Этот очерк был опубликован раньше на другой странице. Сейчас захотелось что-то добавить, поэтому помещаю его в несколько обновлённом виде здесь.
Почтовые ящики, о которых идёт разговор, это не электронная почта, не деревянные или металлические ящики в наших подъездах. Так назывались закрытые учреждения, занимавшиеся всякими секретными разработками.
В трудовой книжке так и называется П.Я.№ такой-то.
После окончания института меня распределили в такой «почтовый ящик». Там были свои особенности. Работая над какой-нибудь секретной темой, что, в общем-то, было не так часто, я должна была каждый день отправляться в 1-й отдел, получить под расписку чемодан или небольшой железный короб с кодовым замком, в котором лежали секретные бумаги и чистые листы с грифом СС. На своём рабочем месте я открывала этот сейф, доставала нужные бумаги, а в конце рабочего дня всё туда запихивала (вместе со своими наработками) и относила в 1-й отдел. Бумаги с грифом СС (совершенно секретно) никто выносить за пределы комнаты не имел права. И все строго придерживались этих правил.
Но я, молодой специалист, была довольно беспечна и не очень-то трепетно и ответственно относилась к таким порядкам. Однажды я разложила бумаги СС на своём рабочем столе, который стоял возле окна. Был жаркий летний день. Окно мы открыли. Кто-то вошёл в комнату, порыв ветра подхватил секретный листок, и он замечательно выпорхнул из окна с 3-го этажа на улицу. На этой улице было достаточно активное движение – пешеходы, автомобили, автобусы. Это было уже ЧП.
В этих «почтовых ящиках» был особый режим входа – выхода. При входе и выходе мы получали специальные именные талоны, на которых проставлялось время нашего прохождения через турникеты. Если же вам нужно было уйти с работы в неурочное время - в какое-нибудь другое учреждение или по каким-то другим делам (по личным у вас вычиталось из зарплаты), то вы должны были у своего непосредственного начальника получить разрешение на специальном бланке, его заверить подписью более высокого начальника с печатью и уже тогда с этой бумажкой вы могли беспрепятственно пройти мимо вахтёра, отдав эту индульгенцию ему. Т.е. процедура весьма длительная.
А там, на улице, моя секретная бумажка может и не дождаться.
Более опытные сотрудники из отдела пошли со мной к вахтёру и эмоционально объяснили весь трагизм произошедшего. Вахтёр – добрая тётя прониклась нашими тревогами и выпустила меня, - «бегом, быстро-быстро, туда и обратно». К счастью, бумажка ждала меня на газоне под окнами института. Я даже не знала, что могло ждать меня и моё начальство, какие санкции.
Другой случай был более курьёзным и имел несколько более серьёзные последствия.
Напротив нашего здания через улицу находился некий космический объект. Все сотрудники нашего института знали об этом. Это был медицинский центр обследования космонавтов. В это время готовился очередной полёт группы космонавтов, и мы могли видеть в окна противоположного дома (почему-то они не были занавешены), каких-то мужиков в палате и приходящих к ним врачей в белых халатах. Но всё же было достаточно далеко и видно не очень хорошо. Тогда я додумалась принести из дома большой «реликтовый» бинокль, то ли с военных, то ли с довоенных лет. И вот мы почти всем отделом (в основном женщины), сгрудившись у раскрытого окна, разглядывали теперь уже вполне узнаваемых космонавтов. (Скажите, а кто бы из вас не сделал это?). Те нас заметили и приветственно нам помахали. Восторгу нашему не было предела. В ответ мы им махали тоже. Тут вошёл начальник, мы отошли от окна, ничего ему не объяснив.
А через некоторое время к нам в комнату нагрянули какие-то серьёзные люди. Оказывается, оттуда позвонили в наш 1-й отдел. Видимо, явное отсутствие каких-то злых намерений с нашей стороны помогло нам избежать серьёзных последствий. Правда, начальник наш, Борис Абрамович, получил выговор.
Борис Абрамович (не Березовский) был уже пожилым, добрым и мудрым. Как-то нам дали заказ на очень секретную работу. Он не нашёл никого более подходящего для этой работы, кроме самого неопытного сотрудника, а именно меня. Этот проект был не только секретным, но и «агрессивным». И наш миролюбивый начальник всё как-то волынил. Я рвалась в бой, мне хотелось поскорее заняться этой работой, а Борис Абрамович тянул, и всё откладывал объяснение задания. Я ничего не понимала. Но более высокое руководство догадалось, что дело пахнет саботажем, и быстренько передало заказ другому отделу.
Думаю, что если сейчас и существуют такие «ящики», то порядки там изменились. Ведь все расчёты, схемы производятся на компьютерах. Другие схемы секретности, да и режим мог измениться. Плохо было то, что когда не было работы, надо было сидеть на своём рабочем месте, не читать постороннюю литературу, не отгадывать какие-нибудь кроссворды. Компьютеров тогда ещё не было. Положительным был быстрый карьерный рост, хорошие премии.
Но, не выдержав казарменной обстановки, я всё же ушла из этого «п.я.».
Мне пришлось поработать ещё в одном институте типа «п.я.». Там были секретные отделы, но я попала в нормальный. Руководителем этого института был крупный учёный, много сделавший для нашей страны и в мирное и в военное время. Когда я там работала, в стране уже был «застой», и директор был недоволен малой эффективностью работы своих сотрудников. В это время в мире уже появились так называемые менеджеры. Один из замдиректоров, увлекавшийся чтением зарубежной специальной литературы, решил, что именно они (менеджеры) помогут сделать работу института более продуктивной. И затеяли эксперимент – был создан молодёжный отдел. Туда по конкурсу принимали молодёжь технических специальностей, не имевшую никакого представления о менеджменте, да и вообще о каком либо руководстве. Цели были туманны. Мы в идеале должны были помогать начальникам подразделений руководить, освобождая учёных от большей части административной работы. Для этого почему-то изучали разные иностранные языки на средства института, слушали лекции экономистов, психологов и даже писателей-фантастов, именуемых прогнозистами, футурологами, (может, это как раз было ближе всего к нашей реальности).
Во внелекционные дни, коих было больше, по утрам наши молодые начальники лабораторий бегали в магазин и приносили ящики с пивом. И мы весело проводили целый рабочий день, наблюдая в окна нашего отдела за перемещениями по территории института и действиями сотрудников других отделов.
Потом нас прикрепили кого к начальникам отделов, кого к замам директора. Мне достался молодой замдиректора, у которого была идея – оптимизировать размещение сотрудников отделов по помещениям института. Эту работу он поручил мне. Я должна была разработать программу оптимизации и внедрить её. Я выяснила нормы площади, которые отводились на каждого работающего, собрала сведения по отделам, познакомилась с людьми, которые уже давно сидят на своих рабочих местах. Сделать это было трудно, ведь большинство дверей института имели кодовые замки, и попасть туда посторонние не могли. Ко мне в коридор выходили сотрудники и мы беседовали. Можете только представить, с каким выражением они смотрели на меня и что потом обсуждали за своими закрытыми дверями. Я поняла, что это какая-то ахинея. Вряд ли массовое перемещение людей согласно оптимальной схеме использования помещений способствовало бы повышению эффективности работы института. Считаю, что отказавшись от этой работы, я спасла институт от бузы.
С другими "менеджерами" обошлись ещё хуже. В отделах над ними откровенно смеялись и стали их использовать для мелких поручений, как мальчиков и девочек на побегушках.
В общем, эксперимент оказался не очень удачным, и отдел закрыли.
Ещё с некоей закрытой организацией я столкнулась, работая в МГУ на биофаке, в лаборатории информационных процессов головного мозга. Заведующим был замечательный человек, доктор биологических наук, Напалков А.В. Он был настоящим энтузиастом использования кибернетики для изучения мозга. Он доказывал, что новые методы изучения мозга позволяют воспроизвести в виде моделей на вычислительных машинах отдельные формы интеллектуальной, в том числе интуитивной творческой деятельности человека и таким образом создать элементы «искусственного интеллекта».
Однако в то время его коллеги по биофаку очень отрицательно относились к деятельности его лаборатории. Было трудно, но он боролся. Ему выделяли мало денег, в лаборатории было только 4 штатных сотрудника. Тогда он стал принимать на работу математиков, программистов, молодых людей технических специальностей так, чтобы они сами себе зарабатывали деньги. И в этом нам помогала какая-то закрытая организация, довольно богатая. Она нам заказывала исследования и платила нам за выполненную работу. Так, у меня был заказ – разработать программу распознавания летающих объектов. Мы занимались эвристическим программированием, и я сделала эту работу, используя научные разработки японского учёного Нарасимхана.
За эту работу вся наша лаборатория получала зарплату в течение полугода. Только я ничего не получила, т.к. ушла в декретный отпуск. Но у меня тогда даже мысли не было, что это несправедливо. Я радовалась, что лаборатория могла работать. Правда, её потом всё равно закрыли.
Потом я долгое время занималась разработками разных ИПС (информационно-поисковых систем) и АСУ (автоматизированных систем управления), оказавшихся впоследствии никому не нужными. Зато они забирали много времени и государственных средств и занимали много довольно талантливых учёных и инженеров по всей стране, которые на таких неиссякаемых источниках наделали много диссертаций. Мы играли в догонялки, ведь у нас в одно время кибернетику называли буржуазной лженаукой. Тогда как зарубежные корпорации типа Майкрософт успешно разрабатывали и внедряли мощные современные и универсальные средства информационного поиска и управления данными, которые и смели как ненужный хлам советские доморощенные разработки.
Такие вот весёлые и не очень воспоминания.