Миры Бартини 2 То, чего не может быть?

2.То, чего не может быть?

Это - несомненно, ибо невозможно.               
 Квинт Септимий Флоренс Тертуллиан

    Константин Петрович украдкой глянул на экран «персоналки», выругался про себя, и набрал всего одно слово, характеризующее положение дел - в качестве ответного сообщения.  Дела были – мягко говоря «не очень хорошо», потому слово было грубым и обидным в отношении адресата. Но,  заслуженным - так бездарно упустить такой подарок Судьбы. Она такого не прощает. «За это убивать надо!» Хотя бы морально.
   Сохраняя внешнее спокойствие, он снова обратил всё своё внимание на сидевшего перед ним человека, который вот уже два часа с лишним портил ему настроение. Человек нёс откровенную ересь, которая не то, что не выдерживала аргументированной критики, а просто противоречила здравому смыслу, и в которую сам человек верил... ну просто фанатично. И истово пытался убедить поверить в это окружающих. Так, что спорить с ним – было, в общем-то, пустой затеей. Впрочем, шеф, внезапно умчавшийся на срочную встречу и попросивший Коняшова заняться «клиентом», заранее напутствовал его словами Аль Капоне - «Время от времени терпи дураков - можешь узнать что-то стоящее. Но никогда не спорь с ними».
   Легко сказать – терпи! Подполковник в очередной уже раз помянул недобрым словом своего шефа, озадачившего такой пустопорожней затеей как раз в то время, когда начались действительно «дела». Если уж и не великие, то, по крайней мере, интересные и требующие приложения ума и профессионализма.  А, теперь вот, похоже  – и личного вмешательства. А он тут, понимаете ли – выслушивает всякую чушь в соответствии с набросанным Бешенцевым перечнем вопросов. Затейник…
  Конечно, шеф и не догадывался, что начнётся веселуха, да и сам не пиво пить помчался.  Хотя, кто его знает, художника такого? Вот на что ему понадобилось общение с этим перцем? Причуда или поиск лишь ему пока понятного довода в пользу его теории? Подполковник снова посмотрел на сидящего перед ним человека и дружелюбно улыбнулся – не попался этот балбес под горячую руку коллегам, что не умножали сущности без надобности. Научили бы его, как глупости нести. Глядишь, половину срока уже бы и отмотал. А могли и шлёпнуть в какой-нибудь кутерьме, и дело с концом. Кстати, и голова бы, сейчас, не болела: нет человека  –  нет проблемы…
 
***
   Где-то в прихожей настойчиво брякал звонок. «Муж вернулся… а, Ирка на ночь защелку накинула...» - отметил Павел, ещё не проснувшись окончательно. Ирина, закутавшись в халат, упорхнула в прихожую, и Павел проследил за ней с мыслью «не всё коту творОг, пора и жопой о порог». Нет, получить позорной рвачки и быть спущенным с лестницы он не опасался – в искусстве рукоприкладства между ним и мужем Ирины Витальевны были «дистанции огромного размера» и явно не в пользу последнего. И уж способ избежать побоев Пашка бы нашёл. Другое дело, что было неприятно: Павел некоторым образом даже уважал Викулова  – было за что. Гулящая жена – одно дело, а вклад в науку – другое. Но смешить людей и судорожно прятаться в шкаф Павел тоже не собирался. Как и прыгать в окно – четвертый этаж, всё-таки. Вот из кухни можно попробовать шмыгнуть на пожарную лестницу, что присобачена к стене дома. Но путь туда лежит через прихожку. В общем, в случае чего – оставалось лишь с достоинством удалиться. Сев на кровати, Павел прислушался. Нет, наверное, всё-таки, не муж, но кто его знает. Философски вздохнув, он потянулся к стулу, где была свалена одежда. Запрыгнув в брюки и рубашку – замер: во внезапно нагрянувших врагов не верилось совершенно, и он снял со спинки стула пиджак и бросил его на сиденье, поверх «сбруи» с кобурой, в которой притаилась «гюрза» -  компактный и очень пригодный к скрытому ношению револьвер-«девятка». «Удав» и «дрель», конечно замечательны, но под пиджаком плоховато помещаются. И не идти же, в самом деле,  на «свидание» как на битву. И в его легенду сотрудника военизированной охраны - «гюрза» отлично вписывалась.
   Дверь спальни чуть приоткрыло сквозняком. Стало слышно, как Ирина разговаривает в прихожей с какой-то женщиной. О чем – разобрать не удавалось: уходя, Ирка позакрывала двери, да и квартира то была, мягко говоря, немаленькая. Неплохо живёт профессура наша. Заслуженная, честно говоря: Сергей Фёдорович Викулов  для своих лет (и полтинника нет ещё) – физик достаточно известный. По молодости – чуть ли не самим Курчатовым отмечен был, как перспективный. Правда, рогоносец, тоже знатный – ну, так зачем было жениться на красивой ляльке, что на пятнадцать лет моложе.  Да ещё мотаться потом в командировках месяцами, в то время, как соплюха обернулась роскошной женщиной. Тут исход немного предсказуем, и не стоит обижаться, когда рога уже в дверь пройти мешают: Павел не питал иллюзий на счёт своей, в отсутствии Сергея Фёдоровича, исключительности. Другое дело, что осторожна была Ирина-свет-Витальевна в степени не меньшей, чем шкодлива. Путь к ней лежал через лишённый лавочек у дверей соседний подъезд (возле Иркиного постоянно сидели то бабушки, то ещё кто-нибудь) и чердак дома (только убедившись в отсутствии любопытных глаз на площадке пятого этажа, следовало шмыгнуть на четвёртый). Пришлось состряпать удостоверение пожарного инспектора, и обзавестись ключами от замков дверей, ведущих на чердак. Ничего – практика хорошая. Правда и вломят за такие игрища с конспирацией, если что – тоже неплохо.
   Павел неожиданно ревниво подумал, что он и сам был, не так давно отмечен, как молодой-перспективный. Естественно, не Бородой (шутливое прозвище  Игоря Васильевича Курчатова), но человеком в структурах госбезопасности – мягко говоря, авторитетным. Галанин задумался над сложившейся по жизни диспозицией: было, о чем подумать. Пройти один из кадетских корпусов Конторы. Хоть и не блестяще, но более, чем уверенно окончить Академию КГБ. Получить лестный отзыв от самого Вальтера Людвиговича Белова (точнее – фон Белова, уважительно называемого молодёжью не иначе, как Папаша Вальтер). И теперь вот пребывать в положении, которое иначе как «межеумочным» назвать было трудно.
   Первый год службы младшего лейтенанта Галанина в качестве оперативного сотрудника Первого Управления, месяц из которого его гоняли в учебном лагере, где натаскивали бойцов спецподразделений, закончился внезапной командировкой в Перуанскую сельву. Икнулись ещё и знание испанского языка, и «опыт» - в курсантскую бытность довелось принять участие в развернувшихся на побережье Перу совместных с Fuerzas Armadas (Fuerzas Armadas de Peru – Вооружённые Силы Перу) манёврах. Курсанты Академии вместе с морпехами отрабатывали высадку на занимаемое противником побережье с универсального десантного корабля «Нестор Махно». По полной программе –  с вертолётов, катеров и на боевых машинах морской пехоты. Без воздушного прикрытия и под рёв ударных вертолётов «Нестора» и штурмовиков «Измаила», скрывающегося где-то за горизонтом. Беззаботное время…
   Мероприятие, в которое Павел угодил, затевалось «пятёркой» - Пятым Управлением, которое помимо прочего всего ещё и обеспечивало безопасность государства на оккультно-мистических и других сверхъестественных направлениях («прочее всё» простиралось от изучения папирусов времён фараонов второй династии и современного программного обеспечения - до силовых акций по всему миру). На этот раз затейники «пятёрки» усмотрели опасность в «археологических исследованиях», что намечались в районе одной из перуанских пирамид. И настояли на необходимости пресечь эти изыскания, и вдумчиво побеседовать с гробокопателями на предмет – кто такому научил и чего хотели. Интриги добавляло то, что с экспедицией, в состав которой входило несколько достаточно известных учёных-авантюристов, плотно сотрудничали перуанские партизаны из троцкистской организации «Сияющий Путь» - Sendero Luminoso, периодически совершавших вооруженные вылазки в тех местах. Даже не просто сотрудничали, а обеспечивали их безопасность и вообще всю деятельность. У археологов этих не было даже разрешения официальных властей на пребывание в стране. И база их была прямо в тренировочном лагере партизан, где заправляли североамериканские инструкторы, а лагерь находился, чуть ли не у подножия пирамиды и задавать вопросы одним, не разобравшись с другими не получалось… ну, никак. Совесть по поводу разборок с «другими» была чище чистого, потому как подготовку там проходили идейные бойцы, уже доказавшие свою преданность избранным идеалам стрельбой в спины служителей правопорядка, набегами на деревни и взрывами на городских улицах.
   Руководство «пятёрки», надеялось провести операцию своими силами, но перуанские власти, взбешённые такой наглостью со стороны презренных гринго, и обрадованные установлением месторасположения партизанского лагеря, что уже давненько торчал у них костью в горле – смешали все карты, заявив, что разбираться будут сами. Они сердечно благодарны за помощь в ликвидации катастрофического майского землетрясения 70-го года. С удовольствием воспользуются ранее поставленным русским оружием, внимательно выслушают все рекомендации, но… сами. И с партизанами, и с гробокопателями. В качестве сладкой пилюли – в операции могут принять участие los arque;logos rusos (русские археологи) с тем оружием, что они смогут унести сами. Конечно, унесли – гораздо больше, чем от «археологов» ожидали. Включая шестиствольный «ливень» и переносной зенитно-ракетный комплекс (на всякий случай – случаи, они ведь разные бывают). И, как обычно приключается – поначалу всё шло хорошо. Налетели и вломили троцкистской сволоте по первое число. Разгромили базу, поубивали сопротивлявшихся инструкторов и накосили партизан этих так, что хоть в штабеля укладывай. А потом благополучно провалили миссию. «Ботаники», которых надлежало взять живыми (их выявили, согнали в кучу и пасли, приглядывая, чтобы не полегли они под пулемётами, и прикидывая, как их сподручнее вязать) – все они упокоились под полыхающими обломками вертолёта: горячий перуанский парень разрядил diabоlica pipa – старый, добрый РПГ 7 в грохочущий двигателями «пясецкий». Спрашивается – зачем? Ну, зачем? Если Зинкявичус уже хлобыстнул из своей бесшумки-снайперки через лобовое стекло левого пилота, передёрнул затвор и выцеливал второго – бедолага лишь прикрыл голову руками, будто это могло защитить от 12-ти миллиметровой пули. И никуда они бы не улетели… и вывозить можно было прямо в этом же вертолёте. Капитан Сатаров тогда чуть не расстрелял парня из его же «трубы», да только поправить уже ничего нельзя было. Что смысла кулаками после драки размахивать? Проверили, правда, героя-гранатомётчика на возможную его связь с недружественными службами-разведками – куда там: чист как агнец. Балбес, одним словом…
   Но, возможно, благодаря именно этому балбесу(по результатам последовавшего «разбора полётов»), Павел и оказался непонятно при каких делах в составе затеявшего всю эту бодягу Пятого управления, в непосредственном подчинении Леонида Сергеевича Селиверстова. Чем ему предстоит заниматься – Пашка так пока и не понял. Тем более, что его для начала произвели в полные лейтенанты и спровадили в заслуженный отпуск. В котором он сейчас и пребывал, и за время которого – ему предстояло войти в курс дел на новом месте службы. Оно и понятно – когда переходить с работы на работу, как не во время отпуска… 
   Беда, короче говоря. Утешало и обнадёживало то, что занимался с ним сейчас – сам Селиверстов. Вечный Полковник, собственной персоной. В пятом управлении – чуть ли не легенда. Службу начал ещё задолго до второй Русско-Японской и очередного Русско-Польского «междусобойчика». Павел хмыкнул: ерунда какая-то с шефом его получалась - по всем прикидкам Леониду Сергеевичу было никак не меньше семидесяти. И, действительно, быть ему давно следовало генералом. Ну, да ладно с ним – со званием: чего только не случается. Да только вот и внешне выглядел Старик Селиверстов от силы на пятьдесят пять и был в прекрасной форме. Притом, что по слухам – трезвенником не был, и йогой не баловал. Впечатление было, что время для него замедлилось вообще, а не только в росте по карьерной лестнице.
   Пашка задумчиво посмотрел на  стоявшую в полке фотографию, с которой идиллически улыбалась чета Викуловых. А ведь и Викулов – мужчина видный. Не удивительно будет, если выяснится, что и он студенткам-лаборанткам подолы задирает, пока Иринка в его отсутствие куролесит. Может и доиграется ещё Ирина Витальевна – уволят с должности жены без выходного пособия, на измене приловив, и никакие титьки не помогут. Рядом с полкой висел настенный календарь, время на котором, надо полагать, останавливалось на период отъезда профессора в очередную командировку – сейчас там было 3 августа 1972 года. Но если такое и случится, то не в этот раз – хлопнула дверь в прихожей, вернулась Ира. Одна. Смешливо улыбнулась.
   - Испугался, Казанова?
   - Никогда и ни за что.
   - А за меня? Вот как выкинули бы сейчас Ирину Витальевну на лестницу, в трусиках и шлёпанцах? А скоро осень. И замёрзнет Ирочка на улице…
   - Ну, я бы не позволил такому случиться…
   - Тулупчик принёс бы? С валеночками? – Ирина улыбнулась. Павел потянулся к ней, примериваясь схватить за пояс халата, но та ловко отстранилась и подошла к трюмо. Тогда он откинулся на подушку.
   - Приходил-то кто?
   - Соседка снизу. Усятинская. Её муж просил передать какие-то книги для Сергея. Может, заглянет, кто-нибудь, оказией, и заберёт, чтобы передать.
   - А чего рано-то так?
   - Забыла, видите ли, вечером. А прямо сейчас она должна ехать на дачу. (С улицы раздалось бибиканье и неразборчивый крик, Ира выглянула в окно) Вот культура, а? Сидит в своей «альфе» с открытым верхом и орёт муженьку, что ключи забыла… баба базарная… жена великого филолога…
   - Сам-то чего не принёс? Или супруга боится допускать его до общения с прекрасной соседкой?
   - Чего там допускать? Кусок теста, а не мужик. Слизень.
   - Но, ведь, «великий»? Или ты ёрничаешь?
   - Ну, почти не ёрничаю… Хоть и не великий, но авторитет он в своём деле признанный, только вот…  Дурак и тряпка. И душонка мелкая, – Ирина покривилась. – Не люблю таких людей. В 68-м, когда мы сюда переехали,  комедия была. Прицепил желтый бант на лацкан и упорол в Москву чтоб «лично присутствовать при рождении нового государства». Через несколько дней после побоища появился – грязный, небритый и весь какой-то трясущийся. От пережитого, видать. И воняло от него на пару этажей. Потом слышно было через окна, как он орал и всхлипывал на кухне, дескать «эти суки утопили революцию в крови интеллигентных людей». (Пашка ухмыльнулся над «интеллигентными людьми»). Потом слинял в Австрию –  здесь руку пожать стало некому, а идеалы были попраны.  Ну, и здоровье, заодно поправить. Уезжая – на весь двор кричал, что навсегда. Однако вернулся: «верность идеалам» и «рукопожатность» - это, конечно здорово, но жрать то ежедневно хочется. А денежки, видать закончились. Козёл он, короче говоря…
   Ирина вытянула из нычки в ящике трюмо сигареты и зажигалку, снова кошачьим движением увернулась от Павла, который вздумал было развернуть борьбу с курением, перебралась на широченный подоконник к приоткрытому окну и закурила длинную тонкую сигарету. Прищурилась и томно послала Пашке воздушный поцелуй. Тот сделал вид, что обиделся, отвернулся и вдруг принялся прокручивать в памяти не столь давние события, случившиеся оттого, что «цвету нации» в очередной раз возжелалось то ли новой конституции, то ли осетрины с хреном. То ли перемен, то ли перемены блюд. Сопровождалось хотение  - призывами, брожениями и бестолковым пафосом. Закончилось всё – торжеством идей либерализма в виде мятежа непонятно кого против непонятно чего в одном отдельно взятом городе, где все ждущие перемен и собрались. С последующей раздачей всем сёстрам по серьгам как в Москве, так и на просторах Родины, отречением императора Константина I Всемугодника, и утверждением на престоле юной, но хваткой Екатерины III. По единодушному мнению Константин судьбу свою окончательно решил, именно когда нанёс визит в Первопрестольную, уже охваченную смутой. Там он в аудиториях и кабинетах Университета Либеральной Экономики (который острые языки величали «имени Васисуалия Лоханкина») ручкался и лобызался с идеологами очередного недовольства, представителями прогрессивной интеллигенции и бомонда, и далее – вплоть до взбесившихся от безделья и незаработанных денег «деток» из «Интербригады Льва Троцкого» и борцов с глобальным потеплением. Высочайшей аудиенции было удостоено даже существо неопределённого пола, представившееся лидером  внезапно образовавшейся Лиги сексуальных меньшинств. А, если серьёзно – ходили упорные слухи, что истинной целью визита были переговоры с подпольными кредиторами-лихоимцами и гонцами забугорных банкирских домов, и Константина упорно подталкивали к «реформе финансов», как то: отказ от золотого рубля, разрешение вывоза капитала из страны и деятельности коммерческих банков при минимальном контроле со стороны государства. Ну, и ссудный процент, естественно, точнее – возможность частного присвоения ростовщической прибыли. Это следовало легализовать. Что обещали взамен – осталось неизвестным.
   Да и вообще, судьба императора за пределами вставшей на уши Москвы уже мало кого волновала. С одной стороны – реальная власть  была сосредоточена в руках канцлера Косыгина, держал он её более, чем крепко, и сам ещё был достаточно крепок. С другой  стороны – народу усиленно ангажировали  его ученицу: умницу, красавицу и просто великую княжну – Екатерину. Словом, все уже понимали, что карнавал пора заканчивать и страна в очередной раз накануне грандиозного шухера, подобного тому, что приключился в 37-м году. А возможно и большего –  тогда менять императрицу и мыслей ни у кого не было. Кто будет платить за гульбище на этот раз – тоже было понятно, оставалось пока неясным – какую цену. Остальных немного напрягало то, что в прошлый раз вскоре после «мероприятия» страна за пять лет сдюжила две объявленные войны (с Японией и Польшей) и три необъявленные. Так называемые «вооружённые конфликты», в ходе которых применялись авианосные флоты и стратегические бомбардировщики: пободались «в разогрев» перед основным мероприятием с той же Японией на Халхин-Голе, а потом, когда уже вовсю хлестались с Японией и Польшей – жестоко отмахнулись от Франции и Италии. Тогда эти обладающие великолепными флотами «Тузики» переоценили свои силы и после громких заявлений о готовности «разорвать», усмирить и учинить демонстрацию флага на рейде Севастополя - сами были разодраны в лоскутья окончательно взбесившейся «грелкой».
   Участие во франко-германской заварухе - официально не считалось ни за войну, ни за конфликт: вместо андреевских крестов на танках, БТРах и самолётах тогда были нанесены кресты "балочно-балканские", сражались там исключительно добровольцы, и каждому был выдан зольдатенбух. Очень многие из добровольцев сносно шпрехали, а многие немцы, прошедшие полигоны в Гороховце (полигон в Нижегородской области), Ашулуке (полигон на территории Астраханской области и Казахстана) и обучавшиеся в Качинском авиационном училище – превосходно матерились. Британский экспедиционный корпус, самозвано решивший «гарантировать нейтралитет Бельгии», и принявший основной удар смешанных частей, был очень бодро, в темпе Wenn die soldaten вынесен оттуда на лобовой броне «ирбисов» и «зигфридов», после чего немцы привычно взялись за французов. Предупредив, что попытка применить химическое оружие приведёт уже к полному а-я-яй с массированным применением срочно одолженных (вместе с экипажами) стратегических бомбардировщиков (звено их тем временем приступило к отработке бомбометания трёхтонными бомбами - по фортам оставшейся не при делах Линии Мажино). Англичане в такую наглость со стороны русских не верили до последнего, и возопили, когда их уже трамбовали в Дюнкерке. Долго распинаться им не дали, тактично напомнив  Форейн офису,  что вот уже несколько месяцев, как не решится судьба офицеров и нижних чинов Королевского военно-морского флота, поднятых из воды вперемешку с японскими моряками, и снятых с разбитого и обгорелого «Глориеса» (британский авианосец, перестроенный из линейного крейсера) под военно-морским флагом Японии. По-японски они не говорили, золдатенбухов в карманах не было, для «наблюдателей» их было, мягко говоря – многовато, но жить им хотелось, И желательно на Острове, а не в Сибири…

***
    Главный редактор газеты «Русский либерал» Юрий Сергеевич Аникин завершил свою речь, и со смешанным чувством превосходства и отвращения посмотрел на своего оппонента, погрузившегося в тяжкие раздумья. На лице этого тупицы отражались потуги его хиленького мозга в попытке найти хоть какие-то контраргументы. Куда там! В мышцы всё ушло, спортсмен сраный. Все они тут атлеты. С какой помойки дураков таких берут? Впрочем, оно и понятно – какой приличный человек решит связать свою судьбу со столь поганой конторой. Если, конечно, речь идет о человеке взрослом, а вот молодёжи они крепко головы задурили. «Солдаты империи». Всё бы место подвигу искать, вместо того, чтобы жить свободным в свободном мире. Азиаты чёртовы. Впрочем, где ещё сидящий перед ним Держиморда достигнет такого положения в обществе? Да ещё в его-то годы? Уже «подпол», а лет на вид не так уж и много. Явно не изломался на работе, а ещё лапшу людям вешают, что у них карьеристам не место. Вот бы кого репрессировать и на стройки гнать.
    Стоило ли отцу Аникина, чистосердечно пытавшемуся изменить всю эту дремучую страну к лучшему, разжигать пожар революции и зарабатывать проклятие деда (его благородия коллежского советника) за отказ от идеалов и фамилии, чтобы потом чудом избежать безымянной ямы или ареста в 20-м году, и вздрагивать от ночных шорохов в 37-м. И чтобы его сын, образованнейший человек, доживший до седых волос, лицезрел тут вместо сволочи в голубом мундире  –  сволочь в мундире черном. Хамское отродье: судя по фамилии – сидящий перед ним подполковник происхождения был преподлейшего. Аристократия помойки... Зато внешне весь из себя: высокий, стройный, в чёрном мундире с серебряными цацками, шнурами и погоном подполковника. Хорошо, хоть сапоги не нацепил, а то встретил его тут «статуй» - тоже в мундире, да ещё и в сапогах надраенных. Хотя большинство из них, как ходят слухи, предпочитают в качестве «повседневного» - обычные костюмы, разве что галстуки не жалуют, а по улицам - так и вовсе шляются кто в чем. Встретишь такого и не подумаешь, с какой сволочью дело имеешь. Ещё и руку пожмёшь как тому, что заглянул к нему «на беседу пригласить». Милейший человек, приятный собеседник… пока удостоверение не предъявил. А хрен вот вам всем от умницы Аникина – повесткой вызывайте, тогда и побеседуем. И пусть все об этом знают…
   Для «прояснения позиции» Аникину действительно конфиденциально предложено было встретиться у него в редакции или на нейтральной территории, но главред  прямо в своей газете объявил о своём намерении подобно бесстрашному Д'Артаньяну нанести визит во дворец злобных кардиналов в назначенное ими время. И выразил надежду, что его собратья по цеху, подобно друзьям-мушкетёрам будут прогуливаться возле «дворца» в его, Аникина, ожидании. Потом он тут же, в живописном ландшафте и на фоне мрачных стен, проведёт победную пресс-конференцию. Кардиналы моментально и лично в руки прислали «приглашение», а вот «друзья-мушкетёры» почему то замялись, и попросили перенести пресс-конференцию к стенам редакции его газеты.
    Юрий Сергеевич ещё раз окинул взглядом противостоящее ему ничтожество, вновь задумался – отчего же столь многообещающие революции 17-го свелись к смене одних негодяев у власти – другими. И вдруг вспомнил, как дружок его закадычный Ромка Усятинский, сболтнул на днях (когда сиживали под коньячок на кухне) интересную мысль, дескать, как реальность ни курочь  –  если уж задано генеральное направление в задницу, то ничего тут не попишешь. Слово «мечта» из букв «Ж», «О», «П» и «А» - никак не составить. И эту мысль Роману какой-то знакомый физик обосновал, чуть ли не формулами прямо на скатерти стола, за которым они тоже коньячок гоняли. Нет, ерунда. Если бы умнейший Керенский повёл себя как положено стоящему на страже молодой демократии диктатору и приструнил пулемётами как высокородную сволочь, так и уличных хамов. Но будучи человеком благородным и  культурным – хотел и сделать всё цивилизованно, за что и поплатился изгнанием и легендой, что бежал в дамском платье. Жаль, как жаль. Ах, если бы союзники по Антанте вместо нейтралитета были более решительны в восемнадцатом году. Даже если бы Троцкий был более осмотрителен и загодя истребил махновские орды – история пошла бы в более благоприятном направлении. Подобный шанс потом представился в 42-м году, когда поговаривали о возможности вступления в войну англичан: японцы подустали и рассчитывали на помощь, а эти наши герои хреновы, не иначе как с перепоя, разбомбили британский авианосец. Никогда ведь, никогда воевать не умели. Всё через задницу, и на авось потом вылезали. Вот не пойди тогда же поляки на попятную, не прояви готовность обсудить условия перемирия. В тот момент, когда их конница, с которой связываться то боялись, вихрем летела на Киев. Ну, неужели оснащённая первоклассной европейской техникой и великолепно обученная польская армия так испугалась одного лишь танкового рейда нестриженого КГБ-шного сброда? Орда на танках в камуфляжных штанах и кожаных куртках вместо положенных уставных комбинезонов. Быдло с автоматами. Как только их «генерал» Лизюков управлялся с этой сволочью? Никак, скорее всего… Махно с Буденным там только не хватало, хотя говорят, что рвались они лично поучаствовать. Нет, наши степняки понимают только силу. Их давить надо, а с ними цацкаются. Сбавили ляхи обороты, и моментально получили «Клещи Рокоссовского» от своего же землячка, Константина Ксаверьевича. Впрочем, за спиной у него, наверняка, стояли такие вот черномундирники с пистолетами, и попробовал бы он только оступиться. Злой рок, какой то. Но, всё ещё можно было спасти - высади после этого французы с итальянцами десант в Севастополе, как в Крымскую. Всё бы тогда треснуло. «Умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе». Как прискорбно это не звучит, но не сойдись так звёзды и не помешай в который раз погода - жили бы сейчас в цивилизованной стране. Пили бы шабли, а не мешали водку с баварским. Да-с…

***
    Для ветерана Коллегии Государственной Безопасности Леонида Сергеевича Селиверстова история эта началась в «Кордове» - испанском ресторане, что на улице Сурикова. Нет, если уж быть дотошным, то вся история началась для Селиверстова не «здесь» и не «сейчас», а в далёком девятнадцатом году на Юге России, когда вчерашний гимназист стал бойцом Алексеевского полка. Или, чуть позже, когда ему сделали предложение сменить бело-синюю форму алексеевца – на чёрный с серебром мундир сотрудника госбезопасности. И он предложение принял, не раздумывая: слово «жандарм» предосудительным не считал, да и бойцов Коллегии он видел в деле при Каховке. Если и «жандармы», то в первоначальном смысле этого слова. (Жандармы – род тяжёлой кавалерии, появившейся  во Франции в 13 в. Как род рыцарской королевской гвардии). Особенно, если учесть, что и безопасность самой Великой княжны Ольги, вскоре ставшей императрицей Ольгой I Николаевной – тоже обеспечивали новые «кромешники». И в их ряды вступить скорее не стыдно, а почетно. Ведь именно будущая императрица со своим окружением – стали объединяющей силой для тех, кто уже устал от затянувшегося кровопускания, грозившего потерять всякий смысл. Теперь же одни получали землю, фабрики и Советы (не обязательно совсем уж и «без большевиков»), другие – будущее без преследований за «неправильное» происхождение, род занятий и образ мыслей, и все обзаводились полным комплектом прав и обязанностей. Тем, кто при этом лишался значительной части «нажитого непосильным трудом»- доходчиво объяснили, что предпочтительнее будет прищемить сотни, чем ссориться с миллионами.
   Импонировало Селиверстову и то, что среди всеобщего остервенения, Коллегия держалась на удивление выдержанно, стараясь именно договориться, и без излишней жестокости устраняя тех, кто упорствовал в стремлении «выпороть хамов» или ««железной рукой привести человечество к счастью, не считаясь ни с какими жертвами». Образцовых экзекуций удостаивались лишь наёмники и идейные интернационалисты – то есть те, кто угодили под «эдикт» Ольги о невозможности участия в смуте лиц, не являющихся уроженцами Российской империи. Под раздачу исправно попадали мадьяры, китайцы, не успевшие унести ноги чехи, их командиры и комиссары. Ну, и подчинение подразделений Коллегии армейскому командованию (которое всё ещё часто олицетворялось бестолковым толстеньким генералом, чванным высокородным отпрыском или запасником-оболтусом) было весьма условным. Более того – будущая Императрица и Коллегия не упускали случая намекнуть, что ведут «свою» войну, и в то же время неотвратимо  подминали армейцев «белых», жестко их «строили», и решительно пресекали попытки взбрыкнуть. С армейцами «красными» найти общий язык зачастую было проще…
    Помимо обеда – у Леонида Сергеевича в ресторане сегодня была ещё и деловая встреча. Точнее – наоборот, необходимое было совмещено с приятным, и текущие вопросы следовало обсудить прямо за обеденным  столом, под красное полусухое. Селиверстов прекрасно знал, что, несмотря на всю показную непринужденность встречи – речь сейчас пойдет о вещах более, чем важных, и, тем не менее, перебрасывался шуточками со своим визави, неторопливо листая при этом меню.
   К холодному супу гаспаччо и паэлье с морепродуктами Леонид Сергеевич был совершенно равнодушен. Не катил гаспаччо в сравнении с хлодником домашнего приготовления, а чтобы насладиться свежими морепродуктами – нужно ехать на побережье, к этим самым морепродуктам поближе. В «Кордове» же можно было славно угоститься и множеством других блюд. У Селивёрстова популярностью пользовались менестра круда (суп с ветчиной и телячьими-свиными ножками) и кастильская похлёбка, изюминкой которой было – умело «вбитое» яйцо (желток так и остаётся текучим, а вот белок «схватывается» в духовке, куда суп уже в порционной глиняной миске ставят «догоняться»). Ну и легендарный хамон, конечно же. Куда без него? И амонтильядо, да! Хоть и не из «толедских запасов», но лучше, чем в «Кордове» - искать следовало как минимум в самой Кордове. Правда, сегодня от хереса следовало воздержаться, так как предстояло ещё немало важных дел, а хорошее крепкое вино располагало скорее к продолжительной душевной беседе.
   Приняв заказ, официант удалился, а сотрапезники, в ожидании заказанного, завели речь о погоде и перспективах ловли щуки на блесну в ближайшие выходные. Начинать разговор о деле они не спешили. Обсуждать более серьёзные проблемы более отдаленного будущего они находили делом бесперспективным, исходя из своего немалого жизненного опыта, который свидетельствовал, что «глупо строить планы на всю жизнь, не будучи господином даже завтрашнего дня». А, затеяв разговор о былом, собеседники опять же рисковали задержаться в заведении до завтрака: было им что вспомнить.
   Селиверстову его сегодняшний сотрапезник с самого момента их знакомства напоминал знаменитого шута Шико. Ну, вот есть этакое сходство с героем Дюма. Столь же умён, сообразителен, способен выбраться из любой гибельной ситуации, и великолепный, просто запредельный фехтовальщик. Существенно было и то, что Лаврентий Евгеньевич Ламонт в те годы изображал француза, чьи предки, правда, обосновались в России ещё во времена Бонапарта. Притом сам он щеголял великолепным парижским прононсом. Через несколько лет прононс почему-то исчез, а прозвище Француз, прочно приклеившееся тогда же - году в двадцатом, так и осталось - имя и отчество его также оставались неизменны, а вот фамилия за всё время знакомства несколько раз менялась. Хотя куда более удивительным для лиц непосвященных было бы то, что за все эти годы Француз совершенно не изменился внешне. Но Селиверстова это не удивляло нисколечко. Как не удивляли его ещё несколько человек, с которыми он все эти годы и был тесно связан. Кстати, раз уж о внешности – и внешне Ламонт почему то вызывал ассоциации с Шико, хоть и без усов и бороды, и не настолько высокий и тощий, но присутствовало в нём… что то такое. Только вот, «сирого и убогого сборщика милостыни» брата Горанфло при его персоне замещал человек, хоть и знающий немалый толк в еде и выпивке, но пригодный более к роли капитана Борроме. Селиверстов так и не сделал однозначного вывода, были ли они такими же друзьями-приятелями как шут и монах, но работали они слаженно. А случае разногласий пырять друг друга шпагами как шут и капитан не собирались. По крайней мере – на его памяти. Кстати, раздолбаю Горанфло в играх, в которых они принимали участие – места не было совершенно, как и шанса выжить…
   Появление Ламонта (уже давненько формально удалившегося в отставку и даже умершего) после длительного отсутствия обычно сулило неприятности. Странствуя незнамо где, когда и в чьей компании, тот неведомым образом прознавал об очередных угрозах и вызовах Отечеству и (или) Престолу, которые теперь требовалось совместными усилиями преодолевать. Не обязательно «пафосно», но непременно и не откладывая в долгий ящик. Степень угрозы варьировалась (от акции вооруженных леваков у российского посольства в Аргентине, до ошибки в проектировании ядерного реактора, могущей при определённом раскладе оказаться фатальной), но сегодня Леонид Сергеевич, за долгие годы прекрасно изучивший повадки своего сотрапезника, был готов выслушать нечто экстраординарное.
   Подали вино и закуски…
 
***
     Ирина вернула Павла в действительность, звонко хлопнув ладошкой по его плечу.
     - Так и будешь тут сидеть одетый? Может, тебе туфли принести?
   Изловчившись, Пашка стянул её с подоконника и переправил в постель. Пылкие объятия Ирины Витальевны стоили путешествий по пыльным чердакам и соблюдения правил конспирации. Но и Павел, отличался не только умом и сообразительностью, и, уже накинув коротенький халатик (только для избранных и в пределах квартиры), Ира подвела итог, отметив, что добиться у женщины ужина могут многие, но, вот заслужить, подобно Павлу, завтрак…
   Когда она упорхнула на кухню, Павел дотянулся до телевизора, и, включив его, угодил на круглосуточный новостной канал, известивший его, что:
   Оперативное соединение в составе атомного авианосца «Гангут», тяжёлого крейсера  «Адмирал Ушаков», шести эсминцев и кораблей снабжения – прибыло во Владивосток для участия в совместных с Императорским флотом Японии учениях «Океан». Японскую эскадру возглавит новейший  авианосец «Харуна»…
   Завершился визит императора Маньчжоу-го Айсиньгиоро Пуцзе в Россию, но уже в ближайшем будущем к нам заглянут кайзер Луи Фердинанд I с супругой Кирой Кирилловной…
   В продолжение «тресковой войны» - исландский корабль береговой охраны протаранил английский траулер…
   Засуха в Эфиопии продолжается…
   Продолжается и парламентский кризис в Галицкой Республике, и пикеты снова вышли на улицы Львова и Тернополя…
  Финский броненосец «Вяйнямёйнен» после ремонта и реставрации совершил переход в Выборг. Ветеран станет музеем-памятником истории флота и ещё одним учебным кораблём, который уже вскоре примет на борт курсантов Нахимовского училища и Merisotakoulu – Военно-морского училища в Хельсинки.
   В Мюнхене полным провалом закончился аукцион по продаже картин малоизвестного художника Адольфа Гитлера, скончавшегося в Аргентине несколько лет назад. Причиной провала стали не происки евреев и коммунистов, которых художник видел первопричиной всех своих бед, а самое обычное отсутствие интереса к его творчеству. Хотя место проведения аукциона было выбрано неслучайно - именно в Мюнхене 8 ноября 1923 года Гитлером и его сторонниками была предпринята попытка захвата власти, и можно только предполагать - какие беды ожидали бы Германию, увенчайся Пивной путч успехом, и приди к власти неврастеничный неудачник. Впрочем, есть и иные мнения - польский политолог Яков Рубинштейн полагает, что для соседних с Германией государств это было бы куда лучшим вариантом в сравнении с реставрацией Гогенцоллернов, и с очень высокой долей вероятности привело бы к созданию польско-франко-германского союза против России...
   В общем, Второго Пришествия за вечер и ночь не случилось, да и вообще – начало семидесятых было более спокойным и размеренным, чем конец предыдущего десятилетия. Дотянувшись до телека ещё раз, Павел обнаружил, что какой-то канал с утра пораньше запустил «Полосатый рейс». Но тут вернулась Ирина, чья восхитительная попень была, безусловно, привлекательнее, чем  тылы убегающего от тигров буфетчика. А завтрак может и подождать…
   Завтрак, конечно же, подождал, но вот к моменту его окончания время уже подвалило к полдню, а главное – на лестничной площадке в подъезде принялся кто-то возиться и грохотать какой-то посудой. Оторвавшись от дверного глазка, Ирина сделала неутешительный вывод, что соседка Ольга Станиславовна взялась за стоявшие на подоконниках в подъезде горшки с цветами. Именно сейчас она что-то пересаживает на площадке между их этажом и нижним, и это – надолго. Дверь квартиры – под бдительным присмотром, и ускользнуть обычным путём, оставшись незамеченным – не получится. Нет, конечно, супруг приедет только завтра вечером, и никто никого не гонит… но Пашка и сам чувствовал, что ему пора. Он решительно шагнул на кухню, открыл окно и примерился –  нет, просто так до лестницы не дотянуться. Нужно ступить на идущий под окнами вдоль стены здания узкий карниз и сделать два шажка. Четвёртый этаж…  Ерунда! Герой рассказа Хайнлайна примерно так же спасал котёнка на тридцать пятом и ночью! Ширины карниза хватит, чтобы не свалиться, только бы он сам под ним не рухнул. Ирина – с восторгом и ужасом смотрела на приготовления. На прощание Павел прикоснулся губами к её руке (хотя было желание ущипнуть за попу), и решительно перекинул ноги через подоконник. Лихость лихостью, но оказавшись на лестнице, он облегченно выдохнул. Глянул назад: ослепительно белозубая в своей улыбке Ирка помахала ему рукой и закрыла окно. Улыбнувшись, Павел начал спускаться вниз. Закон подлости сработал, когда Павел находился рядом с балконом третьего этажа: задребезжала дверь, и вышел светловолосый дядечка, который на ходу прикуривал сигарету. Увидев спускающегося по лестнице человека, он шарахнулся было в сторону, но замер, глядя на Павла, и, очевидно, просчитывая в уме возможные причины присутствия человека на лестнице. Оглядев окна и балконы дома, человек затянулся, выпустил дым и, лишь потом спросил:
   - Квартиру, что ль обнёс?
   - Нет, только мужа, - отшутился Павел, что показалось ему менее глупым, чем попытка изобразить пожарного инспектора, проверяющего прочность лестницы.
   - Понятно… ле фам, стало быть… а, может, милицию всё-таки вызвать?
   - На здоровье. Могу здесь повисеть, могу внизу подождать.
   - Ладно, уж, альпинист. Не похож ты на домушника. Шею себе не сверни, по чужим бабам шастая.
   - Спасибо, и вам того же…
   Павел, стараясь быть аккуратным и сохранять спокойствие, преодолел оставшуюся часть лестницы и спрыгнул на тротуар. Неторопливо шагая вдоль дома, одёрнул пиджак и отряхнул брюки. Огляделся, прикидывая, где можно не привлекая внимание остановиться и обдумать случившееся. Дело было в том, что мило побалагуривший с ним человек был ни кем иным как сотрудником «пятёрки», что в своё время рассказывал о специфике работы Пятого Управления Пашкиной группе в академии. Савельев…  да, точно. Владимир Савельев – Пашка почему-то запомнил его имя-фамилию. И на балконе сейчас он стоял. С усиками и перекрашенной шевелюрой, но Савельев. Кстати, не заговори он – может и не был бы опознан. Пашка почувствовал что-то вроде озноба - всё бы ничего, а то и хорошо, и славно, да только вроде как погиб Савельев год с лишним назад. Пашка уже не помнил, кто именно рассказал ему, что паркетник того «парняги из Пятого, что лекцию читал» - кувырнулся с обрыва на сравнительно простом участке горной дороги. Вдобавок, «джейран» зачем-то был забит под завязку канистрами с топливом, будто Савельев собирался в путешествие по глухой сибирской тайге. Машина с телом водителя сгорела дотла. Нелепо получилось, даже обидно и глупо. А теперь, что же получается? И что делать, самое главное? Нет, вообще то, просто всё: отец-командир у него есть, и... Переложить, короче, с больной головы на здоровую. Но если Пашка всё-таки ошибся? После такого ляпа долго не отмоешься. А если гибель Савельева была срежиссирована с какой-то целью самой конторой? И ещё много всяких «если».
   Время шло, а мысли так и крутились в голове, не складываясь в мозаику. Так и позавидуешь курящим людям – пока присмотришь местечко, чтобы не приключились рядом дети и прочие пассивные курильщики, достанешь пачку, выщелкнешь сигарету, найдешь зажигалку, прикуришь с пятого раза – это же сколько времени пройдёт. Сколько всего, незаметно для окружающих передумать успеешь. А так, хорошо, что чья-то новая «чайка» припаркована  - можно сделать вид, что любуешься. Только долго засматриваться всё равно не стоит: нагрянет ещё бдительный дворник, или участковый, которому на днях отчётность испортили, наказав разгильдяя, который оставил в незапертой машине дорогую куртку.
   Плюнув на лишние раздумья, и смирившись с возможностью окончательного погубления своей репутации вследствие шальной ошибки – Павел с обычного телефона-автомата, будка которого обнаружилась на углу соседнего дома, доложил о произошедшем дежурному офицеру. Время в ожидании оперативников Павел провел, листая купленную в газетном киоске «Науку и жизнь» на лавочке в тени деревьев за детской площадкой, откуда просматривались все подъезды дома – повезло, что они не были проходными, но самого его, по крайней мере - из окон той квартиры видно не было...

***
   …Коняшов искренне сожалел об отсутствии окон в кабинете, где состоялась его встреча с перепоручённым его заботам Аникиным. Вид за окном на широкую реку и великолепный лес способствовал бы если не вере в то, что «простокваша на самом деле полезнее и вкуснее хлебного вина», то, по крайней мере, приведению в порядок растрёпанных чувств, и вообще – поднятию настроения. Которое сегодня просто скакало по синусоиде. И причин тому было – хоть отбавляй.  День начинался просто замечательно. Подполковник покосился на один из ящиков занимаемого им сейчас стола, где лежало тому подтверждение - «манлихер» М1901 с дарственной надписью «Стойкому защитнику пролетарской революции тов. Якову Брандскугелю от РВСР». Диковинный пистоль после долгих торгов и переговоров был-таки выкружен у одного прижимистого дедули для пополнения личной коллекции подполковника. И сегодня ранним утром Коняшов нанёс ему визит, раздумывая при этом – является ли столь раннее пробуждение непременным атрибутом старости: дед назначил ему рандеву на 5.30 утра. В половине одиннадцатого ему начал выносить мозг главред «Русского либерала» и подполковник заскользил на грани мизантропии (ненависть к человечеству), пока его не обрадовало пришедшее по внутренней почте Конторы сообщение о том, что нашелся Савельев. Своевременно устроивший сам себе автокатастрофу (его «невосторженный образ мыслей» уже привлек внимание Внутренней Безопасности), и грамотно затерявшийся на просторах Родины. Следующие полчаса Коняшов обменивался сообщениями с портативного компа, и несколько отвлекся от Аникинской демагогии, хотя в принципе, можно было вообще всё пропустить мимо ушей, поскольку их общение записывалось установленной в комнате аппаратурой. Весть о том, что Савельев сбросил приставленный к нему хвост – вызвало у подполковника чувство не уныния, а азарта: «зверь» оказался ещё более ловким, чем от него ожидали. Что же, трофей будет более почетным. Но, не сдержался, и высказал своё «фэ» опростоволосившимся загонщикам. Только вот, выработанное за годы разнообразных переделок шестое чувство подсказывало Коняшову, что не травля Савельева, и уж никак не беседы с Аникиным и ему подобными, будут главным его занятием  в ближайшее время. Витало в воздухе что-то такое…
   Селиверстов, собираясь на встречу с Французом, подметил, что тот не просто собрался по хамону и хересу ударить. А Бешенцев, вдруг, бросил всё и срочно помчался к Хангаеву. Неужели «началось»? Пришло время снова собирать «лейб-гвардию»? Последний раз они всей командой в Москве поработали. Тоже, конечно, «дело» было... «- Хозяйка, пули свистели над головой... - А сапоги над головой не свистели?!!» Свистели, когда впопыхах обстреляли грузовик, из которого новые революционеры выгружали ящики, как оказалось, с взрывчаткой. Как раз возле обувного павильончика приключилось - сдуло со всем ассортиментом. Есть, что вспомнить, бывают иногда в таких заварухах и забавные моменты – когда дочистили боевиков, и вытрясли звон из ушей, хватились Макара – а тот сидел на поваленном столбе, и, не выпуская из рук пулемёта, созерцал пару туфель, коробка которых грохнула его по шлёму. «Прикинь, ребят, благоверная моя вот именно такие черевички полгода искала. Чтобы вот каблук вот так, и эти финтифлюшки в эту сторону… кому тут деньги заплатить? На фундаменте, что ли оставить?» Потом, правда был и «холодный душ» - когда Ромка пошёл решать дело миром, и чуть голову не сложил, сколько передряг прошёл, а чуть не погиб по глупости какой-то. Да, было дело, но... не то всё это. Не то.
   Его оппонент тем временем отдышался после эмоциональной речи и огорошил Коняшова вопросом, что называется «в лоб».
   - Вот скажите мне честно… э-э-э… гражданин подполковник, чем вам не нравятся публикуемые в нашей газете статьи? Тем, что там – правда, которую вам, опричникам, неугодно слышать?
   - Так уж прямо и опричникам?
   - А вы как думали? Вы наследники той самой опричнины, введённой людоедом Грозным, у которого не было иной забавы, как травить и убивать лучших людей своего времени. Можете на меня так не смотреть - я не боюсь говорить вам такие вещи. Перед визитом в ваши застенки я проконсультировался со своим адвокатом.
   - Я так... немного удивился. Вашему отношению к царю, во времена которого помимо «травли и убийства» ещё и Сибирь присоединили, без которой Россия немыслима совершенно.
    - Вот-вот... Не можете вы расстаться с Азией и шагнуть в Европу. С присоединением этой... территории, населённой варварами, Грозный лишь продолжил дело азиатствования, начатое ещё Александром Невским, что лебезил перед Ордой, вместо того, чтобы объединиться с европейцами и выступить вместе с ними единым фронтом по примеру Галицко-Волынского княжества.
   - А вы не находите судьбу этого княжества по меньшей мере – жалкой?
   - Жалкой?! Я нахожу её героической!  Её князья и народ сражались за европейскую цивилизацию. В отличии от тех же бессловесных мужиков в тысяча восемьсот двенадцатом году, которые под предводительством интригана и лентяя Кутузова, изображали сопротивление Наполеону и способствовали тому, что эта страна по сию пору пребывает в дикости, хотя ещё полтора века назад могла приобщиться к европейской цивилизации.
   Коняшов в очередной раз замер в раздвоенности намерений – хвататься ли ему за голову, или за брошенный в ящик стола пистолет.  Патронов к нему не было, но даже если просто швырнуть его, дурынду такую…
***
    - Леонид Сергеевич, вас к телефону, - вполголоса сообщил подошедший к столику метрдотель:  - Аппарат, что в переговорной. Как обычно.
   Селиверстов кивнул ему в ответ, улыбнулся Французу, извинительно разведя руками, и направился к уютной кабинке для приватных бесед (телефон был и в вестибюле, но персонал имел однозначное указание хозяина ресторана – переводить звонки Селиверстову в кабинку, и полагал - как постоянному и уважаемому клиенту), размышляя на ходу – что могло случиться. Вызвонить его здесь могли либо супруга Лидушка, либо Контора. В обоих случаях – должно было произойти нечто неординарное. Впрочем, после того, что только что сообщил ему Ламонт…  Чем ещё можно озадачить человека, которому указали в диагнозе предпоследнюю, третью стадию рака? В переносном, конечно смысле – потому, что со здоровьем-то у Селиверстова всё было превосходно, а прогнозируемая Ламонтом опасность  угрожала не конкретно ему или другому индивиду, а всей данной реальности в целом. Этак вот – не больше и не меньше.
   Краткое сообщение дежурного офицера слегка улучшило настроение Леонида Сергеевича. В зал он вернулся с намерением поднять бокал за свой верный выбор: помимо прочего, его кандидату сопутствовала Удача, а это немаловажно. Главное научить его пользоваться расположением столь ветреной особы. Хорошие учителя есть, а вот времени… Селиверстов вновь насупился. Впрочем, и тут можно было разыграть пару козырей из рукава.
   Вернувшись к столику, Леонид Сергеевич обнаружил, что Ламонт в его отсутствие, уже в который раз осматривает главную достопримечательность ресторана – настоящий истребитель тридцатых годов. В память о боевой молодости хозяина заведения и первых его победах в испанском небе – в этом зале ресторации стоял причудливо камуфлированный, стремительный, остроносый «джигит» поздних серий с ажурным каплевидным фонарем кабины, черными кругами на фюзеляже, и косыми крестами на крыльях и руле поворота. Машина была, что называется – на ходу и в полной комплектации, исключая вооружение: и пушка, чей ствол торчал из обтекателя винта, и расположенные над двигателем пулемёты – были приведены в небоевое состояние. Надо полагать, истребитель был подобен тем, что господствовали в испанском небе в самом начале войны, пока не начались проблемы с запасными частями. Небольшие партии оружия в Испанию поставили ещё до попытки мятежа генерала Франко. Во время развернувшейся гражданской войны помощь оказывали лишь медикаментами и продовольствием, причем обеим сторонам конфликта. Дружественный нейтралитет, так сказать. Дело было в том, что генерал Франко слишком уж желал «гулять сам по себе», а вдобавок «задружился» с дуче Муссолини, который собрался превратить в mare nostrum («наше море» - лат.) не только море Средиземное, но и Чёрное. А республиканцев, в чьих рядах собрались и леваки, и коминтерновцы – поддержали Англия с Францией. Вместе с Италией (дуче хотел обмануть всех, но обманул лишь самого себя) они объявили о недопустимости военных поставок в охваченную гражданской войной страну. Напомнили о моральной ответственности и пригрозили установить блокаду. Притом, что сами они, суки лицемерные, щедро снабжали оружием воюющие стороны по принципу «на тебе убоже, то, что нам негоже». Англо-французского дерьма республиканцам было набросано больше, и сторонникам мятежного генерала пришлось разъехаться по миру. В том числе и Кристобалю Алонсо Гарсиа де Сан-Антонио. В 38-м, его мастерство пилота было оценено одной из русских авиакомпаний, девизом которой было «Везде и в любую погоду». Потом отчаянный пилотяга в рядах эскадрильи «Пётр Нестеров» сражался в небе над Манчжурией и Галицией. В ходе непродолжительной Второй гражданской войны в Испании (разыгравшейся после того, как была разгромлена Франция и урезонена Италия, где после катастрофических успехов столь лелеемого флота и «дома», и «на выезде» - дуче расстреляли с поспешностью, достойной вшивого в предбаннике) счет его побед  достиг тридцати двух. Однако, после победы хунты, он предпочёл должности в испанских ВВС возвращение в Россию и штурвал пассажирского «ильюшина» Аэрофлота. По выходу в отставку Кристобаль де Сан-Антонио открыл ресторан в испанских традициях, пользовавшийся заметной популярностью как у людей понимающих и ценящих испанскую кухню в добротном исполнении, так и у любителей авиации. Последних привлекали ореол славы хозяина заведения, и один из залов ресторации, что был оформлен с уклоном в авиационную тематику.
   Завидев возвращающегося в зал Леонида Сергеевича, Ламонт вернулся к их  столику: 
   - Ещё вина?
   - Давайте, хотя после вашей лекции впору агуардьенте или «русской»… Слушайте, Лаврентий, а выводы о грядущем, к которым пришли ваши умники, столь уж однозначны?
   - Вы таки будете смеяться, но и «ваши умники», силой обстоятельств снова нацепившие полковничий погон вместо занятий математикой, тоже в полушаге от столь грустных, но закономерных выводов.
   - Закономерных? Впрочем, действительно – любой, хитрец, взявшийся играть с Мирозданием краплёными картами, рано или поздно налетит на колоду джокеров в руках противника. После чего всё встанет на свои места. Но, что ж тогда молчит Макар Тимофеевич? И откуда вам известно, что твориться в его буйной головушке?
   - Известна лишь крохотная часть, но и этот факт пусть останется между нами. Макар Тимофеевич человек уникальный – так и не могу я наладить с ним нормальные взаимоотношения, - Ламонт рассмеялся и протянул Селиверстову папку: - Передайте ему это, пусть посмотрит. Официально.
   Теперь рассмеялся уже Селиверстов:
   - Я вот всё думаю, стоило ли тогда вообще дробить сыгранную команду, чтобы продолжать  делать одно дело и приходить к одним и тем же выводам разными путями?
   - Ну, вы же сами прекрасно знаете, что не следует складывать все яйца в одну корзинку. И о пользе и необходимости дублирования - тоже. Даже в свете не моих, а ваших сегодняшних опасений и подозрений  внутри Коллегии такой шаг не вызывает сомнения – надо было выводить часть «активов» в тень. К тому же, на тот момент назревал конфликт в самой команде -  позиции по ряду вопросов были совершенно противоположные, и желательно было развести парней по углам.
   - Помню, помню…  и то, как некоторые «математики» призывали «закрутить гайки», а ваш милейший Алехандро, лично у меня снискавший за годы знакомства славу Торквемады и первостатейного головореза, хоть и желал разобраться со всеми причастными к мятежу жесточайшим образом, был категорически против введения жесткой диктатуры и последующих «промышленных масштабов» репрессалий. Перед войной такого разброда, не было…
   - Помню, помню, - Ламонт рассмеялся. - И то, как вы сами уже разводным ключом поигрывали. Гайки крутить примеривались. Ну, да ладно. Скоро увидим, кто прав был. Но, теперь, полагаю, самое время собрать команду. Нам предстоит свершение очередных пафосных подвигов, незаметных для глаз окружающих.
   - Если всё обстоит так, как вы сейчас описали, то у нас с вами и выхода то другого нет. Но, ставки... ставки... а конкретного решения, как я понял – нет.
   - Нам придется его найти. Иначе нам не суждено будет спокойно удалиться на пенсию, чтобы насладиться вознёй с внуками не опасаясь разорительных смут, тотальных войн или засилья беспросветной глупости и деградации общества в унылое болото. Что мы будем к чаю?
   - От чая сегодня мне придётся отказаться, - Селиверстов посмотрел на часы, -  Увы, уже нет времени…  Хотя, почему «увы»? Обстоятельства, требующие моего присутствия, скорее по категории «ах». И я чуть совсем не позабыл о них вам рассказать. Нашлась пропажа, изобразившая год назад автокатастрофу на горной дороге.
   - Савельев? Неужели?
   - Представьте себе «да». Хоть вы и полагали, что мы сможем до него дотянуться, лишь когда он засветится в какой-либо авантюре, требующей приложения его способностей, но сегодня его совершенно случайно опознали на улице. Кстати, предлагаю выпить за удачу, сопутствующую сделавшему это человеку. Prosit!
   - Поддерживаю. Ваше здоровье, – Ламонт поднял бокал. - Кто это удачливый малый?
   - Человек, которого я приобщаю к нашим играм. И не раскатывайте на него губу, а то я уже подозреваю вас в намерении в очередной раз оставить меня без штанов в тот момент, когда мы сами же накликиваем бурю.
   - Ну, при необходимости и в этот раз мои кадры будут задействованы без остатка. Надо будет – передам их под ваше чуткое руководство. «Опись-прОтокол, сдал-прИнял… отпечатки пальцев!» Только вернуть в целости-сохранности. Причем всех, а не «то, что останется»…  Кстати, не пора ли нам снова поискать союзников на стороне? Пока они сами не принялись играть в эти игры, но уже без нас?
   - Не пора, уважаемый, - поморщился Леонид Сергеевич. -  О топорниках из французской Securite Militare и ЦРУ-шных раздолбаях даже речи заводить не хочу. Вариант МИ-5 к рассмотрению, моими скромными усилиями – принят не будет. Это я вам обещаю. (Ламонт снова искренне рассмеялся) Кстати, все они до сих пор не подозревают, какими плюшками мы тут балуемся. Остаётся, как сами понимаете, Ministerium f;r Staatssicherheit, известное более как «Штази». Честно говоря, я удивлен, что и Хёттль по сию пору не в курсе происходящего. Я бы попробовал с ними поработать в этом направлении.
   Теперь уже поморщился Ламонт:
   - Не боитесь, что в случае «посвящения» педантичные колбасники могут оказаться шустрее нас хоть в этом вопросе? Или сторгуются с кем-нибудь из наших оппонентов и попробуют потом всей Лигой наций хотя бы контролировать нас в этом направлении?
   - Бросьте, никогда не смогут они нас уконтролировать ни на одном из направлений в силу вами же отмеченной педантичности. Ибо – как можно контролировать хаос? Никак… можно лишь краткое время тешить себя иллюзией его контроля. В общем, свою игру и они в обозримом будущем вряд ли смогут начать - вы же сами вымываете у них «мозги», способные к созданию научно-технической базы для такой игры.
   - Хорошо подметили насчет хаоса. Об этом мы с вами, уважаемый, обязательно побеседуем чуть позже. А сейчас я тоже немного похвастаю. Как вы помните, за нами есть одно незавершенное дело. (Селиверстов допил вино, догадываясь, о чём именно сейчас пойдёт речь) Если «объект 185» с самого начала оказался под нашим контролем, то «объект Странник» знакомства с нами благополучно избежал. Хотя именно он и представляет безусловный интерес, а возможно и потенциальную угрозу, но не тот парень, что угодил тогда в объятия старины Приходько.
   - Вы всё ещё думаете, что Странник загостился в нашей реальности? – Леонид Сергеевич внимательно посмотрел на своего собеседника. – Уж не вышли ли вы на его след? 
   - Я уверен, что всё это время он сидит у нас под боком, и рано или поздно, нам ещё придётся с ним пообщаться… - Лаврентий Евгеньевич промокнул губы салфеткой. – Кажется, мы отследили отголоски его деятельности. Причем, с совершенно неожиданной стороны - интересная волна пошла среди увлеченной филологией интеллигенции. Более того - есть у меня подозрения, что его уже отследил кое-кто из нашей с вами конторы. Нас опередили. Наши, так сказать, с вами коллеги.
   Селиверстов невольно подался вперёд...

***
    Павел, сдав выкатившийся из подъезда «объёкт наблюдения» оперативникам Трифонова , что называется «из рук в руки», получил приказ отбыть в Управление и ждать указаний, продолжая мучиться неведением – чего же он сотворил: удачный ход или несусветную глупость. Согласно установленному  для Павла Селиверстовым графику – сегодняшний день должен был быть посвящен «красной» библиотеке при Малом архиве, что расположен во II-блоке комплекса Управы. «Красной» - по цвету допуска к страшным тайнам, которым с недавней поры был отмечен Павел, имевший до этого допуск «зелёный». О получении  когда-нибудь допуска «черного» -  лейтенант пока не задумывался, хоть и «плох тот солдат, что не мечтает стать генералом». В архив  он и направился, предварительно доложившись и получив разрешение. Список рекомендованных к ознакомлению документов навевал уныние названиями инструкций и архивных документов. Хорошо ещё, что был достаточно короток. Павел, перекинулся парой шуток с архивариусами – тем более, что младшего лейтенанта Светлану Филатову он немного знал по учебе в академии и был немало удивлен, встретив здесь, средь полок с папками и фолиантами - перспективного в качестве офицера-аналитика курсанта: не иначе, как проштрафилась голуба, раз в архивную пыль загнали. Ну, а поскольку после сегодняшних приключений уже не было настроения заниматься исключительно казенщиной, то Пашка проявил инициативу. Кроме материалов по списку, он запросил доступные в пределах его нового статуса материалы по истории группы «Хагалаз», о деятельности которой подавалось крайне мало достоверной информации даже «внутри стен». А, «снаружи» падкие до сенсаций люди, не имеющие к Конторе никакого отношения, но «слышавшие что-то такое» -  в меру своей фантазии сочиняли легенды, «какие умеет рассказывать разве только покинутая всеми бабушка на ферме неподалёку от мексиканских границ о прославленном мексиканском бандите». Хранители тайн озадаченно переглянулись и попросили подождать. Павел устроился за пустующим столом у окна и неожиданно погрузился в воспоминания о недавнем прошлом.
   Судьба свела его с бойцами группы всего лишь один раз и совершенно мимолётом – когда во время московских событий курсантов академии подняли «в ружьё» и бросили на усиление (точнее – на замену) охраны расположенного неподалёку аэродрома 15-го исследовательского бомбардировочного полка, где переучивали пилотов на новые типы машин, и проводились исследовательские работы. И куда вскоре начали садиться самолёты военно-транспортной авиации.
   …Уже стемнело, когда команду Павла снова направили патрулировать периметр. На дальних площадках ревели винты и звенели турбины. Неподалёку грузились транспортники. Огромные четырёхмоторные «атланты», называемые обычно «улыбайкой» за остекление кабины штурмана, хотя некоторые находили его более похожим на хищный оскал, чем на дружескую улыбку. Курсанты уважительно смотрели на самолёты: «антей», конечно ещё больше, но и эти  -  будь здоров махины. Одни уже были готовы к взлёту, другие – стояли с распахнутыми створками грузовых люков, выдвинутыми рампами и подтрапниками. Во вместительное  чрево одного из них, неторопливо перебирая траками гусеничных лент, забиралась «росомаха» - сорокасемитонная страшила, обвешанная защитными экранами и коробками динамической защиты.
   Навстречу прошли два техника из аэродромного обслуживания, обсуждавшие уведенное ими на стоянках. Один другому «авторитетно» доказывал, что в ближние самолёты грузятся ребята из группы армейского ОСНАЗа «Рысь». Второй недоумевал, дескать, что - «рысям» заняться больше нечем? У старшего патруля ожила рация. Выслушав приказ, он бегом направил команду к воротам базы. Пробегая мимо транспортников, Пашка успел разглядеть поднимавшихся по трапам бойцов. В эти самолёты грузились не «рыськи», а «гораздо хуже» - группа специального назначения Коллегии Государственной Безопасности «Хагалаз», тотемом которой, очевидно для пущей запутанности, был кот-рыболов. И это его брутальная мордаха изображена была на нарукавных нашивках бойцов. Тотем славился как отморозок семейства кошачьих, которого даже стая злых собак стороной обходит с его готовностью прописать люлей первому косо посмотревшему, переходящей временами в ненависть ко всему живому. Наверное, неслучайно было то, что «Хагал» обычно напускали на объекты, которые в силу каких-либо причин не было возможности забросать объёмно-детонирующими боеприпасами (например, такие, как база «Отряда 731» под Харбином в 41-м году). Результат был - примерно одинаков. Только чего им в Москве-то было делать? Впрочем, как и «рыськам». Тигров в зоопарке за хвосты таскать,  или медведям подзатыльники отвешивать? Для наведения порядка туда ведь даже не собирались вводить ни преображенцев, семёновцев или корниловцев, ни «черных» махновцев и марковцев – одни номерные армейские части и ОМОН.
   По другую сторону ворот в свете прожекторов, и окружении других курсантов виднелся дорогой «майбах» и какие-то люди в штатском, возглавляемые, судя по всему, дородным дядькой с типа – «бородой». Все они нервно переговаривались и точно кони переминались на месте от нетерпения, а единственная в компании дамочка уже убеждала предводителя немедленно куда-то ехать и «принимать меры». Двери «майбаха» были открыты, и слышна была передача утреннего эмоционального выступления в Верховном Совете депутата от Крестьянской партии, известного своими симпатиями идеям анархизма: «…Любой гражданин Империи может взять себе столько свободы, сколько посчитает нужным. Но при этом он должен осознавать, что одновременно принимает на себя столько же ответственности за последствия своей свободы. Жаждущие безграничной свободы в Первопрестольной - об ответственности по делам своим и слышать не хотят! Зато там собралось много людей, умеющих складно объяснять, почему всё в очередной раз получилось совсем не так, как ими было обещано. Кто-то сказал, что нам готовят анархию – это не так! Нам готовят хаос, «анархия» подразумевает жесточайшую самодисциплину и ответственность каждого человека перед обществом. Хаос! И все прекрасно знают имена тех проходимцев, что уже готовы ловить рыбку в мутной воде этого хаоса…»
  - Мразь! Тварь! Быдло! – женщина нырнула в салон машины и выключила приёмник. – Раздавить гадину…
    Командир уже разговаривал с кем-то по рации, Гошка шепнул, что с Папашей.
  - Задержали группу... Крутились вокруг аэродрома... Скандалят... Принято…
   Благополучно подключив к решению столь щекотливого вопроса вышестоящие инстанции, старший лейтенант Денис Вильямович Фриман весело оскалил зубы – в темноте его белоснежную улыбку только и было видно, потому, как сам он был чёрен, как арап Петра Великого. Хотя… в принципе – он был прав процентов на двести: ну, конечно, кому ещё говорить с депутатами и прессой, как не Папаше Вальтеру. Представителен и всегда вежлив. Даже когда головы сворачивает. Невозмутимая белокурая бестия, устрашить которую может разве что недовольство супруги. В Пашкины годы он не аэродромы охранял, а танки забивал как мамонтов. Знаменитая «атака де Голля» - будущий президент Четвёртой Республики, а потом и маршал Королевства собрал в кулак всё, что ещё оставалось в броне и с пушками, и ударил слегка зарвавшихся немцев в самую мякотку. Да так, что один из «виновников торжества» Гейнц Гудериан «пережил полчаса неуверенности». Надо полагать – когда французские танки перемешали с грязью его командный пункт, разогнав штабистов по округе, а Вальтер Белов с товарищами, расстреляв гранаты к двум РПГ, вязали противопехотные «колотушки» в связки и подрывали неповоротливые махины. И не быть бы Вальтеру Людвиговичу ни Папашей, ни просто папой, если бы, не «добровольцы» Катукова – успевший пополнить боекомплект батальон «ирбисов». Джокер, господа. Против такого лома у франков приёма не нашлось, и огнём «соток» их расколошматили в одни ворота. В хвост и гриву, как незадолго до этого - англичан. Побоище получилось знатное, но в очередной раз «Франция была спасена» - все решили, что «хватит» и пора остановиться...
   Утробно рыча дизелем, подкатила «куница» - старенькая, но вполне пригодная для несения дозорной службы в глубоком тылу бронемашина. Лязгнула дверь, присутствующие при погонах – вытянулись по стойке «смирно». Кое-кто из незваных гостей – наоборот сунули руки в карманы, и демонстративно ещё более ссутулились. Их предводитель взмахнул депутатским удостоверением и, выпятив бородёнку, заявил, что «желает» осмотреть аэродром на предмет, «что тут у вас происходит». Папаша, молча, осмотрел гостей с головы до ног, и сдвинул козырёк кепи на нос. Из-за спины депутата высунулась женщина (щупленькая, рыженькая, страшненькая) и громко осведомилась, могут ли они пройти на территорию.
   - Да, - последовал утвердительный ответ. По мановению взмаха руки фон Белова ворота гостеприимно распахнулись, и вся делегация, один увереннее другого, прошествовала мимо часовых и патруля. Следом въехал и «майбах». Уже отойдя от закрывшихся ворот, мадам вдруг спохватилась, и, обернувшись, снова обратилась к Папаше:
   - А назад-то мы сможем выйти? Сегодня?
   - Нет. Только завтра после 18.00.
   Слова протеста бесследно растворились в грохоте турбин - на взлёт пошёл первый «улыбайка»...      
   Внезапное прибытие в зал своего Наставника Павел «ощутил спинным мозгом», и потому нисколечко не удивился, когда повернул голову и узрел его самого, уже обсуждавшего что-то с красавицами (а ведь хороши девушки, особенно – пепельная блондинка Света). Перезагрузив девчонок новой вводной, Селиверстов подошёл к столу, где уже замер в его ожидании Павел.
   - Вольно, прошу садиться. «Хагалаз», стало быть… Похвально. Всякая любознательность похвальна. До определенного момента, пока она не переходит установленные рамки … - Селиверстов сел сам и задумчиво побарабанил пальцами по столу. Павла немного напрягало это «вы» от Леонида Сергеевича - негласное правило Конторы одобряло обращение уважаемого Учителя к своему Ученику на «ты», но ведь и работают-то они вместе всего без году неделю. Леонид Сергеевич тем временем продолжил:  - А почему «Хагалаз»? Считаете, что ничего более таинственного и загадочного в нашей богадельне нет? Ну, Павел, дорогой, в этом-то я сейчас вас разочарую. Отставить! Сначала порадую – это действительно был Савельев… - Леонид Васильевич рассмеялся, уловив, что его ученик облегченно вздохнул, и продолжил: - Ну, а пока красавицы наши материальчик подбирают, что вам рассказать про «Хагалаз», любопытный вы мой? Начну с того заблуждения, согласно которому принято считать, что «Хагалаз» - сборище громил, которые крушат всё без разбора. Данное заблуждение вышло боком уже многим. Конечно, бойцы подразделения не так искушены в освобождении заложников, как заточенные на это ребята «Альгиза», или в области противодействия диверсантам-водолазам, как флотские «Касатки», но  в части разведывательно-диверсионной деятельности не уступят мастерам «Уруза» или офицерскому спецназу ГРУ. А уж по части «щекотливых» мероприятий…
   Что касается истории, то условно на счёт группы можно отнести события в доме инженера Ипатьева, так как они имели место ещё до учреждения Коллегии, и её подразделений. Потому, официальный отсчет можно начать с операции «Эшелон» - когда отбили ещё немалые остатки золота империи, навалив при этом братскую могилу чешских легионеров. Силовое обеспечение операции «Подвода» - свернули несколько горячих голов, вздумавших протестовать, когда вывозили золото и ценности, собранное хомяками-ленинцами и чекистами в Гохране и на спецскладах ВЧК. Ещё несколько «золотых» операций. Да, золото-золото, без него и сейчас туговато, а уж тогда, - Селиверстов улыбнулся, а Павел вспомнил ещё и о созданной под кураторством Коллегии - Экспедиции Подводных Работ Особого Назначения. Для нужд Экспедиции в самом конце двадцатых прямо на стапеле дорабатывали скоростной минный заградитель «Колыма» (второй корабль проекта «Енисей», признанного лучшим в этом классе и годы спустя, а главный конструктор Королевского Флота сэр Стэнли Гудолл, ознакомвшийся в середине тридцатых с одним из этих ощетинившихся стволами зенитных автоматов высокобортных трёхтрубных красавцев, смог лишь восхищенно выругаться и воскликнуть «Это именно то, что должны были построить мы! Но как они смогли сделать это настолько раньше нас?!» ). Потом ЭПРОНовцы лихо шуровали по местам морских катастроф, удивительно точно находя «залежи полезных ископаемых».   
  - Так вот, - спохватился Леонид Сергеевич. – Бойцы «хагалаза» составляли ядро штурмовых отрядов, предотвративших подрыв англичанами черноморских броненосцев в Севастополе. Союзники, их маму в душу. Далее из «знаковых» операций, естественно, нападение на поезд Бронштейна-Троцкого и пленение самого Льва Давидовича, - Селиверстов уловил немой вопрос Павла, - Нет... далее Лейбой занималась «единичка». И его «побегом», и последующим контролем его самого и созданного им Интернационала, и поиском человека, доставившего адресату ледоруб, когда эта зараза снова стала потенциально опасна... За «Хагалазом» ещё и похищение Парвуса-Гельфанда и Якоба Шиффа весной 20-го. Методичное истребление верхушки политбюро, реввоенсовета и ВЧК: Бухарин, Зиновьев-Апфельбаум, Каменев-Розенфельд, Пятаков, Склянский, Уншлихт, Якир, Гамарник, Менжинский, Лацис, Петерс, Трилиссер, Артузов-Фраучи. Как вам моя память, Павел Николаевич? Кого – сразу валили, кому – сначала вопросы задавали с пристрастием, как Парвусу с Шиффом. Жалко, что Янкель Свердлов поспешил, пав смертью храбрых под кулаками Орловских пролетариев – вот уж к кому вопросов было и «горе вам, если он умрет раньше, чем через неделю»... Ещё за ними отстрел военспецов, которые предпочли продолжить ревностную службу у «красных» и после объявления Манифеста тогда ещё Великой княжны Ольги. «Белым», кстати, тоже перепало. И по разнарядке, и в порядке личной инициативы – когда зарубили Шкуро прямо у сходней парохода, на котором он собирался отбыть во Францию, решив, что кто-то здесь расхлебает кашу, что заварили, в том числе и при его активном участии. Как там Нестор Иванович говорил - «бей красных пока не побелеют, а белых – пока не покраснеют». Ну и потом уже Семёнова с Анненковым спровадили «в штаб Духонина» за их художества на Дальнем Востоке. Вдобавок, атаманы же тогда не просто отказались дать объяснения, они ещё и в адрес Оленьки прилюдно нагрубили. «Хагалаз», между прочим, относится к Пятому Управлению...

***
    Проявляя чудеса изворотливости, Коняшов уклонился от обсуждения предвоенной «оккупации» Прибалтики и репрессий 37-го года. В частности – отправляли ли несогласных с потерей независимости балтийских патриотов в Сибирь или разрешали отплыть на переполненных кораблях в страны свободного мира. И ограничивалась ли Государыня Ольга I (она же - Миротворица, Оленька, Лёля, Матушка, Лёлище) визированием расстрельных списков и просмотром заляпанных кровью протоколов допросов, или сама постреливала в подвалах и на полигонах вперегонки со своей родной сестрёнкой Таней, которая то-ли влипла во все эти КГБ-шные дела по молодости и недоразумению, то ли сама крутила и вертела там так, что держите меня семеро. Но был вынужден выслушать мелкий дребезг по поводу принятых с её подачи и вот уже полвека с гаком ущемляющих гражданские права народов России декретов «О кокаине» и «О винопитии». Закрепляя успех, Коняшов ненавязчиво озвучил очередной вопрос, суть которого сводилась к примитивному «какого чёрта вы хотите». Оппонент на секунду задумался, поправил очки и выдал:
   - Мы хотим нормального, человеческого комфорта! Когда вы поймёте, наконец, что свободный от гнёта государственной машины «обыватель», «потребитель» - это и есть нормальная форма существования человека! Что вы дурите людям головы и гоните их на все эти ваши великие свершения. Сколько можно тратиться на космос и никому не нужные армию с флотом? Вы действительно верите в то, что англосаксы, этот оплот цивилизации  –  будут с нами воевать? Дались мы им!
   - Вы считаете, что наши безграничные ресурсы им не интересны?
   - Ресурсами можно и нужно торговать, молодой человек! Со всем миром, а не жить натуральным хозяйством в компании Германии с Японией. Не умеете торговать - сдать в аренду всю Сибирь тем, кто умеет, свободный рынок всё устроит сам. Но ваша власть... да-да, милостивый государь, то, что сейчас есть в этой стране – это «ваша» власть. И вы, погрязшие со своими «солдатами Империи» и религиозными кликушами в азиатской дремучести, кондовости и милитаризме, будете продолжать сопротивление цивилизации. И пока существующий строй не будет сломан во имя свободы, вы так и будете вместо того, чтобы наслаждаться плодами цивилизации – затевать строительство очередного города в тайге, или чистом поле... теперь вот и до Луны, похоже, руки дотянулись. Завод, школа, «путяга», спорткомплекс, Дворец Культуры, полигон ДОСААФ, спальный район – всё под копирку...
    Коняшов прикрыл глаза, осознав, что аргументировано переубедить эту машину словоблудия невозможно, по причине полного ею отрицания здравого смысла – как такового. Дойти до кабинета или оружейной комнаты, вернуться с автоматом и расстрелять – это да. Возможно. Привести сознание газетчика в соответствие с окружающей реальностью – нет. Невозможно. И терпеть его присутствие – тоже на грани выносимого: сидящий перед подполковником человек мог существовать, лишь паразитируя на обществе, в котором проживал, и здоровье которого планомерно же подтачивал, гангрена этакая. А будучи выкинутым «на мороз» - загнулся бы в три дня без вариантов, так как неспособен к выживанию в действительно «варварских» условиях: ни дом построить, ни зверя добыть, ни ложку выстругать...
   Тем временем, воспользовавшись его замешательством, Аникин в какой уже раз немедленно развил успех на новом направлении, разразившись очередной гневной тирадой. 
   - Ах да! Ещё вы в каждом новом поселении непременно устраиваете библиотеку, набитую достоевщиной и прочей вашей пропагандой и отравой. И без единой книги настоящих писателей с гражданской позицией! Где может быть прочитан «Затравленный Лев» Солженицына?  Где, я вас спрашиваю! Тиражи настолько смешны, что культурный человек должен часами стоять у копира. А «Чёрный орден», в котором он пригвоздил всю вашу инквизицию к позорному столбу! После этого великий художник вынужден был оплести свою усадьбу колючей проволокой, чтобы уберечься от ваших приспешников...
   - Ну, оплёл-то он, насколько мне известно, чтоб мальчишки его сад не бомбили... Слушайте, а вам никогда не приходило в голову, что вся эта писанина (Аникин поперхнулся и закашлялся) есть лишь способ самовыражения... или  самоутверждения... И если бы тогда, в двадцатом -  дело вывернулось наоборот, то Александр Исаевич глубоко скорбел бы сейчас не о прибитом до смерти Бронштейне –Троцком и «расстрелянном интернационале», а о погубленной монархии и стенающем под игом троцкистов-ленинцев русском народе? И что это вы вдруг ударились в чтение Солженицина? Вы же всегда считались поклонником Керенского и временного правительства?
   - Не нужно ловить меня на взаимоисключающих параграфах! Знаю я эти ваши штучки. Да, я считаю и буду считать, что именно во времена возглавляемого Александром Фёдоровичем правительства - в России было торжество самой настоящей, истинной демократии. И именно монархические поползновения нарушили хрупкое равновесие и вынудили большевиков прибегнуть к решительным мерам в виде переворота. И мировая революция с её, безусловно, светлыми идеями «свободы, равенства и братства» была - куда меньшим злом, чем реставрация монархии. Что была устроена военщиной и совращёнными при вашей помощи отступниками вроде Махно, тамбовских и сибирских мужиков, и прочих там Фрунзе и Будённых. Повстанцы против всех… впрочем, бандиты – они и есть бандиты. Да, и ведь это ваша организация подбила княжну Ольгу Николаевну короноваться, а её сестёр - вернуться из краткой эмиграции, чтобы продлить ещё неизвестно, на сколько, агонию монархии. Хотя сам гражданин Николай Романов, его жена и сын - предпочли свободу. Дарованную, кстати, Лениным, Троцким и Свердловым. Интеллигентными людьми, которых потом стреляли, рвали на части толпой за еврейское происхождение и преследовали по всей планете…
    - Бросьте, бросьте!- перебил его, снова теряющий терпение Коняшов. – Прекрасно известно, что Москва тогда была совершенно не в курсе происходящего в Екатеринбурге, а Уральский совет впопыхах чуть не даровал семье царя Николая роль страстотерпцев с последующей канонизацией…
   - А соответствующие документы, что вёз специальный курьер, который  должен был - потом сопроводить семью в Германию?!
   - Ну, не смешите мои тапочки. Наглядно же доказано, что «документы» появились «постфактум», на третий день после операции по освобождению...
   - Ложь! Ложь и провокация. Как и набитый паспортами и бриллиантами сейф честнейшего и бескорыстного Свердлова! Кстати, «наглядно доказано», что освободить царскую семью можно было, не устраивая жуткое побоище в ипатьевском доме и на улицах города. Доказано Гуревичем и Шляфманом – американскими экспертами, знающими толк в военном деле и в освобождении заложников...
   Упоминание сиих экспертов повергло подполковника в состояние перезагрузки. А Аникин, отдышавшись, собрался внести свои пять копеек ненависти по вопросу о двойном гражданстве и судьбе членов депутатской группы, что усиленно продвигали данную идею «в массы», пока не получили по статье «государственная измена», и не отправились на лесоповал и лесопосадки. Но Коняшов решил, что на сегодня с него достаточно. Вдобавок – список пожеланий шефа был исчерпан.

***
    - Ну, вот! Это мне, а это вам… - Селиверстов положил перед собой подшивку номеров «Вокруг света» прошлого века издания, и пододвинул Павлу внушительную пачку документации с обилием казённых оборотов и цифр в заглавиях. А вот с принятой следом от девушек папкой – расставаться не спешил. Расписавшись в ведомости, Леонид Сергеевич одобрительно пробежался взглядом по стройным фигуркам: - Спасибо, солнышки! Прекрасно выглядите, захирели бы мы тут и в поросят превратились, будь наш коллектив сугубо мужским. Передавайте сердечный привет Полине Николаевне. Ну-с, лейтенант, нас ждут великие дела!
   Они снова устроились за столом. Ещё раз, оглядев папку, и шутливо отряхнув с неё пыль, Селиверстов мечтательно вздохнул, и, смакуя, произнёс название города, в котором, надо полагать, и имело место нечто таинственное. Лукаво посмотрел на Павла:
   - Милейший городок. Бывать не доводилось? Жаль. Тишь, гладь и Божья благодать. Классический Урюпинск, куда я удалюсь по выходу в отставку...
   Павел усмехнулся про себя – как же, выйдешь ты в отставку чертило старое. Кто тебя отпустит то. Если только штаб квартиру вслед за тобой в Урюпинск твой перенесут. Селиверстов тем временем открывал папку с некоей торжественностью фокусника, готовящегося извлечь кролика из только что пустого цилиндра.
   - Итак, в этом городке находится дом, вполне заслуженно объявленный памятником архитектуры. А вот в нём... впрочем, чего это я вам всё рассказываю. Давайте-ка сами...
   Леонид Сергеевич передал документы Павлу и пододвинул к себе подшивку журналов. Павел принялся изучать содержимое папки, посвященное таинственному дому. Привидений в нём, вопреки ожиданиям не обнаружилось. Всё оказалось куда интереснее. Дом, согласно преданию (документов не сохранилось) был построен немцем фон Дрейзе, который по опять же преданиям – баловал чертовщиной, а то и сам был бесом. Дому –  двести с лишним лет. Неоднократно перестраивался. Во время последнего такого мероприятия в конце сороковых годов обнаружились неизвестные ранее подвальные помещения с входом в целый лабиринт подземных ходов, неизвестно когда и кем отрытых, и которым конца-края видно не было. Когда там пропал возжелавший приключений строитель – сообщили в милицию. Милиция обратилась в Институт геологии и минералогии, после чего пропала уже целая экспедиция. Тогда рукава засучили специалисты Пятого управления, и... ещё трое без вести пропавших. Официально дело кончилось тем, что и вход в подземелье, и примыкавшие к нему помещения засыпали щебнем и забетонировали. А чтоб никто не совался, и не пытался ломать дом, признанный памятником архитектуры – в нём разместилась, сами понимаете, какая организация. Неофициально – подвалы и вход в катакомбы были не засыпаны, а вычищены, оснащены всевозможными датчиками, камерами и микрофонами, целой системой шлюзов и бронированных дверей, и хозяйство это находилось под неусыпным контролем с явным намерением предупредить попытку проникновения «оттуда». Но самое главное было не в этом. Нехороший дом находился не только под постоянным контролем, но и под постоянным прицелом. И в настоящее время был «привязан» к радиомаяку, мог быть «подсвечен» лазерной системой наведения, и в любой момент стёрт с лица Земли по одному из двух сценариев в зависимости от развития событий.
   Согласно первому – силами штурмовой авиации наносился удар с применением противобункерных бомб и прочих «обычных» средств поражения. Благо дело – «под рукой» был расположен Центр боевого применения и переучивания летного состава на базе штурмового авиаполка. Задействовались новейшие всепогодные бронированные «симарглы», уже успевшие за время эксплуатации заработать помимо уменьшительно-ласкательных «Сима» и «Симочка» - ещё такие погонялы как «расчёска» и «бульдозер».  За свои десять подкрыльевых пилонов, занятых «полезной» нагрузкой, производимый эффект, брутальность, неудержимость  и несклонность к компромиссу. Эти двухтурбинные «бронелёты» уверенно обжились в армейских штурмовых частях и потеснили на палубах авианосцев надёжнейших «корсаров», называемых флотскими остряками «верхом на трубе» за примастряченную прямо над воздухозаборником кабину. Лирика. Отвлеклись. После атаки производилась зачистка силами групп специального назначения и спецподразделений инженерно-сапёрных войск.
    Во втором – по цели «работали» дивизионный ракетный комплекс «скарабей», или оперативно-тактический «каракурт», что недавно был принят на вооружение для замещения устаревающей «фаланги». Ракета «каракурта» влетала «в шест» с полутысячи километров, и, тем не менее, применялась уже ядерная головная часть, об осколочно-фугасной или кассетной – речи даже не было. Это было уже более, чем серьёзно: вместе с домом в радиоактивное пепелище превращался и весь городок.
   Пашка хмыкнул: жители скольких ещё городков живут под прицелом «каракуртов»? Ничегошеньки не подозревая? Катаются себе по стране четырёхосные полноприводные сараи и вызывают восторг почтеннейшей публики своей способностью плавать, ползать по любому бездорожью или шуровать по шоссе с приличной скоростью. Понятное дело – типа не на нашу с вами голову создавались, а на страх потенциальному противнику. Посему – кричали барышни «ура» и в воздух чепчики бросали. А вот, например, появление очередного детища Коломенского КБ машиностроения и Rheinmetall AG и поступление его на вооружение  Deutsche Heere - вызвало за Проливом судороги и долгий, продолжительный вой об очередном  дамокловом мече. Что уже в который раз, занесён над «цивилизацией» дикими русскими варварами и безумной кайзеровской военщиной. Стон был даже сильнее и продолжительнее, чем после «наглого» отказа от участия в обсуждении раздела поверхности Луны между состоящими в ООН государствами - ввиду невозможности в обозримом будущем высадки туда экспедиций навязывающими дискуссию странами, и объявления о старте программы по строительству лунной базы. И стонали – прекрасно зная, что  все перемещения «вундервафель», по территории Германии совершенно официально отслеживаются представителями армий Франции и Польши. И, что вооружились ими немцы в смехотворном количестве, и «неполнозубом» исполнении (только неядерная боевая часть ракеты и пусковая установка, неспособная форсировать водную преграду). Да и вообще давно всем было понятно, что воевать в Европе в обозримом будущем никто не собирается - хоть и раздаются иногда безумные выкрики об  Alsace-Lorraine и «od morza do morza»... 
   В отношении же дома Дрейзе помимо вышеперечисленных прелестей, предусматривалось также обязательное применение в ходе операции самолёта дальней радиолокационной разведки «опора», что помимо контроля воздушного пространства давало ещё и возможность оперативного наведения ракеты на другую цель уже во время её, ракеты, полёта. Словом – огород нагорожен был такой, что...
   Павел уже окончательно оторвался от чтения и ошалело покрутил головой.
   - Впечатлило? – Леонид Сергеевич тоже перестал листать старые страницы. – О, как оно, а вы – «хагалаз», «хагалаз»…
   - Честно говоря, не могу определиться, что больше удивило. Сама тайна, или столь подробный план действий на случай борьбы с неизведанным. И та решительность, с которой он будет воплощаться. 
   - Ну, по поводу планов – это вы бросьте, товарищ лейтенант. Не принимайте всё столь близко и всерьёз. Напомню, что это, так сказать – «образец». А в действительности, боюсь накаркать  -  в один «прекрасный» день какой-нибудь дед Паисий принесёт к институтским воротам ржавое помятое ведро. А в нём, под рассохшейся фанеркой будет сидеть шипобрюхий крокопотам, забытый на Гадючьей трясине пьяными туристами с Тау Кита лет пятьсот назад. И учёные наши, позабыв про все страшные инструкции, будут увлечённо над ним сюсюкать, пока тварюшка не возбудится в активную фазу, и не начнёт всех кусать и плодится в геометрической прогрессии на телах павших естествоиспытателей. И напрыгаемся мы ещё как молодые кенгуру. Но это всё – лирика о физике. А вот в конкретном данном случае – есть тайна. И подобных ей – достаточно много.
   - А, что же наши академики? Капица, Ландау, Иоффе и другие умнейшие люди?
   - There are more things in heaven and earth, Horatio, than are dreamt of in your philosophy («Есть многое в природе, друг Горацио, чего не снилось нашим мудрецам» - вариант перевода Михаила Вронченко), –  грустно вздохнул Селиверстов. – Вдобавок, суть многих вещей можно объяснить, но дальше-то что с ними делать?
   - Наша акция в Перу, как я понимаю, из разряда таких же тайн? Точнее, наши специалисты решили воспрепятствовать очередной попытке разбудить Ктулху, или вызвать дух какого-то древнего воителя? Как в своё время предотвратили попытку вскрыть могилу Тимура, укоротив руки ретивым археологам?
   - Примерно так, Павел. Ладно... раз уж пошла у нас такая пьянка. Появилась возможность в один заход помочь нашим перуанским коллегам разобраться с боевиками из «Сияющего пути» и прекратить деятельность группы Гарднера, который успел задурить голову ЦРУ-шникам и своими изысканиями рано или поздно накликал бы «чуму на оба ваши дома». Перу хоть и трясет постоянно, но так и задумаешься, что недавний «каскад» землетрясений вызван был не только причинами природного характера. Как уж тут в стороне устоять?
   Павел удержался, и не спросил, почему туда послали не суперменов «Хагалаза», а «сбродную» на основе команды Первого отдела: в конце концов, надо и другим поработать. Но ещё один вопрос решил прояснить до конца.
   - Задание, осталось невыполненным? Раз гробокопатели погибли...
   - И пусть покоятся с миром, - Селиверстов ненадолго замер, глядя Павлу в глаза, и привычно постукивая пальцами по столу. – Задача должна ставиться на максимальном пределе. Партизанам нанесён урон, обещающий стать невосполнимым. Любителям оккультизма - урок на будущее. Исследование пирамиды – пресечено. То есть, обозначенные проблемы оказались сняты с повестки дня. Положительный момент и то, что самомнения у Сатарова поубавилось, и, получив граблями по лбу, этот замечательный боец сейчас в положении провинившегося мужа, нет которого полезнее в домашнем хозяйстве. (Павел мысленно усмехнулся, прикидывая, как бы поступил на месте Сатарова майор Мамору Акиравич Ямагути: сделал бы харакири по японской традиции, или ушёл в хороший запой согласно русской) Но поставленная задача до конца выполнена не была: было бы интересно пообщаться с этими людьми из вертолёта. Вы правильно вспомнили про мавзолей Тамерлана – могло случиться нехорошее. По сию пору жалею, что тогда тоже так и не сумели найти того, кто так ловко надоумил наших высоколобых сунуться туда именно в тот момент, когда эскадра Нагумо*, попетляв и пофинтив, всё-таки развернулась на Владивосток. Хотя, за стенами Коллегии почти никто не верил, что Япония нападёт, не закончив с янки. Дескать – не решиться воевать на два фронта. Да ещё после Халхин-Гола. Это уже чуть потом, когда после провокаций на польской границе у нас тоже резко обозначился Второй Фронт – все вдруг поумнели. За японской группировкой следили, не жалея ресурса моторов патрульных самолётов и танкеров. Страх повторения Порт-Артура и Цусимы, да ещё после такого погрома флота янки - был велик, но полагали, что самураи будут добивать то, что ещё осталось после Пёрл-Харбора и битвы в Коралловом море, и оккупировать Гавайи или Аляску… 
   Ну, да ладно. Будем считать, что само Провидение заставило того парня залепить гранату в вертолёт, чтоб как говориться, концы в воду. Есть вещи, к которым даже не стоит прикасаться, во избежание дальнейших неприятностей, и всячески ограждать от этого других. Вот с этим то, вам и придётся теперь  работать. А, чтобы работать успешно - volens nolens придётся усвоить и всё то, что изложено здесь… - Леонид Сергеевич прихлопнул ладонью по стопе инструкций. Во внутреннем кармане его пиджака негромко пискнуло, и Селиверстов извлёк на Свет Божий приёмник персонального вызова - коробочку размером с приплюснутую половинку сигаретной пачки, экраном и несколькими кнопками на лицевой её стороне. «Поводок», с помощью которого можно было найти его «носителя» любой точки города и пригорода. «Механизьма» внедрялась среди сотрудников силовых министерств ни шатко, ни валко. И поговаривали, что первой причиной тому - уже разработанный полноценный малогабаритный радиотелефон. Который должен был подписать смертный приговор как «поводку», так и системе связи «Алтай», получившей широкое распространение у пожарных, врачей, дальнобойщиков и просто людей, способных раскошелиться на телефон в собственном авто. Но, согласно тем же слухам - пока были проблемы с отладкой новой связи, да и с габаритами аппаратов, которым, якобы, прилагался ещё и чемодан батареек. Селиверстов прочитал послание и поднялся: - Успехов вам, а я вынужден откланяться...

***
   Коняшов заполнил пропуск Аникина, и проводил гостя из кабинета для переговоров с посетителями до приёмной. Когда он вернулся – у двери переговорной его ожидал человек в превосходно сидящем светло сером костюме, с кейсом и шляпой в руках. За беседой Коняшова и Аникина он наблюдал «в прямом эфире», пребывая в соседнем кабинете. Склонив голову набок, человек осведомился у подполковника:
   - Проводили до ворот?
   - Как и положено… - Коняшов открыл дверь и вежливо предложил гостю войти. - Садитесь и будьте как дома. Чайку?
   -  Благодарю вас, уже времени нет, - гость пристроил на столе шляпу и кейс, и сел на место Аникина, изящным жестом поддернув штанины. – Курить у вас тут запрещено…  жаль.
   - Ну, именно здесь - не то, что запрещено, просто «разрешено» никогда не было. Хотите, переместимся в мой кабинет?
   - Не нужно. Вредным привычкам не следует потворствовать. Послушайте, Константин Петрович, а, собственно за каким лешим вам с шефом это всё понадобилось?   
   Константин задумчиво пожал плечами. Ну, не говорить же с ходу, что очередная затея шефа – возможно, всего лишь попытка выхода из внезапной депрессии. А недуг сей приключился, по-видимому, как следствие разочарования результатом теоретического обоснования пространственно-временных процессов, которые прошли испытание практикой десятилетия назад. Так уж получилось, что пользоваться – попользовались, а вот «почему оно работает» - как то особо не задумывались. Ничего удивительного в этом не было, если хотя бы учесть, что физико-химическую суть процесса горения объяснили задолго после того, как научились поджаривать на огне мясо. А «Рассуждение о соединении спирта с водою» Менделеева стало скорее промежуточным итогом, но уж никак не отправной точкой в практических дискуссиях и занимательных экспериментах со спиртосодержащими жидкостями. Словом, шеф ввязался в неблагодарное дело, будто мало ему было основной работы, в которой помимо ежедневной рутины присутствовали увлекательные игры с продвижением прожектов конвертопланов, самолётов-невидимок, красной ртути и боевых лазеров в стане потенциальных недругов. Какое-то время спустя Макар Тимофеевич обмолвился о достижении неких результатов, но делиться ими не спешил, имея привычку «не показывать полдела дуракам». Затем вдруг впал в меланхолию, и даже позволил себе однажды появиться утром на рабочем месте в состоянии тяжкого похмелья. Не иначе как с похмелюги этой Макар и озадачился составлением морально-психологического портрета индивидов, полагающих себя умом, честью и совестью нации, но категорически не желающих дружить - ни с первым, ни со вторым, ни с третьим. А, уж с какой целью?.. Но эти «тонкости» Макарушка сам пусть ему объясняет, раз уж сам и пригласил для консультации. Подполковник крутанул вокруг пальца остро отточенный карандаш.
    - Скажите лучше нам что-нибудь о человеке, что, покидает сейчас наше гостеприимное заведение. С болезнью или злым умыслом имеем дело?
   - Непременно скажу, и даже подготовлю вам подробный отчет. А если кратко и сейчас – никакой болезни, и никакого злого умысла. Глупость, сударь мой. Безусловно – выдающаяся и более, чем «непроходимая». Агрессивная, я бы даже так сказал, и помноженная на самомнение, но глупость. Стыдливо ныне называемая  - «гуманитарный склад ума»…
   Довести мысль до завершения помешало прибытие полковника Селиверстова – Константин ожидал его визита, чтобы обсудить события, приключившиеся после их утренней встречи, но не ожидал, что Леонид Сергеевич столь быстро откликнется на отправленное ему сообщение. Подполковник поднялся из-за стола и обменялся приветствиями со старшим по званию, после чего субординация и этикет закончились.
    - О-о-о! Итит твою мать, профессор! – искренне обрадовался Селиверстов, увидев гостя Коняшова, и заключил поднявшегося ему навстречу профессора в дружеские объятия. Присмотрел себе стул и продолжил, усаживаясь: - «Иди сюда, выпей с нами» - как обыграли классика в кинематографе.
   - Увы, увы. Тороплюсь, - профессор тоже снова сел. - И даже опаздываю.
   - Ну, вот всё как обычно. Сколько лет вас знаю, и всё это время вы куда-то опаздываете.
   - Дела, дорогой Леонид Сергеевич. Дела. Впрочем, это мелочи в сравнении с делами вашими.    
   - Да-да! То туда, знаете ли, то сюда. Хлопоты, хлопоты, люди, люди. «Курьеры, курьеры, курьеры... можете представить себе, тридцать пять тысяч одних курьеров!»
   - Вист свой у вас очередной ещё не составился? «Министр иностранных дел, французский посланник, английский, немецкий посланник…» Ну, и вы, конечно же, а? Кстати…  только сейчас докатило, что всего их по Хлестакову получалось пятеро. А вист - обычно четверо. Ну, шестеро или двое, но - чётно. Это в дополнение к его восхищению пехотным капитаном, что удивительно срезывал штосы:  стабильно «срезывать» может только шулер. По ходу, вьюноша и в картах - полная дыра... Так вот… на Кэ д'Орсе недавно была какая-то возня с отставками. (Набережная в Париже где расположено Министерство иностранных дел Франции) Снова ваши шалости?
   - Господь с вами, уважаемый. В наши ли годы так резвиться? С такими-то последствиями.
   - Знаем мы вас, старую гвардию. Телефоны у вас прежние? Наберу я вам вечерком… - профессор щелкнул крышкой часов. – Так вот, Константин Петрович. Глупость мы наблюдали. И не более того. Нет, если мы, конечно, подтянем к делу Андрея Владимировича... м-м-м... профессора Снежневского...  с его концепцией вялотекущей шизофрении, то...
   - Спасибо не надо, - рассмеялся Коняшов. - С такой-то «мясорубкой», можно будет и кое-каких перестраховщиков из «единички» в бедлам закатать, а уж мы, «пятёрка» наша  – всем составом, включая кошек из архива!
   - Таки кто не слышал... про архивных кошек, - оживился профессор. - Рыженькие, беленькие, длинноногие... Надо будет заглянуть в гости, давненько допуском к вашим тайнам не пользовался...
   - Идите, уже же, старый вы ловелас! - рассмеялся Селиверстов. – Подполковник вам про настоящих кошек, что там мышек ловят.
   - От ловеласа молодого слышу! Знаю я, как там мишек ловят...– профессор элегантно откланялся Селиверстову, и уже в дверях отсалютовал шляпой: - Честь имею, товарищи офицеры!
   Подполковник посмотрел на закрывшуюся дверь, нецензурным образом выразил сожаление о потерянном в беседе с главредом «Либерала» времени, пробормотал напоследок «самому ведь сбрендить можно, с такими людьми, общаясь» и очень грустно вздохнул. Селиверстов смотрел на него со всем возможным участием:
   - Может, вам водки потихонечку налить, Константин Петрович?
   - Благодарствую, дела ещё не переделаны…
   - Хорошо, коль так. Не скорбите, уважаемый. Сколько напастей Русь пережила – и эту перебедует.
   - Ваши бы слова, да Богу в уши.
   - Он не фраер, он и так всё видит. Воздастся каждому по делам его…
   - Жаль, что он с этим не спешит.
   - Всему своё время.  Расскажите лучше, как мы умудрились вновь Савельева потерять, - Селиверстов разочарованно покачал головой, - Как можно было так опростоволоситься? И где это произошло?
   - На Парусной.
   - Господь с вами, Константин. Там-то он как сумел? Или наши оперативники совсем уже мышей ловить разучились?
   - Вот сумел, Леонид, Сергеевич. Хоть Трифонов бьёт себя в грудь, заявляя, что там были спецы, а не кое-какеры, и он сам не может понять, как такое произошло. Похоже, что недооценили мы Савельева.
   - Интересно, неужели он почувствовал неладное? Что Усятинский?
   - Ничего. Дома сидит. Прослушкой уже занимаются. Полагаете, что стоит его взять?
   - Рано. У нас пока нет оснований ни для того, чтобы задавать ему с пристрастием вопросы согласно букве закона, ни для того, чтобы расспросить его наотмашь, через закон преступив. Смысл тащить его к нам, чтобы просто поболтать? И вообще, вы уверены, что Савельев не просто решил соскочить с нашего трамвайчика, а представляет опасность?
  - Прежде всего – порядок, Леонид Сергеевич, с нашего трамвайчика так просто не соскакивают. Тем более, что Савельев был допущен кое к каким делам и источникам. Ну... почти допущен. Понимаю, что если он просто начнёт болтать, то его примут за сумасшедшего ученого, но всё же...
  - Ну, если бы он желал рассказать всем о том, к чему прикоснулся, то попытался бы это сделать уже давно. Но он молчал. И бежать отсюда всё это время не пытался. Не пытался – мы бы знали. Он просто ушёл на дно, где сидел и не отсвечивал. Так, что... Будем посмотреть, как говориться. Только с Усятинского глаз не спускать. Интересно, что их связывает? Признанный филолог и хороший технарь, волокущий в физике...
   - Как прошла ваша встреча, если не секрет?
   Селиверстов на мгновение замялся с ответом, в глазах его мелькнули искорки, и он кивнул на стены кабинета, и стоящий перед Коняшовым портативный компьютер, подключенный в данный момент к локальной сети. Константин кивнул, быстро набрал на клавиатуре несколько паролей и запустил уже систему защиты переговорной комнаты от прослушивания.
***
    Закончив обед в одиночестве, Ламонт расплатился по счету и не торопясь вышел на улицу. Немного пройдясь, он завернул на Достоевского, где вскоре и остановился возле неприметного серенького «опель-капитана», водитель которого читал газету, устроившись неподалёку на лавочке в тени деревьев.
   - Чего сидим? Кого ждём, Игорь Алексеевич? – Ламонт подбросил в руке трость, в которой, кстати, скрывался клинок (имеющиеся документы позволяли Лаврентию Евгеньевичу таскать с собой и противотанковый ракетный комплекс, а, не подобные мелкие шалости, пусть и попадающие под запрет ношения замаскированного оружия).
   - Читаем буквы, шеф. Ждём трындеца, если принять смысл данного многобуквия (Игорь Алексеевич взмахнул газетой) не как стеб, а искренние мысли людей, что ходят с тобой по одним тротуарам.
   - Дай-ка гляну, - Лаврентий Евгеньевич протянул руку, - Что-то давненько не заглядывал я на страницы либеральной прессы.
   - «Союз меча и орала», ёлки-моталки. Вернём отнятые проходимцами завоевания февраля семнадцатого. Пожертвования, кстати, тоже принимаются.
   - Так ведь и ты их проспонсировал, купив газету….
   - Ни шиша! Газету мне презентовала вон та куколка, - водитель кивнул в сторону девушки с пачкой газет в руках. – Видать, распространяют остатки тиража. А может, и нескольких. У них, кстати, мероприятие сегодня намечается. Прямо у редакции.
   Ламонт бегло просмотрел передовицу газеты, и взгляд его зацепился за сообщение о грядущей пресс-конференции главного редактора газеты.
   - Так-так… - он глянул на часы, -  давай-ка завернём с тобой на Воскресенскую. К редакции этого рупора свободы, равенства и братства.
   Пока машина катилась по улицам, Ламонт взялся за чтение обширной статьи, автор которой, плохо понимая разницу между Присягой и Боевым уставом, и имея самое общее представление о принципах комплектования армии, сделал фееричный вывод. Дескать, именно никуда не годная по своему содержанию Воинская Присяга и приводит к тому, что раз за разом армия «этой страны» вместо того, чтобы защищать граждан «этой страны» - сама же и развязывает войны лишь за тем, чтобы потом погубить цвет нации. «Этой страны», естественно в первую очередь. Оторвав интеллигентных людей от письменных столов и палитр, незаконченных нетленок, недопитых кофейных чашек, гроссбухов и калькуляторов, и cнова - вручив им в руки автоматические карабины, усадив их в танки и огневые точки «летающих крепостей», загнав стадами в части обеспечения. Только уже не «понарошку» на два года, а с реальным риском для жизни. Хотя армия (вообще должная непременно быть  – добровольной, наёмной и «профессиональной», а всеобщая воинская обязанность с возможностью альтернативной службы – удел безвольных баранов, неспособных к самовыражению в свободном обществе) должна выиграть войну, тем составом, с которым в войну вступила, никого в тылу не колыхая. В какую бы тотальную заваруху всё это не переросло. Ну, если не сама Присяга в этом виновата, то отсутствие в её тексте пункта о том, что исполнение долга по охране рубежей «этой страны» и её народонаселения должно осуществляться под пристальным контролем этого самого населения. Точнее – той его части, что имеет активную гражданскую позицию (цимес ещё и в том, что позиция этих людей всякий раз оказывалась заведомо пораженческой, с каким бы государством война не приключилась). И отсутствие пункта, исключающего участие военнослужащего в разнообразных авантюрах и нападениях на соседние государства. То есть была бы в Присяге «установка на защиту страны строго в пределах её рубежей», то армия бы встретила врага, сидя преспокойно в окопах и укрепрайонах. И сидела бы, таким образом, до бесконечности, сдерживая неприятеля без этого никому не нужного кровопролития и сама не неся при этом никаких потерь, и не отрывая граждан от процесса самовыражения. А так, понимаешь… Снова дважды напали на Японию, когда та воевала себе то с Монголией, то с Америкой, дескать договора у нас были тайные и с монголами и с американцами о взаимопомощи. Провоцировали поляков, а как только они перешли границу, чтобы навести порядок – напали на них уже со всех сил и телами солдатскими и танками забросали. И на франко-итальянскую эскадру – тоже напали. Забросали самолётами. Напоследок напали на британцев в Бельгии. Забросать их чем-нибудь не успели, поскольку те перед лицом хаотично наступающего противника победоносно отступили на Остров, зато мы вынудили напасть немцев на французов. Так и не успокоились, пока не развязали войну, которую можно смело назвать - Второй мировой. В её ходе, если верить  официальной версии, победили всех, и понесли при этом смехотворные потери за счет подавляющего технического превосходства. Но какой умный человек будет верить официозу? Независимые эксперты давно указывают цифру в десятки раз превышающие не то, что официальную статистику, но и данные о потерях русской армии и флота, указанные в польских, английских и французских источниках. Поройтесь в архивах, найдите польские газеты того времени, почитайте боевые сводки – ужас. Счет наших потерь идет на сотни тысяч. Плюс – раненые и мирные жители, которых вообще никто, как следует, не считал. И когда «эта страна» имела техническое превосходство хоть над кем-то, кроме папуасов? Если только в тех областях, где с нами соревноваться никто и не собирается. Была бы лучше уж «родина слонов», чем орбитальных станций, лунных экспедиций, стратегических бомбардировщиков, атомных линкоров, авианосцев и подлодок с крылатыми ракетами – всего того, что пожирает уйму денег, и что цивилизованные страны не строили и строить не будут. И не надо людям петь – что «не могут», не нужно это всё. Не нужно. И где были бы ваши телекоммуникации, компьютеры и системы управления, не подключись к делу немцы и японцы?..
   Такой вот заворот мозгов. «Опель» свернул в переулок и остановился позади припаркованного АМОвского пикапа.
   - Приехали, шеф. Немного их тут собралось, как я посмотрю, - Петр оторвался от зеркала заднего вида.
   Ламонт оглянулся, потом задумчиво свернул газету и хлопнул ею себя по колену.
   - Впечатлило, командир? – повернулся к нему водитель. - А вы ещё почитайте. Там одна ослица на полстраницы мыслью растеклась. Начала с попытки осознания того факта, что один музыкант таки получил три года за шалости с гонорарами и уклонение от налогов. Осознала – это действительно случилось. А, если учесть, что совсем недавно адвокаты отмазали его от пятерика, что ему светил по статье «мужеложество» - путешествие в места заключения обещает быть интересным. Грозят обидой и эмиграцией. Пора валить, так сказать…
   Ламонт понимающе кивнул. Он успел бегло просмотреть и эту статью, и знал, что дальше там начиналась обычная в таких случаях истерика о невозможности поступать так с людьми творческими. «Так» нельзя. Это же цвет нации, а не быдло какое. Нельзя карать одними и теми же статьями закона слесарей, водителей мусоровозов, доярок-кочегарок и возвышенных, талантливых людей – художников, писателей, артистов, журналистов, музыкантов, балетомантов, составителей букетов и оформителей ландшафтов. Кстати, именно «возвышенных и талантливых», а не всех подряд. Интересно, кто их делить будет и по каким параметрам? В финале дамочка ставит вопрос ребром, дескать, вообще:  кто государству более дорог – тупые землекопы, или люди творческие? На кого оно ставку делать собирается? А то они ведь и уехать могут всем скопом. Свалить, так сказать, отседова. Вся интеллигенция наша творческая. Многим из них и сейчас приходиться мотаться чёрт те куда, чтобы побаловаться марихуаной и коксом, потому, что здесь попирается даже право человека распоряжаться своим телом. Спиртного даже в магазине не купить раньше двух и после десяти, и на улице не упасть, напившись – в вытрезвитель заберут со всеми последствиями, вплоть до изоляции и принудительного лечения. Вот и получается, что всё-таки пора валить! А здесь пусть будет упадок, запустение и погибель…
   - Нужны они там, как собаке пятая нога. Там своего добра достаточно – визажистов, пианистов.
   - То-то и оно! А здесь само их существование зависит от ежедневного труда всех тех, кого они почитают за скот и быдло. И от расположения к ним тех, кого они так презирают. Сами по себе – они никто и звать их никак. Они обслуга и прислуга. Напомнить им, как в Париже прислуга с голодухи подыхала, когда их хозяева отъехали? Неслучайно в революционной Франции «находящимся в услужении» было отказано в избирательном праве. Ох, зря не прищемили весь этот кавардак в 68-м году. Что-то Александр тогда напутал. Вон как они резво оклемались и опять в хозяева жизни полезли. Всего-то ничего прошло…
   - Кавардак потому так быстро и закончился, что эту горластую свору тогда не задействовали для «раскрутки». Переоценили «несогласные» свою значимость, сами высунулись и получили по хотелкам – не зря те из них, что поумнее, сидели и старались не отсвечивать. И досталось по полной тем, кто уличные беспорядки организовывал и в них участвовал. Ну и естественно, тем, кто у нас на карандаше был. Остальные и испугаться то не успели, как следует. Вот и оклемались. А, Сашка точно просчитал последствия. Не время тогда было. Получился бы преждевременный залп из всех орудий по квадрату с жалкой разведгруппой. Всё хорошо в своё время. Помнишь, как перед войной чисто отработали? Что-то никто не решился приветственные телеграммы микадо посылать. Правда и повода не дали. И на военных поставках три шкуры драть ни наглости, ни смелости что то, ни у кого не хватило. Так, что выдержка, Игорь Алексеевич. Выдержка…
   - Выдержка… Сил нет смотреть на это бл... прошу прощения, мероприятие с массированным  привлечением женщин, ведущих беспорядочную половую жизнь.
   - Подожди, родной мой, здесь оно ещё и не начиналось во всей своей красе. Стоп! Знаю, что кое-где видел результаты. Там-то всё сделано было правильно – лихие люди, оставаясь в тени, развязали рты этим говорунам и дали порулить, чтобы они в мгновение ока развалили то, что ещё вчера казалось незыблемым. А сами спокойно принялись обделывать свои гешефты на руинах. Не будем доводить до этого. А, валить, действительно, давно пора. Осталось определиться – с кого именно начать… - Ламонт задумчиво посмотрел в сторону собравшихся людей. - Кстати, у меня появилась одна интересная мысль. Похоже, что я нашёл для тебя одно дельце, и «мы надеемся с вашей помощью поразить врага». «Вы верный друг отечества!» И потому «я дам вам парабеллум».
   - Дельце? Ты же знаешь, маэстро, на «дельце» я всегда с револьвером предпочитал. Гильз не остаётся. И дежурный ствол у меня под рукой завсегда…
   - Ну, ладно-ладно. Завёлся с полуоборота, - Ламонт посмотрел в сторону собравшихся людей. - Так вот, я сейчас такси возьму, а тебе, дружище, боевое задание…

***
    - Таким образом, Константин, угроза более, чем серьёзна, но не фатальна. Добавить больше нечего, но возможно, что Лаврентий Евгеньевич в обычной своей манере что-то не договаривает. Вы ведь и сами хорошо знаете о его приверженности старому ковбойскому правилу «умеешь считать до десяти – остановись на семи». И ещё, считаю также своим долгом сразу довести до вас, что Лаврентий Евгеньевич Ламонт, которого вы за глаза называете Французом, полагает наш с вами «бронепоезд» не просто решающей силой в этом деле, а настаивает на том, чтобы структуры Коллегии официально были задействованы на минимальном уровне. Мы должны постараться провернуть это дело возможно узким кругом. Не допуская излишней огласки. Конечно же, Лаврентий Евгеньевич никоим образом не собирается отсиживаться в кустах, или стоять в стороне, подавая мудрые советы. Его «лавочка», как заведение ещё менее официозное, чем наше – на этот раз, пожалуй, даже будет основной нашей опорой, и Ламонт окажет нам любое мыслимое содействие и людьми, и знаниями, и возможностями, но… «если не мы, то кто»?
   - Понятное дело, - Коняшов задумчиво покрутился на стуле. – А, я уж последнее время, грешным делом думал, что Француз ведёт дело к тому, чтобы вообще закрыть свою лавочку, и создать дочернее предприятие под нашей вывеской.
   - Ну! Не говорите глупостей – умертвить дело, которому он посвятил пятьдесят лет своей, да и не только, жизни. Но, важнее здесь то, что нельзя валить все яйца в одну корзину. Не забывайте о необходимости дублирования жизненно важных механизмов – сейчас как раз подворачивается такой случай. Наконец, вы, что забыли, что все мы сами же в своё время и встроили вновь учреждённую «лавочку» Ламонта в нашу «конструкцию» как удачно подвернувшийся противовес.
   - Вот с этим я согласен. Прошу прощения – ерунду подумал-с.
   - Да уж… Контора Ламонта, как говориться – «мал золотник, да дорог». Возможно, настанет время, когда Ламонта должен будет кто-то заменить на его посту, наверное, к этому даже стоит быть готовым, но закрывать её никто не позволит…
   - Вот как? Считаете, что Лавр Евгеньевич начинает сдавать? Как он, кстати, сам? Вообще? Давно его не видел.
   - Такое впечатление, Константин, что Лаврентий Евгеньевич просто устал. Я прекрасно знаю, что это человек со стальными нервами и могучим интеллектом, но... тем не менее. И потому меня беспокоит ещё один момент. Я хочу сказать вам за его самого верного конфидента. Одновременно - одного из ваших друзей. У меня стойкое впечатление, что последние годы хвост всё увереннее вертит собакой.
   - Барсков Ламонтом? Весь предыдущий наш опыт говорит о невозможности такого расклада. Это будет как в том анекдоте про поляка, признавшегося на исповеди ксендзу, что обманул еврея. «Это не грех сын мой, это чудо!» - Константин с сомнением посмотрел на Селиверстова. Тот покачал головой:
   - В данном случае это не чудо, это вполне естественно, когда один устает, а другой полон сил и снова одержим амбициями.
   - А если и так? С этой-то стороны, в смысле от Барсика, какие могут быть неприятности? И дрова они с Ламонтом привыкли ломать на стороне.
   - Как сказать. Я боюсь за него. За то, что он переоценит свои силы и совершит фатальную ошибку. Тут уж вы друг друга лучше знаете. Нет сомнений, что побуждения могут быть самыми лучшими, но у каждой пушки, как вы помните, есть отдача. И куда ведут благие намерения – тоже знаете.
   - На любые свои «энергичные» действия они всё равно должны будут получить наше одобрение. Да и не только наше.
    - Вот вам и ещё один плюсик за нашу систему. А, вообще…- Селиверстов прищурился: - Костя… вы не находите, что ваши прежние командные противоречия исчерпаны, и пора заканчивать с этими пережитками вашими трёхлетней давности. Я понимаю, что это уже ваше внутреннее, командное дело, но пора заканчивать с этими разбродами-шатаниями и снова собираться всем в жесткую, но мобильную структуру. Как встарь.
   - Не настолько они и сильны были, чтобы придавать им такое значение, - теперь уже хитро прищурил глаз Коняшов, подумав, что и Макар сорвался так внезапно, потому, как пришёл к той же мысли о необходимости скорейшего прекращения периода взаимного недовольства. И, судя по настрою шефа, возможно, что Хан сейчас уже не «сидел дома и печально допивал одну из бутылок того отличного испанского вина, которое он привез с собой из Пикардии», а покупал билет, чтобы лететь вытаскивать из монастыря Ромку.
    - Тем не менее, их остатки нужно устранить, мы снова входим в полосу штормов и ураганов, - Леонид Сергеевич внимательно посмотрел в глаза своему собеседнику: - Твой голос, Костя, снова будет решающим, а положение твоё самым незавидным – меж двух людей, каждый из которых дорог тебе в равной степени. Я вмешаюсь лишь в случае угрозы стране и Государыне, - Селиверстов усмехнулся. - Впрочем, уж до этого-то дело не дойдёт.   
   - Да уж, не преувеличивайте значимость нашего гезельшафта. Ныне ещё и рассеянного по разным структурам, городам и странам.
   - Вот это ты точно подметил – «гезельшафт». Замечательная вывеска, под которую можно спрятать всё, что угодно. От кружка хорового пения, до ООО с производством боевых газов или Общества Туле.  –  рассмеялся Селиверстов. – И нужно его снова собирать в один кулак.
   - Да… - Коняшов мысленно подвёл итог услышанному. -  Умеете вы огорчить и озадачить , Леонид Сергеевич.
   - А какая же жизнь без огорчений? Кстати, можешь порадовать Макара Тимофеевича: выделены ассигнования на программу «Хэв блю», процесс пошёл. (По программе Have Blue компанией «Локхид» были созданы прототипы самолётов невидимок) Работами янки уже крайне заинтересовалась британская разведка. Можно сказать, что вброс состоялся, и этот пылесос вскоре заработает по обе стороны Атлантики. Сколько он выкачает средств – вы знаете лучше меня. А в средствах наши противники крайне стеснены. Константин, как я полагаю, наш «ящик» со всеми этими «прорывными технологиями» близок к истощению?
   - В общем-то, да. Но тут и начинается самое интересное, Леонид Сергеевич! И я бы поспорил с Ламонтом насчет перспективы. Мы сэкономили массу средств и времени, и накопили потенциал, как я думаю, достаточный, чтобы совершить рывок на «новые орбиты». И расклад в этом случае будет совершенно другой. И правила игры – тоже. Но, об этом мы подумаем чуть позже. А сейчас сдается мне, придется позабыть на время все наши увлекательные затеи с изучением морально-психологических аспектов диссидентства, перестрелками в сельве с троцкистами-гробокопателями, и вербовкой офицеров «Особого командования» (Стратегическое командование ВВС США в период 1946-1992гг.), хоть у коллег из «штази» с нашей молодецкой удали скулы от зависти сводит. Не до этого будет... – Коняшов рассмеялся и глянул в сторону, где за многочисленными стенами и межэтажными перекрытиями располагался кабинет его непосредственного начальника. – Про втюхивание нашим противникам антинаучной хрени, с последующими многомиллионными убытками для их экономик, кое-кому придётся тоже позабыть...
   - А это, кстати, очень даже вовремя. Считайте возникшие неурядицы стимулом к решению «внутренних» проблем, о которых я упомянул. Да и депрессняк «кое у кого» пройдет.
   На столе зазвонил телефон. Коняшов поднял трубку, обменялся парой слов, и начал отсоединять сетевой кабель от персоналки.
   - Шеф. Лёгок на помине. Желает видеть нас обоих.
   - Логично. Наверняка есть вопросы и по Ламонту, и по Савельеву.
   - Мне показалось, что Макар наш Тимофеевич даже не гневе, а в расстройстве. Возможно, что приключилось что-то ещё, о чем мы пока не ведаем. Неприятности, как известно, поодиночке не ходят. Ах да, вы успели известить Ламонта о том, что Савельев нашёлся?
   - Да… Лучше бы смолчал, - Леонид Сергеевич сокрушенно вздохнул.
   - Впечатление на него произвело? Как  считаете, Лаврентий о нём тоже ничего не знал?
   - То, что Савельев жив – мы все знали. Но, где он, что он – нет. Савельев грамотно лёг на дно и не отсвечивал. А Француз – не волшебник, и вряд ли уже выучится. Хотя, соглашусь с вами – он часто опережает нас на шаг-другой. Исключительный человек,  - Селиверстов улыбнулся, на лице его мелькнули не иначе как воспоминания о делах давно минувших дней, когда мсье Ламонт лично возглавлял Коллегию. –  О чем я, в самом деле? Вы же сами всё понимаете и всё помните, Константин.
   - Да, какие были времена. Какие люди были, что ты… кстати, кстати… – Константин закрыл крышку компьютера и достал из ящика стола кобуру с «манлихером».
   - Что это у вас? Ух, какой пистоль замечательный! – Селиверстов протянул руку. - И, ведь даже не похвастал, а? Злодей такой, снова обошёл старика на повороте…

***
   Лаврентий Евгеньевич попросил таксиста притормозить его «руссо-балт» на пустеющей в данный момент остановке междугороднего автобуса, расплатился и вышел, сославшись на желание прогуляться пешком. По другую сторону трассы виднелось  несколько выстроившихся в две улицы домов разного достатка. Ламонт проводил взглядом развернувшийся и удаляющийся таксомотор. Но, вместо того, чтобы перейти  трассу, пользуясь расположенным у остановки пешеходным переходом, не торопясь, прошел чуть вперёд по обочине. И свернул на уходившую в сторону от шоссе и в глубину леса дорогу. И уверенно зашагал по ней, тихонько мурлыча «Dixie’s Land». (Один из неофициальных гимнов Конфедерации во время Гражданской войны) Помахивая в такт тростью, и наслаждаясь головокружительными ароматами хвойного леса, и скошенной где-то неподалёку травы. Минут через десять рядом с дорогой появилась оборудованная фонарями аллея, а впереди показались ворота и ограда. Шагнув на аллею, Ламонт перехватил удобнее трость и извлёк из кармана пиджака радиотелефон - удобно лежавший в руке аппарат скромных размеров, с разумно скомпонованными черно-белым экраном и кнопками клавиатуры. Продолжая поигрывать тростью, Ламонт нажатием кнопки набрал ему известного абонента, и завёл неспешный разговор. Когда беседа была уже близка к завершению, на аллею не очень кстати вынырнули две бабушками с корзинками, полными грибов. Старушки прошли мимо Лаврентия Евгеньевича и зашушукались за его спиной, полагая, что их трёп не будет услышан.
   - Смотри-ка, Трофимовна, блаженный какой. Не иначе как с Боженькой по телефону разговаривает, - бабуся прыснула в кулак: - Прямой провод с канцелярией небесной. Шнур только позади не волочётся.
   - Скорее, что отстала ты от жизни, Семёновна. Сейчас ведь, что ни день, так что-то новое изобретают.
   -Ой, да брось-ка, ты, родимая. Это ж с филиала институтского пациент. Эти уже отизобретались, болезные. Тут им теперь санаторий. За прошлые заслуги. За всё, что наоткрывать успели, пока чердак не съехал.
   - О, как… Тихий видать, раз на улицу в цивильном наряде выпускают.
   - Они там вроде все тихие. Интеллигенция. Физики-шизики.
   Ламонт, убирая телефон, беззвучно рассмеялся – его вполне устраивало услышанное. И он мог удовлетворенно отметить, что решение выделить ближайшие к ограде лужайки для летних занятий любителей цигуна и устроения «лавочек раздумий» для проштрафившихся и просто желающих уединения сотрудников с непременным условием пребывания на них в больничных халатах и амплуа «грешно смеяться над больными людьми» - утвердили за его заведением определённую репутацию. Когда он уже подходил к воротам, с охраняемой территории выехала «волга», которая, поравнявшись с Ламонтом - помигала фарами. Лаврентий Евгеньевич ответил приветственным взмахом трости. Стекло со стороны водителя скользнуло вниз:
   - «Кто заказывал такси на Дубровку»?
   - Мимо проезжай! – рассмеялся Ламонт. – «Наши люди в булочную на такси не ездят». И машина у тебя не из этой оперы. И даже не из той.
   Водитель вздохнул с деланным разочарованием, «волга» взвизгнула покрышками и понеслась в сторону шоссе. В воротах, украшенных внушительной табличкой, свидетельствующей, что за данным забором находится филиал научно-исследовательского института, название которого скрывалось за аббревиатурой из множества гласных и согласных букв, Лаврентий Евгеньевич задержался, чтобы побеседовать с «начальником шлагбаума» - пожилым, но крепким дядькой. Не иначе, как отставником, судя по выправке. После чего, всё, также вальяжно помахивая тростью, направился в сторону здания, расположившегося в глубине ухоженного (и окруженного высокой оградой) парка. Не вот уж каких размеров (в сравнении с огороженной площадью), аккуратное здание о двух этажах с мансардой. Окна первого этажа были украшены решётками. Скорее – декоративными, чем защитными (поскольку сами окна представляли собой «пулестойкие светопрозрачные конструкции»).
   Кроме собственно корпуса на всеобщее обозрение были выставлены ещё несколько построек явно хозяйственного назначения. Скромненько и со вкусом. У наблюдателя, появись таковой и чудом останься незамеченным, могли бы возникнуть вопросы о количестве сотрудников, прибывающих по утрам в данное заведение. Преимущественно – автобусами: внешне обычные видавшие виды рейсовые «сараи», но с табличками «заказной» и тонированными стёклами.  Разместить в данном здании столько людей можно было в лишь тесноте, причем - изрядной. А вот о скрытых от любопытных глаз шести этажах подземных - посторонним людям знать было необязательно. Как и об их суммарной площади, и оснащении размещённых там исследовательских лабораторий и мастерских, что позволяло творить маленькие чудеса даже на трезвую голову. И о том, что «минус первый» этаж приютил гараж и «сервис», в котором помимо разнообразного служебного и специального транспорта стояла пара танков и несколько БТРов. А «минус шестой» мало того, что сам напоминал убежище на случай ядерной или какой ещё войны, так ещё и был соединён подземным ходом с уже полноценным бункером, способным пережить взрыв в мегатонну. Но данный комплекс уже не был «самым-самым» в ведомстве мсье Лаврентия Евгеньевича...

***
    В кабинете полковника Бешенцева замечательно пахло хорошим кофе, а строгая обстановка располагала к серьёзным раздумьям и обстоятельным беседам. Макар Тимофеевич частенько третировал Коняшова за коллекцию шпаг и сабель на рабочем месте, где и так не развернуться было, и устойчивый запах ружейной смазки, который, кстати, многие коллеги одобряли.
   - Присаживайтесь, товарищи офицеры, присаживайтесь... Только, сперва кофе давайте организуем. Тем более, что готово уже. За кофейком-то ведь любая беседа лучше проходит… – Бешенцев, державший в руке кофейник, был спокоен, изысканно учтив и вежлив, что знающих его людей заставляло подобраться в ожидании подвоха с последующими разносами и оргвыводами. Коняшов украдкой улыбнулся Селиверстову, и кивнул на кофейник - дескать, говорил ведь, что сейчас будет дело. Вот и будет, под кофеёк-то. И не в одном оно лишь Савельеве. Леонид Сергеевич наполнил чашку, и присел за стол для совещаний. Коняшов устроился напротив его. Шеф, заняв место во главе стола, пригладил свои непослушные, соломенного цвета вихры, и беззвучно помешивая ложкой в чашечке, неспешно начал «оказывать участку речь»: - Да, уважаемые… вот какие у нас дела-то интересные попёрли. Какая уж тут скука и рутина. Не успел Француз... прошу прощения, мсье Ламонт нас озадачить…  озадачил ведь, Леонид Сергеевич? А? Так вот… не успел он нас озадачить, как Савельев нашелся. Не успел найтись Савельев, как мы – раз! И его бездарно упустили...
   Коняшов и Селиверстов ещё раз переглянулись, уже убедившись окончательно, что мешок с неприятностями развязался, и они оттуда посыпались ворохом. Бешенцев выдержал драматическую паузу, и одарил Коняшова лучезарной улыбкой.
   - Но, это ещё не всё. Скажи мне лучше, Константин Петрович, изверг ты мой элегантный, ты почто Аникина грохнул? – он продолжил помешивать кофе, в то время, как Селиверстов звякнул чашкой о блюдечко, а элегантный изверг Константин Петрович чуть не сверзился со стула, и замер, устремив на своего шефа полный изумления взгляд. Бешенцев поставил свою чашку на стол и продолжил:  - Что ты на меня уставился, аристократ чёртов? «Дай мне ливольверт, Макар!»  Кто вчера орал мне в ухо, а? Я тебя просил с ним беседу провести, а не стрелять в него из революционного нагана! Дед Щукарь, едрить твою налево...


* - Нагумо Тюити - вице-адмирал,  главнокомандующий 1-й воздушной флотилией ВМС Императорского Флота Японии, его основной ударной авианосной группой.