Взрослые дети подарили мне котенка.
Нет, наверное, все-таки сначала надо объяснить этот их благотворительный поступок.
Какое-то время я жила в Петербурге одна, и детям казалось, что вечерами я изнемогаю от одиночества и грусти на съемной чужой квартире.
Что и говорить, конечно, мне не хватало детей и особенно маленьких внучек. Но скучать, если честно, было некогда.
Это был год, когда командировки на работе следовали одна за другой. В офисе под столом у меня стояла срочная, как я ее называла, сумка - со сменой белья, кроссовками, чистой футболкой и зубной щеткой. Вернувшись из одной поездки, я могла обнаружить на столе новое командировочное задание и билеты на самолет в другой конец страны на ближайший рейс.
И в этот момент, как я уже сказала, взрослые дети подарили мне котенка и нарекли его Тимофеем.
Все правильно, кот — символ дома и уюта. Вернувшись с работы, я буду сидеть в кресле у телевизора с теплым ласковым мурлыкой на коленях.
Котенок оказался забавным и трехцветным: черный фрак, белая манишка и красный писклявый ротик.
- И что же мне с тобой, зверь, теперь делать? - поинтересовалась я у Тимофея.
– Мяяя... - ответил он.
А мне снова надо было уезжать.
В Питере я жила недавно, приятельниц еще не завела, соседи - чопорные коренные петербуржцы, меня откровенно сторонились. Я была из числа понаехавших, а с такими они не водились. Короче, котенка определить на постой было не к кому.
Делать нечего: я навалила в миску огромную — раза в три больше самого Тимофея — кучу сухого корма, налила в плошку воды. Потом подумала и пустила в кухонной раковине тоненькую струйку — вдруг он опрокинет воду и скончается к моему возвращению от жажды.
Долго размышляла — оставлять ли свет. Если честно, не решилась.
Во-первых, как бывший инженер-электрик я, уходя из дома, привыкла выключать все электроприборы. В конце концов, кошки видят в темноте, подумала я. (Хотя, на самом деле, кто их знает, в кошку еще никому не удавалось перевоплотиться.)
А, во-вторых, на дворе стояли суровые девяностые. Экономить приходилось на всем. И жечь круглые сутки в коридоре электричество мне показалось неразумным.
Так Тимофей, бедолага, у меня и рос. Практически в одиночестве — дома я появлялась редко, в темноте — в Питере осенью и зимой светает поздно, а темнеет рано, с горой сухого корма и струйкой воды в раковине.
И вырос он к весне в громадного котяру — толстого, лобастого, с длиннющими усами и янтарными глазами. И абсолютно дикого.
Мою съемную квартиру почитал, разумеется, своей. А меня — заклятым врагом, который время от времени вторгается на его территорию и с которым надо бороться. И он боролся - всеми подручными средствами. Они у него были всегда при себе — когти и зубы.
Обычная картина: я возвращаюсь с работы, отпираю дверь и шагаю через порог. Включить свет на успеваю — в полутьме коридора из ниоткуда возникает черная шипящая бомба и, полоснув меня по ноге железными когтями, исчезает.
Я, охнув, зажигаю лампу. Тимофей, встопорщив на загривке шерсть и выгнув спину, таится возле стены. Несколько секунд он щурится на свет, а потом с жутким утробным мявом начинает красться в мою сторону. Если бы он охотился в этот миг не на меня, я бы им залюбовалась — тугие мускулы так и играют под угольно-черной лоснящейся шкурой.
Но я — его добыча. Поэтому, швырнув сумку и куртку на вешалку, я скрываюсь в ванной и захлопываю за собой дверь.
Фуфф! Можно перевести дух.
- Уяууу, — слышится за дверью.
Переводится на русский, видимо, как: «Только выйди, я тебе покажу, где раки зимуют!»
Пока я купаюсь, ко мне возвращается присутствие духа.
«В конце концов, я в своем доме, - говорю я себе. - В конце концов, бояться собственного кота — противоестественно. Я большая, а он маленький».
Лучший способ защиты — нападение. Поэтому, когда я выхожу из ванной, то сразу ору на него не своим голосом:
- Бррысь! - и топаю ногами.
Кот улепетывает в комнату и ныряет под диван. Это было его любимое убежище.
Поле боя остается за мной, но ходить по комнате надо было так, чтобы не приближаться к дивану. Иначе следовал молниеносный бросок — и на лодыжке появлялась очередная кровоточащая царапина. Йод, зеленку и перекись в то время я изводила, наверное, баррелями.
О том, чтобы спать с этим зверюгой в одной комнате, не было и речи. Я не сомневалась, что он меня загрызет. А потому на ночь Тимофея приходилось выдворять в коридор. Это тоже требовало времени и сноровки.
Я с веником гонялась за котом, а он с дикими воплями носился по комнате. В руки не давался, ругался хулиганскими, как я понимаю, словами, плевался и укрывался от меня то на шкафу, то снова под диваном, то молнией взлетал по шторам на карниз и шипел оттуда не хуже сковородки с маслом, на которую брызнули водой.
В общем-то, дети достигли своей цели. Дома мне было не скучно и не одиноко.
Я жаловалась на кота коллегам и демонстрировала исцарапанные и искусанные ноги и руки. Коллеги умирали со смеху и для полного счастья предлагали мне завести еще собаку. А я, действительно, была близка к отчаянию. Я смертельно боялась своего кота.
Помимо физических и моральных страданий, как пишется в уголовных протоколах, кот наносил мне еще и ощутимый материальный ущерб. Он рвал мне колготки.
Колготки стоили дорого. Их было трудно купить. А каждое мое возвращение домой оборачивалось новой испорченной парой, совершенно непригодной к дальнейшему использованию — даже под брюки. Полоснув меня в коридоре по ноге, кот умудрялся выдрать из колготок солидный клок, который как трофей уносил на когтях. А колготки отправлялись в мусорку. Их даже зашить было после этого невозможно.
- Скотина, вот ты кто! - ругала я кота, вернее, диван, под которым он сидел. - Зачем, скотина, ты мне рвешь колготки?
- Уяуууу...
- Тьфу на тебя!..
Но — голь на выдумку хитра. Особенно, если эта голь - советская женщина. Я научилась спасать колготки.
Поднявшись на лифте на свой одиннадцатый этаж, я подходила к двери, ставила на пол сумку и, послушав секунду-другую — не выходят ли соседи, быстро задирала юбку и моментом стягивала с себя колготки. Засовывала их поглубже в карман и только после этого отпирала дверь.
Хрясь! - когти проходились по моей голой ноге.
- Что, съел? - злорадно говорила я коту, включая свет и закрывая за собой дверь. - Колготки-то целехоньки! А ноге ничего не сделается, она заживет!
Мысль, что в момент, когда я разоблачаюсь возле двери, кто-то из соседей наблюдает за мной в глазок, я гнала подальше. Что можно подумать о женщине, которая снимает колготки перед тем, как войти в квартиру? Только одно — люди живут через стенку с клинической больной.
Но всему приходит конец. Мы купили в Питере квартиру, дети с внучками поселились в ней и забрали Тимофея. А я уехала работать на Крайний Север.
Откровенно говоря, я опасалась за безопасность близких и честно их предупредила, что они берут в семью чудовище.
- Как себя ведет Тимофей? - интересовалась я, когда звонила детям.
- Кот — как кот, - отвечал сын. - Ну да, как-то раз мы с ним подрались. Но я сам виноват, стал его дразнить. А в целом — все нормально.
Когда я приехала в отпуск, то не узнала Тимофея. Он превратился в мирного домашнего кота.
Невестка сидела на диване и кормила маленькую дочку, а рядом свернулся клубочком — не поверите! — Тимофей.
Услышав мой голос, он поднял голову. Несколько секунд мы смотрели друг на друга. Потом его глаза воинственно блеснули, а шерсть на загривке поднялась. Послышался хорошо знакомый мне звук — внутри кота как будто бы проснулся пчелиный рой.
Но тут ему на голову легла тонкая ручка моей невестки и почесала пальчиком за ухом. Недобрый свет в глазах погас, улей утих, Тимофей замурлыкал.
- Мать, ты все время демонстрировала поведение жертвы, поэтому он на тебя и кидался, - сказал сын, когда за вечерним чаем мы завели разговор о произошедшей с котом метаморфозе.
Моя маленькая мудрая невестка тихо улыбалась. Но ее молчание красноречиво говорило все, что она хотела мне сказать: «Мы просто любим Тимофея, ведь ему — как и всем в этой жизни — нужны ласка и внимание».