Лонг-лист конкурса Там, за горизонтом

1 Моряк с большой буквы
Феликс Цыганенко
На снимках:  слева – рудовоз молодого капитана Дмитрова – «Донской».                                                      
Справа - через тридцать с лишним лет, Василий Донсков - Председатель Совета директоров крупной судоходной компании. 


Будущий капитан торгового флота с детских лет мечтал о море и корабле, который будет спешить в сторону солнца на горизонте. Псковская область, где родился и вырос Василий Дмитров -  край сухопутный, если не считать четвёртого по величине в Европе Чудско-Псковского озера, судоходные пути  которого составляли 403 километра. И всё же, это ведь не огромные просторы Атлантики или Тихого океана, где среди штормов и ураганов можно испытать крепость духа, поверить мечте и выбору профессии. Не откладывая юношеские порывы в долгий ящик, Василий поступил и успешно закончил ленинградскую среднюю мореходку.   

С этого всё и началось…   Судоводительский опыт Дмитров постигал уже в море. Но не только. Обучаясь заочно, он защитил диплом в высшем инженерном морском училище имени адмирала Макарова. Казалось, что всё давалось Василию легко: учёба, работа и общение с людьми. Но таков был целеустремлённый характер моряка, человека и будущего руководителя крупных судоходных компаний…

В Мурманском морском пароходстве это был самый молодой, стройный, доброжелательный и спортивный  капитан. А главное – уважаемый и почитаемый моряками судоводитель!  В 70-х кодах Василий Кириллович впервые поднялся на рудовоз «Донской» в должности капитана, не отметив ещё и своё тридцатилетие! По воле диспетчеров теплоход бросил якоря на рейде Нью-Йорка, в ожидании лоцманов на порт Олбани, что на реке Гудзон.  Совершив  в этой должности первый и удачный переход  через океан, Василий Кириллович  предложил старшему комсоставу по бокалу натурального болгарского вина в своей каюте. Столь необычный поступок капитана вызвал у людей уважение и благодарность судьбе,  за то, что довелось с ним ходить в дальние морские походы! 


И в службе мореплавания Дмитров зарекомендовал себя как отличный профессионал. Но не только в чисто штурманском «департаменте». Василий Кириллович разбирался и в навигационных приборах, помогая в сложных ситуациях начальнику радиостанции и электромеханику,  автору этих воспоминаний. Особенно в настройке судовых локаторов и гирокомпаса.  Я помню о конфликте с начальником радиостанции в части обслуживания навигационных приборов. Спасибо Василию Кирилловичу, который спокойно, умело и доходчиво уладил вопрос и восстановил между нами дружеские и деловые рабочие отношения. 

Повезло морякам!

С наружностью героя древнегреческой мифологии Аполлона, капитан одобрял доктора Константина  Олиферова, который занимался бегом трусцой. Американцы - большие поклонники этого вида спорта.  Потому лоцманы с интересом и любопытством рассматривали в иллюминаторы ходового мостика, «спортсмена»,  доктора Олиферова  Медицина «наматывала мили на кардан» от кормовой надстройки до полубака и обратно.
-  Судовой врач…   готовится к олимпийским играм, -  пояснил Дмитров.
-  А отчего у него такой большой живот? – удивлялись лоцманы.
-  Не страшно, -  парировал Василий Кириллович, - до олимпиады ещё два года, сбросит!
Лоцманы засмеялись, понимающе посмотрев на молодого капитана. Слава Богу, чувство юмора у них в крови!  Но и русские  не промах!..

Талантливый судоводитель  –  во всём в первых рядах. Василий Кириллович возглавлял и волейбольную сборную судна. Встречаясь в Антверпене, в новом Дворце спорта для моряков, с экипажем латышского судна, северянам удалось  одержать победу, во многом благодаря азарту и темпераменту Дмитрова. Рижские моряки никак не могли поверить, что этот одержимый молодой спортсмен на площадке и есть капитан рудовоза!

И всё же основным достоинством капитана, полагали моряки, было его умение находить общий язык со всеми членами экипажа: от матроса-уборщицы Катерины Петровны до старпома Валерия Николаевича. Насколько важна такая совместимость для небольшого коллектива, находящегося длительное время  в ограниченном пространстве, знали только моряки и наверняка - космонавты.

Моряки «Донского» почувствовали доброжелательное и чуткое отношение капитана  к ним с первых дней пребывания на судне. Василий Кириллович всегда был в хорошем настроении, улыбчив и приветлив, это положительно сказывалось на настроении экипажа. Потому и царила  на судне спокойная, деловая обстановка.

Все эти качества  учитывала и администрация пароходства, когда подбирали судно, чтобы отправить в Дудинку группу молодых художников из Ленинграда. Двенадцать мужчин и женщин, членов Союза художников России, добирались на Таймыр, в творческую командировку. И лучшего капитана, чем Дмитров, который смог бы создать на судне соответствующую обстановку, администрация пароходства не видела.

Присутствие на рудовозе художников, особенно женщин, которые наносили на холсты  арктические пейзажи за бортом, создавало какую-то удивительно тёплую, домашнюю обстановку на транспортном судне с сугубо мужским коллективом. В Карском море наблюдалась сложная ледовая обстановка, и Василий Кириллович был вынужден находиться сутками на ходовом мостике. Рудовоз следовал в караване судов под проводкой атомного ледокола «Арктика». Редкую в истории ледового плавания картину можно было наблюдать на ходовом мостике «Донского». За бортом судна  -  бескрайняя снежная панорама с пургой и морозом. А в тёплой и уютной рулевой рубке  -  молодые женщины с изящными фигурками и тонкой талией, похожие скорей на манекенщиц, нежели на членов Союза художников.

Устроившись по бортам ходового мостика, богемные женщины, взмахивая тонкими, нежными кистями рук, отображали в карандашных эскизах будущего героя своих полотен – молодого полярного капитана на ледовой вахте. Высокий и стройный судоводитель с биноклем и целеустремлённым взглядом в заснеженную арктическую даль – являлся прекрасной естественной натурой для творческих работников.  Хрупкие питерские дамы, глядя восторженными глазами на Василия Кирилловича, были очарованы Арктикой и её покорителями. Похоже, что они впервые в жизни столкнулись с представителем настоящей мужской профессии. Но они оказались и практичными женщинами, скрашивая арктические трудовые будни Василия Кирилловича. Причём, не просто своим присутствием в рулевой рубке. В перерывах творческого созидания женщины варили крепкий ароматный кофе, весело щебетали и угощались вместе с капитаном.

Общение с женщинами, да ещё на бескрайних арктических просторах было необычно для молодого капитана. Но и слегка утомляло, в чём он признался бывалому моряку, старшему механику Владимиру Чеботарёву. Для капитана, впервые выполняющего арктический рейс, плавание во льдах требовало большого напряжения и бессонных ночей.

Двухнедельной стоянки в Дудинке оказалось достаточно, чтобы художники могли ознакомиться с заполярным краем и его аборигенами. Но что касалось возвращения в Мурманск, они пожелали вернуться обратно…  опять на «Донском».   Больно хороша там оказалась обстановка для творческого созидания. Глубоко вздохнув, Василий Кириллович был вынужден запросить по этому случаю пароходство и получил…  положительный ответ.

Прошли годы…

В судьбе Василия Кирилловича произошли большие изменения. Перспективный специалист морского флота был направлен на учёбу  во Всесоюзную академию внешней торговли. По окончании в 1986 году академии с отличием, Дмитров был направлен в качестве торгового атташе в одну из европейских стран…

На художественной выставке за рубежом и произошла удивительная встреча Василия Кирилловича с очаровательной художницей, угощавшей его когда-то  кофе на трассе Северного морского пути! Именитый теперь мастер кисти представляла на выставке картины с видами бескрайнего русского Севера…

После ряда назначений и работы за рубежом, с февраля 2007 года, Василий Кириллович Дмитров - заместитель Генерального директора ОАО «Совкомфлот». А в последнее время – Председатель Совета директоров компании  UNICOM  MANAGEMENT SERVICES  (CYPRUS)  Ltd.

Такова на сегодня успешная карьера бывшего паренька из провинции, посёлка в Псковской области. Увы, в отличие от Дмитрова, молодым морякам «Донского» чего-то не хватало в характере, чтобы покорять подобные вершины. Может быть волевых качеств, ума, упорства и настойчивости, которые были у Василия Кирилловича. Тем не менее, мы гордились своим капитаном, стараясь брать с него пример,  учились жизни, добрым отношениям в коллективе и качественным овладением морской профессией.
2 Долина смерти
Любовь Казазьянц
Фантастический рассказ

1.
 Случай, о котором я хочу рассказать, может показаться фантастическим, но в действительности – это сущая правда. Отрывки из дневника геолога Д. Рудского чудом сохранились. Он вёл журнал наблюдений на протяжении всей экспедиции. Геолог состарился и умер, дом его сгорел, а то, что осталось от его дневника, попало в мои руки.

"В тот год, - сообщает дневник, - лето выдалось тёплое. Дни стояли бархатные. Леса – чистые.
Наша экспедиция вышла к озеру Пресному. Я шёл позади всех, мысленно восхваляя краски природы: её звуки, запахи, небеса.
Через два дня путешествие закончилось. Предстояла долгая дорога домой. Мы надеялись успеть на вертолёт в посёлке Зея. А там уж кто куда. Перед тем как отправиться в обратный путь, мы решили сделать привал в посёлке, недалеко от озера. Вечером у костра собрались и коренные жители. Они и рассказали нам о давнем поверье, говорили наперебой.
Смертью несло из-за холма, разделяющего долину. Там ничего не росло. Жизнь исчезла. Земля превратилась в пепел. Даже муравьи обходили то место. В середине долины чернел зев воронки. Старики поговаривали, будто вела она в преисподнюю. Люди, попадая в долину, не возвращались ни живыми, ни мёртвыми. Животные, случайно очутившись там, через несколько часов начинали медленно чахнуть, постепенно теряли подвижность и умирали, о чём свидетельствовали их останки..."


2.
"Вот и озеро Пресное, обрамлённое высокими соснами предстало предо мной во всей красе. Кувшинки только что раскрыли свои лепестки и купались в утреннем солнечном свете, сияя торжественной белизной.
Я отважился сам увидеть Долину смерти, и не задерживаясь двигался вперёд от озера уже два с лишним часа. Встретил в перелеске лося. Он и внимания не обратил на близкое присутствие человека, только ушами повёл, и похрапывая, продолжал есть кору. Я сделал вывод, что человек здесь редкий гость.
Через час тропинка пропала. Перестали попадаться звери, птицы. Вокруг – тишина. Лес расступился и... Передо мной открылась суровая картина – чёрный безжизненный пустырь, посреди него зияла огромная воронка. Воздух тяжёлый. Пахло серой.
Я достал из рюкзака противогаз. Надел. Присел на корточки и долго разглядывал границу живой и мёртвой земли. Серое пепелище. Надев перчатки, я взял пробу грунта и спрятал герметично закрытую пробирку в рюкзак. На перчатках в местах соприкосновения резины с пеплообразной массой, остался угольно-чёрный след, словно след смерти, пожирающий всё живое вокруг.
В этот момент мне не давала покоя одна мысль – войти ли в зону? Не жизнь ли цена этому шагу?
Чашу весов перевесило любопытство. Шаг сделан. И тут же страх прошёл. Пока что со мной ничего не происходило. Помню, слышался скрип под кирзовыми сапогами, ощущение чего-то вязкого, мягкого, глубокого. Ноги проваливались как в снегу. Чем ближе я подходил к кратеру, тем сильнее начинал нарастать гул. Он появился с той минуты, как я вступил в зону. В подсознании щемило обострённое чувство одиночества. И ещё мне казалось, будто ступаю по чужой планете. Я медленно приближался к краю воронки. Внутри неё, в глубине закружилась спираль. Гул увеличивался. Я стоял как завороженный. Чувствовал, что начинаю терять самоконтроль. Хотелось бежать. Но словно гигантский глаз удерживал меня на месте своим гипнотическим взглядом.
Я оцепенел. В центре воронки что-то засветилось. От неожиданности я отпрянул, сделав инстинктивно несколько шагов назад. Голубое свечение прекратилось, и вращение воронки замедлилось.
...Бежать, только бежать! Вот моё спасение..."




3.
"Очнулся лёжа на спине у трёх сосен. Ноги и руки, как ни странно, оказались на месте. Только голова от чего-то потяжелела. В горле стоял ком. Сколько времени прошло?
Позже я вспомнил во время потери сознания ощущение тёплого ветерка вокруг моего тела.
...По дороге к посёлку я думал о похожем месте на Земле. Нам рассказывали о нём геологи из Калифорнии. Там есть местная Долина Огня. Такое устрашающее название ей дали старатели, так как эта долина находится недалеко от золотых приисков. Место - совершенно безжизненное. Один древний путешественник сказал о долине: ,,Ад на земле, способный породить только зло.,, Там самое жаркое место на Земле – в тени иногда температура достигает 60 градусов Цельсия. ,,Там обнажены кости Земли, ,, - так говорят исследователи.
Рядом с Долиной огня находится покинутый посёлок с высушенными от жары деревьями. По рассказам очевидцев, в 1996 году закрытую легковую машину. Супружеская пара, которой принадлежал автомобиль, бесследно исчезла. И это не единичный случай. Кроме того, по статистике, там ежегодно умирает от жары тридцать человек. Несмотря на риск, туристы продолжают посещать Долину огня.
В день в такой жаркой местности необходимо выпивать около четырёх литров воды, иначе грозит тепловой удар, жара иссушает все внутренности и человек умирает. Но независимо от зноя, там водится много рептилий, птиц и баранов, которые, кстати, лучше всех переносят. Ещё там есть небольшой водоём с водою в три раза превышающей по концентрации морскую воду. В нём обитают лишь маленькие тёмные рыбёшки. Они приспособились к солёной воде наилучшим образом. Там великолепные каньоны, необычайно красивые виды. Я имел удовольствие посмотреть открытки, сделанные с фотографий в Калифорнийской долине смерти..."


4.
"...После возвращения на базу пробу грунта, взятую мной, исследовали тщательно и скрупулёзно. Химический анализ показал большой процент содержания в грунте сероводорода, от которого вероятно и погибали животные, чьи останки находили в окружности кратера. Но куда девались люди, об исчезновении которых рассказывали очевидцы?..

...Как и почему это происходит? Кому нужны люди, которые исчезли?
Может, природная аномалия? ...или вмешательство иной цивилизации?
...а может пришельцы из параллельных миров?..

...Также в составе грунта обнаружили некоторое количество цианистого калия и пары неизвестного газа в воздухе.
Разрабатывалась гипотеза о метеорите, но, так как на месте границы зоны воронки с живой землёй следов огня не обнаружили, такая гипотеза отпала..."
3 Пикник в горах
Галина Ширяева
В моей жизни было много разных дней: и хороших и тяжелых, и даже трагических, но этот день по драматизму ситуации стоит особняком в череде моих будней.
В 80-х годах уже прошлого века мы, команда волейболисток, отдыхали на турбазе «Чимган». В те времена там еще не было девятиэтажек, а стояли лишь уютные деревянные домики. В конце смены, в жаркий июльский денек, мы решили пойти в горы, к водопаду, на пикничок. Путь туда стоял не близкий — два или три часа хода по горам. Но для нас, тренированных девчонок и ребят, это не было препятствием. На рассвете мы двинулись в путь: я, две мои подруги, Гала и Ольга, а также ребята — волейболисты Олег, Игорь и Мишка. День был прекрасный: ни одного облачка, весело светило солнце, радовали глаз арчовые деревья и островки березовых рощ. Воздух был напоен ароматом горных трав, щебетали птицы, нашедшие себе приют в кронах деревьев. На сердце было радостно: манили таинственные ущелья и мелкие горные речушки, шумно несущие свои воды. Наши ребята были крепкими, рослыми и веселыми, а балагур и  весельчак Мишка всю дорогу развлекал нас байками и анекдотами, которых знал великое множество. Это был темноволосый кудрявый парень, с веселыми карими глазами, неунывающий и изобретательный. Говорил, что собирается дальнейшее образование получать в Ленинграде.
Наконец, подуставшие, мы достигли водопада и расположились неподалеку от него на полянке. Планы у нас были простыми: покупаться, позагорать, отдохнуть  и засветло вернуться на турбазу.
Легко сказать покупаться — вода в небольшом озерце, образуемом водопадом, была обжигающе холодной, можно сказать, ледяной. Мы с девчонками, едва окунувшись, с визгом выбегали на берег  и ложились на большие теплые валуны, во множестве лежавшие у озера: так можно было быстрее согреться.
Ребята в это время разжигали  костер и готовили шашлык. Я  до сих пор не понимаю, почему этот замечательный летний денек  закончился столь драматически. Наверное, виной всему случай, который подстерегает нас на каждом шагу.
Ребята позвали нас за импровизированный стол, с аппетитом поев шашлычка, смеясь, и подшучивая друг над другом, мы решили снова пойти позагорать, и только тут увидели, что небо затянуло тучами. Притом это произошло так стремительно, что мы и не заметили.
- Ребята, сейчас будет дождь, — закричал Олег, — собирайте вещички и бежим!
- Куда бежать то, — в недоумении, оглядываясь, спросила Ольга.
Известно, что наши горы не богаты густой  растительностью, и поэтому трудно спрятаться от внезапного ливня.
- Следуйте за мной,- командным голосом сказал Олег. Будучи капитаном команды, он привык брать на себя ответственность. Мы быстро схватили остатки продуктов и побежали. Олег привел нас к полуразрушенному деревянному домику, где  мы спрятались от ливня. Ощутимо похолодало, и, промокшие насквозь, все мы  накинули на себя спортивные курточки, которые благоразумно взяли в поход. Когда ливень закончился, мы вышли на воздух. Нам показалось, что наступил вечер, но мы все равно решили потихоньку возвращаться на базу. Пошли на прежнее место, и… не смогли  его найти, хотя казалось, что оно находится совсем рядом. Кроме всего, случилась еще одна крупная неприятность — Ольга подвернула ногу, Мы с Галиной  ее перебинтовали, а ребята успокаивали бедняжку Олю:
- Ничего, не переживай, в случае чего мы тебя на руках донесем. Та крепилась, стараясь  не показывать как ей больно. Словом, все не теряли присутствия духа. Ребята пошли на «разведку» и  нашли для ночевки небольшую пещеру, потому что уже начинало  темнеть. Все знают, что в горах ночью холодно, даже в июле, а мокрые ветки не хотели загораться, и нам пришлось ночевать в холоде. Поэтому я часто просыпалась, как впрочем, и мои друзья. Утром, продрогшие, мы вышли на солнечное место, подставляя лучам свои замерзшие лица. Решили сразу же идти на базу, представляя, как там все волнуются  за нас. Ходили, ходили по горным тропкам, а дорогу назад найти не можем. Когда поняли, что заблудились, по нашим рядам пробежала легкая паника. Как же это могло случиться, что в хоженом — перехоженном Чимгане мы заблудились? Не иначе, кто-то наслал на нас морок. Впрочем, воспитанные в духе материализма, мы таких слов тогда не знали, а начали обвинять друг друга, что кто-то не туда пошел, не там повернул. Но, к счастью, нам  хватило ума не разругаться совсем.
Олег и Игорь успокаивали нас:
- Не бойтесь, девчонки, вода здесь есть, еду тоже найдем, так что не пропадем! Все равно найдем нужную дорогу или нас найдут. Я слушала эти утешительные речи, а между тем чувствовала себя отвратительно, кажется, у меня поднялась температура: видно ночь, проведенная в холодной пещере, дала о себе знать. У Ольги распухла нога, и Гала тоже выглядела не лучшим образом. И тут мы обратили внимание, что Мишки не слышно. Он сидел на камне, молчаливо что-то разглядывал, а в глазах плескался страх. Я дотронулась до его лба — он был горячий.
- У Мишки высокая температура, — констатировала я.
- Миш, ты крепись, не переживай, — успокаивали мы его, — нас обязательно найдут, в случае чего запасемся дровами, место ночевки у нас есть.
Мишка, когда услышал это, аж весь содрогнулся, но ничего не ответил, что было совсем ему не свойственно. «Неужели он настолько потерялся в этом небольшом приключении?» — подумала я  тогда. Мы еще немного поспорили, идти нам или оставаться на месте, но решили немного   подождать  в надежде, что встретим кого-нибудь из туристов, что бывало очень часто. Тем более,  что среди  нас были заболевшие. Решили перекусить оставшимися лепешками: есть не хотелось, но нужно было поберечь силы.
Потом спохватились, а Мишки нет. Мы бегали,  кричали, звали его, осматривали каждый куст, каждый камень, но так и не нашли. Позже нам  встретились туристы, которые показали дорогу, и мы потом долго удивлялись: как же ее сразу не заметили? Мы смогли самостоятельно добраться до турбазы. Ольгу ребята почти что несли, мы с Галой с трудом шли из-за плохого самочувствия, но главное,-  мы дошли!  Нас отправили домой. После этого приключения я  долго пролежала с высокой температурой, Галина вообще переболела воспалением легких, у Ольги нога прошла и она отделалась легким недомоганием, так же как Игорь и Олег. А Мишку  искали, но не нашли. Потом меня часто мучило видение, как он, умирающий, лежит где-то в горах. Но постепенно видение, контролируемое разумом, потускнело,  и неосознанное чувство вины исчезало.
Пролетело много лет. Прошлым летом я ездила  в Петербург. Был дождливый день, в который после посещения Эрмитажа,  мы с подругой Валентиной зашли в кафе «Квартирка» на  Невском проспекте. И поразились…. Как будто невидимая машина времени перенесла нас в советское прошлое, в 70-80-е годы. На столах лежали шашки, нарды, домино, стены были оклеены портретами советских артистов, по телевизору показывали советские фильмы. Да и меню было соответствующее: пельмени разных видов, борщ, котлеты от «Степановны», винегрет «Заводской», клюквенный морс. Разомлевшие от ностальгии и съеденных блюд, но хорошо отдохнувшие, мы решили не сдаваться на милость погоды. Как всегда, немного поспорив, решили поехать на экскурсию по каналам Петербурга. Тем более что дождь прекратился, а неяркое  северное солнце выглянуло из-за  туч. И тут мой взгляд случайно упал на соседний столик. Там одиноко сидел мужчина: темные кудрявые, с проседью волосы, знакомые карие глаза. «Да я его знаю, — подумала я. — Ведь это… Мишка!»
Я  его окликнула. Мужчина повернул голову, в его глазах появилось узнавание, он помедлил, но потом  резко ответил:
- Извините, вы ошиблись.
Затем  поднялся и пошел к выходу. Высокий, волейбольный рост…  У выхода он замешкался, оглянулся, и, поймав мой взгляд, все-таки подошел и присел к нашему столику.
- Миша, тогда в горах ну, куда же ты исчез? Ведь эта загадка мучила меня всю жизнь.
- Я сам не знаю, что тогда со мной произошло. Но если бы я кому-нибудь рассказал,  мне ни за что не поверили. Тогда, в пещере, я никак не мог уснуть от холода и мне привиделся такой ужас, что я не знаю, как дожил до утра и не умер от страха. Не заставляй меня вспоминать, так как я много сил потратил на то, чтобы  все это забыть. Я ни за что не стану говорить об этом.
Утром мне стало совсем плохо, а когда вы стали меня успокаивать и сказали, что, возможно придется в пещере переночевать еще раз, я от страха совсем перестал соображать и, когда вы отвернулись, побежал,  куда глаза глядят. Шел долго, куда, сам  не знаю, потом упал и пролежал без сознания. Меня нашли добрые  люди из горного кишлака,  отвезли в больницу, где меня и лечили. Я долго не приходил в себя, но когда очнулся, рассказал, кто я  и попросил сообщить на турбазу, что я жив. Потом поехал туда сам, но вас на базе уже не было. Приехав в Ташкент,  узнал, что Олега  и Игоря  в городе нет. А в конце августа  я навсегда уехал к брату в Питер.
-  Но почему же ты тогда  нам ничего не сказал? К тому же, все в пещере просыпались много раз, но ничего не видели. Тебе разве не приходило в голову, что твои видения были связаны с болезненным состоянием? Тебе все это просто померещилось.
-  Да, я об этом думал много раз, но в тот момент мне было так плохо, что не смог перебороть себя.
К тому же, я был уверен, что вы не поверите, а переступить еще раз порог этой пещеры было выше моих сил.
«Да, — подумала я, — возможно, что и не поверили бы. В те времена не показывали без конца ужасы по телевизору, как это делается сейчас, и не было Интернета, напичканного  страшилками».
- А почему ты поначалу сделал вид, что не знаешь меня?
- Пойми, мне было стыдно за свое малодушие, я знал, что тогда в горах, вы искали меня, волновались.
- Ты должен был довериться нам, мы бы обязательно нашли другое место для ночлега. Но я понимаю, ты не смог принять верное решение из-за болезни.
- Прости меня, — попросил он, смотря на меня грустными глазами.
Я его простила. Тем более, что была очень рада видеть его живым и здоровым. Мы  по-хорошему попрощались  и с тех пор призрак одинокого человека, лежащего среди гор, совсем исчез из моего подсознания. Я уверена, что все, что ему привиделось, было следствием высокой температуры, но кто знает? Правильно говорят бывалые люди, что в горах может случиться все что угодно.
4 У-УЖАС!
Шарай Денис
    

      Тропинка вьётся среди скал…
А накренившийся увал, как стражник, грозный и немой, навис над горною тропой, прохожим преграждая путь…
      Но страсть желанья заглянуть одним глазком, хоть как-нибудь, в волшебный дол,
закрытый мглой, страх побеждает жуткий мой.
      Влечёт таинственный туман как наважденье, как дурман,- шатаясь, словно в стельку пьян, превозмогая дрожь в ногах, я смело убыстряю шаг…
      И … обнимает тишина. Лишь с неба красная луна, вся сострадания полна, в беззвездном небе слёзы льёт…
      В ущелье черное ведёт меня тропинка. Полог свой ночь стелет мне над головой…
И я вступаю чуть живой в угрюмый, мрачный лабиринт,- среди шапсугов знаменит
он как  обитель темных сил, немало душ он погубил…
      Но этот сказ меня манил…
Вдруг тишину нарушил шум (сознанье спуталось от дум!)…
Чу! Это горный водопад! В сиянье лунном хор наяд ведёт мелодию,- и  лад
минорный  вторит плеску вод…
А тьма вокруг меня живёт: неясных теней  суета,- в движеньях плавных простота, на лицах призрачных – мечта…
       Вот расступился хоровод, и тень одна меня зовёт,- на ней венок из белых роз (а у меня в крови -  мороз!)…
       Но чуден тени лик,- из грёз она пришла, из сладких снов,- блаженство чувствую без слов, вмиг окунувшись в бездну глаз…Наряд её – как дым, как газ вкруг бёдер струями…
И нас влечёт в объятия любовь.
       И жаркой страсти вновь и вновь мы предаёмся, мир забыв…Лишь мрачных вод звучит мотив да тихий шёпот теней- див: «В миру ты маялся тоской, а здесь душа найдёт покой в прозрачной синей глубине»…
       В объятьях душно стало мне, я понял: танцы на волне грозят мне смертью роковой! И в этой местности глухой исчезну я средь темных вод. Никто ведь в жизни не найдёт мой труп!
       А время-то идёт! Уже бледнеют небеса, на травы выпала роса…
Очнувшись, в чащу напролом я побежал чрез бурелом,- от страха в горле горький ком…
В крови и руки, и лицо…
Глядь,  - на руке моей кольцо. Вдогонку – смех как нежный свист: « Надеюсь, ты – не атеист? Так Богородице Скорбящей молись за души всех пропащих!»

Был сон иль явь  средь черных скал?  Всё утро  тропку я искал…
И думал, глядя на кольцо: «Ну что за чушь в конце концов?
Поверил  в сказку сгоряча».
Но в церкви пусть горит свеча…
5 Дети Солнца
Петр Цыплаков
    Был знойный полдень, пытавшийся, казалось, расплавить, растворить все в раскаленном и зыбком июльском мареве. Воистину, это был Час Солнца. Но мне было хорошо. Покачиваясь под вековыми соснами в кресле-качалке на даче, милостиво ограждаемый со всех сторон сосновыми ветками-руками, я блаженствовал. Пьянящий аромат хвои, веяние накопленной соснами за ночь прохлады, игра света в бесконечных лабиринтах сосновых веток, прорывающееся иногда сквозь сосновую прохладу веяние раскаленного полдня — все это склоняло сознание на грань сна и яви, сказки и реальности. А тут еще два луча, прорвавшиеся сквозь хвою, затеяли забавную игру. Один из них упал на мою правую руку, другой — на левую, вот они синхронно поднялись по рукам, брызнули мне в глаза светом, потом соединились в одно световое пятно, опустились и застыли на солнечном сплетении. Застыли надолго, поэтому постепенно потоки расслабляющей тело, но бодрящей дух энергии пронизали все тело, его наполнила тонкая вибрация, и вот оно словно перестало существовать. Глаза закрылись в истоме, тандем игрунов-лучей поднялся от солнечного сплетения и застыл на полузакрытых глазах — и все, я был уже не здесь, я слился с этими лучами, они стали единственной реальностью моего восприятия, моими глазами и ушами. И вот что я увидел и услышал:

    СВЕТОЗАР (ангел, пославший правый луч): Брат Кругосвет, а давно ли ты здесь?

    КРУГОСВЕТ (ангел, пославший левый луч): Давно, брат Светозар, давно, почти что с начала эпохи Великого Рассеяния, когда я и другие Патриархи были посланы осветить и оживить Пространство, охраняемое Теневым Стражем, всю эту совокупность теневых лабиринтов.

    СВЕТОЗАР: Так ты один из Патриархов! Слава Отцу нашему Небесному, я нашел тебя! Ведь я, собственно, тоже послан с миссией в это Теневое Пространство, должен реализовать здесь свой опыт Светотворчества, при этом мне сказали, что в дебрях теневых лабиринтов мне только Патриархи смогут помочь понять, что к чему, и обещали тесное взаимодействие с одним из вас. Слава Отцу Небесному, что я так быстро тебя нашел! А то я начал уже теряться, блуждать, все так странно здесь, не то, что дома.  Кстати, была ли уже перед твоей посылкой Сфера Пульсирующих Световихрей? Я, собственно, оттуда, там рожден. Здесь, в теневых лабиринтах, начинаю уже тосковать по Сфере. Какое же это блаженство — лететь в Пульсирующих Световихрях, переплетенных в братском единении, в едином порыве Светотворчества! О, этот танец постоянного обновления, берущий начало в самом средоточии Воли и Сознания Отца нашего Небесного и оформляемый в недрах Солнца!

    КРУГОСВЕТ: Когда я был послан, Сфера Пульсирующих Световихрей уже была, но она только начинала развиваться. Насколько знаю, цель ее развития — вполне проявить, оформить замысел Отца относительно Пространства, охраняемого Теневым Стражем. Я был послан в это Теневое Пространство для обеспечения в нем единства кругового, повсеместного присутствия Света. Так я должен был подготовить Теневое Пространство  к реализации в нем замысла Отца.

    СВЕТОЗАР: Расскажи подробнее о Теневом Страже. Слышать о нем слышал много, но воочию представить его роль, видимо, смогу только теперь. Ведь до этого я пребывал только в сфере Света, и мне было трудно представить что-либо  противоположное Свету.

    КРУГОСВЕТ: Должность «Теневой Страж» — это должность царя, правителя  теневых, отрицающих Свет сторон нашей жизни. Например, тенью такого светового качества, как «щедрость» является, естественно, «скупость». Щедрость – это щедрое дарение Света, Любви, скупость — улавливание и удержание этого Света и плодов Любви, сопровождаемые нежеланием ни с кем ими делиться. Совокупность теневых сторон жизни мы и называем Теневым Пространством. Теневой Страж, естественно, полностью подчинен и подотчетен Отцу Небесному, но при этом он осуществляет специальную функцию, которую можно было бы определить, как создание,   оформление и сохранение  Пространства, в котором личностные свойства Отца Небесного раскрываются через их теневое отображение, которое хотя и является их отрицанием, но отрицанием подробным, детальным. Таким образом, Отец Небесный, будучи единым, являет и раскрывает нам Себя через детальное множественное отрицание атрибута Своего единства, через детальный теневой  анализ, через множество теневых артефактов.

    СВЕТОЗАР: Брат Кругосвет, такая форма познания Отца Небесного очень грустна и противоестественна для меня! Я привык воспринимать Отца Небесного непосредственно, всем существом своим, сколько вмещаю, а не через теневой портрет Его свойств!

    КРУГОСВЕТ: Любой дух после появления на свет воспринимает Свет и Любовь Отца Небесного вначале теневым образом, то есть путем восприятия и удержания полученных Света и Любви, без существенной отдачи другим, ибо проявленность этого духа только формируется. Отец Небесный творит нас по Своему образу и подобию. Сотворенность по Его образу означает наличие у каждого из нас, пусть и многократно уменьшенных по масштабам, тех же возможностей и способностей проявления, что есть у Него. Для развития этих, данных при появлении на свет, способностей помнить, мыслить, творить, выбирать, оценивать, сравнивать и все такое прочее, для развития всего этого духу необходим теневой период обучения, когда он, в основном воспринимает и удерживает что-то. Это есть период проявления и развития в сознании духа внутреннего отображения функциональных качеств Отца Небесного. Сотворенность же по подобию Отца Небесного означает возможность уподобляться Отцу в передаче другим тех Света и Любви, которыми Он нас перед этим одаривает. Это тебе хорошо знакомо,  ибо у таких, как ты, духов, теневой период обучения очень краток. Ты и такие, как ты, вы почти сразу стремитесь даже немногое пока освоенное, сразу использовать его для передачи Света и Любви кому-то, вы изначально прозрачны для Света и Любви Отца Небесного. Тем не менее, способности теневого восприятия Света и Любви есть и у вас, они необходимы, чтобы каждый из вас мог формировать уникальный, индивидуальный образ Света и Любви, и потом сразу же этот образ, эти индивидуально окрашенные, личностно преломленные, Свет и Любовь передавать другим. Потому через таких, как Ты, Отец Небесный тоже раскрывается, но световым, славным образом. Именно ты и подобные тебе формируете Славу Отца Небесного, сложенную из ваших уникальных, индивидуальных образов Света и Любви.

    СВЕТОЗАР: Благодарю, брат Кругосвет, за то, что в этом, не знаемом мною доселе, Теневом Пространстве помогаешь мне понять мое место. Однако все равно грустно и больно видеть тех духов, которых я вижу здесь, в Теневом Пространстве погруженными в какое-то непонятное и по видимости бесцельное блуждание по теневым лабиринтам. Они, получается, забыли, что это такое — световое, славное восприятие Отца Небесного, неотделимое от передачи другим получаемых от Него Света и Любви?

    КРУГОСВЕТ: Да, забыли… Но для того мы с тобою сюда и посланы, чтобы кому-то из них напомнить о возможности и необходимости светового, славного восприятия Отца Небесного,  других же заново научить сему.

    СВЕТОЗАР: Хорошо. Но расскажи мне все-таки, как они оказались в таком состоянии, почему забыли очевидное, приносящее радость, полноту бытия, полноту смысла существования? Как это вообще возможно — не ценить и не хранить благодатность состояния передачи другим даруемого Отцом Небесным?

    КРУГОСВЕТ: Правильный вопрос. Здесь мы подходим к очень непростым особенностям теневого восприятия духами даруемого Отцом Небесным, особенностям, приводящим к уловлению некоторых из них в лабиринты Теневого Пространства.

    Чтобы понять более подробно трудности теневой подготовки к последующему служению в Свете,  более подробно сформулируем цель этой подготовки. Из уже сказанного мною явно следует, что теневое восприятие духом даруемых Отцом Небесным Света и Любви необходимо для того, чтобы в многообразии теневых проявлений, через которые раскрывает Себя Отец Небесный, дух мог найти то сочетание атрибутов Отца, раскрываемое пока что теневым образом, которое он, этот дух, призван раскрывать уже бесконечно долго световым, славным образом, передавая другим именно то сочетание оттенков, цветов Света и Любви, которое только он, этот дух и способен световым, славным образом передавать. Живущим на Земле Отец Небесный сообщил об уникальной способности каждого духа вполне определенным, неповторимым образом участвовать в формировании Его Славы, например в таких словах: «И уже не будут учить друг друга, брат брата, и говорить: «познайте Господа», ибо все сами будут знать Меня, от малого до большого, говорит Господь, потому что Я прощу беззакония их и грехов их уже не воспомяну более» (Иер. 31, 34), «Имеющий ухо слышать да слышит, что Дух говорит церквам: побеждающему дам вкушать сокровенную манну, и дам ему белый камень и на камне написанное новое имя, которого никто не знает, кроме того, кто получает» (Откр. 2, 17) Упоминаемое здесь «новое имя» и есть то уникальное сочетание атрибутов Отца Небесного, которое данный дух должен всей своей жизнью выражать…

    Для живущих на Земле понятен будет, наверно, такой образ: в свето-цветовой палитре, используемой духами для славного, светового раскрытия Замысла, Личности Отца Небесного каждый дух может пользоваться только своим сочетанием красок, и никто другой этим сочетанием красок пользоваться не может.  Теневому периоду восприятии Отца Небесного в этой картинке соответствует нахождение каждым духом своего сочетания красок, изготовление, «замешивание» этого сочетания и обучение пользованию им для участия в формировании Славы Отца Небесного. Другой образ, также понятный живущим на Земле: в калейдоскопе Славы Отца, где зеркала — это способности духов воспринимать, отображать в сознании посылаемое Им, в этом калейдоскопе индивидуальности каждого соответствует ровно один фрагмент цветного стекла в воспринимающем Свет донце калейдоскопа, фрагмент строго индивидуальной формы и уникального цветового оттенка.

    Однако подготовка к столь славному служению происходит все-таки в Теневом Пространстве, в котором каждый дух должен найти свой способ прославления Отца Небесного, не остановившись на полпути и не соблазнившись какими-то промежуточными целями. Почему Отец Небесный сразу не дает каждому подходящее для служения  только ему и не ставит сразу на служение? Потому что Ему важно, чтобы каждый дух имел личное желание и опыт отказа от промежуточных форм прославления Отца Небесного ради более совершенных, более точно выражающих его, духа, уникальный талант по прославлению Отца. Это процесс бесконечный, и каждому духу предстоит неисчислимое число раз менять форму служения, переходя в миры, где все более точно и четко будет проявляться его уникальный духовный талант… Только дух, утвердившийся на этом жертвенном пути, для которого переход из мира в мир становится нормой жизни, только такой дух способен стать вечным обитателем Царства Отца.

    Главная опасность для тех, кто только утверждается на этом пути — перестать воспринимать Свет непосредственно от Отца Небесного, приняв свет отраженный и уловленный, далее скажем кем, за Свет, посылаемый Отцом. Это бывает с теми, кто перестает отдавать, перестает уподобляться Отцу Небесному в Любви, ибо только жертвующему Отец Небесный дает Свой Свет непосредственно, как и сказано живущим на Земле: «И отдашь голодному душу твою и напитаешь душу страдальца: тогда свет твой взойдет во тьме, и мрак твой будет как полдень» (Откр. 2, 10). Прочих же улавливают иллюзорное величие, красота промежуточных состояний…Таковые, будучи лишены непосредственной, обновляющей связи с Отцом, застревают в замкнутых мирах, освещаемых уловленным Светом — в теневых лабиринтах. Тем не менее, нам с тобой предстоит помогать духам выходить именно из этих состояний, посему рассмотрим деятельность Теневого Стража, хозяина Теневого Пространства и отличительные особенности этого Пространства более подробно.

    Рассмотрим отрицание Теневым Стражем таких основных свойств Отца, как Свет, Единение, Любовь. Теневой Страж ограничивает и вместе с тем оформляет распространение Света, воздвигая разного рода препятствия, через это он создает области жизни, где Свет или присутствует частично или как бы почти отсутствует – области Тени.  Через это он заменяет Световое Единство Теневым Разнообразием. Далее, если для областей Света характерно распространение Света, живая изменчивость, Светотворчество, то для областей Тени характерны захват и удержание Света, придание его присутствию максимально неизменных форм, постоянно длящаяся инспекция неизменности этих форм, создание правил удержания форм и активно действующих центров удержания форм. И если Любовь можно, наверное, определить как силу, стремящуюся объединить все проявления Света, то основное проявление деятельности Теневого Стража заключается  в объединении всех проявлений Тени, эту деятельность можно определить как Теневое Администрирование. Теневое Администрирование действует силой, по сути противоположной Любви, поскольку максимально разобщает проявления Света, как бы скрывая, растворяя их в Теневом Разнообразии. И если мы видим, что для центров проявления Света, Любви, Светотворчества характерно взаимное дополнение, то для центров сохранения форм характерна тяга ко взаимному поглощению, если же какие-то центры сохранения форм и дополняют друг друга, то только будучи поглощены каким-то более сильным центром. Поглощение одним центром сохранения форм другого центра неотделимо от частичного или полного разрушения своеобразия поглощаемого центра. И эта сила, разрушающая своеобразие поглощаемого центра,  есть ненависть — сила, противоположная Любви. Таким образом, можно еще и так обрисовать и определить облик Теневого Стража: это деятель, занимающийся Теневым Администрированием и действующий ненавистью, отрицающей Световое Единство и утверждающей централизованное под его управлением Теневое Разнообразие. Таким образом, у Теневого Стража есть определенное Теневое Величие, которым он может увлекать тех духов, которые перестали отдавать, жертвовать в любви, и из-за этого потеряли живую, обновляющую связь с Отцом Небесным.

    СВЕТОЗАР: Да, брат Кругосвет, от твоего рассказа о Теневом Страже и об установленных им порядках в Теневом Пространстве что-то мне как-то даже не по себе стало, как будто наизнанку вывернули! Так как же мы будем с тобой взаимодействовать, оживляя Теневое Пространство, просвещая его?

    КРУГОСВЕТ: Как я уже сказал, мною уже обеспечено единство кругового, повсеместного присутствия Света в Теневом Пространстве, даже в самых труднодоступных местах его теневых лабиринтов.  Основной метод, которым я действовал — я проследил пути рассеяния Света от Единого Источника по теневым лабиринтам и преобразовал знание этих путей в знание путей возвращения к Единому Источнику. После этого я буквально прильнул к каждому из проявлений Света в Теневом Пространстве, соединив их собой, своим знанием и видением путей их рассеяния от Единого Источника и знанием и видением путей их возвращения к этому Источнику. Непростая задача! Но она выполнена. В итоге мною было порождена среда соединения всех разрозненных, уловленных Теневым Стражем проявлений Света, они  все оказались соединены знанием их связи с Отцом Небесным. По отношению к этим проявлениям Света порожденная мною среда их соединения стала Матерью Смыслов, ибо она является живой памятью о связи каждого такого проявления Света с Отцом Небесным, а значит о сокрытом в этой связи смысле его существования.

    И эта порожденная мною Матерь Смыслов, нуждается, как я теперь понимаю, в соединении с тобой, Светозар, несущим живой опыт Светотворчества. Ваш брак, ваша любовь нужны для возвращения к Отцу Небесному уловленных Теневым Стражем проявлений Света, для умножения Славы Отца. После соединения с тобою Матерь Смыслов получит новое качество и новое имя – Заря Смыслов, ибо станет Зарей воскресения, зарей новой жизни для обитающих в Теневом Пространстве. Таким образом, брат Светозар, мы должны объединить и дополнить наши усилия, как и полагается Сынам Света. Наши усилия, будучи объединены, преобразят этот Теневой Мир. Да будет сие ко Славе Отца нашего Небесного, благословен Он! Вперед же, ко Славе Отца нашего!
6 Полет
Петр Цыплаков
    В душе утро, хотя за окном ночь. Взмывают вверх жаворонки чувств, и их трели летят вверх, обгоняя их, вверх, вверх… Я иду к Тебе, Боже!

    Душа оживает, душа расцветает. На безбрежном зеленом ковре раскрывшейся души засверкали мириады росинок — внутренних зеркал, моментов осознания, видения всего этого великолепия. Росинки трепещут, росинки танцуют, в них отражается, в них преломляется и танцует все. Они нежно звенят, и этот звон, и этот танец, все это радостною волною восходит вверх, вверх… Я иду к Тебе, Боже!

    Фокус самоощущения уже на уровне облаков. Облака Высших Эмоций кучерявятся, кружатся в танце, и вот уже их радостный хоровод и вихрь подхватывает, раскручивает хрустальный шар моего духа, выстреливает им, как из пращи, прямо к звездам. Какой стремительный, какой упоительный полет к тем, с кем я был некогда одним целым в Лоне Божьем! Встречайте меня, братья-звезды, я люблю вас, я стремлюсь к вам, хочу стать, как вы, одной из зарниц, частиц Божьей Славы! Вверх, вверх, к братьям! Я лечу к Тебе, Боже!

    Но что это за нежный голубой свет сзади? О, это планета Земля, она стала одной большой росинкой и в ней отражаются, объединяются в отражении братья-звезды. Да и вообще она, эта Земля — просто океан любви! Сверху видно именно так. И вот, взывание братьев-звезд вдруг доходит до моего слуха: «О, один из неразумных! Как же ты оставил тех, кого любил и любишь? Для того, чтобы быть с нами в единстве, не нужно покидать вашу бренную Землю. Мы с вами всегда. Даже ваши астрологи знают это. Биение наших сердец давно стало вашим бытием. Только вот как друг друга вы воспринимаете внешне, схематично, так и нас. Составляя гороскопы, как вы не чувствуете нашей братской любви, почему не учитесь ей? Вернись же, не разумеющий, но видящий нечто важное, по милости Божьей, и расскажи другим, что видел. Да оживут сердца ваши взаимным приятием, той Любовью, которая пронизывает все. В этом — ваш путь ко Всевышнему!» Как же они правы! Сердце болит — как там те, кого оставил? Назад, к матери-Земле, к Отцу Небесному, чей Лик так ясно проступил в тех непередаваемой красоты огненных узорах, соцветьях Любви, которые нескончаемым звездопадом ложатся на Землю, лелеют ее, пестуют ее. И как бы нам это принять, проникнуться этим, научиться делиться этим! Назад, в эти живительные потоки! Я лечу к вам, братья-земляне! Я лечу к тебе, Отче!
7 Тема. За гранью круга
Владимир Дементьев 3
          Не знаю, как вы, господа, а я люблю коньяк. Хороший коньяк! Правда, совсем хороший и даже не совсем еще пока не пробовал. Не угощают… А самому не позволяют финансы – я мнс, к тому же самой что ни на есть заштатной обсерватории с музейным оборудованием. На коньяке звездочек больше увидишь, чем в наш телескоп! Единственное утешение, что на протирку спирт дают. Вот по ночам иногда, конечно, когда облачно, и “протираю”. Все-таки спирт разведенный водой это гадость, особенно с дрянной закуской. Брр-р-р-р-р!
         Сегодня ночь жуткая! Вроде бы и прогноз, и вечер обещали чУдное небо, но, увы! Ну, как можно верить научным прогнозам, если наука даже свое развитие точно спрогнозировать не может? Эх, займемся протиркой, тем более что шеф уехал. Ему, видите ли, дома лучше работается! Спит должно быть уже. Микрошеф к жене помчался. Говорят, она его очень мило стала на работу провожать. Сплетники! Противно! Всё противно!
          Елки-палки! Огурцы в ящике стола завяли! В воду что ли положить? За одно и разведем, по Менделееву. Так! По правилам для ассимиляции постоять должно, но ученые не могут ждать милости от природы. Она их не любит.
          Гадость! Какая гадость эта разведенка! И огурцы тоже! Брр-р-р-р-р! Но между первой и второй… и тре-ть-е-й…  И... хех! Только в обсерватории можно швырнуть огурцом в Большую Медведицу не сходя с рабочего места, когда ее даже не видно!

         - Ну, точно в точку локальной сингулярности! – сверкнуло, раздалось легкое шипение, запахло озоном, и у окуляра телескопа из ничего возник старикашка в обшарпанном старомодном костюмчике со светящимися пуговицами. Он мило улыбался.
       -  Блестящее подтверждение "эффекта бабочки"! Нужно будет внести в учебники.
 
У меня бешено заколотилось сердце.
          - Пожалуй, пора завязывать, а то не то, что до докторской, до кандидатской не дотянешь! – мелькнуло в голове, а в горле сразу пересохло.
         - Вы кто? Нечистый?

         -  Боже упаси! Ваш визави! Как у вас неправильно говорят - из параллельного мира.
 Смешно, ей-богу, смешно! Параллельный мир, перпендикулярный, под углом сто двадцать градусов! Смешно!
У нас говорят из ХИ - мерного пространства. Я как раз готовил эксперимент по проверке вероятности сверх маловероятных перемещений в сверх маловероятное пространство, т.е. в ваше. И вы удачно так помогли мне, попав огурцом в нужную точку, что, конечно же, невероятно. Впрочем, вероятность не бывает равна нулю, хотя подавляющее число событий не произойдут никогда. Забавно! Не правда ли?
 Что это у вас в бутыли? Может за встречу?

        - Простите, а у вас там что, такие же люди? – от неожиданности легкий алкогольный кайф моментально улетучился.

        - Помилуйте, это же антинаучно! У нас там, естественно, все по-другому! Вы даже не представляете, до чего доходит!

        - Но как же вы, ваш костюм и …прочие разговоры?

       - Проще пареного корнеплода из семейства капустных!
Пространство, его мерность, или, как у нас говорят “порядок пространства”, формирует вид материи, в нем находящейся. Так что, переходя из одного пространства в другое, естественно, я преобразился должным образом.

 Старикашка расшаркался и расплылся беззубой улыбкой еще шире.

          - Ну как я вам? По-моему класс!

       - Да, очень мило. Только костюм не совсем по моде. А так очень даже ничего.

        - Мода - надстроечное явление высшего порядка, и строго рассчитать ее не удается. Мой костюм это лишь приближение, но весьма, весьма хорошее.
 Может, все-таки угостите? Так сказать, с дорожки!

       - Как-то неловко, и без надлежащей закуски.

       - По сравнению с событиями во вселенной  это такая ерунда, что и говорить не стоит! За знакомство! Со свиданьицем!

Пришелец бесцеремонно налил в хим. стакан разведенку, и залпом выпил. Затем понюхал сморщенный огурец, и довольный плюхнулся в продавленное кресло напротив.

        - Хороша штука! Сами синтезируете? А у нас спирт, прямо скажу - дрянь. Это, наверное, из-за того, что он на безуглеродной основе.

       - Как же такое возможно? Нонсенс!

       - Еще как возможно! В нашей вселенной все другое, даже элементарные частицы, а уж химические элементы и молекулы тем более. Если в ваше пространство переводить наш спирт, то ближе к жидкому аммиаку получится. А не разведенный есть?

Он протянул костлявую руку к бутыли, но тут зашипело, как тогда, при его появлении, и рука по локоть исчезла, и тут же материализовалась вновь, правда, без части рукава. Зато на безымянном пальце появился перстень с фиолетовым камнем.

       - Не обращайте внимания! Флуктуации! Все флуктуации: и я, и вы. Даже видимая часть вашей вселенной всего лишь одна большая флуктуация. Да, да!

Визави налил полный стакан спирта и поднял его в ожидании ответного действия.

        - Ну, дай Бог не последняя!

Я налил немного разведенки. А про себя отметил: чего доброго напьется, что тогда делать? И за спирт попадет. Но не останавливать же! Еще решат, что мы жадные!   

       - Не уважаешь!

      - Что вы! Как можно? Но в таких количествах. Я  все-таки на работе...и вы тоже.
 
        - Ну, вздрогнули! У-у-у-у! Вещь!
    Эх, работа, работа! Да плюньте вы на нее физически биологической слюной! Подумаешь ваша работа! Вот у нас, знаете ли, работа не приводит к возрастанию общей энтропии! Класс! А у вас все наоборот, что не делай, все равно энтропия во вселенной возрастет, потому что система замкнута. Ужас! Ох уж мне эти замкнутые системы! Кто их только выдумал? Так взял бы кувалду да разбил бы! Наливай!
    Наша вселенная открытая, иначе попасть к вам было бы гораздо труднее! В открытой системе, друг мой, прогресс идет гораздо быстрее, потому как порядок самопроизвольно организовываться может. Очень практично!
    Ну! За открытость наших систем!
    У-у-у-у! Хорошо пошлО!
    Вообще, я вам доложу, мирок у вас больно тесный! Смотрю и плачу! Всего три измерения! Меньше некуда! Развернуться негде!

        - Позвольте, позвольте! А время? А в микромире? Обижать не надо! Вы все же, извините, в гостях!

        - И в мыслях не было обидеть! Честное слово! Время - четвертое измерение? Выдумки! Нет никакого времени! Есть только движущаяся материя, занимающая объем пространства и, естественно, обладающая энергией. Понятие времени, как и все остальные: температура там, энтальпия, энтропия и прочие, ввели для удобства описания. Правда, уж очень удачное введение. Лично мне оно нравится гораздо больше других. И все временные эффекты, это лишь эффекты движения.
Впрочем, у вас оно может и есть, во всяком случае, частично, но у нас его точно нет. Вам бы с моим шефом поговорить надо, я то, всего-навсего, вероятностями занимаюсь. Порядок пространств другая область, за гранью круга моих интересов.

       - То есть, как это частично?

Старикашка с вожделением принялся мять дёснами вялый огурец.

         - А так! Сейчас объясню. Видите ли, флуктуации…

Но тут опять зашипело и запахло озоном, и у собеседника вдруг голова начала искрить и резко раздуваться. Однако через мгновение она вернулась к нормальному виду, правда, теперь губы были густо напомажены, а щеки напудрены. Появились огромные неаккуратно наклеенные ресницы.
Старичок ощупал голову и хрипло произнес:

      - Это наши шалят, сигнал дают, дескать, закругляйся, обедать пора. Сбили с мысли. Потерял! Но ничего, когда Бог создал мысли, он создал их достаточно, полную ноосферу. О чем это я? Ах, да! О ХИ – мерных пространствах! Так вот, измерений может быть сколько угодно! Они могут быть даже дробными, иррациональными, мнимыми, какими угодно. У нас, к примеру, их пять с половиной. Ничего удивительного! Пространства, вернее кванты пространства осциллируют: то пять, то шесть, очень, очень редко когда четыре, а уж три!.. Вот в итоге и получается пять с половиной.
 Собственно, я занимаюсь исключительно вашим редким случаем, потому сюда и переместился. А осцилляция, ясное дело, от Большого взрыва досталась. Да!
 Вот вы можете себе представить всю массу вселенной сосредоточенную в мельчайшей точке? Что это за материя такая? Где она была? И, простите, с какого бодуна взорвалась? А минимальную энтропия после взрыва? То-то и оно!
У нас тоже взрыв был. Говорят, шандарахнуло так, что мама не горюй! Сначала полный кошмар! Ничего толком нет, привычные законы еще не сложились, чёрти что летит во все стороны-измерения, на ходу меняется, делится, синтезируется, температура адская! Ну, полнейший хаос! Энтропия на максимуме! Потом порядок проявляться стал. И уж сверхновые взрываться начали. Ну, потом планеты, а на них жизнь, конечно, самопроизвольно возникла. Энтропия-то падает! А галактики все само структурируются и структурируются. Глобальное упорядочение происходит…
 Что-то вы бледный какой-то? Может еще по чуть-чуть?
Вы, я вижу, как-то не совсем улавливаете! Поясню.
Представьте себе промокашку, слегка пропитанную щелочью и высушенную. Капнем теперь на нее раствором фенолфталеина, он будет расплываться и станет малиновым. Если промокашка очень тонкая, то и от малюсенькой капли пятно большое получится, причем, по периферии растекание, понятное дело, быстрее идет. С точки зрения промокашки, из нечего возникло нечто! Большой взрыв! Образовалось нечто новое, сложно устроенное, нет прежнего индикатора и прежней девственной промокашки. Родился новый Мир, где поверхностное натяжение – это гравитация, а сорбция, - темная энергия. Бумага – темная материя. Ну, это сверх грубо, как вы понимаете, полной аналогии и быть не может. Можно сказать, что двухмерное пространство с трехмерным слились, ну типа того. Что-то от одного и от другого при этом осталось. Вот так и у вас: трехмерная материя с четырехмерной, а может и с большим порядком слились. Точно с бОльшим! А у нас вообще!
Шеф мой вам бы все по полочкам с формулами разложил бы, да только вы все равно бы не поняли. Нет у вас таких разделов математики! Она ведь наука прилагательная, а у вас такой потребности не имеется, пока еще прикладывать не к чему.
Да Бог с ней с наукой! Лучше под огурчик опрокидоном чистенького! А то глядишь, и моргнуть не успеешь, как назад потянут!

Старик отклеил ресницы и зачем-то прилепил их к бутыли со спиртом. Затем чмокнул ее, оставив яркий помадный отпечаток. Видимо спиртное до мозга добралось!
 Играючи налил полный стакан и, оттопырив мизинец, высоко поднял его.

       - За слияние ХИ пространств, пространств и подпространств!

Затем шумно выдохнул и залпом влил в глотку огненную жидкость, даже не поморщившись.

        - Однако вы мастер, как я погляжу. И как это только в вас столько влезает?

       - Так я же все-таки из пространства с большим числом измерений, хотя и преобразованный. Но что-то должно быть осталось. Я надеюсь. Да что мы все на вы, да на вы, давай на брудершафт!

      -  Ну-у-у. Давай! У-у-у-у! А-а-а-а! Хорошо пошла, зараза! И огурцы вроде тоже ничего!

       - Повторим?

       - Минуточку, минуточку! Если у вас энтропия системы убывает, то, что же будет когда она дойдет до минимума?

       - Ясно что! Коллапс! Квантовый скачок! В ХИ – мерное пространство с меньшим числом измерений попадем. В ваше пространство! Большой взрыв у вас будет! Вот поэтому я к вам и перемещен! А ты что же думал, мы просто так такие дорогостоящие опыты ставить будем? Это не у вас! За здорово живешь в систему с растущей энтропией лезть? Шалишь батенька!

       -  Подожди, подожди! Как? Еще один Большой взрыв? Ну и будущее!

       - Кто тебе сказал, что еще один? Вот тот самый, который у вас был у нас и будет!

       - Нет, это ты, батенька, шалишь? Как это тот самый? Пить меньше надо, тем более на работе!

       - Я много пью на работе? Сам ты алкаш из зачуханной вселенной!

       - Ты мою вселенную не тронь! Я за Родину врезать могу!

        - Мне? Только попробуй! Я не посмотрю, что в гостях! За истину в науке сам кому хочешь бока намну!

Старикашка со всей силы ударил кулаком по столу. Бутыль опрокинулась, и содержимое залило лабораторный журнал, лежащий с краю.

       - Доволен? Устроил коллапс! Осцилляции, осцилляции! В голове у тебя осцилляции!
И как таких только допускают в науку, да еще в пространстве пятого с половиной порядка?! Никакого порядка!

        - Ну ладно! Будет тебе! Я может больше твоего расстроен! В масштабе вселенной…дело-то житейское!
А ты тоже хорош! Осцилляция ему не понравилась! Если на то пошло – она главное. Кванты пространства постоянно свою мерность меняют, то в одном измерении, то в другом. Уменьшил порядок, энергии меньше стало, она в соседний квант перешла. Получил тот энергию, число измерений увеличилось. Так с огромной частотой туда-сюда и осциллируют. Это несущая, опорная чистота вселенной, она скорость света определяет, все поля с ней связаны. А какие эффекты интересные, если пространство не стационарно! Это многое объясняет! А ты в драку!
Давай допьем и к стороне! Тут еще чуть-чуть осталось!

        - Я не буду. А ты, как хочешь!

        - Как знаешь. Но я бы выпил за науку. Наука требует жертв! И сама жертвой станет! Жаль мне ее, пропадет при Большом взрыве! Представляешь сколько знаний накопили и... пшик. Начинай заново!

Старик смахнул навернувшуюся было слезу, и тыльной стороной ладони вытер нос. Помада размазалась, от чего лицо стало казаться еще более перекошенным.

     - Между прочем, насчет Большого взрыва ты тоже погорячился. Это квантовый скачок, как при осцилляции. Одно событие, у вас, у нас.

       - Ну это я еще могу принять. Мысль трезвая, но ведь они происходят в разное время: у нас уже было, а у вас еще только будет!

        - Говорю же тебе: нет никакого времени! Хорошо, хорошо! Если угодно, проявление принципа суперпозиций событий. Так лучше? Тоже не подходит? Тогда так: у нас разные системы и точки отсчета разные. Понял? Ну слава Богу! Вот так всегда, явление одно, а объяснения разные.

Собеседник грустно посмотрел на пустую бутыль, и глаза его начали увлажняться.
 
Эх, житие мое… Ты думаешь у нас там жизнь разлюли-малина? Что ты! Все как у вас. Во всем разум виноват! Ему все всегда мало! А раз мало, то жди одних неприятностей, хоть в каком ХИ – мерном пространстве. Неравенство всегда будет, и во всем! Господь прав: не вкушай с древа познания, в раю вечно жить будешь, правда, голым. Вот так!
Да ладно об этом! Я тебе вот, что сказать хочу: я сам на этот эксперимент напросился и не просто так. Расчет я сделал, и получилось, что наибольшая вероятность выпадает аккурат на тебя. Ты - это я в будущем! Ну после коллапса! Реинкарнация! Понимаешь!

От таких слов у меня голова пошла кругом, и я еле смог выдавить:

      - Не может быть! Это за гранью моего понимания, за гранью наших представлений!

И в этот момент пуговицы на костюме старика стали увеличивать свою яркость, он встал и впился губами мне в щеку. Противно! Брр-р-р-р-р!

       - До свидания! Еще свидимся! Я вероятность рассчитал. Я тебе еще о черных и безматерчатых дырах не рассказал и о звездах…

Перстень на его пальце стал испарятся, оставляя густое фиолетовое облако, зашипело, пахнуло озоном, и пришелец исчез! И в ту же минуту в зал вошел шеф в сопровождении микрошефа! Глаза у них округлились, причем, несколько больше, чем можно было бы ожидать!

       - Тут такое случилось, такое! Это за гранью наших представлений! ХИ – мерные пространства – это… Я сейчас все объясню! Человечество – жертва науки! Большой взрыв одновременно и в будущем, и в прошлом… времени нет…сейчас, сейчас, только соберусь с мыслями…и вообще я – не я…Нобелевская премия!
 
       -  Ну, положим, премии ты уже лишился! - шеф произнес это с каким-то изуверским спокойствием.
 -  Вижу, что случилось. Еще один такой срыв, и ты точно будешь за гранью наших представлений, и времени у тебя будет навалом, и это не химера! Жертва науки!

P.S. Работаю там же, жду встречи, уж очень хочется о звездах и черных дырах услышать! Да и Нобелевская не помешает! Тогда точно хороший коньяк попробую!
8 Черная вдова
Александр Колупаев
В ясный день, если над нашим родным Усть-Каменогорском не плавает плотная пелена дыма с половиной набора таблицы Менделеева, километрах в пятнадцати на юго-западе, можно рассмотреть три острые горные вершины. Называют их по-разному,   кто  «три брата», кто «три батыра», но, более всего  к ним пристало прозвище – «три монаха». У подножия этих грациозных вершин (и как их еще не сняли в кино?), находится несколько озер – так их и зовут «монастырские» Во времена Советского Союза там располагалось несколько оздоровительных лагерей, в которых проводили часть летних каникул старшеклассники сельскохозяйственных промышленных фабрик.  Несколько лет подряд бессменным начальником этого летнего лагеря был мой друг, назовем его Александр Петрович. Личность безмерно влюбленная в просторы степей, пионер покорения горных вершин и лесистых перевалов. Нет, путешественником в прямом смысле этого слова, он не был, но побывал во многих знаменитых местах нашей бывшей необъятной Родины.
  Настоящие альпинисты стараются покорить вершины, а Александр Петрович, больше коллекционировал подножья гор. А, что? Везде был, свой человек на многих турбазах. Мне довелось поддаться на его уговоры и где пройти, а где проехать половину северного Кавказа. Там, в Баксанском ущелье, в туристском приюте недалеко от Чегема и в палаточном лагере у подножия пика Инэй, слышали мы легенду о «черном альпинисте».
Живет такая легенда у бродяг-путешественников, если вы её не слышали от своих знакомых или от друзей, извольте, я расскажу.
    Историю эту обязательно рассказывают у костра, желательно, в кругу новичков.
«Брошен и предан был своим лучшим другом один альпинист. С тех пор бродит его душа неприкаянная и обиженная  на весь людской род, среди местных гор.  Стал этот альпинист заглядывать по ночам и в наш лагерь. Протягивает в палатку  черную, обмороженную руку и говорит унылым голосом: «Дайте хлебушка!» Отказать ему нельзя - заберет с собой. Понятно, что в эту историю мало кто верил, даже новички. Кое-кто, наверное, и посмеивался. И все шли спать по палаткам. А рассказчик, выждав немного, доставал из своего рюкзака припасенную баночку краски... Выкрасив свою руку в черный цвет, он подходил к палатке новичков, просовывал руку внутрь и печальным голосом говорил: "Пожалуйста, дайте хлебушка..."
    Интересно, что новички - полчаса назад дружно смеявшиеся – что называется, "клевали". Не было случая, чтобы кто-то не поверил или заподозрил шутку; все начинали срочно и чуть ли - не в панике искать по рюкзакам кусочек хлебушка...
     Собственно, это начало истории, а теперь сама история.  Как я уже написал спортивно – оздоровительный лагерь у Монастырского озера работал, почти, все лето и поэтому был организован с солидной основательностью. Персонал лагеря подбирал лично Александр Петрович, все его звали, несмотря на молодость, просто Петрович. Подбор этот производил он, сообразуясь с умением работников выполнять многие функции.
   Так много лет подряд в качестве поварихи ездила одна очень оригинальная дама. Назовем её Катерина. Однако, все в то время находились под обаянием  киноленты «Семнадцать мгновений весны» и поэтому быстро переделали её имя на свой лад. Все звали её просто - повариха Кэт. Если ваше воображение рисует статную и дородную особу, не спеша хлопочущую у плиты, уймите пыл своего воображения.  Повариха Кэт – гибкая и изящная, еще бы, почти с трех лет специализировалась на бальных танцах! Кроме того остроумный собеседник, заводила всех веселых дел, душа любой компании и по совместительству культмассовик лагеря.
    На открытие второго сезона лагеря, был приглашен и я. Не стану описывать праздник Нептуна, традиционный забег в гору на приз-шоколадку, лично от самого Петровича, а перейду сразу к ночному костру, который состоялся сразу после ужина. Повариха Кэт с помощью приставленных помощников быстренько справилась со своими обязанностями и теперь напевала под гитару туристские песни. Костер горел часов до одиннадцати. Как то само собой все утомились после бурного дня, придвинулись к мерцающим углям и внимали разным историям. И вот тут, Петрович  выдал новый вариант «черного альпиниста».
   Жила,  когда то в этих краях прекрасная девушка. Многие джигиты были просто без ума от её красоты.  Но любила она простого пастуха. Понятное дело – вся родня, воспротивилась их свадьбе! Решил  отец отдать  её в жены богатому хану. Перед свадьбой одела  красавица белые одежды, взобралась на высокий утес вон того среднего «Монаха» и бросилась вниз! Слушатели стали вздрагивать и  поёживаться как от холода, придвигаться  поближе друг к другу, бросая робкие взгляды в темноту, вокруг костра. А под конец рассказа Петрович, блистая своей фантазией, сообщил, что душа девушки не успокоилась и бродит в окрестностях тенью. Многие местные пастухи видели её легкую, как бы скользящую над землей фигурку, в черных одеждах и прозвали её «черная вдова». Просунет она руку в дверь и говорит печально-замогильным голосом ….
   Тут я обратил внимание на повариху Кэт. Тоненьким прутиком подгребала он к себе почерневшие головешки от костра и отбрасывала их незаметно под ближайший кустик.
Наконец все разошлись спать. Тут и там замерцали фонарики, красиво подсвечивая пологи палаток. Почти в полной темноте, мы с Петровичем, нашли запасы изрядно уменьшившихся угольков и затаились у палатки новичков.
   Наше небольшое ожидание было не напрасным.  Из палатки поварихи Кэт выскользнула стройная женская фигурка в черных развевающихся одеждах. Легкий, скользящий шаг, больше похожий на балетный танец, сразу выдал нам имя «черной вдовы».
  Через минуту  в палатку к новичкам,  просунулась черная рука и печальный, замогильный  голос попросил: "Дайте, пожалуйста, мне… хлебушка-а –а ...". А секундой позже на плечо «черной вдовы» кто-то положил сзади черную руку, и столь же печальный голос спросил: "А зачем тебе-е-е…  мой хлебушек?.."
...  Говорят, такого женского вопля «Монастырские горы» не слышали со дня своего сотворения.
9 Страна, отвоёванная у моря
Феликс Цыганенко
На снимке: Заандам, Голландия. Памятник молодому русскому царю (плотнику судоверфи в Заандаме) Петру I.


Много лет, работая на судах Мурманского морского пароходства, мне доводилось бывать в Голландии. Но самым памятным для экипажа «Шуры Кобер» был заход судна в небольшой голландский порт Заандам. Именно на судоверфи этого города три века назад плотничал молодой российский царь Пётр I под вымышленным именем Петра Михайлова. В порт Заандам регулярно заходят наши моряки, они непременно посещают музей Петра I.  Не побывать здесь - грешно для русского человека! Хозяйка исторического местечка, женщина строгая и в годах, к тому же уставшая от нашествия нашего брата, повела моряков в домик. А затем - в удивительно маленькую и скромную келью, где царь отдыхал от трудов праведных.  Будущий правитель России не гнушался учиться корабельному делу у голландцев.
 
И ещё одно историческое место в Заандаме. В центре города красуется  памятник царю Петру I, подаренный в 1911 году российским царём Николаем II, в знак хранимой жителями Заандама совместной истории. В цивилизованной Голландии бережно относятся ко всем памятникам старины, за ними ухаживают, у подножия постоянно находятся цветы. И мы не забываем об этом ритуале. Достаём фотоаппараты, будет что показать и рассказать дома друзьям и близким! Память о русском царе, покорившем Голландию, останется навсегда в нашей памяти…

А теперь расскажу о «Голландии» или всё же…  «Нидерландах»? И в чем между ними разница? Это сбивает с толку, ведь «Нидерланды» часто называют «Голландией».  Много информации мы почерпнули из рассказа представителя торгпредства России, кстати, бывшего капитана пароходства. А также из информационного бюллетеня по туризму. Официальное название страны — (Королевство) Нидерланды, которое состоит из двенадцати провинций. Две из этих провинций, а именно Северная и Южная Голландия, вместе составляют Голландию. Благодаря морской и экономической мощи этих провинций в 17 веке, Нидерланды стали известны во всем мире как Голландия.

В других странах название «Голландия» часто используется, когда говорят о Нидерландах. Голландия также является своеобразным брендом, который используется для продвижения деловых и туристических поездок в Нидерланды. Если Голландия, как имя бренда, она знакома людям во всем мире и её любят. Кроме того, название «Голландия» представляет все положительные моменты страны, привлекающие иностранных отдыхающих и деловых путешественников. Оно и звучит более гостеприимно, чем официальное «Нидерланды»…

Сорок процентов территории Нидерландов  –  это осушенная и отвоёванная у Северного моря и реки Рейн прибрежная полоса. Веками рослые, и не больно разговорчивые, рыжеволосые жители насыпали дамбы и сооружали дренажные каналы. Удивительно,  но работая даже на таких землях, по экспорту сельхозпродукции Голландия в 90-х годах занимала второе место в мире после США. Результатом титанических земляных работ были созданы  и причалы крупнейшего, перевалочного порта мира Роттердама, протяжённостью в сорок километров.

На причалах порта Роттердам длиной в десятки километров мы наблюдали горы металла: алюминия, меди, никеля, кобальта. Значительная часть груза -экспорт из России. Цветной металл Норильского горно-металлургического комбината и Таймырских рудников перевозили из порта Дудинка мурманские суда, в том числе, наш «Шура Кобер». Особую активность в перевозке и продаже металла проявили в 90-х годах небольшие судоходные компании. Кто стал их руководителями  -  тайна, покрытая мраком. Мы видели лишь исполнительных директоров, с которыми было непривычно и тяжело работать...

А вот, ветеран флота, электросварщик  теплохода «Шура Кобер» Артур Коноплёв, наблюдая на палубе проплывающие горы земных и рукотворных сокровищ, рассуждал с усмешкой: 
 -  Как хорошо, однако,  должны жить люди в России при таком её несметном богатстве матушки-природы!  К примеру, жители Арабских Эмиратов с их запасами нефти, отнюдь не думают о хлебе насущном.
- Кое-кто у нас, разумеется, питается икрой, ананасами и рябчиками, -  заметил электромеханик Вадим Сосновский.
- Увы! Богатая страна и бедные люди – тот парадокс, который не в состоянии объяснить даже наш бывший помполит, а теперь безработный, товарищ Свирус, - пояснил второй механик Володя Кошелев.

В многочисленных каналах и дельтах Рейна отстаивается огромное количество судов малой флотилии. Эти картинки мы наблюдали на всех водных артериях страны. Что такое самоходная баржа в Голландии? Это счастливая семья, путешествующая по Европе на воде, а заодно и перевозящая груз. Подкрашенная и помытая утренней, забортной водой из шланга, баржа – это симпатичная квартирка на корме с цветочными горшочками, что просматриваются сквозь стёкла иллюминаторов. В обязательном порядке и свой сухопутный транспорт!

На крышке трюма, будьте любезны, легковой автомобиль, а на кормовой палубе – велосипеды. Приплыл, к примеру, в Германию, да и покатил в продуктовую лавку или к друзьям на рандеву. Красота! Но экипаж – это не только семейная идиллия, но и родственный подряд. Глава семьи, он же шкипер, крутит на мостике рулевое колесо, а супруга, как бывалый матрос, при швартовке набрасывает концы на причальные кнехты. Завидуешь, им по-хорошему, наблюдая с палубы «Шуры Кобер» да вспоминая, сколько месяцев не видел собственных жену и детишек.

О стерильной чистоте улиц Роттердама, как впрочем, и всей Голландии, ухоженности дорог и тротуаров, скверов и парков – говорить излишне. А городской общественный транспорт? Запрыгнув в трамвай второго маршрута, что катил в сторону базара с предпраздничной распродажей, по старой советской привычке «забыли» приобрести билеты. Было не до того -  как иностранцы – мы любовались салоном бесшумного трамвая. Откровенно говоря, он отличался от нашего транспорта, примерно, как салон немецкого автомобиля «Опель-вектра» от кабины «Запорожца».

И всё  же лицо страны, её визитная карточка – это знаменитые голландские тюльпаны. Ведь до чего дошли ушлые голландцы?! Реактивными самолётами развозят цветы по миру. Неожиданно повезло и нашей симпатичной буфетчице Наташе. Торговый клерк, сбывавший морякам подержанные машины, подарил ей великолепные тюльпаны...

Яркий, красивый автобус мчался по автостраде Роттердам – Амстердам. Моряки теплохода «Шура Кобер» добирались в столицу Голландии. Амстердам – одна из жемчужин Европы, причём не только благодаря поразительным каналам 17-го века. Наша цель – посетить памятные места Амстердама  и в первую очередь – музей Ван Гога. А пока из больших окон автобуса моряки любовались зелёным оазисом сельской местности. Чёрно-белые лакированные коровки, словно со страниц учебников зоологии, да кудрявые овечки мирно паслись на сочных лугах. На полях – традиционные ветряные мельницы, словно увеличенные копии сувениров и многочисленные, похожие на редкий перелесок, мачты с ветрогенераторами.

Среди памятных мест Амстердама запомнились столь разные по стилю достопримечательности: музей великого живописца Ван Гога, а для любознательных мужчин – «розовый» квартал на берегах канала. Любопытно, что женщины древнейшей профессии здесь под охраной закона -  в стране легализована проституция. Потому и не крутится подле девиц рой криминального элемента, лицензия даёт право на медицинское обслуживание и даже защиту. Кроме того, в сексиндустрии - порядка миллиарда долларов, что даёт государству приличный доход в виде налогов.

По свидетельству представителя консульства, в Голландии разрешены лёгкие наркотики, потому и собираются зачастую на площадях Амстердама хиппи со всей Европы. Страну никак не назовёшь пуританской. Тем не менее, по количеству умышленных убийств и преступлений на сексуальной почве Голландия – одна из самых безопасных стран мира.

В нашем морском обществе нашлись и подлинные ценители искусства. С трудом отрывали в музее от полотен великого художника штурмана Юру Манилова, любителя – филателиста и буфетчицу Наташу, по береговой профессии – художника книжного издательства. В холлах музея за посетителями внимательно наблюдали вооружённые короткоствольными автоматами охранники, окинувшие и нас холодным, нордическим взглядом.

Такой мы увидели страну в начале 90-х годов, отвоёванную у моря и приютившую в своё время молодого царя Петра I. Голландия - это величавые памятники истории и архитектуры, морской и экономической мощи, страна тюльпанов, живописцев, каналов и современной демократии…
10 Электричка в Монтекатини
Алексей Мельников Калуга
«Со-бач-ка…», - как это у него так мягко выходило, у Мастрояни – в том фильме, помните?  С легким таким и осторожным растягиванием незнакомых итальянцу русских слогов. С нежным поглаживанием во рту языком шершавого нашего «ч» и колючего «к». С обтачиванием их мелодичной тосканской фонетикой, словно вылизываемых волнами Адриатики маленьких камней. 

«Со-бач-ка…», - итальянцы определенно любят животных. Я имею  ввиду – маленьких таких, с белым кудряшками болонок. Один синьор, вижу, управляет поводками целой полудюжиной, как раз напротив театра Верди. Зачем ему столько?... В Монтекатини в несезон по вечерам тихо-тихо, народу - чуть,  разве что старички – по лавочкам, так что сразу шесть «со-ба-чек»  - почти капелла.

А спать здесь зимой ложатся рано. Городская карусель на центральной площади уже к семи часам гасит фонари. Синие ослики  и розовые жирафы перестают вертеться. Кружившаяся на них местная малышня отправляется по домам. Щелкает в последний раз рубильником усатый карусельщик. Буаноноттэ...

Я прошу прощения за излишнюю навязчивость, но, чувствую, что вы не были в Монтекатини. На самом деле - это очень просто: от Флоренции – 40 минут на электричке. Я бы посоветовал в двухэтажной – обзор шире. Хотя – вечер, февраль, люди с работы уставшие возвращаются, студенты с лекций: какая разница, где, вытянув ноги, блаженно задремать.

Вы, знаете, флорентийцы тоже, оказываются, устают на своих работах.  До чёртиков. Честное слово. И с сумками, в точности как мы, вбегают за минуту до отправления в переполненные вагоны. И радостно так плюхаются на свободные места. Чтобы, значит, ехать домой, в Пистою, Прату или Монтекатини – к семье и детям. Из этой – Флоренции. Представляете: каждый божий день или вечер уезжать из Флоренции?..

Да, вы, может быть, не сильны в итальянском? Увы - я тоже. Как говорится, «нон парло итальяно». Хотя, был случай (опять-таки в Монтекатини), пришлось с моим «нон парло» подвязаться даже в качестве проводника. Можно сказать – экскурсовода.

Итак: ты очень внимательно выслушиваешь по-итальянски вопрос на тему «как проехать?» (кстати, довольно лестно продлевать ошибку собеседницы, уверенно угадывающей в тебе тосканского аборигена). Участливо в ответ киваешь (без малейшего понятия – чему). И под конец растроганно признаешься в своей досадной (и надо признать, чертовски досадной в среде чарующих итальянок) немоте: скюзи, синьора…

Та, что заблудилась тогда в Монтекатини, весело помахала в ответ рукой и умчалась в теплый февральский вечер. Красные огоньки её «Фиата» растаяли как раз в направлении Термы Тетуччо. Уверен: вы знаете её, эту терму. Ну, ту самую, с Мастрояни: «со-бач-ка»…

Нет, я ни на что не претендую. Я тоже в ней самой не был. И вряд ли – буду. Впрочем, сквозь закрытые на зиму ворота заглянул – врать не буду: колоннада, мрамор, очищение почек, холестерин – в общем санаторий «администрации президента» Римской империи в чистом виде.

Ну, да, я и говорю: термы эти (да и весь курорт) – для самых невероятных богачей. Аристократов – тоже. Плюс - первых леди первых стран. Слушайте: якобы Светлану Медведеву пару лет назад сюда возили, так переволновавшиеся монтекатинцы, ходил слух, даже таблички уличные по-русски в честь такого случая переименовывали. Что, впрочем, быстро рассосалось: улицы вскоре вновь стали Verdi, Marconi и Bellini, а единственным отголоском русского «нашествия» оказался еженедельник «АиФ», чудом затерявшийся на тучных полках местных «союзпечатей».

Но вам этих богачей не стоит бояться. Ей Богу. Зимой в Монтекатини их по-моему просто нет. Не думаю, что они специально как-то прячутся. Просто – съезжают. И опять-таки, не думаю, что на электричках. Я бы уехал, конечно, именно так: прокомпостировав предварительно билет на маленьком вокзале Монтекатини-Чентре,  уютно устроившись у окна и с любопытством разглядывая кнопочного малыша-негритенка, туго притянутого цветастым шарфом к спине бедно одетой африканки напротив.

Как негритеночек уморительно по-щенячьи чмокается губками в капюшон своей маман. Соску ищет? Пожалуй… Как сонно бодает коричневым лобиком нежно ласкающую взрослую ладошку. Как медленно закрывает бусинки-глаза. И засыпает под стук колес пригородной электрички.

Флоренция – только через 40 минут. За окном – густой февральский вечер. Карусель в Монтекатини скорее всего уже закрылась: ослики, лошадки и жирафы – тоже будут спать. Усатый карусельщик наверняка выключил свой большой рубильник: погас свет, остановилась музыка… Тот странный синьор с кучей поводков в руке тоже, наверное выгулял своих питомцев и повел их ужинать. Я, пожалуй, тоже вздремну чуток, пока вагон качается. Может и приснится что-нибудь. Буаноноттэ, «со-бач-ка»…   
11 Краснополянские дороги
Анна Сабаева
    В 90-х годах я увлеклась горным туризмом. Природа Сочи и его окрестностей к этому очень располагала. Несколько лет подряд я проводила отпуск на Красной Поляне, в горах. В то время на Красной Поляне было две турбазы – профсоюзная и Министерства обороны. Турбаза Минобороны была хорошо оборудована. Мы находились там пять дней, пока набиралась группа. Затем – пятидневный поход. Ночевали в приютах. Загорали на ледниках. Впечатления от этих походов сохранились у меня в стихотворении “Две гитары”.
                      
                     "Две подруги, две гитары на моей стене.
                      Удивительная пара – молча, в тишине…
                      Стала плохонькой и старой первая из них.
                      Поделили верст немало с ней мы на двоих!
                      Простовата, неказиста, и чехол не нов…
                      А была ведь голосиста, пела и без слов!
                      Что ж молчишь теперь, подруга тех далеких лет?
                      Позабыла, как встречали мы с тобой рассвет?
                      И какие песни пели вместе у костра,
                      А инструкторы сидели с нами до утра…

                      Ночь чернела на привале, нас манил приют.
                      Мы идти не уставали, знали – там нас ждут…
                      Ждут дороги, реки, горы, как в живом кино…
                      Ведь еще Семиозерье не покорено!
                      Мы пересекли долину. Было нелегко
                      Покорить свою вершину – гору Псехако!
                      С солнцем мы играли в прятки, и подъем был крут…
                      Шли мы молча, без оглядки, как на Божий суд…
                      Белый свет, казалось, меркнул, не осталось сил.
                      Мы увидели, как беркут там, внизу, парил…
                      И вершина покорилась! Вот он, звездный час!
                      Покорилась, подчинилась нам на это раз!

                      На вершине мы стояли. Дух перевели –
                      И открывшиеся дали взглядом обвели.
                      Папоротники сменяли сосны и кусты,
                      Будто в царство мы попали дивной красоты!
                      Водопад встречался с речкой на цветном лугу.
                      И стояли горы-свечки, головы в снегу.
                      Заметалась в ветках птица, свой покинув плен.
                      Так бродячий дух стремится в родовой дольмен...
                      С гор повеяло прохладой. Мы спускались вниз,
                      Слыша шепот водопада, легкий, как каприс…
                      И застыли кипарисы, остудив свой гнев,
                      Как монахи на молитве, ветви вверх воздев.
                  
                    … Мы спускались по цепочке, таинству верны.
                      Все овраги, реки, кочки преодолены.
                      Вот и лагерь. В быль из сказки возвратились мы.
                      И опять коснулись пальцы бережно струны.
                      Нас переполняли чувства, и, как пальцы рук,
                      Вдруг сплелись они искусно в мелодичный звук.
                      И гитара зазвучала, песня полилась,
                      Без конца и без начала, закружился вальс…
                      Вновь ласкали пальцы нежно шелк и сталь струны,
                      Сердце билось безмятежно, лился свет луны… "

      Благодаря гитаре и песне “Рассвет – золотая корона, вершинам открыты просторы, здесь эхо грохочет по склонам – мы горы, мы горы, мы горы…”, которую очень любил инструктор Володя, нам удалось попасть в 1989 году в единственную группу, которой было разрешено посетить Кавказский заповедник. Тогда мы совершили восхождение на вершину горы Псехако. До подножия вершины шли по изумительно красивой долине Семиозерье. Семь озер необычайной красоты, одно красивее другого! И между ними альпийские луга со своими сочными красками и необычайно огромными папоротниками, цветами. Вечером сидели у костра, а звезды – прямо над головой, казалось, так близко, что на самом деле рукой достать можно… Утром совершили восхождение. Помню, как захватило дух, когда я оказалась на вершине! Внизу парил беркут. Трудно выразить словами чувства и восторг, переполнявшие меня. Это нельзя объяснить, можно только испытать. Те, кто бывал в горах – горные туристы и альпинисты, читающие эти строки, хорошо меня поймут. Им наверняка приходилось испытывать то же самое. Когда вернулись в лагерь, я заметила, что мы все загорели, как Арлекино, – одна сторона белая, другая темная. Так вышло потому, что к подножию горы мы шли на рассвете (левой стороной к восходящему солнцу), возвращались на закате (опять левой стороной – к уже заходившему солнцу). Спуститься вниз с Красной Поляны на побережье быстрым темпом можно и за одни сутки. Поразительно, как прямо “на глазах” меняется природа. От альпийских лугов до песчаных дюн побережья. Мы, конечно, спускались, не торопясь. С двумя ночевками. После первой ночевки я обнаружила у себя на пальце странные пузырьки. После второй ночевки, выйдя из палатки, заметила, что почти все мы покрыты мелкими красными пятнышками. Это оказался такой вид мошки, который выгрызает микроскопические участки кожи, и человек покрывается мелкими красными пятнами. А пузырьки были результатом «общения» с другим видом мошки. Мелок гнус, а неприятностей от него хоть отбавляй!
     Когда вернулись на турбазу, мы с подругой-москвичкой вспомнили, что наш прошлогодний инструктор перешел работать на другую турбазу - "Профсоюзную". Решили прогуляться к нему в гости. Застали его чем-то озабоченным. Оказалось, что к ним приехали швейцарцы (в то время международный туризм у нас только зарождался) и хотят снять рекламный фильм. “Девочки, хорошо, что пришли. Очень кстати” – сказал он. И попросил помочь в съемках. Швейцарцы снимали нас на кинокамеру на фоне пышной краснополянской природы, нам же позировать для киношников было одно удовольствие. Те захотели снять и новую сауну. Побрызгали нас водой, чтобы казалось, что это пот, завернули в простыни, налили чай. И мы изобразили “отдых после парилки”. В ледяной бассейн нырять, конечно, не стали. А вот физрука, который участвовал в съемках вместе с нами, уговорили “нырнуть”. После парилки, наверное, такой бассейн – то, что надо. Каково же было физруку прыгнуть в бассейн без посещения парилки – история умалчивает. Но выскочил он оттуда, “как ошпаренный” – если это выражение можно применить к  его состоянию после прыжка в ледяной бассейн…
     Сейчас Красная Поляна стала всемирно известна в связи с Олимпиадой, проведенной там зимой 2014-го года. Изменилась и преобразилась, стала совсем другой... Но когда я смотрю на фотографии тех лет, сделанные во время походов по заповедным краснополянским местам, сердце начинает щемить от грусти по неповторимым минутам, проведенным там наедине с великолепной, не тронутой цивилизацией природой... И эти ощущения останутся со мною навсегда...
12 Голубь
Анна Сабаева
     После похорон отца, угрюмые и печальные,  мы вернулись домой, в опустевшую квартиру. В молчании разбрелись по своим комнатам, удрученные и подавленные случившимся. Любимое кресло отца стояло пустым. Не верилось, что он  уже не будет сидеть у окна и наблюдать за приезжающими и отъезжающими машинами, школьниками, играющими после уроков на пустыре (часть которого хорошо  была видна из окна гостиной), проходной большого универмага, находившегося во дворе  -  все это было единственным развлечением и составляло смысл его жизни последние месяцы болезни…  Вдруг из комнаты сына послышался шум. Заглянув туда, мы увидели голубя, который залетел в открытую форточку и забился между шкафом и стеной. Сын пытался помочь голубю выбраться из застенка, но голубь сам вдруг вспорхнул на шкаф и сидел там бочком, искоса наблюдая за нами.
     … Голуби стали залетать к нам за две недели до случившегося. По всей квартире, то тут то там, были разбросаны голубиные перья.  Но голуби в квартире не задерживались, тут же вылетая наружу. А этот… Окрас у него был необычный, он совсем не был похож на тех голубей, которые залетали к нам до него. И сидел он на шкафу очень по-хозяйски, уверенно, видно было, что чувствует себя, как дома. “Как он похож на отца” – пришла в голову невероятная мысль, когда я посмотрела на него внимательнее. “Такой же прищур глаз, острый профиль, просто удивительно!”. И тут же услышала слова сына: “Странно, он так на дедушку похож…”.  Голубь перелетел со шкафа на окно. Не торопясь, прогуливался по верху оконной рамы, посматривал на нас и, казалось, никуда улетать не собирался. “Давай, голубчик, лети по своим голубиным делам, к своим братьям-голубкам, в свою голубиную стаю. Голуби не должны жить вместе с людьми! У каждого своя дорога“ – сказала я. Голубь, как будто услышав мои слова, еще раз прошелся по раме, прощально глянул на нас , потом резко взмахнул крыльями и выпорхнул в открытое окно. Больше голуби к нам не залетали…
     ...Что мы знаем о жизни и смерти? Почему суеверные люди считают, что "если в окно залетела птица – то это к смерти близкого человека, а аллегорией голубя является человеческая душа, да и сам умерший, по приметам, может принимать облик благородной птицы голубя"? Почему существует поверье, что "если голубь кружит по комнате – то, скорее всего, это душа умершего родственника"? Мы можем верить или не верить в поверья и приметы, но нас всегда будут волновать вопросы: почему мы находимся на Земле? Что происходит с нами после смерти? Как возник мир, в котором мы существуем, и что будет после нас? Загадки и тайны Вселенной человеку никогда полностью не разгадать. Но желание хоть немного приоткрыть завесу тайны останется навсегда…
         
          Создать машину времени мечтало человечество,
          Но, говорят, никак нельзя ее изобрести.
          Что в жизни нам отмерено от нашего рождения,
          Мы познаем уверенно на жизненном пути.

          Нельзя нам в тайны прошлого, легендами поросшего
          И притчами обросшего, так просто заглянуть.
          И будущего занавес, судьбу от нас скрывающий,
          Таинственный, загадочный – не приподнять чуть-чуть…

          Но в этом ошибаются (хоть разгадать пытаются!)
          И химики, и физики, другие мудрецы.
          Ведь стоит мне закрыть глаза – и я, как много лет назад,
          Свой вижу дом, любимый сад сквозь занавесь ресниц.

          А маленькой когда была, летала в разные края
          (Во сне, как будто наяву), – в чудесные места,
          Где все умела и могла, где взрослою уже была
          И где сбывалась самая заветная мечта.

          И не поймут ученые, на скепсис обреченные,
          Что в будущее – прошлое возможен наш полет!
          И то, что чудо – механизм, теорий всех антагонизм, –
          Единый с нами организм. Он в нас самих живет!
13 Мои путешествия- Встреча в Голландии
Татьяна Бродская
 Из моих путешествий за границу, мне больше всего запомнилась Голландия, а теперь эта страна называется Нидерланды. Наше знакомство с Нидерландами началось с посещения производства изготовления сыров - это была , как сказка про старинную Голландию.

 Нам показали весь процесс, как готовятся знаменитые голландские сыры. Между прочим, процесс изготовления голландского сыра не меняется уже несколько столетий, так что нам показали  старинную мастерскую по изготовлению сыров - там можно было купить головку настоящего голландского сыра!

 В этой мастерской была выставка различных изделий из фарфора с эмблемами Голландии. Я купила себе два набора для специй, причём на одном изображены мельницы, на на другом тюльпаны- это две эмблемы Голландии. Я до сих пор любуюсь этими наборами в своём кухонном гарнитуре.

 Потом нас повезли в Амстердам, там была обзорная экскурсия. Как мне понравился этот старинный город, и своими красивыми домами, очень необычными памятниками, непривычными для нас велосипедами на улицах и большим количеством гуляющих людей. Такой великолепный изумительный город, что сердце радовалось, когда мы по нему гуляли.

 Наш гид предложил посетить два музея, музей мадам Тюссо и  музей эротики - на выбор, я выбрала первый, а большинство мужчин  второй. Музей восковых фигур мадам Тюссо меня просто ошеломил, кого там только не было, в восковых фигурах оживали знакомые герои фильмов,политические лидеры и звёзды мирового масштаба. Всё это нам показывали под световое и звуковое сопровождение, так что музей мадам Тюссо оставил неизгладимые и яркие впечатления в наших сердцах.

 Так получилось, что  мы приехали в Амстердам в субботу, когда везде на улицах играла музыка, там были такие непонятные нам инструменты, впрочем, очень похожи на  наши старинные шарманки, только большего размера, более роста человека - за ним стоит музыкант и играет на различных инструментах, а впереди окна для фигурок, которые танцуют!  Играла национальная музыка, голландцы подпевали ей и пританцовывали, везде веселье - улыбающиеся лица!

  Нам дали свободное время прогуляться по улицам Амстердама. Меня просто заворожил этот весёлый город. А недалеко был рынок цветов,вот такого разнообразия цветов я не видела нигде! Это было незабываемое зрелище - огромное количество тюльпанов самых различных оттенков и других цветов, названия которых я не знала, в том числе кактусов!

Я просто была счастлива всё это великолепие увидеть своими глазами! Там можно было купить луковицы различных видов тюльпанов , в том числе и махровых, наши русские туристы покупали эти луковицы, хотя по нашим меркам стоили они не дёшево. А гид нам рассказал, что существует недалеко от Амстердама парк цветов, там выращивают тюльпаны и другие цветы, которые поставляются во многие страны, в том числе в нашу страну.

 Голландия  является страной,которая занимается селекцией тюльпанов, но не только, я видела там многие виды цветов,в том числе моих любимых кактусов. Тогда я не рискнула везти их через границу. Теперь Нидерланды поставляют кактусы в наши магазины, так что я покупаю их в России, вспоминая моё путешествие по Голландии.

  Далее, у нас должна была состояться прогулка на кораблике по каналам Амстердама,но ждать эту прогулку предстояло два часа, так что у нас было время, чтобы пообедать. Я пошла в ближайшее кафе, хотела заказать себе что-нибудь покушать, но голландцы не понимали моего английского?

  Вдруг слышу мужской голос, который говорит  на чистом русском языке:" Вы, что-то хотели заказать мадам?" Я обернулась и увидела седого мужчину. Спросила его :"Вы- русский?" Он заулыбался и отвечает : "Нет, я голландец, но я преподаватель языков,знаю 5 языков, в том числе русский." Ну, конечно, меня заинтересовал этот голландец, мы взяли по чашечке кофе, мне какой-то национальный кекс с сыром, и присели за столик, где и познакомились.

  Его звали Джозеф,он немного рассказал о себе, что он потерял работу и существует на пособие,живёт с престарелой мамой, любит играть на аккордеоне, шёл на концерт, но время у него ещё есть. Тогда мы с ним решили немного поговорить, ему было интересно узнать всё про Россию, а мне про Голландию.
 
 Мы вышли на улицу, присели на скамеечку возле стоянки водных корабликов и проговорили с ним около часа. Джозеф рассказывал об Амстердаме, что у них разрешены лёгкие наркотики, поэтому так много весёлых людей на улицах - они просто под кайфом! Кроме этого, голландцы любят проводить выходные за кружкой пива с закусками из сыра.

 Джозеф много задавал вопросов о России - мне никогда раньше не приходилось так долго говорить с иностранцем, да ещё на русском языке, так что эта встреча была просто чудо! Потом он попрощался, говорил, что опаздывает на концерт, да и мой кораблик уже причалил к берегу и нас звал экскурсовод. Мы обменялись телефонами и я пошла с группой на кораблик, а он стоял и долго махал нам вслед.

 Меня вся группа пытала, откуда я взяла этого голландца, а я сказала: "Накормите - расскажу!" Я так и не пообедала с разговорами, пришлось девочкам из группы  выделить мне салат.  Тогда я им рассказала, что познакомилась в кафе - он преподаватель языков, поэтому знает русский. Вот и разговорились.

  Много шуток было по этому поводу, но пошутили и отстали,всё интересовались буду ли я ему звонить? Конечно, я ему так и не позвонила, как и он мне, впрочем, тоже. Пусть останется эта встреча, как  память об Амстердаме - городе весёлом, красивом и таким галантным!

 Пока мы катались на кораблике, уже стемнело и нашу группу пригласили  в квартал Красных фонарей, я не ходила - туда пошли, конечно, все наши мужчины,потому что там в окнах выставлены девушки на заказ, но когда вернулись, то были недовольны, так как была суббота и девиц было мало- их просто уже разобрали. Мы так смеялись над обиженными лицами наших мужчин!

 Вечером мы уже выехали в Бельгию, потому что дальше нас ждало ещё много стран, в том числе Франция, но это уже будет совсем другая история.
14 Бесконечность
Александр Кобзев
Маленький философ — это я.

Потому что я однажды понял, что такое бесконечность.

Но это было позже, когда мне исполнилось целых четыре года и я стал большим!

Сначала я просто обследовал наш новый однокомнатный домик, маленький досчатый сарай с дровами и двор, огороженный гладко оструганными штакетинами. Из нашего двора была видна бескрайняя степь с мелкой пожухлой травкой и душистой сизой полынью.

Потом я узнал, что есть работа папы и мамы — маслозавод. Куда молоковозы из неизведанных далей привозят молоко, потому что маленькая деревенька с родным названием Целинное — не просто родной дом. Это центр мироздания!

Наш дом был на самом краю деревни, рядом с дорогой, что вела в районный центр. Райцентр был на конце стрелы, что называется странным словом тракт — как трактор.

Сам райцентр в моей маленькой памяти, в моём крошечном представлении был даже меньше нашей деревеньки.

Раньше мы жили в большом районном посёлке, иногда приезжали даже в Новосибирск. Но это было там, на краю времени и мироздания, куда мы иногда выпрыгивали из своего уютного мира.

Реальнее была степь — с полынью, степной травой и ровным-ровным далёким горизонтом. Я смотрел на эту далёкую-ровную линию, откуда появлялось солнце, куда оно снова уходило с удивительным постоянством. И думал: хитрое Солнышко… в какую сторону покатится оно в этот раз: вправо или налево, чтобы утром вынырнуть с противоположной стороны?

Мамина сестра пятиклассница Наташа говорила, что линия между небом и землёй всегда отступает, когда к ней начнёшь приближаться.

— Куда? — спросил я.

— В бесконечность!

— В бесконечность?

Но папа садил меня на свои могучие плечи — горизонт раздвигался, отдалялся, и это не было чудом. Просто, так должно быть всегда, как утром солнцу всходить с противоположной стороны. Чудом было то, что я прижимался к родному человеку.

Но в четыре года я вдруг осознал величие бесконечности.

Я никогда не думал о том, какова бесконечность вглубь — под землю. С линией горизонта тоже всё просто: степь да степь, потом Коченёво, железная дорога, Новосибирск, Обь с мостом, по которому ездят маленькие игрушечные паровозики, Речкуновка, светлый сосновый бор, Колывань. К горизонту можно руку протянуть, дойти. Если не идти, то доехать на пыльном грузовике…

Но если вверх: выше птиц, выше серебряных гудючих самолётиков, над облаками, за звёздами, ещё дальше, и ещё… А что выше будет? Где край мироздания? Да вот же он!

И я воображением устремлялся высокО-высОко в небо и трогал рукою край мироздания, то шершавый, то гладкий. Иногда он был туманно-неопределённым, порой тревожным, до замирания сердца.

Я непременно брал в свои маленькие ручки детский топорик и начинал стучать, сначала легонько, потом всё смелее, пробивая брешь в границе Вселенной. Это получалось удивительно легко, и я с любопытством смотрел, что же там, дальше, за гранью бесконечности… И, обомлев от жути, видел там такое же огромное пространство. Я азартно летел со скоростью мысли дальше в надежде узнать, что будет за новым краем бесконечности. Летел с головокружительной сверхсветовой скоростью и достигал, наконец, окончательного края. Я с благоговением прикасался к нему, наслаждался его плотной упругостью и уже проверенным движением пробивал маленьким топориком новую брешь в стене! Неужто будет ещё стена?! Я пробью её, и увижу, наконец то, что лежит за пределами пространства, разума, мироздания, бесконечности и вообще постижимого. Но вот с громадной скоростью приближается новая стена — всего полметра толщиной, я уже совсем легко её миную. И всплеск звёздного пространства с огромной скоростью заполняет наш маленький домик…

Я лежал в своей детской кроватке, прятался под ватным одеялом от холодка космической жути и ужасался величию бесконечности.

Через много лет я узнАю, что кто-то назвал эту бесконечность дурной.

Но для меня она была родной, как деревня Целинное с нашим маленьким домиком в центре вселенной. В своей безграничности деревенька так походила на родную степь с душистой полынью, которую греет хитрое Солнышко, на бескрайние просторы с вечно убегающим горизонтом. И я, прорываясь сквозь любые преграды, устремлялся всё дальше на поиски бесконечности бесконечности. И она мне вновь открывалась, стоило лишь потрогать непостижную шершавую грань, стукнуть по ней детским топориком и выглянуть в образовавшуюся брешь.
15 В дальний путь собрались мы...
Вячеслав Вишенин
"В дальний путь собрались мы, а в этот край...
 Только самолетом можно долететь."


                                         Летом 1990 года в Восточном Казахстане, недалеко от озера Зайсан,  произошло землетрясение. Поскольку в то время еще существовал СССР, и Казахстан был одной из 15-ти республик, входящей в его состав,  то Коммунистическая партия и правительство Союза немедленно откликнулись на беду казахстанцев. Совет Министров СССР перечислил в Казахстан немалые деньги и отправил на восстановление разрушенного профессиональных специалистов – строителей. Да и многие города тогда тоже оказали помощь Восточному Казахстану. Пединститут города Гурьева, в котором я тогда начинал работать, направил к Зайсану аж  целых три студенческих стройотряда. Командиром одного из них назначили меня, 22-летнего парня, только что окончившего институт.  Это было моим вторым  серьезным жизненным испытанием.  Первым была служба в армии. Но там я отвечал только за себя, а здесь же был ответственен за судьбу целого отряда. Я, честно говоря, плохо представлял себе, что и как мы будем делать, поскольку имел о строительных и восстановительных  работах смутное представление. Но приказ руководства ослушаться было нельзя, и я начал собираться в дорогу.

                                           Все три отряда самолетом привезли в Усть-Каменогорск, а потом на машинах каждый  развезли  по своим точкам. Мы во все глаза смотрели по сторонам,  пытаясь разглядеть последствия землетрясения: разрушенные здания, горы пыли и мусора, тысячи обездоленных и лишенных крова людей. Наше горячее комсомольское воображение рисовало  нам героические картины, где мы наравне с сотрудниками МЧС  разбираем завалы, вытаскиваем раненых, оказываем помощь пострадавшим. Но ничего подобного не наблюдалось. Все оказалось намного прозаичнее.

                                        Нас привезли в глухую степь, где на многие километры не было ни души. Задачу поставили следующую -  отремонтировать пострадавшие во время землетрясения дом чабана и кошару для лошадей. Теперь немного о самом отряде.  Он состоял из 15-ти человек – одиннадцати парней и четырех девушек. Это были студенты разных курсов и факультетов: физкультурники, историки, филологи. Они так же, как и я, были далеки от профессии строителя. Но желание оказать помощь землякам было превыше всего.

                                       И поэтому, первое, что нам пришлось сделать – это обустроиться. Обустроиться так, чтобы не чувствовать себя гостями в этой глухомани. Специально к нашему приезду в степи построили  дом – «времянку»,  деревянную коробку  без всяких коммуникаций. Нам пришлось  сделать его  более приспособленным к жизни.  Мы в некотором роде ощущали себя Робинзонами. Но только не на острове, а в степи. Всё для нас было ново, необычно. Никто ранее не занимался плотницкими, столярными и строительными работами.  Тем весомее в наших глазах выглядели уют и удобства, которые мы создавали собственными руками. Поскольку в доме была всего одна комната, мы  поделили ее большой занавеской на мужскую и женскую половину.  На улице соорудили большой навес, под который поставили  деревянный стол со скамейками на всю нашу большую семью.  За ним мы ели вплоть до наступления первых заморозков.  Чуть поодаль вырыли глубокую яму и сбили из досок туалет. Ведь, хотя мы и находились в степи, но жить старались по цивилизованному. Наладив бытовые условия, через пару дней мы приступили к работе.

                                         Начинать было очень тяжело. Я чуть не сломал голову, пытаясь правильно разделить ребят.  Сколько человек отправить на ремонт дома? А сколько на кошару?  Сколько часов в день работать?  Делать выходные или нет? В итоге отряд я разделил следующим образом. Четырех ребят  отправил на ремонт дома чабана. Старшим назначил парня по имени Гани. Он уже отслужил в армии и имел понятие о кладке кирпича.  Десять человек – 7 парней и 3 девушки – пошли работать на кошару. Еще одна девушка вызвалась стать нашим поваром. 

                                      Раз мы жили в степи,  то само собой,  что ни электричества, ни водопровода у нас не было. Воду приходилось носить из протекавшей метрах в двухстах  горной речки. Ежедневно два человека приносили по две сорокалитровые фляги для нужд отряда. Она отстаивалась, кипятилась и только потом употреблялась в пищу. Пить сырую воду даже в самую жару категорически запрещалось.  В этой же речке мы ополаскивались после очередного трудового дня, и  стирали свою одежду.  Вода была довольно прохладная,  но других вариантов у нас не было. Поэтому мы «стойко преодолевали все тяготы и лишения».  Зато купание нас освежало и снимало усталость.

                                        Вечера, из-за отсутствия света, мы коротали сидя у костра, который разводили сразу, как только начинало темнеть. Костер был общим местом  сбора отряда. Здесь мы подводили итоги дня, обсуждали рабочие моменты,  отмечали лучших.  Площадка у костра за короткое время стала  нашим любимым местом. Там мы могли говорить друг с другом  по душам, рассказывать истории из своей жизни, петь песни под гитару. Сидя у костра мы вспоминали каждый свое  детство,  пионерский лагерь, и большой костер на закрытие смены.

                                      Вообще, из всех благ цивилизации у нас была только газовая плита, на которой повар готовила нам пищу. Основным блюдом на время нашей командировки стала жидкая каша с тушенкой – самое вкусное и быстро приготавливаемое блюдо.  Выбор каш был не очень большой.  Обычно, это был рис,  но меню оставалось неизменным – «каша с мясом».  Иногда наша девушка готовила нам суп, но это было крайне редко.  Дело в том, что блюдо готовилось  на весь день. И оставлять его  на следующий день не было возможности – холодильник отсутствовал.  Согласитесь, что есть  три раза в день суп – это нонсенс. А вот кашу с мясом  -  совсем другое дело.   Ни телевизора, ни радио у нас тоже не было. Что происходило в это время в мире -  мы не имели понятия. О том, что в эти дни трагически погиб кумир молодежи, чьи песни тогда были очень популярны,  лидер легендарной группы «Кино» Виктор Цой,  мы узнали только через два месяца.

                                       Особое внимание, я думаю, надо уделить курению. Вернее, табачным изделиям. В ту пору по всему Союзу с этим делом была страшная напряженка. Купить сигареты было, практически, невозможно. Они распространялись по организациям, изредка их выбрасывали в магазинах, где  моментально раскупались. Доходило до того, что на рынках стали продавать банки с «бычками» - сигаретными окурками. И что самое интересное – покупали. Курили тогда все,  что придется – махорку, самосад, крутили из газет «козьи ножки». И вот когда мы только приехали в степи Восточного Казахстана –  были ошарашены. В сельских продмагах было полно сигарет. Любых:  с фильтром, без фильтра, с ментолом и без, папиросы, Не только сигареты – там были продукты, одежда, обувь – все то, что в городе днем с огнем не сыскать. Просто Клондайк на фоне общего дефицита. Сразу было видно, что сюда, в глушь, еще не дошла цивилизация. Мы от бешеной радости накупили себе по несколько блоков сигарет и первое время просто сходили с ума  от счастья. Обкуривались до такой степени, что не было никакой силы, и,  сделав пару тяг, поначалу выбрасывали  почти целые сигареты. А иногда просовывали «бычки» меж половых досок. Счастье продолжалось около месяца. Поскольку приезжих было много,  то и в глуши наступил сигаретный голод. Совхоз по мере возможностей снабжал нас «Беломором», но и это не всегда  спасало. От безысходности в один прекрасный день мы вскрыли полы в нашей «времянке», и достали все окурки, брошенные туда в период эйфории.

                                            Однажды к нам нагрянули гости. Это произошло ночью, когда мы уже спали. Проснулись мы оттого, что по нашему дому кто-то ходил, громко разговаривал и светил фонариками. Это были местные, человек шесть парней, приехавшие к нам на машине из ближайшего совхоза. Парни были навеселе и явно искали приключений. Наша времянка, одиноко стоявшая в степи, даже не закрывалась, поэтому гости вошли внутрь беспрепятственно. Когда они узнали, что у нас в отряде есть девушки, очень оживились и не прочь были развлечься. Парни вели себя нагло и уверенно. Мы тогда очень пожалели, что в доме у нас не было ничего, чем можно было бы защититься. Мы не ожидали, что могут быть проблемы. Мы не были к этому готовы. Нам пришлось на ходу выдумывать, что девчонки, собственно говоря, не просто девчонки, а невесты наших ребят. Мол, у них все серьезно, и по возвращению домой будут сыграны свадьбы.  Каким-то чудом нам удалось избежать драки, и убедить местных, что все сказанное  - правда. Парни явно  не хотели уезжать и требовали водки. Но мы ответили, что в отряде нет ни капли, ведь у нас сухой закон. Разочарованные парни вскоре уехали. А мы, после этого случая, сделали на дверь щеколду, а под кровати каждую ночь стали класть дубинки и куски арматуры.  Как говорится, на всякий пожарный. Что самое интересное, за время работы ни у кого серьезных отношений и не сложилось. Может, не до этого было, а может, просто потому, что мы воспринимали друг друга как-то иначе, по комсомольски," по товарищески". Хотя...может и были какие симпатии, но для меня они остались незамеченными.
 
                                       Работа наша потихоньку налаживалась. Иногда приезжал председатель совхоза, чтобы поглядеть, какими темпами идет восстановление. И, в целом, результатами оставался доволен. Конечно, мы поднаторели за это время. Научились ловко замешивать раствор, выравнивать  по отвесу стены, латать дыры в крыше. А ведь первое время многое приходилось переделывать, потому что возведенное нами через некоторое время рушилось. Через свой труд, через повторение пройденного мы постигали секреты строительства и уверенными шагами двигались к завершению работ.

                                           Единственное, что начала меня, как командира,  беспокоить – это резкие перепады температур. Пока стояло лето – это не ощущалось, а вот к концу сентября стало заметным. Днем  было еще довольно тепло  + 15 С,  поэтому парни, не смущаясь, работали голыми по пояс. А вот ночью столбик опускался до нуля, и утром, выходя из дома, мы видели покрытые льдом маленькие лужи. Осень вступала в свои права. Была опасность того,  что ребята начнут простывать, и поэтому я  всем дал наказ – спать в теплой одежде.   

                                          Наконец настал тот день, когда все завершилось. Работа была закончена, объект мы сдали и теперь с нетерпением ожидали момента, когда отправимся домой, в родной город. Где нас ждали родные, любимые, друзья,  и, конечно же, наша альма-матер. Чабан, чей дом и кошару мы восстановили, по такому случаю устроил нам настоящий «той» - праздник. Он зарезал барана и приготовил для нас вкуснейшее национальное блюдо «бешбармак» - вареное мясо с нежнейшими лепешками и картошкой. Мы сидели всем отрядом  в юрте чабана и первый раз за два с половиной месяца ели вкусную домашнюю пищу. Жена чабана угощала нас «шурпой» - мясным бульоном и кумысом – кобыльим молоком, а сам чабан, в знак уважения, из сваренной головы барана дал каждому отведать кусочек содержимого.

                                  Совхоз выдал  нашему  отряду за работу  Почетную  грамоту и  поощрил  каждого  бойца денежной премией.  А Центральный Комитет ЛКСМ Казахстана  наградил всех бойцов знаком «Участник ликвидации последствий землетрясения в Восточно – Казахстанской области». Счастливые и  довольные, с  деньгами и массой впечатлений  мы возвращались домой. 
16 Незабываемое путешествие
Вера Шкодина
                        
                        (Из дневника)                      
Все-таки какое удивительное это время – весна!
        Рождение нового, ожидание счастья, обновление природы. И ты тоже, как птица Феникс, восстаешь из пепла старых тревог, забот, с новыми надеждами, которые могут и
не сбыться, но это сейчас совершенно не имеет значения.
        Март кружит голову. Деревья расцветают, и скоро, совсем скоро, вот только закончатся занятия в школе, и мы поедем к своим родным на Кубань!
Это очень далеко, но я там родилась и выросла. Там моя малая родина.
И наконец у отца  закончилась служба, и мы навсегда уедем домой, на Кубань!
        Жду и не дождусь, считаю дни и ночи и даже часы…
Июнь неуклонно приближается, начались сборы и хлопоты. И вот канун разлуки и прощаний, слез и клятв.
          Как  все-таки трудно отрываться от всего, уже ставшего привычным. Разрывать милые путы дружб и привязанностей.
Но в душе  - уже дробный перестук вагонных колес…
          Прощай, Дальний Восток, прощай уссурийская тайга, прощай, океан!
Я передам от всех вас привет теплому и ласковому Черному морю, бескрайним степным просторам, рекам и озерам Кубани!
                                       И вот он – день первый. Владивосток, 16 июня.
Сегодня  наконец  все готово. Мы отправляемся. Впереди – восемь дней пути через всю мою необъятную Родину – Россию. Мы побываем в Москве, Петербурге и затем – Кубань.
            Восемь дней и ночей, через всю страну. Вообразить трудно!
                                       День второй.
За окном проносятся дубовые рощи, сбегающие с крутых дальневосточныхсопок, они печально машут мне вслед своими густыми ветвями.
            Какие-то безымянные речушки, заросшие яркой зеленью, горные  реки бурлят в каменистых берегах.
            Прощай Дальний Восток!  Я никогда не забуду тебя!
Пестрые ковры полей перекатами несутся навстречу поезду. «Возвращайся. Возвращайся, возвращайся», - стучат колеса. Оторваться от окна невозможно. Боюсь пропустить, боюсь отойти, даже поесть некогда.
              Мама ворчит, а сама тоже смотрит и смотрит в окно, на глазах у нее слезы.
                                      День третий
Кончилось Дальневосточье,  и открылась сказочная страна – Забайкалье.
Звучит  почти, как Зазеркалье.
              Зеркальны воды огромного озера, зеркально небо, повторившееся в нем.
Зеркально отражение прибрежной  живописнейшей природы.
Десятки мелких речушек со сказочными, завораживающими именами -  Селенга, Баргузин – впадают  в это величавое озеро.
                Железная  дорога проходит по самому берегу, из окна вагона хорошо видны
каменные валуны,   отшлифованные волнами, на них примостились утки, гуси, прожорливые чайки. Вдали виднеются рыбацкие баркасы, груженные богатым уловом. Они возвращаются домой.
               А на берегах, где речки впадают в озеро, даже теперь, в июне, лежит лед.
Вот, где лето встречается с зимой.


                                    День четвертый.
Но вот и Байкал позади. Следующий день встречает меня волнующим морем пихтовой тайги. Дикая, нетронутая, мрачноватая и величественная. Близко к окнам поезда – темно-зеленые ветви, усыпанные молоденькими буроватыми шишками.
                  А вот и белка устремилась вдогонку за поездом. С ветки на ветку, с ветки на ветку, но разве угнаться ей за нами? За окном мелькают какие-то  заброшенные  деревушки, заросшие высокой травой, провалившиеся крыши, покрытые мхом.
Где хозяева этих селений, чья жизнь недавно еще теплилась здесь, а теперь угасла?
Очень грустно и странно видеть эти покинутые гнезда.
                  Наступает вечер. Грустно становится на душе.
                                   День пятый.
Утром солнце весело приветствует нас, но от слепящей белизны за окошком начинает рябить в глазах. Это целое море белоствольных березок выбежало навстречу поезду и кланяются, кланяются нам и нежно машут вервями.
                  А вот между веток  спрятался филин,притих под ярким солнцем,. это ночной житель, день для него – передышка.
                    А березки все не кончаются, точно на каком-то торжественном параде  выстроились вдоль дороги. Не хотят отпускать нас.
                                    День шестой.
Но вот другие лиственные деревья появляются среди редких берез. И огромные экскаваторы, как египетские пирамиды, возвышаются среди редеющих деревьев. Они вынимают породу, чтобы найти полезные ископаемые.
                    Природа резко меняется: зеленеющие луга, обширные пастбища, на которых пасутся стада коров, отары овец. Это поезд уже мчит нас по Уралу.
Огромные валуны среди редких сосен – следы древних землетрясений. Урал – граница между Азией и Европой. Урал – родина сказочника Бажова. Урал – волшебный каменный цветок Данилы Мастера. Урал – сокровищница  хозяйки Медной горы.
                   И прекрасные, светловолосые и голубоглазые, трудолюбивые люди.
                                   День седьмой.
Все ближе Москва. Сердце моей России. Все чаще – селения, города, речки и речонки.
Уже и природы почти нет, местами она беднее, скромнее, незаметнее.
Поезд отстукивает последние километры.
                 Москва…Вот она появилась из-за горизонта. И дух захватывает: Москва!
Москва – это музеи, парки, Кремль, Красная площадь.
Словно века сгустились, спрессовались в этих древних памятниках, торжественно и величаво. Благоговейно взираем мы на них.
                  Назавтра – Петербург. Каменный гимн создетелям и живущим в нем.
Город – музей, город – история. Петродворец, Эрмитаж, Дворцовая площадь.
Влажный невский  воздух, знаменитые разводные мосты и молочно-белые ночи.
                 Незабываемые минуты и часы!

Но вот наступает день, когда мы отправляемся на Кубань.
Чем ближе к Краснодарскому краю, тем чаще встречаются фруктовые сады, огромные поля пшеницы.
                Солнышко нежное, ласковое, ветерок мягкий, южный, гостеприимный!
Здравствуй, Кубань!
 Здравствуй, родимая!
Я так давно не касалась тебя! Ты не забыла, как горячо бьётся мое сердце?
Я не забыла букет степных твоих трав, их запах, сухой и пряный.
             
 Мне часто  снилась обожженная зелень твоих стойких деревьев, бледно-голубое высокое небо.
Я помню, как по утрам будил меня голос неунывающего скворца, как баюкали меня твои сверчки и цикады.
                      Как прекрасен мир, как прекрасна земля, когда на ней есть место клеверу, горицвету, бессмертнику.
                       Здравствуй, Кубань!
Ты научила меня мечтать и надеяться на лучшее.
 Житница и работяга, богатая людьми, не умеющими отдыхать, не разгибающими спины в страдную пору и всегда хлебосольная с разговорчивым и открытым народом.
                       Кубань – моя родина! Казачий край!
Кубань, имеющая особый исторический колорит.
                       Кубань – земля воинов и хлеборобов.
Земля, впитавшая в себя буйную красоту южных растений. Земля, на которой жили мои героические предки с суровым и непреклонным характером, не раз встававшие на защиту рубежей нашей Родины, перенесшие голод и мор, подвергавшиеся репрессиям в годы тоталитаризма, но непокоренные.
                  Трудолюбивый и гордый народ!
Это они распахали её нам в наследство, чтобы мы помнили, чтобы берегли….
                Мне посчастливилось проехать всю нашу необъятную Россию с востока на запад.
                        Это незабываемо!
Нигде на свете нет такой прекрасной богатой, огромной и бесконечно родной страны.
И я поняла, как я богата.
Как все мы богаты.
                         И как нужно сохранять и беречь это богатство – нашу Родину, нашу великую Россию.
17 На пути к свету
Юлия Сасова
На пути к свету
Кругом белым бело да так, что душа коченеет.  Всё тело сковано спазмом холода и нет никаких чувств. Все слова лишь белый пар, оседающий острыми белёсыми крупицами где-то там, на поверхности... А впрочем.... Есть ли она, поверхность? Может всё это лишь выдумка? Но нет, теперь я знаю, что это не вымысел и поверхность есть. Вон там, сквозь дыру, обрамлённую тяжёлыми снежными лохмотьями, падает свет — ровный, плотный, белый-белый.  Там всё блестит, переливается и даже становится как-то красиво. Мыслится красиво. Игривость какая-то в думах появляется и хочется подойти, заглянуть туда и посмотреть, что же там такое? И вот, собравшись всеми силами, делаю первый шаг. Страха нет, да и откуда ему взяться, если под ногами гладь зеркальная — ровная, чистая? Так-то оно так, но складного пути не вышло. С первым же шагом — великое падение, а вместе с ним обжигающая боль,  пронизывающий холод и страх — тяжёлый, неподъёмный. Такой страх, что не надо уже белого света из ломанного проёма в другом конце тоннеля.
Лежу, растянувшись хлипким прутиком над замороженной бездной неверия и ни о чём не хочу мыслить, кроме одного — пусть бы всё оставалось как есть.  Ну падает где-то там свет, а мне-то что? Лишь бы не было больше боли и пустоты, инкрустированной мерзлотой. Время, наверное, всё так же неумолимо — скользит себе, пронизывая миры, но я его не замечаю. Лежу, время от времени поглаживая ладонью такой гладкий и такой холодный лёд. Под щёку подкладываю руку, чтоб удобней было лежать и не так холодно, а то, нет-нет, да вгрызётся в ткань моего существа какая-то ноющая боль — неприметная, назойливая... Точь-в-точь как заноза. А там, чуть дальше от меня (не то чтобы далеко совсем, но и не так, чтоб рукой дотянуться) снова свет. Упал из дыры сверху и лежит светлым пятном на льду, манит.  Про него в моей голове роятся всякие мысли да так настойчиво, что от них никак не отмахнуться!. Снова пытаюсь подняться, но ничего хорошего не выходит. Ноги и руки разъезжаются в разные стороны... Новая неудача и падение. Теперь всё тело ноет, как током поражённое и ложе сплошное холодное жало. Осматриваюсь, верчу головой и замечаю стены. Цепляюсь взглядом за ту, что ближе и ползу к ней — медленно, едва двигаясь. Суставы ноют, кожа горит от трения о ледовую гладь, которая не отпускает. Время не имеет значения. Здесь вечная мерзлота и, кажется, что кроме пустоты ничего нет.  Долго барахтаюсь и, наконец, «доплываю» до стены— серой, холодной, безразличной...
Пусть так, но я вижу в ней свою опору и, чуть приподнявшись, касаюсь ладонью её шершавого бока. Белёсо-голубая изморозь стены, прожённой холодом, остаётся водой на моей ладошке. Я дрожу и, прильнув к стене всей своей сущностью,  медленно поднимаюсь на ноги. Чувствую, как ледяная гладь пытается оттащить меня от стены и снова бросить на своё брюхо — плоское, холодное, гладкое. Первая победа. Стою в полный рост и настороженно смотрю по сторонам. Вижу много разного и в мыслях возникает простор. Дышать становится легче, свободней. Снова замечаю свет, но понимаю, что пройти к нему по льду не хватит сил, а вдоль стен — долго. Поразмыслив, выбираю долгий путь. Помню начало своего пути и не хочу возвращаться к падению. Тихонечко иду вдоль стены, плотно прижавшись к ней, как наледь, не оторвёшь... Шаг — остановка. Потом ещё два шага и снова стою, дышу. Смотрю и вижу свет — белый, лучистый, но не такой как снег. Уже мечтаю, а раньше не получалось. Робкая улыбка согревает тонкий изгиб губ. Что-то чувствую, но пока не могу понять что именно? Продолжаю идти — осторожно, не спеша. Свет совсем рядом. В моих глазах живой огонёк. Кажется, что уже на месте и... Падение, а в нём растворены солёной слезой боль, разочарование, уныние и обида...  Не хочу больше видеть свет! Это он во всём виноват! Дразнит, манит, а дотянуться до себя не даёт! И вновь распластанное на льду тело, а в нём мой жалкий мятущийся дух. Снова повсюду холодная гладь — красивая со стороны, но лишённая какой бы то ни было жизни изнутри. Заплакать бы, да не плачется, только злоба внутри клокочет и жуткая зависть. Возвращаюсь к своему прежнему занятию — кладу руку под щёку, устремляю свой обозлённый взгляд в пустоту льда  и вижу своё отражение. Всё по-людски — спокойные глаза, бледные щёки, ровное биение сердца... Стены далеко, свет далеко, а поверхности вообще не существует! Но не долго длился мой самообман. Прорвалось рыдание. Сноп света накрыл меня с ног до головы — тёплый, врачующий, проникающий в самые глубокие закоулки души, о которых сам не знал, не ведал. И это не просто плачь, но рёв прорвался изнутри, выворачивая весь мой мир наизнанку.  Слёзы плавили лёд, превращая его в грязную жижу.  Каким жалким теперь я выглядел со стороны! Ни блеска, ни самообладания, ни ровной пустоты, что дышит скованной тишиной... Грязная лужа и тяжёлые хлюпающие в ней шаги...
Сначала мне делается очень стыдно и хочется броситься назад, в тень, в лёд, в холод. Хочется, чтобы всё покрылось мёртвым льдом и разбилось вдребезги миллионом острых осколков. Хочется, чтобы всё снова стало ровным, гладким, чистым, пустым.... Чтобы не было ни забот, ни тревог, словно здесь нет времени и ты ему не подвластен... Но это только сначала, а потом этот яркий живой свет над  самой моей головой и лестница, ведущая на поверхность. И уже не важно, о чём воет ветер, выныривающий из моего прошлого мира. Хватаюсь за лестницу — она стылая, заиндевела, завалена снегом, но это всё не важно! Важно, что она есть и я её расчищаю — ступеньку за ступенькой. Поднимаюсь по чуть-чуть, осторожно. Не оглядываюсь назад. Не лезу дальше, чем позволяет мне проделанная работа. Настырно продираюсь сквозь наледь и снежную бахрому к свету, наружу.  Я не строю больше догадок о том, как там, наверху? Знаю, там всё не так, как я могу себе представить, но есть во мне уверенность в том, что там точно не плохо. Не плохо уже тем, что по пути туда, я обретаю свою целостность и уже не имею привязанности к тому, что извне — лёд отчуждённости, снег рисованного мира,  холод беспредельной тоски, пустота мысли, вой ветра различных мнений... Наконец я дошёл до понимания полноценной жизни и улыбаюсь каждому своему новому шагу, усилию, действию. Всё не напрасно! Я знаю,  что и для чего я делаю, хотя ещё не вижу, что там, на поверхности?..  Тебя же я прошу только об одном:  пойдём со мной, не оставайся в склепе синих льдов, где всё как-будто ровно, гладко и красиво, но мертво. Я возьму тебя с собой, если захочешь, но захочешь ли ты?
18 Весело на ходовом мостике
Голубев Сергей Юрьевич
Южный берег Баренцева моря. Аббревиатура посложней, чем ЮБК – южный берег Крыма, но среди моряков североморцев известная. Начало ноября 1992 года. Наш подводный атомный ракетовоз проекта 667БДР вышел на боевую службу. Цель – Атлантика. Восточное побережье США. Это еще впереди, а пока…
Надводное положение, полигоны боевой подготовки возле «Семи островов». Болтаемся в надводном положении, показываем потенциальному противнику, что вышли отработать задачи прибрежного плавания, не более того. Специально не погружаемся, молотим на весь Северный ледовитый. По данным нашей разведки в районе «Марьята» - разведывательное судно НАТО. Она нас слышит далеко и уверенно. Ну и пусть слушает, все равно оторвемся. С нами на боевую вышел «зверь» - «Пантера», лодка из соседней дивизии, собрат по плаванию. Пойдем вместе в Атлантику. Она будет отвлекать от нас внимание. Ее задача греметь громче, чем мы, шуметь и появляться в неожиданных местах, отвлекать на себя противолодочные силы противника, отрываясь от них на больших скоростях и хитровыдуманных маневрах в подводном положении.

Ноябрь в море не самый теплый месяц на Севере. Ветер рвет и мечет. Море 7 баллов. Ракетовоз кренит изрядно. Временами пропадает под волной полностью. Надо проболтаться три дня. Такая задача для одурачивания «америкосов». Четыре часа на ходовом мостике – не мёд и не сахар. Четыре через восемь. Четыре часа стоим, восемь внутри прочного корпуса. Внутри тепло. Отработка задач, учения, прием пищи и прочая повседневная деятельность. Наверху пронизывающий до костей ветер. От него не спрятаться. Любая одежда продувается мгновенно.  Адская смесь: шквалистый ветер, минус двадцать и соленые брызги. Чудесное сочетание, Южный берег…словосочетание не приносящее на лицо улыбку. Лицо, как маска. Застыло, не успев улыбнуться. Кожа на нем, как у слона в самых нежных местах.
На верху, на ходовом мостике вахтенный командир, вахтенный офицер и рулевой сигнальщик, он же боцман. Вахтенный командир и боцман прячутся в ограждении рубки, вахтенному офицеру такое запрещено. Он на самом верху, несется под-над волнами среди ветра и брызг. Ветроотбойники – эти призрачные защитники от ветра, сорваны в первые полчаса и прямо по романтической голове. Романтика Севера впечатляет все новыми и новыми накатами гигантских волн и пронизывающим ветром. В чудесные мгновения романтики моря вносит разнообразие периодическая подача снизу горячего чая с мгновенно покрывающимися ледяной коркой бутербродами. Как трескается эмаль на зубах, помню до сих пор. Это слышно. Горячий чай во взаимодействии с абсолютно застывшими зубами дает именно такой эффект. Но повторять такой эксперимент уже не хочется.

Итак, мостик подводной лодки. Уходящая в глубину субмарина, медленно нехотя возвращающаяся на поверхность. Вверх-вниз, вверх-вниз…и так четыре часа принятия воздушных и морских ванн. Пристегнут «собакой» к поручню, широкий ремень охватывает «канадку». «Канадка» - на «мосту» единственно стоящая вещь из одежды с овчиной внутри. Командирское ласковое: «Выверну мехом наружу» - думаю, что это  про нас в «канадках».

Идем вниз… что то очень глубоко провалились…Большая волна!!!Нависла над лодкой…Обрушилась…. Крикнуть своим, чтоб держались, ноги пошире, руками вцепиться в поручень и задержать дыхание…Накрыло…оторвало от поручня, как перышко … ни руки, ни ноги не помогли …потащило…. Мысль: «собака» не даст далеко утащить. На мне повис вахтенный командир…он не привязан, пусть висит, главное, чтобы не оторвало и сам не отцепился. Боцман похоже зацепился за рулевую…
Схлынуло…еще раз накрыло, но уже меньше…можно вдохнуть, подняться на ноги и снова на верх, на пронизывающий ветер. Зимняя шапка на голове, как у Робинзона Крузо, форма самопального производства, мех прилизан и облегает голову в виде шапочки для бассейна. Надо бы отжать. Полные сапоги воды. Надо бы слить, иначе через полчаса буду, как генерал Карбышев. Сливаем, отжимаем прямо здесь. Дать вниз команду: «Чай на мостик» и дальше читай: «горячий чай с мгновенно покрывающимися ледяной коркой бутербродами…».  Треск эмали. Четыре часа через восемь. После вахты к себе в отсек мы шлепали босиком.
Через 3 дня мы погрузились и "америкосов" обманули. Сходили в Атлантику незамеченными. Но это уже совсем другая история.
19 Пророчество
Лена Калугина
   Какой день чудесный! Ранним утром на недавно купленном "Жигулёнке" за нами заехал Любимый. Он опытный водитель, хотя много лет за рулём не сидел. Движения чуть более порывистые и нервные, чем обычно. Я впереди, рядом. Ремешок коротковатым оказался, пришлось накинуть, не пристёгивая. Дочурка за мной устроилась. Ей сегодня ещё в школу, выпускной класс. Едем к бабушке, целительнице. Подружки про неё чудеса рассказывают: всё предсказать может, от опасности уберечь, предупредить, судьбу увидеть.
   
   В последнее время много всего произошло. Работу сменила, пригласили в престижную Клинику на должность начфина. Отдел под себя создать, с нуля, задачи интересные, масштабные. Зарплата сказочная. Дочка довольна, теперь с деньгами будет свободнее. Растила её одна, бывало трудно. Ничего, наладилось всё потихоньку.
   
   Кабинет дали просторный, мебель сама выбирала. С собой подружку Машку разрешили взять. Мы с института ещё дружим. Детей у неё двое, пацаны. Время тяжёлое, работы нет, мужа из армии уволили по здоровью. Выбила я вакансию, ещё в старой конторе, Машку к себе взяла. Она, конечно, звёзд с неба никогда не хватала, но если с ней посидеть, объяснить всё, проверять регулярно, то ничего, справляется. Со временем продвинула её на должность зам. главврача по экономике, битву с начальством выдержала, но на своём настояла. Только снова пришлось страховать, подсказывать, проверять, чтобы серьёзных ошибок не наделала.
   
   А меня в Минздраве приметили: показала себя хорошо по работе. Вот и позвали в Клинику работать, на весь мир знаменитую. Машка в слёзы: "Я без тебя тут не продержусь, возьми с собой, а то детей кормить будет нечем". Подумала я, поговорила с будущим шефом. Он сказал: "На тебя одну зарплата выделена, хочешь взять помощницу - отстегни из своих". Я и отстегнула половину. Совестно как-то было меньше положить, чем себе. Получилось и так намного больше, чем в прежней конторе.
   
   На новой работе в нашем кабинете Олег сидел, страховщик из дружественной компании. Приятный такой мужик, обходительный. До больничного городка от города двадцать пять километров. Он на своей машинке в Клинику подвозил. И так интересно с ним было, в курс дела вместе входить лучше получалось.
   
   Началось всё хорошо, только потом что-то не заладилось. Кожей чувствовала, как тучи сгущаются. Как будто ненависть жгучая со всех сторон в щели вползает, душит. А дома отпускало. Через пару месяцев - гипертонический криз. Клиника всё же, моментально меня в оборот, по всем врачам. УЗИ брюшка сделали, дядька такой, к нему со всего города в очередь. Спокойный. Я с шутками: "Доктор, жить-то буду"? А он отвечает: "Всё хорошо у вас, только опухоль вот с этот ящик". И на стол показал, где прибор стоит внушительных размеров. А я тогда располнела уже прилично, и не заметишь так-то, без обследования. Пришлось к друзьям-онкологам стучаться. Они меня на своё обследование, нашли ещё в щитовидке узелки и в груди ерунду какую-то. Только сказали: "Сначала брюшко твоё надо покромсать, это срочно, а потом с остальным разберёмся".
   
   Вот тогда я испугалась по-настоящему. Когда онкологи говорят "срочно", это что-то да значит. Я с ними дружу столько лет, наслушалась.
   
   Тогда и решилась к той бабушке поехать, узнать, что меня ждёт. Бабушка серьёзная, вся книгами старинными церковными обложенная, за каждым словом Бога поминает. Воды мне дала, особым образом освящённой, пить велела и ещё к ней поездить. Дeньги в руки не принимает, надо на блюдечко класть. Плата не велика, а народу к ней ездит тьма тьмущая. Сказала, что можно на операцию ложиться. Она бы и сама ту опухоль убрала, за полгода примерно, но видит, что решилась я отдать мою тушку хирургам на расправу. Потому пускай режут, всё хорошо будет. Я духом воспрянула немножко.
   
   Друзья в свою клинику положили, прооперировали быстренько. Гистология хорошая пришла. Фу, отпустило. Выписалась из больницы, вот и махнули мы к бабушке на очередной сеанс. Уговорила я Любимого, чтобы и сам ей показался. Дочка уже ездила раньше, ей свой курс бабушкой был назначен. И Машка там побывала, и другие подружки. На электричке добирались, потом ещё пешком идти. А в этот раз - на машине, с Любимым, с комфортом до самого места.
   
   Бабушка приняла. Я вопросы задавать стала про жизнь личную. Она на фото Любимого взглянула и говорит тут же: "Так он женатый, детей трое". Правильно всё, так и есть. Мы уже десять лет вместе, пожениться договорились, когда дети его подрастут. Моя дочка его за папу считает. Хороший мужик, уже столько лет на две семьи живёт. Только деньги у нас врозь, сама зарабатываю, чего уж его деток обделять. Покачала бабушка головой и говорит: "Выйдешь ты ещё замуж за хорошего человека. Но не за этого. Проживёшь до восьмидесяти лет. И до конца на своих ногах будешь ходить".
   
   Порадовал меня прогноз такой, только вот с Любимым... Ладно, жизнь покажет, может, напутала бабушка, уж больно хорошо у нас всё. Поначалу притирались долго, ссоры бывали бурные, яростные, но потом всегда мирились. Десять лет - не шутка. И мужик хороший, добрый, руки золотые, всё может, всё умеет. Дочку мою любит, как родную. И любовник - поискать такого, не найдёшь. Попивает, правда. А кто без греха, все пьют. Я и сама не прочь гульнуть, бывает.
   
  Едем от бабушки обратно, солнышко, редкие снежинки на сухой асфальт падают. Настроение замечательное. Дочка попросила в сочинении ошибки проверить. Читаю, дочка с Любимым болтает...
   
   Затемнение. Мрак. Тишина.
   
   Открываю глаза. Потолок, кафель. Не могу двинуться, тело как будто не моё. Странные звуки. Кто-то ходит, гремит чем-то металлическим, переговариваются громко. Опять провал, мрак. Снова потолок, кафель. Мне кажется, я кричу так, что закладывает уши. А получается только шёпот:
   
   - Дочка. Где дочка?
   
   Кто-то в белом подошёл.
   
   - Успокойтесь, дочка жива, на соседней кровати. Все живы. Вы попали в аварию, потеряли много крови. Вас вовремя привезли. Ещё бы немного, и всё. Сейчас уже получше. Объём крови восстановим и будем готовить к операции. Ноги постараемся сохранить.
   
   - Ноги? Что с ногами? Я не могу ими пошевелить...
   
   - Они сломаны, мы их вытянули и привязали груз. Машина въехала в столб. Двигатель упёрся вам в колени и раздробил бедренные кости, почти на треть длины. В кашу. Вас из машины автогеном вырезали. Постараемся сделать всё, что возможно. Ещё у вас сломана ключица и порезано лицо. Не сильно, только на лбу будет заметный след. Вы просили зашивать аккуратно, потому что вам ещё замуж выходить.
   
   - Когда? Не помню.
   
   - Вы здесь трое суток. Были в шоке, потому ничего не помните.
   
   - Дочка. Что с ней?
   
   - Она ударилась о подголовник. Раздроблена верхняя челюсть и нос, ушиб головного мозга, сложный перелом плеча. Её скоро отправят в другую больницу. Она не может говорить.
   
   Я скосила глаз на соседнюю кровать. Она там, голова и лицо полностью забинтованы. Щелка для глаз и трубка теряется в бинтах... Не могу, не верю... Провал. Мрак.
   
   Я в большой палате, коек на восемь. Женщины ходят. Ноги мои под одеялом, задраны вверх, к ним подвешены грузы. Как в туалет? Чтобы поднять меня на судно, а потом спустить назад, не повредив ноги, нужны два-три здоровых мужика. Каждый раз надо ждать, когда врачи свободные найдутся. Это ужасно. Подо мной мокро. Простыню поменять - та же канитель, врачей звать. Санитарочка говорит: "Ждите, все на операциях". Кожу саднит от едкой сырости. Это пролежни. Не могу подвинуться, не могу хоть чуть-чуть поменять позу. Нужна опора, а у меня только одна рука работает. Левая висит на косынке, сломанная ключица не даёт ей пошевелить.
   
   Поначалу шутила и смеялась, сама себя бодрила. А как ещё не давать себе тихо сходить с ума? Эйфория прошла, когда заведующий отделением Андрей Викторович сказал, что встать на ноги я смогу не раньше, чем через полгода. Звучит, как приговор. От бессилия и ужаса слёзы текут, не остановить.
   
   Не верю. Кажется, что страшный сон закончится. Дочитаю дочкино сочинение, забросим её в школу, а сами поедем домой завтракать...
   
   Это не сон. Это и есть теперь моя жизнь. А истерзанное, покалеченное и распятое на больничной кровати тело - это я.
   
   Дочку увезли в другую больницу. За неё я относительно спокойна: моя близкая подруга навещает её каждый день, кормит через трубочку протёртой домашней едой. Друзья-онкологи по своим каналам контролируют ситуацию.
   
   Операция. Десять часов три травматолога собирали мои ноги по кусочкам, как пазл. Закрепили осколки костей шурупами на титановых пластинах. Когда очнулась после наркоза, Андрей Викторович сказал, улыбаясь, что теперь я смогу пронести с собой в самолёт хоть пулемёт - металлоискатель будет звенеть, как свадебные колокола. Я ещё плохо соображала, но отметила, что лицо у него, хоть и серое от усталости, а глаза светятся, как у победителя. И это самый лучший знак.
   
   После реанимации перевели в палату поменьше. Каждый день приезжали Олег с Машкой. Кроме гостинцев, привозили новости. Руководство рассматривало вопрос о переводе на долечивание в стационар Клиники, чтобы я могла там работать прямо на больничной койке, как только наберусь немного сил. Зарплата останется на обещанном уровне на весь период восстановления. Это щедрое и своевременное предложение, потому что деньги быстро таяли, требовались лекарства, которых в больнице не было. Кроме того, на днях должны прислать двух опытных медсестёр, которые попеременно будут приезжать и ухаживать за мной. Это было здорово. Я увидела, что жизнь продолжается.
   
   Олег с Машкой приезжали всё реже, на работе не довольны их частыми отлучками. Однажды они пришли какие-то не такие. Олег подсел к кровати, а Машка почему-то осталась стоять у дверей. Олег сказал, что руководство Клиники изменило своё решение: долечиваться буду здесь, в травматологическом отделении, а потом выпишут домой. Работать я пока не буду. Я спросила: "Почему"? Олег помялся, но всё-таки смог это выговорить: "Дело в том, что ты три дня была в шоке. Это не могло не сказаться на твоём психическом здоровье. Потому Клиника в твоих услугах, как человека не совсем адекватного, пока не нуждается. А там видно будет".
   
   Это был удар ниже пояса. Я во все глаза смотрела на Машку. А она отвернулась и почему-то улыбалась. Чему она радуется в момент, когда меня объявляют сумасшедшей? Тогда я не знала, что предают иногда с улыбкой...
   
   Когда Машка приехала в следующий раз, я была взвинчена и набросилась на неё. Как она могла? Я думала, что она мне близкий человек, и что не только я встану грудью на её защиту без колебаний, но и она... Почему? За что? Машка смотрела куда-то сквозь меня и молчала, потом вышла и закрыла за собой дверь. Я почему-то сразу поняла, что очень долго её не увижу. Может быть, никогда.
   
   Не давала покоя мысль о моём сумасшествии. Неужели я действительно тронулась умом? Это катастрофа. Это значит, что я вообще никто, пустое место на обочине жизни, разбитое тело, требующее постороннего ухода... Нет возможности работать - нет заработка. Дочка школьница, сама вся переломанная, тоже нуждается в уходе. И что дальше?
   
   Ко мне приехала одноклассница Рита, врач-психиатр. Я попросила её оценить моё состояние с профессиональной точки зрения и сказать всё честно. Она меня давно знает: я сильная, приму правду спокойно. Рита согласилась. Долго задавала вопросы, попросив отвечать без раздумий. Я и не раздумывала, ведь мне правда нужна. Закончив беседу, Рита посмотрела на меня внимательно и произнесла: "Не морочь мне голову, ты здоровее меня". Это приободрило. Но ситуация с диагнозом, поставленным заочно моими коллегами, теперь выглядела ещё паршивее.
   
   Осталось только одно занятие - выживать. И я выживаю. Потянулись бесконечно долгие дни. Пришли медсёстры из Клиники Лариса и Света - опытные, умелые, сильные и добрые женщины. Пролежни стали заживать. Мне даже покрасили волосы, чтобы скрыть седину, покрывшую осенним инеем тёмные пряди. А ведь мне ещё сорока нет...
   
   Я живу, отсчитывая время от перевязки до перевязки. Чем ближе назначенный час, тем напряжённее я становлюсь. Очень больно. Сил так мало, что болевой порог сильно сбился - не могу выносить даже крошечную боль. Когда ставили подключичный катетер, потеряла сознание. Теперь со мной осторожничают, но уберечь от всей боли не получается. Большие послеоперационные раны заживают медленно. Во время перевязки хочется орать во весь голос. Когда в коридоре слышны шаги операционной сестры, я сжимаюсь в комочек - может, не заметят меня, и не будут мучить сегодня, заталкивая в раны металлические инструменты... Хуже всего, когда на перевязку приходит врач. Значит, сегодня пытка будет особенно болезненной.
   
   И я нашла выход, который удивил всех, даже видавших виды операционных сестёр. Я стала на перевязках втыкать в уши наушники, включать на полную катушку плеер и… петь! Быстро разобралась, какая музыка нужна - доктор Розенбаум. Любимый альбом с подходящим случаю названием "Вялотекущая шизофрения".
   
   Мне ковыряют рану, а я, закрыв глаза и сжав кулаки так, что ногти впиваются в ладони, пою, то беззвучно, то в голос, вместе с Александром Яковлевичем.
   
  Научился Бог терпеть,
  Научились птицы петь,
  И с тобой мы тоже сможем
  Всё преодолеть.
  Только об одном
  Я тебя прошу,
  Не оставь меня, покуда я дышу.
   
   Знаю, он для меня поёт: "Я с тобой, потерпи, ты сможешь"... И этот голос, эти слова, этот отчаянный дуэт даёт силы выдержать, не уйти за грань сознания...
   
   Теперь, когда операционная сестра со своим жутким подносом входит в палату, она сама говорит: "Давай, милая, врубай свой наркоз".
   
   Не оставь меня... Кому я это пою? Думаю о Любимом, которого вижу всё реже. Он в аварии пострадал меньше всех: вся сила удара досталась нам, а ему лишь немного ушибло колени. Он провалялся недели три, потом встал. Теперь на него завели уголовное дело. Тяжкие телесные. Его не посадят только в одном случае: если я напишу заявление в милицию, что прошу освободить его от уголовной ответственности. И я пишу, понимая, что ничего хорошего за этим не последует. Так и есть: когда следователь забрал заявление, Любимый надолго исчез с горизонта.
   
   Сколько воды утекло с тех пор... Вопреки прогнозам врачей, я хожу. Недалеко и недолго, с палочкой. И даже научилась водить машину. Два года по больницам, череда операций, инвалидная коляска, костыли. В Клинике проработала шесть лет. Ушла.
   
   Дочка полностью выздоровела, нашла свою любовь, вышла замуж, счастлива.
   
   Любимый ушёл из семьи к молодой женщине. Счастья это ему не принесло: спился, умер в пятьдесят с небольшим.
   
   А я действительно вышла замуж за хорошего человека, как бабушка напророчила.
   
   Одно только меня мучает: почему она не сказала, что будет авария? Других  предупреждала, рассказывали...
   
   Наверное, избежать того столба было нельзя. После пройденных испытаний я стала на порядок сильнее. Я стала тем, что я есть. Я стала собой.
   
   Осталось не подвести бабушку и дожить до восьмидесяти лет.
20 Байки туристские. Каратист
Владимир Репин
Шли мы на на "Пелла-Фиордах"  хорошей, слаженной группой. Маршрут назывался "Белые ночи на Вуоксе". Наш экипаж состоял из двух молодых семейных пар. Второй парень - крепкий спортсмен, рабочий с Балтийского завода, занимавшийся каратэ, абсолютно непьющий (его любимым напитком было молоко в количестве трех литров в день - такая вот спортивная диета, без которой он скучал в походе). У костра мы с удовольствием слушали его байки о возможностях каратистов - ну, например, как вырубить противника, который прижал тебя к стене и уже приставил нож к горлу. До поры верилось не очень.

Но вот однажды...
Был день, как день. Наш экипаж дежурил по кухне - стало быть, костёр, обед на днёвке, мытье посуды и прочее сегодня были за нами. И потому перед остановкой на уже знакомом мне мысу мы поднажали на веслах, оторвались от группы и отшвартовались у мыса минут за двадцать до основного каравана. Перетащили из лодки к кострищу специально подсушенных у костра дровишек, которые всегда возятся со старой стоянки, застругали карманным ножом по несколько завитушек на паре полешек, сунули в центр берестовый завиток, щелкнули зажигалкой. Притащили девушкам пару ведер воды и изготовились пойти на заготовку дров. И тут поняли, что пила и топор остались в дежурившей  до нас "Пелле". Какой облом!

Но наш пан спортсмен унывать не стал: нашел недалеко от стоянки подсохшую поваленную ольху, у которой даже ветки были обрублены. Но что делать со стволом, который в обхвате больше двух ладоней?
И тут я тако-о-ое  увидел!
Положил он бревнышко одним концом на валун, и с размаху, крякнув по-своему, по-спортивному, отрубил ребром ладони примерно треть бревна.
- Постой, я фотоаппарат принесу!
- А что тут такого-то? Ну, неси...
Притащил я свою старенькую "Смену", и успел щелкнуть очень удачно, как раз в момент второго удара.
Перенесли мы дровишки к костру, уложили нодьей на прогоревшие поленья, стали обед ждать. А тут и остальные лодки подошли.

Уже дома попробовал я посчитать мощность удара нашего мастера, благо  диаметр бревна примерно знал, выдержку - 1/60 секунды - тоже, а перемещение за это время конца бревна было ясно по длине смазанного следа его торца: не меньше половины диаметра. Но в конце концов запутался в длине свободных плеч, плотности ольхи и прочих физико-технических радостях. Открыл я тогда  "Справочник сапера" - выпускался такой Воениздатом вполне свободно, и посчитал по-простому, по рабоче-крестьянски, тротиловый эквивалент этого удара: для того, чтобы гарантированно перерубить деревянный столб 20 см диаметром, нужно этот диаметр в сантиметрах возвести в квадрат - получим количество тола в граммах: 400 граммов, две малые тротиловые шашки, встречно-направленный (ножницами) взрыв.

Как человек может выдать такую мощность в доли секунды - до сих пор ума не приложу. Я - инженер, а с точки зрения науки вроде бы по барабану, он ли бьет по бревну или бревно на той же скорости врезается ему в ладонь: важны только скорость и масса предметов. Но что будет с ладонью, если на нее швырнуть бревно на такой скорости - даже думать не хочу.

В общем, небывалое бывает. Сам видел, хоть и не понял, как это делается.
21 Крылья
Татьяна Секлицкая
Они вылетели с Крита перед рассветом, когда весь остров еще спал. Горизонт был окутан дымкой, море лениво и ласково плескалось о каменистый берег. Дедал взял курс на север, туда, где была его родина и туда, где оставалось его сердце. Он надеялся, что там уже простили то страшное преступление, совершенное им, или забыли о нем. Но даже, если не простили и не забыли, Дедал искупит это преступление: он принесет большую жертву Богам, выполнит любую повинность, любую черную работу, только бы не лишали его родины! Его сын уже совсем скоро станет взрослым. Икару надо жить на земле предков, любить и беречь то, что любили и берегли его деды.
Дедал оглянулся на сына, летящего следом. Ему показалось, что он летит слишком низко над морем.
- Икар, - крикнул Дедал, - поднимись повыше!
Сын поднял голову и энергичнее замахал крыльями, устремляясь ввысь. Конечно, он всегда был послушным мальчиком, но немного увлекающимся и рассеянным. Дедал и сам был таким в молодости. Это свойственно одаренным натурам. «Мой сын непременно будет великим художником, он прославит свою страну», - с гордостью  подумал Дедал.
Справа засветилась полоска неба, потом из-за горизонта вверх поднялся бледно-желтый столб света, предвещающий восход солнца.
«Вот бы посмотреть вблизи на богиню зари Эос, - подумал Икар. – Она, наверное, чудо как хороша! Интересно, а пальцы у нее, правда, пурпурные?» Вдруг он услышал голос отца: «Икар, не отставай!» Икар с трудом оторвал взор от полоски зари, разгоравшейся над морем, и полетел быстрее. «Все командует да командует! – с досадой подумал он об отце. – Мне уже почти пятнадцать лет. В мои годы юноши идут в военные походы и даже женятся. А я все еще вместо слуги своему отцу: подай, поднеси, замеси глину, разведи краски, вымой кисти… Вот только прилетим в Аттику - ни дня с ним не останусь!»
Когда солнце поднялось над морем, они преодолели уже четверть пути. Под ними проплывали эллинские корабли - пентеконтеры и финикийские диэры с полосатыми парусами. Иногда им встречались маленькие пустынные островки, где можно было отдохнуть, но Дедал хотел засветло прилететь к родным берегам, поэтому они не отдыхали.
- Сынок, - крикнул он Икару, - не поднимайся слишком высоко: жарко!
 Икар не замечал усталости, он словно ошалел от этого сверкающего моря, от этих золотисто-голубых небес, от свежего ветра и от горячего радостного солнца.
 Ему нравилось солнце. Икар почти не помнил своей матери, не знал женской ласки, и ему казалось, что солнце, как мать, всегда по-доброму относится к нему: утешает его в дни невзгод, радуется его радости. Солнце – друг, а не враг. И почему отец не велел подлетать к нему? Ведь именно сейчас есть такая возможность, которую просто глупо упускать!
  И когда Икар совсем уж было решил подняться выше, к солнцу, порыв ветра донес до него звуки музыки и нежный женский голос, вторящий прекрасной мелодии, которая лилась из башни, возвышавшейся на одном из маленьких островков. Слов разобрать было нельзя, но в голосе слышалось столько тоски и страсти, что Икар невольно стал снижаться. Когда он подлетел к галерее, опоясывающей верхнюю часть башни, голос умолк. Икар опустился на галерею, поднял голову и взглянул вверх на Дедала, который продолжал лететь вперед и не оглядывался.
 Но тут снова зазвучала музыка. Она была совсем рядом, за решетчатой дверью с полотняными занавесками. Икар вошел в двери, но его крылья сразу же запутались в занавесках,  поэтому их (крылья) пришлось снять и  повесить на перила.
 И юноша услышал тот самый голос, который прервал его полет. Голос пел о бурном море, о пустынных берегах, он славил Эола, бога ветра, что свободно летает над морем и сушей, не зная бед и усталости.
 Икар снова вошел в двери, пробрался сквозь занавески и увидел помещение, в котором сидели девушки. Все они работали: пряли шерсть. Одна из них, расположившись у окна, играла на арфе и пела, глядя на море. Ее светлые, распущенные по плечам, волосы были перехвачены голубой лентой.  Хитон  с серебристым поясом тоже был голубого цвета, а по бокам его украшала серебряная вышивка. Девушка сидела спиной к Икару, и он не мог видеть ее лица. Остальные девушки были одеты в простые холщевые хитоны. Все они глядели на певицу, поэтому Икар оставался незамеченным довольно продолжительное время.
«Жаль, что я так и не увидел ее лица, - подумал он. – Но мне пора, пока еще отец не улетел слишком далеко…»
И юноша уже сделал шаг назад, но тут певица повернулась и взглянула на Икара. Арфа дрогнула в ее руках и неприятно звякнула, смолкнув.
«Смотрите все! – воскликнула девушка. – Он здесь!» Все девушки тотчас же оглянулись на него, бросили свою работу и упали перед ним на колени.
Икар сначала остолбенел от неожиданности, а затем рванулся к выходу на галерею, но певица успела подбежать и схватить его за край туники.
«Не уходи, умоляю тебя! – сквозь слезы произнесла она. – Я уже два года жду тебя в этой башне. Думала, что не будет конца моим ожиданиям… Но, наконец-то, ты сжалился надо мной и спустился сюда с небес! О, благословенный Эол!»
Она не была красавицей. Икар видел много прекрасных натурщиц в мастерской Дедала. Ни одной из них эта девушка не могла бы составить конкуренцию. Она, пожалуй, была просто хорошенькая: вздернутый носик, капризно изогнутые пухлые губы, молодой румянец на округлых щеках. Светло-серые глаза ее были наполнены слезами и от этого казались голубыми. Но Икару почему-то захотелось нарисовать ее лицо, сделать просто набросок, контур…
- Я не Эол, - пробормотал он. – Меня зовут Икар. Я из рода Дедалитов.
- Нет, нет, - замотала головой девушка. – Не обманывай меня! Ни один человек не мог бы незамеченным войти в эту башню. Может, ты и не Эол, но тогда сын его, я знаю…
Икар попытался было сбивчиво объяснить, как он попал сюда, но девушка не слушала его, упрямо твердя: «Останься, останься…». Она все так же плакала и крепко держала в руке край его туники. И, уступая ее слезам, он опустился на пол рядом с ней.
- Перестань плакать, - попросил Икар. - Объясни мне, почему я должен остаться.
И девушка, все еще всхлипывая и вздыхая, поведала ему, что она старшая дочь царя Лабраса с соседнего острова Фера. Остров этот славился своим вином и особым сортом оливкового масла. Царь торговал не только с Критом, но даже с Египтом. Финикийские купцы никогда не обходили остров стороной. И все было бы хорошо, если б вдруг бог ветра Эол не разгневался на что-то и не переменил своего направления. Лабрас приносил ему многие жертвы, устраивал в честь бога праздники, но ничего не помогало. Наконец, он отправил посланника в Дельфы к оракулу, и тот принес такую весть: царь должен отдать Эолу свою старшую дочь, и тогда, быть может, бог прислушается к мольбам и направит потоки ветра по морским торговым путям, и снова в гаванях Феры заполощутся финикийские паруса.
- И вот уже два года я сижу в этой башне и пою гимны во славу Эола, - сокрушенно вздохнула девушка, - наконец-то ты услышал меня и спустился с небес. А теперь хочешь уйти! Я не понравилась тебе?
- Но я не бог! – снова попытался возразить Икар. – Просто мой отец сделал крылья, и мы с ним пролетали мимо…
- Люди не летают, - покачала головой девушка. – Это дано только богам. Признайся, что имя твоего отца – Эол.
- Нет, - ответил Икар. – Хочешь, я покажу тебе мои крылья, и ты убедишься, что они сделаны человеком?
- Хорошо. Ты мне их обязательно покажешь, только сначала позволь угостить тебя. Кто бы ты ни был, но ты наш гость. А наш остров славится гостеприимством.
И Икар остался: он был голоден. Он думал, что это ненадолго, но оказалось - навсегда. Пока Икар возлежал за обильно накрытым столом, а хозяйка играла ему на лире, были посланы вестники к царю. Потом явился царь Лабрас со своей свитой, и пир был продолжен на соседнем острове Фера до глубокой ночи.
А ночью на море разбушевалась буря, и к утру ветер переменился. Он опять дул вдоль торговых путей. И все жители острова возрадовались, а царь Лабрас повелел устроить великий праздник в честь Эола и бракосочетания сына Эола - Эонида и старшей дочери Лахесии. Икар вначале пытался слабо сопротивляться, но потом понял, что нельзя идти против воли богов (по всему ясно было, что такова их воля).
 Он постепенно привык к новому имени, к своему положению, к новым людям, к царю Лабрасу и к своей жене Лахесии. Только ему больше уже не хотелось рисовать ее: у него теперь было новое увлечение – торговля. Икар и не подозревал, как это интересно - торговать, получать хорошие барыши, пускать деньги в оборот, рисковать и выигрывать.
 Он изредка вспоминал об отце и о своих крыльях, оставленных на перилах галереи на маленьком соседнем островке. Однажды, почти через год, когда Икар потерял во время шторма торговый корабль с грузом масла, он опечалился, и ему вдруг нестерпимо захотелось взглянуть на свои крылья.
 Приплыв на остров, Икар вошел в башню и поднялся на галерею. Но крыльев на перилах не было. Видимо, сильный ветер сбросил их на землю. Но и на земле, под башней не увидел Икар своих крыльев. Тут его окликнули слуги и напомнили, что сегодня должны состояться торги, приедут купцы почти со всех островов Эгейского моря. Пропустить это событие Икар не мог. Вернувшись на Феру, Икар-Эонид почти сразу забыл о крыльях: у него были дела и поважнее этой груды перьев, перевязанных суровой ниткой и склеенных воском.
  Крылья, и правда, были сорваны ветром. Только это случилось давно, в ту самую ночь, когда Икар опустился с неба на галерею башни. Когда он пировал на Фере вместе с царем и его приближенными, разыгрался шторм. Сорванные крылья гоняло  ветром по берегу, пока они не зацепились за прибрежный камень. Там и нашел их ранним утром старый хромой раб – уборщик мусора. Сначала он думал, что какая-то очень крупная раненная птица прячется от ветра за камнем, но, подойдя ближе, увидел большие крылья, искусно сделанные из птичьих перьев. Раб поднял их и отнес в свое тайное убежище на берегу моря под нависшей скалой. Там он долго рассматривал крылья слезящимися глазами, гладил перья заскорузлыми пальцами, расправлял кожаные ремни, даже попробовал примерить. В душе его, давно превратившейся в комок пепла, вдруг вспыхнула искра надежды. Раб стал вглядываться в далекий горизонт и попытался вспомнить о прошлой жизни, о той далекой стороне, где он был молодым, сильным и свободным. Нет! Слишком поздно был ниспослан ему этот дар богов! И силы у него уже не те, и не ждут его там, за морем. Да и не помнит он, куда лететь… Не суждено ему, видно, умереть на родной земле. Не суждено!.. 
  Раб, волоча за собой крылья, поднялся  к башне, подошел к затухающему костру, у которого ночью грелись караульные, и бросил крылья на гаснущие угли. Потом он повернулся и захромал по берегу, то и дело наклоняясь и собирая мусор, выброшенный морем на остров. Искры костра, раздуваемые ветром, превратились в язычки пламени. Огонь охватил крылья, и от жара стал плавиться воск.  Большая часть перьев, освободившись от воска, с порывом ветра вылетела из костра и унеслась прямо в море.
 А Дедал в это время сидел на берегу соседнего безымянного островка и сквозь слезы глядел на волны. Обессиленный напрасными поисками сына, он просидел так весь вечер и всю ночь. Когда солнце поднялось высоко, Дедал продолжил поиски. Но никого, кроме стайки дельфинов, не увидел в волнах безутешный отец. К вечеру он снова опустился на остров, чтобы отдохнуть. У кромки берега Дедал вдруг увидел что-то белое. Это были перья, прибитые волной. Он узнал эти перья: каждое из них он бережно собирал и хранил, каждое тщательно подбирал по длине и толщине, чтобы крылья получились крепкими и надежными. Края некоторых перышек обгорели. Значит, ослушался Икар своего отца: полетел к солнцу, опалил крылья, упал в море и утонул.
 Собрав перья в пригоршню, Дедал поднес их к лицу и заплакал громко и безутешно. «Это боги наказали меня, взяв жизнь моего единственного сына, - решил Дедал. – Искуплен мой страшный грех! С чистой совестью я могу теперь вернуться в родные Афины».
При помощи большой острой раковины он вырыл ямку под молодым кипарисом и сложил туда найденные перья. Потом собрал на берегу плоские округлые камни и сделал подобие обелиска над захороненными перьями. Когда совсем уже стемнело, и над морем взошла полная луна, Дедал, зайдя по колена в воду, размахнулся и изо всех сил бросил свои крылья прямо в лунную дорожку, блистающую на волнах. «О великий Посейдон! – громко произнес он. – Прими от меня в дар эти крылья и верни мне тело моего сына, чтобы я мог похоронить его». Но напрасно прождал Дедал на берегу, не услышал Посейдон его просьбы.
А рано утром рыбацкая лодка, проходящая мимо островка, подобрала измученного и голодного Дедала и увезла его далеко от Аттики: на Сицилию, где он прожил жизнь долгую и плодотворную. Но он так никогда и не узнал, что случилось с Икаром.
22 Пять минут
Апполинария Овчинникова
Пять минут.

***
Постукивая на рельсовых стыках, поезд приближался к станции.
Второй день Лиза слушала эту размеренную песню, затихающую лишь на время очередной стоянки.
«Ту-тух-ту-тух, ту-тух-ту-тух».
Привычное бряцание чайной ложки о стакан. Надоевшие до оскомины игры в «города», «дурачка» и даже «свинтуса». А еще можно выйти в коридор, уложить руки на поручень, прислонить лоб к холодному стеклу и дать мыслям лететь сразу во все стороны. Нет никакого мыслительного потока, лишь рваные ошметки чего-то неосознаваемого, перемешанные с навязчивыми образами.

- Лиз, ты чего там зависла?

Голос мужа, как всегда вырывает из сумерек, возвращая в реалии покачивающегося вагона и мечущихся вместе с порывами ветра запахов и звуков.

- Иду.

- Лизонька, мы уже соскучились. Не составите компанию? - Игорь Петрович, сосед по купе, стремился, как и они, вырваться из северного дождливого мегаполиса, сменив на две недели суровые воды холодной Балтики на ласковый прибой вновь обретенного теплого моря.

- Игоречек, - его дражайшая супруга Ольга Сергеевна, сочная и упругая, как только испеченная булочка, кокетливо погрозила пальчиком, вызвав задорную улыбку супруга. Белые кудри, будоража воображение, создавали иллюзию взбитых сливок. Точно, булочка со сливками!

Улыбнувшись собственным мыслям, Лиза переступила порог купе.

- Что тут у вас?

Димка подвинулся, давая сесть рядом. Прижался бедром к ее ноге, подмигнул лукаво.
Ради него, вообще-то, и затеялось все это путешествие. Реабилитация после ранения.

Что и говорить, лихой у Лизы муж. Все у него получается по-крупному. Даже детали и подробности возводятся в ранг всенепременного условия и продумываются до мелочей. Картинка должна быть целой. Все пазлы – на своих местах. Упущения выбраковываются. И две самые важные ценности в жизни – время и отношения. И супруга, в первую очередь, - боевая подруга. Во всем. «Мы всегда в ответе за тех, кого приручили…»

- Подвинься, и так жарко, - Лиза уклонилась от его руки, готовой обхватить плечи. – Энск скоро. Я мороженого куплю, ты не против?

Сердце отчаянно застучало. Боясь, что Димка разглядит лихорадочный блеск ее глаз, она опустила голову. А вдруг возьмет и скажет, что стоянка всего пять минут и нечего бегать по платформе. Ладно бы вдвоем, а так…

- Ой, - тасующая карты Ольга Сергеевна жадно облизнула пухлые губы, - и я хочу мороженого!

- Вот и отлично, - поспешно вклинился в разговор Игорь Петрович, словно опасался, что за мороженым отправят его, - вот вы, девочки и сходите! И нам, старикам, по стаканчику!

Энск встретил разноголосицей торговцев, ворвавшимися в открытые окна запахами вареной картошки, жареного мяса и прогорклого масла.

- Лиза, вон будка! – Ольга Сергеевна, прилипла носом к тамбурному окошку, провожая глазами проплывающего мимо мороженщика, - бежать далеко. Ну и фиг с ним! – Вдруг задорно рассмеялась она, - справимся!

Успев разглядеть у ларька с мороженым долговязую фигуру с двумя вафельными стаканчиками в руках, Лиза прислонилась спиной к стенке, ощущая, как воздух с трудом проходит в легкие.

- Энск, стоянка пять минут, - проводница распахнула двери, и Ольга Петровна первой выскочила на платформу.

-  Догоняй!

И откуда в этой пятидесятилетней женщине столько детского задора?

Спустившись, Лиза замерла на мгновение, подставив лицо жаркому степному ветру.
Увидев в окне купе физиономию Димки, она махнула рукой и улыбнулась как можно более беззаботно. Димка указал пальцем в сторону скрывшего ларька и засучил локтями, имитируя быстрый бег. Кивнув, Лиза незаметно вдохнула и быстрым шагом направилась догонять Ольгу Сергеевну.

Подходя к ларьку, где уже столпились жаждущие холодного лакомства пассажиры, Лиза тихонько пристроилась в конец очереди, стараясь незаметно разглядеть того, кто так и стоял у самого прилавка, держа перед собой два вафельных рожка.

- Мужчина, а это не мне ли вы мороженое стережете? – Громкий голос Ольги Сергеевны был наполнен откровенным кокетством. – А то мы из Питера, к такой жаре не привыкшие!

Андрей с каким-то страхом покосился на белокурую булочку.

- А вы из какого вагона? – Его голос был чуть резковат. Этот голос Лиза слышала разным. И волнующимся. И смешливым. И язвительным. И серьезным. И задумчивым.

- Из пятого! А что?

Ольга Сергеевна была скрыта спинами стоявших впереди, но Лиза ясно увидела, как опустились уголки губ Андрея, как мелькнуло разочарование в глазах, спрятанных за тяжелой роговой оправой.

Он вздохнул, приподняв брови, окинул взглядом толпу и замер, увидев Лизу.

Так они и стояли, глядя друг на друга. Он с двумя рожками мороженого в руках и она с зажатой в кулаке купюрой.

Люди обтекали их, протискивались мимо, иногда толкали. Лиза что-то рассеяно отвечала Ольге Сергеевне, которая, схватив четыре мороженых и сунув их Лизе в руки, стремилась умчаться еще куда-то. Кивала в ответ на ее речь, схожую с пулеметной очередью и не могла оторваться от этих серых глаз.
Обычный. Совсем обычный. С легкой улыбкой, чуть тронувшей губы. С грустинкой, прячущейся в омуте глаз.

- Скорый поезд «Санк-Петербург - …» отправляется! – простуженная диспетчер отсчитывала секунды.

Пять минут. Три из которых она бездарно потеряла.

- Я Лиза, - проговорила одними губами.
- Я знаю, - едва заметный кивок в ответ.
- Мне пора.
- Да.

Мысли прочь. Всего лишь встреча. Которая будет вспоминаться снова и снова. Бередя сны и заставляя по утрам нестись к сонному компьютеру, чтобы проверить почту.

Лиза шла к вагону, неся в руках подтаявшие пакетики, а на лице - глупую улыбку. Шла и знала, что он смотрит ей вслед, пытаясь успеть запомнить, как колышутся ее волосы, как сарафан обхватывает ноги, как выглядывают из сандалет пятки, как качаются бедра и как солнечные блики целуют плечи.

Поднявшись по железным решетчатым ступенькам, она обернулась.
Он все так же стоял на том самом месте, не сводя с нее глаз и откусывая от вафельного рожка тающее мороженое.

- Лиза, ну ты где? – Ольга Сергеевна втолкнула Лизу в вагон. – Фух, я думала не успеем!

Четверо пассажиров отдавали дань мороженому. Игорь Петрович увлеченно слизывал кремовое лакомство. Дима откусывал большие куски, катал во рту и только потом проглатывал. Ольга Петровна обкусывала стаканчик. А Лиза купала губы в мороженом. Сначала чуть подплавить, а потом схватить сразу двумя губами.

Впереди – уходящее лето и две недели беззаботного времени, пропитанного морским бризом.

Поезд привычно отстукивает знакомую каждому песню.
«Ту-тух-ту-тух. Ту-тух-ту-тух…»
23 Я ранена Америкой
Лина Ильина
Я не любила Америку. Я не хотела Америку. Она сама нашла меня.

 Все вышло случайно: заполнила  по просьбе коллеги одну анкету – и думать о ней забыла. Но через полгода  раз – и звонок из Москвы:
- Вы стали финалистом программы «Открытый мир», срочно решайте – согласны ехать в Америку? Программа обмена опытом в образовании, проживание в семье, все оплачивает Конгресс США…
Директор отпустил – пришлось согласиться! Я еду в провинциальную Америку: Талса -  второй по величине (300 тысяч населения) город центрально-южного штата Оклахома.
Детские воспоминания о железном занавесе и о том, как устроили «темную» однокласснику за то, что хвалил привезенную кем-то американскую жвачку, отступают  сразу, как только становятся видны стены Вашингтона. Они танцуют краковяк,  эти округлые стены. И улицы «Одой к радости» распеваются в унисон  яркой  осени. На улицах, кажется, пахнет французскими булками.
Вашингтон спланирован архитектором, обожавшим Париж,  - по солнечному кругу спланирован.  В нем  в ноябре  дождливо, но уютно, никакой помпезности столицы,  сверхобщительные  белки перед маленьким Белым домом, краснокирпичные здания – все не выше Капитолия; парки, парки, парки…
Говорят, если в Библиотеке Конгресса США подержаться на полу за свой знак зодиака, то будет тебе  счастье.  Держусь!
В Чикаго, где у нас пересадка, такой   зажигательный аэропорт,  там такие люстры, ах, обожаю эти люстры и абстрактную мазню на скамейках!
 И в Вашингтоне, и  в Талсе – милые,  обаятельные жилые кварталы с какими-то староанглийскими домиками и крылечками, по которым словно поднимаются к себе киношные голливудские герои.
Очень много музеев – в старинных особняках, опять с отличными парками рядом.
 
Везде – коляски для инвалидов, путешествуют очень пожилые люди.
 Наш официальный  водитель  в Талсе - 79-летняя старушка, этакий божий одуванчик.  Она дерзко тормозит на светофорах и срезает углы по бордюрам; мы боимся, вскрикиваем  на крутых поворотах и обожаем нашу Рози. Она потому наш водитель, что прожила 3 года по подобному обмену с мужем в Калиниграде, муж 2 месяца назад умер, а все, о чем она перед смертью мечтает – это еще раз оказаться в России.
А на вечере джаз-бэнда в музее меня приглашает танцевать пожилой американец. Это очень нелегко – уловить его ритм и двигаться слаженно. Может быть, это  вальс-бостон?
Наш хозяин  - хозяин дома и принимающей нас семьи – сразу получает прозвище Тадж-Махал: его дом – с бесчисленным количеством комнат, ванных, холодильников и микроволновок - настоящий дворец! Хозяин – индус, в 60-ые годы приехал в Америку учиться и остался здесь на всю жизнь.  Он староват, глуховат, но очень эмоционален,  думаю, искренен, много чего успевает и ворочает большими деньгами.  Все заработал сам честным путем, у него предприятия химической промышленности по всему миру. Его домработница Милинда, яркая брюнетка, чудо как хороша! Она встречает нас в первый вечер вместо хозяина, и мы гадаем, кто она: секретарь? любовница? подруга? Она очень сдержанная и открытая одновременно, очень женственная и неторопливо-быстрая.
 Работала учительницей (у них все: и воспитатели в детском саду, и учителя, и преподаватели вузов – учителя) в детском саду, пока не родила своих детей. Теперь дети выросли, и она нашла себе хобби: 3 раза в неделю – уборка в доме доктора Мешри, покупка продуктов  и  отдельные поручения вроде встречи нас.
Ее родители  очень хотят пообщаться с русскими, и Милинда везет нас к ним. Они простые американцы: мама – домохозяйка, 70 лет, до сих пор красавица, папа – инженер. Свой дом они построили 17 лет назад. Это, конечно, не дворец, как у Мешри, но начинка очень мало отличается, а от камина веет таким добрым уютом старой Европы   предки семьи – из Германии и Франции), и нас ни за что ни про что одаривают тремя на двоих огромными банками шоколадного печенья.
 
Под окнами «нашего» дома – живое озеро, весь дом – дворец. Уже по одной только лестнице  на второй этаж - широкой, прочной, с  чугунными поручнями и мощными скульптурами по бокам - все понятно… И везде – портреты, портреты, статуи жены…
Хозяин  4 года как вдовец. Он умеет радоваться жизни, разъезжая по миру, отправляясь на выставки-приемы-концерты и устраивая их у себя, но, видимо, очень тоскует по умершей жене, и поэтому его жаль… Нас он кормит великолепной индийской едой, острой, вегетарианской, оригинальной, и все время печалится, что мы – такие «дохлики», не то что американские женщины.
… Доктор Мешри делает свой большой американский субботний завтрак. Он медленно раскаляет сковороду, медленно нарезает помидоры и какую-то душистую зелень – много-много, медленно моет яйца и разбивает  их на зелень – куда торопиться в 70 с лишним  лет? Накрывает крышкой и ждет, когда колдовство сработает. Конечно же, колдовство: из обыкновенной глазуньи сделать счастье! И тарелки к колдовству полагаются огромные, скромно-изящные, с тоненьким серебристым ободком вокруг белого поля; и ставятся они на цветные салфетки из яркой соломки, и ждут наполненности глазуньей. А прозрачные бокалы сияют чистотой и оранджем сока и весело отражают  фундук и грецкий орех из белой креманки, которая легко царит посредине стола.
Наверное, он думает о том, как готовил такой завтрак жене.  Они вместе прожили лет 50. Ее портреты везде: на тумбочках, шкафчиках, стенах, на белом рояле - она играла на нем. И дом этот проектировала она сама незадолго до смерти: количество и расположение комнат, антураж лестниц, обстановку  гостиной с шикарным длиннющим столом для серьезных застолий. Только электронную начинку продумывал доктор: две огромные стиральные машины, три микроволновки, громадная кладовая с двумя холодильными камерами во всю стену и запасом орехов (на зиму?) - все было рассчитано на постоянный праздник жизни для массы гостей. Но посуду хозяин и хозяйка всегда мыли сами, вместе, в тот же вечер, проводив друзей – Мешри обмолвился как-то об этом, и было понятно: это  серьезный семейный ритуал двух любящих друг друга и порядок людей, порядочных людей…
Иногда доктор  включает  на весь дом свою родную индийскую музыку. Наверное, чтобы прихотливая восточная мелодия изгнала ненадолго ту пустоту, которая поселилась в наполненном массой ненужных, но милых вещей доме без жены. И белый рояль, и портреты в рамках, и Будда в молельне  не против. Четыре года всякая безделушка ждет в доме свою хозяйку, а доктор знает: никто не дождется!..
И все-таки его глазунья счастливая – он умеет ценить каждое мгновенье просто жизни, этот старик-индус, давно обретший здесь вторую родину.
Время от времени он вскидывет глаза к плазме телевизора почти под потолком и показывает нам одними глазами: - Какая красавица, а?
В телевизоре – какое-то танцевальное шоу.
Американцы из всего могут сделать шоу (в любимом музее нашего доктора сто раз по-разному рассказывается про одного и того же человека – ковбоя, киноактера, журналиста с очень смутно знакомым именем и )  и не боятся своих печалей и поражений: делают мудрые памятники жертвам Вьетнамской и  Корейской войны.
Американцы все время едят – на совещаниях, попечительских советах родителей, в огромных кафе, в совершенной антисанитарии, на полу – в школах.
Но при этом они делают дела! Правда, делают!  Джон, афроамериканец, водитель автобуса, на выходе всегда подает каждой из нас руку, а Боб, наш американский координатор проекта, бесплатно отдал мне свой чемодан…
…В огромном супермаркете в первый свободный вечер  я, конечно, моментально теряю дорогу к выходу: брожу-брожу по отделу оклахомских сувениров и мучительно не знаю, куда – дальше, где – выход, возле которого мы должны встретиться группой?  А еще… мучительно хочу в туалет, и словарного запаса для «язык до Киева доведет» у меня с моим полузабытым немецким и английским, познаваемым когда-то вместе с дочерью-первоклассницей – ноль!  На пальцах пытаюсь объясниться с продавцом отдела, и она, отчаявшись  дознаться, какой из выходов – восточный? северный? южный? – мне нужен, просто берет меня за руку и отводит сначала… в свой личный туалет. А потом провожает почти до ближайшего выхода.   Следующая милая женщина, продавец отдела на выходе, возле которого стоит красная машина, прелестно улыбаясь, радостно втолковывает мне, что красная машина выставлена  только у этого выхода (здесь мы и должны встретиться), и я ее как-то понимаю!
Ерунда, что американцы – тупые. Они – очень милые, доброжелательные.  Не знаю, как там в больших городах (слишком мало 2-х дней для познания Вашингтона, да и он, с его пятьюстами тысячами населения, не самый большой город), но в провинциальной Талсе все вежливы,  приветливы и предупредительны: перед тобой на каждом шагу извиняются, если просто проходят  слишком близко; целый день дают по радио объявление, если ты случайно оставил на кассе купленную вещь; спокойно терпят, как ты таскаешь в примерочную вторую дюжину джинсов «фор Мэн», мало того, помогают найти еще и еще – твоему мужу и сыну, ждущим тебя в России, пока ты на себя меряешь джинсы для них…
В Талсе совершенно чудесные лавки старьевщиков: Милинда привозит  нас в пригород, где масса  дешевых и очень обаятельных магазинчиков и есть что-то вроде блошиного рынка. У нас нет подобных магазинов, для меня все они – как лавка старика Гедали у Бабеля: покрыты сказочной пылью… Чего тут только не продают: коляска, пузатая, как арбуз, и обвязанная кружевной вязью – из 40-ых, 50-ых годов?  Начищенные до блеска ступки с пестиками – сказочные, прямо из музейных комнат… А еще здесь щедро одаривают подарками - рождественскими свечками, леденцами и прочим.
Директор  одной из школ в Талсе  живо напомнил мне  любимого бывшего директора  моей школы: сразу чувствуется – историк!  Устроил нам мини-лекцию о современных процессах информатизации с демонстрацией… логарифмической линейки, которой когда-то велись подсчеты вместо нынешнего калькулятора. За полчаса он протащил нас по всей школе, познакомил с половиной детей, представил интереснейший опыт организации школьниками  собственного бизнеса, влюбил всех в себя!
С такой же бешеной положительной энергетикой – очень артистичный, щупленький отец семерых  детей и бывший воин из Ирака, а теперь – экскурсовод-индеец в мемориальном парке Чероки, его легко можно было понять без слов, такими выразительными жестами сопровождалось все объяснение устройства индейского лука, стрел и ритуальных музыкальных инструментов. В этого влюбились все, несмотря на щуплость, а уж когда услышали про семерых детей!..
По дороге назад мы сидим в маленьком самолете с местной старушкой рядом. Она слышала русскую речь и заводит со мной беседу о том, откуда я (это я еще понимаю); я показываю ей фото своего города – она восхищенно кивает: «Большой город, красивый!» Кажется, ее дед был во время войны в Киеве… Она хотела бы увидеть Россию…
Вспомнилось: когда  с Милиндой, «нашей» домработницей (какая там домработница? бизнес-леди или звезда киноэкрана по внешности)  приехали к ее родителям, глава семьи встречал нас «во всеоружии» – с граблями в руках,  он убирал листву в палисаднике возле дома.  Потом мои коллеги увидят его фото и удивленно заметят: - Да он совсем как наши мужики…

 Мы живем на двух разных континентах.
Между нами – не просто тысячи километров и океан, в который легче падать, потому что он… мягкий, в отличие от земли  (я панически боялась этого океанского перелета и так себя утешала). Между нами – века очень разной истории. Мы всегда это будем помнить: ОНИ – НИКОГДА не воевали на своей территории, а МЫ – вынесли на своих плечах самую страшную войну и ПОБЕДУ  в 1945-ом… У них – века счастливого благоденствия без войн с внешними врагами на своей земле, а у нас – израненная земля и судьба.
И все-таки…
Мне было очень нелегко танцевать с тем милым пожилым американцем, который меня вытащил в  свой круг: даже ритмы не те! Но это было так же приятно, как когда в родном Новосибирске любуешься на стариков, танцующих летом в Первомайском сквере под духовую медь – самозабвенных и юных в танце…

Америка! Я ранена тобой, Америка!
Оклахомская Америка!  Теперь печально без твоей размеренности, спокойствия  и тепла…
24 Ангел седой
Лина Ильина
  - Уже давайте будем знакомиться: меня Ириной зовут.
 - Будем. Я – Царь.

…Очень худой, очень седой… Плохо кормят царя? Но голос…  Да, царственный, очень низкий баритон.

Царь падал, вставал, и опять вставал, и опять падал – на галерке автобуса, на сваленных в кучу рюкзаках.
 - Широка страна моя родная… - тянул он мощно и смело ровно одну фразу и… валился, как подкошенный куль. Через 15 секунд вскакивал и история повторялась. Еще через 15 – повторялась снова. Что тут скажешь? Ванька-встанька, скоморох... Паяц, клоун… Седой…

…За день до сплава:
 - Иваныч, ты в прошлом году не был с нами, ты помнишь, как локти кусал??
 - Да, понимаешь, денег совсем нет… Надюха изворчится…
 - Иваныч, ну, ты ж мой лучший друг, давай я за тебя заплачу?
 - Ага. Ты сейчас заплатишь. А потом… И кредит за квартиру через месяц – неподъемный…
 - Иваныч, ну, ты и так все для своих делаешь: чужих детей без конца в походы водишь, своим квартиры покупаешь, ремонт какой Надюхе забабахал, ну, когда ты еще просто для себя сможешь удовольствие получить?
 - А… Пошли. Новый кредит буду брать.

Серое утро. Холод. Выкурить сигарету. Рюкзак готов. Автобус. На месте.
Это что за… девчонки? Вон та, курносая, с ямочками на щеках… Всё улыбается… Эх, занято место рядом… Ничего, пробьемся!

Дорога свистела крыльями трав, цветов и ворон, желтела и зеленела, манила и убегала…Вперед, вперед, вперед, рабочий народ!
Рабочий народ отдыхал  - с первого метра пути: заботы все отлетели! Писающие на коврик коты, жалящие коллеги, мертвые бумаги, больные дети, заботливые родители, щелястый ремонт, бывший веселый (и бывший, и бывший веселый) муж – они где-то есть? Есть… Нет, не с нами. Где-то далеко-далеко, в другой жизни, позади,  за тем поворотом…


…Ах, какая девчонка эта Иришка… Такая… Схватил бы в охапку и не выпускал… косточки ее! И целовал глазки…
Сыграем свадьбу!

 - Иваныч, ты будешь женихом?
 - А то! Я парень хоть куда!
 - А кого сватать будем? Танечку? Или Иришку?
 - Иришку, вестимо… Танечка-то… не моя…
 И сыграли!

У Пера когда-то корова была,
Совсем неплохая корова.
Но все же ее он на скрипку сменял,
На добрую старую скрипку!

 - У тебя была скрипка, Иваныч?
 - Зачем? Я сам – скрипка!
 - А может, корова?
 - А может, корова…

Бывало, играет на скрипке скрипач –
Все девочки – в хохот, а мальчики – в пляс.
А то поведет он смычком – и тотчас
Все мальчики – в хохот, а девочки -  в пляс!
Лалалалай – ла-ла-лайла…

 Иваныча разодели-разубрали в аксакальский шлем, скрипку разыграли, плясать заставили.
Продали, пропели, проиграли, проорали невестушку.
Вот и ночка.   

- Иришка…  Ириночка… Ириша… Ирка…
 - Скажи, что у тебя никогда не было ничего подобного до меня!?
Басовый смех:
 - Такого? До тебя? Нет, конечно. Ни с кем не было!
 - Верю. А какая я?
 - Красивая…
 - Ты же не видишь меня? Темно, холод, мы под одеялом…
 - Зачем видеть? Я чувствую. Ты – желанная женщина…
 - Это правильный ответ…
 - Правильный ответ? Ну, ты и женщина…
Опять басовый смех…и:
 - Ты мне дашь свой телефон?
 - Зачем? Как ты себе… дальнейшее представляешь? Я буду приезжать… к тебе в кабинет?
 - У тебя разве нет квартиры?
 - Конечно, есть. Но туда я приведу только того, кого смогу назвать мужем.
 - Ну, ты и женщина…
Шепотом - басовый смех… Шорохом – восхищенный взгляд…
 Она была в стареньком, очень стареньком белье, и знала, знала, какая у нее грудь (он твердил «какая красивая») и целлюлит («у тебя целлюлита совсем нет»)… А он все басил: «Какая ты красивая…»

Скалы  – то горкой свежеиспеченных блинов нависают, то слоистой халвой. А солнце печет-печет!.. Идем на солнце! Вода – в ногах, в животе, под животом. Веселая река, любит нас!

Она в первый же день спалила коленки, и ножки ниже… Он разрезал свои штаны, принес ей:
- Ты искала, чем укрыть ноги? Возьми!
Таскал ее рюкзак (как портфель – влюбленный подросток…), подмигивал, не скрываясь, уводил в лес («Погуляем…?»)… Пришивал к куртке пуговицу («Ты неправильно пришиваешь, давай я…») Дарил ромашки, васильки, донник… Никогда столько букетов не получала! Согревал ночью… Сначала – согревал, изо всех сил: ночи холодные, очень, потому и звезды ясные тоже очень… Три ночи…
Река серебристая, мягкая, нежная – на солнце; змеисто-резкая – иногда. И он – такой же. Как перекинет ее через себя… И тут же нежно погладит… ножки… животик…
Ангел… седой…
 
 - Иваныч, ты почему здесь без жены?
 - Да съездила она со мной один раз – больше не желает.
 - Почему?
 - Понимаешь, разные мы очень. Ей не нравится, что я … болтаю много, с народом люблю побыть, ее это раздражает.
 - Иваныч, у тебя ж руки золотые, что твоя Надюха все ворчит, чего ей все мало?
 - Плов?  У нас завтра плов? Чтобы правильно приготовить плов, знаете, что нужно?..  А, давайте, я сам завтра приготовлю.
 - Давай, Иваныч, давай!

Девчонки нарезали кольца лука, накромсали морковку, промыли рис. Котелок прокален и жадничает, вбирая масло, морковку, лук… Вот и риса дождался…
Он протыкает лопаткой рис, неспешно-задумчиво, осторожно – как с девственницей…
Плов получился… ммм… какой плов был… любовный!


…Звезды. Лунища. Бесстыдный фонарь. У нее нет мужа, у меня есть жена. Неважно. Димке нужно срочно массаж…  Забудь! -  у него есть отец и мать, справятся сами… Надюха сейчас проснется после ночной смены и будет 2 дня пялиться в сериалы. Отстань! О чем думаешь, дуралей-старлей? Посмотри: горы, сосны, звезды, лунища (бесстыдная, как она…) – чего тебе еще надо??? Ее припухшие от воды глазки… Умничка… Светлая… С ямочками на щеках… Лепота!!!

Бред какой-то? Конечно, бред… Он на …надцать лет старше. Но! У него такое молодое тело! Жилистый он, Иваныч, выносливый и молодой, как подросток… Хохочет… Да что там! Ржёт, как конь скаковой, вырвавшийся на волю…Пуговичку пришил, рыбку почистил, пловом каким  накормил! И ржет… Над ней, над луной, под луной – весь лагерь разбудит, шут гороховый…

Иваныч носится вместе с Сашкой по лагерю – не носиться они не умеют, только – бешено, бегом! – и таскает  своему  лучшему другу в палатку всех женщин – в подарок! Конечно, по очереди. Конечно, с разной степенью бешенности и осторожности, конечно, со ржанием – как иначе? Надо доставить другу удовольствие!
Девушки свалены штабелями в палатку, друг-скромняка то рдеет, то млеет. Но кто же доволен тут больше всех? Конечно, Иваныч!

…Идут три плота в сцепке и поют:
 - Из-за острова на стрежень, - затевает Иваныч.
Широкая эта песня, просторная, как река в покое, как раз – для трех сцепленных катамаранов. Миг – и взметнулась вода, камней диких набросала, порезче Разина размахнулась! Иваныч скорей оттолкнул родную руку – не пройти перекат в сцепке с Иришкой, эх, проскочить бы скорей…
…Не накрыло девчонок, успели!  Оглянулся, взглядом сцепился – хоть так…

Иваныч – простой солдат. Нет, точно, не генерал. Ему бы пошла шинель гренадера, строгая, без прибамбасов, но с кивером и громадным султаном! Гренадеры – всегда впереди! Детей обеспечить квартирами, внуков направить, жену… потерпеть… Султаном беспечно кивать…
Но  войны выигрывает кто? Верно, солдаты! Мой стойкий веселый солдат, наше вам с кисточкой!

Ах, перекаты, да перекаты, послать бы вас по адресу…
Люблю тебя я до поворота, а дальше как получится…

…Стало плохо, очень плохо в последний день. Да-да, пить меньше надо, меньше пить надо, больше думать… о Родине, меньше заглядываться на чужих женщин… Хорошо было свыкаться – тошно расставаться…
Глотнуть кофе из ее кружки. Положить голову ей на колени. Прижать коленом бедро. Вспомнить животик, шею, ушко… Утонуть! И не подниматься со дна!!!
… Разложены катамараны. Сохнут. Сверкает река, еще сверкает, еще бередит своим солнцем.
Сдохнуть. Как рыбе – на суше.
 - Эх-ма! Коляда ты моя, коляда, развеселая коляда! По подсолнухам я полечу-полечу, красну девицу я обниму-обниму!
Последняя фотосессия – в подсолнухах предзакатных.
Шесть часов дороги – и все дома.
Всё дома.
Всё как всегда: работа-подработка-дети-внуки-квартира-сад-кредит-работа… жалящие коллеги… мертвые бумаги… И никаких… коленок!
Иришка…

Дома он встал утром на краю сада, запел (там тоже красота пёрла: холмы, перелески - зацветающая осень…):
- Широка страна моя родная!...
И упал. Как куль подкошенный…
Ангел. Седой.
25 Миниатюра. за горизонтом
Павел Гвоздовский
ЗА ГОРИЗОНТОМ. МИНИАТЮРА.

     Меня всегда интересует, а что же находится там за горизонтом? Я смотрю вдаль, где встаёт солнышко, пылающее огненным заревом. Бродяга ветер принёс мне утреннюю прохладу и подарил хорошее настроение. В этот момент  в моей голове рождались определённые мысли, связанные с моими наблюдениями.

     Я спрашивал:  друзей, знакомых и родных, - а что они знают о горизонте, и какая там существует  жизнь? А они  отвечали, видимо вспоминая школьную программу, что это линия соприкосновения неба с землёй и водной поверхностью,  и всё…
     Вот блин порадовали! А мне всё же хочется узнать, что там за горизонтом. И ещё мне  кажется, если говорят,  что человек ушёл в иной мир, то, возможно, этот мир находится, может за горизонтом, где живут наши души.
         
    Интересное получилось умозаключение, ух какой я молодец! Самое время вспомнить о божественном  яблоневым саде, где и обосновались наши души.  Потом они прилетают к нам во сне, и пытаются о чём - то  разговаривать.  Возможно о том, какая у них красивая природа и вкусная святая водица. И птицы, тоже, наверное, красивее наших. 
     ДА! Горизонт, это всё же неизвестность,  с надеждой на нечаянные встречи с кем – то или чем – то. Может, и моя душа будет жить в этом прекрасном мире,  который находится за горизонтом.

     И вдруг до меня донёсся далёкий гул моторов самолёта, чей серебряный блестящий силуэт, медленно плыл по воздушному голубому морю, оставляя белую дорожку.

«Вот счастливчик» - подумал я о пилоте, наверняка наблюдающего за тем, как всё дальше и дальше отдаляется горизонт, освобождая от ночной мглы блестящие полоски рек, глаза озёр и снежные вершины горных хребтов.

Возможно, когда нибудь повезёт и мне, когда я обрету крылья, поднимусь на небесную высоту, и буду созерцать в иллюминатор, как рождается утро.
26 Аквамарин
Александр Машкало
        Начала никогда не было, конец никогда не наступит.  Это место единственное во всей вселенной и всех измерениях, что миллионы лет ждало меня, только меня и никого больше. Уже в момент сотворения миров стало ясно, что Берег будет позволено посетить лишь мне одному. Неважно, сколько ему придется ждать под небом цвета аквамарина того момента, когда я, наконец, ступлю на его поверхность, восхищусь его неброскими, но от этого не менее величественными красотами, подберу один из его камней, а затем брошу в зеркальную гладь бескрайнего, мертвенно спокойного океана. Целую вечность он терпеливо ждал меня, и был готов ждать ещё столько же, покуда уверен был всегда, что появление мое неминуемо. Так было предсказано до начала времён. И пророчество это обречено стать явью.
        Мне не нужно помнить ничего. Мне не нужно ничего знать и мне незачем чего-то хотеть. Это место единственное во всей вселенной и всех измерениях способно подарить мне умиротворение настолько глубокое, что, подобно коме, оно будет высасывать из тела моего силы, взамен наполняя меня спокойствием и счастьем; я, в свою очередь, осознаю полное своё нежелание нарушать этот дивный морок. Мне не нужно ни о чём мечтать – здесь все мои грёзы растворяются в едва ли не осязаемой святости этого места, уступая место нерушимому, словно алмазный куб, покою. Заветная, но пугающая меня когда-то тяга к одиночеству здесь достигает, наконец, своей цели. Не существует сил, имеющих власть в этом месте. Оно существует только для меня. Не Чистилище, не рай и не ад – в эти понятия вложен слишком грубый и поверхностный смысл. Это же место на порядок выше – оно не имеет аналогов нигде во вселенной, ни в одном из измерений, Вселенскому разуму не дано вообразить нечто хотя бы приблизительно похожее. Место за окраиной всего сущего, обреченное лишь однажды стать свидетелем моего явления, и момент этот есть капля в море бесконечности его существования.
        Смахнув пелену забвения с жаждущих открыться глаз, я получаю возможность узреть мир, который ждал меня больше, чем существует сама жизнь. Фантасмагорическое великолепие открывшегося взору пейзажа первую минуту заставляет благоговейно дрожать, пьянящее восхищение им вызывает головокружение, и я без сил падаю на землю. Несколько мгновений мой взгляд невидяще блуждает по сторонам, но вскоре я уже внимательно смотрю в высокое и ясное небо. Воздушный шатёр, лазурный купол мира. Его цвет, необычайно насыщенный и богатый, я прежде не наблюдал нигде и никогда. В некоторых местах синева имеет прорехи: варварская попытка поранить небеса ударами сотен игл напоминала о себе вечно открытыми ранками – так здесь были созданы звёзды.
        Совладав с собой спустя некоторое время и решив, что кроме неба, столь же прекрасного, сколь и глубокого, в этом месте есть неисчислимое количество других красот, я быстро поднимаюсь с земли, вполне ожидая упасть в обморок от вида открывшегося мне великолепия во второй раз. Сейчас я смог справиться с собой. Я крепко стою на ногах, жадно пожирая широко открытыми глазами представшую предо мной панораму нерукотворного, но вместе с тем совершенного, будто созданного искусственно, мира. Побережье бесконечного океана. Я стою посреди узкого, но тянущегося в обе стороны, на сколько хватает глаз, пляжа. Под ногами не песок – пляж усыпан светлыми камнями разных размеров и форм, всех вообразимых цветов и оттенков. Я встаю на колени, чтобы разглядеть их лучше. Персидская синь сапфиров соседствует с сочно-золотым янтарём и оранжево-алыми крокоитами; матовая зелень малахитов восхитительно смотрится рядом с фиолетовыми аметистами и жёлтыми сердоликами. Цвета камней кажутся не особо яркими – нельзя сказать, что они бледные, скорее ненавязчиво-светлые, отчего вдали они будто сливаются в единое мерцающее полотно.
        Мягким шорохом набегающих волн, подобным мурлыканью, тихо напомнил о себе океан. Я сажусь на землю так близко к нему, что вода едва не касается моих ног. Волны пытаются коснуться моих стоп, чтобы ещё явственнее ощутить меня, чуть глубже прочувствовать моё присутствие, столь желанное и долгожданное для всего, что есть здесь. Я с улыбкой убираю ноги, играю с волнами в догонялки. Им нравится это, они готовы отдать всё, что угодно, чтобы я остался с ними, остался насовсем. Уже много часов я здесь, но ночь не наступает, хотя и дня здесь нет. Здесь нет солнца и луны, чтобы освещать землю и воду, а света звёзд для этого недостаточно. Важно то, что ни солнца, ни луны, ни даже звёзд не нужно. Светится земля. Светится океан. Светится сам воздух. Но нет слепящих лучей и бликов – освещение схоже с тем, что бывает в грозу. Игра с волнами не наскучивает мне, а когда я поднимаю глаза на линию горизонта, то осознаю, наконец, где нахожусь. Уже много часов я здесь, а только сейчас понимаю это, и именно само место дало мне ответ. Уединение, покой, отсутствие потребностей и полное растворение в сущем. Глядя на ровную поверхность океана и перебирая пальцами похрустывающий разноцветный грунт, я прихожу к единственно верному выводу, тихонько нашёптанному мне Берегом, необычайно богатому на сюрпризы –  я и не думал, что меня ждёт ещё одна приятная новость, тем более столь масштабная. Только три слова стучат в моей голове, стучат снова и снова, но далеко не сразу я могу понять и осознать их смысл. Много времени прошло, прежде чем я вслух произнёс эти слова, подтверждая своё полное с ними согласие.
        Это мой мир.
        Это Мой Мир.
        Здесь нет и никогда не будет никого, кроме меня, таково заветное правило этого места, его замысел, который теперь разделяю и я.  Я никому не позволю появиться здесь, это всё моё. Берег одобрительно шепчет мне что-то, я не разбираю слов, но прекрасно понимаю всё и без них. Моё озарение – счастье для этого места. Оно жаждет слиться со мной воедино. Я с радостью готов на это, из-за чего я встаю и делаю шаг в океан. Шаг, ещё один. Я стою по колено в воде, а Берег говорит мне свистом ветра – не бойся, я не позволю тебе утонуть! Я верю ему. Я верю ему и ныряю. Вода прозрачная, как стекло, а подводных течений совсем нет. Глубина примерно в два моих роста, не очень большая, тем более Берег хранит меня. В отличие от грунта на пляже, дно океана песчаное и гладкое, словно выровненное шпателем. Мне очень хочется дотронуться до песка ладонью. Дотронуться до моего песка. Я делаю мощный гребок, вода податлива и уступчива, я быстро и легко иду ко дну. Я касаюсь рукой песка, он словно просит ещё одного прикосновения. Радость от этого переполняет меня. Я вожу рукой по нему, ощущаю ладонью каждую песчинку. Я счастлив здесь. Неприятная и ужасающая мысль возникает в моей голове, мысль о том, что я под водой уже давно, что я могу сгинуть в пучине без воздуха. Мне нужно наверх, нужно сделать драгоценный вдох. Но я не всплываю – я, совершенно неожиданно для самого себя, набираюсь смелости рискнуть и попытаться – нет, суметь – дышать под водой. Мелкая дрожь пробегает по моему телу перед тем, как я впускаю немного воды в свои ноздри… и не чувствую ничего. Я вдыхаю ещё раз. Получилось! Я дышу, дышу под водой, словно у меня жабры, словно я всю жизнь провёл на морском дне. Берег хранит меня. Я скольжу под водой, совершенно не чувствуя сопротивления, быстро и плавно. От восторга захватывает дух, я не слежу за временем, просто плыву и плыву. Усталости нет, но я поворачиваю к берегу, выбираюсь на блестящее покрывало пляжа.
        Я сижу, глядя на бескрайний океан, много часов, много дней, много лет. Сижу, наслаждаясь этим местом и моим сосуществованием с ним. Мы созданы друг для друга, этого не изменить. Так было всегда и так будет впредь.
        Правило этого места гласит, что оно принадлежит только мне, так почему же я, будто вибрацию в воздухе, ощущаю присутствие постороннего? Здесь не должно быть никого, но правило оказалось нарушенным. Захлёбываясь возмущением и ненавистью, а наряду с ними и страхом, я вскакиваю на ноги и оборачиваюсь, чтобы увидеть Нарушителя. Он с грозным видом уверенно движется в мою сторону. Он уже переходит на бег, когда Берег говорит, что нас нашли, что мне нужно спасаться. Нарушитель быстро приближается, и единственный путь для меня – в океан. Слёзы ручьями текут из моих глаз, мне нестерпимо больно расставаться с этим местом, но я должен спастись, уплыть. Я ныряю за мгновение до того, как Нарушитель оказывается там, где только что стоял я. Я отплываю на несколько метров и оборачиваюсь. Он плывёт по поверхности воды вслед за мной, плывёт быстро. Он не собирается оставлять меня в покое. Нет, я не сдамся. Берег хочет, чтобы я спасся, а я хочу остаться здесь, один, навсегда. Я не позволю никому осквернить Мой Мир. Лучшая защита – нападение, да будет так! Никто и никогда не прогонит меня отсюда. Никто больше сюда не попадёт, а Нарушителю я не позволю дальше существовать, ни здесь, ни где-либо ещё. Я плыву прямо навстречу ему, обхватываю его ногами и сдерживаю ему руки, обездвиживая его, и утягиваю нас обоих на дно. Он не может дышать под водой, ужас в глазах выдаёт его слабость. Никто не смеет находиться здесь, слышишь? Никто! Это место создано для меня, только для меня, и так будет всегда. Навечно. Это Мой Мир.
27 Королевство из другого времени. Часть1
Аркадий Саранча
 ЗНОЙНЫЕ ДЖУНГЛИ.



                            Идея  поехать на отдых  куда-нибудь к южному морю за кордон  возникла совершенно спонтанно. Надоели камчатские холода и  зима в восемь месяцев. Надоели ветра, циклоны и не растаявший снег в июне где-нибудь в лесу под сопкой. И сразу захотелось тепла, а тут ещё и  нагрянул отпуск.  А ведь отпуск это  не просто отдых, а особое состояние души, которая давно нуждалась в полном  релаксе.  Страну я определил для себя давно – Таиланд.  Именно это пристанище туристов из России к нашему полуострову было и ближе и цивилизованней чем другие.  Казалось бы чего проще? Осталось только  взять и поехать! Но не тут-то было! В офисе турфирмы мне сказали, что  чартерных рейсов из Камчатки в Таиланд уже нет, и придётся лететь через Хабаровск, где надо будет переночевать и выдвигаться в тропики   только на следующий день.
 
                        Хабаровск – родина моя, где я не был что-то около тридцати лет! Одна только  мысль, что я увижу родные пенаты учащала мой и без того неугомонный пульс. Конечно, я согласился  и купил путёвку. Нельзя сказать, что в Таиланд я попал из-за Хабаровска, но в этом  что-то есть.  Уже через неделю я вылетал на аэробасе  А 320 в направлении хабаровского аэропорта  и был просто  счастлив! Стюардессы зелёного самолёта компании S7, изящные и высокие, порхали по салону в обтягивающих юбках такого же цвета, подчёркивающих их волнующие формы, и приятно улыбались.
Два с половиной часа выше облаков и ты уже купаешься в хабаровской тёплой погоде, любуешься его  высокими тополями на улицах и материшься в отстойном  отеле, который любезно  подсунула тебе турфирма.

                        На следующее утро я, зарегистрированный на чартерный рейс в Бангкок и уже спокойный, разгуливал в международном секторе аэропорта. А люди улыбались и плотной волной бежали куда-то в одном направлении. «Конечно  же «Duty Free!» - мгновенно  оценил я  ситуацию и примкнул к волне. Она быстро занесла меня в царство стеклянных витрин с красивым алкоголем в разнокалиберных бутылках, парфюмерией и косметикой. Я долго бродил вдоль витрин, совершенно очарованный низкими  ценами и тут же взял себе литровое виски «Чивас Ригал» и чекушку его же  для «разгона» в самолёте. В небе, конечно, пить нельзя, но, рассуждая логично,  вряд ли чартер из России будет лететь трезвым.

                        Ну,  разве я мог предполагать, что чартерный рейс – это на 100% заполненный Боинг 777 с узкими креслами, кричащими детьми и сорокаминутными очередями в туалет?  Ну, блин,  для меня это серьёзное испытание, и при желании выпить никакой сопутствующей романтики вокруг.  Сосед, немного на меня покосившись,  сам достал бутылку какого-то коньяку. Нет -  мой «Чивас» всё же  лучшее из алкоголя ещё с тех времён, когда я бывал в южнокорейском порту Пусан,  где к нему и возымел определённое уважение.  Это, конечно, не  их незаменимый «Соджу» С1, но  как  особо любимый виски их президента, «Чивас» относился в этой стране  к вполне почитаемому питию.  Первый глоток помог мне отключиться от кричащих детей и настроиться на  прелести отдыха среди тёплого  моря и пальм.

                        И вот мы уже кружимся рядом с Бангкоком,  потому что  сесть нашему самолёту  мешает большая  грозовая туча над аэропортом, о чём сообщил командир экипажа.  Сразу чувствуется особенность тропиков – ливневые и прочие  гидрометеоры. Это то же самое,  что и облака, но лётчик без  понтов  совсем не лётчик.  Ну да ладно – пусть  рисуется  – в Америке они вообще национальные герои.

                          Март – сезон дождей,  да и,  впрочем, это  не страшно  – от  их смешных осадков тут никто ещё не растаял.   Бангкок встретил нас  жарой и гулом современного гигантского аэропорта, построенного с явным размахом и претензией на архитектурный  успех. Как в другое измерение  мы  сразу попали в 2557 год, где всё было иным: и климат, и люди, и, естественно,  календарь.  Как-то  непривычно быстро  нас  проверили  пограничники и таможня и вот уже маленькие суетливые  тайцы из разных турфирм  разбили  наш лавинообразный  людской поток  на мелкие ручейки, которые  резво растеклись по автобусам. Королевство  Таиланд! Каким я его себе представлял? Честно говоря, без фанатизма, потому, что  ещё в училище  дважды бывал во Вьетнаме, а их природа очень  схожа с тайской. Да – природа это главное, куда стремится уставшая от цивилизации одинокая душа.  Но, кроме моря и пальм, в Таиланде ещё есть и экзотические изыски столицы секс-туризма  Паттайи. 

В автобусе ко мне  докопался  какой-то парень из  Сахалина.
- Ты  один  прилетел?
- Ну да – один.
- Был у меня такой опыт.
- И что?
- На третий день стал сам с собой разговаривать!
Хорошая перспектива, но, Бог мой, кто бы мог  подумать, что этот незваный Оракул окажется прав! Однако,  не будем забегать вперёд!

                             Мой отель «Sea  breeze»  встретил меня уютным номером, успокаивающим кондиционером и долгожданным покоем,  в объятиях которого я мгновенно заснул, уставший после семичасового перелёта.
Следующее утро в стране северных тропиков было ярким и солнечным.   Плотно позавтракав в кафе отеля, я сразу вышел на улицу.  Первое впечатление – обволакивающая тебя жара и какой-то особый воздух.  Внешний вид отеля в сочетании с двумя бассейнами был  очень  неплох,  и  любые мысли мгновенно переключал на отдых.  Тайцев на улице не так уж и много, но свои соотечественники по внешнему виду  распознавались мгновенно. Особенно их выдавали сгоревшая до солнечных ожогов  красная кожа и громкая речь. И  вообще русская   речь слышалась  везде: на улице и в отеле, у бассейна и на пляже.  Похоже, наши ребята  освоились здесь капитально.  А какие здесь замечательные виды:  экзотика пальм удачно гармонировала с морской водой зеленоватого оттенка и ярко-синим небом.

                    Итак, первым делом я пошёл загорать  и,  поменяв   доллары  с изображением Франклина на местные  бады,  сразу рванул к морю! Рванул, если честно,  громко сказано, так как пляж был сразу за отелем, и требовалось только перейти дорогу. Я знал, что главное – это купание с утра часов так до десяти, когда лучи солнца мягко  скользят по телу, придавая ему оттенок неповторимого бронзового  загара. Тут меня не проведёшь  - тем более,  что мой директор перед поездкой презентовал   спасительный крем от загара и хотелось при случае его  продегустировать.

                    Я оплатил место под зонтиком и, разбежавшись, прыгнул в воду.  Проплыв метров пятьдесят, лёг на спину, подставив свою белую кожу безжалостным солнечным лучам, и закрыл глаза от нахлынувшего кайфа.  Вода была очень тёплой, а солнце ещё не слишком палило. Я был так несказанно счастлив и восхищён, что не сразу услышал негромкие  всплески. Ко мне плыла собака. Это была крупных размеров псина, которая вероятно вознамерилась меня спасать. Каким это, интересно, образом – зубами за волосы? Когда до неё оставалось  всего пара метров она начала порыкивать. Вот  скотина! Я выругался и поплыл к берегу.  Мой спаситель – тихоход   потихоньку шуршал позади меня  как колёсный пароход за глиссером.

                         Выйдя на пляж,  я расслабленно лёг прямо на  песок, а приплывшая следом  собака отряхнулась и, посмотрев на меня и, как ни в чём не бывало, засеменила по своим делам.
 Пока я балдел,  солнце поднималось всё выше, воздух становился  жарче  и уже через полчаса я засобирался в отель принять душ и немного отдохнуть от солнечных ванн.  Проходя мимо бассейнов у своего отеля,  я услышал,   как одна женщина в бикини  говорила другой: «Ты знаешь, а я так устала, что  жду-не дождусь, когда мы поедем домой!» И Вы думаете, что  через неделю  я  думал по иному?

                          Итак, тайский отдых начался! Я распланировал его так – один день экскурсия, второй день – отдых от экскурсии и так дальше.  Первая пара экскурсий была ознакомительной и бесплатной. И как Вы думаете  почему?  Всё оказалось донельзя просто – нас повезли сначала,в шикарный  местный «Duty Free», где сразу и по настоящему чувствуешь себя за границей, потом в огромный салон мехов, где я впервые вблизи увидел подиум с шагающими по нему моделями. Это были яркие и эффектные длинноногие метиски.  После демонстрации мод  эти девушки вышли в торговый зал и, окружив нас кольцом, всем своим видом как бы упрашивали: «Ну, блин купите, женщина, Вы эту шубу! Чего Вам стоит?  А Вам, мужчина, что слабо купить пиджак из крокодиловой кожи?»  Этакий шопинг в компании шикарных дев.  Покупателей-тайцев в салоне не было,  потому что шуб они не носят. Всё-таки  интересные эти  ребята из туристической компании «Пегас» - они серьёзно полагают, что обычный народ летит сюда за шубами.   

                           Однако, больше всего меня добил магазин, где продают матрасы и подушки из латекса. Оказывается, если Вы купите такую подушку, то сразу перестанете храпеть, а, если мартас, то забудете о болях в спине. «Как-то не верится и где-то мы это проходили» - подумал я, вспомнив о подобной рекламе китайских подушек в своём городе.  Тем не менее, русскоговорящие продавцы укладывали всех желающих на шикарные кровати, где уже были латексные подушки и матрацы.  Не избежал этой участи и я. Меня попросили лечь, повернуться на правый бок и тут же под колено подсунули мягкий латексный валик.
- Что Вы делаете? – пытался протестовать я.
- Вам так будет удобней! -  настойчиво и через чур строго возразила продавщица.
- Неправда – у этого бока со  мной  всегда спит кот,  и валик здесь  мне не нужен! – пытался отбрыкиваться я, интуитивно чувствуя обман.

                        
                           На следующий день я уже выбирал себе экскурсии:  поездка на  реку  Квай, посещение океанариума в Бангкоке и змеиной фермы под  Паттайей   cразу были отмечены  как приоритетные. И ещё  я узнал одну ключевую вещь: оказывается, если ты не был на этой легендарной реке, то можешь считать, что и не был в Таиланде. Ну как тут не поехать? Итак, собрался…

                           Микроавтобус из отеля забрал меня и ещё нескольких желающих в 04.30.  И когда ещё проснёшься в половину пятого утра? Конечно, только блин в Таиланде! После остановки на завтрак и утреннего кофе мы  пришли в себя и первым заговорил гид, представившийся Пашей. Он с упоением рассказывал о красотах и легендах Таиланда, расхваливая местные достопримечательности и мастерски выстраивая  интересные дискуссии. А какая тут религия! Оказывается, известный актёр Ричард Гир смог излечиться от наркомании только в тайском монастыре. Итак, инициативу Паша сразу взял в свои руки.

- Чем Вам известен Таиланд? – загадочно прищурившись, вопрошал он.
- Тайским массажем! – зашевелились одни.
- Правильно. Ещё?
- Тайской народной медициной! – поддержали разговор другие.
- Опять правильно! А ещё? – не унимался экскурсовод.
- Тайским боксом!
- Верно! – лицо Паши засияло от восторга.
- Я не понимаю -  чем тайский бокс отличается от французского? -  задал я свой вопрос.
- У мужчины вопрос не по теме – прервал меня Паша – А вот по поводу тайского массажа я   всем могу  дать отличный совет!
-Давай, Паша! – в едином порыве выдохнули присутствующие.
- Не посещайте  дорогие салоны, а ходите  в  зашарпанные и не к тайцам, а к китайцам – стихами заговорил гид.
- Почему?
- Потому, что на самом деле именно китайцы – лучшие мастера массажа! – серьёзно заявил   Паша. И, кстати,  как выяснилось позже, он оказался прав.

                        Через полчаса у нас была длительная остановка, предполагающая долгую прогулку в джунглях.  Я пошёл в одной группе с очаровательной молодой казашкой и её могучим бой-френдом. Мы долго петляли по протоптанной многочисленными туристами тропе, пока не остановились у водопада и, разумеется, решили окунуться. Ледяная вода после тропической жары – это ни с чем несравнимое в мире блаженство, но потом наши ноги облепили стаи каких-то рыбок и начали их покусывать, очищая от мёртвых тканей. Вначале было даже приятно, а потом, правда, чуть больновато. Вот такая вот экзотика…

                       Через пару часов все мы, толпясь на пристани, с замиранием сердца обозревали быстрые воды и обросшие джунглями берега знаменитой реки Квай.  Вот она легендарная полноводная артерия Таиланда, притягивающая сюда туристов со всего мира и дающая драгоценную воду местной провинции. Что же нам предстоит? Небольшой катер, взяв на буксир широкий вместительный плот вместе со всей нашей честной компанией, отправился на пару километров   вверх по течению. Каждому из нас выдали удобный на застёжках спасательный жилет и сообщили, что когда катер остановится,  всем придётся прыгать в воду. Нас, как очень утомлённых солнцем  людей,  это сразу заинтриговало и, пока катер тащил на буксире плот,  все быстро  разделись и облачились в оранжевые спасательные средства. Прозвучала команда: «Все за борт!»

                          Однако, в тот момент, когда подопытные экстрималы  начали по очереди прыгать в спасительную серовато-зелёную прохладу,  кто-то не вовремя громко спросил, показывая на воду пальцем: « А вон там, случайно, не крокодил?!».  Я думаю, что это была провокация потому, как  начался невероятный хаос – никто уже не слушал что-то пытающегося объяснить  гида, женщины подняли невообразимый, переходящий в истерику, визг, а кое-кто из мужчин уже отчаянно  пытался взобраться  на плот. Наконец, осипшему от крика Паше удалось успокоить паникёров и все,  угомонившись,  вполне самостоятельно начали сплавляться вниз по течению. Могучий  бой-френд цепко держал свою красавицу-казашку, старенький дизель катера  тарахтел  где-то   рядом, а расслабившийся народ громко гогоча,  дрейфовал  вниз по реке.

                         Это было что-то невероятное – вообще не двигая  руками и ногами, а  только уповая на положительную плавучесть спасательных жилетов,  оттаявшие  от шока  туристы, весело плыли  со смехом, криками и анекдотами. Жилеты, к слову сказать, не подводили.  Несмотря на свою немалую ширину,  Квай  по большей части был закрыт от солнца тенью громадных деревьев, которые росли по его берегам, утопающим  в пышной зелени всевозможной растительности. Одна молодая женщина зацепилась лямками купальника за низко растущую ветку и истошно закричала. Сюжет почти  как в известной кинокартине, где персонаж, которого играл Андрей Миронов,  поймал персонажа Папанова при рыбной ловле спиннингом за плавки. Несколько добровольцев немедленно ринулись на помощь и высвободили даму из плена.

                         А вечером все собрались за одним столом и отметили День Победы. Это было 9 мая. Господи, отметить этот большой праздник – святое дело каждого. Чего там говорить? Расчувствовались, откровенничали, эмоции через край, душераздирающие истории о нелёгкой  жизни заполняли всё пространство вокруг нас. На следующий день счастливые , довольные и с небольшого похмелья мы возвращались назад в Паттайю.  Вся  дорога – сплошной, здоровый и всех поглощающий  сон.
28 За клюквой
Владимир Крылов
  В восьмидесятых годах прошлого века вдруг почему-то стало модным ходить в походы без еды. Появлялись многочисленные публикации, описывающие прелести «голодных» походов, когда участники на маршруте ничего не ели, а  только пили воду и почему-то разведённую водой томатную пасту, и при этом великолепно себя чувствовали и возвращались из похода обновлёнными и окрепшими. Помню высказывание одного такого туриста: «Счастье – это идти вдаль, босиком и без пищи».
Кто не хочет стать счастливым? И вот я, захватив с собой из провизии только литровую бутылку воды, отправился в пятницу после работы за клюквой. Томатную пасту я проигнорировал, резонно рассудив, что клюква вполне её заменит. Проигнорировать «для полного счастья» резиновые сапоги я, однако, не рискнул, ибо в сентябре по нашим северным болотам босиком долго не проходишь.
Электричка, автобус, и вот я уже бодро шагаю по военной дороге из бетонных плит. Тёплый сентябрьский вечер, ласково пригревает осеннее солнышко…. Вокруг – ни души. «Да, это и есть счастье – шагать по пустынной дороге, обрамлённой тёмно-зелёными елями и берёзами в осеннем золоте листьев, ощущая упругую силу тренированных мышц, вдыхая полной грудью воздух с ароматом прелой листвы…» - блаженствовал я.
Я приближался к месту, где к главной дороге, по которой я шагал, перпендикулярно подходила боковая дорога, и краем глаза заметил, что по ней мчатся «Жигули» с женщиной за рулём. Боковая дорога заканчивалась, примкнув к главной, и машина неминуемо должна была повернуть направо или налево. «Что-то великовата у неё скорость, не впишется в поворот» - машинально отметил я. Несмотря на полное отсутствие движения по дороге, я, опытный турист, шёл не по плитам, а по земляной обочине, с противоположной от боковой дороги стороны. До перекрёстка осталось метров семь – восемь, когда «Жигули» начали поворот, и я увидел, что они несутся прямо на меня.
В книгах нередко описывают, как в критическое мгновение перед героем проходит вся его жизнь. Я всегда воспринимал это как художественную гиперболу. Но вот последовательное описание моих мыслей за то время, пока несущаяся на скорости километров пятьдесят (по моей оценке) машина описывала дугу на дороге шириной не более шести метров: «Не может быть! Днём, при прекрасной видимости, на сухой пустынной дороге… Это же – как в кино! Словно кто-то специально подстроил инцидент, чтобы меня убить! Да нет, она справится и проедет мимо! Нет, мчится прямо на меня! Отпрыгнуть? Да нет, не может быть, чтобы на меня! Нет, всё-таки на меня! Надо прыгать! А в канаве – вода? (Посмотрел) Сухо!».
Я прыгнул в глубокую канаву, идущую вдоль дороги, и услышал, как машина чиркнула шинами по краю канавы и затормозила. Выбравшись из канавы, я первым делом с изумлением уставился на цепочку своих следов на обочине, которую пересекал след автомобильных протекторов. Сомнений не было: если бы я не отпрыгнул, валяться бы мне сейчас в кювете с переломанными костями. Затем я поднял взгляд на шоссе. Поперёк дороги стояли «Жигули», в которых не наблюдалось никаких признаков жизни. Некоторое время я смотрел, потом, подумав, что, может быть, с водителем что-то случилось, шагнул к машине. Тут дверца медленно отворилась, и из машины выглянуло смертельно бледное женское лицо в обрамлении белокурых волос.
- Простите, ради Бога! Не справилась с управлением… - еле слышно промолвила она.
- Да ладно! – махнул я рукой и с улыбкой пошагал дальше, подумав: «Эх, блондинки!».
От конечной остановки автобуса до болота, на которое я шёл, было более двадцати километров, и я стремился пройти вечером как можно больше, чтобы на следующий день не тратить время на ходьбу. До темноты я успел отшагать километров двенадцать. Но вот уже пора устраиваться на ночлег. Я свернул в лес и отошёл от дороги метров на сто, чтобы не был виден мой костёр (в лесу самая главная опасность – чужой человек). Луны не было, и если на дороге глаза ещё смутно различали окружающие контуры, то в лесу было не разглядеть даже собственную руку. Я двигался буквально наощупь. По своему всегдашнему обыкновению обходиться самым минимумом, я не взял даже фонарик. Что ж, не беда! Наломав нижних сухих веток ёлки, я разжёг костерок и при его свете огляделся. Вот и площадочка для ночлега!
Достав ножовку, я спилил несколько сухих сосен и распилил их на куски длиной метра по полтора. Запас дров на ночь готов. Затем я натянул между двух сосен верёвку на высоте около восьмидесяти сантиметров и, перекинув через неё край полиэтиленовой плёнки, закрепил его несколькими бельевыми прищепками. Свободный край плёнки я оттянул под углом градусов сорок пять и прижал к земле одним из распиленных брёвен. Под плёнку положил пенополиуретановый коврик, а в изголовье свернул опустевший рюкзак. Домик тоже готов!   
В метре от лежбища я соорудил таёжный костёр – нодью: два самых толстых бревна кидаются рядом на землю, у самых концов на них кладутся два сучка – поперечины, а сверху – третье бревно. В щель между брёвнами набиваются мелкие сучья и поджигаются. Обуглившись, пространство между брёвнами пышет жаром и отлично согревает даже в заморозки. Не страшен такому костру и дождь. Полиэтиленовая плёнка отражает часть тепла, которое  греет спящего с другой стороны. Не нужны ни палатка, ни спальник.
Пока костёр разгорался, я сидел на брёвнышке и глядел в огонь. Бесконечно можно смотреть на эти жёлто-оранжевые струи, ни на мгновение не останавливающие своего колышущегося движения. Сознание полностью отключается, и время летит незаметно…
Но вот брёвна обуглились, и я улёгся в своё логово, наслаждаясь прогревающим до костей жаром. Правда, периодически приходилось поворачиваться, прогревая подмёрзший противоположный бок, но это было так приятно!
Успокоенная моей неподвижностью лесная мелочь стала оживать. То тут, то там слышались шорохи, но я был безмятежен: в моём рюкзаке – ни крошки продуктов, так что мышки мне не опасны.
Мои веки уже стали смыкаться сладким сном, как вдруг над лесом раздался гогот улетающих в тёплые края гусей.  Они летели так низко, что был слышен даже шорох их крыльев. Только пролетела одна стая, как за ней проследовала с таким же гоготом другая, потом – третья, четвёртая… Моя душа, казалось, звенела от восторга, испытывая непередаваемое ощущение единения с природой, от которой я не был отделён даже тонким полотном палатки. Это такое чудо – лежать непроглядной ночью в лесу у жаркого костра, вдыхать хвойный воздух и слушать пролетающих гусей!
Гуси пролетели, заморосил мелкий дождичек, и под его дробь, выбиваемую по натянутому полиэтилену, я погрузился в сон. Каждые час – полтора я просыпался от холода и подкладывал новые брёвна в прогоревший костёр. А утром проснулся свежий и бодрый, выспавшись так, как никогда не высыпался в городе, в комнате, выходящей окнами на шумный Большой проспект Петроградской стороны. Следуя общей тенденции упрощения и вульгаризации речи, мой район даже в печати всё чаще называют «Петроградкой», Васильевский остров – «Васькой», но у меня никогда не повернётся язык произнести эти слова-уродцы…
Я быстро собрался, опять глотнув из бутылки ледяной воды, и через два часа уже был на болоте. На кочках меж чахлых ёлочек краснели крупные клюквины.  Они были очень разные: от светло-красных до почти чёрных, одни – круглые, другие – продолговатые…. Оказывается, и клюква бывает разных сортов!
Целый день я ползал по кочкам, собирая урожай северных болот и время от времени отправляя в рот горсть сочных ягод. Голода не чувствовалось абсолютно.
Но вот солнце уже опустилось к краю леса. Пора готовить ночлег. На болоте это не так просто, как в лесу. Хотя оно и покрыто зелёным ковром мха, но под тяжестью сапога из него выдавливается вода.
Напилив сухих стволиков чахлых сосенок, тут и там торчавших на болоте, я соорудил из них трёхслойный настил, верхний слой которого надёжно удерживал меня над водой. Для костра – тоже настил, но в один слой. Третий, тоже однослойный настил – для кучи дров на ночь.
 Подготовка ночёвки заняла у меня более трёх часов, и уже совсем стемнело, когда я, усталый и взмокший от пота, разжёг костерок. Какое это удовольствие! Да и вся эта нелёгкая работа по обустройству ночлега тоже – в удовольствие, особенно, когда всё так хорошо получилось. Я наслаждался ощущением, что на многие километры вокруг нет ни души, я совершенно один и в полной безопасности. Тучи развеялись, и надо мною синело звёздное небо. Луна ещё не взошла, и лишь колышущийся свет костра освещал несколько ближних сосенок, а дальше темнота была столь плотной, что казалась осязаемой.
Я пожалел, что нечего пожевать, но это было, скорее, желание соблюсти ритуал, нежели ощущение голода. Костёр разгорелся, и раскалённые угли окатывали меня волнами жара, такого приятного в холодном ночном воздухе. Дневное тепло, не сохраняемое тучами, стремительно уносилось к звёздам. Как хорошо, что есть на свете костёр!
Неподалёку загавкал олень. Его одиночное «гав!» вполне можно принять за собачье, но, повторившись несколько раз с механической одинаковостью, оно разительно отличается от заливистого собачьего лая. Я наслаждался ощущением, что где-то рядом разгуливает настоящий живой олень, представлял его бархатный бок, его чуткие ноздри, осторожно вбирающие запах дыма моего костра…
Незаметно я уснул. А утром все кочки оказались покрыты изморосью. Поверхность мха затвердела и царапала коченевшие пальцы. Жалко было покидать такую уютную ночёвку, в которую вложено столько труда, но краснеющие ягодами кочки призывно манили меня. Затвердевшие клюквинки с весёлым стуком сыпались в корзину и хрустели на зубах. Вокруг по-прежнему не было ни души. Да, стоило зайти так далеко, чтобы насладиться первозданной природой и не видеть снующих здесь и там по болоту и перекликающихся сборщиков клюквы.
Поднявшееся солнце растопило иней, отогрело мох и ягоды. Я снял свитер, наслаждаясь несущими тепло лучами светила. Ярко голубело небо, зеленел мох, алели ягоды…. Это и есть счастье!
Но вот до отправления последнего автобуса осталось пять часов. Пора в обратный путь. Я впервые был на этом болоте и, намотав за два дня между сосенками не менее десятка километров, не нашёл тропку, по которой пришёл. Страха заблудиться не было: есть компас, есть солнце. Но болота бывают не везде проходимы, и поиски пути могут сильно задержать, а мне надо успеть на автобус.
Идя напрямик по азимуту, я прошёл приятную часть болота, устеленную зелёным мхом. Начался кустарник, залитый водой. Всё глубже погружались мои сапоги, и вот уже первые струйки проникли за голенища. Но возвращаться не хотелось. Я стал перебираться по веткам кустов. Тяжеленный рюкзак, до отказа набитый клюквой, тянул вниз. Иногда нога соскальзывала с ветки, плюхалась в воду, и вот уже оба сапога промокли. Я махнул на всё рукой и зашагал прямо по воде, уже скрывающей мои колени.
Кончается  не только всё хорошее, но и плохое. Постепенно дно стало подниматься, и я снова вышел на мох. Но это были не твёрдые кочки с краснеющей на них клюквой, а покрывало из переплетённых растений поверх воды. Оно прогибалось под моим весом, и при ходьбе передо мной катилась «волна» в полметра высотой, на которую мне при каждом шаге приходилось  взбираться. Это было даже тяжелее, чем подъём в гору, так как при переносе тяжести на напряжённую ногу, поставленную на вершину этой «волны», опорная поверхность опускалась, и вместе с ней напряжённая нога уходила вниз. У организма отсутствовали двигательные навыки подобного рода, и было невероятно тяжело. К тому же, я ежесекундно ожидал, что при очередном шаге сапог прорвёт растительный покров, и был готов мгновенно упасть плашмя, чтобы не провалиться целиком. Кто знает, какая подо мною глубина?
Вспомнилось, как на Байкале я впервые попал на такой растительный ковёр, покрывающий воду. Я и не подозревал о существовании таких природных образований. Не понимая, почему болото вдруг стало так прогибаться подо мною, я смело зашагал вперёд. Вдруг нога провалилась в ледяную воду, и я рухнул лицом вниз. Выставленная вперёд рука тоже пробила покрывало и безуспешно пыталась нащупать в воде опору. Тяжеленный рюкзак перелетел на затылок и вдавил лицо в мох, сквозь который тотчас просочилась вода, не давая мне дышать. Удерживало меня на поверхности лишь бамбуковое удилище, которое я нёс в другой руке и которое удачно легло на ковёр поперёк моей груди. Я был абсолютно беспомощен: попробуйте, лёжа на воде, подняться над её поверхностью! К счастью, в том походе я был не один. Но шедшие сзади приятели не понимали, почему я не встаю, и весело смеялись, думая, что я балуюсь. Наконец, кто-то сообразил, что баловство уж слишком затянулось, и помог мне. 
Но «Проходит всё», как было написано на кольце царя Соломона. Под моими ногами – твёрдая земляная тропка среди берёз и осин. После пройденных ужасных участков болота идти по ней так легко, что у меня – ощущение, будто я качусь на велосипеде, несмотря на тяжеленный рюкзак, в котором – не менее тридцати килограммов клюквы. Тропка вывела меня на какую-то заброшенную военную дорогу. Вдоль неё – ряды колючей проволоки на покосившихся бетонных опорах, какие-то полуразвалившиеся строения из бетонных плит, брошенная военная техника… «Вот где «Сталкера» бы снимать!!» - подумалось мне. Пейзажи были значительно сюрреалистичнее, чем в знаменитом фильме. И ещё мелькнуло: «Не забрёл ли я в запретную зону? Заметут, а то и подстрелят…».
Но всё обошлось, компас не подвёл, и я, наконец, выбрался на знакомую дорогу из бетонных плит, по которой начал свой путь, едва не прервав его под колёсами машины блондинки. До автобуса – восемь километров. По бокам дороги – клюквенные болота, из которых непрерывно выходят цепочки любителей клюквы. «Неужели они все влезут в автобус? - ужаснулся я. - Как хорошо, что я не остался на этих ближних болотах среди других сборщиков!».
Я шагал с привычным напряжением. Но вскоре обнаружилось нечто странное: обычно я всех обгоняю, а тут все почему-то обгоняли меня. Я попытался ускориться, к тому же, и время поджимало, но почувствовал, что не могу. На болоте выброс адреналина от ощущения опасности придавал мне энергию, а тут наступил спад, и я еле волочил ноги.
Подошло время отдыха (я шёл в привычном туристском режиме: пятьдесят минут – движение, десять – отдых), и я присел на обочине. Кровь запульсировала в освободившихся от лямок рюкзака плечевых артериях. Ноги гудели. Мимо проходили последние, запоздавшие сборщики. Шедшая самой последней женщина мельком взглянула на меня. Видимо, что-то во мне привлекло её внимание, ибо она снова поглядела  более пристально, затем подошла, молча сняла рюкзак, молча достала оттуда полиэтиленовый пакет с двумя бутербродами с колбасой и большим яблоком, молча положила передо мной и пошла дальше. «Ну и ну! – изумился я. – Это как же я выгляжу, что мне прохожие еду подают?». Но бутерброды и яблоко оказались очень кстати. Казалось, они рассосались прямо во рту.
Я продел руки в лямки рюкзака, тяжело поднялся и пошёл. Уже смеркалось. Пришло осознание того, что я опаздываю на последний автобус. Сил ускориться не было. Я и так еле шёл, свесив голову и глядя под ноги, расслабив всё, что только можно. Редкие машины проносились мимо. Я пробовал голосовать, но никто не останавливался. Да и видно было, что машины забиты людьми и корзинами. Я совсем отключился, машинально переставляя ноги по земляной обочине.
Очнулся я от вспышки фар несущегося сзади автомобиля и в их свете увидел, что по моей стороне дороги навстречу мне мчится лесовоз со штабелем брёвен. Я, как всегда, шёл по обочине, и был бы в безопасности, но одно бревно открепилось и развернулось поперёк. Едва я успел присесть, как оно со свистом пронеслось над моей головой. Если бы именно в этой точке дороги лесовозу не встретился автомобиль, который при разъезде зажёг дальний свет, приведя меня в сознание, я бы валялся в кювете с переломанными костями. Что за фатальная дорога!
Но никаких эмоций не вызвало это происшествие в моём обессиленном от голода и тяжёлого рюкзака организме. В трансе я переставлял ноги, как та лягушка в кринке с молоком, хотя шансов успеть на последний автобус уже не было…
Вдруг рядом  затормозил «Москвич», и парень-водитель спросил меня о той боковой дороге, у которой я вечером в пятницу едва не завершил свой жизненный путь. Я предложил ему показать её. В машине больше никого не было, я погрузился, и мы тронулись. По пути я уговорил парня подбросить меня до автобуса.
Вот так насыщенно прошли эти два дня моей жизни. Я не забуду их до конца моих дней, так же, как помню множество других дней и ночей, проведённых в маршрутах по Ленобласти, Кольскому, Уралу, Карпатам, Тянь-Шаню, Памиру…. А что бы я вспоминал, просиживая выходные перед телевизором?
29 Вечная жизнь
Юрий Классик
ПОБЕГ ОТ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ

       Душевная боль была настолько сильной, что стала ощущаться даже физически. Болело всё: руки, ноги, сердце, голова и даже горло, сведённое жутким, кошмарным спазмом.
       Да, такой боли я ещё не испытывал в своей жизни и даже не подозревал, что придётся когда-нибудь испытать.… Но в данном случае медицина была бессильна, и мне ничего не оставалось делать, как только терпеть.

       "Время лечит всё. Терпи!" - приказал я себе и, сжав зубы, стал терпеть…

       Три последующих дня показались мне вечностью. На четвёртый день терпение закончилось. Силы оставили меня.
"Хватит! - решил я. - Вполне достаточно для одного слабого человека, лучше уйти. Уйти от этих пожирающих живьём плоть, кровь и душу страданий, уйти от этого одиночества и терзающих мыслей, уйти от мира и ото всех людей в этом мире…"

       Но не надо меня осуждать, лучше попытайтесь понять.

       В силу своего характера я очень чувствительный человек: в чём-то талантливый, в чём-то бездарный…. Последнее проявилось в неумении приспособиться к жизненным неурядицам и к резким поворотам судьбы. К тому же, очевидно, однолюб. Я безумно люблю женщину, принадлежащую другому мужчине…

       Мы тайно встречались с ней почти шесть лет. Но на все мои просьбы узаконить наши отношения и перейти жить ко мне, она отвечала отказом. И вот, наконец, пришёл день, когда она позвонила и сказала, что нам надо расстаться, что она любит мужа, что я ей окончательно надоел, и она решила покончить с нашим (как она выразилась) "тайным, никчёмным, затянувшимся романом".

       Честно промучившись в осознании грядущей безысходности три дня, я принял решение добровольно уйти из жизни.

       Способ для этого я выбрал не совсем традиционный. Прошу прощения за тавтологию, ведь таких традиций у нас, слава богу, не существует.

       Сколько себя помню, я всегда был не таким как все. С детства любил уединение, размышление, созерцание…. За это мне часто доставалось от сверстников. Став взрослым, я по-прежнему плохо сходился с людьми, по-прежнему был зажат и испытывал глубокое внутреннее одиночество.

       Светлана безошибочно разобралась в моих врождённых комплексах. Разгадав меня как ребус, она легко стала для меня самым близким человеком, лучшим другом, желанным собеседником и… любимой единственной женщиной.

       Теперь её нет…

       Всё же, не смотря на весь свой индивидуализм, мнение других людей мне всегда было небезразлично. Повеситься, застрелиться, отравиться, утопиться, разбиться, порезаться и истечь кровью – всё это мне представлялось жутким и отвратительным, мерзким и достойным осуждения.

       Уладив все свои текущие житейские дела, ранним утром я переоделся в спортивный костюм, натянул почти новые кроссовки и выбежал из дома.

       Я бежал, бежал, бежал… Пот заливал глаза, ноги наливались свинцовой тяжестью, непривыкшие к таким нагрузкам лёгкие разрывались от нехватки воздуха. Желание остановиться, упасть заполнило меня целиком. Но я продолжал бежать.… Бежать через силу, бежать от любви и горя, бежать от неё и от себя, бежать, не смотря ни на что…

       Я бежал и бежал, пока моё сердце не разорвалось в клочья…

       Не знаю, сколько мне потребовалось пробежать километров, чтобы загнать себя. Может двадцать, может сорок. Потеряв чувство реальности, через какое-то время я вдруг почувствовал резкую острую боль в груди, у меня потемнело в глазах… по инерции я сделал ещё несколько шагов и упал на дорогу. Теряя сознание, словно сквозь толщу воды до меня дошёл взволнованный женский голос:
- Мужчина, что с вами?..

ВТОРОЙ ШАНС

       В следующее мгновение голос изменился, стал чётким, и я услышал:
- Здравствуйте, я ваш проводник в "Вечную Жизнь Разума". Вы только что закончили свой телесный путь, скончавшись от аневрии аорты.

       Голос у этого невидимого проводника был мягкий, женский, приятный, очень похожий на голос Светланы. Я бы даже сказал, что это и был голос Светы, только совершенно бездушный, лишённый интонаций, словно её голосом говорил автомат. Мне очень захотелось это выяснить.

- Скажите, почему у вас голос моей любимой женщины?
- У меня нет своего голоса. Голос вы даёте мне сами, своим воображением, желанием, прошлой памятью, - без эмоций сказала Светка.
- Так значит это и есть тот свет? – спросил я, в пустоту и, не дождавшись ответа, добавил, - А вы, наверное, мой ангел-хранитель или паромщик Хорон через реку Стикс? Интересно, мне действительно придётся пить из неё воду, чтобы забыть свою прошлую жизнь?

       Я представил седого грозного старца в чёрной тунике с капюшоном, подпоясанного пеньковой верёвкой.

- Нет, - загробным басом, от которого у меня побежали мурашки по всему телу, заговорил голос. - Всё гораздо прозаичнее. Вы по ментальным показателям достаточно развиты, чтобы осознать правду-истину прямо сейчас. Мы – Абсолютный Вселенский Разум. Мы – форма интеллекта, достигшая наивысшей точки развития. По Кодексу принятому Три Цикла назад мы сохраняем разум мыслящим существам, предлагая им практически вечное существование с возможностями умственного и духовного развития.

       Автомат замолчал. Переведя дух от жути, нагнанной загробным голосом лодочника Хорона, я представил моего любимого сказочного персонажа Вини Пуха.

- И каким образом вы это делаете? – поинтересовался я.
- В момент предшествующий началу угасания функций мозга, - я чуть было не покатился со смеху, услышав скрипучий детский голос мультипликационного персонажа Леонова, - производится его полное автоматическое сканирование: дублируется вся содержащаяся информация, взаимосвязи, индивидуальности и потенциальные возможности умирающего интеллекта.
- Значит, вы меня записали как программу на "флешку"? - подытожил я и представил телеведущую программы "Самый умный" Тину Канделаки.
- У вас хорошее образное восприятие. Да, всё примерно так, только флешка как вы выразились, это энергоструктурированная полиматрица с быстродействием мыслительных процессов адекватным вашим потенциальным ментальным способностям на момент пика вашего развития, - за секунду немыслимой скороговоркой, обгоняющей скорость восприятия мозга, выдал невидимый собеседник и опять замолчал.

       Я вновь вспомнил о Светке…
- Скажите, а мне сотрут память о моей прошлой земной жизни? – стараясь не выдавать своих сокровенных чувств, спросил я.

       Несколько мгновений автомат молчал, потом заговорил самым родным и желанным голосом:
- Память о пережитых событиях мы стираем только в исключительных случаях, и только таким субъектам как самоубийцы, преступники и психически неадекватные личности с отклонениями от допустимой в сообществе нормы. Вы же под стирание индивидуальной памяти не подходите.
- Это отрадно, - успокоившись, я немного расслабился. - Но почему вы не побеспокоились о моём визуальном восприятии и свободе передвижения?
- Об этом не волнуйтесь. По мере вашей адаптации включатся вуализатор и аудио преобразователь. Передвигаться в пространстве вы тоже научитесь, чуть позднее. На этом вводная часть закончена.
- Подождите, не отключайтесь! – попросил я, и очень желая продолжить беседу, задал, наверное, самый глупый свой вопрос:
- Каким образом мы сейчас с вами общаемся?
- Обыкновенно, на языке вселенной, телепатически, после перехода в энергосущность это умеют все, - чарующе мягко сказала Светка-автомат и отключилась.

       "Надо же, телепатически научился общаться, а раньше не умел", - подумал я.

       Мысли роились в голове, как и при жизни, но эмоции как-то притупились. Вполне возможно, что они отсутствовали начисто, а то, что я чувствовал, на самом деле была лишь память о них…

       Меня окружала полная непроницаемая темнота и абсолютная тишина, но это почему-то меня нисколько не беспокоило и не пугало. Всё вокруг и я сам стало погружаться в сон…

ДРУГОЙ МИР

       Сколько я пробыл в заторможенном состоянии, сказать было невозможно. Такое понятие как время, здесь отсутствовало начисто. В этом мире знергосфер его не существовало: тут действовали совсем другие законы.

       Зрение, если таковым его можно назвать, включилось очень эффектно. Сначала возникла светящаяся точка, далее от неё в противоположных направлениях побежали два луча. Возникла полоска света. Обежав вокруг меня по окружности, полоса замкнулась на себя, образовав кольцо. Самое интересное, что я видел это кольцо целиком. Потом кольцо раздвоилось: одно осталось на месте, а второе стало поворачиваться вокруг воображаемой центральной оси. Повернувшись на девяносто градусов, кольцо остановилось, и из него в свою очередь возникло следующее кольцо. Всё повторилось. Я понял, что зрение моё стало качественно иное, полностью сферическим. Я видел три светящихся кольца, разделивших сферу вокруг меня на восемь частей с шестью пересечениями. Внезапно полосы пропали, но остались шесть ярких точек – места пересечения колец. Вдруг эти точки стали увеличиваться, открывая мне шесть видов иного мира. Через некоторое время все виды слились вместе, превратившись в полную видеосферу. Я одновременно видел всё! Я превратился в планету, а может даже в маленькую вселенную…

       Оглядевшись, я осознал, что нахожусь где-то в космосе внутри огромных размеров мерцающей сферы. В середине этой сферы находился главный сканирующий автомат с липтонитями-связями. Его вполне можно было бы назвать Богом, ведь он держал постоянный контакт со всеми мыслящими живыми и некоторый промежуток времени с воскрешёнными существами в этой части вселенной! Мыльными пузырями из него постоянно вылетали людские энергосущности. Их здесь было огромное множество. Они летали, кружились, останавливались, зависали в пространстве.

       При перезаписи-воскрешении моей личности в меня каким-то образом запихнули начальные знания об устройстве, правилах поведения и сосуществования в Мире Вечной Жизни. Так же теперь в моей памяти содержался весь пакет карт Глобосканавтоматов сохраняющих и переводящих интеллекты в полиматрицы ("Богов" как назвал я их про себя) и Жизне-Центров, назначение которых было очень разнообразным: религиозное поклонение, всеобщая любовь и творчество, реабилитация и развитие, релаксация и медитация, развлечение и соединение, открытие для себя новых горизонтов познаний и прочее, прочее, прочее…

       Моя свобода передвижения была неограниченной, но вся сложность в том, что как только я выходил за пределы Центров, так тут же включались такие понятия как пространство и время. Я сразу начинал терять свою внутреннюю энергию существования. Внутри же любого Центра она питалась и поддерживалась автоматически, да и физические законы в них бездействовали. Ещё здесь находились Иглы ноль-переходов между всеми Центрами и Богами. Без них путешествие от одного Центра до другого, даже со ставшей доступной мне световой скоростью, затягивалось на века и могло кончиться весьма плачевно…

       Предоставляя второй шанс энергожизни, Боги отключали липтоносвязь со своими детищами, предоставляя их самими себе. "В Этом Есть Проявление Истинной Свободы И Счастья Вечной Жизни" – говорили они. (Код. Веч. Жиз. ст.7, § № 3)

       Покончить собой, то есть прекратить энергосуществование своей личности, здесь было гораздо проще, чем при биологической жизни и совершенно безболезненно. Достаточно было подключиться к "Стирателю Памяти", влететь в любую звезду, или в Колыбель Вселенной (чёрную дыру). При желании это можно было сделать даже очень красиво: уснуть, растворившись в длительном межзвёздном путешествии…

       Случалось такое крайне редко. В отсутствии эмоций и временнОго континуума жизнь естественным образом сливалась с бесконечностью.

       Не понимаю, каким образом мне удалось избежать потери памяти о своей любимой женщине? Почему АвтоБог не стёр их? Возможно, что это была просто роковая случайность или какой-то сбой программы в его чреве. Но именно она, моя память о Светке, о нашей любви… тяготила и мучила меня, повергая в уныние и сохраняя мне земную сущность. Я, как и ранее сторонился других, теперь уже энерголюдей, мало общался и никак ни с кем не мог подружиться. Самым желанным для меня стал Центр Новых Знаний. Здесь я проводил большую часть своего существования. Здесь я узнал о вечных истинах и ценностях жизни, рождении, развитии и гибели миров, понимание предназначения человека на Земле.

ПРОЗРЕНИЕ

       Как же больно мне было узнать, что, покончив собой, я не выполнил своей главной миссии: не смог продвинуть сознание людей вперёд и подготовить их к встрече с Абсолютным Разумом! Только здесь я узнал, как был близок к этому, начав писать, и не закончив свою последнюю фантастическую повесть. Оказывается, это он, Вселенский Разум воспалял мой мозг сказочными картинами видений нереальных образов. Стимулируя моё воображение липтоизлучением, он возлагал на меня большие надежды, что я, как теперь выяснилось, не смог оправдать…. Мне стало нестерпимо больно от этого. Боль пронзила мне грудь и сердце, которого теперь у меня не было. Если бы я мог, то, наверное, заплакал бы…

       В осознании навсегда утраченного своего шанса, я решил лететь к Земле и растаять как облако в небе в далёком неосуществимом безумном путешествии.

       Вернувшись по Игле ноль-перехода в Сферу Бога нашей Вселенной, я вылетел из неё и полетел к Солнечной системе, где кружилась-крутилась-вертелась моя родная голубая планета.

       Я летел, летел, летел…

       Космический холод пронизывал насквозь мою энергосферу, пытаясь сковать и превратить её в ледышку. Вакуум старался высосать из меня все желания. Хотелось остановиться, сдаться на милость пустоте и навеки уйти в небытие.… Но я продолжал лететь.… Лететь через силу, лететь через боль, лететь к родной, единственной и беззаветно любимой Земле…

       Не знаю, сколько я пролетел. Может быть половину расстояния, может две трети. Потеряв чувство реальности, я стал растворяться в пространстве…

       Мне вспомнилась Светка, … её мягкий нежный голос, … он всё ещё звучал в моих уже несуществующих ушах…

       Теряя сознание, словно сквозь толщу воды я услышал его…
- Мужчина, что с вами? – спрашивала она меня испуганным голосом.

       "Волнуется, - отметил я про себя, - переживает, жалеет, даже как звать забыла…

- Мужчина, да что с вами? – вновь услышал я голос, задумался... и резко вернулся в реальность. – Вызвать скорую? Вам плохо?

       Я открыл глаза…. Надо мной, склонившись, стояла женщина с удивительными миндалевидными карими глазами, светящимися тревогой и участием.

- Как вас зовут? – лёжа на спине, тихо простонал я.
       Её красивое лицо в обрамлении волнистых тёмных волос на фоне лазурного голубого неба показалось мне ангельским.
- Мирослава, - удивлённо ответила она и, немного повернув голову в сторону, посмотрела на меня одним глазом.
- Мирослава… Слава Миру!.. Слава Богу! Я жив! У вас удивительное имя! Именно такое, какое мне сейчас более всего необходимо!.. какое я всегда мечтал услышать!
- Я поняла. Вы сумасшедший! Но вы так и не сказали, что с вами. Вам плохо?
- Нет, Мира! Мне хорошо! Мне очень хорошо! Будьте всегда со мной!..
30 История далёкого острова
Альфира Леонелла Ткаченко Струэр
                                  Сказка

                           История далёкого острова

    Далеко, на неизвестном острове, жили обитатели оранжевой реки. С одной стороны он омывался  водами большого синего моря. Солнечные лучи освещали всю прибрежную часть и уносились далеко за горизонт. Остров был похож на огромный зелёно-оранжевый корабль, плывущий среди голубых волн. Небо над ним было голубым и похоже на огромный купол. На середине огромного зелёного пространства расположилась высокая гора. Остров не был не обитаем. Дожди, иногда проходившие здесь, заставили обитателей задуматься о строительстве дома. Когда солнце клонилось к оранжевой части моря, они собрались на берегу и решили, что необходимо строить дом. Мышки бегали и собирали ветки. Птица – петушок полетела вглубь леса за листьями. Чёрные огромные муравьи расползлись в поисках стволов деревьев, из которых можно было сделать опоры дома.
    Закипела работа.
    Мышки подтаскивали толстые ветки и складывали в одну кучу. Муравьи перетаскивали брёвна и выстраивали опору для стен дома. Дом выходил высокий, окружённый зелёными листьями пальм и связан между толстыми ветками лиан. Птица – петушок летала над крышей и настилала зелёные листья.
    Вечером, когда дом был готов, жители огромного острова сели отдохнуть на берегу. На море был штиль. Солнце клонилось к закату. Над водой опускался его огромный красный шар. Солнечные лучи вперемешку с гребешками волн, разбегались по всему морю, и получалось, что под голубовато – оранжевым куполом расстелили огромный цветастый ковёр. Вдруг из воды показалась голова акулы. Она осмотрела всё вокруг себя, увидела дом и обитателей, отдыхающих на берегу и спросила:
- Это кто на моих владениях построил дом?
  Они испугались, но не очень и ответили:
- Мы.
- А, кто мы?
- Я, Мышка – изотоп. Я, Петушок – золотой мешок. Я, Муравей – чёрный скелет.
  Акула посмотрела на них и спросила:
- А, вы, что, все в этом доме живёте?
- Да.
- А чем вы занимаетесь?
  Мышка – изотоп, которая была самая умная из мышей, ответила:
- Я, Мышка – изотоп, большой знаток высокой горы. У нас на горе очень часто летают жёлтые шары, и течёт оранжевая река. Вот я и изучаю реку.
- Я, Петушок – золотой мешок, летаю по лесу и смотрю за деревьями. Иногда на деревьях вырастают необыкновенные плоды, похожие на жёлтые плоские шары. Я их изучаю и собираю.
- Я, Муравей – чёрный скелет, живу на берегу и охраняю остров. Чтобы чёрные ястребы не залетали сюда и не украли золотые шары.
- А мне к вам можно? - спросила Акула.
- А, что, ты умеешь делать? – спросили жители острова.
- А, я хорошо знаю море, и буду служить вам Акулой – серым пиратом.
 - Ладно, - сказали жители огромного острова, – Мы возьмём тебя к себе. Нам на море нужна охрана. Осматривай акваторию берега и если увидишь кого - нибудь, шлёпай своим большим хвостом по воде, да, так, чтобы брызги поднимались на такую высоту, которую мы могли бы увидеть далеко в лесу и на горе.
   С тех пор Акула – серый пират жила в акватории моря и караулила остров. Именно с этого дня все, кто видел Акулу – серый пират в море, разбрызгивающую своим огромнейшим хвостом столб брызг, знали, что это Акула – серый пират с фонтаном на спине.
     Акула – серый пират поплыла вдоль берега. Море было спокойно. Голубые радуги поднимались высоко в небо.
    Ещё издалека она увидела большой корабль. Он плыл по направлению острова. Акула – серый пират забила хвостом так, что туча брызг поднялась высоко в небо. С острова ей ответил Муравей – чёрный скелет. Звонкий сигнал поднял на острове всех обитателей. Они быстро подняли забор – крепость и поставили пушки. Всё было готово  к отражению врага.
   Корабль плыл прямо на них. На палубе шевелились звери, одетые в одежду пиратов острова Зелёный парус. В нескольких милях от острова оранжевой реки, на западе, расположился другой островок - Зелёный парус. Там жили звери – шакалы. Они занимались захватами других территорий, на которых были расположены горы и где росли плоды Зелёной королевы. Дворец королевы Зеленого паруса находился на далёком таинственном острове. Во время одного похода они захватили мышку – изотоп. Мышка впервые увидела плоды на деревьях этого дивного острова. Её очень интересовало, как такие плоды росли на деревьях. Они были похожи на плоские золотые шары. Висели высоко под макушкой дерева. Плоды созревали только один раз в пять лет. Но их созревало совсем немного. Поэтому, деревья, плодоносящие такие фрукты, охраняли с особой строгостью. Однажды, когда на остров была доставлена мышь – изотоп при очередном захвате зверями – шакалами жертв в море, пленённая мышка похитила один плод такого дерева. Она бежала с таинственного острова. Много лет никто не знал, что на острове, в другом конце моря, выросли деревья плодоносящие плоды похожие на золотой шар. Обитатели острова долго скрывали тайну. Но всё-таки звери-шакалы смогли раскрыть её. Они осмотрели деревья и были поражены, что эти деревья были совсем не похожи на те, которые росли на острове Зелёный парус. У них листья были более широкие и длиннее. На одном дереве вырастало всего до пяти – десяти плодов золотого шара. На острове оранжевой реки за десять лет выросло уже около двух сотен таких деревьев. Над лесом постоянно кружилась птица, Петушок – золотой мешок. Она зорко следила за горой и рекой, и особенно за деревьями золотого плода. Внезапно она увидела, что в зарослях кустов мелькнули какие-то тени. В небе раздался крик Петушка – золотого мешка. Звери – шакалы, услышав тревогу, убежали с острова оранжевой реки.
    Акула – серый пират и Муравей – чёрный скелет сидели на берегу и чертили схему нового охранения острова. Старый забор – крепость уже не мог больше охранять их жилище. 
   Совет острова решил, что надо строить новую крепость и для охраны взять несколько сооружённых из горных камней ступ, залитых водой оранжевой реки. 
   Новую крепость строили все, кто жил на острове. Муравьи – чёрные скелеты залезли наверх и размахивали лапками, призывая, порадоваться Акулу - серого пирата вновь построенному оборонительному сооружению. На остове крепости стояли ступы с водой из оранжевой реки. Из них шёл дым и расстилался над морем. Новые столбы, частоколом расположились вокруг береговой полосы. Теперь можно было, не боятся нападения пиратов с острова Зелёный парус. Мыши – изотопы изобрели из лиан сигнализацию. При попадания ветра на крепость, ядовитые цветки раскрывали свои головки, и яд выбрызгивался на жертву. Жители острова ликовали. Они могли спокойно жить и не боятся пиратов Зелёного паруса.
- Собирайтесь, быстрее, на оранжевую реку! – крикнул Петушок – золотой мешок. Его гребень был украшен золотой лентой. Он летел над верхушками деревьев и звал мышек и муравьёв за собой.
- А, что там сегодня? – спрашивали муравьи.
- На оранжевой реке сегодня большая вода! Старожилы устроили праздник.
  Мышка – изотоп стояла высоко на горе и раскачивалась в ритуальном танце. На ней были надеты оранжевые листья, обвязанные лианами ярко зелёного цвета. Она стояла в позе трапеции и размахивала лапками в такт музыки. После ритуального танца на гору вышла самая умная Мышка – изотоп. Она вознесла лапки в небо и благодарила  бога за то, что он дал много оранжевой воды.
- О, Бог огня! Мы жители острова благодарны тебе за оранжевую воду. Она нам приносит еду и тепло. На наших деревьях вырастит много фруктов. Много плодов даст дерево, плодоносящее золотые шары. Мы теперь будем все богаты, и здоровье придёт к нашим старикам.
  Самая умная Мышка – изотоп благодарила бога огня. А вокруг стояли с вознесёнными лапками мышки – изотопы и муравьи – чёрные скелеты. Птицы Петушки – золотые мешки летали в почётном полёте над оранжевой рекой.
  Красное солнце опустилось за горизонт. Вдалеке в море Акула – серый пират размахивала своим огромнейшим хвостом, и тысячи брызг взметывались в небо. Долго обитатели острова праздновали победу над зверями – шакалами и радовались новой воде в оранжевом реке, которую дала им гора и солнце.
   Больше звери – шакалы острова Зелёный парус не нападали на них. Много лет жители оранжевого острова жили в мире. Ничто не могло им больше мешать в море.
31 В вулкане страстей
Владимир Зангиев
  Жизнь – сложная штука, полна непредсказуемостей. Всё время ходим по краю и всегда присутствует вероятность ненароком сорваться в разверзшуюся бездну. Так и существуем в экстремальных обстоятельствах. Однако, человек – странное существо: продолжает размножаться, жить и любить, невзирая на массу грозящих ему неприятностей, безжалостно подстерегающих на каждом шагу, преследующих по пятам. И нет в этой жизни надежды на стабильность и прогнозируемое грядущее.
  Идёт, скажем, гражданин физически завидной наружности и даже не подозревает о том, что судьба уготовила ему на пути, а рок уже навис неотразимо и яростно. И – бац! – отвалившаяся с крыши черепица падает на голову обречённого прохожего… или проносящийся автомобиль неожиданно сбивает переходящего улицу пешехода… а может внезапный инфаркт остановить биение пламенного сердца…
  Нам не дано пребывать в жизни вечной и даже не отведено заранее обусловленное данному виду организмов количество предстоящих лет существования.
  На дворе зима. Холодно.
   Северяне едут в Таиланд, чтоб погреться под обжигающими солнечными лучами, поблаженствовать на солнцепёке. А кто-то отчаянно взбирается по склону извергающегося Плоского Толбачека, чтоб отважно взглянуть в самое жерло пробудившегося вулкана.
  Мир реальный и сюрреальный порой так переплетаются в нашем сознании, что совсем и не разобрать где явь, а где сон. Ну,- думаешь,- сейчас мне обломится толика счастья, уже готов распахнувшейся душой принять его вожделенный дар. Но нет, миражи безвозвратно растворяются, будто облако серой дымкой в безбрежности необозримого небесного пространства.
  И всё таки дух наш, алчный до неизведанного, жаждет мечты, ради которой готовы к любым авантюрам. Вот и меня что-то неведомое часто заносит в самые невероятные обстоятельства. Благо, когда весь кошмар оборачивается завершившимся сном! Тогда ощущение трагизма легко покидает воспрянувшую душу.
  Но это потом…
  Когда же пребываешь в ужасном кошмаре, всецело погружён в фатальную суть его неотвратимой безысходности, то всеми чувствами и помыслами устремляешься сохранить себя в этом мятущемся вихре страстей. В любой живой натуре присутствует совокупность стихий, захлёстывающих и будоражащих дух.
  Поэтому нас влечёт к себе рок событий, бушующих в непредсказуемо безумном мире. Человек осознанно подвергает себя необоснованному риску. Зачем это? – объяснить невозможно, только сталкивающиеся внутри стихии требуют выплеска наружу, удовлетворения их сакраментальных сил, укрощения необузданной сокрушительности.
  …Вижу себя идущим по краю вулканного кратера. Здесь, на самой кромке легко и непринуждённо ощущаю полярность миров. С одной стороны заснеженный холодом склон, с другой – пышущая кипящей лавой бездна. Сверху – распростёршаяся небесная лазурь нежно ласкает взор. А впереди коварная непредсказуемость.
  Пласт обрывается под ступнёй, тело соскальзывает вниз. Инстинктивно цепляюсь за осыпающийся грунт, лихорадочно загребаю руками, обдирая пальцы и ломая ногти. Сердце бешено колотится, в ужасе готовое вырваться прочь из груди. Снизу бурлящее пекло вулкана обдаёт невыносимым жаром преисподней. В тщетной попытке спастись, надсадно тужусь из последних сил, беспорядочно дрыгаю потерявшими опору ногами. А снизу всё сильнее обжигает. Невозможно терпеть. Ожог опаляет тело…
  (Говорят, господь посылает страдания лишь те, кои способны мы вынести).
  И тут, в самый кульминационный момент отрешаюсь  от сна. Ягодицу невыносимо жжёт раскалённое что-то.
  Явь наконец ставит всё на места.
  Оказывается это я во сне неосторожно прислонился задом к батарее центрального отопления. Казалось бы всего-то! А воображение вон как живописно развернуло картину действий.
  А на дворе зима. Холодно…
32 Как девочка Милена спасла Мир от ОБамы
Сергей Тращенко
     — Дедушка, поиграй со мной, — с надеждой попросила Милена — старшая внучка пяти лет, приехавшая в гости на выходные.
 
     На полу балкона, являвшегося дедушкиным рабочим кабинетом, стояла небольшая коробка с Милениными гостевыми куклами, извлечённая хозяйкой из огромного шкафа-купе размером в гардеробную комнату.

     Можно было разложить игрушки на диване, но балкон был наиболее интересным местом для игр, ведь за его сплошным остеклением с седьмого этажа ощущалась свобода, что несравнимо расширяло пространство.

     Дедушка неохотно оторвался от компьютера, взглянул на бабушку, которая что-то готовила на плите и окинул взглядом заоконную перспективу, упирающуюся в горизонт.

     — Милена, взгляни: тебе нравится вид с нашего балкона?

     — Да, я чувствую себя птицей.

     — А хочешь узнать, что находится там, за горизонтом?

     Милена молча кивнула.

     — Тогда доставай своих кукол, мы прямо сейчас отправляемся в космическое путешествие прямо отсюда в Америку!

     — Ура! — обрадовалась Милена, тут же достав из заветной коробки пять кукол: двух «мальчиков» и трёх «девочек».

     — Дедушка, ты будешь играть Кержаковым.

     Это был лучший из «мальчиков», подаренный лично дедушкой, надеявшимся своим подарком заменить вечно разваливающегося на «запчасти» Аршавина — другого кукольного «мальчика». Естественно, имена обоим кукольным персонажам когда-то предложил сам дедушка.

     — Нет, сегодня у нас будет единый экипаж. Кержаков будет на нашем космическом звездолёте штурманом.

     — А кто такой штурман? — спросила Милена.

     — Штурман — это такой человек, который подсказывает капитану корабля каким курсом надо следовать. У меня есть для тебя подарок, — дедушка отстегнул от связки ключей брелок. — Милена, ты знаешь, что это?

     Милена впервые увидела тот самый прибор, на «циферблате» которого нарисована хорошо известная по рисунку на потолке станции метро «Адмиралтейская» «роза ветров».

     —Это компас.

     —Правильно. Когда ты вырастишь, и у тебя появятся первые ключики, прикрепи к ним брелок, и ты никогда не заблудишься. Но сегодня отдадим компас Кержакову, ведь штурман, а штурману надо знать правильный курс. Теперь сориентируемся на местности. Где у нас «север»?

     — На север показывает стрелочка, он там.

     — Совершенно верно. Но нам надо попасть не на Северный полюс, а в Америку. Америка находится на западе. Давай определим, куда нам следует лететь. Для этого надо совместить стрелочку с латинской буквой «N», обозначающей слово «Nord», что в переводе на русский — «Север».

     Милена выполнила рекомендуемые действия.

     — Слово «Запад» на языке штурманов звучит как «West», — продолжил дедушка, — и обозначается на «розе ветров» символом «W». Чтобы быстрее добраться до Америки, наш космический корабль следует строить так, чтобы его нос был ориентирован на запад. Приступаем к строительству. Садись на пол, он тёплый. Твоя скамейка будет кабиной корабля. Сажай на неё штурмана Кержакова, да так, чтобы он смотрел вперёд.

     Дедушка подвесил на руку Кержакова компас.

     — Кто будет пилотом?

     — Маша.

     — Сажай Машу рядом с Кержаковым. Аршавина назначим механиком — он будет следить за правильной работой двигателей. Где у нас двигатели?

     — Вот, — протянула Милена коробку для кукол.

     — Ставь моторный отсек позади кабины. Аршавин будет смотреть назад, так ему будет удобнее выполнять обязанности механика. Ещё необходимы врач и стюардесса. Предлагаю Тамару назначить врачом, а Катю — стюардессой.

     — Куда их посадить?

     — В кабину, конечно, посади по краям. Командир корабля Милена, командуй: «Ключ на старт!».

     — Ключ на старт! — радостно повторила Милена.

     — Есть ключ на старт! — ответил за пилота Машу дедушка, — Теперь спроси Аршавина, как работают двигатели.

     — Аршавин, как там двигатели?

     — Двигатели вышли на заданный режим работы. Пять секунд полёта, полёт нормальный, — озвучил за механика дедушка.

     — Дедушка, а что спросить у Кержакова?

     — Пока ничего. Космические корабли взлетают вертикально вверх. Когда взлетим, спросим, где там у нас запад? Десять секунд полёта, полёт нормальный…

     — Может, попросим Катю, чтобы принесла покушать?

     — Обедать пока рано, мы ещё не взлетели. Спроси Аршавина, отошла ли первая ступень?

     — А что это такое?

     — Топливо на космическом корабле находится в так называемых ступенях. Сначала расходуется топливо самой нижней ступени. Как только она пустеет, её отбрасывают, чтобы облегчить корабль. Это как колпачок на шариковой ручке, раз — и колпачка нет, а ручка летит дальше, — продемонстрировал дедушка процесс на лежавшей на компьютерном столе авторучке.

     Неожиданно с руки Кержакова соскользнул брелок с компасом. Милена бросилась поднимать штурманский прибор.

     — Авария! — вскрикнул дедушка, — мы потеряли компас. Готовь Кержакова к выходу в открытый космос. Надо поднять прибор на борт, иначе нам не долететь до Америки. Пусть наденет скафандр и полетает вокруг корабля, пока не принесёт компас.

     Милена схватила Кержакова и стала кувыркать над скамейкой, пока тот не «поймал» брелок.

     — Ура, компас у нас! Летим дальше?

     — Да. Кержаков, может быть мы уже прилетели? — спросил дедушка и тут же ответил: — Кержаков доложил, что по его расчётам Америка находится как раз под нами, пора на посадку.

     Корабль успешно приземлился.

     — Что-то не пойму, почему это в Америке оказался Жирик? — дедушка снял с полки мягкую игрушку — жирафа и переместил на пол балкона. Жирафы не водятся в Америке, они живут в Африке. Кержаков, что случилось?

     Милена недоумённо посмотрела на Кержакова.

     — Ой, оказывается, стрелку компаса заклинило. Я вовремя не заметил, и просчитался. Прости меня, командир. Зато мы можем погулять по Африке, — ответил за горе-штурмана дедушка. — Эй, Жирик, где тут у вас растут бананы? Ты длинный, тебе не надо даже залезать на деревья, помоги нарвать наших любимых бананчиков, да побольше.

     Дедушка взял жирафа и пошёл на кухню. Через минуту Жирик вернулся, держа в лапах связку бананов, добытую с помощью дедушки из холодильника.

     — Вот теперь мы готовы к дальнейшему полёту. Берём Жирика с собой в Америку?

     — Да.

     — В таком случае нам понадобятся пассажирский салон для Жирика и багажный отсек для бананов.

     Милена отправилась на поиски в комнату и через минуту вернулась с плетёной прямоугольной коробкой. Усадив Жирика в коробку, доложила от имени Кержакова Маше:
 
     — Салон готов.

     — Взлетаем, — в ответ скомандовала Маша Милениным голосом.

     — Пора обедать, — напомнил дедушка от имени стюардессы Кати. — У нас сегодня на обед бананы. Быстренько разобрали по штучке.

     Требования Кати было немедленно выполнено командиром корабля Миленой и консультантом по космическим перелётам дедушкой.

     — А космические бананы вкуснее земных, — неожиданно произнёс дедушка.

     — Конечно, — подтвердила Милена.

     Пока внучка выкидывала шкурки, дедушка снял с комнатного растения декоративную обезьянку и положил в грузовой контейнер с оставшимися бананами. Когда внучка вернулась, дедушка полез в контейнер.

     — Ой, кто это у нас тут? На корабле безбилетник. Катя, как эта обезьянка пробралась к нам на корабль?

     — Это друг Жирика О’Бама. Жирик сказал, что у его друга в Америке живут родители. Его давным-давно отправили к бабушке на каникулы и забыли. А он хочет вернуться к папе и маме, чтобы стать благородным афро-американцем, а не оставаться простой африканской обезьянкой. Бабушка его не пускает, мол, пусть окончит школу джунглей, станет любимым вожаком какой-нибудь стаи, это, мол, даже почётнее звания президента псевдодемократической страны, которого никто не любит, а только боятся.

     — Дедушка, что это за ерунду ты рассказываешь ребёнку? — вмешалась бабушка — специалист по международным отношениям.

     — Бабушка, если у нас возникнет конфликт, когда мы привезём О’Баму в Америку, мы тебя позовём в адвокаты, готовь нам лучше обед, мы проголодаемся после трудного космического перелёта, — огрызнулся дедушка, вошедший в роль вершителя судеб Милениных игрушек:

     — Ой, что это у нас опять произошло? Аршавин, почему остановились двигатели и наш корабль падает?

     — Кто-то остановил двигатели с пульта управления полётом. Маша, зачем ты это сделала?

     — Я не виновата. Когда я ела бананчик, О’Бама прокрался в кабину и всеми четырьмя ручками начал нажимать красивые цветные кнопочки на пульте управления полётом. Пульт дистанционного управления сломался. Аршавин, на тебя вся надежда, управляй двигателями вручную. Тамара, у тебя есть успокоительное? Надо срочно поймать О’Баму и сделать укол. Ловите проказницу-мартышку, Милена, помогай!

     Милена быстро обезопасила корабль от проказ О’Бамы.

     — Обезьянки бояться уколов, поэтому не будем травмировать психику обезьянки, я поставлю О’Баме клизму, — предложила Тамара.

     — Аршавин, как там двигатели?

     — Запустил, работают на полной мощности.

     — Кержаков, долго ли нам ещё лететь?

     — Прилетели. В этот раз куда надо.

     — Приготовиться к посадке, всем занять свои места и пристегнуть ремни. Аршавин, приступить к торможению двигателями! Кержаков, докладывать высоту полёта через каждые десять секунд!

     — Фу, кажется сели. Жирик, ты куда собрался?

     — Я в главный город Америки. Надо разыскать родителей О’Бамы, и передать им радостную весть о том, что прилетел сыночек. Вот обрадуются! О’Бама рассказывал, что у папы на работе есть чемоданчик с красивой красненькой кнопочкой внутри, на которую нельзя нажимать. А ему так хочется это сделать, все четыре руки чешутся! Он даже пообещал мне, если я доставлю его к папе в Америку, сделать вместо себя вождём Африки сразу после того как ему удастся нажать на эту заветную красненькую кнопочку.

     — Жирик, стой, этого делать нельзя! Эх, удрал! Милена, что будем делать? Нельзя О’Баму допустить к чемоданчику с красненькой кнопочкой!

     — У меня есть игрушка с зелёненькой кнопочкой. Подарим её О’Баме.

     — Милена, ты не понимаешь главного: та самая красненькая кнопочка управляет самой страшной бомбой на Земле. Если О’Бама до неё доберётся и нажмёт — наша планета разрушится.

     — Космонавты, полёт окончен, обед, — вмешалась бабушка. — Дед, чем ты думаешь? Ты ведь с ребёнком играешь.

     — Бабушка, нам никак нельзя допустить О’Баму к чемоданчику с красненькой кнопочкой. Мы спасаем Мир! — ответила Милена. — Маша, ключ на старт! Кержаков, проложить дорогу обратно в Африку. Аршавин, запустить двигатели! Тамара, поставь О’Баме ещё клизму, чтобы до Африки не проснулся и не понажимал нам тут кнопочек. Катя, сегодня будем обедать одними бананами. Дедушка, я люблю тебя!

     — А я тебя. Давай только сначала пообедаем бабушкиными космическими блинчиками. Жирик ведь никогда не был в Америке, а компаса у него нет, как у нашего штурмана Кержакова, он побежит не в ту сторону и заблудится. Мы вполне успеем пообедать, а потом полетим в Африку, посадим О’Баму в зоопарк, подарим ему твою игрушку с зелёненькой кнопочкой, чтобы у него больше не было желания сбежать в Америку, и спасём Мир. Глядишь, и не придётся твоему папе и маме воевать на очередной Мировой войне, как это довелось прадедушке и прабабушке 70 лет назад.

     — А давай потом позвоним прабабушке и похвастаемся, что и мы спасли Мир?

     — Непременно, она будет рада!
33 Тайна синего моря. сказка для малышей
Татьяна Домаренок
Срывался голос мой высокий,
Когда я в раннем детстве пел.
Белеет парус одинокий.
И он белел, белел, белел.     Песня

Как необъятна наша Земля! Сколько чудесных открытий ждет тех, кто любит путешествия!

В маленькой бухте у причала стояли корабли – большие и маленькие, легкие и тяжелые.  Я смотрел на них и вспоминал один удивительный рассказ, что мне поведал однажды один парусный корабль, стоящий у морского причала, к которому я прибегал на свидание каждое утро в своем далеком детстве. Этот старенький парусник уже не отправлялся в путешествия. Но сколько интересных историй он мог поведать тому, кто с ним подружился. Вот и мне, босоногому мальчишке, он как-то поведал одну из них.
Парусник рассказал  об удивительном путешествии, в котором ему удалось побывать в своей юности. Тогда он был молодым, сильным, смелым и очень любознательным. Да, и в этом нет ничего удивительного. Таковы все в своем детстве и юности. У молодого парусника было много друзей. Таких же смелых и любознательных, как и он, парусных кораблей. В те далекие времена они часто отправлялись в дальние плавания по морским просторам,  научились бороться с  сильными волнами и даже бурями, но ни разу не смогли приблизиться к морскому горизонту, чтобы посмотреть – что же там дальше, за горизонтом?
Сколько б они ни плыли к горизонту, к тому самому месту, где море сливается с небом, никак не могли до него доплыть. Он все время отдалялся от них, и добраться до него было просто невозможно. Каждый раз кораблям приходилась возвращаться в родную бухту, так и не узнав секрета морского горизонта.
Но, однажды, тихим летним утром самый смелый парусный корабль спросил у Солнца:
– Ты все знаешь,  пожалуйста, расскажи нам, что же там, за морским горизонтом?
– Лучше я приведу вас туда, и вы сами все увидите.
– Но как же ты приведешь нас туда? Ведь до морского горизонта добраться невозможно!
– Я попрошу синее Море, оно откроет вам свою тайну. Но чтобы добраться до горизонта к вечеру, вам придется плыть «на всех парусах»!
Ранним утром, едва солнце коснулось глади моря, сильные и смелые парусные корабли отправились в путешествие. Весь день они плыли по морской  дорожке, освещаемой яркими лучами солнца, а верный друг, морской Ветер, раздувал их тонкие белые паруса. И вот, когда корабли, наконец, достигли конца солнечной дорожки, они увидели то, о чем так хотели узнать!
Да, да! Это был тот самый горизонт! Здесь море сливалось с небом и превращалось в облака!
– Я поплыву туда! За горизонт! – один за другим прокричали самые смелые и отчаянные корабли!
И, о чудо! Они с силой рванулись в небо, но не упали! Их подхватил Ветер! Парусники взмыли вверх и улетели вдаль, словно легкокрылые бабочки!
 Это правда! Все так и было. Жаль, но только наш парусный кораблик не смог полететь вслед за ними. Он испугался? Вовсе нет. Просто он очень устал, и у него не хватило сил подняться в небо. Но, зато он увидел то, что скрывается за морским горизонтом…
34 Жизнь за горизонтом
Галина Червова
     Иван, сорокалетний мужчина, жил вдвоём с матерью в одной из глухих деревень Алтая. Отца давно не стало. Сам Иван был два раза женат, но как-то не складывались у него семейные отношения. Детьми он так и не обзавёлся. Возвратившись, после развода домой, Иван так и сказал матери: «Такой женщины, как ты, мне не найти». Он работал трактористом, но совхоз разорился и Иван  остался без работы. Они с матерью перебивались с хлеба на воду, и тогда Иван решил,что надо изменить жизнь к лучшему. Хватит довольствоваться малым...
    Он всю свою жизнь прожил в этой деревне, ничего не видел другого в мире. И стало ему грустно от этого, ведь хотелось узнать и другую жизнь. Иван часто сидел на берегу речки и вглядывался вдаль, где небо сливалось с землёй. А, что там, интересно? Наверное, какая-то другая жизнь, другие люди... Он мечтал - "Был бы я птицей, полетел к горизонту, заглянул, и узнал бы эту жизнь..."
Но, к сожалению, Иван - не птица, и ему никогда не изведать это. Он прожил почти полвека, а, что он знает? Ничего! Такие мрачные мысли не покидали Ивана в последнее время.

Однажды, проснувшись ранним утром, Иван задумался - "А что мне мешает поехать на заработки в другую местность, и попытать счастье, увидеть другой мир?"
   - Мама, я решил поехать в город, может найду какую-нибудь работу. Как только устроюсь на новом месте, я тебя к себе заберу. Ты потерпи тут без меня, хорошо?
   - Ладно, сынок,делай, как считаешь нужным, за меня не беспокойся.

Иван уехал. Хорошую работу сразу было не найти, он изредка подрабатывал грузчиком, разносил почту, сторожил, но заработанных денег едва хватало только ему самому, а матери помочь было не чем. Это его беспокоило, он постоянно думал о ней – «Как она там, одна без меня?»
Вот Иван и в другом мире, а жизнь такая же неустроенная...
И вдруг ему подвернулась работа – набирали рабочих для строительства домов  в Сибири. Объемы работ были большие, а это значит, что Иван будет на постоянной работе долгое время. Он надеялся, что теперь сможет пересылать матери деньги.
     Оформление на работу прошло быстро. Ивана вместе с другими наёмными рабочими посадили в автобусы и повезли к месту новой работы. Вокруг стояла нетронутая тайга из хвойных деревьев. Рабочих поселили в вагончики, выдали телогрейки, валенки, шапки-ушанки. Познакомили с бригадиром, и рабочие разбрелись по вагончикам обустраиваться на новом месте.
Шел октябрь месяц. Приближалась зима, которая в этих местах всегда была многоснежная и суровая. Но рабочие даже представить не могли, насколько суровой бывает зима в этих местах.
Начались будни. Рабочих увозили утром в тайгу, там они заготавливали лес для будущих домов. Еду привозили им на работу, а вечером увозили обратно к вагончикам.
Уже в ноябре  ударили сильные морозы. Появились первые случаи обморожения. Не помогали рабочим ни телогрейки, ни валенки. Тело сковывал мороз, руки немели от холода, ноги порой ничего не чувствовали… Рабочие согревались в небольших домиках, построенных специально для них в тайге. Морозы крепчали, работать было невозможно, но рабочие чуть согревшись, возвращались к работе, им надо было выполнять установленный бригадиром план. Одни бензопилой пилили огромные сосны, валили их, а другие  - срубали топором ветви с этих сосен, и распиливали потом на брёвна, которые увозились на самосвалах в поселок для строительства будущих домов.
Иван был одним из рабочих, которые срубали ветви. В тот злосчастный день, он сильно замёрз, зуб на зуб не попадал, руки застыли, и он подумал  – «Еще с полчаса поработаю и пойду согреваться в домик. Иначе отморожу руки». Вспомнил мать, загрустил, и не услышал крика – «Иван, назад! Берегись!» И вдруг он заметил огромную тень, которая надвигается на него. Поняв, что происходит, он выругался и отскочил в сторону, но огромная сосна всё-таки его достала и придавила. Дальше Иван ничего уже не помнил.
Рабочие бежали к нему со всех сторон. Они стали высвобождать его из-под соснового плена. Вытащили бесчувственного Ивана и понесли в домик, по рации сообщили бригадиру о происшествии. Вскоре приехал бригадир с местным врачом. Осмотрев Ивана, врач велел немедленно везти его в районную больницу, так как у него раздроблена нога и сильное кровотечение, которое он пытается остановить, но Ивану срочно нужна операция, иначе от потери крови он может скончаться.
Ивана привезли в районную больницу и начали готовить к операции. Он потерял много крови, вся его бригада сдали кровь для него, и ожидали результатов операции в коридоре.
Операция длилась несколько часов. Вышел хирург, его обступили рабочие.
     - Операция прошла удачно, ваш товарищ будет жить, но ногу ему пришлось ампутировать.
     - А к нему можно пройти? – спросил встревоженный бригадир.
     - Только завтра, сегодня нельзя, – сказал, уходя уставший хирург.
Рабочие после работы поехали проведать Ивана в больнице. Он пришел в себя, но вид был потерянный, отчаяние сквозило в глазах. Рабочие отвлекали его, поддерживали, рассказывая разные подобные истории, из которых люди выбирались благополучно, так и он должен взять себя в руки. Они что-нибудь вместе придумают.
Организм у Ивана крепкий, и он быстро пошел на поправку.
И вот наступил день выписки из больницы, а Иван так и не принял решения, куда ему ехать – в вагончик к своим рабочим с которыми он сдружился или домой к матери. За Иваном приехал бригадир и несколько его друзей. Бригадир, видя нерешительность Ивана, строгим голосом, не терпящим возражений, высказал своё предложение.
     - Иван, мы с начальством подумали, что тебе надо здесь остаться, мы найдём для тебя работу. Ты подзаработаешь, да и мы все поможем тебе на хороший протез. Домой ехать пока не надо, не расстраивай мать, ты её этим убьёшь.
     - Спасибо, - только и смог промолвить Иван, ком подступил к горлу…
Вначале Ивана пристроили на кухне работать, потом его заняли ремонтом, он чинил табуретки, рамы, электроприборы, а затем его перевели в столярный цех, видя, как он ловко ходит на костылях. Иван обучился работе на станках и стал отличным специалистом по обработке дерева.
Жизнь как-то налаживалась, отчаяние незаметно уходило, он верил, что всё у него будет хорошо. Приближался новый год, а тридцатого декабря его день рождение…

Мать Ивана жила доходами от своего огорода, выращенные овощи она вывозила на продажу в соседний городской поселок. Мать тосковала по сыну, и глаза её светились, когда почтальон приносил письма от Ивана и денежные переводы. Она старалась копить его деньги – «Вот приедет сын, может строиться начнет, старый дом совсем разваливается. А вдруг в город захочет уехать жить, там деньги ему и понадобятся. А мне они здесь ни к чему».
Сердце матери тревожилось, особенно в последние дни. «Что – то у сына не ладно, какое-то плохое предчувствие, сны не хорошие сниться стали».
Она старалась себя успокаивать тем, что письма-то приходят, значит всё у него нормально. Скоро наступит день его рождения, как он любил её сладкий пирог с клюквой….
«А что, если мне к нему поехать на день  рождения? Думаю, сын обрадуется. Напеку  ему пирогов, и обязательно большой пирог с клюквой, чтобы всем его друзьям хватило. Адрес у меня его есть, говорят, что «язык до Киева доведёт», найду! Всё, решено, буду собираться!» - и радостно стало матери от мыслей встречи с сыном.
Добиралась мать до Ивана несколько дней. И вот она уже в поселке, где Иван когда-то лежал в больнице. Жители ей советовали дождаться какой-нибудь попутной машины, чтобы добраться до вагончиков рабочих. Но машин не было, и она решила идти пешком – «Ничего, я привычная, доберусь как-нибудь, да и морозов не боюсь».
Шла по шоссейной дороге, старалась не сворачивать с неё. Началась пурга, но она шла на огни, которые еле виднелись вдалеке. Сумки тяжелые, идти было трудно, и только мысль, что скоро увидит своего сына, облегчала ей путь. Мороз пробирал до костей, но она не сдавалась, хотя и силы уже покидали её. «Боже милостивый, помоги мне, не дай пропасть тут!»
А пурга метёт, не ослабевая, и ничего уже нельзя различить, в какую сторону ей идти. И тут она услышала звуки приближающейся машины. Она поспешила на эти звуки.
О, счастье, это была грузовая машина, водитель увидел её и остановился.
     -Ты, что под колёса бросаешься, жизнь надоела? - сердито крикнул он ей.
     - Нет, мил человек, не надоела. Я к сыну иду, заблудилась, а где тут рабочие вагончики?
     - Давай, залезай, мать, подвезу, немного не дошла ты, - и распахнул ей дверцу.
Мать не могла толком ничего сказать, сильно замёрзла, и только бормотала – «Спасибо, Господи!» Потом, согревшись, она с водителем разговорилась.
Водитель остановился у нужного вагончика. Она поблагодарила его, и пригласила на чай с пирожками. Он улыбнулся – «Хорошо, мать, береги себя. Будь здорова, стучись сильнее в дверь!»
Вот долгожданная дверь, стучится мать, но никто не отвечает. Она сильнее стучит и руками, и ногами – «Сынок, это я, твоя мама, открывай  скорее!»

Иван задремал и ему снится сон, будто он маленький, бегает с ребятишками, а мать зовет его, а он убегает от неё, прячется. И вдруг он слышит стук и голос матери. «Опять мне снится мама, её голос» - подумал Иван. Но стук не прекращается. Это и правда его мать, и она за дверью… «Что делать, как я покажусь ей такой, без ноги?» - эта мысль обожгла его. Но мать стучала и стучала… «Это моя мама, она приехала ко мне в такой мороз, в эту глухую тайгу, а я еще раздумываю", прикрикнул он на себя.
Иван взял костыль, подошел к двери и распахнул её. Родной, до боли родной человечек стоял перед ним. Казалось, что она стала меньше ростом, худенькая, но с такими, как и прежде живыми блестящими добрыми мамиными глазами. Он обнял её и не отпускал долго-долго…
Потом он помог ей раздеться, мать сразу засуетилась, стала вытаскивать гостинцы из сумки, вздумала подогреть его любимый пирог с клюквой. И вот они сидят вдвоём за столом, пьют чай, изучая друг друга глазами, ведь они так долго не виделись.
     - Мама, а чего ты не спрашиваешь, что у меня с ногой? Я боялся тебе даже открывать, не хотел тебя расстраивать.
     - Сынок, мне рассказал водитель о том, что с тобой случилось. А я еще дома знала, что у тебя беда, сердце предсказывало, вот и решилась приехать. Всё это не так важно, главное, что ты жив!
     - Раз так, тогда вернёмся домой вместе?
     - Водитель мне рассказал, что тебя здесь ценят, что ты стал профессиональным столяром, хорошо зарабатываешь. Не надо уезжать, дома у нас в деревне работы не найти тебе, опять бедствовать будем.
     - А как ты там одна, тебе тяжело без меня, может ты и болела, а мне ничего не писала.
     - А, ты знаешь, сынок, я тоже не поеду домой. Здесь найду работу на кухне, стирать буду вам, убираться. Только бы разрешили остаться мне тут с тобой!
     - Какая ты у меня мудрая мама! Так и сделаем! На днях мне пришлют отличный протез, и я буду ходить без костылей. А у меня есть еще одна новость для тебя. Я познакомился с медсестрой, когда лежал в больнице, она ухаживала за мной. Мы полюбили друг друга, и у нас скоро будет ребёнок. Вот сделают мне протез, и мы сыграем свадьбу…
У матери полились слёзы радости.
     - Слава Богу, сынок! Сейчас я за тебя спокойна.Ты твёрдо стоишь на своих ногах.
     - Хотя одна из них протезная, - с улыбкой напомнил ей сын.
И мать с сыном весело рассмеялись...

Незаметно, за разговорами, наступило раннее утро.Нежно-розовая полоса рассвета протянулась на горизонте. Мать с сыном вышли из вагончика полюбоваться красками рассветного неба.Красавица-тайга виднелась вдалеке... Снег искрился...Восход зимнего солнца...Скоро новый год...Всё у них хорошо!

Оказывается, новая жизнь за горизонтом и в самом деле лучше и интересней прежней!..
35 Жила-была звезда
Евгений Терёхин
Жила-была на небе звезда по имени Малютка. Малюткой звали ее потому, что она была белым карликом – горячей, но небольшой звездой. И была у Малютки подруга, желтая звезда, которая была старше и побольше ее размером. Они жили рядом на небе и частенько болтали друг с другом. 
Как-то раз пришла Малютка в гости к соседке.
- Привет, подруга, – крикнула она еще издалека, – ты сегодня вся светишься! А как сияет Млечный путь, не то, что наше захолустное созвездие. Послушай, я вчера подумала, почему бы нам с тобой не отправиться в путешествие. Вселенная такая большая, а мы с тобой прилипли к одному месту, да все вертимся, как ненормальные. Недавно пролетали мимо две кометы, так они мне такого порассказали, что я рот раскрыла от удивления. 
- Я бы рада, – с улыбкой ответила желтая подруга, – да не могу. Ты же знаешь, вокруг меня вращается планета. Она очень маленькая, никто кроме меня ее не замечает, но мне она нравится. На ней ничего нет, кроме цветов, но если я улечу, то не смогу им светить и они погибнут.
- Из-за них ты света белого не видишь, – недовольно пробурчала Малютка. – Нет, меня всегда притягивало все большое, огромное. Видишь вон ту звезду. Это красный гигант. У меня просто дух захватывает, когда я на него смотрю. Он такой огромный, и весь сияет.
- Все гиганты сияют, – заметила желтая звезда, – но они почти не дают тепла. Вокруг них мало жизни.
- Зато как они притягательны! Никто не может пролететь мимо, чтобы не почувствовать на себе хоть на секунду их притяжение. Я хочу увидеть, как велик этот мир, повращаться вокруг гигантов, почувствовать, как у меня захватывает дух от вселенских просторов. Тебе хорошо, ты не карликовая звезда, а у меня что за размеры? Кометам на смех.
- Зато ты излучаешь много тепла, гораздо больше, чем красные гиганты.
Малютка задумалась на минуту, но потом тихо ответила:
- Что проку от этого тепла, если тебя никто не замечает… Решено, я отправляюсь в галактику №435794. Там живет моя бабушка. Я просто уверена, что где-то меня ждет настоящая жизнь. По крайней мере, здесь нет ничего, кроме бесконечной беготни вокруг центра галактики, которого к тому же не видно.

И она отправилась в путь. Взглянув напоследок на соседние звезды, она на мгновение почувствовала на себе их притяжение. Они как будто тянули ее назад, светя ей вослед грустными лучами. Но она сделала решительный рывок и, вырвавшись из их цепких объятий, плавно заскользила по темным просторам неба.
- Ах как хорошо, какая свобода… Я никогда раньше не сходила с орбиты, а здесь так свободно, так плавно двигаться, и все время открываются новые виды. Вот – Водолей, а теперь видны Близнецы, а что это так сверкает? Да ведь Альфа Центавра! Никто из нашей галактики не видел ее так близко! Подойду поближе, – подумала она, и скоро вошла в зону гравитации яркой звездной системы.   
- Здравствуйте, – крикнула она по привычке издалека, но ее крик, отразившись от гигантов, рассыпался в безбрежном океане тьмы, в которой тихо и величественно плыли три звездных диска.
- Я не могла пролететь мимо, вы так притягательны, – начала Малютка, но никто ей не ответил. Ригель, Бунгула и Толиман были заняты самими собой и не слышали ровным счетом ничего.
- Они тебя не заметят, – вдруг раздался чей-то голос совсем рядом. – К ним часто притягивает малышей, вроде тебя, но большие звезды слишком заняты, чтобы отвечать. Я – Проксима, красный карлик, я живу с ними и знаю про них все.
- Привет, Проксима, а чем же они заняты?
- Альфа Центавра самая наблюдаемая звездная система во Вселенной. На нее направлено огромное количество телескопов. Люди смотрят на звезды, любуются ими вот уже много веков. Это – настоящие звезды. О них пишут книги, снимают фильмы, слагают легенды. При такой жизни, стоит хоть на секунду отвлечься, и про тебя забудут; внимание людей переключится на что-то другое. Вон сколько на небе претендентов!
- А как же ты, – поинтересовалась Малютка, – на тебя тоже смотрят?
- Я слишком мал. Мое неяркое свечение сливается со светом остальных звезд, и меня не принято называть по имени; для них я просто часть Альфа Центавры.
- Но я думала, что здесь так интересно, когда смотрела на вашу систему из дома. Как же ты живешь, если тебя не замечают?
- С Земли меня видно только в самую темную ночь, но однажды я слышал от пролетавшей мимо кометы, что на Земле было пророчество, что у одного человека потомков будет как звезд на небе. Я знаю его, потому что я был в небе в ту самую ночь, когда он долго смотрел на звезды. С тех пор этот человек часто смотрел на меня, и я, чтобы подать ему знак, время от времени излучал вспышки, чтобы он мог меня лучше разглядеть. Когда он видел меня, он как будто веселел, мой вид почему-то его вдохновлял. Я до сих пор время от времени излучаю вспышки – вдруг мой вид снова кого-то вдохновит?
- А если нет? – задумчиво протянула Малютка. – Так и будешь вспыхивать всю жизнь, пока не угаснешь?
- Все мы или взорвемся, или угаснем, – ответил Проксима, – но будет ли от этого прок?

***
   
Попрощавшись с Проксимой, Малютка отправилась дальше бороздить просторы Вселенной и через какое-то время наткнулась на пояс астероидов. Ей пришлось затормозить, так как путь ей преградил плотный поток космических глыб.
- Эй вы, – крикнула она приветственно, – откуда летите, что видели?
-  Мы – остатки взорвавшейся планеты.
- От чего же она взорвалась?
- От злости. Было это давно, но ее злость передалась нам и до сих пор гонит нас по просторам космоса, и мы то и дело сшибаем кого-нибудь на пути.
- А вы не пробовали остановиться?
- Чем дольше держишь в тебе злость, тем сложнее остановиться, – послышалось в ответ.
- Вам нужно в кого-то врезаться, – предложила Малютка, – выплеснуть свою злость, и сразу станет легче.
- Пробовали. Врезались как-то раз в рог Козерога, думали полегчает, а стало только хуже. Козерога это не колышет, а мы разбились на мелкие астероидные кусочки и стали еще злее. А как на нас посмотрела Дева, лучше и не вспоминать.
- Да, дела, – посочувствовала Малютка, – вам бы направить злость в мирное русло.
- Научи, сестрица, как, век тебя не забудем.
- Пока не знаю, но если что, подскажу, – ответила Малютка и, дождавшись просвета между двумя зазевавшимися глыбами, юркнула на другую сторону и продолжила свой путь.

*** 

- А это еще что такое? – вслух сказала Малютка, пролетая мимо голубой планеты. Прямо на нее летела какая-то железяка жутко покореженного вида.
- Я космический мусор, – ответила железяка.
- Что?
Она не могла поверить своим глазам. Все, что она до сих пор видела в космосе, поражало ее красотой, а это нечто выглядело просто гадко.
- Откуда ты взялось? 
- Когда-то я был частью большой летающей железяки, которую сделали вон на той планете. Но со временем я пришел в негодность и от меня избавились. Я летающие останки той железяки. Нас тут много. Земляне время от времени принимают нас за спутники и даже нами восхищаются. Представь себе.
- Я думала восхищаться можно только чем-то красивым.
- Глупости. Если хочешь знать, на Альфу Центавра обращают внимание лишь 0,2 % землян, а о космическом мусоре говорят до 10% землян. И вообще, чаще всего люди восхищаются мусором. Его производят, складируют, покупают, дарят и даже отправляют в космос. Не жизнь, а песня.
- Ты меня совсем не восхищаешь, – отвернулась Малютка.
– Ты еще маленькая; вот вырастешь, узнаешь цену вещей.
- А вообще, если хочешь ощутить адреналин, рекомендую держать курс на Кассиопею, – посоветовал мусор с едкой ухмылкой. Там… а, впрочем, сама увидишь.         

***

- Вот бы увидеть что-то по-настоящему грандиозное, величественное, и такое притягательное, чтобы дух захватило, – размышляла звезда, и, вспоминая про адреналин, плыла в сторону Кассиопеи.
- Тебе, наверное, хочется, увидеть меня, – тихо промурлыкал чей-то голос. Малютка остановилась, оглянулась, но никого не увидела.
- Ты кто? – спросила она, озираясь по сторонам.
- Я – самый притягательный во Вселенной объект.
- Но я тебя даже не вижу, – удивилась Малютка.
- Подойди поближе, и ты почувствуешь, как я неотразима и притягательна, – зазвучал бархатный голос.
- Но где я? – спросила Малютка и, сама того не замечая, начала медленно двигаться вперед. Ты достигла горизонта событий. Стоит пересечь незримую линию, и время остановится. Здесь останавливается все, и даже время не может покинуть моих берегов, потому что я так притягательна. Ты меня не видишь, потому что излучаемый тобой свет притягивается ко мне так сильно, что не может вернуться и остается со мной навсегда. Я – то, о чем ты мечтала всю жизнь.   
Малютка чувствовала, что ее начинает захватывать все больше и больше. И хотя она ничего не видела, она одновременно ощущала любопытство и гнетущее беспокойство. Вдруг она увидела, как чуть поодаль в том же направлении мчится маленькая комета, а за ней на некотором расстоянии летит еще одна комета, побольше.
- Доченька, я догоню тебя, сопротивляйся изо всех сил, не дай ей тебя заглотить, – кричала комета побольше. – Я догоню тебя, и вместе мы вырвемся. Увидев Малютку, мать закричала ей:
- Уходи, пока еще можешь, пока Черная дыра не засосала тебя за горизонт событий!
- Черная дыра! Малютка вся сжалась. Она чувствовала, что уже почти не может себя контролировать, что ее тянет вперед с непреодолимой силой.
- Что же делать? Бедняжка комета. У меня еще есть шанс, а ее дела плохи. Мать ее уже не догонит. 
Горловина Черной дыры открывалась, и роковая минута становилась все ближе.
- Что делать?
Вдруг Малютка вспомнила то, что с детства знают все звезды. Если к ее массе добавить массу какого-нибудь спутника, то это может вызвать взрыв – она взорвется и взрывной волной выбросит комету за пределы притяжения. Но чью же массу прибавить? Вокруг никого.
- Эй! – закричала она. Кто-нибудь! Срочно нужна лишняя масса!
Вдруг вдалеке что-то мелькнуло, и показались знакомые полосы астероидных потоков.
- Это астероиды! – обрадовалась Малютка. Они меня услышали! – Скорей, друзья, сюда!
- Возьми нашу массу, – крикнули они, – ты права, энергию нужно использовать в мирных целях.
В следующую минуту к ней подлетело несколько каменных глыб. Малютка заключила их в свои горячие объятия и почувствовала, как тепло разносится по ней огненными потоками. Через мгновение космос озарился грандиозным взрывом…

***   

- Что это? Что со мной происходит? Малютка не могла понять, но чувствовала, что ее подхватили какие-то космические ветры и потащили за собой, взбивая клубы звездного вещества. Ей показалось, что она превращается в облако, что облако это кружится, вращается, как юла, под действием какой-то неведомой силы. И вот уже ветер собрал звездную пыль в единое целое и начал вылепливать какие-то формы.
- Ой, щекотно, – хихикнула Малютка, – но труженик-ветер ничего не ответил, уверенно продолжая свое дело.
Малютка тихо плыла по звездному океану. Казалось, время остановилось. Над ней раскинулся сверкающий полог Млечного пути, слева помахала рукой туманность Ориона, а Проксима озарился серией вспышек, когда увидел проплывавшее мимо него облако светящейся пыли.

- Малютка, неужели это ты? – раздался вдруг чей-то знакомый голос. Малютка оглянулась и обомлела. Перед ней была ее лучшая подруга, желтая звезда.
- Да, это я, но что со мной?
- Ты взорвалась. Это редко бывает с белыми карликами, но ты – исключение. Теперь ты превратилась в новую планету, и космический ветер принес тебя в зону моего притяжения. Ты стала моим спутником, и теперь будешь вращаться вокруг меня. Не возражаешь?
- Ах как я рада тебя видеть, подружка! – воскликнула Малютка, и они крепко обнялись. У меня такое чувство, что я вернулась домой. Но будет ли от меня прок?
- Не знаю, – улыбнулась желтая звезда, – но мне все равно. Смотри.
Малютка посмотрела на свою поверхность и не поверила глазам. В теплом свете желтой звезды вся ее поверхность покрылась пестрым ковром из ярких пахучих цветов.
- Мне все равно, есть ли от тебя прок. Ты мне просто нравишься.
36 Ночной гость
Надежда Опескина
        В августе 2000 года, по делам своей фирмы были с мужем в столице нашей Родины - Москве. Одолевали бесконечные проверки налогового ведомства , а начисленные суммы штрафных санкций были настолько велики, что вызывали просто нервный смех. Составляли они трехлетний  оборот фирмы. Была твёрдо уверена, что это  рейдерский наезд, с целью выжить нас с рынка строительства жилых домов.
        Поехали мы на своей любимой машине  марки "Тойота". Приехали, остановились у родных, пошли в налоговое ведомство, оставили там письменное несогласие с актом проверки. Ответить должны были через десять дней. Не захотелось стеснять родных своим присутствием,  вот и решили мы поехать по местам нашей молодости, где муж работал после института в строительной организации. Машина есть, до  города Зубцова  от Москвы всего-то двести километров, а там и до озера Селигер рукой подать, которое мы, живя рядом, так и не посетили. Прошло тридцать годков, может кто из знакомых ещё живет там в здравии. Родные не удерживали. Накупили всякой снеди длительного хранения,на случай встречи со знакомыми, и рванули.
        По рижскому шоссе, да с ветерком, до Зубцова домчались за два с половиной часа. Трасса поражала своей пустотой. Редкая машина встречалась в пределах населённых пунктов. Природа,мама родная, дух захватывает! Красотища неописуемая! Погода солнечная, ни ветерка и жара не давит. Зубцов встретил пустыми улицами, редкими прохожими.  И хоть время было раннее, пьяные мужики бродили по улицам в поисках опохмелки. Увидев нашу машину, с блеском начищенную, кидались под колёса с просьбой добавить копеек . Назвав фамилию наших знакомых, мы быстро узнали их новый адрес, отдав на бутылку беленькой. Не забыли мы и наш дом посмотреть, построенный на высоком берегу реки , двухэтажный, восьмиквартирный.  Когда-то новенький, из силикатного кирпича, смотрел он своими окнами на прекрасную речку Вазузу, а теперь стоял обветшалым стариком. Берёзки две, посаженные нами под окнами с сыновьями, выросли выше дома. Только красавица Вазуза осталась прежней. Катила она свои воды навстречу великой  Волге-матушки, как прежде. Вазузское водохранилище, построенное после нашего отъезда, наполнялось весенним паводком и хватало водицы нашей любимице от ручейков, её питающих. Подъехали и к берегу Волги, через которую был построен мост, заменив собой паром.
        Наши знакомые получили новую квартиру, но дом смотрелся не лучше нашего. Всё разбито, перила раскурочены. Дверь нам открыла знакомая. Узнала сразу, пригласила в квартиру. Войдя, почувствовала, что переступила временной порог в прошлое. Та же мебель. Сервант со сломанной ножкой, вместо которой, как и тридцать лет назад, стоял берёзовый чурбанчик. Полы давно не мыты и не метены, на кухне горы грязной посуды, вместо постели лежат горы  тряпья. Хозяйка куда-то спешила. Знакомый уехал на несколько дней на рыбалку. С улицы прибежала внучка, которая каждое лето приезжала из города Горького. Мы вызвались подвезти их. Во дворе вокруг машины стояли дети и взрослые. Все хотели узнать откуда прибыли эти богатеи. Знакомая не захотела разговаривать с соседями и мы поехали. Попросив остановиться рядом с районом частных домиков, знакомая стала извиняться, что не приглашает переночевать, нечем будет даже попотчевать. Тут и мы опомнились. Открыли багажник и стали им вручать наши гостинцы. Девочка радостно верещала,  быстро  укладывая наши гостинцы в корзину, что прихватила её бабушка. Для знакомого мы передали бутылку фирменной "перцовки", которую думали выпить вместе. Знакомая поведала, что спился её Илюша окончательно и наш подарок спрячет от него куда подальше. Мы простились, девочка долго махала нам вслед.
        Время приближалось к полудню и мы , вырулив на шоссе, продолжили свой путь. Пустынная трасса немного напрягала своей тишиной. Проскочили ещё с полсотни километров, как вдруг, неожиданно,  на дорогу выскочил мальчуган. Едва успели затормозить. Лес вокруг, ни домика, ни деревеньки. Стоит взъерошенный, нос в конопушках, годков десять, не более, в руках банка двухлитровая с ягодой :
- Тётенька, дяденька, купите землянички, на хлеб деньги надо !  Я не дорого прошу, только десяточку. Еле успел из лесу, вас далеко было слышно.
        Купили мы ту земляничку, уплатили  мальчугану в три раза больше, угостили сладким. Он подхватил свою опустевшую банку и побежал заново собирать. Засвистел соловьём  радостно. Решили перекусить, с утра во рту маковой росинки не было. Разложили на капоте снедь припасенную. Солнце, воздух духменный и тишина. Благодать! Давненько такой красоты не видели. Земляничка  таким ароматом отдаёт!
        Видим, на приличной скорости, несётся жигулёнок разбитый. В одном направлении с нами спешат. Остановились. В машине четверо парней-качков. Один в окно к нам с вопросом, правильно ли они едут в сторону Селигера и сколько ещё километров ехать. Мы подсказали, парни покатили дальше. Стало нам не по себе. Дорога пустая, наша "япошка" новенькая, парни с лицами бандюганов. Сгребли всё в багажник, не до еды стало, и рванули. Быстро нагнали тех парней,  промелькнули  их удивлённые лица из жигулёнка и понеслись мы на бешеной скорости на отрыв. Парни добавили газу, но куда им с нашей "Тойотой" тягаться.
       Селигер - одно из красивейших мест России. Это не подлежит сомнению.
Но пока мы сами  не увидели зеркальную водную гладь, освещенную лучами заходящего солнца, обрамлённую  лесом и не вздохнули воздух, напоенный ароматом трав - для нас это были просто фантастические рассказы наших знакомых, побывавших в этом благодатном месте. На первый взгляд оно показалось нам небольшим и , признаться, очень удивил пароходик, на который дружно спешила толпа туристов, отправлявшаяся на вечернюю прогулку.
      Нам же предстояло позаботиться о ночлеге. Здание местного дома отдыха представляло собой жалкое зрелище. Прежде чем оформить заказ мы решили посмотреть номер, сдаваемый как апартаменты и пришли в ужас. У стойки администратора, куда  возвратились ошарашенные от увиденного, стояла дама лет пятидесяти, с очень красивым лицом , всем обликом напоминающая известную актрису и администратор, представив нам её, сказала :
- Екатерина сдаёт свою квартиру, сходите, посмотрите, а уж потом и решайте где вам будет лучше. У неё и вода постоянная,горячая и холодная, не то что здесь. Да вы сами видели все наши удобства, а воды горячей неделю нет. Кочегар запил и не можем найти ему замену.
      До дома Екатерины было рукой подать, она пошла пешком, а мы ехали следом на машине. Квартира нам очень понравилась. Однокомнатное уютное гнездышко. На наш вопрос где сама хозяйка будет жить, Екатерина ответила, что рядом в доме живёт дочка, там она и живёт всё лето, сдавая свою квартиру. И ещё, она предложила нам капитальный гараж брата, чтобы спрятать машину там от греха подальше, потому как если и не угонят, то попортят запросто, такие уж здесь были нравы. Цена нас устроила и мы согласились.
      Показав  всё необходимое, хозяюшка удалилась, сказав, что нас никто не побеспокоит, поскольку живёт она одна, а плату за проживание ей лучше отдать в последний день, так целее будет.
      Выгрузив из багажника наши припасы и заперев машину в добротный гараж, стоящий недалеко от дома,  поспешили к озеру. На причале стоял пароходик, совершающий прогулку по ночному озеру. Как здорово мы отдохнули в тот вечер !
      Открывающиеся просторы водной глади завораживали. Вечер был тихим. На чистом от облаков небе мерцали звёзды и светила луна.  Тихо играла музыка. Трехчасовая прогулка по ночному Селигеру прошла быстро. Мы сошли на берег и ,взявшись за руки, побрели к дому. Кто-то спал и окна были темны, где-то гремела музыка и слышался разговор на повышенных тонах. Глубинка жила своей жизнью.
      Дни отдыха пролетали незаметно. Каждый день мы присоединялись к группам туристов, опытные экскурсоводы водили нас по интересным местам. Было море впечатлений. Но подходил  день отъезда и накануне, встретив Екатерину, предупредили, что ждем её к девяти часам утра принять ключи и получить оплату за проживание. За все дни никто ни разу не нарушил наше уединение.
      Поужинав  легли спать, выключив свет. От усталости оба едва держались на ногах. Сон пришёл мгновенно. Среди ночи меня разбудил свет, струящийся из кухни. Я решила, что муж проголодался и решил перекусить. Накинув халатик , вышла из комнаты и  остановилась в растерянности. За столом сидел незнакомый мужчина. Был он одет в красивый костюм  и белоснежную рубашку. Лицо его было бледным, с налётом усталости. Мне захотелось  броситься в комнату и разбудить мужа, но ночной гость остановил словами :
- Не беспокойте мужа, голубушка, я скоро уйду, пусть спокойно спит, вы устали сегодня. Я муж Екатерины и мне уже скоро пора. Вот зашёл напоследок, на своей кухне посидеть.
      В доме напротив гремела гармошка, слышались пляски и песни. Ночной гость, оглянувшись к окну и вглядываясь в происходящее там, за окном, тихо произнёс :
-Доченька наша  веселится. Собрались на поминки, а устроили свадебку. Вот такая она у нас. Не любит печалиться. Пить крепко стала и мужей менять каждый месяц. Некрасивая, а мужики с сызмальства липнут, будто мёдом намазана. Как уж мы с Катенькой не поучали, ничего у нас не вышло. Трудно Катеньке будет с ней справляться, устанет она. О чём хочу Вас попросить , голубушка. Там, в комнате, в шкафу, стоит томик стихов Пушкина, я в него давно спрятал приличную сумму денег, но не успел сказать Катеньке.  Вот когда она придёт утром за ключами и оплатой, подскажите ей.
- Так что же Вы сами ей не хотите подсказать? Вы что, в разводе с ней?- спросила я с удивлением.
- В разводе? В какой-то мере Вы правы, голубушка,- с улыбкой  произнёс ночной гость, - мне уже пора и завтра утром свою Катеньку, к сожалению, не увижу, буду в пути. Вы уж не забудьте подсказать, пожалуйста. И что ещё хотел вам сказать, голубушка. Вы в Москву через Торжок поезжайте. Так спокойнее будет, чем Рижским шоссе. Не забудьте! Через Торжок на ленинградскую трассу. Ваши неприятности в Москве разрешаться благополучно и никто уж вас после беспокоить не будет. Светает, мне пора.
      Ночной гость устало поднялся со стула и направился к входной двери. Я стояла, кутаясь от озноба в халатик. Ступал он тихо, словно не касался пола, а скользил по нему. У дверей остановился и попросил :
- Простите, я забыл свой платок на столе, не могли бы вы подать мне его.
      Поспешив выполнить просьбу гостя, я направилась на кухню, но ничего не увидев, вернулась к входной двери. Ночной гость ушёл, хотя я не слышала звука закрывающейся двери. Погасив свет, вернулась в комнату и уснула крепким сном.
      Утром проснулась от голоса мужа, который безуспешно пытался меня разбудить:            
- Вставай, полуночница! Бродишь по квартире, беседы с кем-то ведёшь, а теперь дрыхнешь.  Спать мешали с ночным гостем. Я уж хотел встать и выставить незваного, но уснул, как подкосило. На его словах, что не надо будить, и вырубило. Скоро хозяйка придёт ключи забирать. Быстро в душ, а я пошёл завтрак готовить, засоня!
      Екатерина пришла в строго назначенное время. Муж забрав вещи, пошёл за машиной в гараж. Вручив ключи и деньги за проживание, я вспомнила о наказе ночного гостя и сказала:
- Да, Екатерина, вчера Ваш муж приходил поздно ночью, побеседовал со мной и попросил передать Вам, что в томике Пушкина он положил приличную сумму денег, но забыл Вам сказать. Вы что с ним в разводе?
      Екатерина побледнела, пошатываясь, подошла к книжному шкафу, дотянулась рукой до верхней полки и сняла томик Пушкина. На пол посыпались деньги, действительно приличная сумма. Она посмотрела на меня остановившимися глазами и произнесла :
- Как муж приходил? Вчера было ровно сорок дней как его не стало, не мог он приходить, голубушка, не могли Вы с ним беседовать.
       Не помню как я дошла до машины и попрощалась ли с Екатериной. В машине  сидела притихшая. Когда подъехали к развилке дорог, я попросила мужа выбрать направление на Торжок, он молча согласился. Потом, много позже мы узнали, что на рижской трассе было совершенно бандитское нападение, с целью завладения машиной, и были убиты три человека, в том числе один ребёнок. В  нападении приняли участие четыре молодых парня, промышлявшие разбоем. Вопрос с проверкой закончился благополучно. Из Москвы мы привезли письма, после которых нас более не беспокоили.
        Красив Селигер синевой своих вод, лесами зелёными , окружающими его , островными деревеньками. Таким он запоминается многим. В моей памяти остался разговор с моим ночным гостем. Не всё мы ведаем и знаем о тех, кто ушёл из жизни нашей. Видать и впрямь сороковой день назначен не зря. С мужем никогда не говорили  о той ночи. Мне становилось не по себе, а он понимал, что услышанная им беседа не могла быть, но была.
37 День большого сёрфа
Игорь Влади Кузнецов
                           Если придётся когда-нибудь мне в Океане тонуть,
                           Я на твою фотографию не позабуду взглянуть...

Нынче Океан буквально бесится.
Весь берег утыкан флажками опасности - красными роджерами.
И даже мои безбашенные соотечественники один за другим вылетают из океанской купели, словно пробки.
Скандал местного разлива: на пляже ни одного поддатого.
Просто удивительно.
Но за дело.
День Большого Сёрфа - доски на изготовку.
Большинство из отчаянных - аборигены.
Они просолены и черны.
Сёрфы им в руки.
Перво-наперво в рокочущем прибое выбираем проход - не проход, но такой небольшой коридорчик.
Действовать надо чётко и быстро.
Буквально через несколько минут яростно сцепившиеся волны прибоя перекроют эту дорожку.
Потому благословенен миг, когда, обессилев, огромные валы рассыпаются, освобождая чаемую тропу в Океан.
Не теряя драгоценного времени, наши сёрфы устремились на оперативный простор навстречу более спокойным водным горам.
Теперь можно слегка осмотреться и попытаться оценить со спины наиболее симпатичную, ласковую и обещающую волну.
Заодно немного передохнуть после судорожной гребли "в лёжку".
Сил-то потрачено вдосталь.
Пропускаем несколько волн.
Затем чуть-чуть не везёт: под нами оказывается покатый бок волны,
а гребешок закручивается в двух-трёх метрах впереди.
Вроде бы до него рукою подать - а ведь не возьмёшь!
И уходят к берегу отличные, вкусные, шашлыковые волны.
Одна за одной.
Одна за одной.
-Абыдно, да?
-Спрашиваешь!
Наконец Госпожа Турбулентность повернулась лицом.
О, как прекрасно это лицо!
И волнующе.
И опасно одновременно.
В этот момент каждый из нас - сжатая свыше предела пружина.
Охотник в засаде.
Взведённый курок.
Шаттл на старте.
Или камень в праще...
Но!
Перво-наперво надо уравнять скорости сёрфа и волны.
Разогнаться.
Иначе твой резвый барашек пополнит общее волновое стадо, но ты будешь уже не при чём.
Мгновение - и все на ногах.
Волна тяжко вздохнула, укрощённый барашек заблеял и забился где-то внизу,
а брызги разлетелись смешным веером.
И мы, укрытые от нескромных взоров солоноватою пеной, зыбко и опасно балансируя, лёгкими пёрышками уже летим к берегу.
Душа рвётся ввысь.
Ветер покалывает лицо.
Восторг перехватывает дыхание.
И хочется, чтобы этот полёт не кончался.
Нет, вы посмотрите, как долго.
Волна вроде бы не крутая... вот-вот скиснет.
И что тогда?
Но океанская подружка не подвела.
Не спеша овладела нами всеми, подставила роскошную покатую спину.
А наиболее ловкого счастливчика вынесла к самому берегу.
Ему было уже по щиколотку!
И всё ж не удержался на ногах, и от напряжения боя или с усталости он свалился в шаге от вожделенного берега.
Но ему виват, виват, виват! И ещё раз виват.
Лично я столь мастерски седлать мустанга-волну пока не умею. Увы.
Подумал: как же далеко мне до катания в трубах, да, возможно, и не добраться до волн-труб Тишайшего океана в этой жизни...
Для меня это пока просто недостижимое, нечто нереальное, запредельное.
И, вероятно, запретное.
Видно, каждому урок - по силам его.
*
Очарование робинзон-отдыха на островах...
В каждый момент времени реагируешь на всё происходящее без надежд, без опасений, без выдумок и всяких заморочек.
Каждое переживание интересно, сильно и ярко.
Надолго, если не намертво впечатывается в память.
Очарование картинки держится-держится-держится и не сдаётся...
Сохраняются самые яркие фрагменты - словно искорки смальты.
Отчаянное время островного кайфа - пташечкой.
Кайфа нескончаемого и ненасыщающего...
И к тому же - полного информационного вакуума.
Хотя зачем в райском дурдоме планше-айфон, правда?
38 Гастарбайтер в России или кому на Руси...
Лидия Березка
Rusiya qonaq i- гастарбайтер у Росії - guest workers in Russia . . .

Весна! Глаз радует все - яркая зелень, прозрачный воздух и легкие облака, движение которых невооруженным глазом, почти незаметно. А за окном маршрутного такси быстро убегают вдаль ровные ряды цветущих деревьев.

Когда машина подъехала к зданию аэропорта, Марина вышла вместе с другими пассажирами, немного постояла, оглядываясь и определяясь, куда идти дальше. Затем вытянула ручку чемодана и покатила его за собой сквозь стекло подъезда в просторный зал. Девушка отыскала свой островок регистрации. Вот уже ее чемодан быстро ускользает из поля зрения за стойку оператора, а у нее еще есть время прогуляться. Но, как только регистрация закончилась, было объявлено о задержке ее рейса по техническим причинам. «Ну, что же, во всем есть свой здравый смысл»,- подумала Марина, и поднялась этажом выше, выбрав для себя одно из многочисленных кафе, видимо специально предназначенных для такого случая. Теперь никуда не надо спешить и можно спокойно наслаждаться ароматом кофе.

Молодая женщина выбрала такое место, откуда было все хорошо видно. Четкий голос диктора то и дело ее заставляет прислушиваться, объявляя о задержке или прибытии новых рейсов, о начале регистрации, а еще о том, что кто-то потерялся… «Да, кофе – это хорошо, а вот расслабиться не дадут». Она вспомнила, как прежде, из-под прилетного табло появлялись пассажиры в порядке строгой очередности, сначала с одного рейса и только потом, со следующего... Теперь же все  выходят вместе, смешавшись в один общий поток: из Берлина, Чикаго, Душанбе, Минска и других городов мира. 

Марина, опираясь локтем на перила, рассматривала пассажиров, порой узнавая в них соотечественников из недавнего прошлого, живших вместе в одной большой стране. Затем она вновь обратила свой взор к столу и увидела, что перед ней, словно выросший из ниоткуда, стоит высоченный мужчина средних лет, славянской внешности с посеребренными висками: 

- Позвольте присесть за ваш столик?

Марина осмотрелась. В кафе действительно не было больше свободных мест. 

- Да, конечно, - ответила она, пододвигая к себе чашку с остатками кофе и освобождая место для нового посетителя. 

- Как кофе? – Поинтересовался мужчина. 

- Вполне, - ответила Марина, поддерживая ни к чему не обязывающий разговор.

- Может десерт? - В ответ последовал вежливый отказ. Мужчина все же продолжил, - я угощаю. - Он привстал, показал жестом, что собирается отойти на минутку и, оставив рядом со своим стулом дорожную сумку, направился к буфетной стойке, но вскоре вернулся.

- Кого-то встречаете? – Осторожно полюбопытствовал он, переставляя с подноса на стол заварной чайник, чашки с блюдцами и две десертные тарелочки с пирожными, одно с бисквитным, другое с заварным. – Вот, - он развел руки в стороны, - не знал, что вам придется больше по вкусу, решил взять разные. Угощайтесь! 

Марина немного смутилась, но не смогла сдержать улыбку:   

- Ну, хорошо, давайте сделаем так, - она разрезала аккуратно оба пирожных и поменяла половинки на блюдцах.

- Мне нравится такой расклад, - заулыбался, поддерживая ее решение мужчина. - Меня зовут Алексей, - представился он.

- Марина, - ответила молодая женщина и подала свою руку.

Алексей коротко пожал ее, а затем спокойно разлил чай, придерживая свободной рукой края бортов пиджака. И только после этого присел к столу.

- Так вы, кого-то встречаете? – Повторил он свой вопрос, не видя рядом с девушкой никакого багажа.

- Нет. Сама пытаюсь улететь. – Она пожала плечами и, улыбнувшись, пояснила, - мой рейс задерживается.

- Бывает, - понимающе заметил Алексей.

Зеленые растения, стоящие в ряд в больших горшках, отделяют территорию кафе от общей площади зала ожидания. Вот снизу поднялись несколько человек, огляделись и расположились неподалеку в зале. Отыскали среди своих вещей съестное, видимо прихваченное еще из дома, и приступили к трапезе. Марина, по-прежнему, прислушивалась к голосу диктора, стараясь не пропустить важное для себя объявление, а Алексей легко и непринужденно перешел на  другую тему:

- Вон, посмотрите, таджики, узбеки, да братья-украинцы- кивнул в сторону группы людей,-  выполняют в России самую тяжелую работу, с трудом зарабатывая на жилье и пропитание. - Он помолчал немного, - и таких - миллионы.

- Да, уж - вон какой план Аэрофлоту делают! – Поддержала разговор Марина.

- К сожалению, ситуация такова, что пока неизвестно сколько точно таких рабочих рук нужно на самом деле, а количество приезжих от этого не уменьшается. Стало быть,они нужны здесь.

Марина на минуту задумалась:

- Как вы правильно заметили, Алексей, выполняют они самую тяжелую работу и, к тому же, зарабатывают немного, а им в лицо часто и открыто говорят: уезжайте! Но что будет, если они и впрямь соберутся и отправятся восвояси? Знаете, однажды я была свидетелем, как выходец из Средней Азии гордо показывал задержавшему его полицейскому розовато-белый документ, дающий ему право легально работать дворником в Москве.

- Повезло, легализовался, – горько усмехнулся Алексей. - Но, насколько я знаю, дворники немного зарабатывают, зимой вроде, побольше. Москвичей-то на такую вакансию не заманишь. А поэтому такие «таджики», не редкость в каждом столичном дворике. То же самое и на стройке, каждый третий - из Узбекистана, Украины, ну и все остальные.

- Да, грустная история, - расстроилась Марина. - А знаете, те, кто требует без лишних разговоров отправить приезжих домой, нередко повторяют, что мигранты — это сплошь воры и убийцы. – Она покачала головой. - Но, увы, статистика говорит, что в стране всего немногим больше трех процентов всех преступлений, совершаются иностранцами. Так что, стоит ли грешить на людей, приехавших сюда от безысходности?   

- Согласен с вами, - поддержал Алексей, отпивая чай из чашки. 

- У строительного рынка на Ярославском шоссе, - вспомнила Марина, -  десятки приезжих и стар, и млад, и в жару, и в холод ждут, когда их выберут… Именно выберут, а не предложат работу. И пусть им не всегда выплачивают обещанное, они все же надеются на лучшее и уезжать не собираются.

- Вот, вот! И совсем не потому не уезжают, что упрямые, а потому что, дома и такой работы не предлагают. Ну, а корни этим событиям идут в самое начало 90-х.

- Но, как не крути, - рассуждала Марина, - а выходит, что иностранные рабочие высылают из России ежегодно домой миллиарды рублей, тогда как в стране тысячи и тысячи сидят без работы.

- Ну, это еще – большой вопрос! - Возразил Алексей. Законы в стране хорошие, да только, как говорится, о двух концах. Причем здесь, заработанные деньги? Работодатель должен соответствующий налог платить. Пусть с него и спрашивают, а не отыгрываются на обездоленных людях. Там ведь не только нет работы, но и нет самого необходимого. А стало быть, что здесь же и делаются основные покупки домой, а уж потом отправляется часть оставшихся денег. – Он посмотрел на свою собеседницу и улыбнулся, - так что товарооборот в России идет должным образом.

- Как вы хорошо осведомлены, Алексей. Наверное, тоже имеете отношение к строительству? 

- Имею и отношение, и образование соответствующее. ПГС-ник я. И учился здесь, и теперь Москву строю. Пожалуй, только гражданства и прописки не имею, остался там, куда Родина в свое время направила, там и семьей обзавелся.

- Извините.

- За что?

- За то, что нечаянно коснулась больной темы. - Но, вы же, русский.

- Я – русский! – гордо ответил он. - Да только вот, нас там русских, что здесь «таджиков»: по  факту, я там давно чужой и здесь своим не стал. Так и езжу – сюда на работу, а домой на побывку. И пока ничего не меняется.

- Переехать не думали?

- Раньше думали, дети очень мечтали. Да только кто нас здесь ждет? Родственников нет, снимать квартиру дорого, а на свою и вовсе не заработать. Да, кстати, - в Москве привыкли считать, - перевел тему Алексей, - что мигранты, это чаще всего, продавцы, дворники или строители, а вот в Красноярском крае много земледельцев - выходцев из Китая. И, заметьте, такого расцвета сельского хозяйства здесь, кажется, не было, аж с советских времен!

- Интересно, почему так происходит? Китайцы устраивают парники за собственные деньги, а для развития сельского хозяйства в крае существуют целые государственные программы с немалой финансовой поддержкой. Так, почему бы нашим не перенять хороший опыт? Или просто всех все устраивает? Тогда и спрос совсем не с приезжих.

- Да, и правда интересно. – Алексей почесал затылок. – И, опять же, за зарплатой дворника или разнорабочего коренное население пока не спешит...

Алексей остановил себя и прислушался. В это время звучало объявление о посадке.

- Марина, по-моему, объявили Ваш рейс.

- Да, точно! Оживилась Марина и с сожалением заметила, - жаль, что такое емкое и красивое слово, как  «интернационализм» незаслуженно забыто. Удачи  Вам! 
39 Скрипач сегодня,
Сыровъ Алексей
         Вот моя школа, вот мой класс. Урок началсЯ. Крик мне вовсе не нужен, Я всё знаю уже, лучше чёрствых, стареющих-первоклашек" в мягких белых халатах. Суетятся. Суетятся напрасно…, мне ещё до перемены жить…, они-то не знают, думают убегу =))). Наивные. СучАт лихорадочно ручками с драгоценными кольцами, покрытыми резиновой ложью.

         – Ущипни его…, надо чтобы заплакал…

                  – Эйть…

– АААААА! – пришлось мне заплакать. Что с них взять – детям лишь бы потешиться.

         Первые минутки-недели…, пока ещё вижу братьев в свете и жёлтых волнистых одеждах, в дымке лишь образА… Они провожают и шепчут: – «Иди, иди, Тебе это нужно пройти, да не рекИ им пока ничего, а то испугаешь», – хихикают звонко, хи-хи-хи…

         Начало урока у всех одинаково и знакомо… Эх потом опять всё забуду, а сейчас доступно более чем кому-либо.

         Учителя, учителя, да, эти готовы всегда :). В пример разложат свои правила и уставы на каждой доступной полочке, поближе к носу, конечно, это ведь их школа, хоть и не все они знают, что она больше для нас. И все будут радоваться приходу нового ученика, а однокашники выкрикивать знакомые речи.

         А кто-то бегает и кружится мимо, стирая жизни своей подошвы. Так радостно, искренне хохоча! Вскинув вверх беспечные руки и плавно, ведя их в стороны, опережая ветер, и паря расплывчатым шлейфом своих разноцветных одежд. Пусть порезвятся, у них же тоже урок, краткий, но нужный – свой. А у меня музыка, не жизнь, а песня! Посмотрю на них из оконца свих грёз, пошучу (может) как-нибудь в минуту тоски, да пожурю, будоража всполохом новых эмоций их чистый смех. Мне можно, Я уже вырос – не первый класс.

         У Отца моего Обителей множество, мне же сейчас в музыкальную…

         Скрипка.

         Адажио и Аллегро – этот День для Его! Лёд и ПЛАМЕНЬ – Grave и Presto и от Души! Эх-х-х поиграем – весь урок напролёт! ПерекрОю мелодиями Вселенной ширь, плавно и нежно, резко и тяжело, Любя! Смычёк режет время, и струны волнами подносят всё новое понимание в хранилище Духа. Радость :) моя! Жизнь! Это полёт! Школа…, сегодня скрипка, и к ней интерес, больше ничего и не надо.

Взросление, новые ритмы, пассажи скорость и точность до легкости, и спокойствие, двойные ноты, импровизация до глубины Души… Партии, соло, до синяка на шее…, концерты, круговерти стремительных лиц, цветы и овации, и… Любовь как венец… ииии

Звон,н,н,

Голос

Зовёт :(

Осёкся смычок…

– Пора? – Я…, Я понял... Скоро иду… :(

         Жаль, что всего лишь миг, всего лишь Жизнь и вскоре на перемену. Время течёт неумолимо и в коридорах начали топать, и в классе уже безпокойство, предвкушение лёгкости нового бытия, возвращенья на улицу – в безконечность.

По одному уходят Домой, отыгравшие свою пьесу. Другие на очереди…
Я? :) И Я, конечно! А, что мне тут… уже научился, сыграл и понял, как нужно, толком. Усвоил!
…

Голос

…

Сбросил тело…

А из класса, всё так же музыка льётся … Сейчас держать! Поймал волну ¬– мелодия донесёт.

Переход… Йогиня смеётся: – Лети касатик, вон Твои уж ютятся, заждались…

– «Братья привет!» – витают гуртом. Пламень жёлтых одежд. Повернулись, приветствуют. Шутят. Неизменное хи-хи-хи…

         – Научился?

Взмахнул рукой: – А как же!

         – Завтра литература :)

– Помню!

Домой!

…

К Свету!
40 Горизонты раздвигаются
Евгений Миронов
В далеком детстве горизонт мы видели с берега Финского залива. Почти всегда линию соединения неба с водой украшал купол морского Кронштадтского Собора. Иной раз Собор был виден достаточно отчетливо и стоял он без крестов, так как был репрессирован коммунистическими властями. Нас это не удивляло, поскольку в Зеленогорске поруганный православный собор также зиял без крестов и без сшибленной колокольни. Большинство взрослых объясняло это тем, что Бога нет. И, действительно, все понимали, что если бы Бог существовал, разве он допустил бы подобное мракобесие.

В школе нам объясняли, что горизонта не существует, а то, что мы видим – кажущаяся линия соприкосновения лучезарного небосвода с поверхностью грешной Земли. Понять это было трудно. – Ведь все мы видели голубую или синюю линию горизонта.

Затем очень-очень редко в жаркую летнюю страду мы наблюдали Ломоносовский берег, который находился много дальше острова Котлин. Возникающую картину, расположенную по общим понятиям за горизонтом, специалисты объясняли какими-то загадочными преломлениями солнечного света.

Самое же интересное видение, возникшее из-за горизонта, наблюдалось во время подледного лова. Клев был посредственным. – Приходил косяк рыбы, заставлявший интенсивно поработать, после отхода рыбных стай кивки удильников молча стояли.

Именно в одну из таких переменок подошел ко мне в зеленых бахилах любитель природа Михаил и сказал:

- Глянько.

Его натруженная на работе и на зимней рыбалке рука указывала из ватника на линию слива небосклона и снежного покрывала левее подходящего к зениту солнечного желтого ядра.

- Видишь? – спросил он.

Чуть ниже четкой линии горизонта начинались и возвышались над ней городские строения с куполами, башнями и минаретами. В этой стороне ничего подобного существовать не могло. – Мы оба стояли завороженные, на какое-то время начисто потеряв дар речи и забыв о рыбалке.

- Это мираж, - наконец промолвили мы друг другу.

Призрачный город видели и другие, находящиеся поблизости, любители природы, и двое, вообще смотав удочки, направили свои любопытные стопы по запорошенному белым снегом льду в сторону бледно-голубого миража. Позже эти двое рассказывали, что, дескать, видели пограничников в другой форме – в шортах.

Оказывается, не только познаниями или перемещениями в пространстве расширяются наблюдаемые горизонты - они могут быть раздвинуты совершенно независимо от нас солнечными лучами в совокупности с неведомыми силами.
41 Счастье за горизонтом
Маленькаялгунья
ТЕМАТИЧЕСКИЙ КОНКУРС "ТАМ, ЗА ГОРИЗОНТОМ"

Меня отучила мечтать моя первая любовь, когда мне едва минуло двадцать. С огромного танкера она весело помахала мне на прощание  мозолистой рукой  и навсегда растворилась в последних лучах умирающего солнца.
 Может быть, я еще смогла бы ее догнать по лунной дорожке неподвижной воды, но окаменела у самой кромки причала. Моя мечта и моя любовь больше во мне не нуждались. До самого утра я простояла на пристани в ожидании чуда, пока не  появился  морской ветер. Его соленое дыхание я ощутила на своих теплых губах.
 Это был прощальный поцелуй  первой  любви, донесенный издалека игривым  ветром.
 С того дня меня на пристани больше никто не видел.
 Я поняла, что  перестала доверять  морю и боюсь людей, которые мужественно возникают из его глубины, а потом трусливо в нее прячутся. Больше не мечталось о дальних странах и сильных мужчинах. Теперь мне осталось в жизни только одно – ждать, когда мой ребенок требовательно толкнет меня изнутри своей миниатюрной ножкой.
 Осенью мне захотелось стать самой счастливой женщиной на свете.
 Это было так просто   – на моих руках лежал новорожденный сын. Но это  было и очень больно – на моих руках  умирала моя  мать. Слишком много оказалось для двух тонких рук, но я училась мечтать. Мне хотелось вылечить  безнадежно больную мать, вырастить замечательным человеком маленького сына, без боли улыбнуться пропавшему  лоцману и безбоязненно пройти по солнечной дорожке до новой любви.
Смерть родного и самого близкого человека отбросила меня на несколько месяцев в прошлое. Боль разлилась грозовой тучей до самого горизонта.
Уложив ребенка спать, я тайно стала приходить на пристань, чтобы в грохоте морского прибоя привычно и отчаянно прокричать в темное небо всего два вопроса – «за что?» и «почему?».
 Вскоре я прочитала ответ в доверчивом взгляде подрастающего сына. Его глаза мерцали в ночи, как две волшебные звездочки.
Однажды проснувшись  на рассвете я поняла, что надо идти вперед. И неважно, по какой дороге мне предстоит пройти свой нелегкий путь. Главное, что я должна выкарабкаться из прошлого, как из засасывающей трясины. Крохотная ладошка настойчиво тянула меня к солнцу.
И наступил день, когда  я ощутила безграничное счастье, глядя на восход  молодого солнца, умытого прохладными водами Балтийского моря. Озябшие пальцы приняли спокойную ласку трепетной воды, и я впервые уснула с улыбкой на губах под осторожный шорох усталого дождя.
 С благодарностью к Богу за подаренную мне жизнь, за еще прожитый день, за крышу над головой, за возможность заработать собственный кусок хлеба, за горизонт, где рождается солнце и откуда приходят в гавань корабли.
За сына, который заново научил меня мечтать.   
42 Прогулка вверх
Давид Тавадзе
Ржавый тарантасик, который в пору его юности называли РАФИКОМ мчится по узкой асфальтовой дороге. Дорога на удивление пока без ухабов и пробоин. Слева мелькают пальмы, а через их пальцы теплое море. Я постоянно бьюсь головой о потолок маршрутки, Надька глазеет как сова, хищно ища почву для радости в курортном пейзаже. Мой двоюродный брат Каха сонно водит раскосыми глазами по коленям.
Вот дорога постепенно отходит от побережья и втискивается в Батумские горы, перед нами раскрываются владения Ботанического сада, которые организовал русский ученый и ботаник, кажется Краснов. Полотно дороги извивается во все стороны, как придавленная змея. Соседи по маршрутному такси все как один танцуют под дудочку водителя, как завороженные кобры.
Вот мимо пролетает Самтредиа, вот пролетает маленький базарчик, а вот и конечный пункт нашего путешествия. Я, Надя и Каха высаживаемся. Слева от нас что-то вроде автобусной остановки, заботливо обнятой кроной дуба, справа заброшенное известковое одноэтажное здание. Из проема для двери торчат, дрожащие, лапы рыжей собаки. Под тенью остановки укрылись два парня. Они привычно копаются в сотовом телефоне, то доставая симку, то батарейку с видом инженеров из силиконовой долины.
Пока мы с Надей осматриваемся и привыкаем к обстановке, Каха о чем-то спорит с водителем маршрутного такси, складывается впечатление, что они давно знакомы и этот спор один из тех необходимый ритуалов, с которыми я еще не разобрался. На мгновение все замирает, спор резко смолкает, собачьи ноги перестают дрожать, мобильные гении останавливаются. Секунда, еще одна и все возвращается в прежнее состояние, только водителя уже нет, а мы идем в гору куда указывает Каха пальцем и что-то по этому поводу объясняет.
Дорога приятная, везде доносятся ароматы фруктов, цветов, земли, воды. Не думал что вкусы природы можно ощущать в отдельности и так явно . Подъем становится резче где-то градусов 45. У Кахи больная нога. Он около 8 лет назад попал в аварию. В результате ему раскрошило ногу. Родственники собрали денег и вывезли на операцию в "Тифлис". Кое-как склеили кости, подчистили от осколков, сшили мышцы, но хромота осталась, как грамота. Да и раскосость у него была с детства, только он ее удачно оттенил, воткнув лет 5 назад себе проволоку в глаз. Родственники, конечно, собрали денег и вывезли в Россию к какому-то сильному глазному хирургу. Он влепил ему в череп стеклянный глаз, который не очень вписался в ось и с тех пор Каха смотрит на мир добрым, простым, разобщенным геометрически взглядом. Но так ему даже идет. Он один из той нескончаемой плеяды счастливых неудачников, которыми так полна наша ироничная матушка планета.
Мы поднимаемся медленно, но каждый по своим причинам. Я с удовольствием нагружаю ноги, что бы ощутить спортивную, приятную натугу и усталость в мышцах. Наслаждаюсь влажным воздухом, сладко растекающимся по всему телу, наблюдаю за попутчиками и окружающим миром. Каха выпивоха и лентяй то и дело пыхтит, потеет и сопит поминутно закуривая, прихрамывая, кивая, вздыхая. Вообщем выполняет функцию органического шума. Надя порхает вокруг нас то убегая вперед, то сбегая вниз как бабочка. Кажется для нее это сродни путешествию к центру Земли.
Дорога идет вверх и вправо. Метрах в двадцати с каждой стороны торчат кривые, потемневшие колья ограды. Сеном и медом пахнут коровьи лепешки, заботливо выложенные местным кулинаром у нас на пути. То и дело из какой-нибудь калитки высовывается козел с круглыми глазами, вечно жующей мордой и завинченными рогами или грязный хряк, семеня копытцами равнодушно, нет даже надменно перебегает нам дорогу и падает на краю обрыва, как бы говоря я то тут все знаю!!!
Идем не торопливо и каждый издавет свою мелодию, каждый видит этот день по-своему. Вдали, около изгороди показалось большое инжировоое дерево. Давно таких не видел. Ствол не обнять. Он от времени настолько расширился, что разорвал своим телом забор, как бы вышагивая из него. Древесина у инжирового дерева достаточно мягкая и молочная, так что под тягой собственных лет и влажного воздуха весь ствол и ветви как-то ссутулились к улице. Если бы пройти в сумерках мимо этого места, можно принять силуэт этого дерева за подвыпившего гиганта, который забыв про калитку выломал ограду и бредет в пещеру, где ждет жена и побои.
Под этим деревом кто-то собирает инжир. Приблизившись стало понятно, что это старушка лет 60-ти. Коренастая с широким тазом, сильными предплечьями и как полагается для жизнерадостного человека вся в дуговых морщинах. И как бы стесняясь совей жизнерадостности, одета в черное платье и повязана черным платком.
Мы поравнялись с ней. Она нас приметила боковым зрением, но работы не прекратила. За сбором инжира было занимательно смотреть. И поэтому мы все остановились перед сценой. Актриса подносила могучие руки к ветвям и сантиметров за 5 до места объятий ветви сами начинали тянуться к ее ладоням. Она бережно обволакивала ветку рукой и указательным и большим пальцем притрагивалась к мочке корешка плода и инжир хохоча от щекочущего прикосновения сваливался в приготовленный для этого подол. Надя увидела свалившийся на землю еще зеленый фрукт и подобрала принюхиваясь и с любопытством разглядывая откуда же он смеется. Старуха заметив этот интерес сразу же отпустила ветку, та плавно расправилась до своей обычной сутулости и замерла, наблюдая уже за нами. Теперь мы на сцене. Старуха вытерла решительно руки о подол своего платья, что не убавило, а даже прибавило ее наряду колорита. Подошла к корзине и перебрала плоды, выбрала штук семь. Проплыла к нам и протянула лакомство. Мы сначала выжидательно замерли. Она мгновенно оценив нашу нерешительность раскрыла один плод. И когда в его чреве показались зерна разлитые в лиловом янтаре мы не выдержали и все хором навалились на кушанье. Это было проделано без малейшего намека на разговор, только жесты, которых было достаточно. Руки старухи, говорили добро пожаловать. Черные, большие, глубокие глаза смеялись и от этой немой сцены всем захотелось петь. Все стало родным и понятным. Мы помахали уходя липкими ладошками, а она мотнула в нашу сторону подолом платья и принялась за оставленную работу, уходя с нашей дороги и в тоже время оставаясь в наших сердцах навсегда.
43 Последний подвиг рыцаря Тернбаума
Григорий Родственников
В обрамлении разрушенной арки, стоял рыцарь Вульфинг Тернбаум. Свой шлем он потерял еще на рассвете, а меч сломал час назад. Был рыцарь Тернбаум устал и печален – он остался один на развалинах замка Многоликого. Рука, натертая оружием и жесткой перчаткой, упиралась в камень. Мшистый и мокрый. Среди серых руин плавал туман, его липкие пальцы ощупывали лицо человека, оставляя на впалых щеках грязные подтеки. Некогда живые глаза подернула смертельная пелена. Рука, опирающаяся на камень, соскользнула, и Вульфинг тяжело повалился на землю. Глухой удар, сравнимый с разрушительной мощью  тяжелой палицы, отозвался в измученном битвой теле  вспышкой мучительной боли. Дыхание сбилось, на губах запузырилась кровавая пена. Рыцарь открыл глаза, в последний раз взглянул на серую мешковину неба и умер…
 
Он шел по пещере, чьи своды уходили в темно-синею высоту. На куске корявого камня сидел человек. В нем рыцарь Тернбаум узнал своего оруженосца Сьерри. Это не вызвало удивления ни у того, ни у другого. Рыцарь Тернбаум сел рядом и сказал:
- Я говорил тебе, что шлем с забралом может спасти жизнь.
Оруженосец же не отвечал ему.
Вульфинг Тернбаум опустил голову. Помолчав, он добавил:
- Я не помню свой первый бой. Это странно. В этой битве я сразил четверых. Двое были глупцами – с длинными пиками забрались в самую гущу сражения. Третьего подвел меч. Но четвертый был хорош. Мне даже показалось, что… Неважно. Получается, мы все-таки победили, хотя и не осталось никого, кто мог бы поведать о нашем подвиге.
Оруженосец Сьери печально вздохнул:
– Искупление…
– Искупление? – переспросил рыцарь, - О чем ты?
– Я о словах Отшельника. Вспомни, что он сказал тебе при встрече.
Рыцарь наморщил лоб, припоминая.

Слепая колдунья нагадала ему скорую смерть. От ее слов подуло ледяным ветром  - ведунья никогда не ошибалась. Вот тогда по совету Сьери они и отправились к Отшельнику – который по слухам знал все на свете.

– Я скоро умру! – воскликнул Вульфинг, глядя в бездонные глаза убеленного сединами старца, - Но я еще не совершил своего главного подвига. Можешь ли ты помочь мне?
Старик кивнул. Его голос был тих и скрипуч, как шуршание истлевшего папируса:
– Ты жестокий человек, Вульфинг Тернбаум, и совершил много зла. Но ты смел и отважен, и даже на краю собственной гибели грезишь о подвигах. Ты нравишься мне. Я помогу. Твоя последняя битва будет  искуплением за мерзость прожитых дней. Если победишь, о тебе будут слагать легенды, а если проиграешь – твое имя на все времена покроется несмываемым позором.
– Я согласен! – с жаром воскликнул рыцарь. – Что нужно делать?!
– Убей Многоликого.
Тернбаум вздрогнул.
– Я слышал, этот негодяй бессмертен…
– Бессмертных негодяев не бывает. – усмехнулся Отшельник. – Я слышу в твоих устах сомнение. Ужели славный рыцарь Тернбаум испугался?
– Я?! Никогда!
– Тогда иди на свой последний подвиг.
Рука Отшельника указала на узкую тропинку среди гор.
– Там. Все решится там.


На фоне огромного черного замка рыцарь и его оруженосец казались лилипутами. Вульфинг задрал голову кверху и не увидел шпилей. По шершавым стенам стекали грязные рваные тучи, моросил холодный дождь, где-то в вышине в слепящий клубок сплетались молнии, а земля тряслась от раскатов грома. Страх ледяной лапищей ухватил Тернбаума за горло, он попятился, натолкнулся на Сьери. Лицо оруженосца было спокойно. И тогда рыцарь устыдился собственной трусости. Набрав в легкие побольше воздуха, он закричал:
– Многоликий! Я пришел вызвать тебя на поединок! Выходи, негодяй!
Ответом ему был громкий издевательский хохот. Из стен замка повалил густой черный дым, извивающимися змеями он пополз к смельчакам, закружился у их ног, загустел, превращаясь в подобие человеческой фигуры и неожиданно рассеялся. Рядом с ними стоял великан. Черные доспехи вспыхивали от пробегающих по ним всполохам молний. Вместо волос на ветру развевался огонь. Но самым ужасным было лицо Многоликого. Оно постоянно менялось. Десятки, сотни, тысячи человеческих лиц. Мужские и женские, молодые и старые, веселые и злые. Они завораживали и пугали калейдоскопом мгновенных изменений. У Тернбаума зарябило в глазах, голова закружилась, он почувствовал, как его сердце начинает превращаться в безжизненную сосульку. Великан захохотал громче и рыцарь неосознанно сделал шаг назад, ему показалось, что его кровь замерзает и густеет.
 
Оруженосец Сьерри издал боевой клич Тернбаумов и выхватил кинжал.
– Прочь, смерд! – прогрохотал Многоликий и лениво взмахнул железной ручищей.
От чудовищного удара тело оруженосца подлетело ввысь и покатилось по острым камням. Рыцарь бросился к верному слуге. Приподнял, заглянул в остекленевшие глаза и издал вопль отчаяния.
– Оставь его! – прорычал великан. – Это наше с тобой дело!

И тогда рыцарь с лязгом извлек меч из ножен, глаза вспыхнули ненавистью. Совершив высокий прыжок, он вонзил клинок в грудь злодея.
Тот отшатнулся, на черных доспехах закипела зеленая жижа.
– Таким ты мне нравишься больше! – прохрипел злодей. – Но меня не зря зовут Многоликим! Сразись сначала с ними!

Великан исчез, а рыцарь Тернбаум увидел в отдалении целое войско.  Стелющийся по земле туман мешал как следует рассмотреть воинов, но Вульфинг уже ничего не боялся – в груди клокотала холодная ярость.
– Сюда, исчадия ада! – закричал он. – Я жду вас!

Из тумана к нему шагнули четыре фигуры. Странно они выглядели, но рыцарь не мог отделаться от ощущения, что уже видел их раньше.
Впереди вышагивал атлет с тяжелым мясницким топором, с лезвия которого капала кровь. За его спиной возвышался великан с таким гордым и надменным лицом, что могло вызвать лишь отвращение. Следующим шел худой старик, одетый в рубище,  он прижимал к груди копье с  видом человека смертельно боящегося  его потерять. Замыкал шествие абсолютно голый воин, но его злобные глаза могли посеять ужас в любом смертном.
Не сговариваясь, четверка злодеев бросилась на Тернбаума и закипела битва.

Вульфинг потерял счет времени. Лишь неосознанно отмечал, что стало заметно темнее. Он механически отражал удары, уклонялся, сам колол и рубил, получал раны, ноги скользили по окровавленной земле, а из груди вырывалось хриплое булькающее дыхание. Изорванная кольчуга свешивалась с тела неопрятными железными клочьями, раны нестерпимо болели.

 Он победил. Тела врагов валялись у его ног. Но Вульфинг не чувствовал удовлетворения. Им овладело странное оцепенение, словно он лишился чего-то важного, того, что делало его самим собой.

Он равнодушно взирал на идущего к нему следующего противника и вздрогнул лишь, когда услышал знакомый женский голос:
– Рыцарь Тернбаум, узнаешь ли ты меня?
Конечно, он помнил ее. Катрин – девушка из его бесшабашной юности. Когда-то он предал ее, воспользовался неопытностью и детской доверчивостью, а потом сбежал. Она не смогла пережить позора. Кажется, Катрин утопилась.
Она шла к нему и с ее одежды стекала вода.
– Я пришла отомстить.
Вульфинг убрал меч в ножны и молча кивнул. Смотреть в глаза своей бывшей возлюбленной было невыносимо.
В руке Катрин появился длинный стилет.
– Бей. – прошептал рыцарь.
Но девушка не ударила.
– Я удовлетворена, - тихо сказала она.
– Прости меня, Катрин, - промолвил рыцарь и почувствовал, что по лицу потекли слезы. – Прости, если можешь.
Но девушка не ответила, она исчезла. Зато на Тернбаума двинулась целая толпа людей.

С удивлением рыцарь узнал своих бывших крестьян, тех, с кем обошелся когда-то очень жестоко.
– Смерть ему!
– Тернбаум, вспомни как ты рубил нас, как запер в конюшне и поджог!
– Вы подняли бунт. – попытался оправдаться рыцарь.
– Мы просто хотели есть!

Вульфинг понимал, что с ним творится что-то странное. Он перестал быть самим собой. Раньше он выхватил бы меч и разогнал толпу оборванцев. Да, так поступил бы прежний Тернбаум. Нынешний же, сломал клинок,  опустился перед крестьянами на колени и прошептал:
– Простите меня…
– Смерть ему!

В рыцаря полетели камни. Несколько раз он опрокидывался на спину, но вновь и вновь поднимался и упрямо подставлял голову под удары. Его били палками, пинали ногами, а он лишь шептал разбитыми губами:
– Простите меня.
Смерть уже распростерла над ним белый саван, он услышал пение ангелов и улыбнулся.

Избивающие его люди внезапно исчезли, а потом раздался страшный грохот. То рушился черный замок Многоликого. Вокруг падали дымящиеся камни, рассыпались в прах мрачные стены и над руинами плыл серый туман…

Вульфинг посмотрел в глаза Сьери.
– Мы умерли?
– Да. – ответил оруженосец.
– Это несправедливо. Колдунья нагадала смерть мне. Почему погиб ты?
– Меня убили твои пороки…
– Мои пороки, - повторил рыцарь, - Я не понимаю…
– Странно, что ты не узнал тех, с кем сражался. Жестокость, Гордыня, Жадность и Зависть. А ведь Отшельник говорил тебе об искуплении.
– Прости меня, Сьерри. Прости меня, мой добрый друг…
Оруженосец махнул рукой:
– Я давно простил тебя, славный рыцарь. Как бы там ни было, твой последний подвиг был самым Великим. А теперь пойдем – нас ждут.

Вульфинг Тернбаум проследил за жестом оруженосца и увидел в конце пещеры тоннель. Из него струился мягкий теплый свет, а еще, рыцарь вновь слышал пение ангелов…
44 Нечаянная встреча
Рауза Хузахметова
     Колёса заскрипели и вагон резко дёрнулся. Повернувшись на спину, Лера посмотрела в тёмное окно. Мимо проплывали огни, ход становился всё медленнее. Наконец, поезд встал.
     – П-Е-Т-У-Ш-К-И, – прочитала Лера. – Ах, это смешное название!
     Она улыбнулась, вспоминая, как когда-то уезжала с этого вокзала…
     …Лера открыла сумочку и, достав билет, показала его проводнику.
     – Проходите, – приветливо кивнул он.
     – Ну, всё! Спасибо, что проводил! – Лера радостно взглянула на стоявшего рядом молодого человека с грустным лицом.
     – Пиши, – попросил он.
     – Хорошо, – продолжая улыбаться, сказала Лера, зная, что не напишет.
     Он прочитал это в её глазах.
     – Тогда я сам напишу!
     Молодой человек достал из кармана авторучку, присел на одно колено и стал что-то быстро записывать на полях газеты, которую он держал в руках. Поезд чуть подался в разные стороны и медленно тронулся.
     – Девушка, заходите в вагон, – нетерпеливо произнёс проводник.
     Лера поднялась по ступенькам и осталась стоять в дверях, глядя на своего провожатого. А он, взглядывая на уходящий поезд, продолжал что-то торопливо дописывать. Наконец, вскочив на ноги и догнав вагон,  он протянул Лере газету.
     – Счастливо! – донёс его голос летний ветерок.
     Поезд уже набирал ход.
     – Да, я – счастливая, – улыбнулась своим мыслям Лера, проходя по вагону.
     Она встала у раскрытого окна и развернула газету.
       «…Я знаю: не изменят ничего
       Ни крик, ни шёпот слова моего…»
       –  Стихи… Смешной, – пронеслось в голове. – Хороший, но…романтик. То ли дело – Слава.
      Лера опять  улыбнулась.  Она высунула руку в окно и  раскрыла пальцы. Подхваченная  ветром, газета исчезла …
     ...– Как давно это было, – Лера прикрыла глаза, стараясь задремать.
     Дверь в купе открылась, и вошли двое. Приятно запахло морозным воздухом. Лера отвернулась к стене. Ни вставать, ни знакомиться с новыми пассажирами не хотелось. Ей было уютно в этой полутьме, в полусне.
     Поезд тронулся и стал набирать ход. Мерное покачивание убаюкивало.
Как бы, не желая мешать спящему соседу, попутчики разговаривали друг с другом вполголоса. Разложив вещи, они тоже приготовились ко сну – время было позднее.
     – Подожди, – услышала Лера голос женщины, – почитай свои стихи.
     – Романтики, – мысленно усмехнулась  Лера.
     Мужчина  читал так тихо, что ей иногда приходилось догадываться о каком-то слове. Его голос так хорошо дополнял и эту темноту, и этот поздний вечер.
     – Я знаю: не изменят ничего
     Ни крик, ни шёпот слова моего…
     Лера с трудом удержалась, чтобы не вскочить. Грохот колёс обрушился на неё. Нет – это стучало её сердце. Оно было готово выскочить из груди. Лера не верила своим ушам. Оглушённая, замерев, она вслушивалась в тихий голос мужчины. Он продолжал читать. Сомнений не было: это – он. Осторожно повернувшись, Лера всматривалась в темноту. Заметив это движение, мужчина встал.
     – Ну, отдыхай, – тихо  сказал он своей спутнице, –  спокойной ночи.
     Наклонившись, он поцеловал женщину в голову, поправил на ней одеяло и забрался на верхнюю полку.
     – Как он бережно обращается с ней, – подумала Лера, – а мне…
     Глаза её наполнились слезами.
     Вскоре послышалось мерное дыхание спящего мужчины. Женщина, казалось, тоже вскоре уснула. А Лера неподвижно лежала в темноте.  Слёзы душили её. Она с трудом удерживалась, чтобы не всхлипнуть и не заплакать в голос…
     …Девчонки называли этих неразлучных друзей «петушками», потому что они оба ухаживали за Лерой. Но выбрала она Славку. Тогда он не пришёл  на вокзал  провожать. Он ждал её на следующей станции, чтобы  уехать вместе с ней…
     …Вагон слегка покачивало. Лера долго лежала в темноте с открытыми глазами, растревоженная воспоминаниями,  и только к утру  уснула.
     Резкий звук и  рывок  разбудили её. Поезд остановился. По вагону сразу же заходили, заговорили. Открыв глаза, Лера взглянула на соседнюю полку – никого.  За окном уже рассветало. Вскочив, сама не зная – зачем – она быстро вышла из купе.  Пассажиров уже не было. Стоя у окна, Лера пыталась в проходящих мимо людях узнать своих ночных попутчиков. Вот прошла пара – мужчина с чемоданом и рядом с ним  женщина, держащая  его под руку.
     – Они…
     Перрон опустел. Лера продолжала стоять, опустив глаза, будто погружённая в пустоту.
     – Разрешите, – мимо проходили новые пассажиры.
     Пропуская их, Лера вошла в купе, легла на свою полку. Вскоре поезд тронулся. Лера лежала,  уставившись в окно невидящим взглядом.
Поезд набирал ход. Вагоны раскачивало всё сильнее. В голове билась мысль:
     – Конечно – не изменят ничего...
     Колёса, подхватывая, категорично утверждали:
     – Ни-че-го… Ни-че-го… Ни-че-го…
     Мимо проплыл большой яркий свет. Лера опустила глаза. Движение поезда становилось ровнее. Вагон покачивался мерно.
     – Ни-че-го, ни-че-го, ни-че-го, – уже успокаивающе стучали колёса.
     – Ничего… – неопределённо подумала Лера.
     Она глубоко вздохнула, повернулась на бок и закрыла глаза. Чуть покачиваясь, поезд мчался дальше.
45 Первая встреча
Елена Брюлина
                                                                                   Памяти моей мамы...

Жаркий летний день, и на глади пруда сверкает солнце. Толстые старые вётлы склонили свои длинные космы к самой воде. Хоть уже скоро полдень, на пруду никого.

Сегодня хоронят старейшину деревни, брата моей прабабушки. Дорога вдоль домов пыльна и пуста. Я стою, прижавшись мокрым от слез лицом к забору, жду, когда понесут. Рядом мама. Наверное, рядом и брат с сестрой, но в своем горе совсем не помню их.

Высокий, худой дядя Ваня часто заходил к нам, навестить свою сестру Анну Алексеевну, а для нас просто Бабулю. Он был добрый, всегда улыбался и обнимал меня, прощаясь, всегда махал мне из-за забора.

А может, это уже детская память нарисовала такой милый светлый образ дедушки?

Вся деревня звала его просто дядя Ваня. Мне казалось, его все любили. И теперь вся деревня шла за гробом в скорбном молчании. Вот они показались в конце деревни.

Процессия повернула от дома, где дядя Ваня родился и вырос, где работал, не разгибая спины до самой смерти, где растил шестерых детей, и позавчера тихо умер.

  Как я плакала! Мама успокаивала меня и сказала, что мы проводим его в последний путь. Мне стало легче. Но сегодня все утро проплакала снова. И теперь я стояла у забора, ждала, когда понесут гроб, чтобы помахать ему в последний раз, чтобы проститься. Худенькие плечики и все мое маленькое тельце под тонким ситцевым платьицем вздрагивали от рыданий. Слезы снова текут, и прижимаюсь к забору, чтобы не расплакаться и первой увидеть, когда пойдут.

Идут! Я вижу их. Все очень расплывчато, слезы застилают глаза. Они идут очень медленно, приближаются каким-то далеким тихим гулом. Доносится тихий плач. Я уже могу разглядеть, что мужчины что-то несут над головой. И понимаю, что это.

 Нет больше сил сдерживать рыдания, стоять у забора и ждать. Бегу в дом, слезы душат меня и вырываются наружу криком. Платьице намокло на груди и прилипает. В избе я кидаюсь на кровать и рыдаю.  Уткнувшись в подушку, чувствую запах печки, сушеных трав, раскаленного полдня. Что-то, впервые безвозвратное, оборвалось в моей детской душе.

Мамины руки обнимают меня и приподнимают на кровати. Прижимаюсь к ней, а она меня гладит по головке, спинке, ручкам. Молчит. Наверное, тоже плачет. Потом уговаривает все-таки выйти, проститься с дядей Ваней. Говорит, наверное, они уже ушли. И я понимаю, что надо бежать. Бежать, чтобы успеть помахать.

Выбегаю из  дому, тороплюсь, выскакиваю в открытую калитку. Все, кто остался по домам, кто не пошел на кладбище, это в основном матери с детьми, стоят на дороге, каждый у своей калитки и машут в след дяде Ване.

Где? Неужели уже ушли? Нет, вон вижу, плывет над головами гроб, ярко освещенный солнцем, и уже скрывается за поворотом.

Я машу! Машу изо всех сил!

Вот и все! Слезы все текут и текут, я все еще машу, хотя уже ушли последние люди процессии.

Мама берет меня на руки. Прижимает к себе. Я обхватываю ее шею руками, прижимаюсь носом. Чувствую мамин запах, теплый, нежный. Ее руки такие мягкие, пахнут хлебом и молоком, а волосы рассыпаны по плечам и в них отражается солнце.

Мамины руки держат меня, и уткнувшись лицом в ее плечо, чувствую как отпускает горе, как становится хорошо и  спокойно.

Светит солнце, сверкает пруд, ни ветерка.  Я засыпаю.

Этот день навсегда будет жить в моей памяти.

Так впервые я узнала, что такое смерть.
Пройдет всего пару лет, и я уже буду наверняка знать, что это такое.

Вот только уже мама не сможет взять меня на руки, и я не прижмусь носом к ее шее, не вдохну ее запах. И больше никогда не увижу.

Сегодня 30 лет, как я живу без мамы. Спи спокойно, родная. Царствие тебе Небесное и вечная память!
46 Тайна Его Любви
Елена Брюлина
Заканчивался Великий пост. Вместе с ним подходили к концу наши вечерние чтения с детьми Нового Завета из книги "Священная история для детей". Она была подарена ещё мне на крестины, в далёком 1989 году, да так и осталась самой интересной из всех детских библий, которые потом дарили мне и нашим детям. Рождественским постом мы, обычно читаем с ними Истории Ветхого Завета, Великим – вторую часть книги – детское Евангелие. На Страстной читаем о Страстях Господних, обсуждаем каждый день Страстной седмицы.

Наши дети ещё маленькие: Любаше только-только исполнилось 7, в этом году она пойдёт в первый класс; Егорушке 5,5, Ромашке 2 года. Но слушают ребята эту книгу не первый раз. Каждый из них слушает по-своему, по-своему воспринимает, по-своему запоминает.

Ромашка, слушая, засыпает. Но завтра в его игре пластмассовые солдатики поведут израненного человека в половинку заброшенного замка, откуда его заберет ангел и на своих белых тряпичных крыльях  унесёт в счастливую страну.

Егор  замер.  Его огромные карие глаза смотрят со страхом и грустью из под пушистых длинных ресниц. Он глубоко и сильно переживает несправедливость.

Дочка обнимает медвежонка,  внимательно слушает, чтобы не пропустить детали. Вопросы задаёт только она. Её вопросы, В основном, уточняющего характера.
- Лавровый венок из чего сделан?
- Зачем его одевают?
- Почему Гефсиманский сад так называется?
- А что в нем растёт?
- Что такое "вечере"? И т.д.

Егор расстраивается, потому что вопросы сестры отвлекают от слушания и переживаний. Я его понимаю и предлагаю порассуждать на эти и другие вопросы после чтения. Люба кивает, но видно, что она недовольна. Ей хочется получить ответы сразу. Да и потом можно забыть, о чем хотела спросить. Я и её понимаю, поэтому некоторые, особо важные моменты, без понимания которых дальше читать сложно, обсуждаем по ходу.

Сегодня Пятница. Читаем о самом Страшном. Мне самой читать трудно, я человек эмоциональный, слёзы еле сдерживаю. Посматриваю краем глаза не детей. Все трое распахнули глаза, слушают. Даже маленький Ромка не засыпает. Что он там понимает, не знаю, но слушает, затаив дыхание. Да и Люба не задаёт вопросов, вся в напряжении, как натянутая струнка.

Егор закрывает глаза, из-под ресниц текут слезы. Он уткнулся лицом в подушку, плечики вздрагивают. Я замолкаю и смотрю на него. Он поднимает мокрое лицо от подушки и, как и Люба, вопросительно смотрит на меня. Я продолжаю чтение.

В этот пятничный вечер я стараюсь дочитать последние главы книги, потому что завтра с утра мы уедем к нашему батюшке, о. Михаилу, в далекий сельский храм на границе двух областей. Уже с четверга мы готовились к поездке. Старшие дети сами собирали себе рюкзачки с теплыми вещами. Они знают, что ночью будет очень холодно, и на Крестный ход надо одеваться потеплее.

 Взяли мы и куличи, и крашеные яйца. В этом году даже Ромка участвовал в раскрашивании и украшении яиц. Дети очень ждут поездки, Праздника, ночной службы и трапезы после нее. А еще ждут они утра Светлого Воскресения, когда можно будет забраться на колокольню и самим звонить, звонить, звонить в колокола, разнося на всю округу Радостную Весть: «Христос Воскрес!»

Вот и последние странички дочитаны. Ромка спит, уютно подложив ладошки под щечку.  Любаша обнимает меня, целует и благодарит за чтение. Ее глазки уже сонно закрываются, но я вижу радость и спокойствие в них. Егор смотрит на меня грустно, из глаз катятся слезы.

Подсаживаюсь к нему на кровать, беру его на колени, завернув в одеяло, обнимаю. Малыш прижимается ко мне, уткнувшись мокрым лицом в мое плечо.
- Почему ты плачешь, сыночек?
- Мне жалко Иисуса Христа!
- Он же Воскрес.
- Да, потом. А сегодня, сейчас, Его мучают. Ему больно. В Его руки воткнули гвозди, и из них течет кровь. Мамочка, это ведь очень больно? И страшно!  - в глазах ребенка ужас, боль, страх.
- Егорушка,  - говорю я, - это было очень давно. Две тысячи лет назад. Эму действительно было очень больно. И страшно. Но все это осталось позади. Сегодня мы лишь вспоминаем Страдания Христа.

- Ты думаешь, Ему сейчас не больно? – недоверчиво спрашивает Егор. Он смотрит мне в глаза, а я смотрю в его. И мне кажется, в них отражается что-то такое, что мне не дано понять или почувствовать. Мои слова в попытке успокоить ребенка кажутся мне самой неправильными, неубедительными. Но я переживаю из-за того, что мой ребенок страдает.

- Ну, конечно, малыш! Сейчас Ему не больно.
- Но сегодня Страстная Пятница, мам! Он висит там, на Кресте. Совсем один. Его били, плевали в него. А потом забили гвозди в руки и ноги. И вместо воды дали уксус. А Он так хочет пить, мамочка! – и снова слезы потекли по щекам.
- Успокойся, Егорушка! Все это давно прошло. Понимаешь?

Но нет, он не понимал, мой славный добрый малыш. Я видела в его глазах страдания, мне казалось, что его переполняют такие чувства, будто он там, рядом с Христом, и не может помочь. Конечно, он мальчик очень впечатлительный, самый эмоциональный из моих детей. И, хотя прочтенная сейчас книга адаптирована для дошкольников, я не представляла, что она ТАК повлияет на него.

Постаравшись убедить сына, что все мучения Христа позади, я уложила его спать. Мне надо было еще кое-что собрать и приготовить к завтрашней поездке и продумать, как лучше спланировать день, чтобы дети успели поспать перед Пасхальной Заутреней.


В руках детей фонарики со свечками. Светятся окна храма. Огни вокруг мерцают, ярко сверкают звезды в темном небе. Еще полчаса назад шел дождь, шел, не переставая несколько дней подряд. Мы одели куртки с капюшонами, кто-то плащи, некоторые даже приготовили зонтики, чтобы не намокнуть во время Крестного хода. И вдруг, выйдя из храма, мы видим звезды, над храмом повисла яркая, почти полная луна. Не чудо ли? В глазах детей удивление и восторг!
 
«Христос Воскресе!» - летят над храмом, селом и рекой радостные слова. «Воистину Воскресе!» - вторят им люди. Светло и торжественно становится на душе. Смотрю на детей – их переполняет радость. Глаза горят, улыбки не сходят с лиц, щеки раскраснелись.

- Мам, - шепотом говорит мне Егор, - вот теперь Ему – не больно! Теперь Он - Воскрес! Понимаешь?

Торжественным светом сияют глаза моего мальчика. Он серьезен и радостен одновременно. Каким наивно-детским, и в тоже время взрослым, кажется мне его таинственный взгляд. Как будто своей детской чистой душой мой сын прикоснулся к Великой Тайне, которую мне пока не дано понять.


- Какие взрослые стали ребята у вас, - говорит мне матушка уже днем, после обеденной трапезы, когда мы убираем со стола и моем посуду.  – Любашу уже, наверное, записали в школу?
- Да, еще первого апреля, как запись открылась, - отвечаю я.
- А у Егора как успехи? Он стал хорошо говорить, много мне рассказал.
- Он любит поговорить, - улыбаюсь я,  - но с логопедом еще занимаемся.

Я рассказала, как мы занимаемся, какой Егор эмоциональный, как мы читали про Страсти Христовы. Вкратце я передала матушке разговор с Егором после чтения, и как я его потом успокаивала, но не смогла убедить.
- А знаешь, зря ты его убеждала, ведь Егор прав, – вдруг говорит мне она.
- В смысле – прав?

- Он своей детской душой почувствовал то, что нам, взрослым и понять-то трудно бывает. Каждый год, в Страстную седмицу, Господь находится на земле, чтобы снова и снова принимать Страдания за нас, людей. И Егор не просто поверил, а ощутил Его присутствие. Он ощутил Его боль, Его Страдание и… Его Любовь.

Я молчала.
Из окна было видно, как сверкает на солнце река, и дальний лес окутывает зеленоватая дымка первой листвы.
47 Дилноза и Ночь Ангелов
Наталья Юренкова
            Дилноза сидела тихонько, как мышка и дожидалась возвращения Сони.  Она никогда не оставалась в подвале одна. Если Соню кто-нибудь из мужчин уводил в глубину подвала или на улицу, она убегала к реке и пряталась, как сегодня. Под мостом много мест, где может спрятаться маленькая шестилетняя девочка. Сидеть под мостом одной было неприятно – пробегали собаки, пугал плеск воды. Но разве можно это сравнить с бродягами из подвала? Когда девочка вспоминала, как некоторые из них смотрели на неё, у неё от страха замирало сердце и шевелились волосы на голове.

            Ну, если честно, то волосы на голове шевелились не только от страха. Вот сейчас ей уже не очень страшно, а волосы всё равно шевелятся. И голова всё время чешется, как и всё тело. Это от грязи. Они с Соней стали очень грязные. И одежда испачкалась за время жизни под мостом. Но что же поделаешь, если купаться негде, стирать одежду негде, и переодеться не во что. Никогда раньше они не ходили такими грязными.

            Раньше – это, когда бабушка была жива, и они жили в Гафурове. Они жили вчетвером – бабушка, мама Дильнозы Гульнара, или просто Гуля, мамина сестрёнка Соня, и Дилноза. Если бабушка выходила замуж, с ними жил ещё очередной бабушкин муж. Бабушка выходила замуж много раз, наверное, сто или больше. Иногда бабушкины мужья жили с ними совсем недолго, иногда долго, но потом всё равно куда-нибудь девались, и они опять жили вчетвером. Когда бабушка становилась незамужем, она ходила на работу на привокзальную площадь. Бабушка работала проституткой.
 
            Дилноза вспомнила бабушку и подумала, что её бабушка была на бабушку совсем не похожа – она красиво одевалась, ярко красилась, не хромала и вообще была красивая и молодая. Гуля и Соня были бабушке дочками и были такие же красивые. И молодые тоже – Гуле было 20 лет, а Соне 18 лет.

            Когда кто-нибудь удивлялся, как у 20-летней Гули может быть шестилетняя дочка, ему объясняли, что это из-за очередного бабушкиного мужа, который не пожалел Гулю, и после этого родилась Дилноза. Вот поэтому, когда Дилноза, или просто Ноза, Нозочка, немного подросла, Гульнара стала тоже ходить с бабушкой на привокзальную площадь.

            Когда Соне было 15 лет, её тоже не пожалел бабушкин муж, только уже другой.  У Сони от этого никто не родился, но всё равно она стала ходить вместе с бабушкой и Гулей к вокзалу.

            На своей работе, на вокзале, мама Гуля познакомилась с одним иранцем, вышла за него замуж и уехала в Арабские Эмираты, в город Дубай. Там она от иранца ушла к другому мужу, потом опять к другому. Говорили, что Гуля работает в борделе и хорошо зарабатывает. Она стала иногда передавать бабушке оттуда деньги, потому что ведь Нозочка-то осталась жить с бабушкой и Соней.
 
            Деньги им очень пригодились, когда бабушка заболела и уже не могла зарабатывать. Бабушка болела долго, в последние дни всё время лежала. Соня ухаживала за ней, Ноза помогала, как могла, но бабушка всё-таки умерла.

            После бабушкиной смерти вдруг оказалось, что им негде жить и денег совсем не осталось. Может быть, их обманули?

            Обмануть их можно было очень легко, потому что Дилноза была ещё маленькая и ничего не понимала, а Соня была совсем неграмотная, потому что никогда не училась в школе.

            На вопрос: «Почему не училась?», Соня сердито отвечала: «Никто меня в школу не записал, вот и не училась».

            Соня не умела ни читать, ни писать, ни даже считать. Например, если бы ей дали  денег и послали на базар купить лепёшку, то она бы не смогла купить, потому что ничего не понимала в деньгах и не смогла бы даже сдачу сосчитать. Соня умела делать только то, чему её научили - готовить простую еду, подметать двор, кокетничать и ублажать мужчин.

            Им повезло - молодая, весёлая, красивая Соня понравилась одному мужчине. Он привёз Соню и Дилнозу в Худжанд и поселил в своей квартире. Какое-то время они жили все вместе, но потом этого Сониного  мужа арестовали и посадили в тюрьму, потому что он кого-то ограбил.

            Его мать, которая тоже жила в квартире и всегда терпеть их не могла, сразу сказала: «Вы мне никто, и толку от вас нет. Сыну ещё долго сидеть, а я кормить вас не обязана, мне нужно о себе думать. Уходите вон из моего дома», и выгнала их.

            Идти им было некуда, и они стали жить под мостом, с бродягами.

            Девочка устала сидеть, согнувшись, к тому же от голода живот совсем разболелся, и она решилась выглянуть из своего укрытия.

            «Эй, девочка, ты что здесь делаешь?» - раздалось откуда-то сверху.

            К ней подошёл пожилой мужчина. Глаза у него были добрые, и голос добрый, Дилноза не испугалась и ответила: «Соню жду».

            «Какую Соню? Ты знаешь, что маленьким девочкам опасно здесь гулять вечером? Где ты живёшь? Где твои родители?»

            «Бабушка умерла, мама уехала, а мы с тётей Соней живём в подвале. Сейчас Соня вернётся, и мы уйдём».

            В это время пришла Соня. Она сунула Дилнозе половину сухой лепёшки, вторую половину стала грызть сама: «Больше ничего не дали».

            Видя, что мужчина не уходит, Соня повернулась к нему: «Дяденька, Вам чего надо? Там на дорожке такси стоит, Ваше, наверное? У нас всё равно денег нет».

            Пожилой таксист, конечно, всё про них понял, увидев Соню, но уехать просто так не смог, слишком был сердобольный. Особенно жаль было малышку, захотелось им помочь. Но куда можно пристроить молодую проститутку, да ещё с маленьким ребёнком?

            И тут он вспомнил про женщину, которую всезнающие таксисты между собой называли «мамочка» или «мамашка», а обращались к ней «тётя Фрося», хотя на самом деле звали её Фарзона.
 
            В квартире этой немолодой уже женщины, вместе с её многочисленным семейством всегда жили две-три молодых девушки определённого вида.

            Тётя Фрося говорила про них: «Племянницы, помогают мне по хозяйству».

            Квартиру тёти Фроси часто посещали разные мужчины. Они с «племянницами» уединялись в какой-нибудь пустующей квартире по соседству, а потом уходили, провожаемые тётей Фросей.

            Несмотря на всю неприглядность её «бизнеса», слыла тётя Фрося женщиной доброй, и относились к ней все неплохо. Возможно, потому, что обманом она никого к себе не заманивала, насильно не удерживала. «Племянниц» своих старалась пристроить к кому-нибудь на содержание. Некоторые, накопив денег, уходили сами. На их место приходили другие.

            Привечала она всяких заблудших, попавших в затруднительное положение. Конечно, с выгодой для себя, но всё же старалась помочь.

            Среди своего «дремучего» контингента тётя Фрося выполняла функции почти просветительские – учила основам санитарии, контрацепции, лечила. Была она волонтёром одной из благотворительных иностранных организаций, где получала и одноразовые всякие штуки, и лекарства, и медицинскую помощь для своих «племянниц».

            Пожилой таксист, заметивший Дилнозу у реки, однажды буквально снял с перил моста женщину с новорожденным ребёнком, которую родители выгнали из дома. Он привёз её к тёте Фросе, где они пожили какое-то время с младенцем. Потом тётя Фрося через знакомых работников прокуратуры (которые тоже посещали её квартиру) отыскала родителей бедняги. С родителями очень строго поговорили, рассказали про уголовную ответственность за доведение до самоубийства. Те так перепугались, что немедленно забрали дочь и незаконнорожденного ребёнка домой, тем более, дочь к тому времени уже денег заработала. Говорят, она потом смогла даже замуж выйти в своём нищем кишлаке, благодаря этим деньгам.

            Сюда же таксист привёз и Соню с Дилнозой.

            Тётя Фрося вначале не хотела даже слышать о девочках: «Зачем ты их привёз? Я этим давно не занимаюсь. В республике идёт борьба с проституцией, меня и так уже судили, срок дали, слава Богу, условный. Сейчас соседи стукнут, и мне конец».

            Действительно, когда вышел Указ о борьбе с проституцией, тётю Фросю суд приговорил к четырём годам за организацию притона.
            
            Тётя Фрося на тот момент имела на иждивении трёх своих малолетних внуков, одного подростка, которого опекала с малых лет, да ещё соседского мальчишку, которого пригрела из жалости, пока его мать отбывала уголовное наказание.
 
            Может быть, представив, что вся эта орава ребятишек станет беспризорной и окажется на их совести, а может быть, потому, что и сами захаживали к тёте Фросе, судьи постановили считать наказание условным.

            После суда прошло уже время, подросток повзрослел, соседский мальчишка дождался из тюрьмы свою маму, и тётя Фрося жила со своими тремя внуками, но срок наказания ещё не закончился.
 
            Отказывалась тётя Фрося долго, но таксист был очень настойчив: «Они же погибнут там. Хоть ребёнка пожалейте», и она сдалась: «Только ради ребёнка. Ох, пострадаю я когда-нибудь из-за своей доброты».

            Так девочки попали к тёте Фросе.

            Отмылись, подлечились, повеселели, и стала Соня понемногу, осторожно, подрабатывать – жить ведь надо на что-то. Нашёлся молодой человек, готовый взять её на содержание, но чем-то он Соне не понравился, она отказалась. Со временем сама подобрала себе, чем заняться. Стала работать на свиноферме у одного из клиентов, там же и жила, в тёплом вагончике. Похоже, что была своей жизнью очень довольна.

            Дилнозу тётя Фрося оставила у себя. Она решила взять над малышкой опекунство – девочка очень понравилась ей, да и на помощь мамы из Эмиратов рассчитывала. Только оказалось всё не так просто. Оказалось, что у Нозочки нет, и в жизни не было, никаких документов, даже медицинской карты.

            Тётя Фрося разыскала номер телефона Гули, дозвонилась в Дубай, спросила про согласие на опекунство. Гуля ответила, что согласна на всё, но юридически матерью Дилнозы считается другая женщина. Гуля рожала в роддоме, но ей было тогда всего 14 лет. Чтобы не сообщать в милицию, оформили Гулю по чужому паспорту, поэтому справку о рождении ребёнка выписали на имя посторонней женщины. Женщине до чужой девочки дела не было, получила деньги за использование паспорта и уехала. Разумеется, свидетельство о рождении Дилнозы она выписывать и не собиралась.

            Эту женщину удалось отыскать в Душанбинской тюрьме, где она отбывала срок за сбыт наркотиков. Только согласие на опекунство женщина давать отказалась категорически – ведь наличие маленького ребёнка давало ей надежду на смягчение наказания, на амнистию. Какое дело ей было до судьбы самой девочки.
 
            Тем временем пришла пора Нозочке в школу идти. Директор школы согласилась принять её без документов, но попросила вопрос всё же решить.

            Каждое утро, позавтракав, шагала девчушка в школу вместе с внуками тёти Фроси. Белые бантики, белая блузочка, ранец за плечами – она боялась поверить своему счастью. Как ей нравилось учиться! Удивительно, как в такой среде и условиях могла вырасти такая очаровательная, весёлая и смышлёная малышка. Учительница хвалила её, даже сама готова была взять над ней опеку, если бы имелись документы, и если бы мама высылала деньги.

            Тётя Фрося продолжала хлопотать, обратилась в суд. В суде сказали, что нужны свидетели. К счастью, живая-здоровая, только уже на пенсии, нашлась акушерка, принимавшая роды у Гули. Она прекрасно помнила всю эту историю, согласилась дать показания в суде, но потребовала за услугу денег.

            Опять стали звонить в Эмираты, непутёвой Нозочкиной маме. Та щебетала, что возместит все расходы, но попозже, а сейчас находится в сложном положении сама, ей даже на улицу выйти невозможно.

            Дело в том, что в Эмиратах, в мусульманской стране, проституция категорически запрещена. Законы шариата обязывают правоверного проводить время только в постели с женой, а ни в коем случае не с падшей женщиной. Но сладострастные развратники давно уже нашли выход из этой ситуации, обходя законы шариата. При борделях имеются муллы, которые перед совершением греховных дел читают над клиентом и проституткой брачную молитву, и те становятся мужем и женой. После любовных утех мужчине достаточно трижды произнести: «Талак, талак, талак», и брак считается расторгнутым.
 
            Неизвестно, как это расценивается на небесах, но на земле сластолюбцы живут, не мучаясь угрызениями совести и считают себя истинными правоверными. Государственные органы пытаются пресекать такие нарушения, контролируя въезд в страну одиноких женщин, проводя проверки. Но уж если небесные законы люди научились обходить, то что говорить о земных.

            Понятно, что проживала Гуля на полулегальном положении, да с просроченной визой – при первой же проверке её бы просто выслали из страны. Возвращаться она не планировала, депортации боялась, ведь таких денег ей на своей родине не заработать.

            Тётя Фрося никогда не делила детей на своих и чужих. Любой кусок, даже последний, делился поровну на всех. На себе испытав сиротскую долю, тётя Фрося детей жалела.
 
            Но иногда, выпив вина, она вздыхала и говорила Нозе: «Своих внуков не знаю, как    поднять, тут тебя ещё взяла. Даже копеечное пособие на тебя не получаю без документов. Куда ни сунься, все денег хотят. А где взять? Ну, допустим, займу где-нибудь, так ведь  отдавать придётся. А мама твоя ещё неизвестно, вернёт или нет, что-то не торопится. В детдом отдать жалко, пропадёшь. Ну, что мне делать-то с тобой?».

            Дилноза смотрела на неё испуганно и умоляюще. Что могла она сказать?

            Пока тянулась вся эта волокита, Дилноза уже во второй класс перешла, с хорошими оценками. А без документов её как будто и не было на свете.


            Однажды в школу прислали гуманитарную помощь, и Нозе вручили большую коробку с надписью «Девочке, 7-8 лет». В коробке были маечки, носочки, тетрадки, карандаши, и ещё много полезного. Но самое главное – там было белое платье. Как раз на неё. Тётя Фрося не смогла погладить платье, потому что не было света, но Дилноза всё равно надела его. Даже помятое, платье было прекрасным. У неё никогда не было такого платья, с пышными рукавами и пышной юбкой. Нозочка закружилось, и юбка закружилась пышным цветком. Раскинула руки, и рукава распушились, как крылья.
 
            Девочка выбежала во двор. На лавочке сидели соседки. Она так хотела, чтобы они заметили её новое платье и стала кружиться перед ними, напевая песню и хлопая в ладоши.

            И дождалась. Одна соседка сказала: «Какое красивое платье! Оно тебе очень идёт».

            Вторая негромко проговорила: «Надо же. От такого поганого семени родилась такая чудесная девочка – чистая, светлая, словно искра из камня. Просто ангелочек, а не ребёнок».

            Третья плюнула: «Всё равно станет продажной, как вся их порода».

            Первая, заметив, что девочка прислушивается, предостерегающе покашляла, и все замолчали.

            Дилнозе стало грустно, она тихонько села в стороне. Петь и танцевать сразу расхотелось.

            Соседки, посидев ещё немного, стали расходиться по домам. На прощанье старшая напомнила: «Не забудьте, что сегодня Ночь Ангелов. Тот, кто не будет спать и увидит Ангела, получит от него счастье в награду. Все желания его исполнятся».

            Ночью Дилноза твёрдо решила не спать и обязательно дождаться Ангелов.
Сначала она пыталась представить себе, как выглядят Ангелы. Потом стала думать, каким должно быть её счастье, и растерялась.

            Если мама вернётся, это будет счастье? Нет, не совсем. Неизвестно, разрешит ли мама ей ходить в школу, сможет ли сделать документы. Вдруг не разрешит, и тогда она останется неграмотной, как Соня. Дилноза не хотела жить так, как бабушка и мама с Соней. Она вспомнила, как презрительно плюнула соседка, сказав про них нехорошие слова, и поёжилась под одеялом.

            Остаться жить у тёти Фроси? Но ведь документов у неё нет, вдруг тётя Фрося её прогонит? Или государство заберёт в детдом?

            Говорят, что в городе есть иностранные детские дома, там лучше, чем в государственных. Но туда без документов тоже не возьмут.

            Дилноза хотела учиться в школе, жить в квартире, а не в подвале, не голодать, потом научиться какому-то делу и пойти работать. Оказывается, это всё невозможно, если нет документов.

            «Интересно, может ли Ангел выписать мне документы?»
 
            Она представила, как Ангел сидит за столом, выписывает документы толстой ручкой и ставит печать, и ей стало смешно. Она хихикнула, но сразу же поругала себя.

            Девочка выглянула из-под одеяла. И в комнате, и за окном, было совсем темно – ведь электричество в городе отключали. К ней под одеяло нырнула кошка Мурка, её любимица.

            Дилноза обняла кошку и спросила: «Мурка, как ты думаешь, Ангелы могут испугаться темноты и не прилететь? Как же тогда моё счастье?»

            Мурка в ответ замурлыкала, у Дилнозы стали слипаться глаза.
 
            Редкие звёзды мерцали в небе холодно и равнодушно, безразличные к судьбе беззащитной девочки, спавшей, свернувшись калачиком, крепко прижимая к себе кошку Мурку. Дилнозе снился Ангел. У Ангела были красивые белые крылья и очень добрые глаза.

            Спящий город затих и словно исчез, растворившись в кромешной темноте ночи.

            В эту ночь, Ночь Ангелов, Ангелы спускаются на Землю, чтобы подарить людям счастье. Заметят ли они в полном мраке маленький город, а в нём маленькую девочку, которая очень хотела встретить их и попросить немножечко счастья, но так и не дождалась?
 
            Или  пролетят мимо?
48 Спасибо за жизнь!
Евгения Козачок
- http://www.youtube.com/watch?v=VPNaAr2l7g0 - шум прибоя

Живу в приморском городе. Безумно люблю море, его глубину, силу волн, лазурность и то,  как оно изменяет свой цвет в течение суток. С  детства бегаю к морю, чтобы встретить рассвет. Меня волнует появление Солнца  из-за горизонта. Оно освещает вначале берег, плещущие у моих ног волны. Я окунаюсь в этот осветлённый участок  воды и плыву навстречу Солнцу, догоняя уходящую тень.  Потом оно охватывает  своим светлым сиянием всё море до горизонта и поднимается светящимся шаром ввысь. В это время на него можно ещё смотреть не прищуриваясь. Солнце просыпается, чтобы подарить нам день,  тепло и улыбку.  Закат у него разный: оранжевый, тёмно-красный, грозный – с наплывающими тучами на уходящее за горизонт Солнце.

Со временем стала замечать, что именно в такие  дни, когда закат не приветлив,  моё сердце  сжимается  и мне хочется  сделать глубокий вздох, чтобы помочь ему расправиться и спокойно войти в свой обычный ритм. 

Связывая беспокойство сердца  с повышенным эмоциональным восприятием картин заката, стала реже бывать у моря именно в этот период времени. Не помогло. Сердце без видимых причин  напоминало о своём местонахождении все чаще и чаще.  Иногда приходилось уходить с лекции, чтобы отдышаться на воздухе. Родителям не говорила о боли в сердце, чтобы не беспокоить. Надеялась,  что пройдёт. Не прошло.

Обратились  к врачам.  Положили в больницу для обследования. Определили – ИБС (ишемическая болезнь сердца).  Требовалось серьёзное лечение.

Диагноз шокировал. Не могла  посещать  занятия в  институте,  выходить на улицу.
И только в конце недели пошла на встречу с рассветом.  Плавать не решилась. Врачи предупредили, чтобы не нагружала свой моторчик.  Стояла  на берегу, ощущая приятную прохладу волн, обволакивающих ноги.  От большой волны  убегала,  а она, разбившись о берег, мелкими брызгами окатывала меня с ног до головы. Было так приятно и свежо от этих маленьких частиц большого моря, что я громко засмеялась.

- Вижу,  вам тоже нравится восход Солнца над морем и  утренняя прохлада,  - услышала я незнакомый мужской голос.

Оглянулась. Ко мне подходил парень лет двадцати пяти.  Капельки воды искрились на его теле, стекали с волос. Он улыбался  так искренне, что я не испугалась отсутствия людей на берегу.

- Люблю  рассветы,  закаты,  плавать.

- Понимаю. Вода сегодня холодная.  Вы  не торопитесь?

- Не тороплюсь.

-  Тогда давайте знакомиться.  Аркадий. Родился и живу в этом городе. Учусь в столице, осваиваю профессию лётчика. Сегодня, к сожалению, уезжаю из города. А вы работаете или учитесь?

- Инга. Учусь в инязе, тоже в нашем городе. 

 - Хорошо, что вы остались в городе и любите море. Иначе бы мы не встретились.  У меня есть ещё немного времени до отъезда. Побродим по воде?

- Побродим.

- Я рад этому!

И Аркадий, взяв меня за руку,  повёл по берегу, став  со   стороны волн, чтобы  принять их удар на себя.  Молчали. Прислушивались друг к другу  и к изменениям, происходящим в наших сердцах.  Не знаю, о чем думал Аркадий, но моё сердечко учащённо забилось.  Почувствовав моё волнение, и словно прочитав мысли, он сказал:

- Ты мне тоже понравилась. Я  за тобой наблюдал  и боялся подойти. Решился. И  очень рад  нашему знакомству. Я должен уходить, но,  не узнав номера твоего телефона,  уйти не могу.  Обязательно позвоню. Ответишь?

- Отвечу.

 Надо же такому случиться, чтобы Аркадий появился в моей жизни тогда, когда возникли проблемы с сердцем. Волнения  противопоказаны. Старалась не думать о нём. Но мои старания не увенчались успехом, тем более, что Аркадий почти каждый день звонил мне.  Я ему отвечала  и  не могла дождаться следующего звонка.

Не виделись полгода. За это время я дважды лежала в больнице. Потом дали направление в институт  Амосова. Прошла курс лечения.  Говорили о шунтировании, операции Батисты.  Аркадию ни о болезни сердца, ни о предстоящей  операции  не говорила. Зачем? Ещё решит, что я думаю о серьёзных отношениях  и поэтому делюсь с ним своими проблемами. Для меня было уже счастьем общаться с ним  по телефону.

Увиделись у моря,  на месте первой нашей встречи. Пришёл с букетом цветов и сразу же предложил поехать  к  другу детства,  который  живёт в столице.

- Инга, у друга свадьба. И он определил меня своим дружком на этом празднике любви. Так что без меня их не распишут,  -  объяснил.

Познакомила родителей с Аркадием.  Узнав,  что мы уезжаем  на несколько дней,  мама заволновалась. Вероятно, хотела сказать о причине своего волнения. Но я с такой мольбой на неё посмотрела, что она промолчала. Папа  же сразу понял, что  уговаривать меня бесполезно, поэтому не возражал.  А с мамой творилось что-то невероятное. Она продолжала уговаривать нас не ехать. Даже  расплакалась. Но мужчинам все же удалось её успокоить, и мы поехали…

… Поехали, чтобы расстаться навсегда и остаться друг с другом навечно! Последнее, что помню, это  пригород Киева и, мчащуюся на нас из-за поворота фуру. Мрак, свет, мрак…

…Как только увидела настоящий свет, услышала тихий голос мамы:

- Господи! Доченька, наконец-то ты открыла глаза.

Ничего не понимала.  Я не хотела слышать то, что говорила мама.  Она мне мешала узнавать себя. Не могла понять, что произошло и почему я себя не узнаю. Осмотрела своё тело, насколько  это было возможным. При самом незначительном движении ног почувствовала боль в спине. Тело моё, но ощущение незнакомых  чувств и  мыслей беспокоило.

- Мне что сделали операцию на сердце? А  Аркадий приходил?

- Тебе сделали операцию. Без родных Аркадия эта операция была бы невозможна.  Но об этом поговорим позже. Не волнуйся, врачи сказали, что операция прошла успешно. Ещё  просили, чтобы ты не удивлялась ничему, если тебе что-то покажется странным в твоих ощущениях. 

На это предупреждение не обратила внимание. Зато  в последующие дни ясно почувствовала, что в моей голове появились мысли не свойственные мне. Я никогда не  увлекалась военной литературой, не слушала  реп, не любила  сладкое. Теперь все это стало доминирующим.  Многие мысли вообще не могла понять и тем более объяснить,  почему они  стали у меня появляться и что они  значат.  Было такое ощущение, что во мне живёт два человека. Мама объяснить мне ничего не могла или не хотела.  Как только она вышла в город, я попросила  медсестру о встрече с доктором и рассказала о том, что чувствую:

- Игорь Владимирович я не могу понять причину произошедших  изменений. Словно меня полностью заменили. Появились какие-то мысли, которые мне не присущи, но почему-то некоторые мне знакомы.

- Заменили.  Но не тебя, а только твоё сердце.  Тебе несказанно повезло. Донорское сердце  настолько подошло и по группе крови и по всем другим параметрам, словно оно  исцелившееся твоё.

- Господи! Донорское? Это что с сердцем передаются мысли и чувства  человека, чьё сердце во мне?

- Да, у большинства людей, кто живёт с донорским сердцем, появляются привычки, вкусы, даже таланты донора. А какое тебе самое близкое ощущение?

- Что чужое сердце и моя душа – это одно целое. Словно со своим сердцем я не разлучалась, но в нём появилось больше любви, нежности. Не знаю чем объяснить, но сердце  словно разговаривает с моим мозгом и передаёт мне свою любовь. И мне становится так легко, тепло и радостно, что хочется жить.  И  ещё одно. Я теперь часто стала видеть во сне незнакомых  людей,  ранее не виденные мной города, природу. Я летаю во сне.  Это так странно. Я ведь даже на самолёте никогда не летала.

- Живые ткани обладают клеточной памятью  -  чужие мысли, события, чувства, страхи, фонтом боли ощущает человек с донорским сердцем. Но ты думай только о том, что этот человек, чьё сердце бьётся в твоей груди, подарил тебе жизнь. И всё будет хорошо. Главное, не волноваться и ни с кем  пока не встречаться. А обо всём остальном мы поговорим, когда сердце  окрепнет. Хорошо? Будь умницей и береги его.

Я всё чаще задумывалась над тем, кто во мне? Что и кого любил при жизни этот человек. Прислушиваюсь к биению сердца, хорошо ли ему? Приживается ли оно в моём теле, несмотря на применение  специальных таблеток, чтобы организм не отторг чужой орган. Но сердце, к счастью, не только  не отторгалось, а хорошо прижилось и за несколько  месяцев набралось сил.

На мои вопросы об Аркадии родители каждый раз говорили, что о нём мне расскажет Игорь Владимирович. Ждала этот день с нетерпением.  Дождалась.

- Инга, обратился ко мне Игорь Владимирович, - пообещай, что ты серьёзно, спокойно и с пониманием отнесёшься к тому, что я тебе расскажу. Ты уже знаешь, что   на машину,  в которой вы были с Аркадием, наехала фура, смяв левый бок машины так, что Аркадий умер мгновенно. А  тебя  тоже придавило  к  креслу,  и  позвоночник не выдержал такой нагрузки. Так что, девочка, тебе предстоит не только беречь сердце, но и пройти сложный курс  реабилитации позвоночника.  Ты  не сможешь ходить.  Твоим помощником будет пока что инвалидное кресло.

-  Кресло? Но я ведь чувствую ноги, могу шевелить ими.

- Можешь. И это хорошо. Но на позвоночнике можно будет сделать операцию не раньше чем через три года и только  в том случае, если с адаптацией сердца не будет серьёзных проблем.

- А вы говорите своим пациентам, кто донор его сердца?

- Нет.  Не в наших правилах это. Да и не все хотят знать,  кто их донор. Боятся. Но у тебя в этом вопросе сложная ситуация.   Ты действительно хочешь знать, чьё сердце  бьётся в твоей груди?

- Хочу. Я  только об этом  и думаю.

- Ты обещаешь воспринять мою информацию, как  безвыходную ситуацию и не волноваться?

- Обещаю.

- Так уж тебе,  видно, было определено судьбой остаться в живых, побывав в такой страшной аварии.   И ещё повезло в том, что авария была в черте города и скорая привезла вас с Аркадием в наш центр…

При упоминании имени Аркадия  сердце сжалось. То ли я испугалась того, о чём уже начала догадываться, то ли сердце Аркадия откликнулось на своё имя…

- Так вот, - продолжал Игорь Владимирович, - родители Аркадия настояли на том, чтобы его сердце отдать девушке, которую он полюбил.  Инга, Аркадий и его родители подарили тебе жизнь. Ты должна понять  важность этого поступка. Им ведь не легче чем тебе сейчас, когда ты узнала всю правду.  Помни об этом, девочка. И не казни себя.

Я пыталась  спокойно воспринять  то, о чём сказал врач, и осознать, что случилось с нами. Кивала головой в знак  согласия. Но даже представить себе не могла,  какие боль, смятение, ужас, отчаяние, вину, принесёт мне эта правда!  И непреодолимое желание возвратить Аркадию его сердце, чтобы он  был жив! Почему именно я, с больным сердцем, осталась жить, а он - здоровый,  цветущий парень - умер? И почему именно его сердце досталось мне? Ведь я  чувствую сердцем Аркадия – Аркадия!  Как это можно объяснить и как можно с этим жить?! Душа моя, а сердце его. Мы теперь едины, и чувствуем  друг друга в том участке мозга, который отвечает за любовь.  В моём теле уже не «Я», а «МЫ». И я живу за нас двоих.

 Прислушиваясь к себе, или к Аркадию (я уже не могла  думать о нас раздельно), стала молчаливой. Вернее разговаривала душой с сердцем Аркадия. И сердце, и мысли были не мои, вернее, не всегда мои. Моей осталась только душа.   Ни с кем больше разговаривать  не хотелось.  А когда узнала, что пришли родители Аркадия и хотят со мной поговорить, то началось такое смятение чувств души и сердца, что мозг не смог контролировать мои эмоции и поступки. Боялась того, что мне придётся смотреть им  в глаза.  А вдруг они станут обвинять меня в смерти своего сына и в том, что я осталась жива, а сердце их сына теперь бьётся в моей груди?

Испытала  стресс  только от  сообщения о встрече. Пришлось обратиться за помощью к психиатру.  Общение с ним помогло подготовиться и к  встрече, и к преодолению неполноценности при встрече со знакомыми из-за инвалидного кресла.
 
- Реабилитация предстоит долгая и сложная, - сказал на прощание психиатр. - Но ты всё преодолеешь, поверь мне. И помни, что по всем волнующим тебя вопросам  обращаешься ко мне.  Будем  решать их вместе.

- Что решать? Как учиться ходить, или как учиться жить с сердцем человека, которого любила и люблю ещё больше, так как чувствую его в себе?  Или как мне смотреть в глаза его родителям?
 
- Ты, главное,  не бойся  встреч и общения с людьми и особенно с родителями Аркадия.

Психиатр оказался прав.  Родители обращались со мной как со своей дочерью.  И я чувствовала к ним такую привязанность и любовь, словно знала их с детства.

… Через полтора года  встретилась с моим, вернее нашим морем.  Папа поставил коляску  так, чтобы  прилив омывал колёса.  Я слышала шум моря, но видела не его, а  Аркадия таким, каким  он был в первый день нашей встречи - весь в сияющих брызгах воды и с улыбкой на устах.  Испытала такое счастье от встречи, что решила  бывать у моря как можно чаще. Папы  - Аркадия и мой -  поочерёдно вывозили меня к морю.

Постепенно  сама научилась  управлять коляской и приезжать к морю. Слушала шум моря, вспоминала  наши беседы по телефону.  И в  один из дней не заметила, когда  и откуда подошёл ко мне огромный пёс.  Зашёл в воду, грустно посмотрел мне в глаза. Потом прислонился к ногам,  постоял, не шевелясь, несколько минут.  И я почему-то его не испугалась.  После того как погладила его, он  не ушёл.  Провёл до самого дома, да  так и остался жить у нас.  А  в субботу в гости приехали родители Аркадия и  остановились в недоумении. К ним, сломя голову, бежал их  Барс, который ушёл со двора несколько месяцев назад. Они пытались  его найти.  Не нашли. Когда узнали,  каким образом он оказался в  нашей семье, удивлялись все. А Ирина Владимировна, мама Аркадия, плакала так, что не могли её успокоить.

- Боже, Барс  все это время ждал, искал Аркадия и нашёл его. Нашёл!   Они так дружили с сыном.  Инга, Барс никогда теперь не уйдёт от тебя, потому что он чувствует сердце нашего сына.

Барс действительно не отходил от меня ни на шаг, несмотря на то, что рядом были его хозяева Ирина Владимировна и Пётр Семенович.

Глядя на грустные глаза Барса и на то, как он прижимается ко мне, мама и Ирина Владимировна плакали,  мужчины вздыхали.  Говорили об Аркадии, словно он был рядом с нами. 

Я же передавала ему то, что видела: море, восход, закат солнца, цвет и запах его любимых цветов, содержания книг, которые он не дочитал. Рассказывала о встрече с его друзьями и о том, как вырос сын его друга, которого они назвали в его честь.
 
- Мы, любимый, всё равно породнились с ним.  Для меня большая честь быть его крёстной мамой. Иногда мне кажется, что он  похож на тебя, а не на своих  родителей. Ты знаешь, я ведь вижу твои сны, и бываю там, где раньше никогда не была. Значит,  там был ты,  и решил показать всё мне? Спасибо!
 У меня, благодаря тебе, появился ещё один верный друг – это твой Барс! Теперь мы каждый день с Барсом бываем на море. Он охраняет меня, кладёт  голову на колени, заглядывая в глаза. Я обнимаю   и   нежно глажу его  голову, спину. Он замирает,  прислушиваясь к нашему сердцу, и, стоит  на двух лапах до  тех пор, пока  мышцы на них не начинают дрожать.  Кажется, что Барс понимает любое моё движение и даже то, о чём  думаю. Не отрываясь, вместе со мной, смотрит за горизонт. Может и он видит то же, что и я? Как  на самом краю моря, у горизонта, мы идём с тобой по волнам. Кадр, словно остановился.  Я не вижу наших лиц, а только ноги, которые уводят нас за горизонт, где мы обязательно  будем жить каждый в своём  теле,  и сможем быть счастливы. Я обнимаю   Барса,  чувствую  тепло и биение его сердца и каждую минуту, каждую секунду  радуюсь всему тому, что ты мне подарил. Спасибо тебе  за всё! Я постараюсь достойно прожить НАШУ ЖИЗНЬ…
49 Аисты
Евгения Козачок
Аист свил гнездо на крыше,
И отныне всей семьёй
Клёкот аиста мы слышим
У себя над головой.
По секрету вам признаюсь,
Что увидел я во сне,
Как летит по небу аист
И несёт сестренку мне.

(Автор стихотворения - Дмитрий Мирославский - http://www.stihi.ru/2009/11/06/4026)

Мы каждое лето проводим у бабушки и дедушки в селе Козацкое, расположенном на берегу Днепра, около ГЭС и главной дороги, ведущей в областной центр.  Это село ещё называют Аистовым. Напротив моста у дороги стоит старый дом, на крыше которого живут аисты. Говорят, что они выбрали этот дом потому,  что в нём жила когда-то одинокая добрая женщина, воспитавшая девочку,  оставленную кем-то  у порога её дома. Она обрадовалась такому счастью и благодарила Бога за то, что ОН прислал к ней аистов с ребёночком, так как  девочка и аисты на крыше её дома появились в один день. 

Давно это было. Добрая женщина ушла в мир иной. Девочка выросла, уехала жить в город  и имеет уже своих детей. В  доме  ее  живут родственники. А аисты с тех пор прилетают каждый год в своё гнездо.  Сколько поколений сменилось за многие годы существования  их домика - никто не знает. Аисты привыкли к людям и до некоторых пор не боялись их близкого соседства и шума  машин. Проезжающие останавливались напротив дома, любовались  птицами, а те демонстрировали им свою любовь  друг к другу и к своим  птенцам.

 И этой весной прилетела молодая пара в родительское гнездо  для продления рода. Но вырастить аистят им было не суждено. Как-то проезжающая иномарка остановилась напротив дома с гнездом птиц. Из машины вышли трое парней  в охотничьей одежде и начали стрелять  в воздух. Аисты испугались и устремились ввысь. Руки убийц не дрогнули. Выстрелили одновременно. Пара камнем упала на землю. И только два пёрышка, оставшиеся от них, держались в полёте. Которое побольше поддерживало маленькое, как будто хотело защитить его от нового выстрела или боли при падении на землю.  Они так прижались друг к другу, словно обнялись.

Всё произошло настолько неожиданно и быстро, что никто не успел защитить птиц. Увидевшие их гибель были в шоке. Весть о  смерти аистов разнеслась по селу со скоростью молнии. Наступила такая тишина, что даже собаки не лаяли и птицы не пели. А может мы не слышали их пения.

А охотники-убийцы  смеялись  и хвастались друг перед другом меткими выстрелами, не обращая внимания на свидетелей их преступления  и на  свою плачущую попутчицу, умолявшую их не убивать священных птиц.  «Убить аиста - это всё равно, что убить младенца», - кричала она.

Машина уехала. А пёрышки  всё ещё парили над селом, словно боялись опуститься на землю или прощались со всеми.

Наблюдая за их плавным полётом,  мы решили, что как только они  окажутся на высоте нашего роста, подставим ладони,  чтобы они не почувствовали боли при падении.  И  обязательно попросим взрослых  положить их в опустевшее гнездо.
Но порыв ветра подхватил пёрышки и они поднявшись ввысь улетели за горизонт, как птицы улетающие в далёкие края, где у них совсем иная жизнь...

Так хочется верить в то, что следующей весной молодая пара, из их рода, появится из-за неведомого горизонта, поселится в своём гнезде и у них будут птенцы. И снова аисты станут счастливым талисманом села, молодых семей и символом  верности, любви, счастья и рождения новой жизни!
50 Тематический конкурс Там, за горизонтом...
Иван Гришко
 Мы ломились сквозь колючие ветки уже часа четыре, и наши голоса стихли: мы просто молча шагали вперед, изредка перекидываясь одинокими фразами, и сухие ветви трещали под нашими ногами. Костя так и не обмолвился ни словом, куда и как долго нам идти, а мы и не спрашивали - не так уж это было и важно. Ноги не устали, но натерлись подошвы - было довольно непривычно после мягких и лёгких кед идти в тяжёлых, громоздких охотничьих ботинках. Я посмотрел на Алису - ей явно сложнее давалось наше прохождение сквозь дебри этого дремучего леса, и, хоть на ее лице не было видно очевидной усталости, я чувствовал, что лямки рюкзака отягощают ее худенькие плечи. Все-таки четыре часа непрерывной ходьбы по лесу в полном походном снаряжении - это вам не шутка. Я сказал Косте, что пора сделать привал, и он со мной согласился. Мы нашли отличное место под раскатистыми ветвями серого дуба. Сбросили раздутые рюкзаки себе под ноги и уселись прямо на желтые, сухие листья, спиной опершись о необъятный, могучий ствол дуба. Через свой камуфляжный балахон я чувствовал прохладу его коры, его твердую, шероховатую поверхность. Я приобнял Алису и сказал ей на ушко, каково ей единение с матушкой природой? Я видел по ее горевшим глазам, что, несмотря на небольшую усталость, ей безумно нравилось находиться здесь, вдали от привычных огней городов и его бесконечного шума и запаха. Это она мне и сказала, и где то внутри от ее слов  сделалось теплее.
Костя говорил, что с непривычки будет непросто, но тем дольше мы будем продвигаться в лес, тем легче нам будет, а мы кивали головой и соглашались с ним, хотя у меня в голове были совсем другие мысли. Вот этот дрозд, что с толстой ветви вечнозеленой  ели с интересом взирает на нас. Для него мы просто большие существа, бредущие по лесу невесть зачем и невесть куда. И, через мгновенье, он вспорхнет со своей ветви и улетит в неизведанном направлении, оставив в моей голове лишь воспоминание о его тонком клюве, да яркой  красной макушке. Вон, из под ковра потусклой, прошлогодней листвы, выглядывает желтый гриб. Здесь он может стоять себе спокойно, не опасаясь быть сорванным случайно забрёвшим путником, пока холодные осенние дожди не превратят его чудную шляпку в бесформенную труху.  А может, таки лучше быть аккуратно срезанным лесником, и раствориться в наваристом, горячем бульоне, чей вкус запомнится надолго, нежели сгнить вместе с опавшей листвой?
Костя прервал мои размышления о судьбе гриба, призывая нас двигаться дальше. Я еще раз огляделся. Становилось немного темнее. Воздух отяжелел, став холодным, и мы заспешили, боясь не успеть добраться до темноты на запланированное место ночлега. То ли отдохнув и набравшись сил, то ли из-за боязни быть застланными за врасплох тьмою, шли мы быстро, а усталости и не бывало. Все мы нашли нужный для ходьбы ритм и лишь грузно дышали и переглядывались между собой.
 А пришли мы ровно тогда, когда солнце уже растворилось между деревьев, и, так как горизонт не был доступен моему взору, я не мог понять, полностью ли оно опустилось, или еще висит красным, тяжелым диском над полями. Тем не менее, стемнело еще не полностью.
Место, куда привел нас Костя, восхитило и удивило меня, и я, приложив руку ребром к бровям, словно солнце нещадно било в глаза, принялся разглядывать его под всеми углами с самым залихватским видом, словно такие картины открывались передо мной каждый день. Прямо за лесом, за стволами высившихся деревьев, из которых мы только что вышли, лежала опушка,  сплошь заросшая роскошной, пышной травой. Так и хотелось назвать ее – мурава, как называли ее былинные старцы в своих древних, пожелтевших рукописях. И прямо в окружении озера зеленый травы стоял добротный, деревянный дом,  гордо возвышающийся среди всех этих удивительных зарослей. У стены, совсем рядом, стояла будка, внутри которой, через приоткрытую дверцу, я увидел ровные ряды пожелтевших  поленьев. Она была  бирюзового цвета, эта будка, и краска на ее боках выцвела и чуть выелась от дождей и палящих лучей солнца, что придавала ей совсем лесной, одичалый вид. Я даже удивился: кому взбрело в голову тащить  в эдакую даль бирюзовую краску?

                                *                  *                    *

Внезапно пошел дождь.  Его тяжелые, грузные капли стекали по стеклу, оставляя за собой небрежные следы своего присутствия. Он глухо барабанил по крыше, отдаваясь в ушах, стучал по дымовой трубе, становился черным, мягко шептал по еще зеленым стеблями травы, сгорбившихся в своей печали. В полумраке уходящего дня, бесконечные белые полосы превратили землю в грязную, черную жижу, и я радовался, что мы так вовремя добрались до этого домика. Я натащил еще бывшие сухими дрова, березовые,  пахнущие ссохшейся корой и потрескавшимся деревом, а Костя в два счета разжёг их в камине, и в нашем маленьком, но уютном домике заиграли веселые блики оранжевого огня. Они прыгали по пропакленным стенам, по задымленному потолку, отражались в  немытых стеклах, отражались в блестящих Алисиных глазах. Засуетились девушки, доставая что-то из своих рюкзаков, запахло чем-то продымленным и копченным, от чего нетерпеливо и настойчиво забурлило в животе. Я подумал, что мы не ели уже часов семь - все то время, что прокладывали тропинки где-то в лесу. Костя был занят в углу, возясь со старым креслом и пытаясь привести его в чувство. Мое предложение о помощи было мягко отвергнуто, Костя сказал, что справится сам, а я лучше б помог девушкам, но, как оказалось, и там моя помощь  не требовалась. Все были заняты, мне же  делать было нечего, и я решил выйти и выкурить впервые за несколько дней помятую сигаретку.
   На улице было холодно, пронизывающий ветер тут же захлестнул меня, мокрые капли наотмашь били по лицу. Я съежился и спрятался от дождя в дверях дровницы, и оттуда, в полной темноте горели только мои глаза, да красная точка сигареты. Так непривычно. Роптали раскачивающиеся деревья, со свистом шептались поникшие кусты малины, отовсюду мягко стучал дождь, медленно плыло небо над головою. Все настоящее: все звуки – скрипы, свист, шепот, эти голоса за стенкой –  никакого сомнения в их подлинности, все это от самой природы, все создала сама она, это ее рука прошлась по всему тому, что окружает меня в этот момент. Стало холодно, и я съежился, поглубже натянув картуз на голову. Теплее не стало, но я почувствовал себя увереннее под этим холодным, всюду проникающим ветром.  Выбросив окурок в темноту, я шагнул под дождь и двумя прыжками настиг двери.
В доме тепло обволокло меня мягкою волной. Костя покачивался из стороны в сторону в уже починенном кресле, Алиса и Таня продолжали порхать над столом, а над камином медленно закипал походный чайник. Все шло своим размеренным чередом. Я опустился на старый, с выпирающими пружинами диван, и то был самый  удобный, самый мягкий и уютный диван в моей жизни. Закрыв глаза, я пребывал в неком блаженстве, небытие, мне казалось, что я постиг самой нирваны, будто сам Будда посетил мою голову и своей воздушной рукой потрепал меня по плечу – настолько хорошо я себя чувствовал. Говоря честно, с тех пор как я покинул пределы Питера, я не помню того момента, когда я чувствовал бы себя неважно. Все было просто прекрасно.
После плотного ужина, когда животы были наполнены, а мы, разомлевшие от тепла и удовлетворенных желудков, расположились у камина, душа затребовала разговоров. Я рассказал ребятам немного про далекие корни зарождающегося джаза, а точнее о Новоорлеанском периоде, о Киде Ори, Джелли Мортоне и их первых шагах в мире музыки, а Костя изредка дополнял меня: еще в университете мы сошлись с ним на этой волне и даже предоставили доклад на кафедре музыкознания и музыкально-прикладного искусства. Доклад особого успеха не имел, но я тогда для себя кое-что уяснил, а именно, что все те люди, присутствующие на форуме,  ни черта не разбираются в музыке. Единственное, в чем мы с Костей расходились в мнениях, это наш давешний спор:   Костя всегда говорил, что ему больше по душе бипоп, и это против моего свинга, и у нас частенько разгорался дикий спор. “Ничто не сравнится с трелями Чарли Паркера, - задыхаясь, доказывал Костя, - ничто не сравнится с его фантастическими ритмами и пульсациями,  пробирающих до костей и заставляющих выплевывать душу наизнанку! То ли дело  меланхолично танцевать под свинг, а то ли дело заводиться под истошные вопли трубы Паркера. Ничто, ничто не может завести меня так, как импровизации Паркера!”. Сегодня спор до этого не дошел, и причиной тому мои изменившиеся музыкальные вкусы. Теперь я изредка, под настроение, близкое к ностальгии и романтической грусти, ставил пластинку Фрэнка, слушал его баритон и бесконечно тянул сигареты. Бибоп – вот она музыка, взрывающая интеллекты под полуночное сияние огней в дешевых салунах Фриско, музыка захмелевших и усталых бродяг, грустных, в своем одиночестве, после очередного стопа из Денвера.  И сегодня, после долгих распрей между нами в  затуманенных ночью приуниверситетском общежитии, мы все же пришли к выводу, что все это ерунда, и слушать нужно то, что разгоняет кровь по организму быстрей.
На этой ноте было решено идти спать: вставать нужно рано, а время уже близилось к полуночи. Дождь за окном стих, и лишь изредка постукивал по крыше. Небо частично очистилось, и из-за черных туч выглянула половинка белой, холодной луны. Алиса расстелила диван и мы, все вчетвером, кутаясь и прижимаясь друг к другу, заснули под безмятежный шепот чуть  угомонившегося дождя.
              *                 *                   *

Солнце, выглянувшее из за туч, проглядывало меж деревьев, бликам поигрывая на зеленом мхе. Идти оставалось не так долго и мы взвинтили темп, меся вчерашнюю грязь своими тяжелыми ботинками. Налипшая на них земля, вместе с опалой листвой, мешала идти, но мы не жалели сил, и даже тоненькая Алиса без устали шагала вровень с нами, поддерживая тот бешеный ритм, который мы взяли. И мое предложение понести ее рюкзак было лаконично отвергнуто. Деревья стали реже, солнце проглядывало все чаще.  Все больше попадались сухие участки леса, нам на радость. Сделав небольшую передышку на залитой яркими лучами солнце небольшой опушке, мы зашагали дальше.
Прошло не так много времени, когда деревья перед нами расступились, и нашему взору открылось то, к чему я шел последние несколько удивительных дней. Зеркальная гладь кристально чистой, синей воды на бесконечные километры вперед и поддергивающаяся над нею дымка синего тумана , сливающая в одно далекий горизонт. Едва заметная рябь на поверхности озера легонько подергивалась под небольшими порывами ветрами, а вдоль берега отражался лес: пихты и величественные ели; каменные утесы, что возвышались над берегом;  опускающееся красное солнце, багровой дорожкой стелющаяся на синем зеркале воды; белые чайки, пролетающие в сантиметрах над ним – этого не передать словами, только увидеть,  прочувствовать сердцем.  Я приобнял Алису за плечи, и спросил, жалеет ли она, что поехала со мной сюда, в дикую глушь, бросив все свои дела. Ее взор, до того устремленный куда то за недостижимые дали горизонта, обратился ко мне и глаза, самые красивые, самые замечательные глаза, говорили гораздо больше, чем могли бы донести до меня слова. Алиса обернулась и уткнулась мне в плечо, крепко сжав меня своим тонкими ручками.  Ох, это было чудесно. Честное слово, это было просто чудесно.
Остаток пути нам дался за какие то полчаса, и уже совсем скоро я скидывал рюкзак у славного домика, где мы и будем ночевать ближайшие несколько дней. Дом этот ничем  внешне не отличался от виденных мною изб в Подлесном, если бы не одно но – он наполовину находился в воде. На здоровенных необхватных сваях он твердо возвышался над водой, и небольшие волны от чуть поднявшегося ветра равномерно бились о его деревянные опоры. От дома, дальше в озеро, уходила длинная деревянная площадка, такая, что мне сразу представилось как я, вытащив на самый дальний его конец кресло, буду сидеть с чашкой обжигающего чая и любоваться бесконечной равниной покачивающейся воды; пролетающими в каких-то сантиметрах  над поверхностью кричащими чайками; холодными каменными утесами, оросшие зеленым мхом и можжевельником. Холодные брызги изредка будут прилетать мне на лицо, обдавая его ледяной свежестью  пресной воды, а над головой непременно будут тяжелые серо-белые тучи. Ветер будет шептать над землею , вскидывать к небу волосы и теряться в воротнике. А я буду осторожно созерцать со своего капитанского кресла, и в голове моей плавать будут сотни, тысячи мыслей.