У Семы Белова после вчерашнего болела голова. По со¬вести - это было ее чуть ли не ежедневное состояние. Но ныне, отягощенная остатками непросвечивающегося "Солнцедара", она даже шипела, когда Сема трясущейся рукой дотрагивался до лба. Утешало лишь то, что сегодня был канун праздни¬ка. А в такие дни в Семиной шараге лишь делали вид, что вкалывают в поте лица. Мужики на манер Белова уже с утра начинали кучковаться и прикидывать, кого сподручнее по¬слать гонцом в магазин и как обмануть начальство? Пока у других эти разрозненные желания материализовывались, Семену пофартило. Его верный корешок (как любил выражаться Бе¬лов) и собутыльник Борис Абдулгазинов раздобыли каким-то образом в электрообмоточном цехе полбутылки денату¬рата. Вообще-то начальник цеха выдавал его для протирки контактов в электроприборах, но в шараге этот фиолетовый технический спирт самые отчаянные употребляли, когда было невмоготу и внутри горели "шланги".
Если быть точным, то шарагой эту организацию называ¬ли лишь в бригадах. А в ее конторе и официально она имено¬валась механической мастерской. Приписана была к сельс¬кому хозяйству, ремонтировала на элеваторах и хлебопри¬емных пунктах вентиляционные системы и автомобильные весы, перематывала сгоревшие обмотки электродвигателей и трансформаторов, асфальтировала площадки для приема зерна. Одним словом, мехмастерская выполняла нужную ра¬боту, зачастую получая за это почетные грамоты и перехо¬дящие знамена вышестоящих организаций. На коллективе эти символы соцсоревнования отражались в виде конвертиков с премиями, которые выдавали ко всем, так сказать, общегосударственным праздникам и к тем профессиональ-ным, которые относились к деятельности мехмастерской. Таким образом, имея неплохой приварок к зарплате, рабочие тем не менее упорно именовали свою организацию обидным словом - шарага. Хотя, если разобраться, то, по большому счету, коллектив чем-то напоминал большую семью, где все на виду и многое знали друг о друге.
Были здесь свои любимчики и те, кого просто восприни¬мали как должное, трудяги и краснобаи. Одним словом - обыч¬ный коллектив обычной организации тогдашней необъятной страны. Руководил этим семейством отставной полковник Тимофеев. Высокий, сухощавый, с сохранившейся военной выправкой, он два раза в день в любую погоду, как погра¬ничник, обходил с дозором владения мехмастерской. Из-под густых бровей, таких, как у тогдашнего Генерального секре¬таря КПСС, директор (в отличие от того) видел в своей вот¬чине все и знал, что в ней делается. Если, к примеру, он при¬ходит в гараж, а слесарь Минулин упорно не желает вылезать из смотровой ямы, якобы занятый ремонтом автомобиля и напрочь ставший глухим, когда директор задает ему вопросы, то полковник на сто процентов был уверен, что рабочий пьян. И не ошибался. Как и в том: первым или вместе со всеми токарь Нахапитов вечером садится в фургон развозки. Если первым, значит, торопится (чтобы меньше видели) запрятать под сиденье выточенные в рабочее время "левые" сгоны для дачных труб или еще что-либо. Многое еще знал и видел директор, но тем не менее в коллективе и приворовывали, и пили на рабочем месте. Таких полковник, который подменял в мехмастерской и партбюро, и местком, сам казнил и миловал, раздавая выговоры и лишая премий. Но, что удивительно, ни Белова, ни Абдулгазинова, ни других выпивох Тимофеев не увольнял, а регулярно "пропесочивал" в своем кабинете. А Сему даже возил самолично в психдиспансер излечиваться от белой горячки, но и после этого вернул в жестянщики.
...И вот, глотнув в два приема полстакана денатурата и дождавшись, когда внутри потеплеет, Сема закурил и, зак¬рыв глаза, блаженно выпустил дым.
- Слышь, Борька, банкет сегодня будет?
Корешок не ответил сразу, так как тоже, глотнув технического спирта, пережидал, пока глубоко вовнутрь провалится его, вызывающий рвотные спазмы, керосиновый запах. Он лишь закивал головой.
- А во сколько? - оживший мыслительный процесс Семена Белова начал работать с опережением, так как жидкости в бутылке оставалось лишь на то, чтобы им с Абдулгазиновым приложиться по разу.
- Как обычно, в три часа, - Борис наконец продохнул, занюхав спирт рукавом промасленной спецовки. - Если полковник не передумает.
- Этого не будет, - авторитетно заявил Белов. - Когда не¬делю назад он объявлял мне выговор, то спрашивал: почему я не могу выпивать, как все люди? Мол, по праздникам или другим торжествам. И тогда же сказал, что перед седьмым ноября, то есть сегодня, коллективно отметим эту дату. Хотя он меня выговорами задолбал, но мужик правильный - не идет наперекор народным традициям.
- Это верно, - подтвердил напарник, - сегодня нам с то¬бой амнистия будет от него.
И они засмеялись над этой традицией шараги. Заключа¬лась она в том, что мехмастерская жила как бы от праздника до праздника. В промежутках между ними ее работники бо¬ролись за выполнение планов и повышение дисциплины, ссо¬рились из-за материалов, выгодных нарядов на работу, слу¬чаев опоздания на нее и пьянок. При этом кого-то ставили в пример, а кто-то получал взыскания. Но в канун очередного праздника все забывалось и прощалось. Где-то в начале тре¬тьего часа дня женщины мехмастерской по договоренности заранее начали стаскивать в красный уголок то, что насоли¬ли и намариновали, а также закупили на рубли, собранные со всего коллектива. Это служило сигналом к тому, что шарага заканчивала изображать работу, в бригадах шли мыть руки и переодеваться. Потом в ожидании рабочие разбивались на группки, курили, балагурили, с завистью поглядывая на тех, кто уже успел, по выражению Семена, "принять на грудь". Сам он со своим Боряней были заметно на взводе, на что на¬чальник механического цеха Николай Зайченко, раздосадо¬ванный тем, что эта двоица все же обхитрила его, лишь мах-нув безнадежно рукой, сказал: "И когда вы нажретесь?!"
Ответить друзья не успели, так как в красный уголок проследовала контора во главе с директором, парторгом и профкомом, а затем позвали всех остальных.
Входили, чинно рассаживаясь на скамейки, ожидая, что скажет триумвират. А его ритуал был постоянен, как сама деятельность мехмастерской. Если праздник в календаре был отмечен красной датой, то первым слово брал парторг, а в остальные торжества главенствовал предместкома. Вот и сегодня после краткого традиционного доклада о текущем политическом моменте следующим по регламенту выступил директор. Он подвел итоги проделанной работы, озадачил ею коллектив наперед и лично отметил передовиков, на которых должны равняться некоторые несознательные члены коллектива. При этом он из-под лохматых бровей отыскал в зале Белова с Абдулгазиновым и еще нескольких бухариков и прогульщиков, но конкретизировать не стал, ибо эстафета собрания передавалась отделу кадров. Зал замирал, изнывая в сладостных надеждах. А кадровичка тем временем начинала оглашать список поощренных. Первыми шли те, кого награждали почетными грамотами. Затем следовали удостоенные премий, которые выдавали в почтовых конвертах. И замыкали этот "поминальник" бедолаги, с кого снимали, как по амнистии, выговоры за нарушение трудовой дисциплины. Здесь постоянно фигурировали два корешка, еще человек пять периодически менялись, попадая к ним в компанию.
На этом торжественная часть заканчивалась и объявлялся перерыв. Он длился, сколько требовалось, чтобы накрыть столы. За этот промежуток времени добровольцы расставляли их в П-образную фигуру, а дамская часть коллектив сноровисто и привычно ее сервировала. И начиналось чисто русское застолье: неуправляемое, с желанием как можно быстрее охмелеть и накуражиться, с сентиментальными лобызаниями вчерашних недругов и обидами, вспыхивающими невесть откуда. А потом начинались танцы под баян, который специально к такому случаю привозил из дома электрик Катков. Под его звуки в обшарпанный пол красного уголка одинаково вбивали дробь конторские туфельки и туфли, рабочие ботинки и сапоги. Всем было хорошо, и все любили друг друга. И над этим всеобщим братством восседал полковник, по-отечески наблюдая, как веселится семейство. И когда он начинал замечать, что говор за столом начинал переходить в гвалт, что один из корешков, пытаясь выйти из красного уголка, почему-то упорно натыкается на косяк, а слесари и сварщики, с тоской глядя на пустые бутылки, начинают шептаться, банкет прекращался. Всех распихивали по развозкам, наказав: утром, как штык, быть на демонстрации.
...Праздник прошел. Наступило рабочее утро. У Семы Белова после вчерашнего вновь болела голова. Он упросил одного из шоферов купить два флакона «бормотушки» - себе и другу. Выпили их из горла и развеселые попались на глаза начальнику цеха, который тут же написал докладную ди¬ректору.
- Вот, гад, опять выговор влепят, - Сема с досады плюнул на пол. - И к полковнику потянут на беседу.
- Да плюнь ты на это. - Боря улыбался радостно и многозна¬чительно. - Через полтора месяца, перед Новым годом, нам опять амнистия будет. Два раза, Сема, не расстреливают. Пойдем, я с собой бутылку самогонки припер, да ты с вином опередил. Так что не грусти...
...Шарага входила в свой обычный ритм. Один из многих в ее бытие, что чередой сменяют друг друга от амнистии до амнистии.