- А вы не пробовали, милое Очарование, выставлять свои картины в музее плохого искусства? - похожий на умную книгу в оригинальном переплёте, несколько потрёпанном временем, ценитель моего творчества мило улыбался. - Правда, там всего около четырёхсот картин, и попасть туда не просто. Принимаются самые бездарные, самые нелепые… Ваша картина «Лоси» могла бы претендовать… Скажите, где в природе Вы подсмотрели это убоище?
Ответила улыбкой, грустной и беспомощной.
Он был определённо хорош собой. Густое серебро волос, борода, умный взгляд синих глаз, улыбка, казалось, навсегда застывшая на губах. Одежда, как предисловие к книге, сказала главное: передо мной явление чрезвычайно редкое…
- Вы, наверно, устали слушать комплименты? Однако красота, как краска, которая капает с кисти на бумагу. Она постепенно растекается по ней, превращаясь со временем в размытое бесцветное пятно. Тогда и начинаешь понимать, что главное в человеке всё-таки душа, - продолжал он уничтожать словами.
Моя гордость беззвучно кричала, щёки горели, подбородок дрожал, но ответное слово застряло где-то в гортани…
- Нет-нет, милое Очарование… Это не о Вас… - наконец смилостивился он. - В Вас всё прекрасно: «и лицо, и одежда, и душа…» Надеюсь, что и мысли тоже…
Мои брови взлетели вверх, сжались в кулачки пальцы, я еле сдерживалась, чтобы не бросить ему в лицо слово, дерзкое и хлёсткое:
- Как Вы можете? Это бесчеловечно, бестактно, аморально… Вы из категории совершенно бесчувственных людей!
Но я молчала. Мало того, сделала несколько неуверенных шагов, пятясь в сторону выхода, резко повернулась и выбежала на улицу.
Я успокоилась, когда захлопнула тяжёлую входную дверь городской квартиры, представив себя австралийским бомбату. Напоминающий плюшевого медвежонка, совершенно безобидный зверёк в случае приближающейся опасности нырял в нору и закрывал её задом изнутри.
В прихожей старинное зеркало, доставшееся в наследство от прабабушки, повторило мои привычные движения: шубку - в шкаф, шляпку - на полку. Теперь дотронуться до причёски, лёгким движением рук поправить простое, но элегантное платье. Как всегда улыбнуться себе, не получилось...
Жизнь устремилась к вечеру, чтобы потом превратиться в бесконечную ночь. Я отключила телефон, устало опустив плечи, сгорбилась, в любую минуту была готова нападать или бежать. Старинные зеркала привычно тиражировали мою увядающую красоту, добросовестно скрывая среди своих неровностей и тусклых пятен мои, пока едва заметные морщины. Это не устраивало меня. Как в печальные траурные дни, я закрыла зеркала простынями.
В течение двух дней воображение настойчиво рисовало трёхлитровую банку, в которой летают мухи. Одни бьются о крышку в надежде обрести свободу. Другие сидят на дне, опущенные, вялые, разочарованные. Некоторые мечутся посредине, размышляя, или вверх подняться, или упасть вниз. Я увидела себя среди тех, что посредине.
Вы дуб в состоянии стресса видели? А обиженную птицу? Каждый реагирует на потрясение по-своему. Я - муха, вялая и разочарованная…
Рисовать? Теперь? Ни за что. Можно считать в интернете пингвинов, выполняя задание какой-нибудь организации по охране окружающей среды… Можно успокоить себя алкоголем… Можно отгородиться от всего мира и ждать смерти… Можно… Слёзы текли по лицу, как ручейки из-под крышки кастрюли, в которой ключом кипит вода.
Сквозной солнечный луч безуспешно пытался пробиться между не совсем задвинутыми шторами, чтобы поиграть с хрусталём бокалов. Неожиданно захотелось ему помочь. Комната наполнилась ярким светом. Сквозь открытую форточку проникли привычные запахи улицы, звуки. Просили помощи задыхающиеся от пыли завешенные зеркала. Обыкновенный женский инстинкт заставил взять в руки тряпку и заняться привычным делом.
Потом просто захотелось жить.
Для начала нужно забрать с выставки картины. И чем хуже идут дела, тем лучше я должна выглядеть. Отказаться от платья с «бабушкиным» рисунком. Он разрушает образ, отвлекает от природной красоты. Показать запястье, лодыжки, шею… Это сделает фигуру стройной и лёгкой…
Похожего на умную книгу злобного ценителя я узнала сразу. Он снимал со стены свою картину.
- О, милое Очарование! Рад, очень рад Вас видеть. Вы обиделись на меня? Напрасно. Я такой же бездарный, как и Вы. Бездарность - не идеология, не взаимная любовь. Это что-то более глубокое и сильное. Это некий тайный знак, по которому люди узнают друг друга моментально. Он сближает их, как крестное знамение христиан. Я сразу узнал Вас. А что если мы потеряем старые берега? Вдруг получится открыть новые части света? Но только должен предупредить Вас, милое Очарование, что я привык говорить правду и только правду. Будем знакомы, Егор!
Трудно объяснить почему, но я протянула Егору руку.
- К сожалению, я в Вашем городе ненадолго. Вы любите писать письма? Мы многое потеряли, отказавшись от этого замечательного жанра, - он протянул визитную карточку. - Давайте, шагнём навстречу современности - воспользуемся электронной почтой. А сейчас я должен покинуть Вас, милое Очарование.
Я протянула Егору руку. Он покрыл поцелуями ладошку, дотронулся губами до запястья, поцеловал в висок и лоб:
- Чтобы помнили, как говорила моя бабушка… До встречи.
Сделав несколько шагов, Егор оглянулся и помахал рукой.
Я дома. Покрепче кофе… Выключить верхний свет… С ногами - на тахту, прикрыть их пледом. Отложить книгу и тянуть нить рассуждений в поиске ответа на один единственный вопрос: зачем?
Я никогда не ругала себя за прошлое. Я просто пыталась быть счастливой. Мне казалось, что красивая женщина создана для чего-то более высокого, чем семья. Годы шли, и на смену увядающей гордой красоте пришло гордое одиночество. Егор оживил меня поцелуями, как Спящую царевну королевич Елисей.Появилась надежда на счастье.
Моё первое письмо было предельно кратким и полушутливым:
- Сегодня 9 апреля в 15.00. я начинаю Вас любить!
Ответ пришёл сразу:
- Всё так необыкновенно, так неожиданно! У нас мало времени. Надо торопиться… Финальный возраст... Сегодня плохо спал. Одолевали стариковские думы, да внучка моя, я зову её принцессой, среди ночи пришла ко мне в кровать с одеялом и подушкой. Крокодил ей, видите ли, приснился.
- Что делать, если крокодил приснится мне?
- Сразу же приходите ко мне, моё Очарование, можно без одеяла… Я одинок уже десять лет. Я воевал в Афганистане, Чечне, «гасил» многочисленные внутренние конфликты. Как видите, жив, но не совсем здоров. Кстати, на днях, 15 апреля, у моей покойной жены день рождения.
- Мистика. В этот день родилась и я.
- Это судьба. Вчера видел Вас во сне. Я по случаю встречи с Вами был в генеральском мундире со Звездой, Вы в длинном чёрном платье, в туфлях на каблучках. Вы заметили, что можете позволить каблучки - я намного выше Вас ростом. Мы гуляли по Нескучному саду. Цвела сирень. Мы целовались, не обращая внимания на людей. Ваши губы почему-то пахли вишней.
- Нет, это нереальный сон. Я не смогла бы целоваться при всём честном народе.
- А я бы позволил. Так мы "оба одиноки одинаково"?
Я не сразу ответила на вопрос. Несколько минут немигающими глазами смотрела в одну точку, обдумывая ответ. Наконец, решилась:
- Я замужем. Муж очень любит меня. А я просто разрешаю себя любить.
- Как я не догадался раньше... Одиноки только эгоисты или люди с очень плохим характером. Вы не можете быть одинокой. К тому же... Вас любят двое мужчин! Вы достойны этого. Вас нельзя не любить. Да-да. Я люблю Вас...
- Егор! Приезжайте! Вы должны приехать... Увидеться всего один раз и расстаться. Подарите мне радость…
- Да, моё Очарование, я приеду, чтобы сказать Вашему мужу, что люблю его жену и не могу без неё жить…» Но на его месте я бы зарубил меня шашкой! Вы столько лет прожили вместе... Вы делили постель... Вы родили ему детей…
Я молчала несколько дней. Егор тоже молчал. Наконец письмо пришло:
- Мне очень трудно об этом говорить, но мы должны расстаться. Я не смогу жить с чувством вины. Мы не построим счастье на несчастье другого. Поздно. Мы встретились слишком поздно. Это моя боль, моя тоска… Это нужно пережить. Справлюсь… Только сил Вам, только здоровья, только добра, моё Очарование…
Я бросилась к шкафу. Там на одной из полок лежала простенькая ситцевая рубашка покойного мужа. Она ещё хранила почти неуловимые запахи того, кто внёс в дом, не желавший пустовать, шкафы и стулья, развесил по стенам мои несовершенные картины…
Я рыдала, вытирая слёзы рубашкой, и впервые поняла, что любила всю жизнь только его…