ГЛАВА 19
ЯНВАРЬ 1913-ГО. РАЗГОВОР ДВУХ РАБО-ЧИХ
Шел январь месяц 1913-го года от Рождества Христова. В доме на улице Фортунатовской, что на Благу;ше;, двое при-ятелей: одногодки, парни двадцати четырех лет Курилов Григорий и Степанов Иван пили чай. Жены их соответ-ственно Агрофена, по-простому Груша, и Зинаида уединились в комнате рядом, и оттуда доносился громкий, звонкий и быстрый говор Зины, а Груша неспешным глубоким голосом что-то возражала ей. Разговор чередовался общим заливи-стым смехом и шепотом, когда одной из собеседниц сообщалось, видимо, нечто наиважнейшее. Мужья в это время бе-седовали о своем.
— Вот ты мне скажи, Иван, мы с тобой люди малогра-мотные, а все ж, как понять?
— Что понять, Григорий? — Иван налил чай в блюдце, взял другой рукой кусочек рафинада и, надкусив его, отхлебнул ароматную жидкость.— Ты пей, пей, а то остынет!
— И то…— Григорий Курилов повторил те же ритуальные действия русской чайной церемонии.— Вот ты в церковь хо-дишь, батюшку слушаешь, может, что знаешь такое, чего я не знаю. Скажи, правильно мы с тобой делали в 1905 –м, ко-гда булыжники из мостовой дергали, да на баррикады шли?
— Не, сейчас понимаю, неправильно. Нельзя злом на зло отвечать!
— А как мы жили, разве то не зло? Работали по двена-дцать часов, получали мало, а платили за все — не приведи, Господи. И наш брат, деревенский, чтоб свою землицу полу-чить, должон был выкупать ее!
— Да, непорядок был. Но то Бог попущает…
— Согласен… А вот, к примеру,— Григорий поставил блюдце, отодвинул его к самовару и, положив локти на стол, по-двинулся всем телом к Ивану,— человек пьет, гуляет, одним словом, живет не по-людски, дурная голова покоя не дает, и ни о теле, ни о душе не думает. А потом, глядишь, захирел да заболел человек. Енто тоже Господь попущает?
— Да, так, все верно!..— Степанов с любопытством взгля-нул на Курилова.
— А я что думаю, Иван… Не так ли и власть наша не ду-мает о народе, как та башка о теле. И оно страдает, хиреет и болеет, пока не случится сильная болезнь, которая за-ставляет голову призадуматься.
— Ты хочешь сказать, что революция — енто и есть та самая хворь?..
— Ну, да, она, чтобы власть задумалась и стала забо-титься о стране и народе!
— Лучше, если бы она всегда думала правильно, как Божьи заповеди учат, тогда и болезни бы не было,— перекрестясь на иконы, сказал Иван.
— И мы с тобой тогда не на баррикады бы бежали, а в парке гуляли с детишками!
— Да, братишка, все правильно!
— Но, нужно признать, власть сразу задумалась, когда мы тогда кашу заварили.
— Не говори! Сразу сократили рабочий день до девяти-десяти часов, зарплату повысили, тарифы снизили, обче-ства рабочих получили право договора с хозяевами заклю-чать. А мужикам отменили выкуп за землю и разрешили им выходить из общины — кто хотел,— с землею в личной соб-ственности,— поддержал Григория Иван.
— И Дума стала, где даже и крестьяне вопросы важные государственные решали. Советы, профсоюзы — все на поль-зу рабочему люду. А енти, как их? — Григорий почесал пере-носицу.— Ну, страховые обчества, что ли? Вон у Митяя дом сгорел, так выплатили ему, и отстроился. А ишо — куль-турные енти обчества, где всяко интересно нам рассказы-вают…
Дверь открылась и в комнату, прислушиваясь, вошли жен-щины.
— Все умничаете, мужички?— засмеялась звонкоголосая Зина.— Айда, лучше с нами в картишки перекинемся!
— И правда, хватит ужо о политике талдычить! Жуть как надоело!— поддержала ее Груша, медленно поводя плечами.
— Тихо, бабы!— сдвинув брови, ответил Иван.— Сколько не виделись, дайте поговорить!
— И то, ведь сурьезный разговор, а вам бы все побалагу-рить!— мягко, но уверенно сказал Григорий.
Жены, не солоно хлебавши, но продолжая уже между собой подшучивать над мужьями, вернулись к себе. Мужчины не-которое время помолчали. Первым нарушил молчание Степа-нов:
— Кто мог и думать, что будет все то сделано после рево-люции?!
— Да, «худой мир лучше доброй соры». Но вот беда, ис-пужались они быстро и… остановились! Енто все равно, что человек начал менять свою жизнь, а потом, смотрит, здоров, болезни и в помине нет, и решил — чем черт не шутит!— пущусь-ка я снова в разгул, а там, хоть потоп!..— Григорий вздохнул и откинулся на спинку стула.
— Вот-вот… Кто ж, начав то, что сразу на пользу пошло, останавливается, когда болезнь-то ишо не совсем ушла и готова вернуться?!
— Ты и сам понимаешь, Господь попустил разума чуток, ан нет, опять «пей, гуляй — не хочу!», от народа голову поворо-чу…— от возбуждения в рифму заговорил Григорий.— А ен-ти, революцинеры, гляди, опять ходют, призывают басто-вать, да на баррикады идти!
— Бог опять по…
— Да, Господь попущает болезнь, чтобы задумались,— перебил Степанова Курилов.— Но, если «голова» медленно думать будет, то «больной» может и концы отдать…
— Правда твоя, смотри, ужо и хозяева многие правитель-ством недовольны,— нахмурился Иван.— Что делается…
Григорий встал и в задумчивости подошел к окну, раздвинул тюль. За ним встал и Иван. Снежное кружево робко касалось стекла, неспешно опускалось на землю, постепенно пре-вращая обычную рабочую улицу в волшебную страну. Деревья
— ее молчаливые обитатели — стояли в пушистом белом убранстве. Мириады маленьких звездочек сверкали на солнце. Ребятишки, пользуясь случаем, затеяли бурную деятельность — лепку снеговика и игру в снежки. Вместе с ними, радуясь январскому чуду, резвились и несколько взрослых парней и девчат. Движение, холодный воздух и небольшой морозец румянили им щеки, слышался смех и шутки. А снег все шел и шел. Дворник не успевал расчищать дорожку, как ее вновь заметало.
Зимняя краса отразилась радостью и на лицах друзей. Но тема разговора, видимо, настолько глубоко трогала их, что, немного полюбовавшись на чудо за окном, они, хотя и с неко-торым сожалением, вернулись к столу.
— Батюшка-царь много чего обещал в манифесте 17 ок-тября пятого года. Но раз обещал, так делай! Ан, нет, сколько лет ужо прошло, почитай семь, а воз и вовсе остановился. А тут ишо Столыпин ентот, вешатель, со своими «галстуками» и всем другим-прочим. Все не по-нашему, не по-русски… Уж, ежели строить, то так, как у нас принято жить испокон веку. А то берут из-за границы много всего, окромя ума. Старое улучшать надо, а не рушить его новым!
— Что будет-то с матушкой Россией? Господи, помилуй нас!..— Иван вытер вспотевшее от чая и переживаний лицо платком и, подойдя к иконам, стал молиться.
Григорий Курилов тоже встал, перекрестился и вышел из комнаты.
© Шафран Яков Наумович, 2015