ДЕНЬ ТРЕТИЙ
Ночные тайны: загадки острова множатся. Утренний прилив вдохновения. Планы новых завоеваний и остров Буян. «Бунт на корабле». Разговор с Геником: разлад между мечтой и действительностью. Мои приключения на суше. Новые открытия: озеро Белых Лилий, Залив Погибшего Корабля, тайна ночных страшилищ. Музыка на закате. Вселенная над нами: ночные откровения с Димочкой.
Странные и загадочные события происходили этой ночью на острове. Прошедшая ночь была тревожной. Не знаю, как другие робинзоны, но я долго не мог заснуть и потом просыпался несколько раз. Среди ночи зловеще кричала какая-то неведомая птица, голосом, похожим на вопль птеродактиля, крики были какими-то истошными, будто кто-то пытался заживо разодрать ее на части.
Но самыми зловещими звуками был рев неведомых зверей, доносившийся из глубины острова. Он не был похож ни на один из слышанных голосов каких-то известных животных.
- Что это, дядя Юра? - спрашивал, проснувшись, Димочка. И я не знал, что ему вразумительно ответить. Этот отдаленный пугающий рев будил какие-то странные инфернальные чувства.
Мы всегда боимся всего необъяснимого, приписывая ему опасность. А объяснения этим леденящим кровь звукам у меня не было. Что же это за животные, которые могут исторгать подобный рев? Об этом можно было только догадываться. Не иначе как вой первобытной сельвы. Наш остров хранил свои тайны и, судя по всему, не торопился их выдавать.
Тем не менее, утро началось довольно безмятежно. Все так же вставало солнышко, золотило стволы сосен, сверкало в хрустальных сетях паутины. Где-то в ветвях сосны ворковала горлица. На опушку леса прилетел дятел и давай отстукивать свои телеграфные сообщения. Интересно, что именно он так настойчиво хотел нам сообщить?
Надо сказать, что утро для меня — самое продуктивное время. Утром меня посещают самые интересные идеи, пробуждаются творческие способности. Утром на свежую голову можно писать стихи, описывать происшедшие события. В то утро я, проснувшись, стараясь никого не разбудить, выбрался из палатки и отправился в свой «зеленый кабинет» в лесу. Там среди папоротников на замшелом пне удобно что-нибудь сочинять и делать записи в своем заветном блокнотике.
Впрочем, рано поднимаюсь не я один. Среди других «робинзонов» Тарас — тоже ранняя пташка. Он поднимается ни свет ни заря, чтоб медитировать и заниматься своими йогически-тантрическими упражнениями. Духовно продвинутый Тарас считает, что пропускать восход солнца нельзя! Восходящее солнце наполняет особой энергией, то ли праной, то ли дхармой, я уж в этом не особенно разбираюсь. Счастливый человек! Он уже сидел в позе лотоса, освещенный розовым светом восходящего солнца, устремив свое лицо к востоку. Невольно я залюбовался его озаренным лицом с полузакрытыми глазами, его скульптурной мускулатурой. И почему, скажите, Геник считает, что красота заключена лишь в девичьем теле? Где же он со своей фотокамерой? Как всегда дрыхнет без задних ног.
Для приличия помахав руками и сделав несколько наклонов, я уселся на пенек среди папоротников и достал свой зеленый блокнотик. Кроме дневниковых записей у меня была задача — сделать поэтический перевод вещи Пола Маккартни из альбома «Дикая жизнь», которую накануне я подобрал на гитаре. Почему-то с художественным переводом что-то не ладилось, зато сами собой начали складываться совсем другие стихи вместе с пришедшей в голову мелодией.
Однажды вдруг когда-нибудь,
Когда несбывшееся нас поманит вновь,
И поплывем мы сквозь туман
В страну далеких неоткрытых островов...
А что? Неплохая может получиться песенка, может так ее и назвать — песня про Несбывшееся? Но вот беда, рифмы как-то не давались, да и образы не метафоризировались, но это ничего, главное ухватить настроение, а там дело пойдет. Как там у Вознесенского: «Стихи не пишутся — случаются. Душа — слепая соучастница. Не сочинил — случилось так» Ничего, досочиним когда-нибудь. Почему-то всегда так: оставляю на полпути свои вдохновенные замыслы. Неужели останусь навсегда вечнозеленым литературным мальчиком, который вечно подает надежды, но так их и не исполняет?
После невольного «лирического отступления» вернемся к делам земным. А вернее, к тому, что нас действительно сегодня занимало — к тайнам острова. Тайны острова множились, как в приключенческом фильме, пробужденные фантазией неизвестного режиссера. Взять хотя бы неведомые ночные звуки.
За «табльдотом» (выражение Романа) «робинзоны», само собой, обсуждали не имевшие объяснения ночные звуки. Как выяснилось, загадочные звуки слышали все! Слышать-то слышали, но вот объяснить никто не мог! Просто тайна, покрытая мраком и ужас, летящий на крыльях ночи! Мистика!
Что же это могло быть? Одни утверждали, что слышали рев оленя, другие — рык каких-то свирепых хищников, третьи считали, что не обошлось без вмешательства потусторонних сил. Да что греха таить, разное приходило в голову. Может, чего доброго, на острове в самом деле завелась нечистая сила?
Тайны, тайны! Сколько их еще на острове!
Речь держал адмирал-губернатор:
- Скажу честно, в чертей я не верю, в леших, мару, кикимору, анчутку и других злыдней тоже. Так что ведьмовщину отбросим сразу, будем искать правдоподобные объяснения. Ночные звуки слышали все, значит это не плод воображения, не слуховая галлюцинация. Дальше. Благородных оленей, насколько мне известно, на острове нет, к тому же олени ревут в октябре, а сейчас июль. Тут говорили про хищников, так вот должен вас успокоить, крупных хищников, которые могли бы так реветь — медведей, росомах, - на острове тоже нет. Что же тогда остается?
Роман обвел присутствующих вопрошающим взглядом.
- А жаль, что нет медведей! - Геник не мог без «шутки юмора» - Мы бы заранее поделили их шкуры! Вспомнил еще бородатую туристскую шутку, что мол, туристы, не ходите группами, медведи страдают от переедания. Не всегда уместный юмор Геника на этот раз хорошо разрядил обстановку. А то «правдоподобных объяснений» адмирала мы могли и не выдержать.
- Но кто же, черт его дери, нас пугал?- не на шутку разволновался Геник. – Рёв, как у динозавров в фильме «Парк Юрского периода»! Все равно, кто бы он ни был, я его выслежу и зафотографирую до смерти!
Ага, конечно, последний кадр Геника будет сенсацией. На нем потрясенный мир увидит страшилище, закусившее фотографом. Пример, недостойный подражания!
- Чудища или нет, но на острове животные, какие, мы выясним позже. Возможно, кабаны. Но пока мы не узнали, не будем терять бдительности. Мы здесь одни, не стоит забывать. Помощи ждать неоткуда. Приходится рассчитывать только на себя. Теперь о планах на сегодня...
Далее Роман развил идеи дальнейших исследований, и поставил цель — плавание в ближайшей акватории. Дело в том, что с нашей стороны с Мыса Оперенных Стрел можно различить небольшой островок. Вокруг этого островка постоянно кипит прибой, поэтому нами он был назван остров Буян. Адмирал предложил совершить экспедицию на означенный островок.
- Наша цель — достигнуть острова, лоцировать его побережье, высадиться и осмотреться. С целью изучения ресурсов и пригодности для жилья. Экспедиция займет два-три часа. Значит так, со мной идут: Тарас, Геник...
- А можно и мне? - спросила Кэт.
- Хорошо, значит и Катя тоже. В лагере остаются Неля, Наташа, Юрик. Охрана, дежурство и все прочее.
Роман был верен себе: как всегда он все уже решил и не оставлял нам никакого выбора. Кого как, но меня такое решение удивило, чтоб не сказать возмутило. В самом деле, почему такие, довольно странные планы? Наш остров практически не исследован, нас тревожат странные звуки, а нам предлагают невесть зачем плыть на Буян. Согласитесь, что-то тут не в порядке.
- Ничего не имею против морских исследований и географических открытий, - сказал я,- Но как-то не вовремя. На нашем острове происходят странные вещи, ревут неизвестные звери, а ты предлагаешь отправиться черт те зачем, на какой-то близлежащий островок, абсолютно нам не нужный. Может, стоит совершить экспедицию вглубь нашего острова, а не блуждать по морям?
- Плыть необходимо - жить не так уж необходимо! - Роман процитировал свое любимое высказывание римских мореплавателей. - А ты уверен, что нам не придется перебираться на новое место? Вот тогда пригодятся эти открытия.
Меня почему-то не убеждали, да и не совсем устраивали подобные невразумительные объяснения. И еще обидно: почему мы с Наташей должны дежурить по лагерю второй раз подряд? Может кто-то мне объяснит? Все это я честно и откровенно высказал адмиралу в глаза. При всех. Адмиралу возражать трудно, его воля — закон. Вот если бы меня кто-то поддержал! Но «народ безмолвствовал». Роман сдвинул брови:
- Бунт на корабле? А ты знаешь, что бывает с бунтовщиками? Хочешь болтаться на рее?
Возникла многозначительная пауза. Как отреагирует остальная команда? Присоединится к бунтовщику? Или поддержит адмирала? И тут Наташа совершила свой первый труднообъяснимый поступок.
- Отплывайте! - сказала Наташа. - Нет проблем! Мы останемся в лагере!
При этом глазами Наташа показала мне, чтоб я не возражал. Вот так удружила! Кто бы мог от нее ожидать? Кажется, многое отдал бы, чтоб сказать что-нибудь решительное, но ничего не приходило на ум. Мне не оставалось ничего другого, кроме как пожать плечами и согласиться. Разговор был окончен, конфликт «исперчен», как выразился остроумец Геник.
Мужчины занялись подготовкой катамарана к выходу в море: подкачивали баллоны, поднимали парус. Погода благоприятствовала плаванию, ветер был хоть и порывист, но не менял направления. Поймав ветер, катамаран затанцевал на зыбких волнах, натягивая причальный фал.
Настроение у участников похода было приподнятым, но что меня бесило, совершенно равнодушным к тем, кто оставался на берегу. А я шатался по берегу, как неприкаянный. У меня все не выходило из головы, почему Наташа сразу и безоговорочно встала на сторону адмирала? Вполне возможно, в ней говорило женское стремление примирять конфликты, но почему у нее не нашлось для меня каких-то ободряющих слов? Разве мы не вместе? Разве любовь не подсказала бы ей нужные фразы? Словно ее заколдовала злая сила.
Эта странность Наташи меня потом еще не раз удивляла, ее неожиданная непоследовательность, то пылкость, то строгость, то нежность, то твердость решений. Загадка женской души! Впрочем, нет того, что может не нравиться в любимой женщине, тогда я этого еще не знал. Но догадывался.
Неожиданно я нашел, если не союзника, так сочувствующего. Им оказался не кто иной, как Геник. Он таинственно приблизился ко мне, дружески хлопнул по плечу.
- Слушай, старик, - сказал Геник заговорщически, когда мы отошли от лагеря, чтоб никто не слышал. - Знаешь, где-то я тебя понимаю! Просто не хотел нарываться на конфликт при всех. Этот адмирал меня и самого достал! Его превосходительство всегда решает за всех! Задолбал своими приказами! Мы зачем сюда приехали — отдыхать? Или выполнять чужие приказы? Это у нас остров свободы или лагерь для ссыльных? Так что ты не парься! Действуй сам как знаешь! Будь нормальным ковбоем, вон у тебя и шляпа ковбойская!
Как ни странно, хотел он этого или нет, Геник озвучил именно то, что я хотел тогда услышать. Зарвался Роман со своим диктаторством-губернаторством. Так что Геник попал в точку. Непонятно только, чего это ради он привязался к моей ковбойской шляпе. Далась ему эта шляпа! Хотя пусть острит, я не против. Сравнение с ковбоем мне даже льстит.
- А знаешь что? - доверительно сообщил мне Геник. - Я бы тоже остался, так мне до зарезу нужно поснимать. Вдруг сделаю «шидэвры»! Так что ты не заморачивайся всем этим! И женщин поменьше слушай! Совершай дерзкие поступки, кстати, женщины это любят! Знаешь, иногда нужно нарушать все правила. А то ты какой-то очень правильный. Ни разу не напился до бесчувствия, ни разу никого не обложил. Расслабься и получай удовольствие. Все клёво! А Романа пошли, знаешь куда! И чтоб ты знал: Никто! Никому! Ничего! Не должен! Не парься! Донт ворри!
Вот так мы поговорили. Повторяю, разговор этот мне был нужен. Бальзам на душу. Мне и самому до чертиков надоело быть незадачливым юнгой, вечно исполняющим чужие приказы. Куда интересней быть вольным как ветер ковбоем.
Но так же точно не хотелось мне быть и обиженным бунтарем-одиночкой, не моя роль. На обиженных воду возят, и правильно делают. А человека с чувством собственного достоинства обидеть невозможно!
И тут у меня возникла идея. А что если организовать экспедицию самостоятельно? Мы отправимся с Наташей исследовать остров, возьмем запас еды и пару рюкзаков. И откроем тайны острова сами! За что нам будут благодарны все остальные. Неплохо придумано! Я подошел к Наташе и раскрыл ей свой план. И что же? Тут Наташа снова меня огорчила. Выслушав все внимательно, она проникновенно посмотрела на меня — и при этом отказалась.
- Нет! - ответила она. - Я останусь в лагере с Димкой. Если хочешь — иди сам, отговаривать тебя не буду!- И добавила доверительно.- Только возвращайся скорее, а то я буду волноваться!
Что мне оставалось делать после такого разговора? Не отменять же свое решение! А может во мне закипела уязвленная гордость. Что ж, раз так, я пойду один! Иду разгадывать тайны острова, и никто мне не помешает!
Вот так получилось, что я отправился исследовать остров в одиночку. Конечно, скорее это был поступок неблагоразумного отчаяния, а не какой-то там решительности и безмерной отваги. А может, мне просто необходимо было побыть одному и привести в порядок свои чувства. Эту часть кинофильма об острове можно было бы назвать, как и главу из «Острова сокровищ» - «Мои приключения на суше».
У меня с собой был небольшой рюкзачок, а в нем - бутерброд, фляга с водой, нож-финка «шведская сталь» в кожаных ножнах, компас и карта. Так что заблудиться я не боялся, так же как и встреч со «свирепыми вепрями». Я решил пересечь остров с запада на восток с тем, чтобы обозреть его центральные внутренние территории и по возможности выйти к противоположному - восточному - берегу. Таков был план, а насколько он осуществим, я не знал.
Я шел и думал о нашем разговоре с Геником. Не скажу, что Геник открыл для меня совершенно новый взгляд на вещи. Давно уже и сам я размышлял об этом всем: о свободе и необходимости, о поступке и об ответственности. Поступок — вот что делает человека. Всегда лучше жалеть о том, что сделал, чем о том, что не сделал. Кто это сказал, не помню, но сказано хорошо! От себя добавлю: при этом лучше делать то, что считаешь нужным, ни от кого не зависеть в выборе. Но как совместить свою свободу выбора с желаниями и интересами других? Для меня это далеко не праздные вопросы. Что мне нравится в Генике — он относится к жизни легко, как к игре. Может, к жизни так и нужно относиться? И его девиз: «Не парься, будь счастлив!» совсем не так уж плох.
Вот в чем я с Геником никак не могу согласиться — это с его отношением к любви. Если верить Генику, так любви вообще не существует, есть мышеловка с заплесневевшим кусочком сыра. Для Геника любовь — всего-навсего выдумка прекрасного пола, чтоб управлять мужчинами. При этом мнение Геника о Наташе меня не сильно волнует. Ведь для него Наташа — просто «разведенка с прицепом». Пусть думает что хочет, это его право. А вот сам он — искатель идеала. Его идеал — юная, нереально красивая особа, страстная в любви, верная, лишенная ревности и навеки восхищенная своим мужчиной. При этом прощающая мужчине неверность, ревность и неверие в любовь. А существуют ли такие, его как-то не волнует. Идеал есть идеал! Всегда где-то на горизонте.
Об идеалах и об идеализме. Как-то раз Роман назвал меня романтиком-идеалистом. Романтик — да, против романтика я не возражаю. Романтик — это тот, кто умеет видеть вокруг себя необычное и романтичное, а потому ему не скучно жить. А вот насчет идеалиста не согласен. Во всяком случае, я не ищу в жизни идеального, не мечтаю о каком-то волшебном саде, полном роз, что ждет меня где-то когда-то. Меня вполне устраивает действительность. Жить нужно здесь и сейчас. В юности - да, я зачитывался книгами Грина, так вот даже этот великий романтик утверждает, что чудеса надо делать своими руками.
А вот кто действительно похож на идеалиста, так это Геник, хотя конечно, особый подвид идеалиста — идеалист-циник. Не так давно мы заcпорили с Геником о фотоискусстве. Когда я высказал ему свое пожелание, что надо снимать жизнь, искать жизненную правду, его просто передернуло: «Это что — грязь, мусор, заводские трубы, городские свалки? Бомжей, придурков, стариков и старух? Нет уж, извини, как-нибудь обойдусь! Буду снимать то, что мне нравится, а именно прекрасных девушек!» И еще он отшутился тогда: «Жизнь слишком хороша, чтоб портить о ней впечатление плохими фотоснимками!»
Геник настаивал, что фотографировать надо только красивых моделей, хотя каких именно считать красивыми не уточнил. Только девушек модельной внешности? При этом всерьез пожаловался мне, что Кэт очень его подвела, отказавшись ему позировать. И из-за ее стервозного характера у него рушатся все планы. Я предложил Генику пофотографировать Наташу — она и без комплексов, и загорелая, а фигура у нее, на мой взгляд даже лучше.
- А ты уверен, - не без издевки спросил Геник,- что зрителю будут интересны снимки с женщиной в возрасте? Снимать можно только девушек до 25 лет!
Вот странное заявление! Чудак человек! Что за нелепая фотографическая дискриминация? Вот уж точно искатель идеала! Но ведь представления об этом идеале у всех людей разные! Мне вот почему-то кажется, что худая длинноногая Кэт, к тому же бледная, как городское растение, абсолютно неинтересна как модель! На фоне дикой природы эта городская дивуля будет смотреться как рыба в лесу, да еще и с зонтиком.
Да и, в конце концов, в этом ли дело? Пусть бы даже Кэт была идеалом красоты, ну так разве фотографировать нужно только идеальное? Разве реальная жизнь не интереснее? Впрочем, не берусь судить, пусть фотографирует, что хочет. Но боюсь, если он будет ждать, когда перед объективом появится что-нибудь идеальное, крышку с его объектива вовсе не придется снимать!
Бредя через лес, я продолжал размышлять обо всем этом. Что же выходит: красивая фотография — это обязательно фотография идеально красивого объекта? А существуют ли они, эти идеальные объекты в действительности? Вот лес: какое дерево в лесу можно назвать идеальным? Да нет такого! Смешно и странно было бы искать дерево идеальное, не лучше ли находить выразительное? Ни одно дерево не обладает идеальными пропорциями, но каждое по-своему прекрасно! Да и вообще в лесу вряд ли найдешь что-нибудь идеальное. И в то же время, природа прекрасна! Да, в лесу полно всякого бурелома, упавших стволов, трухлявых пней. Но смею утверждать: нет ничего прекраснее неидеальной природы. Мне нравится каждый уголок леса, самый запущенный, самый заросший. Так что никакой я не идеалист, а самый настоящий реалист: я ценю реальность.
В лесу безраздельно царствовала тишина, полуденная тишина безлюдного острова, не нарушаемая никем и ничем, разве что случайным таинственным вскриком сойки. Непостижимая дремучесть этого нехоженого леса вызывала невольное уважение, в таком лесу становится ясно, что природа самодостаточна без человека. Здесь человек выглядел непрошенным гостем. Завалы, вывороченные корчи не раз преграждали дорогу, паутина липла к лицу, ноги проваливались в трухлявые стволы деревьев. И все время казалось, что кто-то невидимый смотрит на тебя из чащи. Спрятавшиеся обитатели смотрят на тебя как на чужака, но это было почему-то не страшно. Ведь я и был чужим для них, хотя, конечно, по крайней мере, старался их понять и не слишком тревожить.
Случайно я набрел на тропу, проложенную какими-то копытными, двинулся по ней, хотя и с некоторой опаской. Я вырезал увесисистую дубинку из молодого вяза, - все-таки какая-никакая защита!- и с ней чувствовал себя гораздо уверенней. Любопытство побеждало страх, да если честно, и не было никакого страха.
Тропа привела к зарослям высоких — в рост человека - растений купырей с белыми зонтиками, за которыми скрывалось небольшое озерцо. Скорее всего, здесь был постоянный водопой животных, весь берег был истоптан следами копыт. Обогнув озерцо, я перевалил через небольшую холмистую возвышенность. Впереди открылось другое озеро, гораздо большее по размерам, удлиненное, лежащее как в чаше, в окружении холмов. Это озеро, скрытое от посторонних глаз, было невыразимо прекрасно, в него можно было заглянуть как в душу.
Спустившись к озеру, я спугнул выводок крякв, которые шумно поднялись в воздух, хлопая по воде крыльями. Утки улетели, и снова воцарилась тишина. Только покачивались царственные белые кувшинки, окаймлявшие черное зеркало воды. Нереальное, магически прекрасное озеро, скрывающее в себе тайну. Время остановилось: казалось, до меня здесь не было никого и никогда. На какое-то время я будто бы выпал из реальности.
Над озером, как часовые, курсировали туда-сюда большие голубые с изумрудными глазами стрекозы-дозорщики, иной раз замагниченно зависали над поверхностью воды. Время от времени раздавались всплески, таинственные рыбы всплывали из глубин, пытаясь схватить стрекоз. В лучах солнца в темной глубине сверкали бронзовые бока рыб.
В озере явно была рыба и рыба немаленькая! Не без волнения расстался я с озером с чувством приобщения к тайне, с желанием снова сюда вернуться. Как жаль, что этих чудес не видела Наташа, озеро привело бы ее в восторг!
Между тем мое путешествие продолжалось. Среди сосен все чаще стали попадаться лиственные деревья, причем старые, - вязы, ильмы, дубы-патриархи. Лес был древний, какой-то былинно-дремучий: стволы покрыты мхом и свисающими бородами лишайников, сильно пахло грибами-поганками и прелой листвой. Лес заколдованно молчал, не спешил открывать свои тайны, и в то же время тишина была обманчивой. Где-то в недрах леса, невидимо и неслышимо скрывались таинственные звери, рев которых не давал нам покоя ночью. Что это за звери? Где именно они скрывались? Стоило ли их остерегаться? Теперь уже поздно было отступать, я должен был открыть эту тайну.
Неплохо было бы как-то обозреть окрестности, чтобы наметить свой путь.
Скоро у меня появилась такая возможность. Я вышел на опушку леса, посреди поляны возвышалась развесистая сосна со следами удара молнии на коре. По ветвям сосны мне удалось взобраться повыше. Отсюда, как с наблюдательной вышки, открывался вид на все стороны горизонта. Я осмотрелся. Позади черной стеной вставали корабельные рощи Побережья Закатов — места нашей стоянки. Впереди на восточной стороне кудрявились кроны лиственных лесов, перемежаемые полянами. На северной стороне зеркально сверкали полоски воды — заливы открытого нами с Наташей побережья Цветов и Бабочек. И вот что меня удивило: над верхушками деревьев поднималась струйка дыма от костра. Вот так открытие! Выходит, мы не одни на этом острове! Кто бы это мог развести огонь на этом первозданном берегу? Загадка!
На северо-востоке — я сверился с картой — виднелся очень большой залив, к нему вела просека. Заманчиво было бы попытаться достичь этого залива. Восточного побережья и заливов Хвоста Птицы отсюда было не разглядеть, — лес до самого горизонта.
Когда я уже собирался слезать со своего дерева, произошло еще одно событие. Внезапно до меня донесся протяжный рев животных, похожий на слышанный нами ночью. Невероятно! Я присмотрелся — и различил в тени лиственной дубравы на опушке скопление больших бурых животных. Издалека рассмотреть было нелегко, но, похоже было, что это стадо бычков, явно одомашненного вида. Так вот что за животные пугали нас ночью! Вспомнилось, что местные жители свозят на острова бычков на летний выпас. Вот как просто все объяснилось! Вот с какими ужасными «динозаврами» мы столкнулись! А мы-то чуть не померли со страху!
Я слез с дерева. Разведку можно считать более чем удачной! С легким сердцем шел я по просеке. Завеса над тайнами острова начинала приоткрываться. Но сколько этих тайн впереди?
Мне захотелось достичь большого залива, к которому вела просека. Путь неблизкий, но дотопать вполне возможно: по просеке проходила заброшенная дорога. Спустя время перед моим взором открылся большой полузамкнутый залив, окаймленный стеной камыша.
Что меня удивило больше всего — на берегу залива, наполовину погруженное в воду лежало поржавевшее от времени судно. Вернее, это были его бренные останки — только борта, палуба и люки в ней, никакой палубной надстройки не было и в помине. Остов корабля наполовину врос в прибрежный песок. Меня не покидало чувство открытия, приключения. Сами собой возникали вопросы: откуда здесь взялось это судно? Когда и почему затонуло? Об этом можно было только догадываться.
Я взобрался на этот ржавый осколок прошлого. С опаской заглянул в открытые палубные люки — в них плескалась вода. Прямо под бортом судна в тени стояли стаи рыб, в несколько этажей, как в аквариуме: сверху — мелюзга, в самой глубине — рыбы покрупнее. Я отщипнул кусочек краюшки хлеба, бросил в воду. Что тут началось! Вода словно закипела, рыбы будто с ума посходили, началась невообразимая толчея и всплески. Да тут можно было ловить рыбу без всякой удочки, просто черпать ее подсакой. Интересно, а есть ли в заливе хищники? Непременно должны быть, раз тут такое рыбье царство. Как бы в ответ на мой вопрос возле дальней кромки камыша раздался мощный всплеск, во все стороны серебряными брызгами рассыпался малек. Не иначе, щука хозяйничает, ее повадки!
Вот так залив! Вот так открытие! Наверняка в этом царстве непуганых рыб рыбалка принесет удачу! Впрочем, дольше задерживаться в заливе я не мог, пора было возвращаться в лагерь. Моя сумасбродная пешая экспедиция принесла свои плоды. Остров Летящей Птицы приоткрыл кое-какие тайны. Я представил, как вернусь и расскажу о них своими друзьям. Не такие уж потрясающие открытия, но для нас именно они важны. Вот что было открыто:
- два озера посреди дремучего леса, одно из них озеро Белых Лилий, наверняка рыбное,
- залив Погибшего Корабля, страна непуганых рыб,
- раскрыта тайна диких животных, пугавших нас своим ревом.
Не так уж и мало для одного похода! Экспедиция явно удалась! Тревожил только этот подозрительный «индейский» дымок, который выдавал присутствие «туземцев». Кто же они, наши соседи по острову? Такие же туристы, вроде нас, или пираты-флибустьеры, от которых не стоит ждать ничего хорошего?
В лагере меня с нетерпением ждали, я узнал, что вернулись и наши герои-мореплаватели. Как и следовало ожидать, экспедиция на остров Буян никаких существенных открытий не принесла. Да и что она могла принести? Буян оказался ничтожным малоинтересным островков, продуваемым всеми ветрами. Ни дров, ни питьевой воды. Впрочем, в центре островка рос низкорослый дубняк, а на обрывистых берегах гнездились чайки, целые колонии чаек. При подходе к островку скрывалось много коварных пней, затопленных водой. Так что экспедиция принесла одни злосчастья — был сломан шверт катамарана и поврежден один баллон.
Геник, который мне все это рассказал, тоже был недоволен результатами: вдохновения не было. На Буяне он не смог сфотографировать никаких “шидэвров”, разве что “увековечил” дохлых чаек и трухлявые пни. Да еще Кэт на фоне прибоя. К сожалению, не “ню”, а в купальнике. Так что радоваться нечему. Не стоило и плавать на Буян, пусть себе буянит без нас.
Как это ни странно, комариное нашествие в этот вечер не возобновлялось. Наверно, комаров посдувал ветер, что разыгрался не на шутку. Мы перенесли костер на хорошо обдуваемое место, - высокий обрыв с редкими соснами. Отсюда открывался прекрасный вид, можно было наблюдать широкоформатный художественный фильм заката. Как будто мы в кинотеатре — расселись и ждем, что нам сегодня покажут.
Мистерия закатного неба! Попробуй, опиши все это словами! Где взять сравнения, метафоры, способные охватить величие этого действа? Генику легче: он ставит штатив, пристегивает широкоугольный объектив, способный вместить полнеба, а дальше только знай себе, клацает затвором — что-нибудь да получится! А мне надо включать свою фантазию и представлять — о чем этот фильм?
Пожалуй, на этот раз нам показывали исторический фильм под названием «Трафальгарская битва» с морским сражением, воссозданным на экране. Две флотилии облачных фрегатов выстроились друг перед другом и начали сближаться. Подобно пушечным выстрелам между ними возникали и таяли маленькие облачка. На наших глазах разворачивалось настоящее морское, нет — небесное сражение. Паруса кораблей вспыхнули, окрашенные закатным пламенем. Огонь понемногу охватывал все больше летящих кораблей. Их контуры видоизменялись, охваченные пламенем паруса тускнели и рассеивались в дым.
Звуковым сопровождением к фильму стал наш с Романом музыкальный джем-сейшен. Увиденное в небесной живописи мы попытались выразить в гитарных звуках. Возможно ли это? Теперь хочу описать довольно странное, трудноуловимое словами состояние, если его вообще можно описать. Состояние это — вдохновение.
Надо признаться, гитарист я неважный, просто мучитель гитары, скажу честно, Риччи Блэкмором мне не стать. Гитара в моих руках обычно не поет, а плачет и страдает оттого, что попала в руки человека, не знающего толком, как с ней обращаться. Одним словом, моя любовь к гитаре, скорее всего, безответная. Но то, что произошло в тот вечер, не поддается никакому разумному объяснению.
Помню, вначале мы долго старались уловить обрывки каких-то возникающих мелодий, беспорядочно пробуя разные аккорды. Потом Роман стал играть какие-то блюзовые последовательности, бросил мне через плечо: - Соли! Я потихоньку стал вытаскивать ниточку соло, иногда - бас. И вдруг в какой-то момент музыка возникла и потекла сама собой, как бы независимо от нашей воли и сознания. Получилась какая-то бесконечная, не имеющая ни начала, ни конца импровизация, немного блюзовая, немного джазовая, одним словом — фьюжн, смешение стилей. Невесть откуда взявшаяся гармония, чуть ли не с неба к нам снизошедшая. Честное слово, все это совершалось само собой, абсолютно без нашего участия. Звуки приходили прямо с пылающего закатного неба, как бы минуя сознание. Это было так кайфово, так по-битловски спонтанно, так пинк-флойдовски космогонично! Протащились все!
Меня охватило чувство нереальности происходящего, так бывает во сне, когда берешь инструмент, и он играет сам собой. И помню, я испытывал при этом состояние, близкое к эйфории. Я совсем не думал, какую ноту сыграть, пальцы сами отыскивали что-то на грифе, звуки приходили из ниоткуда, складываясь в нереальную гармонию. Получалась не какая-то запоминающаяся мелодия, это была именно импровизация, как это бывает в джазе, когда гармония подчиняет мелодию.
Что же это было? Теперь не берусь судить. Полет души или уловленная музыка сфер? Это был такой улет! Помню, что мы абсолютно слились с окружающим — с небом, с облаками, ветром, шумом сосен и плеском волн. Впрочем, описывать словами музыку — безнадежное дело. Видимо, есть на свете многое, что словами не передашь. Помню только, я тогда чувствовал, что вряд ли когда-нибудь смогу такое повторить, и так оно и оказалось.
А может эту гармонию слышал и чувствовал только я? После я спрашивал ребят и Наташу, и они в один голос говорили, что музыка была, и была она классной, что они такого никогда не слышали. И это, представьте, без всяких психотропных и одурманивающих веществ. Наверно, если очень сильно чего-то хочешь и при этом искренне веришь, что это возможно, тогда все получается само собой. Вселенная отдает свои вибрации, и тогда нет ничего невозможного!
...Потом закат потух, облачные обломки сгоревших парусников истлели и слились с морем. Наступила ночь, над нами раскинулся необозримый планетарий звездного неба с живой мерцающей картой созвездий. Мы — Наташа, Димочка и я — лежали на карематах у костра, глядя в опрокинутую над нами бездну неба. Вселенная смотрела на нас сверху, а мы глядели на нее. Блики костра играли на стволах и вершинах сосен, возле них мерцал наклонно ковш Большой Медведицы. А прямо над нашими головами, перечеркивая все небо, висел звездный мост — Млечный путь с его облаками туманностей и мириадами звезд.
Под обрывом плескались волны, ветер раскачивал кроны сосен, хотелось думать о вечности, об иных мирах, об устройстве Вселенной. Само собой пришло воспоминание, как когда-то давно, вот такой же июльской ночью мы лежали с отцом на берегу реки у костра (это было на рыбалке). Помню отец рассказывал мне тогда, что Млечный Путь — это видимая с торца часть нашей Галактики, того звездного острова, на котором мы живем. Подумать только, Вселенная необъяснимо бесконечна — и во времени и в пространстве. И в этой непредставимо необъятной Вселенной в каком-то далеком ее уголке, существует галактика под названием Млечный Путь, а на краю спирали этой галактики ничтожная звездочка, вокруг которой вращается девять планет, среди которых наша. А мы лежим на этой планете — островке мироздания, - и нам открывается отсюда весь космос.
Да, примерно об этом мы говорили тогда с отцом, я задавал отцу разные детские вопросы, а он отвечал. Большой взрыв, разбегание галактик, красное смещение, парадоксы пространства и времени и все такое. А теперь рядом со мной Димочка, и задает вопросы он, а мне надо как-то на них ответить, не ударив лицом в грязь. Помню, когда отца не стало, и заполнить эту страшную пустоту было нечем, я подумал, что единственное спасение в том, чтоб стать для кого-то тем же, чем был для меня отец. А что это значит? А вот что: поделиться всем, что у меня есть, отдать без остатка все, в том числе и ответить на все вопросы...
Димочка долго молчал, когда выслушал то, что рассказывал мне когда-то отец. А потом здорово меня удивил. Неожиданно он спросил, глядя в ночной небосвод:
- Дядя Юра, а зачем это все?
- Что именно все? - переспросил я, не совсем понимая, куда он клонит.
- А вот звезды ...космос... небо... Зачем?
Вот так вопрос! По-видимому, у Димочки закончилась эра «почему?» и началась эра «зачем?» Зачем это все? Вопрос из разряда метафизических, вроде как, в чем причина причин? Где начало начал? Кто мы такие? Куда мы идем? Попробуйте ответить! Сомневаюсь, есть ли на свете человек, который наверняка знает ответ хоть на один из этих вопросов.
- Видишь ли, Дима, - сказал я, с трудом подыскивая слова. - Твой вопрос наверно не ко мне, а к тому, кто задумал этот мир. Если бы существовал тот, кто задумал, он бы наверняка это знал. А мы, простые смертные, можем только догадываться. Во всяком случае, я сам хотел бы знать для чего и зачем это все — вся земля и человек на ней.
- А-а-а, так ты не знаешь... - разочарованно протянул Димочка. - Зачем тогда рассказываешь...
Мои жалкие потуги объяснить необъяснимое выглядели, должно быть, не очень убедительно. Но я представил, что сказал бы по этому поводу мой отец.
- Наверняка не знаю, но попробую ответить. Понимаешь, и звезды, и небо, и весь бескрайний космос вокруг, наверно сотворены для того, чтоб мы попробовали все это разгадать. Наблюдать, изучить, понять... вот для чего. Знаешь ли, мы ведь тоже часть природы. И благодаря нам — как бы это сказать? - природа может себя осознать.
Я чувствовал, что говорю немного путано, наукообразно, понимал, что это немного не то, что следовало сказать, и, пожалуй, совсем не то, что Димочка хотел от меня услышать. Но, вот беда, сформулировать по-другому не смог.
- А мы для чего? Здесь на острове? - допытывался любознательный Димочка.
Вот уж, поистине, иной раз ребенок может задать такие вопросы, что и десять мудрецов не ответят!
- Для чего мы здесь? Гм-м-м... Мы здесь, наверно, для того, чтоб было кому это все понять, почувствовать... И задавать подобные вопросы. Да что там говорить! Нам-то и жизнь дана, скорее всего, для того, чтоб попытаться ответить — зачем мы здесь. Человек, знаешь ли, существо любопытное. Он не будет счастлив, когда просто сыт и в тепле. Ему надо разобраться во всем.
Мой ответ, должно быть, не очень устроил задающего вопросы, эти слова выглядели скорее отвлеченной схоластикой. Но тут в разговор вмешалась Наташа:
- Димка, ты ведь уже большой. Зачем такие глупости спрашиваешь? Ты разве не знаешь, зачем мы здесь? Мы приехали сюда отдохнуть, позагорать, поудить рыбу, побыть на природе. А что, лучше было бы, если бы мы сидели дома, в городе скучали?
- Вот-вот! Вот именно! - облегченно вздохнул я, хватаясь за возможность перевести разговор от метафизических к земным темам. - Дима, ты ведь любишь книжки про приключения. Но, то ведь книжки, а тут тебе такое приключение, просто как у Жюля Верна, только наяву. Вот ради этих приключений мы и прибыли на остров.
Не знаю, насколько такой ответ устроил Димочку, но делать нечего, я-то понимал, что мы просто ушли от разговора. Все же надеюсь, когда-нибудь Дима вспомнит эту ночь и этот разговор, как я вспоминаю наш разговор с отцом...
…В палатке я долго ворочался, не мог заснуть. В голову лезли всякие мысли, никак не выходили из головы совсем не детские наивные вопросы Димочки о нас в этой непостижимой Вселенной. Я представлял себе нас в палатке на этом острове среди моря воды, на этой планете посреди бескрайнего космоса.
И вдруг меня как озарило, до меня дошло: наш остров — это ведь образ, метафора всей нашей жизни! Если разобраться, так наша жизнь в целом и есть такой остров, только очень, очень большой. Обычно сравнивают жизнь с рекой. Река с простым названьем жизнь и все такое. А почему бы не сравнить нашу жизнь с островом? Мы прибываем на этот остров неизвестно откуда, и всего лишь на какой-то очень малый срок, срок ничтожный по сравнению с жизнью планет и звезд, даже гор и деревьев. Подумать только, до обидного мало нам дано! И скоро, очень скоро мы должны будем покинуть свой остров, так ничего и не поняв. А стоило бы разобраться, зачем мы тут были. А ведь не разбираемся, занимаемся всякой ничтожной ерундой. Покупаться, позагорать — и только-то? Неужели и все? А ведь наверняка было то, для чего мы сюда прибыли? Может, получить счастье, радость? Это уже ближе к ответу, хотя еще и не ответ...
Да, да, вся наша жизнь — остров, как мы прибыли на него из ниоткуда, так и отбудем в никуда. Здесь что-то важное начало мне открываться. Но так и не открылось до конца — я заснул.