Хлопоты с похоронами моего друга, новопреставленного раба Божия Константина, вымотали меня настолько, что после третьей поминальной стопки я почувствовал, что могу заснуть прямо за столом. Я лег на кушетку в соседней с гостиной комнате и сразу же отключился.
Сколько времени проспал, не знаю, но проснулся от подозрительной тишины в доме. Значит все уже разошлись, и мне пора сваливать, чтобы дать хозяевам отдохнуть без посторонних помощников: был уверен, что мое присутствие уже потеряло свою необходимость. Но так не хотелось вставать. Я потянулся до хруста в костях, разминая затекшее тело, и остался лежать, наслаждаясь тишиной.
-Чем объяснить, что даже поминки превращаются у нас в свадьбу? - услышал я голос хозяйки. - Пришли, нажрались и напелись. Только что в пляс не пустились. Давай помянем Костю в тишине.
Послышалось бульканье жидкости. Через какое-то время снова зазвучала хозяйка.
-Ты, Анька, меня послушай. Давно хочу высказать тебе все, что на душе накопилось.
-Ада, я не поп, чтобы ты мне исповедовалась
-Ты-то не поп, но все, что я хочу сказать, тебя касается. Вот двое нас всего-то и осталось. Всех бог забрал. И теперь мне только с тобой контачить и придется, а я ведь ненавижу тебя всю жизнь.
-А я это всегда знала. Но сказать, что и я тебя ненавижу, не могу. Ненависть — это сильное чувство. Я же тебя не то что не люблю, а не уважаю. И ты не вызываешь во мне никаких эмоций.
-А я тебя возненавидела еще с тех пор, когда Костя с войны вернулся. Он не сразу привел меня в ваш дом. Стеснялся показать девку, которую привез из Германии. Меня угнали туда на работу совсем девчонкой. Я жизни другой не знала, только батрачила на бюргеров. А он меня вывез оттуда. Женился на мне. И, когда через неделю я появилась в вашем доме, ты на меня так посмотрела, как-будто знала всю мою биографию. Давай еще по одной за упокой Костиной души. Не хочешь? А я выпью.
-Я никак на тебя не посмотрела. Это ты знала за собой грех, который не давал тебе покоя все время. Поэтому в каждом взгляде ты видела то, что скребло у тебя на душе.
-Нет, ты всех видела насквозь. Не зря в селе тебя ведьмой звали. И тут я надеялась, что мы заживем новой жизнью, что, наконец, у нас появятся деньги. Но, когда я говорила Косте, что нужно работать, ты убеждала его идти учится. Когда я сказала ему, что у нас в Здолбунове лучше всех жил фотограф, очень прилично зарабатывающий без всякого образования, вы со свекровью настояли, чтобы Костя поступал в институт. И он поехал в Киев и поступил в медицинский. Мало того, еще и меня заставил получить аттестат, а потом идти туда же. Мы жили в общежитии на две стипендии. И как же я тебя ненавидела тогда еще и за то, что вы со свекровью каждую неделю привозили нам продукты. Ты думаешь, я не ела их? Ела! Назло тебе. Я же знала, что вы от себя отрываете кусок хлеба, чтобы мы могли учиться, а самим не хватает. Я вгрызалась в куриную ногу, а представляла, что это твое горло. Костя был отличником и меня заставлял учиться, учиться, учиться!... А мне хотелось жить! Веселиться! Гулять! Я же была такая молодая. Это тебе не хотелось ничего в этой жизни. Ты осталась без мужа. Думаешь я не знаю, сколько раз тебя звали замуж? Но вы — две идиотки — ты и свекровь все ждали, что вернется ваш Сергей. Не верили похоронке. А я бы на твоем месте давно уже устроила свою жизнь.
-Так ты никогда бы и не была на моем месте.
-Все умничаешь! Давай лучше выпьем. А, ты же у нас не пьющая. Я забыла. А как я тебя ненавидела, когда мы поехали на практику в ваш город, куда вы перебрались жить. И ты пустила меня к себе, чтобы я не платила за съемную комнату. Вроде бы и не держала на меня зла за все те гадости, что я тебе делала.
-А я и не держала зла на тебя. Я ни тебе, ни твоим гадостям не придавала значения. Просто я не обращала на вас внимания. Вроде бы ты была, но как-будто тебя и не было.
-Так кто из нас христианка? Я или ты? Ты умеешь прощать. А я нет.
-А ты живи по заповедям.
-По заповедям? Нахрен мне нужны заповеди, которые вы для нас придумали. Сами-то вы их не исполняете.
-Мы исполняем 613 заповедей, записанных в Торе, а тебя и на десять не хватает.
-Ух, ты! Какая умная! У вас все такие умные?
-В каждом народе есть и умные и дураки. Но скажу тебе в утешение: среди евреев не меньше дураков, но если еврей — дурак, то это уже дурак высшей пробы.
-Вот видишь, даже здесь ты намекаешь на вашу исключительность. Эх, если бы я была тогда в селе, где украинцы прятали тебя от немцев! Я бы с радостью выдала тебя гестаповцам.
-Вот в этом я не сомневаюсь. Они же тебе как-никак родней были. Я же знала, что ты девчонкой сбежала с немецким интендантом.
-Знала!? Откуда?
-Да твоя же мать и рассказала, когда приезжала погостить.
-Вот старая падла! И ты никогда не намекнула, что знаешь?
-Это меня не касалось. Твоя жизнь — тебе с ней и разбираться.
-Моя жизнь! Мне было шестнадцать лет, когда они вошли в наш город. Что я видела до этого? Пионерские марши? Меня даже в комсомол не приняли. Я для них была малоуспевающая. А знаешь, как он за мной ухаживал! Какую жизнь мне показал! Правда, когда приехали в Германию, оказалось, что у него есть семья и свою Гельду он не променяет на русскую ****ь. И он спихнул меня майору. С ним жизнь была еще краше. Но тут подоспела советская армия, мой майор сбежал на запад, я досталась твоему деверю. Но ты знала мои приключения и ничего Косте не рассказала? Теперь я знаю в кого твой сын. Я еще налью, а ты как хочешь. Конечно, тебе со мной и выпить противно. Помнишь, на практику мы приехали вчетвером. Я с подругой и еще два студента. Вот тут я и оторвалась по полной. Мой пентюх был слишком интеллигентным, чтобы доставить мне бабское удовольствие так, как я этого хотела. То ему было неудобно, то стыдно, то не достаточно прилично. Мы брали напрокат лодку, и твой сын перевозил нас на остров посреди вашей речки. Мы оставляли ему часы и назначали время, когда он должен за нами вернуться. А сами устраивали на острове то, что теперь и стыдно и приятно вспомнить. Скажи, твой сынок хотя бы раз рассказал тебе о наших путешествиях? Можешь не говорить. Я и так знаю, что нет. Он еще мальчишкой был очень деликатным. Мне Костя рассказывал, что когда верховой сообщил его матери, что он уже возвращается и идет от шляха по улице, то старуха побежала ему навстречу. Твой пацаненок бежал быстрее бабушки, но обогнав ее, присаживался на обочину, чтобы пропустить бабушку вперед. Совсем ребенком он уже понимал, что мать должна обнять сына первой. Так что я была уверена, что наша тайна останется нашей.Но я
залетела тогда. И на два дня удрала к Костику. И этот пентюх поверил, что я так истосковалась по нему, что прискакала на ночку переспать с ним. А сына назвала в честь любовника. И вот сын мне уже отомстил потом. Он женился на женщине твоей нации. Этого уже ему я простить не могла. Я не признала его жену. А они от меня отстранились настолько, что я почти ничего о них не знаю. У них родился сын, а я никогда не видела своего внука. А твоего сына я ненавижу больше, чем тебя. Он же однажды увидел, чем мы занимались на острове. Ему было сказано подать лодку через два часа, но он прождав около трех, пристал к берегу и пошел искать нас. Он увидел все. Я заметила его, когда он обалдевший уставился на эту картину. Потом он развернулся, ушел к лодке и уже оттуда стал звать нас. И имея на руках такой козырь, несмотря на то, что гадостей от меня вы получали достаточно, не использовал его против меня. Ненавижу! Наверное, и тебе об этом не рассказывал.
-В первый раз это слышу.
-Так скажи, неужели я такая дрянь, что мальчишка не выдал, что простые деревенские мужики не выдали тебя, а я бы сделала это с удовольствием? Можешь не отвечать. Еще налью. Душа щемит. И водка язык развязала. Зато я высказала тебе все и вроде легче стало.
Говорят, что сердцу не прикажешь. Неправда. Сердцу приказать можно. А вот мочевому пузырю — нет. Я уже больше не мог терпеть и стал делать вид, что только что проснулся. Закашлялся, громко зевнул и направился в туалетную комнату.
-Ты еще здесь? - спросила Ада. - А где ты был?
-Дрых без задних ног. У тебя такая гостеприимная кушетка.
Через десять минут я с ними распрощался.