Первая красавица

Анатолий Карасёв
 Волны морские... Бесконечные как вечность. Что в вас так завораживает? Неумолимой чередой накатываетесь вы на берег, пенясь и шурша песком. ...Тысячи лет. Не зная покоя. Не ведая перемен. Где-то рядом возвышаются и рушатся империи, трещат копья, лязгают гильотины, в кровавом зареве вершится история... Где-то рядом... Но не с вами. Бесстрастной константой бытия плещется прибой, постоянным напоминанием о тщете сущего.
                … Я встретил её вечером на опустевшем городском  пляже. Она собирала пивные жестянки в окружении своры тощих, оборванных дворняг. И сама она была такая же тощая и оборванная. Собаки со злобным лаем бросились на меня, но услышав хозяйкино «цыц!» успокоились и отошли. «Толик!» - услышал я радостный возглас. Как она узнала меня?! Я не был в родном городе почти двадцать лет и за это время, как мне казалось, изменился до неузнаваемости. Недавно один чиновник, глядя на мою юношескую фотографию в паспорте, изумлённо произнёс: - «Что время с людьми делает!» А она узнала.
                Впрочем, я тоже сразу узнал её. Красота, как я заметил, очень долго сопротивляется человеческому стремлению её уничтожить. А Лена Стефанович была одной из первых красавиц в нашем классе. Именно она стояла сейчас передо мной, обнажив в счастливой улыбке все свои уцелевшие гнилые зубы. «Привет, Лен!» - стараясь казаться бодреньким, ответил я. Всегда ненавидел себя за эту  бодрость. За  лукавое стремление натянуть фальшивую улыбочку на звериный оскал мира. За малодушную попытку сбросить с себя бремя сострадания...
                А она, почему-то, и правда казалась счастливой от встречи со мной. Я потом долго пытался понять — почему? Я никогда не был влюблён в неё, в отличие от большинства наших парней. Она тоже, насколько я помню, не испытывала ко мне нежных чувств. Даже наоборот — между нами существовала некоторая антипатия. Стефанович часто презрительно называла меня «жирным». “Из зависти», - думал я тогда. Мои родители были довольно известными людьми в нашем небольшом городке и неплохо зарабатывали. Стефановичи же, как писали в агитках того времени, «гордились своим пролетарским происхождением.»
                «Мужчина, угостите даму портвейном!» - не переставая беззубо улыбаться, прохрипела бывшая «первая красавица». И мне показалось, что этот немудрёный призыв я уже где-то слышал точнее - читал. Лена Стефанович, несмотря на своё рабочее воспитание, была очень начитанной девочкой. «Толян, в самом деле, давай похмелимся! А то, маковой росинки с утра во рту не было», - прозаически добавила она, и только тут я заметил, что её всю трясёт.
                Я сбегал в ближайший магазинчик и уже через десять минут приподнёс «даме» целую бутылку «маковых росинок», прихватив кое-что и закусить. Мы сели на ещё тёплый от дневного солнца бетонный парапет. Дворняги примостилась у её ног, недоверчиво поглядывая на меня. Я разложил на газете нехитрую провизию и разлил вино в пластиковые стаканчики. Пока я проделывал все эти манипуляции, Стефанович наблюдала за мной с судорожным нетерпением истомлённого жаждой узника Сахары. Едва я успел налить, как она трясущейся рукой схватила стакан и осушила его одним мощным глотком.
- Хорошо!  -  вожделенно выдохнула она и тут-же налила второй.
 - Ты закусывай, — участливо предложил я. Лена в ответ только махнула рукой. Я чуть пригубил из своего стакана и отставил его в сторону. Пить не хотелось . Да и говорить, в общем, было не о чем. Мы долго сидели молча глядя в темноту и внимая шёпоту моря.
                Я слышал, что она пьёт. Что связалась после школы с каким-то уголовником, который поселился в их доме и терроризировал всю их семью. Что она дошла до края. Теперь я видел всё это воочию. И мне было жутко. Почему всё так получилось никто не знал. И от этого незнания тоже было жутко. «А ты, Толик, солидный стал..,» - нарушила Лена наше молчание. Я, по привычке, чуть было не отвесил ей ответный комплимент, но вовремя сдержался.
- Как родители? - спросил я, чтобы хоть как-то поддержать затухающий разговор.
- Нормально.., - бесцветно ответила она и снова потянулась к бутылке. Я поднялся. Она даже не обернулась. Я выложил ей на тёплый бетон все свои деньги, сказал «Ну, пока!» и ушёл, оставив её наедине с морем. Когда я уходил, её собаки рычали мне в след...
              Где-то через год мне позвонила Лариса — подруга Стефанович и моя одноклассница и сказала, что Лена умерла. Я бросил все дела и прилетел на похороны. Народу на похоронах было человек пять. Из нашего класса только я и Лариса. Почему-то не было родителей Лены. «Ты что, ничего не знаешь?» - изумлённо спросила Лариса и я узнал всё, что лучше было бы мне и не знать.
                Оказывается, к моменту нашей с Леной встречи на пляже её родителей не было в живых уже много лет. Они, глядя на дочь, тоже начали пить и пить сильно. Первым, как это обычно бывает, не выдержал отец — обширный инфаркт. Мать через месяц в отчаянии глотнула уксуса. После этого, оставшись без средств к существованию, от Стефанович сбежал её любимый уголовник, прихватив из дома последнее, что ещё не было пропито. Лена осталась одна. Изредка к ней из столицы приезжала старшая сестра, которая, не простив ей родителей, била Лену смертным боем. За несколько месяцев до смерти у Стефанович отказали ноги. Ухаживала за ней Лариса.
                Лену нашли лежащей в коридоре. Она умерла, когда ползла на кухню, где в холодильнике стояла бутылка пива. Её правая рука была вытянута вперёд в последнем предсмертном броске, как-будто в попытке схватить что-то навек ускользающее...
                После её смерти я наконец-то понял, почему она так радовалась встретив тогда меня на пляже. Просто, я был посланником из той её человеческой жизни, давным-давно прошедшей, и она, вероятно, чувствовала, что посланником последним.
                ...О волны, волны морские, что вы скажете мне?!