Трускавец

 
   Первое знакомство

  У каждого города есть свой символ. Символ Трускавца – юная дева, склонившаяся над чашей с водой. Золотой поток волос, льющийся с её головы, навечно соединился с серебряными струями источника, бьющего из-под корней могучего дуба.
Тот, кому хоть раз посчастливилось побывать в Трускавце, будет помнить этот прекрасный  курортный городок. Первое знакомство с ним начинается уже тогда, когда из окна вагона перед вами предстаёт огромное зелёное «блюдо» долины, окаймленное голубыми и тёмно-синими горами. Состав идёт по самой кромке этого «блюда», давая возможность насладиться  красотой волшебного края. Ещё мгновение назад манящие к себе горы казались такими далёкими, недосягаемыми, но вдруг состав замедляет ход – и вы попадаете в сказку. Деревянные домики с островерхими крышами  готического стиля, пережившие пик своей молодости, но ещё не познавшие болезни старости, словно завораживают вас. Манит своей таинственностью величественно возвышающийся горный массив со спускающимся в долину каскадом целебных источников. Издревле известны местные источники, но особой популярностью пользуется тот, что назван в честь девушки по имени Нафтуся.
   У каждого источника своя легенда. Есть такая легенда и о «Нафтусе». Если вы захотите узнать её, то придите к источнику рано утром, до того как луч солнца коснётся скульптуры девы, сидящей возле него, опустите руку в целебную воду и замрите, вслушиваясь в биение сердца девушки, не познавшей любви.

      Нафтуся

   В далёкие времена, как гласит легенда, жила в этих местах обычная семья углежога, счастливая своей красавицей дочкой по имени Нафтуся. Отец в лесу выжигал уголь, мать весь день хлопотала по хозяйству, а дочка, управившись с делами по дому, отправлялась в лес. Он был для Нафтуси вторым домом, а всё живое в нём – братьями и сёстрами, потому-то она никогда не чувствовала себя одинокой. За её доброе сердце и за заботу о зверях и птицах люди прозвали Нафтусю лесной феей. Когда она приносила отцу в лес обед, он устраивался на пеньке и любовался своей непоседой. Стоило девочке отойти в сторонку, как к ней тут же подкатывались серые колобки ежат. Вот и в этот раз ежата окружили её, а старая ежиха, подняв мордочку и понюхав воздух, стала рыться в прошлогодних листьях.
   – Отец, смотри, как они выросли за эти два дня, – сказала Нафтуся, протягивая ему руку с сереньким комочком. Отец посуровел лицом (скорее для строгости) и сказал:
   – Отнеси его, дочка, на место, а то ежиха будет волноваться. Ты же знаешь, как мама волнуется, когда подолгу гуляешь в лесу. Ежиха – тоже мама.
   – Хорошо, – согласилась Нафтуся и погладила ежонка. –  Не бойся, мой маленький, сейчас пойдём к маме. Опустила ежонка в траву и вприпрыжку, напевая песенку, побежала по тропинке. Отец, прищурившись от солнца, пробивающегося сквозь густую крону деревьев, с улыбкой посмотрел ей вслед и подумал: «Пусть порезвится, побегает, а мне за работу пора». Собрал остатки обеда в узелок и, прихватив рогожные мешки, направился в сторону поляны, где в больших ямах томился, дожидаясь своего часа, древесный уголь –  лучший уголь во всей округе.
   Шло время, день сменялся ночью, лето – осенью. Ни родители, ни сама Нафтуся не замечали перемен в своей жизни. Не заметили отец с матерью, как их непоседа-доченька превратилась в настоящую лесную фею. Как и прежде, она пропадала в лесу. Дикие звери помогали ей собирать съедобные корешки и целебные травы, а когда, сморённая усталостью, она засыпала  на полянке под шелест листвы, в лесу всё замолкало, даже кукушка не смела подать голос, чтобы не потревожить её сон.
   Слух о необыкновенной красоте и кротости дочери углежога разнёсся по всему краю. Под видом охотников, купцов и просто заблудившихся в лесу людей в их неказистую избушку зачастили гости. Едва заслышав топот копыт, Нафтуся убегала в лес, прихватив с собой очередного питомца: больного волчонка или потерявшего маму зайчонка. Редко кому удавалось увидеть Нафтуся собственными глазами. Молва о необыкновенной красоте «лесной феи» обрастала вымыслами и всевозможными догадками.

   – И вовсе она не девушка, – судачили досужие горожанки.
   – А кто же?
   – Ведьма! И мать у неё – ведьма, а отец – лешак. Сам чёрный, как уголь, а бородища – по колено. Спаси и сохрани нас от них, Пресвятая Дева Мария.
   – А девка, говорят, по лесу ходит совсем голая, с распущенными волосами.
   – А я слышала:  кто её увидит, тот сразу ослепнет.
   – Всё верно, – тут самая знающая вступила в разговор. – Всеми уважаемый человек своими глазами её видел, как я вас сейчас. Посмотрела, говорит, на меня, и всё.
   – Что всё-то? – зашумели, заволновались горожанки, окружившие рассказчицу, ещё больше раскрасневшуюся от всеобщего внимания к своей особе.
   – А вот… так вот. С места не мог сдвинуться, пока она не пропала в лесу. Сам не знает, как выбрался из заколдованного леса. Слава Деве Марии, что жив остался!
   – Ах!
   – Ох!
   – Не может быть.
   – Я вам говорила: ведьма.
   – И я говорила …
   – И я … – сыпались удивлённо-возмущённые возгласы.

   Кто верил слухам, а кто и не верил, только зачастили сваты в дом углежога,  предлагая взамен руки и сердца его дочери все богатства мира. Родители всякий раз отвечали отказом, не соблазняясь на подарки и посулы. Они видели, что не проснулось ещё сердце девичье, не явился ещё тот, кто сумел бы разбудить его. Если бы только знать да ведать, как сложится судьба…
   Итак, жили они в счастье да довольствии, но явилась в их лесную хижину беда, нежданная да незваная: страшный мор, унёсший жизни многих людей, прошёл по округе. Не спас, не уберёг лес семью углежога – в одночасье не стало отца с матерью у Нафтуси. Похоронила она родителей под высоким платаном, а сама слегла в жару и ознобе. Лишь на седьмой день встала на дрожащие от слабости ноги, подошла к ведру с водой и только хотела  опустить в него берестяной ковш, чтобы утолить жажду, как в ужасе отшатнулась от увиденного в нём и упала без памяти на пол. Пощадила девушку «костлявая» (и так много душ невинных забрала с собой), а может, оставила на потом, да и забыла.  Молодость же взяла верх над ней – выжила Нафтуся. Выжить-то выжила, да лучше бы … Уж очень страшные метки оставила на лице девушки болезнь.

   Когда Нафтуся пришла в себя, увидела полную хижину зверей и птиц. Каждый из них  держал в зубах или лапах лесной подарок – целебные травы. Поблагодарила девушка своих друзей, повеселела. Стала отвары  да мази готовить.
   Быстро слово сказывается, да не так-то быстро дело делается. Прошло время – вылечили звери Нафтусю. Встала девушка на ноги, а к ведру с водой подойти боится, боится посмотреть в него. Стоит лишь ей по лицу рукой провести, как слёзы сами собой по щекам катятся. Упадёт девушка на колени и в отчаянье просит Деву Марию: «Забери меня к себе, в своё Царство Небесное, к моему отцу да матушке».

  …Изнемогая от молитвы, забылась как-то девушка в тревожном сне, и привиделся ей лес, где всё, на что она смотрела, свет источало неземной. Впервые за все дни ей стало вдруг легко и радостно, её рука сама к листочку потянулась, но лишь едва его коснулась, случилось чудо: Нафтуся вдруг почувствовала, как что-то светлое вошло в неё и зазвучало мелодией прекрасной. И в тот же миг пред ней предстал сияющий дворец. Распахиваются двери золотые, и Та, что излучала свет, к Нафтусе руку протянула со словами:
  – Воспрянь, прекрасное дитя, и следуй по моим стопам.

  Усталость, боль – всё позади. Одна лишь лёгкость в теле ощущалась, когда Нафтуся поспешила вслед за Ней. Там, где Она  ступала, порхали птицы, и музыка лилась с небес.

  «Так вот какой он,  Рай», – едва подумала Нафтуся, как вдруг тот свет погас, и мрак окутал всё вокруг. Озноб и ужас тело девушки сковали. Ещё мгновение – упала бы на землю, но, сделав шаг-другой в кромешной мгле, рукой коснулась дерева она,  и удержал её могучий дуб. Едва коры его её рука коснулась, как в тот же миг очнулась ото сна и непонятного видения. Нафтуся осмотрелась, видит: нет, не под дубом – в хижине она, а сердце так и рвётся из груди. Помимо воли встала и, как была, босая и в одной рубашке, с распущенными волосами до земли, из хижины в мрак леса устремилась. И в то же миг на небе вспыхнула звезда – и осветился путь пред нею.
   Как долго шла она, никто не ведает, не знает. Избиты в кровь её ступни, о сучья порвана рубаха, а та звезда, что путь ей освещала, торопит: «Ещё немного потерпи: осталось только гору перейти».
   Собрав остатки сил, цепляясь за кусты, Нафтуся в гору поднялась и видит наяву тот самый дуб, что видела во сне. Вот он. Стоит, шумит листвой зелёной.   Спешит она к нему. Забыты боль, тоска и муки. Едва лишь к дубу подошла, вокруг запели птицы и светом озарился лес. Из-под камней, что дуб своей листвою прикрывал, забил живительный источник.
   Боясь поверить в чудо, Нафтуся опустилась на колени и вознесла молитву к небесам: «О  Пресвятая Дева!» И в тот же миг луч солнца сквозь листву в родник ударил, и брызги окропили ей лицо и заиграли каплями на листьях дуба.
   О, если б девушке хватило смелости открыть глаза и посмотреть в источник, зеркальной гладью разлившийся пред ней, увидела б своё там отражение: лицо прекрасное и косы, стекающие золотом в родник.
 
   С тех пор так и стоит склонённой над водой, купаясь в золоте рассвета, боясь открыть глаза, чтоб посмотреть на отражение своё.

   …Как хочется порой нам верить в чудо. Не потому ль я поутру, едва лишь над вершиной горной забрезжит алая заря, спешил к источнику, чтобы успеть до первого луча, и каждый раз не успевал. Стоял в сторонке и любовался сидящей на краю источника живой, прекрасной девой и бронзовой Нафтусей, склонённой над водой.
   Лишь солнца луч касался дев обеих, я прикрывал глаза, чтоб не нарушить их уединенья.