Deus ex machina Бог из машины. Глава 13

Сергей Сергиеня
Предыдущая глава http://www.proza.ru/2015/06/26/1277

                Глава Тринадцатая.

       Ночь.

       Как проста и одновременно с тем сложна ее суть. Она полна загадок и противоречий, умеет будить в людях благоговейный ужас и дарить неповторимое ощущение романтики и восторга. Мы любим ночь и ненавидим, но судить ее не в праве. Она лишь отражает состояние  души, противопоставляя себя ясному дню, подобно свету и тьме, добру и злу. Она просто есть, а мы под тяжестью слабостей раскачиваемся маятником из стороны в сторону, склоняясь от одной крайности к другой... В зависимости от состояния духа.

       Ольга всегда считала, что боится темноты, и потому не любила ночь. Но сейчас все было иначе – она ждала ее в надежде на спасение.

       День угасал, и тени разрастались, набирая сочность. Их очертания размывались по мере того, как тускнел свет, и сами они больше не стелились плоскими узорами по полу и стенам, а раздувались, медленно набухая и приподнимаясь над поверхностью. Стоило резко перевести взгляд, как они вновь вжимались в пол, но уже в следующее мгновение опять приподнимались. И с каждой следующей секундой заставить их подчиниться становилось сложнее, словно те чувствовали приближение какого-то покровителя, впитывали его силу. Тени уже поднялись слишком высоко, дышали прямо в лицо и напирали со всех сторон. Это были лоскутки уже настоящей ночи, которая, в отличие от светлого дня, не спускалась с небес в сиянии и радости, а выползала из темных углов, вставала с остывающей земли.

       Утренняя заря безмятежна и торопится окинуть взором весь мир, звонким голосом приветствуя его. Но немая ночь нетороплива и проявляет интерес только к людским душам: чем пугливее человек, тем глубже ее интерес, и она способна заглянуть глубоко, даже оставить в человеке частичку себя, чтобы потом через эту отмеченную душу найти выход на свободу. Ведь где-то она должна найти укрытие, пока длится власть дневного света. А может, ее и породили такие души, выпустили однажды в белый свет, чтобы она, неприкаянная, вечно искала дорогу назад и пугала людей пристальным вопрошающим взглядом, который каждый испытал на себе хоть однажды. Гонимая. Ищущая. Молчаливая. В чем заключается ее вопрос? Почему он так беспокоит людей? Потому что знают ответ?..

       Они смотрели друг в друга: женщина и ночь. И каждая понимала себя...

       В комнате уже ничего нельзя было рассмотреть. Уничтоженная за время беспорядков утварь и покалеченная мебель выглядели в вечернем освещении зловеще, оскалившись острыми краями разломов. Это было странно, но угловатые фигуры десантников прекрасно маскировались на фоне позабытого мусора, сливались с ним, словно имели общую природу. Тьма уровняла всех, и только проемы окон открывали вид на небо, еще хранящее следы заката. Оно походило на волнистую поверхность замутненного океана, который отражал тление далекого светила. Низкие тучи были густыми и бархатистыми, но, несмотря на свою серость, еще дарили какие-то отблески, больше стараясь окрасить себя, нежели излить благодать света на тонущую в черноте землю.

       Ольге было забавно сравнивать воздушный океан облаков с собственным представлением о водной стихии, которую никогда не видела. Нет, она видела океан в фильмах, много читала, но это не могло сравниться с ощущением, которое способна подарить близость природного чуда. Огромная масса воды, постоянно движущаяся, сковавшая собой энергию целой планеты!

       В какое-то мгновение взгляд, направленный в окно на океан облаков, рассеялся, и ему открылось видение настоящего океана, громадного, тяжелого, угрюмого. И океан висел прямо над головой!.. Разум воспротивился принимать подобный обман, а душа не могла отказаться от величайшего зрелища. Их конфликт породил головокружение, и Ольга, сидя на корточках, едва не упала, отчаянно хватаясь за все вокруг, чтобы удержать равновесие.

       Удивительно, но головокружение вернуло все на свои места.

       – Не спать,– зашипел из кромешной тьмы голос Мазура.– Будьте наготове: через пару минут попробуем сбежать от наших «опекунов».

       Он неправильно истолковал неуклюжесть женщины, но это не имело значения. Непроглядная темень оставила ее наедине с собой, и теперь все выглядело иначе. Перестрелка, раненый на мостовой, неизвестная угроза больше не вписывались в реальность: ночью действовали другие законы. Она не была даже уверена, что сейчас с ней говорил тот самый Мазур, которого знала раньше. Это мог быть совершенно другой, ночной Мазур...

       Ольга начала подозревать, что в нее вторгаются не только чернила ночи – это могла быть дрема, несущая на липких лапках сон. Женщина засыпала, но у нее не было доказательств этому. Она пыталась проверить себя, но чем больше старалась, тем больше путалась и вязла в дремоте. Она балансировала на самом краю яви...

       – У меня направленное излучение!– загремела комната, заверещало эхо, задрожало небо.

       – Пеленг?

       – Взял!

       – Залп!

       Изумленная ночь отпрянула.

       Огненный шар с угрожающим ревом медленно двинулся к окну, заливая все ослепляющим светом, и, оказавшись снаружи, резко метнулся куда-то в сторону. Издалека донесся грохот взрыва, а улица на секунду озарилась вспышкой.

       Ольга старательно открывала и закрывала глаза, но зрение не возвращалось, а в ушах стоял звон.

       – Попал?– спросил из мрака офицер.

       – А черт его знает,– ответил кто-то.– Больше сигнала нет.

       – Есть! Он у меня,– закричала ночь.

       – Похож на снайпера?

       – Да! Их уже три! Пеленг взял.

       – Подожди!

       – Пускаю ракету!

       – Нет! Я сказал: подожди.

       – Их уже семь... Дай команду... Одиннадцать... Восемнадцать...

       – Что происходит?– не выдержала женщина, воспользовавшись ближайшей паузой, но никто не обратил на нее внимания.

       – ...Пятьдесят семь... Шестьдесят три.

       Наступила долгая пауза.

       – Всего шестьдесят три,– подытожил офицер.– Они расставили обманки, чтобы замаскировать щелкунчиков.

       – Наших ракет не хватит даже на половину сигналов, а под прицел я не полезу.

       – Никто и не просит. Чигирь, у тебя стоит блок импульсного анализатора?

       – Стоит,– пробубнил тот.– Но, Саня, если я его включу, он потянет на себя все ресурсы скафандра. Я не то что стрелять не смогу – даже пошевелиться, пока он не закончит работу.

       – Я знаю! Но выбора нет! Они понимают, что ночью преимущества на нашей стороне, и постараются загнать в угол раньше, чем мы успеем им воспользоваться. Сейчас они полезут в дом. Щелкунчики не подпустят нас к окнам... И это будет конец. Я обещаю тебе, Чигирь, что не отойду от тебя ни на шаг, пока будет работать анализатор. Запускай расчет. Ты меня знаешь: я умру, но буду защищать тебя.

       – Ладно, поехали...

       – Что-то происходит... что-то происходит,– шептала Ольга, не надеясь, что ее заметят.

       – Все нормально,– услышала она рядом голос офицера.– Сейчас будем уходить отсюда.

       – Что это было?..

       – Нас опять просвечивают, но теперь иначе. Это снайперы и системы наведения. Они боятся, что мы ускользнем под покровом ночи, и пытаются нас здесь «закрыть». У нас есть ракеты, которые наводятся на снайперов автоматически. Сейчас мы всех щелкунчиков вычислим, и тогда проблемы не будет.

       – А как же мы их вычислим?

       – Это сделает компьютер Чигиря,– старательно объяснял Мазур, стараясь не допустить нервного срыва женщины, а потому отвлекал ее ненужными подробностями.– Они расставили вокруг множество источников излучения, чтобы мы путали их со снайперами. Они знают, что все цели мы поразить не сможем, и думают, что блокировали нас в здании. Может, попытаются напасть. Но снайпер на самом деле отличается от обманки. Он живой и ищет цель, а обманки имитируют это, действуя по программе. Она предсказуема. Надо только время. Я это знаю точно, потому что, если бы научились делать их похожими на людей, зачем бы были нужны люди-снайперы? Их заменили бы роботами, но этого еще нет.

       – У меня движение,– тихо сказал десантник, контролировавший тыльную часть здания.– Три единицы... Пять. Около двухсот метров.

       – У меня семеро,– подхватил второй.– Идут вдоль улицы. Скоро будет визуальный контакт.

       – А у меня только тридцать семь процентов готовности,– закончил отчет Чигирь.

       – ...Так вот,– продолжал военный рассказывать Ольге с напускным спокойствием, хотя она отчетливо ощущала его напряжение.– Когда анализ закончится, мы точно будем знать расположение настоящих щелкунчиков. Мы включим автоматику, и тогда наши маленькие, но злобные ракеты будут сами находить и уничтожать каждого, кто посмеет прицелиться в нас...

       – Саня, что ты делаешь?– перебил его кто-то.– Они в десяти метрах от здания.

       – Ты думаешь, у меня радар не работает?– огрызнулся офицер.

       – Так может, уделишь нам немного времени?– с угрозой настаивал тот же солдат.– А потом утрешь слезки дамочке.

       – У меня сорок четыре процента готовности,– доложил Чигирь.

       – Все! Они у входа...

       – Заткнитесь и не вздумайте высовываться в окна!

       И вдруг весь дом подпрыгнул, задрожал и немного просел. Вместе с грохотом в окна и из проема лестницы ворвалось облако пыли и пороховой гари. Снизу послышались крики и стоны. Короткая очередь забарабанила по кирпичу.

       Вернулась тишина.

       – Они ушли,– сказал кто-то.– Оставили три тела.

       – Круто,– засмеялся Чигирь.– Они полезли на мины как малые дети!

       – Они все сделали правильно,– рявкнул на него Мазур.– Никто не делает как мы: никто не минирует собственные пути к отступлению! Они не знали, что мы сумасшедшие.

       – А мы сумасшедшие! Мы настоящие безумцы! Пусть все это знают!

       – Успокойтесь!– оборвал истерию радости офицер.– Нам повезло, что домик устоял, а не похоронил нас под обломками. И нам еще предстоит рискнуть не раз. Так что не расслабляйтесь. Готовность?

       – Пятьдесят один процент...

       – Что-то происходит!– не своим голосом взревел один из десантников.– Какое-то мощное искажение магнитного поля.

       – Это атака?– спокойно переспросил Мазур.

       – Я не знаю! Вы что не видите?

       – Не ори! У меня на радарах чисто.

       – Что это такое?– продолжал причитать тот же десантник.– Оно приближается!

       – Не дергайся: у тебя, наверное, сбоит компьютер,– успокаивал его военный.– Я ничего не фиксирую. Никакого возмущения.

       – Оно видит меня!

       – Да о чем ты говоришь?– не выдержал офицер.

       Ему не потребовались объяснения. В этот момент в окно вплыл шар.

       Он был еще более черным, чем сама ночь. Чуть меньше футбольного мяча, он двигался плавно и ровно, тихонько похрустывая. Ольга чувствовала его присутствие физически – сфера тянула к себе с невероятной силой. Это была не сфера! Явление вообще не имело ни формы, ни массы – это было отсутствие чего-то, дыра в пространстве, его неестественная кривизна.

       Зубы сводило от невероятного зуда, но женщина боялась даже моргнуть. А шар застыл на секунду, размеренно покачиваясь. Ольга смотрела в провал движущейся дыры и видела Ужас.

       И вдруг что-то дрогнуло. Резкий разряд пробежал по всему телу, а сфера быстро метнулась к десантнику, который первым ее заметил, и совершенно неестественным образом стала всасывать его, ничуть не увеличиваясь в размерах. Панцирь скафандра больше не выглядел прочным и твердым – он сминался и вытягивался как резиновый, мялся, торопясь уместиться в бездонный шар. Десантник уже наполовину скрылся в дыре, уродливо деформируясь при этом. А сфера неторопливо пожирала человека, высасывая его тело.

       – Это воронка!– выдохнул Мазур.

       Он бросился к стене и начал обрывать панели, вытягивая электрический кабель. Когда в его руке оказался достаточно длинный моток, он размотал его и швырнул в сферу. К тому моменту от десантника осталась лишь нога. Послышался жуткий крик, заложивший уши. Кричал сам шар, ухватившийся за провод, противоположный конец которого скрывался в стене. Ольга готова была поклясться, что это мог быть только голос живого существа, испытывающего невообразимую боль. Звук нарастал, а шар начал заметно уменьшаться в размерах. Потеряв половину прежнего размера, он вдруг заметался на проводе, как рыба на леске удочки. Только рыба была значительно больше и сильнее рыбака!

       А потом раздался взрыв, который отбросил женщину к стене и прижал липкой паутиной, невесть откуда взявшейся.

       – Никому не дергаться!– взревел Мазур.– Не паниковать! К окнам не подходить! Следующая воронка будет не скоро!

       – Что это было?– кричал в ответ Чигирь.– И что это за дрянь на нас налипла?

       – Это то, что осталось от Сереги,– зло ответил военный.– Это он, пережеванный воронкой. Если Вы сейчас сорветесь, то знайте: они только этого и ждут.

       – К черту твои уговоры! Они нас всех здесь пережуют!

       – Заткнись! Твой анализатор закончил работу?

       – Восемьдесят три процента... Но какая разница? Может, следующая такая дрянь уже висит за окном...

       – Я же сказал, ее еще долго не будет.

       – Почему бы нам сразу не уйти?– вмешалась Ольга, поспешно сбрасывая с себя липкую паутину.– Откуда Вы знаете, что это не повторится через секунду?!

       – Потому что я знаю что это! Эти танки используют для «откупорки» бункеров. Они искривляют пространство, нарушают межатомные связи. Это кусок сжатого в магнитном поле пространства, очень неустойчивый и сложно управляемый. Он чувствителен к любому магнитному полю и легко заземляется. Они не могут создать одновременно два таких шара, потому что те бросились бы друг к другу как два магнита за десятки километров. Оружие, конечно, мощное, но еще не достаточно развитое. Главное, они хотели нас напугать – стрельнули из пушки по воробьям!

       – И это у них получилось, Саня! Мне страшно до поноса!– признался солдат.

       – Мы должны дождаться расчета, иначе щелкунчики нас схлопнут прямо на выходе.

       – А есть и другой выход,– заявил о себе Чигирь.– Вы же не дураки, понимаете, кто им нужен.

       – Кто?– насторожился Мазур.

       – А, бросьте! Мы на них не случайно наткнулись. И следили они перед этим именно за нами! Им девка нужна, причем, целая! Вспомните! Из С-300 они подстрелили двоих, самых удаленных от нее, чтобы не зацепить ненароком. Дождя давно нет, а они не подогнали ни одного вертолета, они не закидали нас ракетами и бомбами – даже пушку на прямую не выкатили. Они будут очень аккуратно убирать нас так, чтобы не навредить ей. Они и своих не жалеют, чтобы заполучить ее! Мужики, она – их цель!

       Ольга почувствовала, как жар обжег лицо. Оно понимала, что Чигирь говорил правду, а еще она понимала, что все знали об этом с самого начала. Они умирали из-за нее!

       – И что ты хочешь сказать этим, крыса?– закричал на солдата Мазур и ткнул его пулеметом в лицо.

       – Саша, не надо,– выдавила из себя Ольга.– Я виновата! Мне надо было признаться в этом себе сразу... Я не знаю, почему я пыталась убежать от правды, но Вам не стоит за это страдать. Я должна пойти к ним, а Вы уйдете тогда без особых помех. Вы им не нужны...

       – Оля, не обращайте внимания,– откровенно огорчился военный.

       – Здесь это не причем,– решительно запротестовала женщина.– Дело во мне. Наши трепыхания напрасны – суть вещей не меняется... Я не та, за кого Вы меня принимаете.

       – Стоп!– перебил ее Мазур.– Мы все обсудим, когда выберемся отсюда. И выберемся вместе. Правильно, Чигирь?

       – Не дури, а послушай ее, если не хочешь слушать нас.

       – Говори только за себя, нытик!– подал голос третий десантник.

       – Я нытик?!

       – Все! Всем молчать,– закричал взбешенный офицер.– Меня достали базары в самое неподходящее время! Будете делать то, что говорю я! Нас осталось всего четверо! Хотите выжить – держитесь друг за друга! А когда выдастся удачный момент, я сам избавлюсь от лишнего груза... Готовность, Чигирь?

       При этих словах он придвинул трехстволку пулемета к самому лицу строптивого солдата.

       – Ты выстрелишь в меня?– дерзко спросил тот.– Или пощадишь беспомощного, чтобы пристрелить потом, после боя?

       – Я задал вопрос!

       – Девяносто шесть.

       Мазур повернулся к Ольге и протянул металлическую ладонь, на которой неизвестно откуда появилась маленькая изящная вещица, похожая на украшение с кристаллом в центре:

       – Возьмите это и держите всегда при себе. Если мы потеряемся, эта штучка поможет разыскать Вас.

       – А Вы уверены, что человеку, который скрывается, нужен радиомаяк?– улыбнулась женщина.

       – Это не то. Никто кроме меня не сможет запеленговать по ней Вас. Можете мне доверять.

       – Я доверяю. Из Ваших рук я бы взяла даже яд...

       – Спасибо,– расцвел военный.– Так далеко я не зайду... Итак. Сейчас будем двигаться быстро и рискованно. Очень важно, чтобы все действовали согласованно. Постарайтесь не отставать и не забегать вперед. Не обращайте внимания на шум и стрельбу. Сами Вы не защитите себя лучше, чем это сделаем мы...

       Скафандр Чигиря резко загудел. Он встал и тренированным движением повернулся к Мазуру так, чтобы оба ручных пулемета уперлись ему в затылок.

       – Анализатор работу закончил. Определены девять целей,– демонстративно доложил он, растягивая широкий рот в недоброй улыбке.– Что изволите приказать?

       Послышались шаги в темноте, но, что делал второй солдат, Ольга не видела и лишь могла догадаться, что он взял на прицел бунтаря.

       – Не дури, Чигирь,– услышала она в подтверждение его угрозу.

       Мазур не меняя выражения на лице, выпрямился и повернулся к солдату:

       – Синхронизируй результат с нашими бортовыми компьютерами. Переводим оружие в автоматический режим и выступаем. Сначала убираем щелкунчиков. А ты, Чигирь, когда в следующий раз направишь на меня ствол, не медли: я не буду ни колебаться, ни раздумывать.

       – Шутил я,– вызывающе оскалился солдат.

       – С богом!– рявкнул Мазур и опустил забрало шлема.

       В следующую секунду десантники окутались дымом от залпа ракета, которые неторопливо выплывали огненными пятнами в ночь за окнами. Там они оживали, стремительно разлетаясь в стороны.

       Ольга изо всех сил сжимала кристалл в грубой металлической оправе, подаренный военным, и напряженно смотрела на солдат, ожидая сигнала к выступлению. Когда те бросились к лестнице, ведущей на первый этаж, она побежала за ними, стараясь не отстать ни на шаг. Десантники двигались быстро, но к своему удивлению, женщина не только не отставала от них, а порой наступала на пятки. Ее желание не быть обузой было так велико, что она не могла думать ни о чем другом, а потому многие странные вещи оказались за пределом ее внимания... Ничто кроме схватки и желания выжить не интересовало и военных...

       Из их маленькой группы так никто и не заметил, как двигалась Ольга!

       Но видели это их противники. И удивление их было глубоким.

       Три закованных в броню солдата выскочили на открытую улицу, разбрасывая во всех направлениях свинцовый град, а следом за ними, не отставая двигалось странное существо. Оно носило одежду и было похожим на женщину, но тот факт, что перемещалось оно на четырех конечностях, и сама грация животного в каждом движении, свидетельствовали об обратном. И чем больше сходства с человеком обнаруживала в себе тварь, тем ужаснее казались отличия.

       Люди не могли так двигаться – этого не позволяет структура скелета.

       Ольга не могла и не пыталась видеть себя со стороны. Оказавшись на улице, они попали под плотный обстрел. Пулеметы десантников работали без устали, раскалившись до красна, и постепенно прокладывали путь к спасению. Иногда из-за спины солдат выскакивали искристые столбики ракет и, повисев в воздухе, бросались в сторону, чтобы зажечь там огненный фонтан.

       Женщина окончательно потерялась в суматохе боя и уже не могла определить направления, едва узнавая, где верх и низ. Вокруг барабанили пули, высекая из мостовой и брони скафандров яркие искры, слепившие взгляд. Некоторые из них рикошетом зацепили и ее, но Ольга боялась отвлекаться на мелочи, самоотверженно следуя за фигурой офицера.

       Расчет оказался верным. Враги не предполагали, что они решатся на прорыв через самое открытое место, где их уже однажды расстреляли из крупнокалиберного пулемета. Все силы, очевидно, были сосредоточены с тыльной стороны здания, где начинался бесконечный лабиринт двориков жилого квартала, и где на первый взгляд было легче укрыться. А теперь они очень быстро преодолевали расстояние, отделявшее их от другого квартала в конце улицы. Там вряд ли можно было опасаться засады и снайперов.

       Они уже почти достигли желаемого рубежа, наскоро отстреливаясь от плохо организованного огня, который не мог им причинить значительного ущерба, когда, вдруг, навстречу из-за поворота, очертившего спасительную территорию, выскочил танк в облаке пыли. Он был очень массивным и грозным на вид. Ольга машинально отпрянула назад, а десантники вступили в короткий, но впечатляющий бой.

       Военные не любят уличных перестрелок из-за тесноты, которая не просто стесняет маневр, а превращает его в бессмысленную суету. Танк, наскочивший на их группу, был похож на слона в посудной лавке. Огромный ствол пушки, задранный вверх, сглаженные углы брони были явно рассчитаны на оперативный простор. Противники находились так близко друг от друга, что любое применение оружия могло одинаково повредить как одной стороне, так и другой. Но люди уже давно не доверяли себе, перепоручив ведение боя автоматике, которая, не задумываясь, атаковала любую цель. Так произошло и теперь.

       Танк и десантники расстреливали друг друга в упор.

       Грохот стоял невообразимый. Женщина изо всех сил вжалась в мостовую, с опаской поглядывая на клубящийся шар дыма, окутавший сражающихся. Это было похоже на фантастический светильник. Непрозрачное сероватое облако освещалось изнутри короткими вспышками, разгоравшимися от темно-красного до ярко-белого, и держало почти правильную сферическую форму. А еще это было похоже на перегоревшую лампочку, которая закоротила, периодически угасая, пока не затихла совсем.

       Дым рассеялся почти мгновенно. Танк проиграл, и его изуродованную броню лизали высокие языки пламени. Ольга знала, что металл гореть не может, но не могла не верить собственным глазам: даже рваные края вокруг коптящих пробоин тлели алыми угольками – танк разгорался. Рассматривая поверженного монстра, женщина не сразу обратила внимание на десантников. Что-то в их настороженной неподвижности было неестественным...

       Она вскрикнула от неожиданности – у одного из солдат не было головы. Он по-прежнему стоял в агрессивной позе, а скафандр, подчиняясь бортовому компьютеру, продолжал функционировать, шевелил пулеметами, высматривая цель, разворачивал торс, расширяя сектор обзора. Но не вид ходячего мертвеца, не стекающая по броне кровь так подействовали на Ольгу. Она испугалась мысли, что им мог оказаться Мазур. Страх остаться совершенно одной был сильнее страха смерти.

       Она вскочила и бросилась к солдатам:

       – Саша!– закричала она в отчаянии.

       Один из солдат развернулся и неопределенно махнул ей рукой. Женщина не поняла жеста, но уже через мгновение оба бросились ей навстречу. Они бежали в обратную сторону! Ольга растерялась, но вскоре услышала надрывный рев двигателей и догадалась, что следом за танком ехали и другие – им все-таки отрезали путь к бегству, загоняя в темные дворики того квартала, где, наверняка, были устроены засады, и их уже давно ждали.

       Приблизившись к ней, ближайший солдат поднял забрало шлема – это был Мазур – и уже собирался что-то сказать, как за его спиной возобновилась стрельба. Воевал мертвый десантник, а точнее его автоматика, которой было безразлично жив ее хозяин или нет: она хладнокровно делала свое дело, нисколько не беспокоясь о смысле происходящего. Уцелевшая троица в явном замешательстве наблюдала за этим боем. Никто не мог отвести взгляд. И, словно воспользовавшись паузой, из ночи вырвались вертолеты. Они появились так неожиданно, что было поздно даже пытаться бежать. Грянул залп.

       Ольга закрыла глаза, но ничего не произошло. Вертолеты расстреливали танки, пытавшиеся объехать своего сожженного собрата. Огонь был повсюду... Один из вертолетов, вздрогнув, бешено завращался вокруг своей оси и рухнул прямо возле них так, что какая-то горящая жидкость попала женщине на одежду. Улица, город превратились в огненный ад, и уже не имело значения, куда бежать. Онемевшими руками Ольга безучастно пыталась сбить пламя, которое упрямо цеплялось за грубую ткань комбинезона...

       Мазур поднял ее на руки и побежал прочь с улицы под прикрытие домов. Женщина была повернута лицом назад и видела, как замешкался последний солдат, пытаясь прикрыть их отступление, но почти сразу один из вертолетов, позабыв о напирающих танках, развернулся и выстрелил в него. Столб света уперся одним концом в крылатую машину, а другим в убегавшего десантника. Прежде чем взорваться ослепительной вспышкой, панцирь скафандра надулся тонким красным пузырем, распираемый высокой температурой, и только потом лопнул.

       Ольга закрыла глаза.

       – Вы не ранены?– кричал офицер.

       Она молчала, а горячие слезы текли по лицу.

       – Вы живы?!– требовал тот.

       И вдруг он грубо отшвырнул ее в сторону. Женщина даже удивилась, приняв это за реакцию на ее молчание, но, услышав удары выстрелов, догадалась, что они вновь попали в переделку. Это было вполне естественным, и Ольга спокойно встала на ноги. Они стояли в центре узкого переулка, сжатого высокими зданиями с пустыми окнами. Дорогу преградили три вседорожника и полтора десятка солдат, едва прикрытые бронежилетами. Несмотря на свое одиночество Мазур явно побеждал, подавляя противников огневой мощью скафандра. За его спиной из механического ранца методично вылетали гранаты-мины, которые корежили и увечили автомобили военных глухими взрывами. Было очевидным, что засада сможет их лишь задержать, но не остановить.

       В этот момент, когда безумие ночи почти поселилось в ней, когда она уже готова была смириться с необходимостью убивать и видеть чужую агонию, а бессмыслица происходящего постепенно становилась нормой существования, Ольга почувствовала совсем рядом присутствие магнитной ловушки!

       Это было похоже на холодный душ в летний зной. Ольга увидела сразу все: она оценила ситуацию с точностью до мелочей, определила план своих действий по секундам. Десантник, пытавшийся проложить себе путь оружием, не сразу понял, что произошло. Женщина невероятными прыжками устремилась к соседнему зданию, даже не обратив внимания на тот факт, что какое-то время попала на линию огня Мазура. Стрельба резко оборвалась, и пораженные военные не могли оторвать глаз от хрупкой женской фигурки, которая, демонстрируя грацию кошки, на четвереньках преодолела почти сотню метров и запрыгнула без видимых усилий в окно третьего этажа.

       Почти квадратная сырая комната. Три окна. Две двери: в соседнюю комнату и в коридор к лестнице... В трех метрах от нее застыл солдат с раструбом магнитной ловушки в руках. Он был закован в бронированный скафандр, отдаленно напоминавший десантника, а потому она не могла рассмотреть лицо, чтобы прочитать в нем причину его неповоротливости. Прошла целая вечность, прежде чем он стал разворачиваться к ней. Вес экипированного солдата был великоват для нее, и Ольга использовала силу инерции для удара. Она с разбега оттолкнулась от стены за его спиной и вложила в удар всю силу. И ее хватило на то, чтобы солдат вылетел в окно, увлекая за собой часть деревянной рамы. Не вставая на ноги, женщина рывком ворвалась в соседнюю комнату, где, как она точно знала, находился еще один человек. При одном только ее виде тот сам выпрыгнул в окно, оставив на полу амуницию снайпера. Первой мыслью было схватить многоствольную снайперскую винтовку и помочь оставшемуся на улице Мазуру, но это было лишь первой мыслью.

       По лестнице бежали трое. Она не могла их видеть, хотя чувствовала безошибочно, но вот они, похоже, видели ее. И у каждого была магнитная ловушка, каждый мог при случае заточить ее в силовое поле. При воспоминании об ощущениях, испытанных в день смерти Серого, Ольга содрогнулась так, что едва не потеряла равновесие. У нее было время только на спасение себя.

       Женщина перебежала к окну, выходившему во внутренний дворик с противоположной стороны здания. В полутора метрах от карниза, по стене проходила достаточно широкая водосточная труба. Даже тени сомнения не возникло, когда Ольга уверенно прыгнула с края окна. Быстрыми движениями она взобралась по трубе наверх, но та не доходила до крыши, и ей пришлось опять прыгать теперь уже на нависавший невдалеке балкон. С него она попала на верхний и дальше, на козырек, с которого смогла взобраться на крышу.

       С момента, когда она почувствовала присутствие ловушки, стоя за спиной офицера, и до настоящего момента прошло меньше минуты. У нее просто не было времени подумать о том, что она делала и как. А достаточно было любого сомнения, испуга, подозрительности, чтобы нарушить то состояние, в котором находились ее тело и дух.

       На крыше уже были люди. Они бросились к ней, а гудящий совсем рядом вертолет пытался нащупать ее в темноте парой прожекторов. Но ей свет был не нужен – она смотрела в ночь, смотрела сквозь нее, и видела то, чего не мог видеть ни один человеческий глаз.

       Низко прижимаясь к поверхности, Ольга использовала свободное место для разгона и перепрыгнула на крышу соседнего здания, легко преодолев пусть и не очень широкую, но пропасть между строениями. Здесь не было никого, и она спокойно смогла приготовиться к следующему прыжку. На этот раз ее целью был исполинский небоскреб, размером с целый квартал, где можно было легко затеряться. Но сложность заключалась не только в том, чтобы перепрыгнуть очень широкую улицу и попасть в одно из пустынных окон напротив – ей предстояло пролететь над целым скоплением военных, заполнивших мостовую.

       Женщина вложила в это движение все умение, оторвавшись от края крыши как раз в тот момент, когда пятно света, направленного вертолетом, выхватило ее из мрака, бестактно обнажив сотням ищущих глаз. Она быстро планировала навстречу изрезанной окнами стене небоскреба, а задравшие головы солдаты зачарованно наблюдали ее полет. Ни один из них даже не попытался выстрелить.

       Ольга точно попала в проем окна, но падение было болезненным. Прокатившись по неровному полу, она угодила в ворох остроконечных обломков и пробила насквозь руку об один из торчащих металлических прутьев. Ее стон был глухим и коротким. Останавливаться было нельзя, чтобы не потерять выигранного преимущества, и она быстро вскочила на ноги. Солдаты уже гремели сапогами по лестницам, и у некоторых были магнитные ловушки. Они охотились за ней, травили как зверя!

       Женщина запрокинула вверх голову так, чтобы гортань выровнялась, образовав прямую линию от легких, и, набрав в грудь воздух, закричала. Ее крик услышали все в здании и еще многие, находившиеся далеко от того места. И почти все холодели от ужаса, вслушиваясь в него. Но сама она внимательно изучала эхо, которое торопливо отражалось от препятствий и возвращало звук, рассказывая все о том, что встретило на пути. Так Ольга узнала о существовании поблизости лифтовой шахты, уходившей глубоко под землю, в подвалы небоскреба. Она без труда отыскала ее и раздвинула створки наружных дверей.

       Перед ней был пустой колодец с двумя парами рельсов по бокам для аварийного тормоза. Именно этими неудобными выступами ей и пришлось воспользоваться. Чуть ниже в стене проявилась своеобразная лесенка, и спуск пошел легче. Услужливое эхо продолжало доносить окрики военных, которые попытками координировать друг друга создавали неразбериху.

       Ольга поняла главное: кто бы не следил за ней, он вел наблюдение сверху, а потому мог определять точно место ее расположения только по горизонтали, но не имел никакого представления о том, на какой высоте или глубине она находится. Мазур оказался прав: за ними, а именно за ней, следили, скорее всего, со спутника.

       У небоскреба был собственный выход к линии метро, и женщина смогла перебраться в лабиринты подземки. Она не шла наугад, хотя и не отдавала себе в том отчет. Ее вело новое чувство, которому не было названия, которое невозможно было рассмотреть на фоне мишуры неизвестных ранее ощущений.

       Ольга направлялась к Убежищу...

       Когда она, наконец, нашла выход наружу через одну из вентиляционных шахт, силы оставили ее. Мелкий дождь ласково щекотал лицо, сбивая с него жар, а влажная земля, в которой утопала спина, казалась мягкой как пух. Женщина лежала неподвижно и не могла себя заставить даже повернуть голову. Ей было хорошо, спокойно, влекло в сон. А погоня, преследование военных больше не были важными. Она сделала все возможное и теперь наслаждалась слабостью, уступив усталости, которая сама обо всем позаботится. Не было холода, не было угрозы, не было боли...

       Ольга заснула так спокойно, как это можно делать только в безмятежном детстве, укладываясь в солнечный летний день под опекой родителей, когда убаюкивает разноголосое эхо дворика, звонкие трели птиц и запах душистых трав, а солнечные зайчики игриво пробираются в зашторенное окно и падают прямо на лицо, нежно его согревая...

                *****

       Ворчун умирал.

       Он понимал это, но не хотел признавать. Странный недуг свалил его в самый разгар битвы и, казалось, поразил не только тело, но и всю жизнь, все его планы, мечты.

       – Седой,– зашипел он, приподнимаясь на кровати.– Седой!...

       – Да здесь я,– устало ответил старик и вышел в круг света, образованный лепной свечой.– Чего неймется? Спал бы да другим покой дал.

       – Как ты смеешь? Где все?! Где Рох, советники?

       – Да уймись,– смиренно продолжал старик.– Вдвоем мы остались. Даже гвардия твоя разбежалась. Двое нас.

       – Ты лжешь! Предатель!

       – А почто мне лгать? Я тебе кажный раз, как ты очинаешься, все по новой рассказываю, а ты мне всяк грозишь. Обещал живым в навозной яме закопать. И что это ты так осерчал да вызверился?

       – Что со мной?

       – А кто его знает,– старик склонился над больным и стер испарину с горячего лба.– Хворь завсегда к людям цепится. И ей дела нет, большой ты человек или маленький. Переходишь свое и снова на ноги встанешь.

       – Что? Что происходит?– загорелся Ворчун.– Где все?

       – Ну, так слушай,– спокойно начал Седой, словно готовился рассказать сказку непослушному малышу перед сном.– Казнил ты семерых офицеров и пошел войной на своих врагов. Большое у тебя было войско, с танками и вертолетами. Нашумел ты...

       – Старик! Ты б еще с детства моего начал! Что было после того, как меня ранило?

       – А никто тебя не ранил. Это хорошо, что чего-то ты припомнил, а то в прошлый раз с похорон пришлось рассказывать. А насчет ранений – это ты наснил себе чего-то. Худо тебе сделалось, когда днем на крыше командовал. Ты, как упал, так все порешили, что помер. Удар, мол, случился. Как я им не кричал, что ты живой, никому и дела не было.

       – А Рох?

       – Его ты к тому времени приговорил к смерти за измену, что он сбег с федеральными солдатами прямо из сражения да еще две сотни увел.

       – Так он мертв?

       – От чего ж мертв? Живее живых. Я ж сказал, что сбег. Ты давай или слушай, или сам говори, а то дело уже к утру идет: мне б самому поспать чуток.

       – Ладно, Седой, говори,– смирился Ворчун.

       – А чего говорить? Сказано уж все. Только ты упал, как все они разбежались.

       – И штаб?..

       – И штаб. Говорю, все. Тут почти сразу война началась. Толком и не разберешь, кто с кем завязался. Вроде, военные против военных, а порой и штатские промеж собой. Твою маленькую войну съела чья-то большая. Вот мы с тобой и остались: ты, больной, да я, старый. Бежать нам мочи нет. Стащил я тебя под крышу да вот жду, пока оклемаешься.

       – Что же это делается?– застонал Ворчун.– Ведь не должно все так закончиться.

       – А ты не горюй зря – все уже кончилось. Думай про то, что будет, а не было. Жить надо.

       – О чем ты говоришь, старик? Забыл, кто я?

       – Я-то помню, а вот ты, верно, позабыл чегой-то.

       Седой уже собирался что-то напомнить Ворчуну, как тот, вдруг, побелел и протяжно застонал, с шипением сблевывая пену. Его глаза закатились, а лицо смялось от боли.

       – Опять началось,– посетовал Седой.– Что ж тебя так ломает, сердечный? Неужто так много зла успел наделать, чтобы такое наказание себе выхлопотать.

       Он уже собирался оставить больного, пока припадок не сойдет, но тот внезапно затих и уверенно сел на кровати. Его глаза были чистыми, ясными, хотя и хранили печать страданий.

       – Помираю я, Седой,– грустно сказал Ворчун.– И боязно мне. Мучусь я и кошмары вижу.

       – Так и живем ведь, чтобы терпеть,– неуверенно поддержал его старик, дивясь странному просветлению того.– Ты б лег...

       – Ухожу я,– ответил больной и повернулся к Седому лицом, по которому текли слезы.– Совсем ухожу. Последние минуты мои, а что и сказать не знаю. Всю жизнь только и говорил, а ни одного путного слова. Ни одного стоящего дела не свершил – только ерунду всякую.

       – Не всем же ж святыми быть и добро творить. Мы ж люди живые.

       – Давай я тебе повинюсь. Давай, простишь меня за всех.

       – Бог с тобой, Ворчун. Не служитель я бога,– попятился старик.

       – Что за ерунда такая?– заплакал Ворчун.– Почему так все обернулось? Я ж по-другому представлял.

       И вдруг он изумленно застыл, глядя в окно:

       – Седой! Ангел летит! Я вижу ангела! Меня простили! Открой окно, впусти его! Открой!

       С этими словами он затих навсегда.

       Ворчун упал на кровать, и лицо его светилось радостью, словно умер он не в муках, а в радости. Старик накрыл ему лицо тканью и, прихватив свечу, молча удалился вглубь комнаты. Ему даже в голову не пришло обернуться к окну, куда смотрел покойный в последние мгновения жизни.

       За окном, в ночи над городом парила гигантская бабочка со светящимися изумрудными крыльями. Она завершила таинство и несла последний вздох советника Титка, одной из его версий – клона, который не успел распробовать жизнь, но вкусил смерть до самого ее дна.

       И была эта бабочка невероятной красоты...

                *****

       Сны бывают разные, глубокие и поверхностные, тревожные и легкие, но пробуждение бывает всегда. Стоит открыть глаза, и явь берет свое, очерчивая грань между сном и реальностью. А потому Ольга, лишенная сколько-нибудь заметного перехода к бодрствованию, была обескуражена. Она видела сны, раскачиваясь на волнах фантасмагории, она спала, но в какой момент это все вплелось в реальный мир, не знала. Перед ней встала неразрешимая проблема – отделить вымысел от правды, узнать, что из пережитого происходило с ней на самом деле.

       – Вы засвидетельствовали?– придурковато улыбаясь, спросил Гранкович.– Вы помните мою смерть?

       Она промолчала.

       – Я знал, что не сошел с ума,– заявил тот и неприятно засмеялся, выдавливая из себя хрипы, похожие на смазанный кашель.

       От него дурно пахло, а лицо светилось безумием. Слюна перепачкала его подбородок, и при попытках разговаривать вязко хлюпала в уголках губ. Вытаращенные глаза готовы были вывалиться из глазниц, и их удерживали только опухшие веки.

       Змей был отвратителен как никогда.

       Ольга вспомнила, как он тащил ее на себе через город, постоянно что-то бормоча под нос. Она вспомнила сковывающую слабость и его попытки ухаживать за ней. Это не было сном, как и все, что происходило до того. Она прыгала по крышам домов как кошка и карабкалась по отвесным стенам – и все это было...

       Женщина поморщилась, отказываясь верить самой себе, и оживление на ее лице было замечено Гранковичем:

       – Вижу, Вам полегче. Вы должны жить, чтобы свидетельствовать меня. Думаю, мы теперь всегда будем рядом.

       Он опять кашливо засмеялся, и Ольга закрыла глаза: земля плыла под ней.

       – Я бы сказал, что Вам здорово повезло. Какова вероятность того, чтобы я мог случайно наткнуться на Ваше красивое тело в этом гадючьем городе? Роскошное тело... Но Вы же понимаете, что везения не существует, как и самой случайности. Все закономерно! Все вытекает одно из другого... Я Вас спас, помог, но иначе и быть не могло!

       Ольга лежала на полу теплого сухого помещения и ощущала вокруг себя вибрацию и давление. Это была трансформаторная будка! И теперь были объяснимы и вибрация, и несносное гудение, и природа давления...

       – Вы в трансформаторной будке,– угадал ее мысли Змей.– Здесь сильное магнитное поле, и никто Вас тут никакими приборами не засечет. Смешно сказать: во всем городе нет света, а эта будка сама себя отапливает, подсушивает – создает микроклимат для полноценной работы. Люди до смерти замерзают по ночам, а эта тварь тут греет себя из каких-то аварийно-резервных источников... Я здесь хорошее гнездо свил. Захотите пожить со мной – милости просим. Тем более что Вы уже мое теплое ложе примеряете, обживаете, так сказать...

       Ольга ожидала очередного приступа смешливости, но Гранкович вдруг впал в задумчивость, отвратительно шевеля губами. Пауза начинала затягиваться.

       – Мне надо срочно...– заявил он, вскочив с колен.– Я.. Я потом зайду.

       Змей поспешно выскочил на улицу, аккуратно прикрыв за собой дверь.

       Женщина села и осмотрелась. Под ней лежал старый, но чистый матрац, который был единственной мебелью в комнатушке. Это и не было комнатой – вытянутое вдоль приборной панели помещение больше походило на служебный коридор, один конец которого упирался в дверь, а другой в глухую кирпичную стену.

       Лежа, сквозняки не чувствовались, но на высоте метра в стенах чернели отверстия, из которых складывался ощутимый воздушный поток, направленный на древнюю приборную панель, где самый маленький рубильник или переключатель можно было сдвинуть, только приложив заметное усилие. При закрытой двери других источников света не было, но Ольга прекрасно видела в темноте и различала иные мелкие детали. Она даже несколько увлеклась слеповатым разглядыванием, пока взгляд не уперся в странную тень, которой за секунду до этого – она готова была поклясться – там не было. Мгновенно женщина оказалась на ногах.

       В будке находился кто-то еще.

       Ольга предупредительно щелкнула затвором пистолета и направила ствол на подозрительную тень. Та ожила и направилась к ней.

       Это был подросток лет двенадцати. Он сутулился и двигался очень неуверенно. Подойдя вплотную, он медленно опустился на край матраца, приняв не очень удобное положение, и начал корчить рожи. Женщина не очень четко себе представляла причину такого поведения, пока не рассмотрела в его кривляньях нечто большее. Менялось не только лицо, едва различимое в густом мраке – менялся сам силуэт, увеличивался в размерах, принимая знакомые, недетские очертания...

       Она не могла ошибиться – теперь перед ней сидел Серый.

       – Здравствуй,– сказала тень.

       Женщина бессильно опустилась рядом. Это не мог быть он. Ей предстал тот, кто однажды уже выдал себя за Валеру – прототип. Тот самый прототип.

       – Это его тело?– машинально спросила она, чувствуя, как защемило внутри.

       – Это просто тело,– ответила тень.

       – Зачем?

       – Мы можем поговорить?

       – В прошлый раз ты не был разговорчивым.

       – В прошлый раз ты не была готова к этому.

       – А теперь? Что изменилось теперь?

       – Изменилось,– равнодушно сказала тень.

       Дрожь пробежала по телу женщины, когда она представила, что разговаривает с созданием, которое даже близко не походит на человека, с жидкостью, которая носит тело любимого ей человека как одежду.

       – И о чем ты хочешь говорить?– овладела она собой.

       – О прошлом, настоящем, будущем...

       – Твоем будущем или моем?

       – Будущее ничье. Оно просто есть.

       Это не был голос Серого, и ничем не напоминал его.

       – Тогда что тебе надо?– раздраженно выкрикнула она.

       – На этот вопрос нельзя ответить односложно. Что-то ты уже сделала для меня, что-то еще предстоит. А кое-что сделал для тебя я.

       – Что сделал? Убил Валеру? Превратил меня в мутанта?

       – Люди много рассуждают о смерти и судят других.

       – Это ты мне говоришь?– загорелась женщина.– Ты ставишь меня на место?

       – Хорошо. Открой мне, что есть смерть?

       – Спрашивает тот, кто никогда не жил,– попыталась язвить Ольга.– Тебя интересует смерть? А что такое жизнь ты не хочешь узнать?

       – А ты? Ты знаешь разницу между тобой и твоим телом? Если отрезать тебе палец или всю руку, твоя личность уменьшится пропорционально?

       – Старо!– фыркнула женщина.– А ты отрежь мне голову или вырви сердце!

       – Это убьет тело, но не тебя.

       – Какой умник! Это для тебя, паразитирующего организма, есть носитель и есть ты. А у людей, если забираешь тело, забираешь и жизнь!

       – Я не паразит, мое существование не требует носителя.

       – Вот именно, что существуешь, а не живешь.

       – Обсуждать терминологию можно бесконечно, но твой человек целиком сосредоточен во мне. Я помню строение каждой его клетки, каждого органа, владею его памятью и личностью. Так жив он или мертв?

       – А ты как думаешь?– побелела Ольга.– Если я съем курицу. Она во мне. Так жива она или нет?

       – Я могу построить его тело и воссоздать личность.

       – И это будет клон! Душу невозможно законсервировать.

       – Тогда, что есть душа?

       – Это то, что в тебя забыли вложить при рождении,– огрызнулась женщина.

       – Я не рожден, а создан.

       – Знаю. И твой создатель – настоящий урод.

       – Меня создал не человек.

       – Вот как? Божественное начало? Провидение?

       – Человек, синтезировавший Черную Кровь, не имеет представления о том, кто я. По его проекту невозможно создать что-либо подобное мне.

       – Случайность?– улыбнулась Ольга.– Две минуты назад этот создатель утверждал мне, что случайности не существует, что все имеет причинно-следственную связь.

       – Я не говорил, что мое появление случайно. Я отрицаю причастность к этому конкретного человека.

       – И чьих же ты рук дело?

       – Собственных.

       Женщина не удержалась от вызывающего смеха:

       – Я ожидала от тебя большей рассудительности. Что первично: яйцо или курица?

       – Тогда, как возникла жизнь?– перебил он ее.

       – Этот вопрос к философам. В теорию случайного возникновения жизни сама я не верю.

       – Случайности нет. Но я согласен, что источник моего происхождения и зарождения жизни может быть общим.

       – Не слишком ли много высокомерия?– поморщилась Ольга.

       – Разве я не в праве считать себя более высокоорганизованной формой?

       – Так вот оно что! Комплекс неполноценности! Ты пытаешься доказать самому себе, что лучше других, и опускаешься до самолюбования. Но ты не сможешь изменить прошлое! Как не крути, а сделали тебя человеческие руки! Можешь рассуждать о неизбежности своего появления, но не уйдешь от факта. Люди создали тебя, а не наоборот. Будь добр, знай свое место, изделие.

       – Пусть так. Считай, что люди создали меня, а сами люди произошли от обезьян. Разве вы уважаете обезьян за это, дали им больше шансов для выживания в своей среде? Они превратились в пройденный этап. Я тоже могу рассматривать человечество, как предпосылку моего появления и не более. Я росчерком пера могу отправить всех на свалку истории.

       – А ты слишком по-человечески смотришь на мир,– призналась Ольга.– Боюсь, у нас гораздо больше общего, чем может показаться на первый взгляд, хотя что-то во всем этом не так. Есть какой-то подвох в тебе, но я за него еще не ухватилась. Так что же ты такое?

       Последние слова были произнесены с искренним любопытством, пожалуй, единственным чувством, которое люди не научились скрывать.

       – Правильный вопрос,– бесцветно ответил прототип, но женщине показалось, что она рассмотрела на его лице снисходительную улыбку.– Кто мы? Зачем мы? В чем смысл жизни? Вопросы люди формулируют правильно. Полагаю, для вас смысл заключается в вечном поиске несуществующих ответов на эти вопросы.

       – Красиво сказано... Бессмертная фраза... Хочешь выглядеть сильно умным?

       – Будучи продуктом системы, вы не умеете абстрагироваться от нее. Маленькая шестеренка в большом механизме будет вращаться по кругу быстро, но бессмысленно с ее точки зрения. Она может мечтать, надеяться, воображать, но никогда не поймет сути происходящего, не охватит механизм в целом, потому что она шестеренка по определению, хотя и нужная – часть общего.

       – Мы, значит, шестеренки, и сама жизнь лишь маленькая гайка в механизме мироздания. Допустим. Пусть жизнь нужна только для того, чтобы произвести разумное существо, а оно в свою очередь на каком-то этапе развития должно спровоцировать катаклизм, скажем, заново зажечь угасающие звезды... Но ты-то кто?

       – Суть Вы уловили. Вселенная заинтересована не в ваших идеях, а в каком-то продукте вашей жизнедеятельности – по Вашему предположению это катаклизм. А поиски смысла нужны лишь для собственного развития.

       – Мы поняли друг друга. Не будем опускаться до занудства! Вы-то кто? Вторая гайка в общем механизме? Новая запасная часть нам на замену?

       – Вот на этот вопрос вы мне и поможете ответить.

       – Я?– искренне изумилась Ольга.

       – В том числе. Я был рожден иначе, и смысл моего существования иной. От меня требовали выжить – я выжил. Я умнее и сильнее человека. Превосхожу по всем показателям. Но я единственный. И это не случайно... Информация, которой я обладаю, не поможет мне решить эту проблему. Естественных знаний недостаточно. Я познаю мир, изучаю людей, хочу прожить эти жизни. Большинство понятий, которыми вы оперируете, противоречивы. Люди искренне осуждают ложь, но нет ни единого человека, который бы не лгал. Вы создаете законы, но не следуете им, восхищаетесь моральными принципами, которые противоречат вашей природе. Слишком много лишнего и бессмысленного. Но я не тороплюсь это осуждать. Возможно, в этом есть смысл, которого я пока не вижу.

       – Ну, конечно же!– Ольга придвинула свое лицо к его пустым глазам.– Где мне было сразу это понять? Ты же одинокий! Один! Тебе даже не с кем поговорить, и ты киснешь сам в себе! Ты обречен на недоразвитость. И ты нашел выход! Ты раздробил себя на кусочки, чтобы возродиться в людях. Ты хочешь увидеть мир нашими глазами. Ты хочешь украсть у нас все! Нашу подлость и праведность, предательство и верность, цинизм, любовь – весь набор чувств, эмоций, пороков, которые мы вынашивали и формировали тысячи лет! Хочешь научиться врать! Ведь у тебя ничего этого нет!

       Прототип молчал.

       – Вот уж не думала, что такое может кому-то понадобиться. Так значит, ты войдешь в мой мир десятком или сотней младенцев. Они будут сильнее и умнее человеческих да плюс к тому получают доступ в сокровищницу наших таинств. И ты после этого говоришь, что не паразит? Ты самый грандиозный паразит в истории! Ты собираешься потребить то, из чего сотканы души! Ты станешь не просто человеком, а гибридом со множеством лиц! Знаешь, что это означает? То, что я беременна, негодяй! Беременна от тебя! Ты обманом пришел ко мне в образе любимого человека…Поздравляю, в тебе больше человеческого, чем тебе кажется.

       Тяжелый камень упал у нее с груди. Она произнесла вслух то, в чем боялась себе признаться. Все встало на свои места, и теперь можно было не прятаться от самой себя. Это и было самым важным...

       – Знаешь, я часто представляла себе этот разговор, словно знала, что он предстоит. Я спорила с тобой тысячи раз, изобличала, обвиняла, выносила приговоры, не зная, что ты или кто. Я воображала твой характер, твой извращенный ум, полный агрессии и преступных замыслов. Но кто бы мог подумать, что ты просто пустышка, что в тебе вообще ничего нет. И ты не можешь даже полноценно подражать людям. А ведь все наши представления о разумной жизни базируются на заблуждении, что она должна быть подобна нам. Только сейчас я понимаю вклад в мою личность истории человечества: интрижки, заговоры, дворцовые перевороты, измены – все это наследство, пришедшее с прочими прописными добродетелями.  Все человечество порочно по определению, а ты, как это дико не прозвучит, чист и невинен, не имея представления об источниках морали – о Добре и Зле.

       Ольга была полна открытий и прозрений. Она готова была говорить бесконечно, потому что теперь человечество предстало перед ней совершенно обнаженным, лишенным таинственного ореола. И она увидела слона!

       ...Когда-то давно три слепца захотели узнать, что есть слон. Один взял его за хвост, и сказал, что это веревка. Другой обхватил ногу и сказал, что это столб. А третий потрогал хобот и сказал, что это змея...

       Она, наконец, увидела слона! Впервые она смогла окинуть взглядом всю цивилизацию. И это было настолько впечатляющим, что поток эмоций просто взорвался в ней.

       Она открыла было рот, чтобы излить возбуждение своему диковинному слушателю, но холодный душ разочарования погасил триумф прозрения.

       Ольга была одна.

       Гудящая трансформаторная будка оставалась бесконечно пустой, как черная пропасть под ногами. Эта комната была дырой в пространстве и времени, воронкой, которая способна впитать в себя любого. Женщина не была готова к таким переменам. Ее швыряло из стороны в сторону как размокшую древесную щепку, сколотую с тонущего корабля в самый разгар бури.

       Она видела и бурю, и океан, но это была уже не та водная стихия, которой она могла восхищаться. Женщина была подавлена и напугана. Она всматривалась во тьму комнаты, и эта тьма колыхалась, падала на нее массой воды, пенилась волнами, выла штормовыми ветрами. И чем больше Ольга говорила себе, что это бред, навеянный нервным расстройством, тем ярче становилось присутствие бушующего океана. Она не могла противиться ритму танца, настороженно вступив в бегущую воду. Это действительно был танец. Сложные, но зажигательные па кружили в вихре водоворотов, подбрасывая к стонущему небосводу и опрокидывая в бездну глубин. Океан был внимательным и страстным партнером, полным энергий и желаний. Он пылко сжимал ее тело и заботливо срывал с него жар прохладными объятиями. Его соленое дыхание обдувало лицо, а непрерывный захлебывающийся шепот жег уши. Он был груб, но нежен. Пошл, но галантен. Он был идеален, но недоступен. Женщина томилась по нему, льнула к прикосновениям, и не могла удержать вальсирующего и дразнящего, не могла ухватиться за его плоть, вслушиваясь в шелест прибоя, который прикрывал наготу его совершенного тела.

       Она ревновала и готова была излить свой гнев. Черно-зеленые волны – это был именно его цвет – кружили вокруг, смеялись и играли жестоко. Он хотел ее злить, а она жаждала его, желала впиться в эту наполненную движением изумрудную тьму, которая влекла к себе, призывно ворочаясь на постели горизонтов. И, когда она уже готова была вонзить пересохшие губы в обузданную стихию, металлический стук оборвал непрочные узы ее власти, освобождая плененную силу, которая теперь торопливо ускользала, протекая сквозь пальцы, оседая потухшей пеной.

       Она застонала и обернулась. Стучала дверь.

       Ее металлическая поверхность проступала сквозь слои убегающей воды, всплывая на поверхность откуда-то со дна. Из океана поднималась тесная коморка трансформаторной будки. Поблескивая высыхающей влагой и подвижными струйками стеков, встали стены и приборные панели. Океан отступил, а ревущие штормовые ветры, надрывно цепляясь за ее сознание, охрипли до обычных сквозняков, жалкие и ничтожные.

       Женщина застонала, как это сделал бы любой хищник, из пасти которого вырвали добычу. Она вспомнила величие своих прозрений и подлое бегство прототипа. Тот не хотел ее обидеть – он и не знает, что это такое. Но тем больнее был его приговор, высказанный с безразличием.

       Дверь заскрипела и дернулась. Кто-то снаружи пытался ее открыть.

       Ольга рывком вскочила и, бросившись к входу, оттолкнула дверь. Женщина была зла.

       Ей открылись рождение утра и настороженный Мазур.

       Заря еще не встала, но уже успела легко оттенить надкусанный силуэтами небоскребов свод Востока, где зачинался день. Ночь еще удерживала тьму, а влажная прохлада торопилась царствовать в своих владениях перед грядущей сменой династий. Предрассветный холод ощущался как никогда остро, но утро близилось, и его вестники спешили донести эту новость.

       На военном был изодранный черный плащ, из-под которого просвечивалась легкая форменная одежда, рассчитанная для ношения под скафандром, и тяжелые безразмерные ботинки с широкой подошвой без замков и шнуровки. Он сжимал в руке короткоствольный пистолет и пытался заглянуть в будку за спину женщины.

       – Вы одна?– прохрипел он и закашлялся, прочищая горло.

       Ольга молчала и внимательно всматривалась в офицера. Она не была уверена в нем.

       – Я слышал крики,– овладел тот своим голосом.– Мне показалось, Вам нужна помощь.

       – Вы что, дожидались своей очереди, или это очередной спектакль?– вызывающе спросила она, обращаясь скорее к прототипу в облике Мазура, чем к военному.– Признайся, ведь Гранковичем тоже был ты! Ты приходишь с разными лицами! Чего ты добиваешься?

       Офицер удивленно посмотрел на женщину и сделал шаг в сторону, чтобы оказаться сбоку от двери и выйти из поля зрения того, кто мог скрываться в будке за спиной Ольги. Этот нехитрый и машинальный маневр военного убедил ее в ошибочности подозрений лучше, чем любые объяснения и доказательства.

       – Я могу войти внутрь?– осторожно спросил Мазур.

       – Нет. Я хочу поскорее уйти отсюда. Как Вы меня нашли? Хотя о чем я спрашиваю... Вы же дали мне тот кристалл. А что приключилось с Вами? Мы так резко потеряли друг друга...

       Военный молчал и щурился, пытаясь рассмотреть лицо женщины, а та старалась отвести взгляд. Кое-что она не хотела обсуждать с ним.

       Они так и пошли вдвоем плечом к плечу, не доверяя друг другу настолько, чтобы пропустить кого-то за спину, но и не давая лишнего повода для беспокойства спрятанным с глаз оружием. Они были так поглощены своей игрой, что не придали значения мелкому обстоятельству.

       Недавно закончившийся дождь изрядно подмочил одежду военного, но женщина, вышедшая из сухого теплого помещения трансформаторной будки, была промокшей насквозь. Ее мокрые волосы и потяжелевший от воды комбинезон пахли морской водой...

                *****

       Гранкович встречал рассвет.

       Он не был один и потому преисполнился умилением от ощущения чьей-то близости. Они сидели на скамье в скверике между двумя стенами могучих древ, обступивших аллею, которая своей перспективой упиралась в остывшую реку.

       Было морозно, и холод сковал осенние запахи в букет, который контрастно покалывал в ноздрях и студил грудь. Дыхание получалось отрывистым, как глотки горячего напитка, но с точностью до наоборот. Свежесть тревожила разум, бодрила мысли, а тело подрагивало, наполняя кровью лицо и руки.

       Змею было хорошо. Очень хорошо. Он улыбался своим мыслям, вслушивался в тишину, которую ни что не смело нарушить, всматривался в просветлевший мрамор неба. Тучи рассыпались как дурной сон и теперь умирали рябью на западе с уходящей ночью. Осень впервые дарила земле ясный день как напоминание об прошедшем лете. Только летом день приходил раньше, чем просыпалась жизнь, и только летом рассветы бывают неповторимо чудесными как награда упрямцам, которые решаются их встречать в невероятную рань.

       Растущий свет наполнил Гранковича воспоминаниями, которые освещали лицо изнутри. Время потерялось в помутневшем взгляде, и он едва не пропустил явление светила.

       Уверенно и снисходительно оно выглянуло из-за края горизонта, разрастаясь пожаром цвета. Матово-серый мир наполнили краски, а тени преклонили колени в приветствии. Это было похоже на выход царственной особы к подданным, которые падали ниц перед лицом ослепительного величия. Милостивая благодать, нашедшая человека, воплотилась в еле ощутимое прикосновение тепла, которое способно согреть сильнее пламени костров.

       Змей импульсивно вздохнул и, закрыв глаза, и подставил лицо солнцу. Теперь он кожей ощущал его восхождение, заливаясь румянцем, который согнал бледность с лица.

       – Порой этот мир кажется мне прекрасным,– признал он.

       И в ответ на его слова город ожил. Задрожал очередью выстрелов и заворочался глухим ревом моторов. Утреннее эхо еще пыталось какое-то время облечь эти звуки в радужные одежды, оглашая их окрест и повторяя нараспев, но это был мир Гранковича, и человек снисходительно улыбнулся, приветствуя ожидаемое.

        – Все проснулись...– отметил он.– Новый денек, новые события. Кто-то родится, кто-то умрет.

       Он повернул лицо к своей соседке и оценивающе ее осмотрел.

       – Не подумайте, что я вот так могу пристать к первой встречной. Но, увидев Вас, я сразу понял, что между нами есть нечто. Какое-то противоречие, рождающее интригу. Обычно я не заговариваю на улице. Но сегодня есть причины так вести себя. Дело в том... Вы только не подумайте, что я спятил... Дело в том, что я бог. Ничего не говорите! Я тоже был прагматиком, но факты упрямее быка. Я даже не знаю, как это произошло – возможно, так было всегда – но этот мир существует только для меня. Скажете, что я эгоист. Возможно. Вот Вы... Молодая, красивая... И у Вас есть собственный мир. Тот, который Вы видите всякий раз, открывая глаза. Вы их закрываете – он исчезает. Открываете – появляется. У каждого есть вселенная, которой он единственный владеет. Все так просто … Все, кого Вы видите – тоже часть Вашего мира. Закройте глаза, и они тоже исчезнут... Все, что Вы видите вокруг – мои владения, включая Вас. Я поздно это понял... Вы не волнуйтесь: глаза я не скоро закрою, так что будущее у Вас есть. А я, как и положено, бессмертен. Так что...

       Гранкович откинулся на спинку скамьи и осторожно обнял молчаливую собеседницу за плечо. Сопротивления не было, и это вдохновляло.

       – Как чудесно, что Вы понимаете. Вот она мне не поверила! Она до сих пор не признала меня, хотя и свидетельствовала мои чудеса. А все почему? Потому что мнит себя равной! Нет! Она вообразила себя чем-то большим и смотрит на меня со снисхождением! На меня, который позволил ей существовать! Разве я не прав? Разве у меня нет повода злиться? Я рад, что встретил понимание в Вас. Позвольте ручку в знак признательности...

       Он бережно поднял ее руку и вдохнул запах, исходивший от ладони. А потом осторожно коснулся губами, закатывая глаза. Рука была легкой, но твердой,  гладкой и приятной на ощупь. Змей прижал ее ладонь к своей щеке и зажмурился:

       – Как чудесно, что я встретил Вас. Такое случается раз в жизни. А жизней этих у меня... и не сосчитать. Самое печальное в моем божественном существовании – это одиночество. Я так одинок. Устал от пустоты вокруг... А она? Она мнит себя выше! Даже презирает. Она на коленях должна была умолять о снисхождении. То ли дело Вы... моя богиня.

       Он резко поднял голову и, все еще сжимая ее ладонь в своей, заглянул в ее лицо.

       – Совершенство...– шептал он губами, ищущими поцелуй.

       Его объятия были невоздержанными и грубыми, а манеры возмутительными, но он так и не встретил сопротивления. Змей прикоснулся ладонью к ее лицу, пальцами исследуя рельеф, ощущая упругость губ...

       – Холодные... Такие нежные и прохладные...– улыбался он.– Поверьте, для меня не имеет значения, живы Вы или мертвы. Это для примитивов, которые не вкусили горячего вина смерти, может что-то значить. У богов все иначе... Как там было у классиков? Истинное чувство сильнее смерти... Я бы мог вернуть Вам жизнь, но зачем? Зачем Вам ее суетность, когда Вам открылась Вечность...

       ... Солнце встало уже высоко, а Гранкович продолжал говорить что-то бездыханному телу мертвой девушки, сжимая его в объятиях. Он шептал страстно и увлеченно. А день разгорался, и океан света разливался вокруг...

       На этом фоне невозможно было различить странную бабочку гигантских размеров, которая порхала широкими изумрудными крыльями над сквером. Она почти сливалась, полупрозрачная, с чисто-голубым небом, которое затмило ее собственное сияние.

       Ветер ее крыльев коснулся Гранковича, взъерошил волосы – так близко пролетела она – но тот не обратил внимания, увлеченный своей дамой.

       И пропустил невероятной красоты чудо, столь близкое...

Следующая глава http://www.proza.ru/2015/06/26/1340