Лето уже не в разгаре, а с намёком к закату, почти две трети пройдено: синоптики жару уже не обещают, а дожди на всю неделю расписаны, правда, ну какие это дожди, чуть землю смочили, одно название, что дождь прошел. Но без жары намного лучше, комфортнее.
Мой путь к поликлинике привычен: через улицу с автобусной остановкой: там, на скамье, сидит в светлом костюме одинокая худощавая, некрасивая женщина лет 60-ти, с пахитоской в длинных пальцах — этакий неожиданный шарм на утренней улице среди пассажиров и подъезжающих автобусов.
Удивился, что название этой длинной и тонкой сигареты без промедления влетело в память: в жизни чрезвычайно редко удавалось видеть женщин с пахитосками, вполне возможно, что это второй раз в моей жизни. После некоторого раздумья сознался себе, что в первый раз я видел не в жизни, а в фильме: не встречались на моём пути женщины с пахитосками. Не бывал я в их среде.
Видеть курящую женщину всегда неприятно, невольно думается: какие невзгоды заставили тебя взяться за сигарету? Можно понять женщин, переживших войну и её тяготы: такой была моя тёща и её подруги — все дымили, и рано ушли, до пенсии не дожив.
Ну, а за пахитоски берутся не от невзгод, а от распущенности, равно как и эта девица двадцати лет, идущая мне навстречу, с дымящей сигаретой в руке. Всё-таки, всеобщее осуждение курения сыграло свою роль, сейчас заметно реже встречаются школьницы с сигаретой во рту и с непременной бутылкой пива в руке. Вполне возможно, что я и выдаю желаемое за действительность: наши пути не пересекаются, нет точки общения и встреч.
На рыночке темнокожий парень поставил на стол несколько пластмассовых голубых террариумов , на дне среди искусственных гротов что-то шевелится. Любопытно, что? Но не стал подходить, чтобы не терять время. Загляну на обратном пути. Издали смотрится красиво: красочные цветы на голубом фоне террариума.
Вспомнился Гомер из сегодняшней "Комсомолки", там была повторяющаяся статья о том, что Гомер не знал слова «синий», да и художники до 19 века не пользовались синими красками. В первый раз я об этом читал лет 30 назад. Газета напомнила о таком факте для тех, кто не читал. Снова напомнили, что Гомер не был слепым, просто, все скульптуры того времени так выглядели: кому-то дорисовывали глаза красками, которые со временем выцветали, создавая Гомеру дополнительную славу. Да и многие комментаторы Гомера соглашаются, что так красочно писать мог только зрячий.
Не доходя до здания, которые у нас называют «китайской стеной», за их длину, я свернул на тропу через газон с кустами сирени в сторону детских садиков, стоящих в тени высоченных тополей, которые за сорок лет моего проживания здесь так вымахали от тоненьких саженцев.
Вообще-то, здесь стояла железная ограда, но кто-то давно уже чуть отодвинул её, и все проходили, кто знал об этом проходе. Знала и эта молодая женщина в чёрной куртке, но она стояла прямо на моём пути, закрывая мне проход.
— Вы разрешите пройти?
Женщина, чуть повернула ко мне бездумное симпатичное лицо, не пьяное, но в заметном подшофе, и веско произнесла, не совсем в тему:
— Я собираюсь думать.
Место не совсем подходящее, но почему бы и не подумать, коль приспичило, здесь мало кто ходит. Мне удалось обогнуть её и пройти между кирпичной стеной и оградой. Каждый из нас в этом мире свободен в своих желаниях: жаль, прозрение наступает слишком поздно, что желаниям нужно давать не свободу, а узду.
В недавней заметке я писал, что очереди в процедурный кабинет почти нет, но это замечание касалось лишь конца недели, то есть четверга и пятницы, а в понедельник полчаса просидел за разгадыванием кроссвордов. Две медсестры вполне справлялись с наплывом иглоукалываемых, очередь продвигалась заметно. На груди медсестры висел бейджик с фамилией и именем отчеством. Лишь у одной было невозможно прочитать имя: беджик прятался в складках халата, зато у другой увидел: Старшая медсестра Лариса Григорьевна.
— Мне впервые сама старшая делает укол! — подхалимски заметил я, чтобы не молчать пока длятся укол, который положено делать медленно, но некоторые спешат: раз, и всё тама, уноси готовенького, следующий… — С вашим приходом очередь заметно меньше.
— Я в отпуске была.
— В Крыму? — съехидничал я. Надо было удержаться, но она сама подставилась.
Лариса Григорьевна укоризненно взглянула на меня, мол, издеваешься? Не с нашими доходами там бывать. Да и то верно. Дороже лишь в Сочи, поэтому тот, кто может себе позволить, едут в Египет, Анталию. У нас хоть и Жигулёвское море, но водохранилище превратилось в застойное болото из-за плотины, и захочешь, не полезешь в зелёную воду с проросшими водорослями.
Сегодня мне выпало делать укол у Ларисы Григорьевны. И я бодро с нею поздоровался, назвав по имени: этакий тонкий психологический ход, каждый человек любит, когда тебя называют по имени отчеству. Настроение незаметно повышается, вот и сейчас, когда вошедшая женщина громко произнесла:
— Я к вам больше не приду!
Лариса Григорьевна, втыкая в мою вену иголку, тут же, моментально пошутила:
— Обиделись?
— Видимо, было за что, — сказал я.
Лариса Григорьевна возмущённо взглянула на меня, и я, с улыбкой сказал:
— Вы пошутили, и я пошутил.
Черты лица Ларисы Григорьевны разгладились: шутить вполне позволительно. А я добавил:
— Молодые-то у вас гонористые. В прошлом году у вас была красавица, всем видом показывала, что ей не место здесь.
Лариса Григорьевна усмехнулась:
— Сейчас она в декрете. Может быть, поэтому взбрыкивала.
Ватку на место укола, и я распрощался до понедельника, думая, как же странно закольцовываются персонажи моих эпизодов. Это о ней я написал миниатюру:
http://www.proza.ru/2014/11/14/1339
на обратном пути, я всё же, приостановился возле террариумов. В одном копошились мелкие лягушата, в другом — черепашки. Цена сто рублей.
— Они большими не вырастают, — заверил продавец, не моргнув и глазом.
— Жаль, галапагосскую я бы купил. Сколько за всех с террариумом?
Парень задумался на минуту, и лихо выпалил:
— Десять тысяч!
— Двадцать тысяч возьмёшь? — с улыбкой спросил я, и направился к дому, не дав ему возможности, ответить.
Ставрополь-на-Волге