Я в который раз прохожу здесь и останавливаюсь. Этот дом был старше каждого на этой улице, которая знакома всем как переулок. Забор давно обветшал и неприятной громадой нависал над домом, словно обещая тотчас броситься на помощь. Хозяин дома выходил осенним днем на веранду и слушал поезд, шумевший в нескольких милях. У его ног лежала черно-белая пожилая собака. Иногда, погружаясь в вспоминания, ему было очень важно положить свою грузную морщинистую руку на покатый собачий лоб, собака чувствовала это и в такие моменты тихонько поскуливала. И каждое горе, разделенное на двоих, превращалось тогда в крошечную грустинку. А затем и вовсе исчезало после пары стаканов апельсинового сока.
По весне эти двое уходили в еловый лес, хозяин громко читал стихи, вдыхая свежий воздух, а пес довольно лаял и в знак вечной преданности тыкался мокрым носом в хозяйский потертый плащ. Уставая, они могли провести всю ночь на случайно найденной поляне. Небо было звездным и падающие кометы озаряли две уснувшие фигурки, оторванные от всего мира и оторвавшие весь мир от себя.
Зимой, украшая маленькую сосну-гордость опустевшего сада, мужчина доставал старые елочные игрушки и подолгу рассказывал, как он трепетно хранит их с самого детства. Конечно, собака давно знала эти истории, но она всегда выслушивала до конца и если бы вы были там в ту минуту, вы бы увидели, как отражается в блестящих шарах ее довольная морда.
Однажды вечером весны, когда до дома дойдешь лишь едва-едва вытащив ноги из грязных луж, хозяин долго не гасил свет. Он сидел с псом на веранде и полы его шляпы сливались с горизонтом, когда он смотрел вдаль. В тот день стояла особенная грусть, керосинки понимающе глядели на этого мужчину, и казалось, что если бы они могли , то приобняли бы его своими светлыми лапами. Вечерело, и вдалеке стрекотали кузнечики, и в ответ на их стрекот собака отвечала сдавленным рычанием.
На мокром пороге когда-то прекрасного, но теперь покосившегося дома, человек закуривал крепкую сигарету и изредка оттирал рукавом пиджака подступающие слезы. Последний его взгляд наткнулся на соседнее здание, горящие окна которого выстраивались в один взгляд, всепрощающий, одинокий и взывающий к чему-то запредельно важному и печальному.
Следующим утром пес неистово лаял , огрызаясь на цепь и налетавших воробьев. С его пасти сочилась слюна и глаза заполнялись отчаянием. Он обошел несколько раз все комнаты, посмотрел на стул хозяина в кухне, вспоминая , как тот за бедным ужином отдавал ему лучший кусок, постоял у шкафа, где он разбросал все береты, будучи еще юным щенком, и напоследок, остановившись у гардероба, ловя мокрым носом еще не ушедший хозяйский запах, собака взвыла настолько по-человечески, что сделалось пусто и жутко, после чего она отошла в конец комнаты и свернувшись так, словно убоявшись брошенного камня, уснула.
Время выдало на ее срок еще некоторое количество зим и весен. И сейчас, когда я иду этой улице, что-то оставляет меня остановиться перед этим домом, где в небольшом расстоянии между расшатанным забором и землей умещается одинокая собачья голова. Над ней звездное небо и она чувствует себя оторванной от всего мира и оторвавшей весь мир от себя. Я по привычке присаживаюсь перед ней и глажу холодной ладонью ее морду, и по пальцам скользят теплые неизбывно соленые собачьи слезы.