Конечно, ни к какому балету Татьяна Анатольевна отношения не имела, но впечатление производила именно такое - будто перед вами прима Императорского театра, не нового, а того, овеянного легендами, времён Дягилева и Петипа. Лёгкая, изящно - точёная, с царственной осанкой, любезной, чуть снисходительной улыбкой, она вызывала искреннее и неизменное восхищение даже будучи в пенсионном возрасте. И по-прежнему считалась лучшим в городе преподавателем английского, учиться у неё было престижно, а попасть можно было только по протекции. Вот и Наташа добилась аудиенции через знакомых.
Дверь распахнулась, и перед ней предстала хозяйка. Безукоризненный чуть заметный макияж, свежий маникюр, элегантные брючки со свитером (как выяснилось позже, домашние) - всё свидетельствовало о совершенном вкусе. А за спиной , ну натурально, улыбался столь же ухоженный шотландский колли.
Чай пили в огромной, по представлениям обитательницы хрущёвки, но очень уютной гостиной. Беседа текла плавно и была весьма приятной. Наталья никак не могла определить, что же мешает ей в таком милом и чистом доме, с такой любезной и интеллигентной хозяйкой, что давит, откуда это ощущение дискомфорта. И наконец поняла - ощущение одиночества - не беспросветного и тяжёлого, но - одиночества. Оно сквозило во всём : и в стерильной чистоте, и в совершенстве интерьера, и в отсутствии семейных фотографий. Кроме одной - с неё напряжённо, без тени улыбки, смотрел молодой красавец. И было в этом снимке что-то неуловимо пугающее, тревожное...
- Мой сын Герман, - кивнула в сторону фотографии Татьяна Анатольевна, поймав пристальный взгляд гостьи. - Он живёт в Москве.
Надо же, даже имя сыну выбрала по себе - красивое, гордое, звучное...
- А почему... почему вы одна? - решилась спросить Наташа. И добавила восхищённо: - Такая женщина!
- Это мой выбор, - сухо ответила "балерина". - Никакой зависимости от чужих капризов. Так когда вы хотите начать? - и Наталья поняла, что разговор о составе семьи педагога окончен.
Всё следующее утро она была задумчива и рассеянна. А придя на работу, сразу же устремилась к Ашотычу - тому самому, что составил ей протекцию.
- Правда, потрясающая тётка? - спросил он.
- Правда. Я до сих пор под впечатлением, - призналась Наташа. - Только...
- Только жизнь себе изломала так, что врагу не пожелаешь, - вздохнул кафедральный гуру, опережая её вопрос. - Пойдём в лингафонный, покурим.
В юности Танечка была королевой вечеров и законодательницей мод, вполне заслуженно причём, ибо являла собой редкое сочетание красоты, ума, изящества, хорошего вкуса и чувства юмора. Возможно, именно поэтому подруг у неё не было - несколько раз столкнувшись с человеческой сущностью, со временем научилась держать всех на определённом расстоянии, оставаясь ровно приветливой и вежливой - воспитание и происхождение (а была Танечка из бывших) давали о себе знать. Впрочем, это с лихвой компенсировалось неизменным успехом у мужчин. Масса её достоинств, конечно же, всегда принималась к сведению и играла свою роль, но первое и самое сильное впечатление производила потрясающая фигура.
- Балерина! Софи Лорен! - восторженно причмокивали вслед даже самые тонкие ценители. И хотя речь тут о взаимоисключающих параметрах, выражало это одно - высшую степень восхищения.
Борис осаждал её долго, упорно и терпеливо, не убоявшись ни многочисленных конкурентов, ни холодка со стороны избранницы, ни её лёгкой экзальтированности. К тому времени, как лёд тронулся, он закончил политехнический и был молодым перспективным инженером - конструктором. Жену обожал, всячески баловал, во всём уступал и прекрасно понимал, что сейчас не до детей - Танюша должна получить диплом, насладиться жизнью, да и квартиру побольше бы...
Годы шли, муж всё чаще начал заговаривать о продолжении рода. Татьяна то отшучивалась, то искала причины - она готовится поступать в аспирантуру, она начала работу над кандидатской - разве ребёнок даст им заниматься наукой?! И он отступил...
Известие о беременности жены обрадовало Бориса безмерно. И прежде нежный и предупредительный, он превзошёл самоё себя. Но уготованная роль совершенно не устраивала её главную исполнительницу. Она стала невыносимой. Исчерпав прочие аргументы, Татьяна раздражённо выложила последний, основной:
- Я не могу позволить себе испортить фигуру!
И он снова уступил...
Что-то надломилось с тех пор в их отношениях. Таня задумалась. У всех друзей подрастали дети, и восхищённые взгляды прежних поклонников теперь были устремлены на них. Да и Борис посматривал на чужих сыновей - дочерей с тоской и нежностью. Он, как и раньше, был трепетным и восторженным пажом своей королевы, но она-то видела и понимала...
Всё чаще возникали неловкие ситуации, когда её спрашивали о количестве, поле и возрасте детей; когда на кафедре бурно обсуждались детские проделки, праздники и подарки. Всё назойливее становились сочувствующие и разочарованные взгляды окружающих. Всё реже звучал вопрос:"Ну, а вы с Борисом Андреевичем когда нас порадуете?" И всё острее ощущалась справедливость фразы Сент-Бёва: "Если к сорока годам дом человека не наполняется детскими голосами, то он наполняется кошмарами."
И решение созрело. Благо, полезных знакомств у Татьяны Анатольевны было предостаточно.
- Валентина Тихоновна, мне нужен ребёнок! Мальчик. Отказной. Нет! Никаких домов малютки! Я хочу со стола, только родившегося! Так он с первых минут жизни почувствует, что я его мать!
- Если ты это сделаешь, я уйду, - очень тихо и отчётливо произнёс Борис. - Ты избавилась от моего ребёнка, а теперь хочешь заставить меня воспитывать чужого?
А она-то готовила сюрприз! А она-то думала, он обрадуется, оценит её жертву, опустится на колени, будет целовать ей руки и благодарить, благодарить - как в тот день, когда она согласилась стать его женой... Нет, мужчин понять решительно невозможно! Он, конечно, оттает. Увидит малыша - и оттает. Уж она-то своего Бориску знает! Когда он ей в чём-то отказывал?
Картина была достойна кисти Леонардо - цветущая молодая женщина в небесного цвета блузке и младенец в атласном голубом конвертике, расшитом кружевами. "Ну чем не мадонна?" - Татьяна подмигнула своему отражению в зеркале и отправилась укладывать ребёнка. "Веди себя хорошо, Герочка! - шепнула она ему. - Мы должны понравиться папе!"
Ребёнок спал, когда Борис вернулся с работы.
- Пойдём, я вас познакомлю, - потянула за рукав жена. Он молча прошёл за ней, молча постоял у детской кроватки, как-то отстранённо разглядывая малыша. Славного, красивого. Чужого. Так же молча прошёл в кабинет, лишь отрицательно качнув головой в ответ на приглашение к ужину. А утром ушёл. Навсегда.
Татьяна Анатольевна растворилась в новой любви - к сыну. Перфекционистка во всём, она и матерью стала превосходной. Гуляла, лечила, закаляла, занималась с ребёнком по новейшим методикам.
Что с Герочкой что-то не так, стало заметно в садике. Сначала она боролась, отстаивая право сына на неординарность, объясняя его непохожесть на других и асоциальность чрезвычайно высоким уровнем интеллекта и сверходарённостью. Но в конце концов сдалась и согласилась на обследование. Диагноз был беспощаден и поверг её в шок. К проблеме отнеслись сочувственно: сразу же предложили оформить мальчику инвалидность или поместить его в специальное учреждение. Рыдая, она позвонила Борису. Он, хоть и был к тому времени удачно женат и имел наконец-то ребёнка, помочь не отказался, и Гера попал в Московскую школу-интернат для аутистов.
Пребывать в состоянии стресса и расслабляться было некогда. Нужны были деньги на лекарства, посылки, фрукты, консультации лучших специалистов, постоянные поездки к сыну. И Татьяна решила эту проблему, набрав учеников. Борис, надо отдать ему должное, тоже в стороне не остался - помогал чем мог.
Возможно, благодаря этой неустанной заботе, повзрослев, Герман мало чем отличался от обычного человека. Его трудоустраивали, бывало, на очень приличные места ( парень ведь и правда неглуп!), но долго он нигде не задерживался и не задерживается - слишком конфликтен. Так и тащит его Таня до сих пор...
- В общем, она совершила материнский подвиг, - задумчиво подытожил Ашотыч.
- А где сейчас Гера?
- А Гера так и не стал ей родным. У аутистов ведь нарушены коммуникативные функции... Бесконечно скандалил, присылал ей письма с обещанием убить, всего не расскажешь. Иногда отправляет его на лечение, иногда забирает... А ей так хотелось гордиться сыном!
- Да, балет... - только и смогла произнести Наташа.
Ночью она долго не могла заснуть. Всё думала об уродливой судьбе красивой женщины. И о своей. Вспоминала, как десять лет назад отец её сына совал деньги и уговаривал избавиться от ребёнка. И какой чудовищной показалась ей эта мысль. И о том захватывающем чувстве, которое зовётся материнством.