С детства, сколько себя помню, наша семья кочевала с места на место. Где только не обустраивались, начиная с Дальнего Востока до Москвы. После увольнения на гражданку, привычка менять место жительства у отца не пропала, и мы продолжали осваивать разные уголки России. Вокзалы, станции, поезда, вагоны – всё это мелькало перед глазами, как калейдоскоп, путалось и не запоминалось. Основными были две точки – бабушка амурская и бабушка московская: соединившие невидимой нитью два узла в этом огромном пространстве, цепляясь за которую нам приходилось перемещаться, привязанными к ней, туда и обратно, туда и обратно. Иногда застревая на год или два в какой-нибудь точке России, по пути на запад или восток.
Бабушки никогда не встречались. И никогда не интересовались друг другом. Были полюсами, которые никогда не притягиваются, а с неимоверной силой отталкиваются друг от друга. Они были чужими по духу, по социальному положению, по отношению к окружающему миру, по отношению к нам. Даже мы, внуки, были «от чужих» половинок. И это мешало, особенно меня, любить так незабвенно и горячо, как любят внуков.
Амурская бабушка не понимала, что мама нашла в «москале». Отца никак не могли принять «за своего». Мамина родня смотрела на него, слегка отступив назад, не подпуская близко к своим душам. Они наблюдали за зятем, как за обезьяной, которая выделывается и так и сяк, чтобы понравиться зрителям. А отец очень старался. Он называл бабушку маткой, почему-то так было положено, а деда – батей. На что дед покрякивал, отмахивался, бубня под нос, типа, какой я тебе батя, своих сынов хватает. Отец не сидел, как в гостях. Он помогал. Везде, во всём. Но никогда не слышал похвалы. За ним наблюдали. Посмеивались. Не доверяли. А подружки завидовали маме: вон какого привезла: столичного, красивого, весёлого. За всё с удовольствием берётся-и в огород, и в поле, и на сенокос, и в лес по грибы. Лётчик, а на тракторе научился работать. Гонял по деревне так, что гуси разлетались в разные стороны, свиньи из канав пулей вылетали, заслышав издалека рёв отцовского трактора «Беларусь». Отец умел находить контакт с людьми. И находил его. Но своим в амурской деревне так и не стал. «Москаль», «столичный», «западник», «летун» - эти прозвища так и мелькали в разговорах сельчан. Я понимала, что они с недоверием относятся к отцу. Мне было обидно, я не понимала, почему такое пренебрежительное отношение к нему, но… что я, девочка, могла сделать, если и меня считали городской и не очень-то принимали в свои игры деревенские дети.
Московская бабушка не понимала, зачем отец привёз из «глухомани», из краёв, где медведи по улицам шастают и в домах света нет, эту деревенскую девушку, да ещё и с двумя детьми. Ладно, второго ребенка примем, а вот насчёт первой… надо еще подумать, как отец попал в лапы этой хищнице из тайги. Мать приняла защитную позу. Она держала нас близко к себе круглосуточно, в споры не вступала, на нервные выпады родственников отца не отвечала, поплакивала в уголке, старалась не есть, ела только то, в чём была уверена, что не отравят. Худела сильно. Тянула отца обратно к своим, но отцу нравилось здесь, на родине, в Москве. Признала маму сестра бабушки, тётя Лена, пережившая оккупацию. И то, потому что не ладила со старшей сестрой. В её доме во время войны был немецкий штаб, но её не тронули. Она с детства была горбатенькой и незаметной. Никому не мешала, восхищалась миром, как ребёнок, всех жалела и гладила детей по голове, как котят. Дед, прошедший войну от начала до конца, контуженный, одна рука почти не действовала, побаивался бабушку тоже. Но без неё успокаивал маму, смотрел на неё с восхищением и любовью. Понравилась ему невестка, он одобрил выбор отца. А вот повлиять на свою жену, бабушку мою, не мог. Бабушке не давал покоя и мамин говор украинский, её украинские и польские корни, забитость и неумение соглашаться. Упрямство мамино её бесило. Мама не подчинилась воле бабушки, а это не прощалось.
Отцу в очередной раз надоедала эта безмолвная война и, спешно собрав чемодан, мы двигались на восток. По пути перекантовавшись пару годков в городе, на который падал спонтанный выбор.
И так продолжалось долгие годы. Бабушки не смогли развести моих родителей, смирились и привыкли.А родители прожили вместе почти шестьдесят лет. Никакие трудности не смогли их развести. Но любви у тёщи и свекрови так и не возникло к «чужакам».
Независимо от отношений, к бабушке на восток, и к бабушке в Москву стабильно ездили через всю страну каждый год. Чередуя - одно лето–деревня, другое-город.
Каждый год был полон событий и новых открытий. Жизнь у бабушек была абсолютно разной, не похожей, своеобразной. А вот дедушки и там, и там-имели роли второго плана. Они были всегда рядом с главным героем-бабушкой, но абсолютно не меняли ход действия событий. Их мнения никто не учитывал. Хотя они и пытались где-то наладить атмосферу взаимоотношений в семье.
Мы росли, менялось время, менялось и отношение ко мне. Я стала нужна обеим бабушкам. Наступала старость. А значит и одиночество. Только сейчас я остро понимаю, как они меня ждали. Они нуждались в любви, во внимании, в присутствии близкого человека. Независимо от того, что в моём детстве от них я так мало получила этого внимания, любви, заботы. И только мои родители сумели, несмотря ни на что, посеять в моей душе уважение и любовь к ним. Упрямо таская нас через всю страну то к одной, то к другой бабушке…