Сорок восемь

Илона Илона
Сегодня я сделал свою первую книгу. И последнюю, кстати. Почему «сделал»? Потому что я действительно ее сделал! Сам, своими руками. Взял цветной картон, разрезал на прямоугольники одинакового размера, их получилось двадцать четыре. Мне пришлось купить два разных комплекта цветного картона в магазине, чтобы количество оттенков было столько, сколько нужно. А нужно двадцать четыре.  Каждый прямоугольник согнул пополам и скрепил на месте сгиба. Здесь пришлось поломать голову – скрепить хотелось и аккуратно, и надежно, поэтому я остановил свой выбор на игле и нитке. Нить выбрал белого цвета.  Такой обычно сшивают книги на производстве. Нить прочная, капроновая. Игла толстая, с большим ушком, острая, блестящая, новенькая. Иглу я тоже купил специально для моей книги. Игла не простая. Она из набора, который называется достаточно прозаично: «Для шитья», но в котором у всех игл верхушка с ушком окрашена в золотистый цвет – необычно и красиво. Книга моя тоже должна получится красивой, поэтому и цветной картон, и необычная игла. Хоть иглу никто не увидит, но я-то знаю какая она.

Так вот, этой необычной двухцветной иглой и белой капроновой нитью я сшил вместе все листы. Спросишь: «Почему нить выбрал обычную, белую?» Так я отвечу. Нить для тебя выглядит обычно, а для меня с этой катушкой простой капроновой нити связаны многие приятные, хоть и болезненные, воспоминания: именно этими нитками Наташа пришила мне пуговицу на рубашку перед  отъездом. Я ей сказал, что шить перед дорогой –  плохая примета, а она звонко рассмеялась и пообещала, что эта рубашка обязательно принесет удачу. Так и было – мне эта рубашка удачу принесла. Мне, но не ей. Но сегодня эту несправедливость я устраню.

Хорошая книга у меня получается и необычная. Необычно то, как она сделана – картон-то цветной только с одной стороны, а с другой он серого цвета – цвета неотбеленной и неокрашенной бумаги. Начнешь  листать – сначала на каждом развороте одна сторона серая, а другая цветная, а с середины книги – наоборот.  Я специально так задумал. Книга – это описание моей жизни. В первой ее половине  цветные листы – это мое детство, реальные жизненные истории, красочные, радостные, по большей части, а серые – то, что я хотел воплотить, да не стал по каким-то причинам или то, что могло произойти, но не произошло. Во второй половине мой жизненный путь – сплошь серые листы, а цветные - это воспоминания, в которые я уношусь и которыми живу последние годы.

Обложки у моей книги не будет. Не будет ни обложки, ни названия. Хотя, название все-таки есть – это мое имя.  Книга-то ведь моя и обо мне. А обложка не нужна. Не надо этих вензелей, красочных рисунков, золоченых уголков или что там еще обычно на обложках делают. Мы просто приходим в этот мир и просто уходим из него. Встречают нас при рождении чьи-то чужие руки, руки незнакомого врача-акушера, и провожают в последний путь тоже чужие руки – руки патологоанатома. Первое, что видит человек при рождении – это свет, последнее, что он видит перед смертью тоже, говорят, свет. Поэтому первый лист моей книги белый. Двадцать четыре прямоугольных заготовки, сорок восемь квадратных листов в книге,  сегодня мой сорок восьмой день рождения.  Эта книга – мой подарок самому себе.

Скажешь: «Ну, давай уже, пиши». Тут я тебя разочарую: текста  в этой книге не будет. Совсем. Книга-то для меня, а  свою жизнь я и так прекрасно помню, поэтому писать на страницах нет никакой необходимости.  Да и что я могу написать? Моя жизнь представляет интерес только для самого себя. Я не ученый, не поэт, не художник, ничем необычным не выделяюсь из общей массы таких же обычных людей.

Спросишь: «А зачем тогда книгу делаешь, если никому ее не покажешь?» А просто так. Время надо чем-то занять: сегодня, ровно в тот момент, когда я родился, через пару часов, я уйду обратно в мир, из которого пришел. Так я решил. Там, наконец, встречусь с Наташенькой и со своим, так и не родившимся, сынком и обрету покой, который потерял, когда  страшная авария забрала их из моей жизни. В тот день мы ехали в аэропорт, счастливо смеялись, предвкушая долгожданный отпуск. Мне до сих пор иногда слышится Наташенькин переливчатый смех, резко оборвавшийся, когда машину, в которой мы ехали, вынесло на встречную полосу: скользко, водитель такси не справился с управлением. Очнулся я уже в больнице и там же узнал, что остался совсем один. Врачи сказали: «В рубашке родился», но я-то знаю благодаря какой рубашке я выжил.

С тех пор я так и не смог приспособиться к новой, для меня, жизни. Да я, если честно, не особенно и старался. Пытался, конечно, поддаваясь уговорам друзей, которых с каждым годом становилось всё меньше, но так и не преуспел. Сплошь серые страницы, цветные лишь воспоминания.

Всё, сорок восемь, время пришло.  И книгу я успел доделать. Пролистнул веером все страницы, будто всю свою жизнь мигом просмотрел. Последний лист - белый.  Белый как свет, который я, наверное, увижу, как только моя голова коснется асфальта под окнами многоэтажки, где я живу, серого, как оборотная сторона картона.  Я подкинул книгу и она упала на пол, сгибом вверх, раскрывшись ровно по середине, разметав по полу страницы.  И я сейчас полечу вниз как птица, раскинув руки-крылья. Только надену рубашку, ту самую: с пуговицей, пришитой белой капроновой нитью.