а наступает она, и вроде ничего особенного.
Но как-то незаметно-постепенно картинка вокруг начинает завораживать, а запахи пьянить. И уже через день-два, стоишь на берегу, восторженно улыбаешься морю, небу, и сердце гулко колотится – я снова на Севере! Каждый день море будет менять цвет, оттенки, настроения. Каждые шесть часов оно будет то прибывать, то убывать. Весь месяц оно постоянно будет с тобой - в твоих настроениях и чувствах.
Пыльная грунтовка часа два петляла от станции сосняками.
Потом она кончилась – просто упёрлась в море.
-Приехали!- весело крикнул шофёр.
Неловко соскочил с грузовика.
Вокруг на косогоре незнакомая деревня изб пятьдесят, часть нежилых.
В центре, рядом с конторой, пасется коза и поднимается к небу заброшенная церковь. Тротуары, по которым дробно топают овцы, прочно сколочены из горбылей коваными гвоздями с широкими шляпками. У бань сохнут сети, телёнок щиплет скудную траву прямо на уступах скалы. Над всем этим носятся в небе ласточки, и чайки кричат жалобно-пронзительно. Дальше море - синее и огромное.
Калитка председателева дома висит на верёвочной петле, и прежде чем открыть, нужно её приподнять. На стене рядом с окном вялятся на ветерке распяленные зубатки.
-Здравствуйте!
-Здравствуй, коль не шутишь.
-Мне про вас Наташа Колосова говорила - журналист из Петрозаводска. Помните такую?
-Хорошо помню Наташу,- приветливо улыбается председатель.
-Остановиться у вас в деревне на пару недель можно у кого-нибудь?
-Чего ж нельзя. С Москвы что ли будешь?
-А как догадались?
-Акаешь чудно. Поживёшь в конторе, там у нас комната гостевая с койкой и плиткой электрической, телевизора, правда, нет. Магазин в конце улицы – мимо не пройдёшь,- улыбается добрыми линялыми глазами и всеми морщинками загорелого лица.
-Сколько за постой платить?
-А-а, нет, не надо. Живи так, коль понравится. Дверь только закрывай, когда уходить будешь надолго - у нас тут баловать стали.
Женщина посмотрела на меня, словно раздумывая о чём-то, потом скрылась в избе.
Я потоптался у крыльца и уже решил идти обустраиваться, как она снова вышла на двор.
- На вот, - протянула мне солёную кумжу,- перекусишь с дороги, чтоб не варить. А мне ехать надо к мурманскому поезду - дочь с внучкой встречать.
-А что, паря, спиртику у тебя нету?- расплылся курносым загорелым лицом незнакомый мужик в трёпаном камуфляже на тельник,- башка после вчерашнего трещит.
-Ну-у, тогда давай покурим что ли,- в глазах хитринка.
-Да ты присаживайся, в ногах правды нет,- опускается мужик на толстое бревно,- смотрю, не здешний будешь.
-Художник.
Следом подходит вихрастый парень с пожелтевшим старым синяком под глазом. Кивает, протягивает руку сильную и жесткую, и тоже садится на бревно. На нём флотский бушлат с тусклыми латунными пуговицами.
-Поморы?
-Других тут нет,- посмеивается мужик.
-А чего на море не рыбачите?
-Сам-то с Москвы?- вопросом на вопрос ответил мужик.
-С Москвы.
-Мы москвичей не очень. Нахальные - то иконы спрашивают, то сёмгу. Вот у нас на зоне был один кент с Москвы…
-Деревня какая-то полумертвая,- меняю тему.
-Ну-у, а какой ей ещё быть – колхоз развалился, молодежь, кто сидит, кто в городе, ну а где ей ещё-то быть, сам посуди.
-Че, церковь здешняя нравится?– перехватил мой взгляд,- вот раньше на топор народ быстрый был, без единого гвоздя такую церковь поднимали. Вот ты говоришь,- хотя сидел я молча,- сейчас так сделают? Куда там, вот когда в Кондопоге церковь реставрировали, так гвоздей ящиков двадцать привезли с Петрозаводска. Сам видал. Раньше у дедов всё по уму было: под нижние венцы бересту клали и под шатёр тоже, а теперь один брус да рубероид.
-Ты меня слышишь, москвич?!
-Слышу-слышу.
Я понимал, если дам слабину, эти двое ни за что не отстанут и будут конючить на выпивку каждый божий день. Мужики тоже понимали, что я понимаю их нехитрые отвлекающие маневры. Игра словами продолжалась. Встать и уйти было как-то неудобно. Сидим - молчим. Мужик вздыхает.
На берегу, помор в подвёрнутых болотниках, копается в лодочном моторе, что-то отвинчивает ключом, продувает свечи. Рядом мальчишка бросает камни в залив, и глядит, как от них расходятся круги.
-Поди иконами интересуешься? Здесь этой истории лет десять назад ого-го сколько было, а теперь тю-тю…вывезли подчистую туристы.
-Да нет. Мне не надо,- продолжаю отбиваться.
-Может, золотой корень нужен? Его ещё радиолой розовой зовут, его на островах копают, сушат, потом весь год пьют. Можно на водке настаивать - вещь!– наседает мужик.
-Спасибо,я просто посмотреть-порисовать.
-Чё порисовать?
-Церковь, море, деревню.
-Слушай, у меня дома лиса есть, хорошая! Давай принесу жене твоей на воротник.
-Не надо - у неё дублёнка.
-А-аа…Ну-у, хоть на пиво дай.
Вихрастый сидел молча, и только тоскливо сплёвывал.
В сторону магазина потянулся народ – старуха в нейлоновой куртке неуклюже переставляла больные ноги. Следом девица с лицом «чёо, дура что ли?», потом дедок в спортивной куртке. Он приостановился напротив нас. Сощурился строго. Глазки как смотровые щели.
-Чё к нам, в гости к кому, али так вина попить?
-Посмотреть.
-Ну-ну.
-Тоже помор?- киваю в след деду.
-Какой помор, дачник с Мурманска.
-Ладно, чего расселся как деревянный Буратино, вставай - пошли!-
мужик вихрастому в бушлате.
За складами послышался скрип уключин – чей–то карбас подгребает по отливу к берегу. Затем стук, плеск, шлёпанье сапог по няше. Ягодники в вылинявших штормовках вернулись с полными вёдрами брусники.
Целый день ходил по деревне. На каждом шагу камни, огороды засаженые картошкой, и везде поленницы дров. У воды заброшенные причалы со складами, тут же догнивают списанные колхозные доры, и большие карбасы. Огромными ломтями сползают в залив пыльно-красные на солнце скалы противоположного берега. Воздух какой-то густой и пряный, вода пронзительно синяя.
Куда всё делось, куда ушло? Вспомнились удивительно лиричные поморские рассказы Юрия Казакова. Прошло-то всего тридцать лет, а привычная жизнь обвалилась и расстроилась.
Потом был вечер по-северному долгий. Прибрежные острова горбами темнели над остекленевшим морем. Дора через большой залив тащила в деревню длинный хвост из связанных плотов, и небо отражалось в воде. Время, как и море, было медленным и тягучим.
-Куда ты делся, москвич ?! Ну-у, не надумал на счёт лисы-то?- неслышно подошел уже заряженный давишний мужик.
После водки ему была охота поговорить.
-Видишь место какое –отсюда всё море видать!- покачивался помор.
-А чего за изба там через залив. Тоже деревня?
-Да нет, колхозная тоня там была, а теперь ничья. Летом, бывает туристы живут, рыбачат.
-Сам-то рыбу-то не ловишь, москвич?
-Нет.
-Если будет нужна, обращайся,- с хитринкой глянул на меня мужик,- я давеча сплавал сетки поглядеть.
На улице пусто. Все сидят по избам, смотрят телевизор. С моря тянет сыростью и туманом. На тротуаре, положенном прямо по скалкам вдоль изб, какой-то мужик с чёлкой отпилил кусок от пятидесятки – толстой доски, и аккуратно приколотил гвоздями новую ступеньку.
-Всё на соплях держится,- оторвался он от работы. Никому ничего не надо.
Рядом стоял тяжёлый плотницкий ящик с гладкой, отполированной ручкой.
-Ещё от отца остался,- перехватил он мой взгляд, - здесь всё есть.
-Да на кой это тебе, Василич?!- тужился улыбкой помор.
-Ступенька вишь подгнила, починить надо.
-Зачем? Всё одно зима скоро.
-Пока они в конторе наряд выпишут, кто-нибудь себе все ноги переломает.
-Да ладно,- полез за сигаретами помор.
Мужик только рукой махнул с досады.
Через пару дней я его встретил у давно пустого рыбного амбара.
Он что-то искал на берегу среди камней.
-Покурим?- улыбаюсь ему.
-У меня свои,- мужик прикурил, сунул пачку и зажигалку обратно в карман.
-Сам местный?
-Родился-учился, всё как положено, а после армии помотало меня по северам,- голос глухой, с хрипотцой. Мужик докурил сигарету до самого фильтра и выбросил окурок далеко на камни.
-Хорошо дома,- глаза смотрели на меня насмешливо и остро,– вода вкусная, воздух чистый. Холодно стало – печку протопил, есть захотел – рыбы наловил.
-Да у вас тут теперь дачников больше чем поморов,- не удержался я.
Ты бы лет двадцать назад приехал посмотреть. К нам даже вертолёт из Кеми летал, каждую весну «Даурия» приходила из Беломорска, вон там, на рейде стояла. Бывало неделю всей деревней разгружали. Тут ведь как – или пить или жить, мил человек. Если изба путёвая, мотор и карбас хорошие, значит хозяин своё отпил и теперь в завязке.
К магазину на неновом джипе подъехал дачник москвич. Он старательно делал трезвый вид.
-Бизнесмен хренов,- сказал мужик,- папашка у него шишка в Москве.
Вода в очередной раз пошла на убыль, мокро заблестели камни и пучки водорослей. Я стоял и смотрел на неподвижное небо, на деревню, на залив.
Таганка, август 2015