От автора.
Свой первый компьютер я приобрёл несколько лет назад и с большим трудом стал его осваивать, в то время, ещё не осознавая всей значимости для себя этого заурядного на взгляд современного человека поступка.
Однако постепенно с большим удивлением и восхищением стал понимать, насколько уникальным инструментом для пишущего человека является компьютер.
Уже вскоре я научился исправлять, вырезать или вставлять слова и предложения пять, десять, сто раз, а если нужно и больше. И так до тех пор, пока не найдётся, на мой взгляд, то самое иногда единственное в русском языке слово без которого текст не оживает.
На бумаге такую громадную работу проделать просто не возможно. И уж поверьте мне, говорю я это исходя из собственного опыта, о котором попытаюсь рассказать в этой истории.
Но, что ещё больше поразило моё воображение, это интернет и литературные сайты, на которых можно вот так просто взять и опубликовать тексты. И пусть тебя ругают, а иногда даже откровенно смеются, но происходит главное: тексты читают, ты можешь работать над ошибками и двигаться дальше.
Я слышал много критики в адрес литературного сайта Проза. Ру. который считаю уже родным, однако хорошо понимаю, каждый имеет право на собственное мнение, поэтому ни с кем не спорил и своей точки зрения не навязывал. Однако поэтому поводу, хотел буквально в нескольких словах рассказать историю, о странной судьбе повести «Ветер твоих гор», написанную мной в начале восьмидесятых годов прошлого века. Ведь в те времена ещё не было ни компьютеров с их программами, ни литературных сайтов. Думаю, что современному читателю и молодым пишущим людям, которые уже не мыслят себя без компьютера, будет интересно узнать о том, сколько усилий часто приходилось затратить на то, чтобы написать, а потом донести до людей одну единственную повесть.
…
Много раз, с раннего утра принимаясь за работу, я через восемь девять часов сидения перед монитором с отчаянием удалял все то, что успел написать за день.
Но однажды ночью проснувшись в полночь и долго лёжа в постели без сна, я наконец понял главное, с какого момента моей жизни началась вся эта история.
А потом, как то совсем незаметно воспоминания детства и молодости захватили меня настолько, что я уже не мог остановиться. То, что у меня получилось, я назвал:
«Повесть о повести».
или
«Хождение по мукам белого кота».
Заика.
Мне было только пять лет, когда после травмы и сотрясения головного мозга, я начал сильно заикаться и мне стало очень трудно общаться со сверстниками. Именно с того времени по слогам, я начал читать свои первые книги. Постепенно чтение стало не просто моей страстью, а жизненной необходимостью как вода или воздух.
Толик.
Когда мне исполнилось семь лет, мама развелась с отцом раненым фронтовиком ради другого мужчины, который был на четыре года младше её. Своей матери, моей бабушке она сказала коротко – я люблю его!
Да, странное это слово любовь... В то время я был ещё совсем маленьким мальчиком и тоже очень любил бабушку, отца и мать и моё сердце разрывалось от любви, между этими самыми родными и близкими для меня на свете людьми. В детстве я всегда мечтал о том, что когда нибудь мы все снова будем вместе.
Но уже тогда я, почему-то хорошо понимал: как и любой человек, мать имеет право на собственный выбор.
Толик, так все люди вокруг звали красивого мужчину, которого мать предпочла отцу, из-за своего молодого возраста не успел попасть на фронт. Он играл на семиструнной гитаре и знал много блатных песен.
Была бы шляпа,
Пальто из драпа,
А к ним живот и голова,
Была бы водка,
А к водке глотка,
А остальное трын-трава.
Сейчас я хорошо понимаю, почему запомнил эти слова, дело в том, что Толик прожигал свою жизнь, как пелось в этой песне.
А ещё этот человек странно смеялся, такого утончённо-изощренного унижающего другого человека смеха я не слышал больше никогда в жизни. Удивительно, но в этом смехе как игре на скрипке виртуоза-скрипача, можно было различить множество разных оттенков чувств, однако, почти всегда презрительных к окружавшим его людям. Ему было, достаточно глядя в глаза даже не знакомому человеку засмеяться, и становилось понятно, насколько плохо Толик думает о нём.
Но одно дело смеяться в лицо женщинам, маленьким детям, старым бабушкам и совершенно другое выжившим в войне фронтовикам, которых в, то послевоенное время было ещё много. Так что явно заслуженные награды за свой пьяный язык и изощрённый смех в виде «фонаря» под глазом, или разбитого носа Толик демонстрировал очень часто.
Мама.
Хочу сразу же сказать, моя мать никогда не была алкоголичкой. Однако часто как было принято в то время, гуляла и пила наравне с Толиком в больших и шумных компаниях родственников, кумовьёв и друзей с песнями за столом и плясками. И конечно как водиться, эти мероприятия почти всегда заканчивались скандалами и серьёзным мордобоем. Но в, то время это было обычным делом. Так жили почти все простые люди, пережившие ту страшную войну за долгие годы, испытавшие столько горя страх, смерть родных и близких. Люди спешили жить за себя и за тех, кто не вернулся с фронта, или умер от непосильной работы, голода и болезней не дождавшись победы.
Однако мать и её молодой любовник явно выделялись даже из этого веселья и общего пьяного угара. Очевидно, что их любовь была взаимной, но беда заключалась в том, что они оба были чрезвычайно ревнивыми людьми. При этом мать, обладавшая непредсказуемым взрывным характером, ростом была только по плечо Толику, но, ни в чём не уступала ему и дралась как гладиатор на арене древнеримского цирка - до последнего. Вследствие чего, её с побоями часто на скорой помощи увозили в больницу. Тогда я не знал этого, просто для меня мать исчезала на несколько дней. А бабушка говорила, что она поехала в колхоз к тётке. И каждый раз мать выходя из больницы, писала в милиции заявление, что отказывается от претензий к своему любовнику и прощает его.
Однажды уже став немного старше, я впервые вместе с матерью попал на свадьбу к одному нашему дальнему родственнику. Вот там-то и увидел как, приревновав к другому мужчине Толик, ударил её по лицу, но то, что было дальше, не помнил. Как потом рассказала бабушка, которая всё видела своими глазами, я бросился на него с перочинным ножичком, подаренным за два дня до этого моим крёстным отцом. Уязвить Толика мне не удалось, он первым успел добежать до нужника в огороде и с криками - скорее вызывайте милицию и скорую помощь - запереться на щеколду. После чего троим мужикам с трудом удалось отобрать у меня, маленького девятилетнего мальчишки орудие преступления.
После этого случая Толик стал побаиваться оставаться со мной наедине и когда бывал в нашей глинобитной однокомнатной хибарке в центре города, размером два метра на пять, на всякий случай старался незаметно спрятать все имеющиеся в наличии ножи и вилки.
Между тем сумасшедшие выяснения отношений и побоища на почве безумной взаимной ревности не прекращались. И однажды мать, за эти годы уже явно поднаторевшая в «боях без правил» со своим любовником не на шутку отдубасила его берёзовым коромыслом. После чего они поменялись местами. Никогда не бывавшего на фронте Толика, на скорой помощи увезли в госпиталь Ветеранов Великой Отечественной Войны. У него оказалась черепно-мозговая травма, сотрясение головного мозга, перелом лучевой кости правой руки, носа и четырех рёбер. А мою маму отвели в отделение милиции, которое находилось за два квартала от нашего двора. Выпустили её только на следующий день утром, с таким условием, что она принесет заявление, в котором теперь уже Толик должен был отказаться от претензий к ней за нанесение тяжелых телесных повреждений.
Мы вдвоём с матерью купили на базаре курицу, из которой бабушка сварила ароматный бульон. А потом в маленькой кастрюльке понесли в госпиталь, находившийся совсем недалеко от нашего дома.
Толик лежал на больничной койке, у него был такой вид как будто его переехал груженый кирпичами самосвал. Правая рука в гипсе, голова грудь и лицо перевязаны, так что были видны только глаза и рот. И в первый раз в жизни мне стало его жалко. Увидев нас Толик с трудом сел на кровать, а мать из ложечки стала кормить его ещё горячим куриным бульоном.
В это время сосед по палате пожилой безногий майор фронтовик, командир полковой разведки, уже знавший историю о том, как Толик оказался в госпитале. Лёжа на своей кровати с удивлением и восхищением на лице разглядывал мою маленькую и на вид такую хрупкую мать.
- Я-то думал гром баба, минимум пудов под семь весом… - наконец не выдержав, теперь уже громко смеялся майор – из тех что «коня на скаку остановит». А она-то оказалась, чуть больше синички. Да… я бы с ней, даже к чертям в ад на разведку пошел. - Услышав последние слова, мамин любовник громко скрипнул зубами, как делал всегда, когда начинал ревновать к другому мужчине.
Потом правша Толик, сидя на стуле левой здоровой рукой, на листе бумаги, лежавшем на тумбочке, писал заявление, в милицию выводя каракули при этом старательно высовывая язык.
Вскоре Толик сбежал из больницы и в тот-же день с рукой в гипсе, синяками под глазами, распухшим уже заметно скривившимся на левую сторону носом и перевязанной головой, появился в нашем дворе. Нарядно одетая мать тут-же взяла его под здоровую руку, и они отправились на день рождения к куме.
Слово не воробей ...
Как раз в то время в нашем городе случилось одно очень знаменательное событие, наконец, сдали в эксплуатацию пятиэтажный дом пионеров, строившийся до этого несколько лет. Мне, конечно, очень хотелось попасть туда и увидеть всё своими глазами. И в воскресенье моя мать, Толик, рука которого всё ещё была в гипсе и я пешком отправились посмотреть открытие нового дома пионеров.
Не меньше двух часов среди множества народа мы ходили по всем пяти этажам, заглядывая в каждую комнату, где располагались бесчисленное количество разных кружков, спортивных секций и музыкальных классов.
А когда, выйдя из нового здания, пошли домой, мать спросила о том, что мне понравилось? Я неопределённо пожал плечами.
- И все же, кем бы тебе хотелось стать? – настаивала мать. До этого дня такая мысль просто никогда не приходила мне в голову. - Ты подумай!
Хорошо зная мать и её характер, по интонациям в голосе я понял: маму очень интересует этот вопрос и теперь она не отстанет, пока не получит ответа. А уже в следующую секунду со мной впервые в жизни произошло нечто странное, неожиданно для себя самого я твёрдым и громким голосом произнёс.
- Хочу быть писателем…
Уже через много лет однажды мне в голову пришла странная мысль, а сказал ли я сам эти слова, или за меня их произнёс кто-то другой, в ту минуту боровшийся за мою дальнейшую судьбу. Ведь в тот момент я маленький заика, которому каждое слово давалось с невероятным трудом, произнёс эту фразу без единой запинки и таким сильным голосом, которого не узнал сам. Но больше того, этот самый незнакомый твёрдый голос, не узнала даже моя родная мать и её молодой любовник. Это стало хорошо заметно по тому как, внезапно остановившись, пораженные они оба смотрели на меня.
- Писателем…? - каким-то испуганным и неуверенным голосом произнесла явно растерявшаяся мать. В этот момент Толик, наконец, справился с удивлением, вызванным моими словами. И я хорошо заметил, как в его весело прищуренных глазах заплясали холодные, беспощадные бесовские искорки.
Никогда ещё смех этого человека не был настолько изощрённым и убедительным как в те минуты. Я расслышал в нём всё, что Толик в эту минуту думал о маленьком мальчишке-заике настолько ничтожном и жалком, что даже мысль о том, что он хочет стать писателем, должна показаться для любого другого человека невероятно дикой и даже кощунственной. В этот момент я заметил как, побелев, изменилось выражение лица матери, и хорошо понял, она тоже услышала в этом смехе всё, что Толик думал обо мне, и больше того, понимая нелепую и чудовищную глупость моих слов, была согласна с ним.
- Ну и придурок же ты – неожиданно разозлившись, посмотрела мне в глаза мать – да знаешь ли ты что такое писатель… это человек, который сидит и пишет и пишет…- После этих слов воображение матери, по-видимому, иссякло и стало понятно, она тоже не знает, кто такие писатели и откуда берутся. Но подозревает что, скорее всего, они не рождаются, как простые смертные люди, а просто однажды спускаются по лесенке с неба.
– Ты должен думать о том, как окончить школу и поступить в техникум – с того дня часто наставляла меня мать. - А потом стать мастером на заводе, или фабрике где будешь хорошо зарабатывать и лет через десять, пятнадцать тебе дадут квартиру.
Этот горький детский опыт научил меня не доверять людям своей мечты, поэтому, никогда и никому я больше не говорил, что хочу стать писателем.
Рядом.
Пролетело много времени, моя мать, отец и бабушка как я мечтал, когда-то в далёком детстве снова вместе. Они лежат на кладбище рядом, я похоронил их в одной оградке, которую сварил вместе с другом и поставил своими руками.
Уже давно окончательно спившись, умер и Толик, но его смех мелкого беса, которому в аду могли доверить только, таскать дрова, поддерживая адский огонь под сковородками для грешников, в моменты тяжелых неудач всё ещё звучит у меня в голове. И слыша, его я уже совсем не молодой человек ощущаю себя всё тем же маленьким, жалким мальчишкой-заикой.
Армия.
В армии я попал в войска П.В.О. уже через несколько дней, нас выстроили в коридоре казармы в шеренгу. А потом по одному стали приглашать в Ленинскую комнату, где за длинным столом сидело не меньше десятка офицеров, напротив каждого стоял стул. Куда мы, передвигаясь, садились по очереди, и те задавали нам множество каких-то странных вопросов большинство, из которых лично мне показались даже глупыми.
- Н…аверное В…ы уже у…спели за…метить ч…ч…то я за…икаюсь. К т…т…ому же в ш…коле п…о рус…скому я…зыку у м…еня б…ыла т…р…ойка. – Честно признался я.
- Редкое и очень удачное сочетание для специальности радиста-радиотелеграфиста… - хитро прищурил глаза майор Орешкин – свои тебя всё равно поймут, а тем американским шпионам, которые будут расшифровывать твои телеграммы, я не завидую. – После этих слов раздался громкий дружный смех всех сидевших за столами.
Я уже давно заметил, чем глупее иногда шутка, тем большим успехом она пользуется у остальных людей.
О том, что мне досталась именно такая армейская специальность, я уже вскоре пожалел. - То чему на гражданке учат минимум полгода, нам буквально вбили в голову за две недели. До сих пор иногда с содроганием я вспоминаю кошмар интенсивных занятий, продолжавшихся по десять двенадцать часов в сутки. Когда меня учили азбуке Морзе, а потом работе ключом. И одновременно навыкам обращения со старт-стопным телеграфным аппаратом слепым методом, всеми десятью пальцами. Тогда я даже не мог предположить, что после армии мне это когда-нибудь может пригодиться.
Через два года я уволился из армии профессиональным радистом – радиотелеграфистом - секретчиком подписав бумагу о неразглашении тайны, сроком на двадцать пять лет.
Цель.
Я был ещё совсем молодым человеком, когда со мной стали происходить странные вещи. Часто в моем воображении возникали, какие-то яркие видения, которые иногда как в кино выстраивались в живые картинки. Но стоило отвлечься только на несколько минут, забыв об этом, как всё исчезало, растворяясь как мираж. Много раз я, с отчаянием роясь в памяти, пытался вспомнить то что, только промелькнув, исчезло из моей головы навсегда.
С тех пор я стал носить с собой записную книжку и карандаш, тут же фиксируя число, месяц, а потом записывал то, что появлялось в моём воображении. И на бумаге стали оставаться строчки, прочитав которые даже сейчас через десятки лет, я могу восстановить картинку в своей памяти.
Я долго не знал, что с этим делать пока однажды мне не пришло в голову, что из этих записей получились бы неплохие оригинальные сюжеты для рассказов, которые когда нибудь потом я мог бы попробовать написать. Написать…? Значит, я всё ещё хочу стать писателем. И тут-же одновременно с этой мыслью у меня в голове мелким бесовским бисером рассыпался знакомый смех Толика. Но когда я услышал его, впервые в жизни во мне всё запротестовало: ведь я уже не был тем маленьким растерянным мальчишкой и заикался только, когда сильно волновался.
В то время я усиленно занимался самообразованием и имел пропуска в три самых крупных городских библиотеки. Уже успев прочитать Гомера и древних трагиков Эсхила, Софокла, Еврипида. Любил Толстого, Достоевского, Гоголя. С удовольствием читал зарубежных классиков из тех, что можно было найти в библиотеках и букинистических магазинах.
С тех пор у меня в жизни появилась цель, я почувствовал азарт как рыбак, сидящий на берегу с удочкой главное заметить, как утонул поплавок и вовремя подсечь рыбу. Таким образом, я заполнил уже несколько записных книжек, когда обнаружил странную закономерность хорошо «клевало» осенью тогда сюжеты шли косяками. Именно в то время, подражая Есенину, я даже написал несколько наивных стишков, которые, перечитывая сейчас, улыбаюсь.
Ветер твоих гор.
Вначале почти не уловимая, робкая и смутная мысль написать небольшой рассказ о домашнем коте, который случайно попал в дикую горную природу, со временем почему-то чаще других стала посещать меня. А однажды в моей голове откуда-то вдруг взялись всего три слова. И я почему-то хорошо понял, что так будет называться мой первый рассказ. Больше того в тот момент я уже хорошо знал, что именно этими же словами рассказ закончится. Случилось это рано утром по дороге на работу в настолько переполненном людьми автобусе, что я в своей записной книжке с трудом смог сделать короткую запись. – «Ветер твоих гор».
Именно с того дня мысли о будущем рассказе уже не давали покоя, я ложился с ними спать, а утором вставал и шел на работу. К тому времени я уже хорошо знал; кот должен быть белым, а так же почти всё, что с ним случиться и пытался делать первые наброски.
Но всё было не так просто: к тому времени у нас с женой родился сын, и оказалось, что мне негде заниматься кропотливой работой требовавшей полной отдачи, сосредоточенности и самое главное тишины.
Однако желание написать рассказ было настолько сильным, что родило нестандартное решение. - Для этой цели я решил оборудовать комнату в подвале нашего четырехэтажного дома.
За место под солнцем.
Никогда не забуду, как впервые спустился в грязные коридоры, пропахшие кошачьей мочой и экскрементами. А уже через несколько секунд ощутил страшный зуд, у меня чесалось буквально всё тело, не понимая, что со мной происходит, я выскочил вверх по лестничному маршу на улицу. Оказалось, что эти тёмные гулкие помещения на самом деле были настоящим заповедником для бесчисленного количества блох, которых я после этого сотнями отряхивал с себя не меньше часа. Всё это время, с горечью понимая, что свою первую попытку найти место для творческого процесса, я с позором проиграл каким-то подлым крохотным насекомым.
Но, уже на следующий день я спускался в подвал в противогазе, с фонариком и вооруженным аэрозольными баллончиками с дихлофосом.
Так за несколько отчаянных рейдов вниз по лестничному маршу, в самое сердце блошиного беспредела, мне удалось отвоевать у мерзких кусачих насекомых «своё место под солнцем» - довольно большую комнатку возле входа. Понравилась она мне тем, что там было крохотное окошечко, выходящее в тихий палисадник на улице, а на стене в метре от земляного пола шли трубы отопления.
Первым делом я провёл электричество, после чего сварил и смонтировал надежную стальную дверь с кодовым электрическим замком собственной конструкции. Залил пол цементным раствором и застелил линолеумом. Оклеил стены обоями и повесил на них литографии старых мастеров. Главным предметом мебели в комнате, конечно, был большой старый письменный стол выше на стене тикали большие деревянные часы с маятником. Чуть ниже под часами, висел настенный довоенный телефон соединенный прямой линией с таким же телефоном в нашей полутора комнатной квартире. Так что жена в любую минуту могла вызвать меня из подвала, по каким-то неотложным делам. К тому же оба телефона по хитрой схеме работали как сигнализация, начиная одновременно трезвонить, если кто-то неправильно набирал код на двери, или пытался её ломать. Небольшой старый кожаный диванчик с зеркалом на высокой спинке, хорошо расположился возле входа, прекрасно гармонируя со столом.
Но особенно поражал воображение людей впервые оказавшихся после тёмных коридоров подвала в моём кабинете, громадный двухсотлитровый аквариум, стоявший на прочном столе возле стены. Где при постоянном искусственном освещении буйно росли водоросли и с невероятной скоростью плодились несколько пород аквариумных рыбок. Так что раз в месяц и зимой и летом мне приходилось «пропалывать» аквариум от разросшихся растений и отлавливать и раздавать всем желающим рыбок.
Этот аквариум уговорил забрать к себе в подвал мой друг Славка Карпенко, которого все пацаны в нашем микрорайоне ещё со школы звали просто - Славян. Он жил в соседнем подъезде на четвёртом этаже.
Однажды на столике в зале возле окна, где стоял аквариум, подломилась ножка. Тот завалился набок, а потом перевернулся на пол, но не разбился. Однако двадцать вёдер воды, вылившиеся на пол, испортили настроение всем соседям жившим ниже с третьего по первый этажи. После чего соседи надолго испортили настроение самому Славяну, которому пришлось брать отпуск за свой счёт, а потом белить потолки и клеить обои в шести комнатах.
Не меньше получаса с короткими перерывами на отдых мы вдвоём корячились, сначала спуская громадный пустой аквариум с четвёртого этажа, а потом затаскивали его в подвал. Всё это время вспотевший, раскрасневшийся и злой Славян громко материл проклятую тяжеленную посудину. Вполне серьёзно утверждая, - что та выпила у него крови гораздо больше, чем из неё вылилось воды.
А это мои университеты.
Писать мне оказалось легше простым карандашом. Но я не поспевал за своими мыслями, поскольку спешил перенести их на бумагу, делая ошибки очень часто стирая резинкой, то, что мне не нравилось. И уже вскоре обнаружилось, что простая тонкая канцелярская бумага мне просто не подходит. Дело в том, что после бесчисленных исправлений перестановок слов и целых предложений, я затирал её до дырок. Тогда я стал писать свои тексты в детских альбомах для рисования из плотного ватмана. Но и на толстой бумаге после многочисленных исправлений с помощью резинки текст имел ужасающий вид. Я думаю, что кроме меня ни один человек на свете не смог бы разобрать его.
С тех пор всё свободное время я проводил в подвале, работая над рассказом о жизни белого домашнего кота. Это было самое замечательное время! Именно тогда я впервые в жизни понял, что для меня настоящее счастье это радость творчества: состояние, которое можно сравнить только с первой любовью или рождением ребёнка!
Таким образом, только через два года я сумел закончить работу над черновиком и впервые полностью прочитал рассказ сам. А потом стал переписывать текст, начисто исправляя, переделывая, переписывая и снова стирая до дырок то, что резало слух. Тогда мне на самом деле казалось, что никогда в жизни я не закончу этой работы.
Но однажды я наконец почувствовал: добавить, что, то новое и исправить в своём рассказе больше не могу. И тогда решился показать рукопись жене, она была первым человеком, прочитавшим мой рассказ. И хотя Люба с большим трудом разбирала затёртые резинкой каракули, однако рассказ ей понравился.
Потом уже у себя дома я диктовал, а моя жена от руки переписывала текст шариковой ручкой своим женским красивым, ровным почерком с наклоном. И на это у нас ушло ещё две недели.
В то время я уже знал, что любой текст нуждается в работе над ним корректора, который на профессиональном уровне должен исправить мои ошибки.
Бабушка Катя.
С некоторых пор по объявлениям в газете я стал искать корректора для исправления ошибок в тексте, о чём конечно знали друзья многие, из которых успели прочитать мой рассказ. И однажды всегда пьяный в свободное от работы время, Гришка Сапожков которого в нашем микрорайоне все звали Сапог, рассказал, что в соседнем доме на втором этаже живёт старая бабуля всю жизнь проработавшая учительницей русского языка и литературы.
- Она хорошая, только вот пьяных не любит, я у неё иногда книги читать беру, а ещё деньги занимаю, когда трезвый и выпить не на что. - А чего, она ведь на пенсии времени много, да и денег, небось, захочет заработать. – Эти простые слова Гришки меня удивили, оказалось, что умные мысли иногда, могут приходить даже в пьяную голову Сапога. На самом деле, кто лучше школьной учительницы может знать русский язык?!
На этом месте надо рассказать, что с Гришкой нас объединяла любовь к чтению. У него была неплохая библиотека, перешедшая к нему от умершего отца, я брал читать книги в свою очередь, он пользовался моей библиотекой. Между прочим, впервые я познакомился с «Булгаковскими «Мастером и Маргаритой» в журнальном варианте взяв переплетенную книгу в его библиотеке.
Это дело я решил не откладывать и уже через несколько минут звонил в двери однокомнатной квартиры на втором этаже. Открыла маленькая пожилая чистенькая женщина, снизу вверх внимательно взглянув на меня и я, почему то сразу понял, что никогда в жизни не смог бы соврать, глядя в эти глаза. Однако в этот момент женщина заметила стоящего рядом Гришку.
- Я ведь говорила, что бы ты пьяным больше не приходил?
- Прости баба Катя, я тебе денег должен аванс у меня на следующей неделе как получу, тут-же занесу. Только сегодня я не за деньгами, а друга своего привёл, у него к тебе дело есть. – После этих слов Гришка отвёл взгляд в сторону и опустил голову. Зная его ещё со школы, я удивился, поскольку никогда не предполагал, что всегда пьяному и в такие моменты патологически-хамоватому Сапогу может быть настолько стыдно, что у него даже покраснели уши.
Я сказал, как меня зовут, и объяснил цель прихода старой учительнице, и она согласилась откорректировать мой рассказ. А потом, снова внимательно взглянув на меня, спросила о том нужно ли редактировать текст? И увидев растерянность на моём лице, хорошо поняла, что я имею очень отдалённое представление о том, что такое корректирование и редактирование. Кивнув головой в знак того что не возражаю, я протянул бабушке Кате рукопись, предварительно сунув между страниц в качестве задатка два красных червонца с портретом Ленина.
- У меня нет телефона – с доброй улыбкой на лице покачала головой бабушка Катя – я, когда работу закончу, то дам знать тебе через Гришу.
…
Честно скажу, тогда я был уверен: работа над исправлениями ошибок в моём рассказе должна занять очень много времени. Поскольку в школе тройка по русскому языку для меня была обычным делом, и поэтому приготовился долго ждать.
Однако через три дня возвращаясь с работы, домой я увидел среди сидящих возле моего подъезда друзей Гришку.
- Хлебни… – протянул он бутылку портвейна.
На этом месте надо заметить, что алкоголь в умеренных количествах всегда действовал на меня странно. В такие минуты я чувствовал, что та проклятая пружина, которая всегда давит на меня изнутри, ослабевает настолько, что наконец даёт возможность более или менее нормально разговаривать. И это хорошо знали все мои друзья.
Я сел на лавочку напротив и взяв бутылку, стал пить прямо из горлышка, поскольку стаканов в то время в подобных случаях вообще не полагалось.
- Там тебе баба Катя просила передать, чтобы забрал свой рассказ, ошибки она уже исправила. – После этих слов я почувствовал, что проклятая бормотуха попала мне не в то горло. Тут-же начав кашлять и задыхаться, брызгая вокруг вином, так что напуганные друзья, вскочив стали старательно по очереди бить меня по спине кулаками.
- Ну, Сапог ты и жлоб… – Почувствовав себя немного лучше, с выступившими на глазах слезами с трудом наконец смог произнести я.
- Чего я такого сделал… – обиделся Гришка.
- Ты должен был сказать это на пять минут раньше, а теперь как я пойду к бабе Кате, ведь ты и сам знаешь, пьяных она не любит.
- Моя мать тебя как непьющего всегда в пример ставит – рассмеялся Сапог, – а когда я ей сказал, что ты больше любого из нас выпить можешь, и даже не заметно будет, она мне не поверила. Так что почисти зубы и смело иди к бабке. - С серьёзным выражением лица посоветовал Сапог.
В тот момент желание увидеть рукопись рассказа редактированной с исправленными ошибками было настолько сильным, что я поступил как посоветовал мне Гришка.
Приняв душ и хорошо почистив зубы я, что бы расплатиться с учительницей забрал всю спрятанную в туалете от жены заначку с деньгами и уже вскоре звонил в двери квартиры на втором этаже соседнего дома.
…
Комната старой учительницы с недавно побеленными стенами оказалась очень скромно обставленной, даже для того небогатого времени. Кровать у окна, тумбочка в изголовье на которой стоял графин с водой, и находились лекарства в пузырьках и упаковках, а на окнах старые кремовые хорошо выстиранные и тщательно заштопанные шторы. Телевизора у бабушки не было. Большой книжный резной шкаф с застеклёнными гравированными толстыми стёклами дверцами стоял у противоположной стены. Поэтому его я заметил последним и, подойдя, стал разглядывать. Наверное, старая учительница хорошо заметила блеск в моих глазах.
- Можешь посмотреть – с улыбкой на лице она сама открыла дверцы. В шкафу в основном была хорошо подобранная русская классическая литература Толстой, Пушкин, Лермонтов и Достоевский. Но моё внимание сразу, же привлёк небольшой томик при виде, которого моё сердце забилось сильнее. Так происходило всегда, в букинистических магазинах, когда я находил для себя те редкие книги, на которые мне не было жалко любых денег. Взяв в руки, я открыл его и поразился! Оказалось, это было первое издание первой части «Вечера на хуторе близ Диканьки» Гоголя изданные в 1831 году. По-видимому, уже гораздо позже книга была мастерски переплетена в кожаную обложку. Став осторожно перелистывать ломкие пожелтевшие странички я с удивлением разглядывал картинки изображавшие героев повестей Гоголя, которых было много. Но я хорошо знал, первые дешевые издания этих книжек были не иллюстрированы. И только потом понял, что эти прекрасные художественно выполненные рисунки сделаны чёрным карандашом, на вставленных позже листах плотной дорогой бумаги. С обратной стороны чистые страницы были заполнены строками на французском языке, безупречным каллиграфическим женским почерком.
- Писали ещё гусиным пером, – улыбалась старая учительница, – это единственная память о моей прабабушке - графине Ильницкой…
Это признание старой Советской учительницы удивило меня, ведь в то время об этом не было принято говорить вслух.
- А сейчас пойдём пить чай – взяла меня под руку женщина.
Вскоре я сидел на кухне. Бабушка Катя порезала хлеб, и я увидел, что маленький холодильник, из которого она достала баночку варенья, если не считать бутылки молока и нескольких куриных яиц оказался пустым. Наверное, заметив на моём лице удивление, старая женщина как-то совсем не весело улыбнулась.
– На самом деле я получаю хорошую персональную пенсию. Но в моём возрасте человек чувствует себя нужным, когда помогает детям: старший сын купил кооперативную квартиру, надо возвращать долги денег не хватает, я отдаю большую часть пенсии ему…
А это что у тебя серебряный крестик на тесёмочке, ты в Бога веришь? – По-видимому, пытаясь изменить неприятную для себя тему разговора, спросила, улыбнувшись, баба Катя.
- Верю – честно ответил я, – это тот самый крестик, с которым в детстве крестили меня, своего сына я тоже в церкви крестил.
- Да, а мои дети так некрещеными и остались. Я ведь старая большевичка, в коммунистической партии уже пятьдесят лет и тридцать из них работала секретарём партийных организаций разных школ…- после этих слов глядя в окно, бабушка задумалась, а потом, почему-то тяжело вздохнув, продолжала. – Мы ведь тогда все были атеистами и в Бога не верили, а я должна была пример показывать остальным…
- Тебе, наверное, хочется увидеть свою рукопись – снова сменила тему разговора бабушка. – И увидев, как я поспешно отодвинул в сторону недопитую чашку чая и повернулся к ней лицом женщина, выдвинув ящик кухонного стола, достала незнакомую для меня синюю картонную папку с красными завязками-бантиками и, развернув, положила на кухонный стол.
В первую минуту у меня зарябило в глазах от исправленных старой учительницей красными чернилами ошибок. Но ещё больше удивило, то, что слово рассказ в начале моей рукописи было зачеркнуто, а выше написано – повесть - я, показав пальцем, вопросительно посмотрел на женщину.
- Да, да… – подтвердила старая учительница – можешь не сомневаться, ты написал повесть. Но трудно сказать, для кого больше подходит это произведение, детей или взрослых я думаю и те, и другие прочтут его с интересом. Но имей в виду: я просто учительница и могу ошибаться. Поэтому в конце твоей рукописи поставила оценки, ты можешь увидеть их на последней странице. – После этих слов я вынул нижний лист, где мне тут же бросилась в глаза большая красная жирная единица, а через чёрточку стояла цифра пять со знаком плюс. Ниже рукой учительницы были написаны несколько строчек, которые я прочитал вслух.
- За незнание орфографии, пунктуации, правил русского языка и большое количество прочих ошибок (единица). За сочинение (пять с плюсом).
- Странно устроена жизнь… – Вдруг каким-то другим ещё не знакомым для меня голосом задумчиво заговорила Екатерина Алексеевна. У меня было много учеников, которые по моему предмету Русского языка и литературы были круглыми отличниками, и я на самом деле считала их очень талантливыми. Тогда у меня было много возможностей и рычагов, ведь я несколько раз избиралась депутатом верховного совета, работала директором школы и была заслуженной учительницей. И поэтому помогала всем своим ученикам. Очень многие из них, теперь известные и уважаемые люди… - После этих слов Екатерина Алексеевна взглянула в окно и неожиданно обрадовалась. – Голуби прилетели! – После чего встав и открыв окно, взяла из тарелочки кусок хлеба раскрошила его на фанерную крышку, от посылочного ящика прибитую к подоконнику с обратной стороны и снова сев на стул и повернувшись ко мне лицом, продолжала говорить.
- Наши литературные институты и университеты за годы Советской власти выпустили десятки тысяч филологов. Но не из одного не получилось такого писателя как Максим Пешков, который даже не окончил школы. Оказалось, чтобы понять что-то важное, а иногда самое главное для себя, нужно прожить целую жизнь. И только в конце обнаружить: есть вещи, научить которым невозможно потому что, наверное, на самом деле они даются от Бога.
Когда я стала разбирать твою повесть, то уже не могла остановиться: я на самом деле переживала за кота, мне очень хотелось узнать, что-же будет дальше и не заметила, как прочитала её целиком. И только на следующий день исправляла ошибки и расставляла знаки препинания.
Скажу больше, я почти не нашла в твоём тексте стилистических ошибок. Хотя если честно, пыталась изменять интонации и настройки и только позже, наконец, поняла: исправлять эту повесть без ущерба для общей картины повествования нельзя. Бездушный и непрофессиональный редактор может всё испортить.
За три дня работы я впервые за много лет почувствовала себя нужной. И даже забыла про лекарства, у меня ни разу не заболело или просто не закололо сердце, да на самом деле тебя мне послал Бог… – После этих слов женщина молодо и весело рассмеялась.
Мне было хорошо, я тоже смеялся, а потом рассказывал о том, что просто приходило в голову. О своем кабинете в подвале. Про блох, аквариум и о том, как пишу простым карандашом, и бесчисленное количество, раз стираю ненужное простой резинкой. Потом честно признался, насколько сильно меня поразило то, что мой рассказ совсем неожиданно для меня превратился в повесть.
В тот вечер произошло удивительное, я почувствовал что пружина, которая всю жизнь давила на меня изнутри, рядом с этой мудрой старой женщиной неожиданно потеряла свою силу. Мой недуг отступил настолько, что я разговаривал, рассказывая о себе, как любой другой нормальный человек без единой запинки и больше того, наслаждался этим состоянием. А потом внимательно слушал Екатерину Алексеевну, стараясь не пропустить ни одного её слова.
- Я старая учительница русского языка и литературы хочу дать тебе совет, который может показаться очень странным. – Встала со своего места, заходив по кухне женщина. - Старайся не думать об орфографических ошибках и знаках препинания, это может тебе помешать. Исправлять ошибки и расставлять запятые могут другие люди их много, потому что этому можно научить. Для тебя - же главное, сохранить наработанную стилистику, а также - то восприятие окружающего мира, которым ты, несомненно, обладаешь и по-своему умеешь переносить на бумагу. До тех пор, пока ты чувствуешь в себе настоящую потребность, пиши, не обращая внимания на разговоры за спиной презрительные взгляды, сплетни или даже смех. И берегись людей, которые будут решать судьбу твоей первой повести, а значит и твою тоже. Они станут улыбаться в глаза, но будь осторожен, среди них особенно много ревнивых и завистливых. Поверь мне, немало тех кто, когда-то закончив литературные институты, мечтал написать книгу, которую будут читать их внуки и правнуки. Они злы на весь мир и считают, что их обманули за долгие годы, не научив тому чему, оказывается нельзя научить.
А ещё я хотела тебе сказать, что эти люди не станут читать текст, написанный от руки. Это может быть предлогом, чтобы отказать даже просто в прочтении рукописи работниками редакции. Так что, тебе самому придется искать хорошую машинистку для того, что бы та могла перепечатать текст, не наделав много ошибок. А я объясню, как правильно оформить машинописный текст. - После этих слов Екатерина Алексеевна снова внимательно посмотрела мне в глаза и, достав из кармана халата две красных десятки, которые я оставлял ей как задаток, положила на кухонный столик. - С этого дня можешь рассчитывать на меня, я с удовольствием буду тебе помогать, но между нами не должно быть денег! – Хорошо расслышав в голосе старой женщины несгибаемые, твёрдые, стальные нотки настоящей убежденной коммунистки, я понял, что любые мои слова сейчас будут напрасны. И кивнул головой в знак согласия.
За окном копошились чёрные и сизые голуби и, расталкивая друг, друга клевали хлебные крошки. Я взглянул на маленький пустой холодильник и понял, как должен был поступить. Встав со стула и забрав деньги, которые лежали рядом с моей рукописью я, сказав Екатерине Алексеевне, что скоро вернусь быстро вышел из квартиры.
На скамейке возле подъезда сидел Сапог, по-видимому, всё это время он ждал меня. Было понятно, что у него плохое настроение. Так было всегда, когда ему хотелось выпить ещё, а денег на бутылку не было.
– Прогуляться хочешь? -
- Это ещё куда? – насторожился Гришка.
- Пойдём, пойдем не пожалеешь… – После моих последних слов в глазах Сапога затеплился огонёк надежды.
В двери я осторожно постучал носком ботинка, потому что, руки у меня и Сапога были заняты бумажными пакетами. Когда Екатерина Алексеевна открыла и увидела нас двоих, на её лице тут же появилось удивление. Без всяких объяснений мы с Гришкой прошли на кухню. Пока женщина поняла, что происходит я, успел открыть холодильник и сложить в него все продукты, которые мы купили в магазине.
Всё это время старая женщина стояла возле стены и смотрела на нас немного испуганным удивленным взглядом, и почему-то казалась такой маленькой и беззащитной, что мне хотелось заплакать.
- Екатерина Алексеевна это хорошо, что между нами не будет денег! Но продукты это не деньги, тем более, что они уже в холодильнике. – После этих слов я, наконец, увидел на лице старой учительницы её прежнюю добрую и почему-то, немного, виноватую улыбку.
Из подъезда мы вдвоём вышли, когда уже стемнело. Прижимая к груди картонную синюю папку с красными завязками бантиками, я достал из кармана последние пять рублей, которые остались от моей заначки, и протянул Сапогу.
Потом мы вдвоём сидели в скверике на скамейке, смотрели на первые звёзды на небе, разговаривали и пили вино из горлышка. Я прижимал к груди папку с моей рукописью, улыбался и думал о том, что теперь уже я не один у меня есть бабушка Катя.
Связаться с автором можно по электронной почте: levanovus2014@yandex.kz