Приключения писателя Водкина-Безделкина

Глава 1. Новый год подкладывает Водкину свинью по восточному календарю

Вводные данные или говоря проще, понятия:
Функционал — работник, труженик, муравей человеческого вида из низшего класса. И даже если ты ведущий писатель — ты функционал.
Элита — она и у муравьёв элита. Элиту обслуживают, кормят, поят, как их муравьиную свиноматку.
Лесной муравейник — это большое, бурлящее городище. У каждого муравья своя функция, и он точно знает, что ему надо делать, и в какой последовательности.
Людской мегаполис — это огромный, шевелящийся муравейник. У каждого гражданина тоже есть своя функция. И он точно знает, что ему нужно делать и в какой последовательности: работа-дом-работа; товар-деньги-товар, будни-выходные-будни-отпуск. Да, мы такие: грамотные, разумные, многофункциональные, всё у нас по полочкам, всё по порядку. Мы всё-всё понимаем, даже про вертикаль власти и беспринципные принципы.
И только одно нам до сих пор непонятно: как такие малюсенькие муравьишки, мозг которых состоит всего из трех ганглиев и содержит крайне мало двигательных нервных клеток, выполняют свои рабочие функции, поддерживая закон и порядок в своём мега-городище, не путаясь и не сбиваясь?
Над этим вопросом бились все функционалы учёные нашей многофункциональной планеты, но к единому мнению так и не пришли. Впрочем, зачем им приходить к единому мнению и закрывать вопрос раз и навсегда: кто же тогда будет ходить на работу и думать, думать, думать, а также переставлять теории с места на место, всецело опираясь на разумные выводы британских собратьев по микроскопу? Кому тогда другие функционалы станут начислять премии и именные награды, посредством изъятия налогов у самих себя, не знаешь? Вот и я не знаю.

А функционал Иван Водкин-Безделкин точно знал, что хочет прекратить свои рабочие функции по продаже цифровой техники и стать знаменитым на весь мир писателем: самым настоящим писателем, писателем с большой буквы, таким как Витя Олегич Пелевин.
И чтобы добиться своей мечты, Иван писал каждый день. Приходил с работы домой и писал: писал романы, повести, рассказы и публицистику. А ещё он рассылал, упорно рассылал написанные тексты во всевозможные издательства и ждал оттуда вестей. День за днём, год за годом.… Но в ответ получал лишь жуткую тишину в базальных ганглиях своего головного мозга и такую же гнетущую тишину в сплетениях микросхем своего телефона.
Каждое утро он просыпался и судорожно выдергивал мигающего друга с подзарядки, приглядывался к уведомлениям, а потом в сердцах восклицал:
— Чёрт, чёрт, чёрт, опять ничего! — и шёл варить кофе.
На работе он тоже всё время дергался и теребил маленький гаджет: нет ли там положительного ответа от какого-нибудь издательства?
Но ответа не было. Вернее, иногда приходили письма с подобной формулировкой: «Мы готовы издать ваши опусы, но за ваш, ёпи мать, счёт. Реализация готовой продукции по торговым точкам — тоже не наша забота. А стоимость минимального тиража от 400 до 500 тысяч рублей.»
Писатель-менеджер чертыхался, хватался за сердце и кусая губы, продолжал ходить на работу, получая взамен минимальную зарплату. А куда ему, сирому, было деваться, на Марс? Так там прочно засел Пелевин; говорят, #скинет_нафиг_любого.

А где-то там, далеко-далеко, на соседних улицах, функционалы издатели усердно выполняли свои функции по накачке человечества интеллектуальной продукцией. И они точно ведь знали, что такая функция, как писатель, вовсе и ни необходима человечеству. Да и им самим она нужна лишь в очень ограниченном количестве.
— У нас поток, иностранные издания, вечная Агния Барто и иже с ней, нон-фикшн, план, график, трафик, извините! — бубнили функционалы редакторы и безжалостно спускали вновь прибывшие рукописи в корзину.
— Самотёк утёк! — подтверждали их слова ридеры, опуская каракули новичков-бумагомарателей туда же и дико ржали при этом, пропихивая в издательства своих знакомых и блатных.
Конечно же они знали, что во всех, даже самых захудалых уголках нашей необъятной Родины, ходят вот такие Водкины-Безделкины и мечтают стать настоящими писателями. Ну смешно же, смешно!
А менеджеру по продажам (да что там, обыкновенному продавцу) Безделкину было не до смеха. Его мечта, стремглав летящая ввысь, не давала покоя кипучему серому веществу в черепной коробке. А воспаленным от воображения глазным яблокам Ивана, эта мечта мерещилась плакатами, дорожными баннерами, афишами и даже маленькими наклейками на стеклах магазинов с рекламными надписями; например такой: «Самый знаменитый писатель эпохи Водкин-Безделкин в доме культуры „Полёты на Марс и наяву“ такого-то числа устраивает презентацию своего очередного бестселлера». Ну и далее в том же духе. Ох, как не давала покоя эта мысль нашему горе-мечтателю.
— Вот птица, уж на что она безделка, а и та всё ввысь и ввысь летит. А я то ого-го какой человек! — рассуждал Иван перед написанием очередного шедевра.
Но годы не птицы. Они порхают, ох, как быстро, прямо таки с космической скоростью. Вот и наступило преддверие очередного 2020 года. Иван к сему времени был безызвестен, не женат и очень-очень стар (как ему казалось).

Замученный писатель шёл домой, накинув поверх дутой куртки костюм деда Мороза, в коем он работал все предпраздничные дни, и сокрушался:
— Вот всем что-то да надо. Когда они уже, наконец, накупят под завязку этих ноутов и планшетов два по цене одного. Сволочи!
Он механически проверил почту. На табло его маленького пластикового дружка загадочно поблескивали дата и время: 31.12 / 18.30 (что означало: тридцать первое декабря, половина седьмого вечера).
— И что теперь делать? — задумался Иван, — Пожрать и спать.
А что ещё оставалось делать мелкому, мелкому-премелкому продавайке, у которого ни семьи, ни детей, и часики неумолимо тикают к его сморщенным сорока годочкам.
— Позор! — хихикали над Иваном муравьи, прячась где-то там, далеко-далеко, под лесным добротным снежным настом.
Ведь они в сравнении с Водкиным-Безделкиным были, ух, какими крутыми: трудились на пользу матери-природы и дружно оплодотворяли свою свиноматку или как её там… муравьедиху… муравмачеху. Ну да. И растили детей-муравьедов… (да бог ты мой!) муравьишек.
— Позор! — вторили муравьям ученые. — Мы, по сравнению с Безделкиным, ох, какие крутые. Ведь это мы исследуем влияние малых доз муравьиной кислоты на умственные процессы. Ай, да что там, и на потенцию тоже. Поэтому у нас есть жёны, дети, и «ученые степени». Ха-ха-ха!
— Я тоже супер-потенциален, — отмахивался от них Водкин. — Вон я сколько всего пишу: тридцать три романа в год, плюс мелкие рекламные тексты.

Озябший Иван зашел в один из московских подъездов, долго ехал на дребезжащем лифте, а затем открыл ключом родную дверь, ввалился внутрь и наконец, скинул с себя верхнее барахло. Он покрутился, покрутился по пустой квартире. Никого! Вздохнул, достал еду, прихваченную с корпоративного стола и бутылку шампанского оттуда же. Открыл, налил, загадал желание «стать ведущим писателем планеты», выпил, закусил, принял душ, почистил зубы и лег спать. Всё. А вы что хотели: море друзей и брызги…
— Сала! — тихо хрюкнул (год свиньи) уходящий старый год.
Нет, нет, нет, это не про писак-одиночек, у тех всё проще — на бумаге война, а дома тишина.

В 12 ночи Ивана разбудила начавшаяся в городе бомбёжка. Повсюду гремели взрывы, разрушая жилые дома и большие корпорации. Полусонный писатель, кряхтя, слез с дивана, добрался кое-как до окна, и вывалив опухшую морду в форточку, матюгнулся с досады. Праздничные салюты, петарды и прочая дребедень оглушительно хлопали и сверкали. На лице у мужчины внезапно стала отрастать щетина, и он поспешил втянуть лицо обратно в помещение. Иван ещё раз покрутился по комнате, и не найдя ни капли спиртного, снова лёг. Полежал, помучился в который раз своими назойливыми мечтами, но не смог уснуть. Пришлось подниматься, одеваться и выходить на улицу за водкой.
На шарахающейся в разные стороны от испуга улице, развеселая толпа понаехавших оголтело ревела на своих родных языках и даже мяукала что-то простенькое по-русски, типа:
— Ура, да здравствует 2020 год! Ура, да здравствует 2020 год!
— Свинью тебе в рот! — буркнул Водкин-Безделкин, протискиваясь сквозь отряды неистово бушующих функционалов.
Он пёр напролом в ближайший круглосуточный магазин шаговой доступности и мучительно вспоминал:
— Я опять забыл что-то сделать, но что?
— Проверить почту, дурья твоя башка! — пропищал Новый год и мило улыбнулся то ли прошлой поросячьей, а то ли уже крысиной улыбкой (по восточному календарю). Писатель дрожащей от холода рукой достал смартфон. Всмотрелся в уголок экрана и о чудо! Там горел значок прилетевшего письмеца. Иван нажал на него пальцем, письмо открылось: «Здравствуйте…» — а далее следовало неразборчивое «бла-бла-бла» прикрытое озорными новогодними снежинками.
— Не вижу, ничего не вижу! — заорал Иван на бесчувственную штуковину в руках. — Озвучь мне текст словами.
— Обойдёшься! — буркнул телефон и померк.
Купить спиртное наскоро у Ивана не получилось, алкоголь почему-то продавался лишь до 22 часов даже в праздники.
— А в праздники особенно! — подтвердила пухлая и сонная продавщица в костюме зайчика.
Писатель чертыхнулся с досады, вышел вон из магазина, и влившись в толпу орущих, позорно вопрошал:
— А не продадите ли мне выпить?
Вопрос, конечно, звучал сумбурно, но приезжие быстро поняли собрата и тут же «не отходя от кассы» напоили приятеля, но не водкой (как он хотел), а самыми разными марками шампанского прямо из горла.
— Муйло! — затрясся телефон в штанах Ивана негодующим писком.
И тот тут же вспомнил про письмо. А вспомнив, помчался домой, забыв заплатить за выпивку. Впрочем, никто с него ничего и не требовал.
Писатель как только вбежал в свою маленькую комнату, так разделся, сел за стол, закусил скукоженным мандарином, включил телевизор, послушал пару секунд завывания Николаши Баскова и осторожно вытащил из кармана заветный телефон. Предвкушая что-то зубодробительное, с опаской прочёл то самое сообщение:
«Здравствуйте, функционал Иван Безделкин („Водкин“ придётся убрать — фу-фу-фу)! Мы внимательно ознакомились со всеми вашими 333 романами о жизни муравьев в различных структурах государственной власти и готовы взять вас к себе на работу ведущим писателем-функционалом. Ждем вас завтра с документами в нашем отделе кадров с 9:00 до 18:00, по ул. Дёрге, дом 1. С уважением, генеральный директор издательства ЭСКИМО Жека Витявич Коловратьев. Телефон для связи 8008008008.»
Иван застыл, онемел, посерел. Вдруг вспомнил, что один из сердобольных прохожих сунул ему бутылку шампанского в карман со словами:
— Кущай, кущай, аллах всё видит, аллах добрый, простит грехи нащи и ващи тоже!
Трясущимися от волнения руками коренной москвич откупорил «Питерское полусухое», больно шлепнув пробкой раскатисто поющего Николашу, Басков аж ойкнул и запел на бис. А писатель самодовольно выпил (опять же из горла) и не закусил — нечем, всё съел. Ещё выпил, осмелел, хмыкнул, хрюкнул и пару раз гоготнул. Он взял на себя смелость предположить, что генеральный директор издательства в данный момент не спит, а сидит за праздничным столом со своими родными и близкими, встречает год железной крысы.
— Ну… в моих схемах тоже есть немного железа… то есть металла, — сонно зевнул телефон, бултыхаясь в лужах шампанского на журнальном столике.
Писатель отлепил плоского гада от присосавшегося к нему игристого, вытер мокрую панель об футболку, и перекрестившись, набрал предложенный для связи с Коловратьевым номер.
И что удивительно, на том конце провода резво и бодро ответили:
— Да, ик!
— Вы Женя Витявич, генеральный директор издательства ЭСКИМО?
— Да, да, я. Слушаю вас. Ик, ик!
— О, приятно познакомиться! А я подумал, это очередной тролль мне пишет!
— Ну… бывает конечно, балуюсь в свободное время, не без того. А что вы хотели?
— Я Водкин-Безделкин. Вы правда берёте меня к себе ведущим писателем-фунционалом?
— Фу-фу-фу! «Водкин» придётся убрать. Хотя нет, сегодня Новый год, сегодня можно оставить. Да, да, берем тебя в штат на место выбывшего Олега Роя. Хорош гусь (это я про тебя) ну хорош, ничё не скажешь! Забавно пишешь.
— А как же Олег Рой?
— Ха! Он навсегда переведен в детский Джингл-отдел. Увы, Олежкины романы перестали удовлетворять престарелых тетушек. Умерли те все. Так бывает. Мда…
— А Пелевин?
— О-о, судится наша Витюша, судится. Прямо сейчас и судится.
— С кем?
— С феминистками да с этими, как их там… поклонниками грибов и нумерологических энциклопедий. А ты давай не затягивай, а срочно звони в свою торгашную контору и увольняйся. До свидания. Пока-пока, чмоки-чмоки, то бишь с наступающей тебя железной крысой, друг, и с прошедшей земляной свиньёй. Ха-ха! Ну смешно же. Ну нет, скажи же, смешно?
— Смешно, — еле выдохнул Иван, чтобы не спугнуть своего счастья, положил трубку на мокрый стол и судорожно дёрнул ногой. — Не может быть! Не может быть! Не может быть!
Отдышавшись, Водкин снова взял налакавшийся винища телефон, проделал с ним отряхивательно-вытирательные процедуры и с важностью распушившегося павлина набрал цифры своего прямого начальника. Он уже смело предположил, что директор магазина сейчас не спит, а сидит за праздничным столом со своими родными и близкими, встречает Новый год. И правда, на том конце провода гнусаво прокрякали:
— Да-а-а (пук-пук).
— Вован Вованович? Это Безделкин вас беспокоит, но на сей раз не без дела.
— Да? А я то дурак обрадовался, думал ты мне о санитарах леса опять что-нибудь почитаешь.
— Не о санитарах леса, — обиделся Иван. — А о ментах-потрошителях. Ай, неважно! Примите моё заявление об уходе, так как меня берёт на работу ведущим писателем самое крупное издательство в России ЭСКИМО! А вы говорили, что я бездарь, ай-я-яй, Вован Вованович, нехорошо!
— Ты обалдел что ли? Щас приеду и пломбир по твоей башке размажу!
— Я увольняюсь, примите по электронной почте моё заявление. Я его уже отослал.
— ЭСКИМО, говоришь? — вдруг задумался директор торгового центра, потому что тут же получил заявление от Водкина и уже рассматривал его с осторожностью подслеповатого школьника. — Нет ЭСКИМУ я тебя не отдам, ты ценный работник, ведущий специалист по скидкам, распродажам и так далее, и тому подобное.
— Нет, я уволюсь, они меня всё равно заберут. Это же мега-корпорация! Как вы не понимаете?
— А вот щас ты зря про это пукнул! Живо давай звонилку этих эскимосов.
— Зачем?
— Судиться с ними буду. У нас тоже, понимаешь ли, разветвленная торговая сеть по всей России и зарубежом. Раздавлю как муравьёв, понимаешь ли.
— Не дам.
— Сам найду!
Послышались прерывистые, ничего хорошего не обещающие гудки. Иван поник, съежился и хряпнул ещё шампанского на всякий случай. Он знал, что Вован Вованович — (прочерк) если сказал «найду», значит найдёт, ведь он почти как Путин, только поменьше… то есть послабее, то есть по-менее-влиятельней. Писатель запутался в своих предположениях и уснул, прикрывшись слямзенной с работы лёгкой, почти шелковой шубейкой деда Мороза.

А мы отвлечемся на пару минут.
Фамилия Вована Вовановича изначально была такой: Пукин. Но когда Вован Вованович достиг определённого карьерного роста, он решил, что далее с такой фамилией ну никак нельзя заключать российские сделки и подписывать международные договоры: тут над ним смеялись, а там путали с президентом Российской Федерации. И то и другое очень усложняло Вовану Вовановичу дальнейшее продвижение в сфере бытового обслуживания населения. И тогда он отправился в паспортный стол и попросил удалить его фамилию из всех метрик. Паспортистка наотрез отказалась выполнить престранную просьбу посетителя. Но Вован Вованович не долго думая, и невзирая на жёсткую путинскую борьбу с коррупцией, дал взятки всему персоналу паспортного стола, ничуть не стесняясь в средствах!
Так в документах Вована Вовановича вместо фамилии появился прочерк, а у паспортисток из паспортного стола новые компьютеры, планшеты и яблочные айфоны. И так бывает, м-да-с...
Нет, ну не без скандала, конечно! Даже в СМИ преподали эту ситуацию двояко. Кое-кто подал в суд на чиновников учреждения, выдавшего такие документы. Но Вован с адвокатами и со знакомым ему судьёй, легко выиграл это дело по телефону.
Со временем граждане-функционалы смирились и привыкли. Все стали звать гендиректора цифровых салонов не иначе как Вован Вованович Прочерк. Но сам Вован, подписывая документы, ставил жирную черту в графе «фамилия» и жутко гордился этим. Он такой один! Щемящее чувство восторга переполняло грудь и порхало, порхало, порхало, аки птаха малая, желая вырваться наружу. Но всё дело портили паспортистки, которые время от времени беспокойно интересовались:
— Вован Вованович, может, всё-таки напишем вашу фамилию как «Прочерк»?
Вован конечно же понимал, что бедные девушки получают нагоняи от... нет, не от начальства (бизнесмен его тоже подкупил), а от суровой общественности. Но оперившийся олигарх оставался непреклонен! Такая особенность в его документах давала ему лёгкое чувство власти над всем человечеством и грела душу:
— Я особенный. Всемогущий, я почти как президент Росс...! — сладко повторял про себя генеральный директор сети магазинов «Цифра» и подумывал о своей кандидатуре на следующие выборы.

Но вернёмся к нашей истории. В эту ночь Вован Вованович точно знал, что никто-никто сегодня не спит: все россияне сидят за праздничными столами со своими родными и близкими, встречают такой красивый и загадочный 2020 год, перебирая нумерологию в уме и в нумерологических словарях. Поэтому он порылся в телефонном справочнике, набрал замысловатый номер 8008008008, позвонил Жеке Витявичу Коловратьеву и объявил вражине войну. Затем Вован звякнул приятелю судье и попросил принять голосовое исковое заявление по поводу своей тяжбы с издательством ЭСКИМО. И тут же набрал номер адвоката, уведомил его о предстоящем процессе.
Судья в свою очередь «от нечего делать» позвонил Жеке Витявичу и сообщил ему о том, что судебное дело сети магазинов «Цифра» с издательством ЭСКИМО уже запущено и посоветовал нанять хорошего адвоката.
Коловратьев, сидя за своим обеденным столом, удивился, хмыкнул, пожал плечами и созвонился со всеми имеющимися у него в наличии адвокатами.
И судилище развернуло свой мощный бушующий маховик в самую что ни на есть новогоднюю ночь! Как пули полетели в обоюдные концы @электронные письма, переговоры по скайпу, вотсапу... ругань, взятки, ставки, коньяк, виски, бренди, брызги слюны и шампанского. Родные и близкие враждующих сторон посмотрели на это дело, посмотрели, плюнули и отправились спать.
К шести утра страсти, вроде бы, утряслись. Судья ударил молотком по столу и набрал номер Водкина-Безделкина. Иван как раз досматривал последний сон про мегамуравьиное пространство, как вдруг это самое пространство разорвало склонившимся над ним учёным с лупой:
— Дзинь-дзинь-дзинь!
Сонный писатель нащупал вконец уже пьяную трубку и прохрипел в неё:
— Аллё.
— Всё, козлина Водкин, пропили тебя твои братки. Не достанешься ты ни ЭСКИМО, ни электротоварам. Продали они тебя, продали! — загоготал судья и стукнул где-то там у себя молотком по хрустальному графину, а тот зловеще разлился по судейской столешнице кроваво-гранатовым соком.
Кому продали? — не понял писатель.
— «Роскосмосу». Подожди, щас тебе позвонит сам гендиректор, бывший дипломат... то есть космонавт. Шойгу, короче. Тулеев, блин! Не, того вроде уволили, — судья беспомощно сбросил линию.
Последовала пятиминутная тишина. Заспанное недоумение Ивана зашкаливало, дергалось на отметке 180 градусов и медленно вставало на колею реальной жизни.
— Дзинь-дзинь-дзинь! — снова весело зазвенел до усери нажравшийся шампусика телефон.
— Аллё!
— Функционал Водкин-Весёлкин?
— Да, — пьяно-утвердительно кивнул Иван.
— Тебя беспокоит глава «Роскосмоса» Димон Олегич Розгов. Завтра же с документами в отдел кадров космодрома Восточный, явка обязательна! Лично на меня работать будешь. Выиграл я тебя в рулетку. Ха-ха! То есть выкупил. Пропили тебя, в общем, твои дружки.
— Но я же писателем хотел стать! — еле-еле шевелил губами ничего не понимающий Ваня.
— Вот и будешь у меня ведущим писателем. Писать не переписать!
— А что писать то? — обреченно спросил бывший продавец.
— Ну это... ну хотя бы настроение космонавтов описывать.
— Зачем? — устало зевнул проданный, то есть пропитый.
— Как зачем? Освоим торговлю космическим настроением на международном уровне. Да хотя бы с теми же Америкосами. Мы им такое наше настроение продадим. Ого-го какое! Мы им покажем... Кузькину мать.
В трубке послышался хмельной смех Розгова. Потом длинной чередой космически-заунывные гудки. Водкин вздохнул, подумал немного и обреченно набрал сотовый Светки Геновны, фунционалки из родного отдела кадров:
— Свет, директор подписал моё увольнение?
— Да, — грустно ответила Света. — Ваши документы готовы, Иван Петевич. Можете прийти и их забрать.
— Прям щас?
— Конечно! Я и за винишком уже сбегала. Жду.
— Ну что ж, надо ехать, — вздохнул будущий ведущий писатель. — Розгин мужик крутой, он долго ждать не будет. У него с нами, функционалами, язык короткий.
Ваня встал, оделся, обулся и поехал по вялой, опустевшей царице Москве, воняющей перегаром фейерверков, хлопушек, и напрягшейся в ожидании нового многофункционального дня в новом многофункциональном году.


Глава 2. Дорога в аэропорт

Светка встретила Ивана нарядная, с двумя бокалами шампанского в руках. На её столе ещё много чего стояло, лежало, испускало аромат, вплоть до заливной рыбы. Но Водкин очень хорошо помнил этот сюжет, поэтому сразу перешел к делу.
— Здравствуйте, Светлана Геновна, выдайте, пожалуйста, документы, а то мне некогда!
Иван механически взял бокал из рук бывшей коллеги, механически его опрокинул в рот и механически поцеловал женщину в губы. Светка же наоборот, оказалась девушкой отзывчивой и ничего механически делать не стала, напротив, она закипела, забурлила и потащила Ваню к кровати.
Через полчаса сопений и пыхтений, мужчина показал даме, что он мужчина и быстро оделся. А голая и почти неудовлетворённая Геновна, матерясь и чертыхаясь на весь свет, поплелась за его трудовой книжкой куда-то очень далеко, аж в соседнюю комнату. Писатель вяло поклевал винегрет и по привычке проверил почту. На его смартфоне загорелось уведомление от приложения «Жизненный советчик».
— Ну что там ещё? — функционал раздраженно открыл сообщение.
Письмецо весело поблескивало снежинками, дедом Морозом, Снегурочкой и гласило: «Козёл! Тебе уж лет под сраку. Без детей и внуков захотел остаться?»
Безделкин вздохнул, скучно оглядел уютную Светкину комнатку, представил, как она туда-сюда будет мелькать перед его глазами, а потом дети начнут мелькать туда-сюда, тёща, тесть, все её и его родственники, а потом ещё и внуки, и не дай бог, правнуки! Ивану стало дурно. Чтобы вывести себя из гнетущего состояния, Водкин-Безделкин попытался вспомнить всех знаменитых холостяков. Но на первом же и остановился (в силу своей профессии):
— Во, Пелевин! Не женат и ничего, рожает свои романы и рожает, один за другим, один за другим... А вот интересно, что важнее: дитя или хороший роман? Чудно, однако... А если рассудить так: родить ты несомненно должен, для этого ты и родился на свет, но кого или что? Вот в чём вопрос! Родить ребёнка... родить литературу... родить космический корабль... родить периодическую таблицу химических элементов... Да мало ли чего ещё можно родить!
Нет, псих-одиночка никак не мог понять: почему обязательно каждый, каждый, каждый, гражданин-функционал должен непременно оставить после себя детей и внуков. Неужели какая-нибудь другая великая миссия не сопоставима и несоразмерна с рождением ребёнка?
Этот же вопрос он задал «Жизненному советчику». Приложение подумало, подумало, хотело было перегреться, вспыхнуть и спалить нахрен операционную систему, да и весь смартфон заодно, но передумало и написало очень коротко «Козёл», а рядом нарисовало эмодзи козла.
Философия не входила в жизненные планы «Жизненного советчика», оно было запрограммировано очень просто и практически — для низшего сословия, для функционалов. Покупая телефон или планшет, вы автоматически приобретаете встроенное в него приложение «Жизненный советчик», и избавиться от навязанной услуги у вас нет никакой возможности — оно встроено, оно не удаляется. Олигархи, однако, покупали свои гаджеты совсем в других магазинах и совсем по другим ценам. В их приборах нет услуг, предоставляемых правительствами всех без исключения стран, но есть много чего другого (от чего не застрахован никто на нашей горемыке планете), а конкретнее: тотальный контроль и прочие мелкие радости.

В комнату пришлёпала одетая в домашний халатик Светка с полотенцем на голове — помылась, значит. Ага, ну, а куда ей спешить? Она кинула на стол трудовую книжку Водкина-Безделкина и его заявление об уходе:
— Подписывай, твою мать! — глаза Геновны сверкали разрядами гневных молний.
Ну ещё бы, такой куш (то есть жених) уплывал прямо из рук невестушки в неизвестность. Ей даже и в голову не пришло спросить, куда он уходит? Она и так знала куда — в большую писательскую славу. Она готовилась к этому дню уже давно, заранее. И знала точно: туда её Водкин никогда не позовёт с собой.
— Подписывай! — передразнил девушку будущий великий писатель — А ручка где?
На стол со свистом ракеты полетела ручка. Безделкин подписал своё заявление, забрал документы, встал, поклонился, театрально поцеловал руку леди и направился к выходу.
— Баран! — услышал он в спину.

Ну и ладно! Иван захлопнул чужую дверь и его ноги весело, и звонко застучали вниз по лестничной площадке.
— Такси сюда! — приказал мужчина своему телефону и вышел во двор.
У подъезда что-то запрещенное курили полусонные подростки, вяло ржали и гнусавыми голосами обсуждали... нет, не новинки молодёжной литературы, а... его, Ивана. До уха писателя доносились лишь отдельные слова «быдло», «чухан» и куча неприличных. Наш интеллигент поморщился:
— Нет, таких детей нам не надо! Интересно, а сколько умных, образованных мужчин не хочет иметь сыновей по такой же причине?
Этот вопрос он задал и электронному советчику. Тот попыхтел, поморщился, но как ни странно внятно и разумно ответил: «Ага, а твои дочки обязательно станут проститутками, другого пути у них нет.»
Иван кивнул:
— Да, дети — это всегда риск. Хотя писать романы — тоже риск, но не такой великий. Невеликий роман можно и в помойку спустить. А вот попробуй семнадцатилетнего подонка опустить в контейнер с мусором и захлопнуть крышку, — Иван покосился на шатающихся подростков.
«Странный ход мыслей! Перезагрузите свою умственную систему, товарищ», — плюхнулось сообщение на экран его телефона.
— Ничего странного! — разозлился Водкин-Безделкин.
«Жизненный советчик» сделал вид, что вздохнул: «Первоначальный фактор — любовь к бабе. Последствия — дети. Обычный человек не думает о последствиях, а думает о бабе. Очень, очень плохо, Ваня, что ты не обычный человек и не думаешь о бабах вообще!»
Тут в окно выглянула Светка Геновна и помахала любовничку какой-то бумажкой, наверное, его заявлением об уходе.
— Да откуда тебе знать ход моих мыслей! — заорал писатель в свой гаджет.
Подростки зашушукались и подозрительно покосились на неспящего в праздничное утро взрослого.
Система андроид в телефоне Водкина проснулась, прокашлялась, перевернулась с боку на бок и решила всё таки показать хозяину Кремль, и новогоднее обращение президента к стране. Путин стоял под ёлочкой с бокалом игристого и рассказывал, кому на Руси жить хорошо и за какие заслуги... Следом за операционной системой спохватилось приложение «Советчик»:
— Твои мысли нам знать вовсе и не обязательно. Совокупность поступков рождает причинно-следственные выводы.
Иван вдруг задумался:
— И что, эти выводы потом передаются куда надо?
— Куда надо, туда и передаются, — равнодушно ответила система.
— Батя, дай закурить! — от своей маленькой, но очень вредоносной системы откололся один из парнишек и подкатил к писателю.
Иван поморщился, слово «батя» из уст расхлябая, его раздражало.
— Не курю, — ответил он и хотел было прочесть целую лекцию о вреде курения, но искоса взглянув на остальных враждебно настроенных малолетних ублюдков, осёкся.
— Ну как знаешь, — отвалил юный хмырь, а компашка устало хохотнула.
Тут к подъезду Светки Геновны подъехала желтая машина с шашечками. Окно опустилось, высунулось довольное ближневосточное лицо, огляделось по сторонам, наткнулось на Ивана, и улыбаясь, спросило:
— Куда едем, к невесте?
— Во Внуково.
Таксист удивленно вскинул брови:
— Четыре тысячи.
— Чего?
— Рублей, сынок, рублей!
— А не оборзел ли ты, дружище?
Функционал таксист развел руками:
— Новый год, все спят. Только идиоты работают!
— Картой принимаете?
Таксист пробормотал непереводимое на русский язык ругательство и открыл дверь:
— Принимаем. Садись, родной, довезу, не поломаю.
— Как это, не поломаю?
Таксист оскалился неровными зубами:
— Не растрясу!
Водкин-Безделки устало плюхнулся в салон машины и снял шапку. Авто тронулось. Таксист затрещал нескончаемым потоком таджикских слов в арматуру. Водкин сообразил, что эта галиматья не прервется ни на секунду за всё время следования: «Идиот! Ну с кем можно трындеть утром первого января?» — подумал он.
Таксист подмигнул лобовому зеркалу:
— С коллегами, дорогой, с коллегами.
Безделкин отвернулся. Ехать предстояло час-полтора. От нечего делать писатель решил проверить уведомления в соцсетях. Ха, под его последним постом в Одноклассниках стояло аж девять звездочек, ВКонтакте — двадцать восемь сердечек, в Фейсбуке — семнадцать лайков и тридцать шесть комментариев.
— А вот это интересно! — хрюкнул от удовольствия Безделкин и открыл Фейсбук.
Вчера он написал новогоднее поздравление и разместил его на всех аккаунтах. Содержание его #пьяновысера было следующим:

«ВОЛЕИЗЪЯВЛЕНИЕ НАРОДА ИЛИ ПРИХОТЬ ЧИНОВНИКОВ? Мы все привыкли к тому, что иностранное слово „пенис“ и „вагина“ считаются официальными медицинскими терминами. А родные, исконные слова на букву „х“ и „п“ возвели в ранг матерных до такой степени, что я даже в фейсбуке не могу их написать, иначе тут же буду заблокирован. Но кому как ни писателю знать, что от перестановок букв ничего никогда не меняется! Все слова одинаковые, все слова звучат красиво и легко ложатся (или кладутся — не суть важно) на бумагу.
А вы никогда не задумывались, что с такой же лёгкостью можно было признать иностранные слова неправильными, дурными, а наши „х“ и „п“ официальными медицинскими терминами? Что это, слепое поклонение западу, массовый психоз? А я вам скажу: это произошло оттого, что Европа никогда не стеснялась этих слов и не возвела их в ранг матерных, а мы до сих пор всё какой-то там мифической срамоты боимся!
И ещё, почему божеству Пелевину можно писать откровенную матерщину в своих книгах, а мои матюки, видите ли, запикивают на „Проза.ру“ и на всех других ресурсах? Что это за моральное расслоение общества?
Хотя... с другой стороны, если рассудить трезво (насколько это возможно под Новый год) может, Витя Олегич и является тем самым локомотивом-первопроходцем, который уже сделал крен в сторону огосударствления исконно русских, не побоюсь этого слова народных слов!»

Пост был смелый, провокационный, как показалось писателю-бунтарю, и он с жадностью принялся читать комменты. Но упс! Все они гласили лишь об одном:
«Пора жениться тебе, батенька.»
«Получше женилку свою пристрой, тогда и думать забудешь о всякой ерундистике!»
«Проспись, ирод.»
«Бездарь!»
«Говно и гений — не едины.»
«Вот озабоченный!» — и так далее в том же духе.
Иван обиделся, он как раз таки и не был озабоченным. Нет, был конечно, но не на баб, и уж тем более не на мужиков, а на слова в русском словаре.
— Женилку! — пробурчал он недовольно. — А у баб тогда что, замужка?
И писака принялся писать смелый, провокационный пост про «женилку» и «замужку», а также про «ложить» и «класть».
— Дзинь, приехали, — повернулся к пассажиру развесёлый таксист. — Давай деньга!
— Картой, — уточнил Водкин.
— Картой, картой, — согласился хищный кассовый аппарат таджика и съел четыре косаря у маленькой банковской карты русского. Писателю заплохело. Выйдя из транспорта, он начал обдумывать новый пост о поглощении одних народов другими.
— В самолёте напишу! — взбодрился он и походкой молодого гусака направился к муравейнику аэропорта.
— Туда ему и дорога, — промурлыкал таджик, воткнул наушники в уши, завёл своё авто и исчез, не оставив на земле никакой исторической ценности, кроме кучки нерусских детей.
 
Международный аэропорт Внуково встретил Ивана праздничными стеклянными глазами и пригрозил: «Внуки, Внуки, Внуки!»
Старый холостяк от досады сплюнул, потёр свои бессонные, не очень трезвые глаза и разглядел угрожающе надвигающееся на него слово «Внуково». Чертыхаясь, он зашёл внутрь ни на минуту не прекращающего свою работу взлетно-посадочного муравейника. Людей было немного, но все они куда-то летели.
— Наверное, как и я, на работу, — предположил Водкин и поплелся к кассам.
Прямой рейс до космодрома, а также и до Благовещенска отсутствовал, а с пересадкой в Новосибирске лететь предстояло более двадцати часов, и вылет аж в девять вечера.
— Я не успею, мне первого января надо быть на работе, на космодроме Восточный. Димон Олегич Розгов ждать не станет, он знаете какой! Вы видели его по телевизору? Ведь видели же, скажите...
Девушка-кассирша за стеклянной амбразурой перестала скучать, подняла хорошенькую головку, захлопала новогодними пушистыми ресницами, ласково посмотрела на немножко пьяненького Ивана незамужним взглядом и почти воскликнула:
— О, да для таких, как вы, космонавтов, у нас есть особый рейс: летательная капсула по маршруту Москва-Восточный! Время вылета индивидуально, цена билета — десять тысяч рублей, время в пути — всего лишь тридцать минут, полеты происходят в тестовом режиме.
— Ну давайте, — вяло и неуверенно процедил Водкин, вспомнив недавнюю шумиху в прессе об экспериментальных баллистических рейсах, которые пока закрыты для массового использования из-за продолжающихся разработок в этом направлении.
Писатель купил билет на капсулу, весело подмигнул кассирше и спросил: «А как вас зовут, сударыня? Нарисуйте-ка мне ваш номерочек для связи, так сказать, прямо на билете!»
Нет, нет, ничего подобного он не сказал, и даже свой билет забирал вовсе и невесело, а... тридцатидевятилетний пентюх низко-низко опустил свои маленькие поросячьи реснички и промямлил:
— Куда идти то? — он до дрожи в коленях испугался лететь куда-либо со скоростью ядерной ракеты.
Но девушка за толстенным стеклом растянула губки в улыбке «последняя надежда» и незамужне махнула на дальнюю дверь с надписью «Полёты на Марс и наяву».
Водкин сухо кивнул раскрасневшейся даме и побрёл навстречу загадочному пространству, такому манящему, такому зовущему, но зовущему не его, а чьи-то другие чужие инстинкты. «Жизненный советчик» в кармане робко пискнул незамысловатой фразой:
— Ссышь, козел? — а через секунду разродился целым предложением: — Подискутируем на тему брака?
Но Ивану было не до того, ведь впереди его ждала совсем другая, космическая жизнь... в какой-то там баллистической капсуле. Лишь бы эта капсула была скроена без брака.
Советчик хмыкнул и написал: «Не ссы, прорвёмся!»
За загадочной дверью писателя встретил небритый стюард, он пожал Безделкину руку как родному и представился:
— Инструктор Падалкин.
Падалкин деловито забрал у новичка пассажирский билет, прочёл ФИО, хмыкнул и повёл совсем оробевшего Ивана по длинным коридорам, а по дороге весело рассказывал о предстоящем полете и о том, что ничего страшного в этом нет.
— Вероятность падения теоретически равна тринадцати процентам. Но в этом то вся и фишка! Тринадцать — число роковое, несчастливое. А когда трагическое число становится коэффициентом самих трагедий... пардон, неудач, то оно антагонизирует само себя, превращаясь не то чтобы в счастливое число, а просто-напросто навсегда исчезает в пространстве. Поэтому у нас неудачных полётов нет и быть не может. Понятно?
Иван ничего не понимал, но машинально кивнул.
Инструктор продолжил:
— Вес капсулы десять тонн, дальность полёта — восемь тысяч километров, средняя скорость — шестнадцать тысяч километров в час, максимальная высота подъема капсулы над землей — двести километров, траектория — дуга, а угол запуска — восемьдесят восемь градусов. И неспроста, ведь восемьдесят восемь — одно из очень сильных чисел, оно означает практичность, надежность, мощь, стремление, потенциал, достижение успеха. Мистическое значение числа восемьдесят восемь соединяет в себе два символа бесконечности. Однако, здесь существует опасность того, что в своём вечном движении по замкнутому контуру, оно тормозит прогресс и развитие, а в конечном итоге...
Падалкин не договорил про конечный итог и снова переключился на инструктаж:
— Получив поступательную скорость в вертикальном направлении, баллистическая капсула с помощью программного механизма, из вертикального положения переходит в наклонное. Двигатели работают только в самом начале старта, после чего капсула летит уже по инерции, описывая почти эллиптическую траекторию. На нисходящем участке траектории скорость полета постепенно увеличивается. При снижении в плотные слои атмосферы, аппарат летит с максимальной скоростью. При этом происходит сильный разогрев обшивки и её последующее сгорание в атмосфере. Но до этого момента капсула успевает выплюнуть пассажира. Он какое-то время снижается в свободном падении, находясь во второй капсуле, поменьше, а потом вторая капсула раскрывает свой парашют. И мягкой посадки вам, Иван Петевич! Приземление произойдет в западной зелёной зоне, приблизительно в километре от космодрома.
Иван Петевич почти в предобморочном состоянии ковылял за бодрым стюардом, диспетчером или инструктором — неважно. Громадьё переходов, наконец, закончилось, и они попали в комнату «Старт-блок», нашпигованную аппаратурой. Посреди комнаты блестел цилиндр диаметром приблизительно в два метра, и было видно, что он начинался ниже этого этажа, а заканчивался выше, то есть прорывал помещение насквозь и устремлялся, наверное, в небо. На стене под стеклом висел самый настоящий космический скафандр.
«Вау!» — хотел было выразить свои эмоции писатель, которых уже почти не осталось, но промолчал.
Стюарт подмигнул Водкину, отодвинул стекло и достал скафандр.
— Одевайте, — сказал он так легко и просто, как будто это была экскурсия на аттракционы, а не реальные полёты в космическом пространстве термосферы.
Иван проникся спокойной уверенностью стюарда и кое-как впялил себя в неудобное снаряжение.
— Не волнуйтесь! — Падалкин похлопал Ивана по плечу. — Система всё сделает сама, перегрузки отключены, вы ничего не почувствуете, садитесь поудобнее.
И он открыл цилиндр. Там чернело вертикальное сидение, повторяющее формы человека в скафандре. Иван, пыхтя, влез. Он уже не мог видеть, как Падалкин аккуратно упаковывает его верхнюю одежду, обувь, личные вещи и утрамбовывает их в какие-то ниши капсулы: куда-то вниз, под тело и ноги новоиспеченного космонавта.
 

Глава 3. Поехали

Капсула захлопнулась, послышался громкий шум, рокот, сильная вибрация, а далее толчок и свист. Но после этого ничего не произошло, Безделкин ничего не ощущал, а слышал всё тот же рев и свист. Через десять минут звездолетчик догадался, что он летит. Страх ушел.
— Будь что будет! — вслух подумал он. — Интересно, а как снаружи выглядит моя капсула?
Иван вспомнил, что улыбающаяся девушка обещала ему полчаса полёта, поэтому надо было хоть чем-то занять свои мысли. Занять руки не представляло никакой возможности, ведь его маленькое обитаемое пространство было чересчур узкое. Окна наружу тоже не было, лишь голубой свет освещал то, что было перед лицом — гладкую металлическую поверхность, на которой сверкали красненькие буковки «Счастливого пути, лётчик-испытатель!»
От этой надписи испытателя затошнило... ну или от перегрузок... и он закрыл глаза, полегчало. В голове закружился, завертелся детский стишок:

Размечта-мечта-мечталось
перед этой красотой:
длинноногими шагами
ходят звезды надо мной!

Иван загрустил, вспомнил о своих не рожденных детях... всех пяти.... нет, шести. А впрочем, неважно.
— Выживу, женюсь! — нарочито громко сказал Ваня и подождал знакомого писка «Жизненного советчика», но тот сиротливо молчал.
— Связи нет, — догадался космонавт и загрустил ещё больше, но не выдержав своей грусти, попытался о чём-нибудь подумать. По его внутренним подсчетам время полёта как бы уже и вышло. Иван зажмурился. Ух!

Водкин-Безделкин почувствовал сильный толчок и всё затихло. На самом деле толчок о землю шарообразной капсулы был очень серьезный, её даже перевернуло два раза и немного сплющило, но в салоне сработала навороченная система амортизации, поэтому Водкин особо и не почувствовал перегрузок, как и обещал ему диспетчер Падалкин.
— Ну, а дальше то что? — размышлял путешественник, тоскуя внутри аппарата.
— Посадка у космодрома Восточный! — дурным голосом озвучила факт приземления бесчувственная автоматика и открыла дверь наружу.
На Водкина тут же обрушился солнечный свет, троекратно усиленный белизной из-за отражения лучей от кристально чистого снега. Мужчина зажмурился. Нежно-голубое небо ворвалось под стекло его шлема, под скафандр, в тело, в кости, и попало в самую душу.
— Вот тебе и зелёная зона! Наверное, я в раю, — уныло предположил Иван. — Хотя... Разве я его заслужил? Я ведь в жизни ни одного доброго дела не совершил... А с другой стороны, отсутствие хороших поступков — ещё ни повод не пускать человека в рай. Ведь и дурных поступков у меня тоже не было... Я что-то вроде чистого листа. Странно!
У писателя затекли руки и ноги, он попробовал приподняться, оглядеться. Его звало к себе чистое, искрящееся, белоснежное и безбрежное пространство, ожидающее его тёплых ног, которые наверняка провалятся по самую шею в холодный снежный наст. Водкин закряхтел, как старый дед, и продолжил мудрствовать лукаво (опираясь в своих мыслях на писанину своего любимого автора-космонавта Пелевина, но приходя, однако, к совершенно другим выводам):
— Да, да, я чистый, неисписанный поступками, лист. Листочек. А может быть, даже дырка от бублика.... Ах, скорее, пустота. Ха-ха! Иван Пустота. И смерть Ивана Пустоты пуста и бессмысленна... А я когда умру, то попаду ни в рай и ни в ад, а в пустоту... Моей душе ведь самое место в пустоте: там скучно, уныло, как тут... Ну да, я должен быть наказан именно пустотой. Поболтаюсь в ней миллион-другой лет душою своей зябкой, и уже в новом теле наверняка рвану совершать на бренной почве различные поступки.
— Какие? — полюбопытствовал, выйдя из тяжкой зыби «Жизненный советчик».
— Ну какие... Ближнему помогать, собак бездомных кормить, жениться, тещу уважать, детей растить, а чужим детям деньги на операции отправлять... Да мало ли!
У Ивана от времени и пустых рассуждений заболели затекшие руки и ноги, и он решился на героический поступок — вылезти из своего летательного аппарата. Звездолетчик кое-как выкатился на небольшую и боле менее утрамбованную площадку. А когда вылез, то увидел, что эта площадка образовалась при приземлении его небесного «тихохода»: снег раскидало во все стороны, а в некоторых местах аж до жухлой травы.
С тридцать третьей попытки Иван снял с себя скафандр, кинул его под ноги, и замерзая, беспомощно ощупал руками небольшое внутреннее пространство капсулы в поисках своей одежды и обуви. Капсула видимо уловила нежность мужских рук на своих глянцевых выпуклостях и хмыкнув, выплюнула барахло сердечного дружка наружу.
Дружок рассыпался в мысленных благодарностях и трясясь от холода, насколько смог быстро оделся, и обулся. Немного побегал (то есть потоптался на месте), чтобы согрелся. И с торжествующей улыбкой «победителя смерти» достал из-за пазухи телефон, навел камеру на сиротливо лежащий скафандр и сфотографировал его, а также запечатлел распластанный парашют жёлтого «цвета разлуки», и отщелкал со со всех сторон уютный шарик, в котором он целых полчаса прощался с жизнью. Ну и сделал снимок себя любимого на фоне капсулы. Затем мужчина кое-как свернул, скрутил скафандр, кинул его на ложемент и осторожно закрыл дверь.
— Спасибо! — уже полу-игривым тоном шамкнула утроба капсулы, выплюнула аварийный запас предметов первой необходимости в пластиковой упаковке и намертво захлопнула дверь изнутри.
Иван поднял и распаковал подарок. Там оказалась рация, термос с кофе и салфетки.
— И всё? И это всё! — заорал замерзающий в степи и потыкал рацию, с теми же интонациями поорал в неё, но та молчала.
Впрочем, горячий кофе и ощущение того, что предполагаемая жестокая смерть позади, сделали своё расслабляющее дело:
— Ну, не так уж тут и зябко, минус 20, не больше.
Он осмотрел помятый, покореженный и обгоревший в атмосфере летательный аппарат. В кое-каких местах сохранились следы такой же краски, как и на парашюте — жёлтой.
— Да уж, — сказал писатель, — Нумерология Падалкина никак не связывается с его цветологией! Нет, ну, а с другой стороны... Всё сходится, желтый цвет усиленный многократно, аннулирует своё негативное действие: то есть «цвет разлуки» помноженный на «цвет разлуки» в итоге дал пустоту — разлука исчерпала себя и исчезла. Вот поэтому то со мной ничего плохого и не произошло — не случилось разлуки с жизнью. Ай, да Падалкин! Грамотный чёрт... Интересно, а сам Падалкин летает внутренними авиалиниями или как?
Безделкин достал телефон, посмотрел навигацию — где он находится, и в какую сторону ему надо идти? И пошел, прихватив с собой термос, рацию и чертовы салфетки. Ну как пошёл — в час по чайной ложке. А пока наш клоун барахтался по Амурским снегам, разогревшись и даже взопрев от движения, настроение у его внутреннего «свободного художника» поднялось.
— Я только что побывал в космосе, — выдыхал он с замиранием сердца. — Я только что побывал в космосе! — восклицал он. — Я только что побывал в космосе! — кричал Иван Петевич в пустоту и на всякий случай прислушивался к своим несколько щекотливым ощущениям. — Всё прекрасно ведь! Но почему, почему я не испытываю ни гордости, ни восторга?
— Потому что люди тебя ни проводили и ни встретили, журналисты камерами не пощелкали, да и сам ты не видел Землю из иллюминатора, ибо, иллюминатора у тебя не было, — проворчал «Жизненный советчик» так обиженно, как будто его самого забыли запечатлеть журналисты, и это ему не дали запомнить Землю с космоса.
Впрочем, ну да, не дали. Но тут вдали показались две красные и одна голубая башни космодрома. Иван пополз к цели увереннее, а заодно решил обмозговать свой следующий пост в социальных сетях:
— Первого января 2020 года я совершил космический перелёт в экспериментальной баллистической капсуле к космодрому Восточный. Далее пойдет бла-бла-бла-бла — опишу все свои ощущения, выложу фотки и немного пофилософствую о том, что не каждый решится пожертвовать собой ради эксперимента!
— Ага, только холостые и бездетные, — пискнул советчик. — Сгинешь, никто и не заплачет...
Наверняка, «Жизненный советчик» готовился прочесть своему хозяину целую лекцию на тему любви и брака, но тут послышался приглушенный треск рации. Иван достал её из куртки и та заорала голосом Димона Олегича Розгова:
— Водкин-Весёлкин? Жди, никуда не уходи, я еду!
Иван поднял голову. К нему навстречу ехал человек на снегоходе. Наш пешеход остановился, замахал руками, а ездок не стал махать: неудобно ему, ездоку, руками размахивать, он только и смог, что нажать на газ. Расстояние быстро сокращалось и наконец сократилось совсем. Снегоход «Буран» остановился. Человек снял шлем и одутловатое лицо Димона Олегича расплылось в улыбке:
— Здравия желаю, здравия желаю, пейсатель Водкин-Весёлкин. Садись, там у нас на станции борщецкий стынет.
— Я Безделкин, Димон Олегич. И это... Здравствуйте!
— Чего?
— Я говорю, что я Безделкин, а не Весёлкин. Иван Петевич Водкин-Безделкин. А как вы узнали, что я здесь?
— А-а, да, да, садись, Сопелкин, позвонили нам из Внуково, мол, встречайте своего лётчика-испытателя Водкина-Сопелкина.
Иван обрадовался: он лётчик-испытатель, и его встречает сам Розгов. Сам. Понимаете, САМ! С.А.М. Писатель даже согласился побыть Сопелкиным и Весёлкиным какое-то время:
— Ну и чё? Не убудет.
Водкин прыгнул на заднее сиденье снегохода, натянул на голову предложенный Розговым шлем, и они поехали.
Космодром Восточный надвигался на них с космической скоростью. Снег, конечно, постарался запорошить мощь прогресса и стальную силищу космодрома, но тщетно. Громадьё Восточного гордо блестело вдали почти фантастическими постройками и звало, звало, звало... Иван уже точно знал, что оно зовёт его — Ивана.

 Космодром вырос, как гриб после дождя, пролитого слезами рабочих. Он вылупился, как цыпленок из золотого яичка, в самой необыкновенной стране с самым сказочным бюджетом. На 700 квадратных километрах зачарованной равнины Свободненского и Шимановского районов Амурской области, в междуречье Зеи и Большой Пёры 2012 году началась великая стройка, конца и края коей не видать нам никогда. Я перечислю то, что уже имеется к 20 году на космодроме и то, чего пока нет, но хочется видеть жаждущим прикоснуться тёмной лапой к светлому магическому прогрессу. Итак, стартовый блок с двумя пусковыми установками; монтажно-испытательные корпуса; системы эксплуатации районов падения отделившихся частей ракет-носителей, склады, убежища, вертолетные площадки, зоны авиатопливообеспечения, объекты для подготовки космонавтов, азотно-водородные заводы, измерительный комплекс, аэродром, автомобильные и железные дороги; сооружения обеспечения: котельные, водозаборные и очистные, все виды связи, МЧС; перегрузочно-ремонтные ангары; и даже целый мега-городище для проживания обслуживающего персонала.

Вот в такую «уютную пещерку» и вез Димон Олегич маленького, никчемного писателя, затерявшегося во времени и пространстве. Зачем он министру, не знаете? Но власть имущие — есть власть имущие, они всегда знают зачем им тот или иной объект.
«Буран» остановился у одноэтажного здания, похожего на новенький глянцевый сарай-барак сине-серого цвета, Розгин снял шлем и сказал:
— Вылезай, приехали, борщ там, — и пухлый хозяйский палец ткнул в окно.
Водкин хотел было оглядеться по сторонам, но С.А.М. толкнул гостя к двери барака, та ойкнула и отворилась:
— Заходи, водку любишь?
«Странный вопрос, — подумал Безделкин. — Кто ж её не любит?»
А вслух сказал:
— Хорошую, — и хотел было потоптаться на месте, но Димон Олегич шумно впихнул его внутрь.
Внутри помещение оказалось обыкновенным жилым комплексом для сотрудников, но почему-то без сотрудников. В гулкой просторной прихожей можно было раздеться, но Розгов потянул Водкина дальше — прямиком в столовую. И не зря, в прихожей было адски холодно, а в столовой, несмотря на наличие теплых радиаторов, тоже ощущалась прохлада: то ли плюс 15, а то ли и все плюс 18 — с мороза не разберешь!
Водка на скромном столе и впрямь оказалась хорошая, коньяк тоже, поэтому верхняя одежда сползала всё ниже и ниже, пока совсем ни распоясалась и разлеглась на лавке, чавкая под мужскими задами дутыми наполнителями: синтепоном у одного и лебяжьим пухом у другого.
— А вот мешать напитки Минздрав не рекомендует! — сосредоточенно бормотал Димон Олегич, наливая в рюмки и того, и другого. — Да-с, не рекомендует... суррогат не рекомендует, а от хороших производителей можно-с.
Борщ он черпал из большой кастрюли огромной поварешкой, сам же резал и хлеб. А обстановка в столовой так и разила новизной и скромностью: не все столы и стулья были даже распакованы, собраны и расставлены по местам. Откуда взялся горячий борщ — непонятно. Через большое окно-нишу, предназначенное для раздачи блюд, виднелась пустая, неуютная и почти ледяная кухня. Также странным показалось Водкину отсутствие охраны и прислуги у главы Роскосмоса. А закуска... Не слишком ли она скудна для такой «шишки»? Розгин как будто понял смятение писателя, усмехнулся и похлопал новоиспеченного друга по плечу:
— Не дрейфь, функционал, прорвёмся!
«Функционал! — это слово обожгло вяло функционирующий мозг Ивана. — Ну да, как же я сразу не догадался, не будет же бывший дипломат демонстрировать быдлу свои финансовые и власть имущие возможности.»
Но по мере закусывания, смятение то и дело возвращалось в быстро захмелевшего Безделкина. Однако, Димон Олегич тараторил без остановки, не давая писаке очухаться ни на секунду:
— Вот послушай меня, Сопелкин. Мы тут грандиозный проект замутили. А кто как ни ты, опишет его во всей красе и представит народу? Читал я, читал твои 333 романа о жизни муравьев в различных структурах государственной власти. Сильно! Очень сильно, а главное, философично. Так что тебе и клавиши на пальцы, «мышку» в рот и ноут на животик, гы-гы-гы!
Розгов по-дружески ткнул Ваню пухлым пальцем в живот и ещё раз расхохотался. Писатель вяло, но согласился. А генеральный директор продолжил:
— В 2016 году на Восточном состоялся первый пуск трех искусственных спутников Земли. А планируется выполнять десять пусков в год, плюс коммерческие. Первый пилотируемый полет намечен на 2023 год. Хотя... отработанные части ракет, падая в тайгу, могут вызывать лесные пожары, но мы уже решаем эти проблемы посредством вырубки всех близлежащих лесов и раздачи брёвен дружественным нам странам. — Димыч ещё раз выпил, матюкнулся и возобновил лекторий. — Главная стройка века уже подходит к финишной прямой. Рядом с космодромом создается наукоград Циолковский. А после 2025 года мы построим комплекс для ракет сверхтяжелого класса грузоподъемностью более 70 тонн, с помощью которых будет освоен дальний космос: Луна, Марс и другие космических тела!
— Бла-бла-бла, — Водкин устало передразнил оратора.
— Что?
— Ни-че-го, на Марс, говорите, ик-ик, на Марс это хорошо. А не замахнуться ли нам на Венеру?
— Это в планах, — ничуть не смутился бывший министр-дипломат и завелся ещё на полчаса.
Скучно слушая громкие слова, пейсатель ойкал и щипал себя, он окончательно перестал верить в реальность происходящего: «Если я не сплю, то что?»
То что... — Иван не знал, но какое-то совсем гадкое предположение растеклось по его «земному шару», болтающемуся на шее и залило глаза безумной детской страшилкой:
— Розгин мертв! Он сейчас откроет вон ту серую дверь и растворится в чёрной-чёрной комнате.
У Димона Олегича округлились глаза:
— Ты это серьезно? Ты всерьёз считаешь, что я мертвяк?
Водкин неуверенно кивнул и выпил для храбрости сразу две рюмки водки: одну за другой, и коньячка на посошок.
Экс-министр сощурился, внимательно рассмотрел конопатое лицо Ивана Петевича, его каштановые волосы, невыразительные глазки, крошечный нос, тонкие губы и недовольно рявкнул:
— Зря! Начальство надо уважать. Документы на трудоустройство с собой?
Иван замер, потом отмер, ещё раз неуверенно кивнул и пошарил по карманам: нашёл паспорт, трудовую книжку, ещё какие-то справки, хозяйскую рацию, термос с кофе, грёбаные салфетки, свой любимый телефон, зарядное устройство и протянул всё это работодателю. Тот сальной рукой захапал рацию, метрики, сунул бумаги за пазуху, высморкался во всю пачку салфеток, допил остатки кофе, повертел в руках сотовый телефон, кинул его на стол вместе с зарядкой, а затем грузно встал и сказал:
— Ты только одно уясни, Сопелкин, если я мёртв, то и ты тоже мертв соответственно.
— Как это? — не понял Иван.
— А вот так, — Димон клацнул языком. — Не может мертвый стоять и разговаривать с живым. Если я мертвый, и я разговариваю с тобой, то и ты мертвый. По-другому никак!
Он развёл руками, развернулся на 180 градусов и пошатывающейся походкой пошел к двери, которая вела на кухню, потянул её за ручку, и зияющая темнота вырвалась из прямоугольного проёма, тьмой залилось и раздаточное окно. Розгин обернулся напоследок и мрачно прошептал, показывая рукой совсем на другую дверь:
— Ты поспи пока вон в той серой комнате, а завтра приедут космонавты, будут проводить зимние тренировки на выживание в твоей капсуле. Ну и тебя с собой заодно возьмут. Опишешь это потом в книжонке. Только достоверно! — он погрозил писателю внушительным кулаком и растворится в черной-пречерной комнате. Дверь за Розгиным закрылась сама собой.
Водкин вжался в стол. Благо, он был сильно пьян, иначе бы поседел от ужаса. Ан нет, его предусмотрительно накачали, поэтому он быстро привык к мысли, что он сам мертв, и даже решил мужественно заглянуть в черноту зловещей кухни через раздаточное окно, но передумал. Иван потряс разряженный телефон, видимо пытаясь вынуть из «Жизненного советчика» душу, потом сунул его вместе с арматурой в карман и обвел взглядом пространство. Дверей было всего три: первая вела в холл, во второй растворился глава Роскосмоса, а на третью он как раз и указал. Функционал, пошатываясь, подошёл к окну, но не к кухонному, как планировал, а к уличному и всмотрелся (что же там за стеклом?) пытаясь пальцами растянуть кожу возле глаз, и тем самым сфокусировать зрение. На дворе стемнело. Фантасмагорические антенные системы гордо выставили свои небьющиеся тарелки в звёздное небо, как бы напоминая маленькому, мелкому человечку:
— Где бы ты ни был, что б ты ни делал, мёртвый ты или живой, за тобой наблюдают.
— Кто? — хмыкнул Безделкин. — Большой брат?
— Бери выше! — прогудели антенны.
Иван Петевич задрал голову к звёздам и заморгал:
— Инопланетяне! — весело закричал (а на самом деле просипел) писатель и помахал дружественной нации руками. Но тут же догадался, что инопланетяне его не увидят по одной простой причине — он в помещении, а не на улице. Иван хотел было выскочить на воздух и помахать пришельцам как положено, но тут тарелки антенн с чудовищным скрипом развернули свои морды к хмельному мужичишке и треснули электрическим разрядом:
— За тобой наблюдает бог!
Иван попятился и чуть было не допятился до того места, куда исчез окаянный чертяка Димыч. Оглянулся, остановился и спокойно сказал:
— Ну тогда и дьявол.
— И он тоже, — выдохнули антенны и снова медленно и с «режущим уши» скрипом повернулись к небесам.


Глава 4. Зимнее выживание

Водкин-Безделкин устал. Он больше не мог соображать и жутко хотел спать. Писака перекрестился, и пошел обследовать помещение. Начал с холла: заглянул ненадолго в туалет и пустился вдоль по коридору. Все «кают-компании» оказались заперты. Повертевшись немного, горемыка вернулся в столовую и смело потянул за ручку серой комнаты. Ему уже было всё равно куда провалиться: в адскую бездну или на кровать — так хотелось бедному спать!
За дверью, на удивление пациента, оказалась чья-то будущая личная комната.
— Может, повара? — вспомнил Ваня борщ, бережно остывающий в столовой.
В комнатке было всё: встроенный шкаф, тумбочка, заправленная кровать, ванная комната с туалетными принадлежностями, стол, стул и даже шторы на окнах. Писатель кое-как помылся, поставил телефон на подзарядку, лёг и заснул мертвецким сном.

Утро пришло неожиданно, незванно и даже неприятно. Громкие, противные голоса твердили одну и ту же фразу:
— Господин писатель, вставайте, пора в поход!
— Господин писатель, вставайте, пора в поход!
Да ладно бы твердили, так ещё и кто-то теребил Безделкина за плечо. Иван промычал в ответ:
— Сейчас, — и еле-еле продрал глаза.
Перед ним стояли два красавца в синих комбинезонах и задорно лыбились. Заприметив, что господин писатель проснулся, молодцы отдали честь и представились:
— Кандидаты в космонавты Коля Тихонов...
— И Андрюха Бабкин прибыли на тренировку под кодовым названием «Зимнее выживание». Наша задача: развести костры, построить укрытия и провести 48 часов у баллистической капсулы в ожидании прибытия вертолёта.
— У-у-у-у! — замычал Иван, кое-как присел на кровати, накинул на себя одеяло и сиганул в ванную. Хорошенько проблевался, помылся, почистил зубы, завернулся в полотенце и выполз в божий мир глянцевым, блестящим, почти готовым к подвигам и преодолимым препятствиям. Но космонавтов рядом уже не было.
— Упс, пустота! Все меня кидают, — разочарованно развел руками писатель, оделся и вышел из спальни, забыв прихватить с собой телефон.
В столовой тоже было пусто, к тому же пропала и кастрюля с борщом. Он растерянно оглянулся вокруг:
— Ох!
Дверь, куда исчез великий и ужасный Розгов, была приоткрыта, и оттуда доносились голоса. Иван крадучись подполз к двери и перекрестившись, заглянул внутрь. А там! Кандидаты в космонавты Коля Тихонов и Андрюха Бабкин на плите разогревали борщ, помешивая его огромной поварешкой.
Писатель тряхнул головой, как бы приходя в сознание:
— Бр-р-р-р!
Космонавты оглянулись и расплылись по пространству кухни фантастическими улыбками:
— О, Витя Олегич, вы проснулись!
Иван смутился:
— Моё имя: Иван Петевич Водкин-Безделкин.
— Да? А нам сказали, что сам Пелевин будет изучать наши звездные настроения через призму дзен-буддизма.
— Кто сказал? — сощурился писатель.
— Ну как кто? — развели руками кандидаты. — глава Роскосмоса Розгов.
— Да, кстати, где этот Гудвин? Он вчера был тут, а потом взял и исчез вот в этой самой комнате.
— Какой Гудвин?
— Димон Олегич Розгов.
— Не знаем, мы получили приказ по рации. Голос точно был его. Да и линия наша: внутренняя связь.
Коля и Андрюха внимательно вглядывались в непримечательное лицо Водкина-Безделкина:
— А вы точно не Витя Олегич?
— Точно. Не видно что ли?
— Да в том то и дело, что вы очень похожи на его фотографии.
— Ну, ребята, вы даёте! — прыснул Иван. — У меня же веснушки!
— Ну, — замялись космонавты. — Веснушки и отфотошопить можно.
— Или наоборот, набить тату.
— Думайте, что хотите! — пробормотал писатель. — Мертвецам разрешается нести всякий бред.
Он уже успел уверовать, что живёт в мире мёртвых. И от этой мысли на душе стало даже легче. В реальном мире ведь надо корячиться и что-то корчить из себя. А в загробном можно жить легко и всякие непонятные вещи принимать, как должное, и даже не искать смысл жизни и всякие там прочие ответы на разнообразные загадки.
Дружественной и очень жизненной компанией все трое наелись борща. А после завтрака ребята кинули Ивану вещмешок:
— Переодевайтесь!
Ваня осторожно вытряхнул его содержимое. Там оказался такой же синий комбинезон с сапогами-бахилами, как и у кандидатов, термобельё, сухой паёк, пластиковая посуда и невероятно большой термос. Помучившись, Иван напялил на себя снаряжение — добры молодцы помогли. Затем космонавты наполнили термос борщом. Иван, как мог, крепился, и смотрел на их телодвижения, но злосчастный супец уже сам по себе превращался в кошмар, прямо до обморока!
— А зачем вам нужны 48-часовые бдения у моей капсулы? — робко спросил Иван Петевич.

В дальнейшем «Двое из ларца одинаковы с лица» отвечали на вопросы Водкина-Безделкина всё так же: по очереди, но кто из них что конкретно сказал — наверное, не столь важно; поэтому нашей истории они будут именоваться, как Андрюха-Коля.

Андрюха-Коля бодро объяснили летописцу:
— Наша посадочная капсула в экстренных случаях может упасть куда угодно. Поэтому космонавтов сначала должны найти, а потом прилететь за ними. А на это нужно время! Такие тренировки идут 1965 года, после того, как Александр Леонов, первым совершивший выход в открытый космос, приземлился не там, где его ждали, а в глухой тайге. Прежде чем экипаж обнаружили, Леонов и Беляев провели двое суток в лесу на сильнейшем морозе. А вот вашу новую экспериментальную капсулу, Витя Олегич, нам даже очень сильно не терпится рассмотреть!
Иван поморщился:
— То Сопелкин, то Витя Олегич. Да ну их, пусть хоть горшком обзывают.
— Выдвигаемся, пора! — сказали Андрюха-Коля, закинули баулы со всем необходимым за плечи, повесили небольшой рюкзак на писательскую спину, и все вместе вывалились во двор.
Яркий солнечный свет и белоснежный снег ослепили глаза Ивана. А когда он начал более или менее различать предметы, то космодром остался уже позади.
— Что за чертовщина! — буркнул он, — А-а-а-а... я ж хотел рассмотреть все конструкции Восточного.
— Успеете еще! — обернулись кандидаты и прибавили ход.
Тут Иван вспомнил о своём телефоне, порылся по карманам, не нашёл оных на новом комбинезоне, плюнул:
— Потом!
— Что вы сказали, Витя Олегич?
— Ничего. А зачем нам лезть по пояс в снегу? Вы хоть бы снегоступы с собой привезли.
— Нельзя! Всё должно быть как в реале: у звёздного десанта нет снегоступов.
Они шли по следам, оставленными Иваном и снегоходом «Бураном» вчера, и вскоре наткнулись на баллистическую капсулу.
Молодые космонавты кинулись рассматривать её, как чудо:
— А почему она совсем мизерная? Ну понятно, что рассчитана на одного человечка, но всё же! И она не так сильно обгорела, как выгорают наши в плотных слоях атмосферы. Какова высота полета вашей «бомбы», вам сказали?
Водкин-Безделкин наморщил лоб, вспоминая слова инструктора Падалкина:
— Высота полёта двести километров, большая капсула сгорает в атмосфере, но успевает выплюнуть пассажира, находящегося во второй капсуле, которая и раскрывает свой парашют.
— Ух ты! — заохали Андрюха-Коля совсем как мальчишки. — Вот технологии, вот это да! Так вы герой!
— Испытатель, — скромно потупился Иван.
— Да ладно тебе! — космонавты сразу перешли на «ты» и похлопали писателя по плечу.
Ваня впервые в жизни почувствовал гордость за свой поступок и дико пожалел, что забыл взять с собой смартфон с фотокамерой.
«Весь фейсбук сдох бы от зависти! — подумал он и осёкся. — Хотя, может быть, я и совершил этот безбашенный шаг, только лишь потому, что мёртв. Но тогда какой же это подвиг? Никакой».
— Витя Олегич, прекращай принижать себя! — блеснули глаза у кандидатов.
От гордости Иван тут же забыл про свою мертвость и озаботился всякими разными научными вопросами:
— Э-э-э, подождите ребята, вы меня тут совсем запутали своей космической физикой: а почему объект не сгорает в верхних слоях атмосферы, когда летит в космос; а сгорает лишь когда падает на землю?
— Потому что при взлете ракета летит с маленькой скоростью и разгоняется уже там, наверху, где нет сопротивления воздуха. К тому же она имеет обтекаемую форму. А при посадке скорость изначально уже есть и ее надо лишь гасить. Это делается трением о воздух, при этом выделяется очень много тепла. А падающие спутники вообще имеют необтекаемую форму, сопротивление воздуха для них сверх велико. Более того, при падении они начинают вращаться и разваливаться на части.
Андрюха-Коля открыли дверцу капсулы, вытащили наружу скафандр, в котором летел Иван, а сами по очереди полезли внутрь — рассматривать аппаратуру, но её там не оказалось.
— Так ты летел вслепую? Ручняка вообще нет? — удивились парни.
— Нет, — кивнул Иван. — Там, в аэропорту Внуково нажали кнопочку, и я полетел.
— А-а! А у нас и автомат, и ручное управление одновременно.
— Ну это у вас. Сравнили!
— Ох, да. В наших капсулах куча аппаратуры, а летят в ней всегда три человека, да ещё и в скафандрах, но не в таком лёгком, как твой, а в аварийно-спасательных, которые весят по десять килограммов. К тому же, их ещё и надувают воздухом, это позволяет организму перенести перегрузки. Кстати, а как ты перенес перегрузки без подготовки?
— Новые технологии. Перегрузки полностью отключены. Так мне сказали.
— Ух ты-ж! — снова, как юнцы, заверещали космонавты. — Неужто и в наши машины такое скоро установят! А знаешь, какие перегрузки ощущают на себе сегодняшние звездолетчики при приземлении? 5–8 g и длится это 7–10 минут. Представь, это всё равно, что твоё тело потяжелело на триста тонн. Вот такие ощущения. В 1975 году космонавты Василий Лазарев и Олег Макаров испытали критическую перегрузку в 21,3 g. У них была даже кратковременная остановка сердца, но они вернулись живыми. Лазарев больше никогда не летал и через пятнадцать лет умер. Макаров летал еще дважды, но проведя двадцать лет в клиниках, тоже ушел из жизни.
— Опять про смерть! — беспомощно крякнул Водкин-Безделкин и почувствовал, как он сам постепенно разлагается изнутри.
А космонавты уже вытаскивали из капсулы сиденье, на котором полчаса летел Иван, и попутно объясняли писаке:
— Вот такие подобия кресел называются ложементами, они повторяют форму спины космонавта. Их делают по фигуре каждого конкретного пилота, и учитывают даже то, что в космосе человек временно вырастает на 3–5 сантиметров: это оттого что из-за невесомости ослабевают мышцы и позволяют позвонкам немного разойтись. Астронавты лежат в своих ложементах, свернувшись калачиками. Но у тебя тут всё немного по-другому. А где твой НАЗ?
— Какой НАЗ?
— Аварийный запас, сокращённо НАЗ. Там должно быть всё необходимое, чтобы прожить первые дни на земле до прилета спасателей: есть еда, вода, котелок, свисток, мачете, брусок для заточки, нож, аптечка, стаканчик, сухое горючее, охотничьи спички, сигнальный патрон, фонарик, тёмные очки, защитная накидка, теплая одежда, сапоги, шлемофон, надувной плот, и даже удочки. Пистолет тоже можно брать – как личное оружие, только большинство космонавтов предпочитает этого не делать. Свои НАЗ мы, видишь, привезли с собой, — ребята похлопали по рюкзакам.
— А-а, у меня тоже был НАЗ: термос с кофе, салфетки и рация. Но за мной сразу приехали: Димон Олегич Розгов на «Буране».
Андрюха-Коля подозрительно покосились на писателя и продолжили:
— Ну да ладно, шут с этим. Так вот, экипаж, выйдя из капсулы, должен снять скафандры, демонтировать ложементы, которые тут же превращаются в санки-волокуши, а в санки сложить пожитки. Парашют тоже пригодится, это отличный покров для шалаша. Эх… а чтобы нам здесь и сейчас найти место для временной стоянки, придется уйти вон в тот лесок, потому что в этой пустоши даже костёр разжечь не из чего.
— Опять куда-то идти? — вздохнул Иван.
— Да, — космонавты лихо соорудили из единственного присутствующего здесь ложемента сани-волокуши и уже укладывали на них на ярко-желтый парашют, а скафандр закинули обратно в капсулу за ненадобностью, и сами захлопнули стальную дверцу.
Сама же капсула молчала, и не реагировала ни на какие действия в свой адрес. И непонятно было — понравились ей или нет молодые кандидаты в космонавты? А может, всё было проще: она разговаривала лишь с летчиками-испытателями, такими как наш Ваня!

До ближайшего лесочка нужно было проползти километр-другой, не меньше! Иван решил, что погибнет где-то на середине пути. Но каково было его удивление, когда Андрюха-Коля перемигнулись и попросили писателя не описывать в будущей книжке то, каким образом они доберутся до тайги. А затем хлопцы достали то, что космонавтам с собой в поле брать ну никак не разрешается: маленькую контрабанду — пластиковые лопаты с короткими ручками, и со скоростью ветра принялись расчищать путь. Ваня поплелся за ними, потянув сани-волокуши, и отчаянно бурчал:
— Вот дебилы то, а? Лучше бы короткие снегоступы с собой прихватили.
Работяги обернулись и похлопали себя по пузу:
— Эх вы, Витя Олегич, а ещё интеллигентный человек! Лопаты мы в животах спрятали под комбинезонами, черенки в ногах, а куда бы мы три пары снегоступов засунули, а? Сечёшь!
— Секу, — огрызнулся псевдо Пелевин.
Ему было уже не жаль пота и крови кандидатов: уж слишком они легко расчищали путь — даже не по-людски как-то.
А когда команда добралась до подлеска, то молодцы-хитрецы достали ещё одну контрабанду — фляжку, в которую они слили остатки водки и коньяка господина Розгова. Остановились, и все трое хлебнули по разочку. Но и этот разочек хорошо ударил Ивашке по мозгам:
— Не, эти парни — точно люди! Нелюди бы об водке не подумали.
Андрюха-Коля одобрительно заржали, достали из рюкзака Ивана термос с борщом и закусили им спирт (CH3CH2OH + много всяких примесей) посредством отхлебывания жижи с гущей прямо из горла.
— А борщ — это тоже контрабанда? — спросил писатель, закусывая. — И о борще того, тоже не надо бы писать?
Честно сказать, про борщ ему очень не хотелось упоминать в своих текстах. Он его уже даже боялся.
— Кого ты боишься, то есть о ком не надо писать? — удивились космонавты, продолжающие исправно читать мысли своего нового коллеги.
— Борща, то есть о борще.
Андрюха-Коля прыснули и разъяснили:
— О борще писать конечно не надо, но и бояться его тоже не следует, ведь суп — существо бездушевное, вернее бездуховное или бездушное...
— Без души, — подсказал властитель слов, глядя на мучения астронавтов.
— Во-во, а поэтому он не укусит, не раздавит и не съест.
Иван вспомнил громадную кастрюлю, в которой изначально находился свекольник, и засомневался в теории коллег. И пока они все вместе трапезничали, Ивану казалось, что из термоса вот-вот выскочит Димон Олегич Розгов и даст очередное писательское задание, но не ему, Водкину-Безделкину, а Вите Олегичу Пелевину, который вот-вот выскочит из фляжки с горячительным. Большего кошмара для тонкой души писателя и придумать было нельзя!
— Бр-р-р-р! — проморгался Безделкин.
И потеряв нить времени, с удивлением обнаружил, что молодые люди уже сооружают временное укрытие, махая мачете налево и направо. Каркас шалаша они соорудили из толстых веток, которые скрепили между собой стропами парашюта. А для стен нарубили лапник, попутно объясняя летописцу, почему у них в руках такое необычное орудие:
— Вообще-то мачете — нож для рубки сахарного тростника. Но его всё же включили в состав НАЗ за то что он легкий, широкий и острый, и орудует как топор, а весит в три раза меньше. Дело в том, что нож-мачете в свое время вошел в комплект носимого аварийного запаса ВВС СССР, а впоследствии и для летчиков, и для космонавтов. Сам нож-мачете имеет треугольную форму с двумя заточенными сторонами и может использоваться, и как рубящий инструмент, и как средство для копания.
— А верхушку шалаша мы сделаем из парашюта, он не пропускает воздух, оттого и держит тепло, — космонавты укутали «хибарку» ядовито-желтой тканью.
В этом мнительный Иван также разглядел что-то нехорошее. Но кандидаты уже развели костёр, да не один, а сразу два.
— Один снаружи — сигнальный, он обозначит точное местоположение нашего лагеря для вертолёта. Второй внутри шалаша, чтобы не замерзнуть и высушить промокшую амуницию. Ну вот и всё.

Трое затерявшихся в Амурской тайге удобно разместились в своей мини-юрте (с дырой на крыше, в которую вытягивало дым от костра), разогревали коньяк-водку и пили коньяко-водочное саке.
— Совсем как самураи.
— Как гиляки!
Иван, разомлел, впал в романтически-космическое настроение и понял, что пришло время писать книгу о покорителях звёздного неба. Но чтобы написать такую книгу, надо было задать первым лицам очень много вопросов. И писатель приступил к расспросам. Первое, что пришло ему на ум, это его любимый, забытый в бараке телефон.
— А космонавты... ну когда они в космосе, могут они позвонить близким или не могут?
— А знаешь, да! Они звонят им на мобильники с помощью IP-телефонии. И интернет там есть, и даже работает он на всех этапах полета. Общаться с семьей можно через специальную программу, наподобие скайпа.
— Круто! А лично вы были в открытом космосе?
Андрюха-Коля смущенно заулыбались:
— Нет, мы пока только готовимся. Подготовка к полету может занимать до пятнадцати лет.
— Так долго?
— Долго. И неспроста, пилот должен стать супер-профессионалом во всём: ему необходимо овладеть биологией, химией, медициной, механикой, компьютерной техникой, военным делом и так далее. Ведь на МКС (международной космической станции) одновременно идёт множество экспериментов. Например, сорок научных и столько же медицинских. А ещё нужно уметь заменять изношенное оборудование на новое, да и много ещё чего...
— У-у... понятно. А что такое индикатор невесомости? Я в фильме видел. Там у космонавтов перед лицами маленький такой игрушечный мишка болтался, они его индикатором невесомости называли, — спросил Иван.
— О, правда, есть такое! Это мягкая игрушка, которая подвешивается над экипажем. Пока идет ускорение, она просто висит, а при невесомости, начинает летать. Космонавты крепко прикреплены к ложементам и не могут сразу понять: наступила невесомость или нет. А когда игрушка начинает болтаться, значит, уже невесомость.
— Ух ты! — Иван почему-то обрадовался как дитя. — А вы еду из тюбиков сами пробовали, она действительно вкусная или «жри, а то сдохнешь с голоду»?
— Хм... романтика «зубных» тюбиков давно ушла в прошлое. Сейчас покажем из чего едят сегодняшние пилоты, — кандидаты потянулись к своим НАЗ, достали самые настоящие консервы и сублимированную еду в пластиковых пакетах. — Ха, окромя твоего борща, мы здесь сейчас будем питаться ещё и этим.
Ивану нужно было срочно увести нить разговора подальше от злосчастной бредовой похлебки под названием «борщ». Петевич порылся, покопался в своей голове и вдруг вспомнил, что космонавты, сидя на своей орбите, очень мало двигаются. А ещё писака припомнил то, как он сам бывало встанет из-за стола после восьми часов беспрерывного умственного труда, а позвоночнику уже трындец, в шее прострел и в жопе геморрой. И Иван быстро выпалил:
— А я вот слышал, длительное пребывание в невесомости ведет чуть ли ни к полной атрофии мышц. Че, правда что ли?
Андрюха-Коля с тоской зыркнули на писателя и обреченно кивнули:
— М-да, есть такое, даже кости становятся хрупкими. Но это… не всё так страшно... не к полной атрофии, конечно. Тем более, что на станции пилоты занимаются физкультурой: на беговой дорожке, велоэргометре и специальном тренажере для разных групп мышц. Но и тут не без проблем, чтобы бегать по дорожке, нужно прикрепить себя к ней, иначе после первого же движения улетишь.
— М-да... жестко!  — вздохнул Иван. — А вот меня всегда интересовал ещё такой вопрос: как они моются там, в невесомости? Вода ведь сразу превращается в шарики, я это видел... по телевизору.
— Ох, тяжёлый случай. Но и его удалось решить более или менее. Хотя весь процесс мытья пока ещё очень долог и неудобен. Сначала волосы смачивают небольшим количеством воды из спецпакета, затем в голову втирают сухой шампунь и промакивают волосы полотенцем. На этом мытье головы заканчивается. Тело же очищают с помощью салфеток, пропитанных специальным гелем. Есть гели и для бритья, есть даже съедобные зубные пасты. Все очищающие составы не содержат спирта, так как испаряясь и поступая в систему регенерации, он превращает вторично используемую воду в водку.
— О, как интересно! А стирка?
— Стирать бельё на МКС и вовсе негде, но периодически к станции пристыковываются грузовые корабли, которые доставляют с земли еду, воду, одежду и прочее. В них космонавты загружают грязное бельё и мусор. А потом корабль летит обратно и сгорает в атмосфере.
— Это ж сколько бабла сгорает ни за хрен собачий! — невольно вырвалось из груди нищеброда Водкина. — Нет... не хотел бы я так страдать как они! Ну это я про их мытье, бритье и хрупкие кости. А интересно, по сколько дней каждый космонавт проводит в космосе?
— На борту МКС по полгода.
— Ничего себе!
— Сама же МКС будет работать до 2025 года, это по документам, но есть надежда, что она проработает до 2030 года, а на смену ей придёт окололунная станция LOP-G, и она будет намного круче!
Глаза у Андрюхи-Коли мечтательно загорелись и уставились на дырку в крыше, в которую изнутри просачивался дымок, а снаружи уже поблескивали две-три предвечерние звёздочки.
— Ну да, наверное круче... — сощурился Иван Петевич. — И самый важный вопрос: а бабы там дают?
— Чего дают?
— Ну бабы-космонавтки дают мужикам-космонавтам? Говорят, их специально к этому готовят.
— К чему?
— Да блин, к сексу готовят. Ну чтобы в космосе физическое напряжение хоть как-то да снимать... шпили-вили, понимаете? — Иван потыкал пальцем одной руки в дырочку, сделанную из пальцев другой руки.
В глазах Андрюхи и Коли мелькнул огонёк непонимания. И Водкин психанул:
— Да вас что, компотом поят, который потенцию понижает?
Кандидаты отвели взгляд в сторону и тихо-тихо признались:
— Поят.
Иван взорвался:
— Так о чём мне тогда вообще в этой долбанной книге писать? Ни любви, ни войны! Настроение у космонавтов, видите ли, мне нужно описывать. А сексуальные эмоции — это настроение или как? Где интрига, завязка, кульминация, развязка, дети от разных отцов, в конце концов?
Глаза у космонавтов потухли, они стали молча, синхронно, очень медленно вскрывать темно-красные пакеты с космической едой и посасывать из них то ли вишнёвое желе, а то ли человеческую кровь:
— Не, не знаем, Витя Олегич, но вас вроде никогда такие вопросы не интересовали... дзен-буддизм, тяжелые транквилизаторы, грибы там всякие, нумерологию... это мы помним в ваших романах. А вот про секс, баб и младенцев — не, не помним.

Иван всмотрелся в их надписи на красных пищевых пакетах, там черными буквами было написано «Борщ». И тут мир в глазах писателя перевернулся и встал на своё место:
— Всё нормально, всё хорошо, они обыкновенные ребята, просто начальство над ними немного подшутило: поди, сказали, что с ними будет у капсулы сам Пелевин, а не какой-то там никому-никому не известный Водкин-Безделкин. Так бывает, я сам люблю подшутить над читателями. Да и то, что Розгов ушел в черную комнату, тоже всё неправда — это, видимо, моя белая горячка.
Писатель свернулся калачиком на лапнике у кострища и задремал. А Коля Тихонов и Андрюха Бабкин схватились за мачете и отправились в темнеющую тайгу за дровами.
А ты спи, Иван Петевич, крепким, крепким сном! Тебе ещё и не такое привидится: вот знаешь что такое трутовый гриб, который обрывают сейчас со старой прогнившей берёзы молодые космонавты; не знаешь, нет? А они непременно заварят его тебе в чай.

Баю-бай, Иван,
Иван-иваныч-чай
всю боль в душе залечит...
Слышь, как свистит мачете?


Глава 5. Подвиг станции «Салют 7»
 
Когда писатель очнулся, Андрюха-Коля мирно сидели у костра на пушистых ветках рядом с ним, молчали и пили чай из пластиковых стаканов. Ивану Петевичу были знакомы подобные медитативные практики, поэтому он не стал отвлекать исследователей от их внутренних ощущений и выполз наружу. Справить нужду так просто не удалось, представляете, сколько времени и матерщины пришлось потратить мужику, чтобы стянуть со своего тела и жопы космический балахон! Через час непосильных мучений Иван снова был полностью экипирован, отходы организма закопаны, а время он определил по солнцу: ночь, потому что солнца не было вовсе. Куцые жерди сосен непонятными тенями напомнили Ивану, что он не в ласковом мохнатом Подмосковье, а в Амурской жуткой жути. И если бы не игриво подмигивающий сигнальный костер, можно было запросто рехнуться.
— Нет, надо внутрь!
Водкин-Безделкин полез обратно в шалаш. Космонавты уже вышли из ступора и разливали борщ по тарелкам, а контрабандный хлеб ломали руками — так проще. И Ивану пришлось жрать. Молча, недолго, а потом пить чай с плавающими в нём кусочками трутового гриба. Кандидаты тем временем объясняли сотоварищу о пользе оного:
— Древесный гриб выводит из организма канцерогены и токсины, восстанавливает печень, останавливает кровотечения и даже лечит плеврит, туберкулез и рак в бронхах, а также нормализует стул при дисбактериозе и запорах разного генеза.
Иван закашлялся, вспомнив свою недавнюю вылазку на улицу.
— А мы тут думали и придумали о чём вы напишите в своей книге, Витя Олегич! — прервали кашель пациента Андрюха-Коля. — Есть один героический случай в истории космонавтики, который гораздо значительнее подвига Юрия Гагарина, но до обидного мало известен, не раскручен и даже перевран неудачными фильмами.
— О как! — чуть не поперхнулся писатель.
— Да, да, ведь Юра просто слетал туда-сюда, посидел в кабинке и всё. А тут ребята приложили массу умственных и физических усилий, да и жизнью своей рисковали намного больше Гагарина.
— О как! — поперхнулся таки  писатель.
Но Тихонов и Бабкин уже начали свой рассказ.

Раньше делали так: экипаж космической станции завершал работу и покидал свой временный дом, а дальше станция летела без людей, управляемая с земли, и готовилась принять на борт следующий экипаж. 1985 году беспилотная станция «Салют-7», дрейфовала по орбите пустая — к ней уже собиралась следующая экспедиция. Но 11 февраля вдруг отказала её автоматическая подзарядка буферных батарей, и станция вышла из строя. Неуправляемая восьмилетняя станция начала остывать.
И невозможно было рассчитать, где она рухнет, на какую страну упадут её обломки. Информация о чрезвычайном происшествии сразу же попала в американский центр НАСА.
— Господин президент, необходимо Ваше личное распоряжение, с орбиты исчезла русская космическая станция.
— И что я должен сделать, слетать в космос и найти её? — спросил Рональд Рейган.
— Нет, сэр, на мысе Канаверал готовится к старту шаттл Челленджер. Мы перенесем его запуск, найдём в космосе русскую станцию, снимем её с орбиты, загрузим в Челленджер и вернем на землю. Требуется Ваше распоряжение и поддержка прессы.
Рейган ответил «Да» и мир в очередной раз оказался на грани войны (как тогда казалось русским). Американские газеты вышли под заголовками: «Русская смерть из космоса» и «Советская орбитальная станция летит на головы американцев». И вот шаттл Челленджер, готов к старту на мысе Канаверал. Шаттл может спокойно разместить «Салют-7» в своём грузовом отсеке (размером 14;6 метров, грузоподъёмность челнока — 27 тонн). А масса «Салюта» всего лишь 20 тонн.
Так вот, наша станция продолжала бесконтрольно остывать, ей не давали команд и не требовали повиновения. Температура внутри салона быстро стала минусовой, начали лопаться титановые трубы. Вода выхлёстывала из разломов, раскачивала Салют и застывала на обшивке ледяными наростами. К тому же, как назло на Солнце произошли три мощнейшие вспышки: световой ветер ударил в солнечные батареи станции, и она раскручиваясь, двинулась в совсем уж непредсказуемый полет. Единственной хорошей новостью было то, что у станции до неуправляемого входа в атмосферу земли впереди целых полгода. Этого времени вполне хватало и русской стороне на подготовку корабля и экипажа, которые могли бы попытаться спасти станцию.
Однако вскоре возникла ситуация, которая резко изменила ход событий. Через 13 дней после потери управления станцией, наша разведка узнаёт, что в состав нового экипажа челнока Челленджер включены два француза: Патрик Бодри и Жан-Лу Кретьен, досконально знающие станцию Салют. Они то и космонавтами стали лишь благодаря СССР (в знак советско-французской дружбы эти двое были приглашены в Россию для участия в международной космической экспедиции, и именно на «Салюте-7»). Для Советского Союза захват станции грозил не только международным скандалом, но и был равнозначен началу ядерной войны. Смешно! Но в другом направлении наши генералиссимусы думать просто не умели (и не умеют до сих пор). И тогда на экстренном заседании наша власть принимает решение: быстро сформировать экипаж для спасения станции и страны. На подготовку корабля и экипажа конструкторы потребовали три месяца. А Челленджер уже начали выводить на стартовую зону. Для русских это была катастрофа! Но подготовка нашего экипажа всё-таки началась.
А 10 марта умирает наш генеральный секретарь Константин Черненко, и его смерть в корне меняет ситуацию: реакцию Советского Союза на действия американцев теперь просчитать невозможно:
— Русские ведь могут ответить и ядерным ударом, если мы захватим их станцию!
В тот же день американцы отменили старт Челленджера и перенесли его на конец апреля. Перенос их старта дал Москве шанс, появилась возможность опередить американцев и отправить на орбиту экипаж наших спасателей.
В Звездном городке уже готовили операцию спасения. Командиром выбран Владимир Джанибеков, а бортинженером Виктор Савиных — практически добровольные смертники. Однако к погибающему Салюту они добрались не первыми. Челленджер отправился на орбиту 29 апреля 1985 года и достиг станции, но он просто сделал снимки русского летательного аппарата и убрался восвояси. После этого разведывательного полета американцы решили, что они полностью готовы взять прямо в космосе русскую станцию на борт шаттла. Начались подготовительные работы.

— Конечно, сейчас уже видно, что американцы тоже хотели спасти планету от обломков большого железного монстра и ничего более. Но нет же, война алела красным цветом в глазах наших руководителей и не давала покоя ни на секунду! А ведь можно же было работать в этом направлении сообща. Кстати и технологиями делиться тоже можно. Ведь можно же, Мир к тому и идёт?  —  космонавты прервали повествование и с надеждой заглянули в глаза Водкину-Безделкину.
Тот смутился:
— Идёт.
А про себя подумал: «Да нет, кандидаты в космонавты — мировые ребята! Это мне всё-время что-то кажется».
— Вот-вот, и уставшим от войн россиянам тоже всё-время что-то казалось! — воскликнули Андрюха-Коля и продолжили рассказ. (О, как они ошибались на счет того, кому что кажется, и кому чего не кажется!)

Как назло, корабль Союз, который должен идти на поиски станции, не мог совершать серьезных маневров на орбите. Его функция — привозить на станцию экипаж по просчитанной траектории и возвращать его на землю. Теперь предстояло научить эту машину совсем иному способу полёта. Со штатного «Союз Т-13» сняли всё лишнее, добавили ёмкости для воды и топлива, на иллюминатор поставили лазерный дальномер и прибор ночного видения, закрепили дублирующее управление кораблём. Но всё равно никто не понимал механизм стыковки без каких-либо ориентиров.
6 июня 1985 года был, наконец, осуществлен запуск космического корабля «Союз Т-13» к мёртвому «Салюту-7». Надо было подойти к трупу и попытаться с ним состыковаться, а также восстановить связь. Началось сближение, станция была развернута к кораблю нерабочим стыковочным узлом. Экипаж решает облететь станцию вокруг. Маневр такой сложности грозил гибелью экипажа. Но наши пилоты всё-таки совершили легендарную стыковку! Джанибеков докладывал:
— Рассогласование корабля и станции в допуске, угловые незначительные, управление идёт нормально. Есть касание, есть захват!
Произошёл действительно исторический момент в развитии космонавтики! Легендарную стыковку зафиксировали и штаты, но на мысе Канаверал всё-таки продолжили готовить к старту очередной челнок, но уже Дискавери.
А у Джанибекова и Савиных впереди теперь самое главное: выяснить, что же произошло с «Салютом-7»? Для этого в него необходимо войти. На земле больше всего опасались разгерметизации. Если на станции космический вакуум, экипажу придется уводить её с орбиты, да и запасов воздуха на корабле попросту не хватит, чтобы заполнить им весь «Салют-7».
— Мы открыли клапан и проверили давление: оно оказалось крайне низким. Стало понятно, что там холодно. Тогда мы выровняли давление между станцией и кораблём, и можно было открывать люки. А в переходном отсеке мы поняли, что внутри «железного гроба» нет электроэнергии. Но всё же мы туда вплыли, нас встретила жуткая тишина, темень да холод, — вспоминали космонавты.
Предварительный осмотр завершен, «Салют-7» полностью обесточен. Замёрзли все системы, не работает регенерация воздуха и воды, а воздуха хватит всего на пять суток. За это время экипаж должен прозвонить все электрические цепи, зарядить аккумуляторы и оживить автоматику. Только тогда на станции появятся тепло, свет и чистый воздух. Ну, а дальше придется заняться ремонтом.
Станция с пристыкованным к ней «Союзом Т-13» была смертельной ловушкой. Как только спасатели подадут тепло и зажгут свет, лёд растает и обрушит на них потоки воды, тут же замкнёт электропроводку. А потом избыток кислорода и пожар, в котором возможно погибнет экипаж спасателей — таковы прогнозы на недалекое будущее.
Медленно ощупывая пустую холодную темноту, в космический гробик вплыли двое в противогазах… Короткого замыкания не произошло: Джанибеков и Савиных не стали подавать на станцию электричество. Они спали не раздеваясь, горячей воды не было, еду согревали на собственном теле, ведь плевок замерзал в три секунды. Когда становилось особенно холодно, космонавты грелись при помощи самогреющихся консервированных банок, прижимая их к телу и рукам.
Чуть позже спасателям удалось развернуть корабль боком к Солнцу, чтобы тот максимально прогрелся. Тогда то и начался самый настоящий кошмар: после того, как температура устаканилась как плюсовая, весь лед, который был вокруг, растаял, и вся станция покрылась тонкой пленкой воды. Ледниковый период сменился всемирным потопом. В любой момент могло произойти замыкание. В ход пошли тряпки, но их на станции слишком мало, спасатели начали раздирать костюмы и даже белье бывших членов экипажа. Джанибеков и Савиных, ожидая прихода грузового корабля с земли, всё время твердили:
— Не забудьте про тряпки, нам нужны тряпки!
А работа на станции продолжалась, экипаж вскрыл боковые панели для ремонта, и наступил хаос: оборудование летало, провода пузырились и грозились оторваться! Но за три дня ребята всё поставили на место. Второго августа спасатели вышли в открытый космос: им нужно было выполнить работу по наращиванию солнечных батарей. Савиных трудился с лебёдкой, но у него не получалось. А ещё где-то заело трос, на котором разворачивается добавочная солнечная батарея. Ситуация крайне сложная, но возвращаться назад нельзя. Надо попробовать вырвать этот трос. Нереально даже где-то закрепиться, руки плохо работали — в открытом космосе они оба уже пять часов. После нескольких рывков трос сдвинулся. Ура! Батарея медленно поднялась вверх. Станция поэтапно ожила и раскрыла свои крылья. Всё, она готова принимать другие экипажи.
Телевизионные репортажи с орбиты о русских космонавтах, реанимировавших мертвую станцию «Салют-7», прошли по всем каналам нашего и американского телевидения. Героев наградили орденом Ленина: Владимира Джанибекова и Виктора Савиных двух человек — спасших планету от катастрофы. Еще шесть лет после экспедиции спасения станция «Салют-7» продолжала свою работу.

Кандидаты в космонавты замолчали. А Иван Петевич задумался, он почему-то вдруг обозлился на своё родное государство, не умеющее превозносить своих героев.
— Кстати, во время этой необычной спасательной операции произошло много курьезов, — горько усмехнулись Тихонов и Бабкин. — Например, только что вышедший указ по борьбе с алкоголизмом помешал проводам космонавтов. Утром экипаж пришёл в столовую, на столе стояли бутылки с шампанским, а провожающих не было. Ребята не поняли ,что происходит, сели завтракать, и вдруг пришел Алексей Леонов, который сообщил, что начальство ждет их на выходе, надо ехать на аэродром.
— Ну да, про алкоголизм это кстати, — вздохнул Водкин-Безделкин.
— И ещё, — продолжили Андрюха-Коля. — Все ж немного суеверны, но тут стало известно, что в самую сложную экспедицию придется лететь на корабле под номером 13 (на «Союзе Т-13»). Жуть! ... А вот ещё (почти анекдот): жена Виктора Савиных перед полетом зачем-то связала мужу и его товарищу пуховые шапки, не догадываясь, насколько они придутся кстати. Фото с орбиты (космонавты в этих шапках) потом облетело весь мир. А много лет спустя создатели американского фильма «Армагеддон», вдохновившись этими фотографиями, придумали образ вечно пьяного русского космонавта в шапке-ушанке, который кувалдой ремонтирует орбитальный комплекс. Недавно и наши умельцы сняли кино об этом подвиге, называется он «Время первых». Но и в нём присутствует космическая кувалда, чего не было на самом деле. Люди, интересующиеся космонавтикой, сразу поймут, что некоторые вещи придуманы исключительно ради потехи публики. Виктор Савиных был категорически против эпизода, где космонавт в открытом космосе кувалдой чинит солнечный датчик. Он высказал свое категоричное мнение, но эпизод в фильме остался. Бредятина, а люди верят. Вы, господин писатель, напишите, пожалуйста, правду. Нам очень обидно на такое смотреть!
Господин писатель пообещал написать всю правду, какая бы она ни была, и отвернулся, чтобы смахнуть слезинку с глаз. Он видел оба фильма: и эту кувалду, и пьяного русского космонавта в ушанке.
А ещё Водкин пообещал себе больше никогда, никогда не пить!


Глава 6. Нас кинули!

Космонавты, как и обычные люди, имеют свойство уставать, а космо-мальчишки тем более. Наши кандидаты и вовсе перетрудились: языками, топорами да лопатами.
— Пора устраиваться на ночлег, — подвели итог ночным бдениям Андрюха-Коля и подправили оба костра.
А пока уличный и внутри-шалашный огни разухабисто потрескивали, Андюха и Коля взлохматили лапник, подоткнули его под свои тела; повертелись, укладываясь поудобнее, покосились на героя-испытателя, и посоветовавшись друг с другом, тронули Ивана за плечо:
— Господин писатель, а хочешь, мы тебе расскажем одну теорию, которую разработали наши учёные, но только она никогда не сможет стать официальной, потому что связана с потусторонним миром.
Немного проспавшийся, а оттого и более трезвый Иван Петевич грустно повернулся к ним спиной, тоже укладываясь поудобнее:
— Ладно уж, травите свой ужастик. Может быть, и я усну.
Тихонов и Бабкин оживились, приподняли торсы на локтях и хряпнув ещё немного горючей жидкости из фляжки, загадочно зашептали:
— Наши теоретики пришли к выводу, что нет никакого толсто-материального и тонкоматериального миров, а соответственно нет толстой и тонкой материи. Есть лишь один мир — тонкоматериальный, и всего лишь одна материя — тонкая, которая и образует оба мира: тонкоматериальный и толсто-материальный, но они по сути своей — есть один всеобщий тонкоматериальный мир.
Спина Ивана вздрогнула то ли от хохота, а то ли передернулась от холода.
— Объясняем подробнее. Вот представь хоть на немного, что ты душа. И допустим, ты летишь, а на своём пути встречаешь другие души. И эти души для тебя: тонкая материя? Тонкая. Ты же можешь проникнуть в другую душу целиком и также легко выйти из неё.
— Ой ли? — буркнул Иван Петевич.
— Конечно. Ну, а тело человека, дом, почва, да и вся планета (для твоей души) — тонкая материя? Тонкая. Душа легко проходит сквозь эти предметы, не нарушив целостности своей структуры и структуры этих предметов. Так? Так. Вот поэтому-то с точки зрения души, любая материя — тонкая! Это их мир. Вообще весь! Наш мир — это не наш мир, а мир душ. Ведь даже физическими телами управляют они — души. А далее делаем вывод: тонкоматериальные частицы, сцепляются между собой и образуют более плотные сгустки, но от этого не перестают быть тонко-материальными и непроницаемыми для другой тонкой материи. Оказывается, мы живем в тонко-материальном мире, но даже и не догадываемся об этом. Это они, души, проводят над нами эксперименты и совершают свои открытия, как психические, так и сугубо научные: овладевая знаниями о частицах и проводя различные эксперименты с тонкой (толстой) материей.
— Да уж...
— Вот ты сейчас лежишь, Витя Олегич, урчишь животом и не догадываешься, что для кого-то ты сам — всего лишь сгущенно-материальный призрак, почти такой же, как и он сам, но иного вида, иного рода и тонко-материальной составляющей. И вот кто его знает, какой невидимый экспериментатор сидит в данную минуту на тебе и рассматривает твои кишки?
Иван вполуха слушал щенячий бред недо-космонавтов и засыпал, засыпал и заснул. А во сне увидел, как на него уселся (и не летающий даже, а именно ходячий) дух, свесил ноги в его кишки и стал медленно ими болтать. Петевич почувствовал от этой болтанки вздутие в животе, а следом и диарею. От страха нагадить под себя, Иван вылетел из тела. Душа писателя, как птичка, выпорхнула в дымоход шалаша, и ни одним глазочком не взглянув на своё тело, на насильника на нём, пустилась по направлению к звёздам.
А полёт во сне тем и отличается от полёта наяву, что во сне ты летишь бездумно, в полной релаксации и без бздежа; а наяву наоборот, черт знает чего передумаешь, особенно если это твой первый полёт… особенно с парашютом!
Поэтому Ивану очень нравилось лететь и одновременно пребывать в состоянии прострации и полного бездушия, ибо своей души он и вовсе не чувствовал, а следовательно не боялся упасть, ну и прочее, прочее, прочее. Эх, подобные мелкие радости имеют свойство быстро заканчиваться даже во сне. Вдруг душа беззаботно парящего в пространстве Водкина-Безделкина, наткнулась на огромные космические глаза, он бы назвал их Глаза Вселенной, если б мог хоть что-нибудь соображать, но он к сожалению, не мог. Поэтому глаза сообразили вместо него, они подумали немного, подумали и придумали приветственную речь:
— Здравствуй, Ваня.
Иван промолчал, а что ему ещё бедному оставалось делать во сне? Глаза же продолжали приветственно думать вслух:
— Говорят, ты Ваня, хочешь описать настроение космонавтов?
Иван не ответил. Но Глаза невозмутимо продолжали:
— А почему бы тебе, Ваня, не описать настроение самого первого космонавта на свете?
Иван попытался сглотнуть, но тщетно; попробовал пошевелить губами, но не смог и тогда просто подумал:
— Гагарина что ли?
— Нет, Ваня, не Гагарина. Я же сказал: самого первого на свете, а не на планете. Мои, Ваня, настроения ты не хочешь ли описать?
— А ты кто? — продолжали беседовать друг с другом никчемная маленькая душа-безделка и обширные вселенские очи.
— Я то кто? Я, Ваня, бог.
И тут душа писателя затрепетала и довольно внятно ответила:
— Бог? Не, меня ни читатели, ни заказчики не поймут. Да и какой из бога космонавт, когда Вселенная — это всего лишь сон бога? Помню, я писал об этом… то есть Пелевин писал… то есть это основы дзен-буддизма.
— Бъед, бъед, бъед! — воскликнули Глаза голосом Ленина (что означало «бред») — Бог самый настоящий космонавт. Да, да, и самый что ни на есть первый. Вот посмотри на меня, Ваня, что ты видишь?
Писатель постарался под другим углом зрения рассмотреть говорящие Глаза. На душу писателя в упор смотрели две галактики удивительной красоты: два золотых внутри-галактических зрачка окружали млечные пути белков. Иван по привычке близоруко сощурился, и оба невероятных глаза слились в одну-единственную галактику Хога, и устаканились в своём безбрежном пространстве среди других не менее красивых галактик.

Объект Хога — кольцеобразная галактика, её крупное желтое ядро образуют старые звезды, а в бледном белом кольце, которое расположено на значительном удалении от ядра, находятся молодые звезды.

Иван недоуменно ответил:
— Не знаю.
— Чего ты не знаешь, Ваня?
— Я не знаю, что я вижу. Вроде как солнце в кольце.
— Это оттого, что ты не читаешь астрономию, Ваня.
Ивана начало раздражать это постоянное повторение слова «Ваня», так его называли в детстве; а детство он, ну, никак не хотел вспоминать; и вовсе не оттого, что оно у него было плохое, а слишком уж несамостоятельное и зависимое от взрослых: родителей, учителей и даже участкового милиционера. Но странное дело, детства своего Иван не помнил от слова совсем. Просто неприятные чувства шевелили легонько душу и всё. Да образы в голове мелькали: и вроде это была не память даже, а так… сон пустой. Но бог этим!
— Моя задача — описать настроение космонавтов, и не лезть глубоко в астрономию, — парировал писака, беспомощно болтаясь в космической бездне.
— А как ты думаешь, Ваня, каково настроение бога, если в него глубоко не лезть?
— Неисповедимо, — пронеслось в псевдо-голове Водкина-Безделкина.
— Вот в том-то и дело, Ваня, что исповедимо! И настроение, и каждый шаг мой — всё во мне исповедимо. Неисповедимы лишь твои, Ваня, мысли. Вот зачем тебе так сильно-сильно хочется стать ведущим писателем? Знаешь, нет?
Водкин и трезвый, то есть неспящий, не смог бы ответить на этот вопрос, а тут ещё и во сне... Но всевидящее око не обратило внимания на зомбо состояние подсудимого и назидательно-равнодушно прогудело:
— А я знаю, гордыня в тебе, Ваня, взыграла, гордыня! — галактика Хога вздохнула, немного помолчала и добавила. — Шучу. Бабла просто хочешь. Не славы даже, бабла.
— Плох тот солдат, который не мечтает.... —  вспомнила душа Ивана Петевича, но как-то вяло она это вспомнила.
— И бла, бла, бла, — передразнил её глазастый космо-объект. — Вот как засядешь в глуши… как начнешь строчить Вовану Вовановичу его публичные президентские выступления… так никем и неопознанный счастлив будешь до усери!
Галактика Хога широко и громко рассмеялась. Но увидя смятение Ивана, небрежно добавила:
— Не бери в голову, Ваня! Не засирай её такой ерундой. А то засрать её можно... даже благими общепризнанными постулатами. Тебе ж, Ванюша, о другом думать надо.
— О чем?
— О буквах, Ваня, о буквах!
— Я и так о них думаю каждый день, — буркнул Водкин.
Хога окатила его холодным взглядом, как врач алкоголика и дыхнула в псевдо-лицо Безделкина перегаром:
— А не так ты, Ваня, о буквах думаешь, не так!
— А как надо о них думать?
— А вот так. Как сядешь что-либо писать в очередной раз, так представляй, что каждая твоя буква — это маленький метеорит, который в космос летит, летит и летит! А если встретит на пути глаза людские, то пронесется сквозь них, оставив внутри глубокий обожженный след. И чем чернее этот след, тем светлее твой путь, тем глубиннее твоя задача.
Иван хмыкнул:
— Ишь ты, черный след! А как же человеку жить потом с этим обожжённым следом внутри глаз?
— А это не твоя забота, Ваня, его след — ему с ним и жить, — закончила нравоучения галактика, и крутанувшись пару раз вокруг своей оси, скрылась в мерцающей среде других, не менее манящих галактик, оставляя внутри каждой черный, обожженный след.

От разговоров с вседержителем Водкина-Безделкина оторвал сильнейший шум: все галактики вдруг начала закипать, бурлить и вспениваться. Иван уже приготовился ко второму большому взрыву, который разнесет нашу обитель к чертям собачьим, и Вселенная расширится ещё в два, в три, а то и в десять раз!
Гул нарастал со всей космической дурью, какую сам же мог себе и позволить. Писателю пришлось очнуться и проснуться, так как продолжать спокойно слушать этот всё нарастающий гул, у него не было мочи. Он с трудом вытащил больное воображение из не менее болезненного сна, потому как еловый сук уперся в его правую почку и грозился проткнуть оную нахрен! А пока сук вовсю трудился над протыканием яркого комбинезона Безделкина, хозяин почки кое-как развернулся на спину и распахнул слипшиеся от сна веки.
Еле-еле застланный дымком дымоход, открывал его взору кусочек неба, который переливался голубоватым светом и призывно махал парой лысых веток лиственницы. Дыра в кровле шалаша звала Ивана явно не в дикий космос, а к более здоровым и явно дневным развлечениям: например, прыжкам с парашюта...
Прогнав морок окончательно, Иван взмахнул своими поросячьими ресницами, и уже бодрствующим мозгом прислушался к внешним звукам. А те оказались вовсе и не звуками, а мощнейшим гулом-свистом.
— Блин!
Безделки содрал с головы капюшон и синюю войлочную шапку — всё то, что закрывало уши. Странно, но гул-свист никуда не ушёл, а стал ещё сильнее. Поднять на ноги затекшее тело в неуклюжем одеянии оказалось занятием не из легких. Но выполнимым.
И вот шалаш в ужасе трясется от приливов уличного ветра, пузырями раздувая желтую парашютную крышу. Писака решился высунуть голову наружу. На улице помимо постороннего неизвестного гула, тревожно завывал ещё и ветер. А костер напротив, вовсю веселился, неистово облизывая дрова до черных головешек. Внезапно огонь в костре вспыхнул, стал ещё ярче и прошипел:
— Извини, братан Иван, съел я Андрюху, съел и Колю. Я съел их прямо до угольных головешек.
Безделкин втянул голову обратно в палатку и огляделся. И правда, вещмешки кандидатов лежали целехонькие, а сами парни куда-то пропали.
— Скорее их съел буран, чем костер, — обреченно предположил Водкин. — Или злой бог льда и холода Карачун.
А вот не угадал! Хозяину севера Карачуну и дела не было до крохотного пятачка с треплющейся жизнью в далекой Амурской области. Всё оказалось намного проще: над еловой палаткой, празднично распушившейся от ветра, завис самый настоящий спасательный вертолёт, он невыносимо свистел лопастями и отважно жужжал двигателями. Эта белая махина с оранжево-синей полосой на боку и огромной надписью «МЧС России RF32937», казалось, заполонила собой всё пространство вокруг!
Но самое интересное вовсе и не это, а то что над открытой дверью вертолета верхняя балка усердно наматывала на себя трос и поднимала с земли человека, бережно завернув его жопу в оранжевую тряпку-седушку. Тем человеком был как ни странно, Коля Тихонов. А Андрюха Бабкин стоял в аккурат под вертолётом и махал пилотам руками.
— Куда, а я, а меня? — прохрипел Иван, но его сиплый голос ветер отнес в сторону.
Иван с трудом подполз к Бабкину и повторил вопрос:
— Вы куда? А я, а меня?
Андрюха немного странно посмотрел на писателя и прокричал тому в ухо:
— А ты, Витя Олегич, остаешься тут. Завтра за тобой приедут твои работодатели! — Андрюха запустил руку в карман, достал большую чёрную рацию и протянул её Ивану. — Держи, дружище, средство связи, не скучай!
— «Ты» «тут» «тобой» «твои», — писака по инерции сосчитал все слова-повторы в первой фразе Бабкина и беспомощно мотнул башкой — Так писать нельзя, это НЕ-КРА-СИ-ВО!.
— Что? — гаркнул космонавт «Пелевину» в ухо.
— Ничего! — огрызнулся Иван, до боли в костяшках сжимая подарок: головешку-рацию.
А равнодушное жерло винтообразной машины уже поглотило первого клиента, и сильно раскачивающийся на ветру трос спускался за вторым. Бабкин с трудом уселся в оранжевое седло; и под ненавистным взглядом писателя, полным отчаянного негодования; медленно, но верно стал подниматься всё ближе и ближе к трапу вертолёта.
— Кач-кач-кач-кач... — забавлялся сильно раскачивающийся трос.
Из раскрытого зева вертолетной двери высунулся Тихонов и озорно махал Андрюхе и Ивану. Последний отвернулся и чуть было не заплакал от обиды. Ведь Водкину не казалось и не снилось, что его обманули, его действительно все обманули: и Розгов, и кандидаты, и даже пилоты МЧС. И ледяной ветер тоже жестоко обидел — смахнул с его глаза слезу, которую никто, никтошеньки не увидел!
А когда ненавистная срака Бабкина скрылась в оглушительно гудящем монстре, Иван всё ещё верил по наивности, что кандидаты в космонавты пошутили, и сейчас вот-вот прошуршит спасательный трос, поскрипит немного, и кряхтя, и елозя по воздуху, опустится за ним — за третьим героем-испытателем.
Но ни сейчас, ни вот-вот... Ничего не произошло, железная дверь захлопнулась, и вертолёт RF32937 медленно и уверенно стал покидать зону бедствия.
И пока ветер потихоньку стихал, тайга понемногу приходила в себя, стряхивала последние хлопья снега, ежилась сосновыми иголками и пыталась преодолеть остатки шока:
— Бр-р-р-р!
Сигнальный костёр наоборот, вдруг разгорячился, вспыхнул, и разглядев острую психопатию Ивана Петевича, попросил срочно залить себя жидкими отходами человеческого организма.
Острая психопатия Ивана на удивление ловко стянула с себя неудобную спецодежду и нацелилась добротной струёй на адово зло костра, но не успела: у Ивана Петевича пробудился в голове разум и направил мочу в другую сторону:
— Костёр нам ещё пригодится.
Но острая психопатия не сдавалась:
— Ну вот, мы уже и «мы», прекрасно! Мы хотим есть, мы хотим пить, мы хотим повеситься во-о-он на том суку.
Иван послал острую психопатию нахрен и уперся взглядом в суровые стволы даурской лиственницы и в мелкие редкие елочки между ними. Запланированные 48 часов «зимнего выживания» истекали завтра.
Иван заправился и оправился от стресса. Задумался:
— Но как так? Кандидаты пробыли в лесу: плюс-минус 24 часа. Как будто это не им надо было пробыть двое суток в экстремальных условиях, а мне. Мне, а не им... мне, а не им... мне, а не им...
Воспаленному от последних перипетий мозгу даже понравилась эта песенка, и с ней на устах Иван полез обратно в палатку:
— Мне, а не им... мне, а не им… мне, а не им... мне, а не им… мне, а не им... мне, а не им...
Внутри палатки он палкой поворошил еле-тлеющий «домашний» беззлобный костерок, рукой пошарил в своем рюкзаке, нашел термос с остатками борща и хлеб, и с тоской обвел взглядом опустевшую юрту, пытаясь найти якобы забытую космонавтами фляжку с водкой. Не нашел и принялся хлебать щец «на сухую», а заодно умно разговаривать с борщом — психопатия сменилась апатией. Впрочем, во всём последующем разговоре поедаемый был умнее едока в разы!
Борщ видел, что он сам уже заканчивался, перетекая в желудок Водкина, а посему хотел успеть сказать человеку что-то очень важное и весьма утешительное:
— Мы довольно часто разочаровываемся в жизни только лишь потому, что реальность не совпадает с нашими ожиданиями. И тогда мы начинаем обижаться на окружающих, выставлять претензии, сетовать на неудавшуюся жизнь. А почему?
— Почему? — вторил Иван борщу, его же и прихлёбывая.
— Да потому что не получили то, что ожидали.
— Нет, не получили. То есть... да, я не получил.
— И как правило, мы сразу же стремимся выплеснуть свою злость по этому поводу на людей, которые, по нашему мнению, не оправдали наши ожидания.
— Но ведь эти двое и правда не оправдали моих ожиданий!
— То-то! Мы решили, что наше представление о способах вращения в этой жизни — единственно правильное, и все должны поступать так, как мы навоображали себе в данную конкретную минуту. А любое препятствие на пути воспринимаем не как подарок судьбы, не как шанс преодолеть обстоятельства и стать сильнее, а орём на весь лес «Нас кинули! КИ-НУ-ЛИ!»
— Как лохов ки-ну-ли! — подтвердил Водкин.
— Как лоха, а не лохов. Тебя — лоха (единственное число), — поправил Водкина борщ. — Ну не суть важно. Посмотри на сегодняшнюю ситуацию с другой стороны, только скорее, пока ты меня всего не съел.
— Как я ещё должен смотреть, куда, на что?
— А на то! Посчитай-ка, дружок, количество часов, отведенных Розгиным вам всем троим на выживание в тайге.
— Нам троим?
— Да, троим.
— А что их считать то! Арифметика простая: мне нужно болтаться тут 48 часов, а им и 24 часа с лихвой хватило.
— А если посчитать по-другому: их 24 часа + твои 24 часа = 48 часов.
— Как это?
— А так, собирай манатки и вали отсюда прямо сейчас! — борщ перестал «выкать» и перешёл на «ты». — На дворе ни метели, ни пурги; следы то, поди, не замело, доберешься до барака, не сахарный, не растаешь!
Иван почесал затылок:
— Хочу чай.
— Обойдёшься, снежка поешь.
— А и правда, чего это я тут рассиживаться собрался? — Иван твердо решил уйти отсюда самостоятельно. — Пока утро, пока светло и слава богу, цель недалеко, километра четыре, не больше.
— Километра четыре! Ой держите меня, сейчас со смеху помру! — заржал финальной фразой борщ и умер в желудке Безделкина.
Покончив с борщом, Иван спешно засобирался. На сборы ушло полчаса. А пока он собирался, то конечно похлопал по своим карманам, а там... подаренная Бабкиным рация. Писатель достал её, потрогал, сдул с черного корпуса пепел, понажимал кнопочки и поорал в неё минут десять:
— Заберите меня отсюда! Заберите, вашу мать!
Но та молчала. Бездыханную рацию Иван засунул обратно и махнул рукой:
— Не суть важно, я уже решил уходить. Сам!
Оба костра он присыпал снегом — и это был самый тяжёлый акт для застрявшего в снегах. Хоть Водкин и был мужчиной, но он вовсе не был уверен, что в случае необходимости разожжет новый так же лихо, как Андрюха-Коля. А вот расставание с шалашом и с жутким желтым парашютом-крышей далось Ивану очень легко. После некоторых раздумий, он всё-таки решил потянуть за собой пустой ложемент, то есть теперь уже санки-волокуши.
— Дорога расчищена, довезу, брошу их у капсулы, да и рюкзак, пожалуй, тоже. Потом всё барахло кто-нибудь да заберёт. Ну, а сам потихоньку, потихоньку и поползу налегке по снегу, — рассудил писатель. — А там уже и рукой подать!
Ну вот, план намечен, пора трогаться в путь. Путь тронулся, палатка жалобно простонала, но Иван не пожалел её и не забрал с собой. А пока наш путешественник волок сани-волокуши по направлению к космодрому Восточный, солнце распахнуло свои объятия и подняло температуру аж на два градуса. Где-то невдалеке этому факту очень сильно обрадовался дятел и звонко застучал по дереву.
Иван повеселел и даже засвистел какую-то песенку, но веселье длилось недолго. Вдруг откуда ни возьмись, к нему прицепилась ещё одна математическая задачка, но на этот раз скорее всего неразрешимая:
— Получается, что вторые 2 километра от капсулы до леса космонавты расчистили лопатами, а первые 2 километра от капсулы до Восточного мы ползли по горло в снегу — якобы по следам снегохода! Почему? Почему эти бравые ребята не расчистили (для меня, возвращающегося из похода) эти первые 2 километра?
Он никак не мог понять, что весь мир крутится не вокруг него одного, и всецело погрузился в несложное математическое уравнение, чтобы хоть как-то отвлечь свой мозг от столь крупной философско-мировоззренческой проблемы.

2 + 2х = 4
2 + 2:х = 4

Почти свихнувшийся от быстротекущих в своей жизни необычных событий писатель не мог представить себе неочищенный от снега путь как-то иначе, нежели [2х] или [2:х], где [х] - это то самое неизвестное волшебное слово, которое должно ответить на один-единственный вопрос: почему 2 несчастных километра всё-таки остались не почищены?
— Ух-ух-ух-ух-ух... — недовольно пели за спиной героя сани-волокуши.
— Срип-скри-скрип-скрип... — скрипел под ногами чистый амурский снег.
И лишь одно солнышко веселилось молча, неизбежно подкатывая левым боком к зениту, излучая геометрические кривые своих суточных вращений по небесной сфере.

Глава 7. Собаки в космосе, Шаньга

Через четыре часа тяжелого и медленного шага, Безделкину показала свой бок родная и когда-то желтая капсула. Пассажир-испытатель подбежал к ней (ему почему-то показалось, что он способен бегать в сапогах-бахилах и в двойном комбинезоне), обнял выжженные железные бока старой подружки, упал на колени, и хотел было помолиться, но как назло не вспомнил ни одной молитвы.
 — Ну и ладно, — выдохнул Иван, развернулся и пополз к саням-волокушам.
Он перевернул их и с трудом вкатил грузную конструкцию своего тела в ложемент. Празднично-спиртовые перегрузки сделали своё дело: человек устало натянул капюшон на нос, чтобы солнце не «дырявило глаза», расслабился и задремал.
Только-только душа писателя оторвалась от земли и устремилась в космос в предвкушении умных разговоров с богом, как его кто-то тронул за плечо:
 — Иван Петевич, Иван Петевич, господин писатель, проснитесь!
Иван Петевич не отреагировал. Но этот кто-то не отступал:
 — Иван Петевич, Иван Петевич, господин писатель, проснитесь!
Ивана потрясли ещё сильнее, и он обвел мутным взглядом возмутителя спокойствия. Даже двух возмутителей! Перед грузной тушкой «затерянного в снегах» писателя стояли два бравых красавца Тихонов и Бабкин, но уже не в синих, а в оранжевых комбинезонах:
 — Иван Петевич, Иван Петевич, господин писатель, проснитесь! — хором повторили они.
 — А... о... у... — попробовал потренировать свой рот господин писатель в произношении слов, окончательно проснулся и разродился неприличным тоном в адрес бывших товарищей. — Ах ты, вашу мать! Ух ты, имел я вас всех вместе с вашим Розгиным! Ишь ты, я уже для вас Иван Петевич, и вы уже со мной опять на «вы»! С чего бы это ради?
— Ну, ну… Мы просто путаем. Мы и в лесу вас иногда на «вы» называли, вы просто забыли, Иван Петевич.
Глянцевые и хорошо отдохнувшие лица космонавтов испускали невидимые лучи благодушия, всепрощения и умиротворения, аки агнцы божьи. Они даже не упрекнули господина писателя, что тот в своём немногословном монологе несколько раз повторил местоимение «ты», «вы» и «вашу» , и если бы он положил эту речь на бумагу, то вышло бы очень некрасиво!
Петевичу же некогда было вглядываться в неестественно неземные лица только что прибывших предателей, он лёжа пытался доплюнуть в эти два «начищенных самовара», но неизменно попадал себе на грудь.
Парни переглянулись, и каким-то своим телепатическим методом общения, решили, что пациента пора похмелить. Перед носом у нашего забулдыги просвистела знакомая фляжка и прыгнула ему в руки, а потом сама же и открутила пробку.
Пара оздоровительных глотков березового сока с джином быстро привели бедолагу в чувство и даже подняли его на ноги, посадив вертикально. Оглядев по кругу всю округу, Безделкин понял, что никаким вертолётом тут и не пахнет, а следовательно легких отступных путей в родную Московию ему не видать.
 — Ну и чего вернулись? — хрипло просипел пациент. — Жалко меня стало или как? А, знаю, знаю... знаменитого на весь мир Пелевина вам жалко не было, а вот никому неизвестного Водкина чего-то ради пожалели. А вот это вы зря! Не надо меня жалеть, я тоже, может, пишу не хуже Пелевина, только об этом мало кто пока знает. Я тоже скоро стану известным на весь мир. И в жалости.… Слышите меня? Ни в какой жалости не нуждаюсь!
Кандидаты в космонавты смутились:
 — Мы конечно попутали вас с мэтром, извиняемся, но только вернулись мы не поэтому. Вернее как раз поэтому и вернулись. Есть у нас ещё одна идея, Иван Петевич, по поводу вашей будущей книги. Вам, как мы уже знаем, дали задание описывать настроение космонавтов.
 — Ну дали. Но не вы. Ваше настроение я уж как надо опишу, не сомневайтесь!
 — Да мы и не сомневаемся, — снова смутились Тихонов-Бабкин. — Но пожалуйста, выслушайте нас!
 — Я весь внимание! — театрально развел руками Водкин, и хотел было откланяться, но в сидячем положении не сумел.
Тихонов-Бабкин переглянулись и, волнуясь, продолжили:
 — Мы к вам с предложением, Иван Петевич. Конечно, вы опишите настроение нас и наших коллег-космонавтов в своих будущих 333 томах, мы даже не в этом и не сомневаемся, но в истории космонавтики есть герои, вернее были герои, которые, к сожалению, не смогли и уже не смогут рассказать человечеству про свои космические эмоции. А всё потому, что они все до единого уже умерли. Ну ещё и по другой причине… Мало того, и мы не знаем их эмоции, да и никто не знал и не знает. Но подвиг их всё равно неоценим! И мы... — кандидаты замялись. — Хотим предложить вам описать их космические эмоции. Так сказать, вашим писательским воображением воссоздать то, что испытывали эти космонавты до полета, в полете и после него.
Петевич как то странно покосился на столь быстро воскресших кандидатов (а сам мысленно подсчитывал: сколько часов, дней или лет он проспал в этих гребаных санях-волокушах):
— Вы мне зубы не заговаривайте, что вам от меня надо?
Андрюха-Коля даже ухом не повели, а продолжили гнуть свою линию:
— Так вот, когда о прошлых подвигах рассказывают не сухие справочники и не интернет-колонки, а популярные писатели, проникающие, так скажем, в самую душу космонавта, то тогда получается совсем другой эффект! Вы понимаете, о чем мы?
 — Совсем не понимаю! Вы охренели оба?
 — Мы о том и говорим, люди не особо запоминают сухие факты. Вы напишите, о чём думали космонавты, о чем они говорили между собой. Некий художественный вымысел, который все примут за правду. Но не в этом суть… то есть суть не в вашем-нашем маленьком лукавстве, а в том, что об уже ушедших подвигах заговорят снова! Своей прозой вы, Витя Олегич… извините, Иван Петевич, снова всколыхнете общественность и заставите простых людей думать о великих достижениях космонавтики!
— Бр-р-р! — попытался Безделкин стряхнуть с себя наваждение.
Он вроде бы понял, что от него хотели сопляки-космонавты, а именно: придумать новый роман, только и всего. Додумать, домыслить, нафантазировать с три короба. Дел то! И тут Ивана Петевича перемкнуло.
— А вы знаете, как это называется! — заорал он на весь лес так громко и яростно, что бедный дятел умолк и мелкими перебежками засеменил к самой верхушке сосны. — Нет, вы не знаете, как это называется! — распалялся Иван всё пуще и пуще. — Это называется приписки! ПРИ-ПИС-КИ!
— Три письки? — не поняли его грозных речей два будущих космо-воина.
— Приписки! При… пис… ки! — шея Ивана надулась красными прожилками, он орал так, как будто был на партсобрании и разоблачал нерадивого председателя колхоза, пририсовывающего себе показатели по надоям, сбору урожая и прочее.
Тихонов и Бабкин обиделись:
— А что тут такого? — спросили они как бы у прозаика и фантаста.
Но дело в том, что Водкин-Безделкин никогда не был прозаиком-фантастом, он всегда описывал вполне реальные политические и номенклатурные вещи. Он писал только о жизни муравьев в различных структурах государственной власти, о жирности Жириновского, о надоях депутата Козловского, о яровых Яровой, ну и максимум, переписал дословно знаменитую речь Терешковой об обнулении президентского срока Путина. Чем, видимо, и привлек к себе внимание министра Розгова и его товарищей по партии.
Да… дело пахло провалом. Публицистическая сущность Водкина грозила завалить всё дело. Наисерьезнейшее дело! К такому делу и к фантазеру Лукьяненко не знаешь, с какого бока подъехать. Дело в том, что кандидаты в космонавты задумали вытрясти из пришлого писателя роман о первых космонавтах — собаках, кошках и обезьянах.
Они отошли от графомана подальше и зашушукались:
— Вот и заставь такого профана выдумать разговоры Белки со Стрелкой!
— Ну да, а ещё и красочно описать мысли животных по поводу преданности их идеям Циолковского и Королёва. М-да…
Но совещание длилось недолго, вот кандидаты уже снова выросли как грибы из-под земли перед носом нашего публициста и хором рявкнули:
— А вам, Иван Петевич, голос свыше поможет. Очень многие писатели жалуются на это.
— На что?
— На то, что им голос свыше диктует тексты, что они как бы пишут под диктовку.
— Ну и?
— Ну и у вас, Иван Петевич, получится. Надо только послушать. ПО-СЛУ-ШАТЬ. И оно придет, обязательно придет, Иван Петевич.
Иван из этой речи понял только одно: его раздражало постоянное попугайское повторение его имени гораздо больше, чем их недавнее обращение к нему, как к Пелевину.
Но «двоих из ларца одинаковых с лица» было уже не остановить! Они вдруг и сами уверовали, что бог… то есть галактика Хога продиктует Водкину те самые настоящие мысли и чувства, которые на самом деле испытывали бедные подопытные животные первопроходцы. И мысли те были — все сплошь хорошие, светлые. А разговоры между собой собаки вели только о покорении Луны, Марса и конечно же, загадочной царицы Венеры. Никак не меньше!
Тихонов и Бабкин уселись на лежанку по левую и правую сторону от писателя, и подмигнув властителю слов, начали свой второй рассказ без всякого предупреждения, отрезав тем самым возможность малейшей капитуляции.

В 1951 году Академик Королев начал проводить исследования на животных, чтобы с помощью них изучить переносимость человеческого организма к перегрузкам в невесомости. Сначала опыты проводились на собаках. Физиология собак хорошо изучена и они легко дрессируются...

И медленная струйка речи неизвестно откуда вернувшихся кандидатов побежала в голове Водкина теплым, мягким саке. Капюшон наползал на глаза Ивана вселенской чернотой, наползал и наполз. А когда саке превратилось путем перегонки с одного отдела мозга в другой в прозрачную, изумрудную самогонку, их рассказ подошел к концу.

К сожалению, на борту произошла непредвиденная ситуация — спутник на орбите всё время находился под облучением Солнца, температура в капсуле, в которой была собака, стала повышаться: через пять часов полета она достигла 42 градуса. Животное погибло от перегрева. ТАСС сообщил, что на борту второго искусственного спутника Земли находится герметичный контейнер с собакой. Первые полосы газет украсили ее фотографии. Агентство не писало, что к этому времени собака уже мертва. Россия еще несколько дней рассылала новости о том, что полёт проходит нормально, а животное чувствует себя хорошо. И только через неделю сообщили, что собаку усыпили в связи с завершением ресурса систем жизнеобеспечения. Но об истинных причинах смерти Лайки узнали позже. И когда это произошло, то вызвало небывалую критику со стороны зоозащитников в западных странах. От них пришло много писем с выражением протеста против жестокого обращения с животными, были даже саркастические предложения послать в космос первого секретаря Никиту Хрущева. Газета Times назвала Лайку самой лохматой, самой одинокой и самой несчастной собакой в мире. А её трагическую судьбу разделили еще две собаки — Лисичка и Чайка. Лишь третий экипаж благополучно вернулся на Землю — это Белка и Стрелка.

Тихонов-Бабкин закончили и замолчали. Надолго.
 — Самая лохматая, самая одинокая и самая несчастная собака в мире, — зачем-то повторил Иван Петевич и тоже заткнулся, как ему казалось, уже навсегда. Но когда получасовая минута памяти истекла, космонавты встали, тронули Ивана Петевича за плечо и отрапортовали:
 — Ну прощайте, господин писатель, ни пуха вам, ни пера! Вы сможете, вы сумеете, бог вам в помощь! Только пожалуйста, подробно опишите о чем переговаривались между собой наши лайки, о чем они мечтали. И всё.
И воины исчезли: просто растворились в лёгкой дымке. Водкин очнулся, открыл глаза, а чернота капюшона дала понять, что «пора бы тебе, братан, тогось, заняться поисками бога в черной бездне», ведь без него ты достоверно про собачьи думки ну никак не напишешь! И наш человек с усилием воли дотянулся до головы и убрал с лица всё, что мешало обзору.
Яркое полуденное солнце ворвалось прямо в зрачки Ивана, и тот зажмурился. Через некоторое время он открыл глаза, привстал, огляделся и не увидел ни Тихонова, ни Бабкина, ни следов присутствия вертолёта. Рядом покоилась лишь капсула, и по старой привычке, замогильно молчала. Писатель перестал что-либо понимать в своих приключениях, он хотел есть, пить и остудить горячую глотку холодным снегом.
Потолкавшись немного у капсулы, Иван попробовал открыть её дверцу, по всей видимости, он хотел найти там Андрюху или Колю, но вслух, однако, сказал:
— Я просто поставлю на место ложемент, — он не верил, что Тихонов и Бабкин только что были тут, он решил, что они ему приснились.
— Не трынди! — ответила ему стальная конструкция и ещё сильнее прижала дверь к своим внутренностям. — Хочешь залезть в меня, спрятаться, как в скорлупе, и ждать спасателей? Не пущу, ступай себе с богом.
Раздосадованный писатель набрал в лёгкие воздух и как-бы инстинктивно заорал:
— Тихонов, Бабкин! Тихонов, Бабкин! Тихонов, Бабкин! — в самой малюсенькой надежде, что они сейчас оба вылезут из-за какого-нибудь сугроба.
Но напрасно он это сделал, с ближайшей лиственницы тут же ответила вездесущая ворона:
— Кар, кар, кар! — и полетела звать на помощь волков.
Иван аж присел от страха. Путешественник даже и не надеялся ожидать от вороньего крика «манны небесной», поэтому срочно засобирался. Но тут в его кармане захрипела рация, зашумела и прокашлялась:
— Кхе, кхе, кхе…
Иван судорожно вытащил её на «дышащий паром» морозец и прислушался. Головешка-рация ещё раз прокашлялась, просипела неровными амплитудами приемных волн и разродилась, наконец, голосом Димона Олегича Розгова:
— Функционал Водкин-Весёлкин, ну где ты там?
— Я? — обрадовался функционал. — Я… я тут, Димон Олегич.
— Где тут, дубина?
Рация снова зашипела и отчаянно возжелала сдохнуть, но «забытый всеми герой» вытряс из неё дух смерти, и та стала послушной.
— Я тут, у капсулы, я один! — прорвался в эфир голос Петевича.
Эфир ещё раз затарахтел и ответил:
— Ну как ты там, оценил по достоинству нашу звёздную молодёжь?
— Оценил, Димон Олегич, оценил! А вы когда заберете меня отсюда? А то я это… вон, вороны уже всех волков разбудили.
— Волков бояться, в космос не летать. Гы-гы-гы! Шучу. Ну ты не затягивай, ноги в руки и сюда, к нам на станцию. А то мы тут с Серёгой Кужугетичем без тебя уже к столу присели. Празднуем, значит. А знаешь, какой он холодец сюда привез, пальчики оближешь!
— С кем присели, что празднуете, какой холодец?
— Ну с кем, с кем сели… с Серёгой Кужугетичем Шаньга, с министром обороны. А празднуем мы старый Новый год с его холодцом из свинины, слышишь? Из свинины!
— Так рано ещё.
— Чего рано?
— Праздновать, говорю, рано. Сегодня только… первое, второе… или третье января? — писатель сбился со счёта.
— Это тебе рано, а у нас старый Новый год. Ждём, короче, приходи.
— А вы… а вы… а вы меня не заберете отсюда?
— О нет, дружище, ни мне, ни Шаньге за руль никак нельзя, мы уже накатили.
— Чего накатили?
— Ну как чего, что есть, то и накатили: вискаря, коньяка, первача, чего там ещё… А ты если не припрешься, то помянем и «глухаря». Гы-гы-гы! Пошутил. Ждём.
— Га-га-га, Га-га-га! — после раскатистого смеха ещё кого-то, присутствующего на том конце провода, рация пискнула и приказала долго жить.
Водкин махнул рукой и не стал её больше воскрешать: и так всё было ясно, за ним не приедут. Надо было идти, то есть ползти по горло в снегу.
— Ну так уж и по горло! — осерчала тропинка, совсем недавно проложенная снегоходом «Бураном» и тремя людьми: Водкиным, Бабкиным и Тихоновым.

Ну, а дальше… отважный писатель полз ещё пять часов (с нетяжелым, но всё-таки существенным рюкзаком за спиной — не смог бросить). Космодром Восточный надвигался на него с самой медленной космической скоростью, которая когда-либо была зафиксирована телескопами НАСА. Снег старался запорошить мощь прогресса и стальную силищу космодрома, но тщетно. Громадьё Восточного гордо блестело почти фантастическими постройками и звало, звало, звало! Безделкин уже точно знал, что пустой космодром зовёт только его — Ивана.
Ну что, жалкий, мелкий тщедушный человечек, вот он Восточный, перед тобой. Хотел рассмотреть его поближе? Ну так ходи, рассматривай, дивись!
Но дивиться Водкину не было уже сил. Жалкого, мелкого, тщедушного человечка следы медленно, но верно привели к знакомому сине-серому бараку. Толкнув дверь головой, руками, грудью, Водкин ввалился внутрь и упал почти замертво:
— О, да! Кайф.
Валяться в более или менее теплой прихожей было прекрасно! Утомленная от великих походов биомасса Безделкина лежала бы так вечно, впав в сладчайшее беспамятство. Но с каждой минутой утомленному организму становилось всё жарче и жарче. Супер-утеплённая космическая амуниция принялась с удовольствием разогревать и распаривать человеческие кости даже при температуре +16 градусов. Несчастному пришлось очнуться, перевернуться на спину и корявыми пальцами расстегнуть молнию. Через полчаса потуг, Иван лежал на комбинезоне в своём родном свитере и мечтал о том, как бы подняться, доковылять до туалета и присесть по-большому.
— Ну вот, забери у человека всё, и он обязательно начнёт думать о говне, а не о высших сферах! — ворвался в отупевший мозг писателя возмущенный голос галактики Хога.
— Изыди, — процедил сквозь зубы Ваня.
Однако, откуда ни возьмись, у него тут же нашлись силы довольно таки бодро встать и почти бегом добраться до сортира.
Сидя на толчке он испытывал тот самый особый кайф, когда ты долгое время делал свои физиологические дела на морозе, а нынче испражняешься в комфорте. Безделкин впервые за всю историю своих мытарств пожалел, забыл дома кальянную сигару. Ну… не то чтобы он курил постоянно, но иногда всё же баловался и именно на толчке.
— Забери у человека всё, оставь ему говно, и он тут же начинает мечтать о ещё большем говне. Вот отсюда и все ваши войны, Ваня! — не унимался голос галактики Хога, хотя никакой галактики в общественном туалете не было, и быть не могло.
— При чём здесь говно и войны? — начал раздражаться писатель.
— А при том, Ваня, при том. Вы же не можете жить нормально: пожрете, посрете и айда кого-нибудь убивать, чтобы его сожрать, а потом высрать. А дальше больше: вас уже просто патологически начинает тянуть кого-либо умертвить. И причину ведь находите всегда политически обоснованную…
— Блин! — взорвался Иван. — И зачем ты мне всё это говоришь? Я тут причём? Иди вон к Путину, к Трампу, к Байдену...
— А вот ты как раз и причём, Ваня. Те люди, которых ты перечислил, они априори не слышат глас божий. А вот гениальные писатели — слышат, поэтому им и некий гипотетический флаг в руки: нести глагол в сердца людей и жечь напалмом их альвеолы!
— Таки я и гениальный? — смутился Водкин-Безделкин.
— Гениальный, Ваня, гениальный! — подтвердил голос с неба и исчез.
И тут Иван заметил, как глупо он смотрится со стороны: со спущенными штанами на унитазе, разговаривающий с нежно-голубой кафельной плиткой и с крючком, на котором висит туалетная бумага.
— Слава богу, что тут есть бумага, — подумал Иван.
А больше он ни о чем не подумал. Ну не думать же ему о мыслительных процессах собак, в самом деле! Иван встал, заправил свитер в джинсы, вымыл руки и раскрыл дверь в прихожую. Огляделся. На полу валялся его осиротевший ярко-синий комбинезон, а рядом рюкзак. Писатель бережно поднял спецодежду, встряхнул её и повесил на вешалку. Рюкзак повесил рядом. Но тут же вспомнил, что ему холодно стоять в носках в плохо отапливаемом помещении, так как теплые бахилы были намертво пришиты к комбинезону. Надо было срочно найти свою обувь, оставленную им в столовой. И Безделкин пошел отыскивать столовую уже самостоятельно.
Коридор, коридор, «каюты», «каюты»… а вот и «кают-компания». Дверь в столовую нараспашку, а оттуда доносятся голоса. Ну да, за всё тем же уже обжитым обеденным столом сидят двое, едят и о чём-то шумно беседуют. Один из едоков был знакомый нам Димон Олегич Розгов, а второй — министр обороны РФ Серега Кужугетич Шаньга в каракулевой шапке-ушанке, на которой поблескивала увесистая такая золотая кокарда. Он что-то оживленно рассказывал Розгову. А на столе стояли разнообразные бутылки с элитным самогоном, могучая кучка маленьких рюмок наполненных и пустых, и большой железный таз с холодцом. Собутыльники (извиняюсь, высший военный состав), загребали холодец ложками и отправляли в рот, закусывая ломтями хлеба, оторванными от внушительных размеров каравая.

— Так-то они оба выглядели как обычны, — продолжал свой рассказ Шаньга с ярко выраженным Архангельским говором. — Но была у них одна и та же непонятна особенность: они Смерть могли видеть, а она их — нет! Но, штоб и вовсе жить спокойно, от Смерти в стороне, затеяли Щупырь с Хухоршшиком построить себе Вечной Дом. Для дела отобрали матерьялу подходяшшего. Печь не стали складывать, чтоб огонь в дом не пробрался изнутри. Окон не прорубали вовсе, а вход сделали с западнёй. Напоследок сыскали в лесу кокору здоровушшу, вытесали из ней охлупень тяжеленной, и стали они двоима его на конёк затягивать, штоб крышу штормом не сорвало: Хухоршшик сверху тянет — ухманит, а Щупырь снизу правит — поддаёт. Упрели оне все и не узрели впопыхах, што охлупень-от другим концом вдруг в оподолье чёрно упёрся! Хухоршшик — тот дёрнул посильне, оглянулся да и рявкнул невпопад: «Эй, ты! Подвинься-ко, старуха! Застишь нам тут!» Опомниться ишше не успели, как смахнула Смерть их своею вострою косой, и покатились они по земле сырой, как два обабка, в разны стороны… Времена те бестолковы давным — давно прошли. В местах энтих уже и люди жить стали. А Вечной Дом тот — до сих стоит целёхонек. Молоко в нём хранят — не киснет, и рыба не портится. Которы несведушши люди, — ледником его теперь называют, а которы сведушши — погребом. Вот знашь скоко этому холодцу? Пять лет отроду, а он вишь какой — как вчерашний.

Розгов одобрительно кивнул и осушил очередную маленькую рюмочку. Иван, стоящий в дверном проеме, поперхнулся набежавшей слюной и закашлялся.
— Кха-кха-кха-кха!
Высшее военное руководство дружно обернулось, и Димон Олегич приветственно развел руками:
— А, Водкин-Весёлкин, заходи, дорогой, заходи, гостем будешь!
«Весёлкин» неловко кивнул, поискал глазами свои ботинки. Нашел. И почти отважно до них дошел. А пока он обувался, Шаньга «переобулся» в речах и по-военному отчеканил:
— Здравия желаю, рядовой Водкин-Сопелкин, наслышан, весьма наслышан.… Ну, садись, отчитывайся об удачно проведенных маневрах, надеюсь всё прошло без потерь, боевая единица не повреждена?
— Баллистическая капсула что ли? — догадался «Сопелкин».
— И капсула, и бойцы.
— Бойцы… — вяло усмехнулся всё ещё робеющий в присутствии первых лиц рядовой. — Бойцов забрал прилетевший за ними вертолет МЧС (Шаньга одобрительно кивнул). А капсула в порядке, полностью герметизирована, ложемент находится рядом, а парашют в двух километрах от места дислокации летательного аппарата, он послужил нам в качестве палатки. Ну что ещё… Сигнальные костры потушены. Ну и всё вроде бы.
Из-за стола шумно поднялся Димон Олегич, размашистым шагом подошёл к Ивану, обнял его и повел к дружественному столу:
— Ай да молодца, ай да молодца, ну поешь, попей, сними, так сказать, боевое напряжение.
Он усадил писателя рядом с собой, налил, дал ложку, отломил кусок от каравая и заставил есть. Иван с жадностью набросился на холодец, где-то в глубине души понимая, что в итоге тот рано или поздно поступит с ним точно так же, как и проклятущий борщ, а именно — начнет вести светские беседы. Но всё равно ел желеобразную массу, не в силах отказаться от пищи. А Шаньга переметнулся от военной к обычной русской речи и нараспев затянул следующую притчу.

— Сколь люди на белом свете живут, столь смерть подле них ходит. И никто заранее разглядеть свою смерть не может. Бывает она тихая и незаметная, а бывает дикая и бессмысленная. А самая лютая и ненасытная — солдатская смерть. И отправляется солдат на войну не для того, чтобы биться с врагами за «родную землю» да за чужие богатства, а чтобы смерть свою одолеть, потому-как нет у него никакого другого врага, кроме смерти своей...

Странная это была притча, долгая, бессмысленная (как показалось Ивану) про каких-то двух воинов, которые Смерть солдатскую одолели, а теперь памятниками на кургане стоят. А когда Шаньга наконец замолк, то сразу же сник, скукожился и впал в продолжительную минуту памяти, которая была очень похожа на скоропостижную смерть. Розгов же, не обращая внимания на бездыханность соседа, назидательно поднял указательный палец:
— Во-о-от, обязательно опубликуй это в своей книге! Положительный настрой наших бойцов — основополагающая боевого духа, а также основа, так сказать, моральной устойчивости и патриотического воспитания Россиян в целом и в частности.
«Этих политиков учат что ли так замысловато и путано изъясняться?» — подумал писатель, и косясь на начинающего синеть министра обороны, пообещал записать всё слово в слово. Розгов одобрительно похлопал его по плечу:
— Молодец, молодец! Ну ты обустраивайся тут, не стесняйся, пиши себе потихоньку, мы ведь тебе и компьютер привезли, — кивнул он на мертвого главнокомандующего и махнул рукой на комнату, где Иван Петевич провел свою первую ночь на космодроме Восточном.
А затем Розгин схватил подмышку окоченевшего Серегу Кужугетича, открыл дверь в «камбуз» и растворился в черной-пречерной комнате. Дверь за ними закрылась сама собой. Иван хотел было крикнуть в закрывающуюся дверь: «А где тот курган то, ну на котором солдаты стоят?»
Но передумал, озяб, сморщился и заскулил тихо, жалко, как никому ненужный дворовый пёс.

Глава 8. Оружие для космонавтов

Раздаточное окно искоса глянуло на нытика и тоже постаралось быстренько уйти в задумчивую ночную смену, а Водкину-Безделкину стало стыдно, и он перестал скулить. Ведь во-первых, парниша уже начал привыкать к дьяволиаде, а во вторых, по генотипу своему он не был трусливой девчонкой!
— Ну я же не девчонка в конце концов! — пробормотал Безделкин и налил горючей жидкости из первой же попавшейся импортной бутылки во все рюмки сразу.
Он выпил их одну за другой, не закусывая. Через пару минут полегчало, и Иван запасливым взглядом обвёл все бутылки, какие стояли на столе; удовлетворенно хмыкнул и принялся бережно закрывать пробками начатые, то есть отпитые (ну или испитые).
— Наполовину полные, — подсказало сонное раздаточное окно.
— На четверть пустые, — поправила его автор, бросила писать и ушла бухать.
А Иван отмахнулся и посчитал свой стратегический запас:
— Тринадцать бутылок, четырнадцать рюмок, — сказал он и задумался. — Что бы это значило?
Впрочем, копаться в версиях ему было недосуг. Он ещё раз посмотрел на кухонную дверь, но уже с отвращением, и решительно встал из-за стола. Немного пошатываясь над чудодейственным холодцом, и проковыряв жирную верхнюю пленку пальцем, а затем, облизав её, наш герой почти боком, почти пританцовывая от страха, направился туда, куда исчезли высокопоставленные чиновники.
— Ну я же не девчонка, ну я же не девчонка! — повторял пред-сорокалетний Иван Петевич и «раком вдоль бараков», но всё же приближался к заколдованной двери.
Вот она, дверная ручка и свежевыкрашенная серой краской дверь, всё ещё пахнущая краской. И тишина, прямо-таки космическая многообещающая тишина.
Но бывают в жизни такие моменты, когда человек попадает в некую запутанную ситуацию, и он не то чтобы не видит выхода из неё (выход то как раз есть всегда, даже летальный — как бы дико это ни звучало), а настолько запутался в себе и в своем мироощущении, что в какой-то момент на него накатывает такое гипертрофированное Равнодушие к жизни и ко всему происходящему вокруг, что человек решается на поступки, в которые пуститься повседневное и обычное Неравнодушие ему бы не позволило.
И вот примерно через пять минут, когда месье Равнодушие в душе Водкина-Безделкина достигло своего критического максимума и уже готовилось пойти на спад, отчаянный Мужик (живущий внутри Ивана) потянул на себя ту самую злополучную дверную ручку.
Кромешная темнота вырвалась из комнаты и остановилась на пороге, дальше кухни она идти не захотела. Темнота и Водкин помолчали, всматриваясь друг в друга, покряхтели, помычали и сделали шаг навстречу друг другу. Вернее, шаг сделал человек, а темнота просто стала чуток светлее. Иван вгляделся внутрь полутемной комнаты: кафельный пол отсвечивал ворвавшимся из столовой светом, виднелись очертания больших общепитовских плит, вытяжек над ними, целый ряд моек и прочей кухонной утвари, включая огромные кастрюли и уже различимую посуду на полках и так далее. Со словами:
— Не так страшен черт, как его описывают в славянской прозе! — бедолага шагнул внутрь и осмотрелся.
Большое уличное окно приветственно кивнуло ему сияньем мелких звездочек и твёрдо дало понять:
— Уже стемнело, друг.
И друг вдруг понял:
— Это просто стемнело. А я то, дурак, испугался!
Иван Петевич расхрабрился и принялся шарить руками по стенам в поисках выключателя с большой надеждой в уме, что на кухне есть ещё хотя бы одна дверь, ведущая куда-нибудь, в которую наверняка и ушел Розгов с напарником подмышкой.
Иван нащупал выключатель и надавил на него. Яркий свет как-то уж очень легко и просто залил отсек для приготовления пищи. Иван зажмурился, а когда разожмурился, то пробежался глазами по стенам, по потолку и проемам, но дверей, ведущих куда-нибудь, не нашёл.
— Я так и знал! — воскликнул он с досадой, медленно сполз на пол, прислонился спиной к холодильнику и застыл на долгое время в непонятной медитации.
Холодильник автоматически включился и еле-слышно задребезжал на долгих четыре минуты, а затем выключился, пообещав отдохнуть каких-то пятнадцать минут, включиться вновь на долгих четыре минуты, и так цикл за циклом, снова и снова, опять и опять. Так прошло полночи. А потом Иван очнулся.
— Нет, ну это невыносимо! — воскликнул он и кряхтя поднялся, ещё раз огляделся, и инстинктивно открыл холодильник.
Нет, Розгов там не прятался, и даже трупом Шаньги оттуда ни несло.
— Странно, — подумал писатель и рассмотрел содержимое холодильника.
А вот внутри его ждал приятный сюрприз: тугобрюхий исполин, ростом под потолок, сверху донизу был забит непортящимися продуктами — солониной, бужениной, сырокопчеными колбасами. У писателя отлегло от сердца, он закрыл «погребок» и дообследовал помещение.
Сразу за холодильником стояли две морозильные камеры: в одной хранилось мясо и сливочное масло в полиэтиленовых пакетах, а в другой разноцветная лесная свежезамороженная ягода всевозможных видов. Из всего, что там было, Иван больше половины не пробовал, а посему захлопнул морозилку и побрел далее по кругу.
На пути он встретил микроволновку, хлебопечку, кофеварку, чайник, сковородки и прочее, прочее, прочее. А на полу бутылки растительного масла, мешки с мукой, картошкой, капустой, тыквой, кабачками и кедровыми орехами. На стене гордо висели сушеные грибы, лук, чеснок и амурское разнотравье. Причём каждый пучок сухостоя был подписан: «от желудка», «от похмелья», «от колик в печени», «от мигрени», «седативное» и так далее.
И тут мужчина понял сразу две очень важные вещи: 1) кухня — это центр его заточения, 2) и скорее всего его заточение надолго.
Нет, он привык жить одиночкой-бобылем и готовить себе сам, но не до такой же степени! Иван как-никак ещё и на работу ходил, а там, сами понимаете, люди, общение... и опять же, Светка Геновна. Иван постоял среди этого великолепия, подумал, покумекал и догадался:
— Пока я ни напишу эту чертову книгу, никто меня отсюда не заберет!
Да он в принципе уже и не хотел, чтобы его забирали. Госзаказ на бестселлер сладкой предвкушающей струйкой растекался по телу, план будущей книги сам собой полез в голову. И писателю срочно захотелось... кофе. Он подошёл к кофеварке, а та оказалась капсульной. Представляете, капсульной!

Главная особенность капсульных кофеварок заключается в использовании капсул для приготовления кофе. Конструкция подразумевает наличие отсека с прокалывающей поверхностью. Внутрь отсека закладывается капсула, и специальная игла прокалывает ее содержимое.

Бывший капсульный испытатель закрыл глаза, открыл и снова закрыл:
— Может быть, когда-нибудь потом я воспользуюсь этим мощным агрегатом?
Он с тоской посмотрел на груду лежащих на столе капсул с кофе, отвернулся и полез рыться на полках. Среди баночек, скляночек, пакетов и приправ, он нашёл растворимый кофе, кинул его на стол, взял в руки чайник и подошёл к раковине. Испытатель с опаской открыл кран, проверил воду на вкус, обмакнув в неё палец, а затем набрал жидкость в чайник, поставил его на стол и включил. И тут вдруг чайник заговорил, зашумел, забулькал:
— Чайник ты, Петров, чайник и есть!
— Я не Петров, — не согласился с ним Иван. — Я Петевич.
— Да какая разница, всё равно чайник!
— Чего это я чайник? — уже немного обиженно не согласился с ним Иван.
— А то! Все нормальные писатели в космос летают, а ты всё на запасном аэродроме сидишь!
Иван знал только одного писателя, летающего в космос, а вернее улетевшего и не вернувшегося, а именно Витю Олегича Пелевина. Но никто толком не знал, на какую планету улетел мэтр. Хотя, очевидно он был жив, так как регулярно отправлял космо-почтой рукописи своему литературному агенту, а тот перенаправлял их на улицу Дёрге, дом 1, издательство ЭСКИМО, прямо в компьютер Жеке Витявичу Коловратьеву. Но так ли это на самом деле, тоже никто не знал. Впрочем, слухи ходили разные. Но вернёмся к нашим самоварам.
— Ну и че? Не всем же в космос летать! — буркнул Петевич, когда чайник вскипел и самопроизвольно отключился.
Но электроприбор уже не смог ему ответить, так как был изолирован от питания.
— Вот и поговорили, — вздохнул писатель и растворил растворимое кофе в кипятке.
А затем нащупал под столешницей табуретку, выудил её, сел и стал пить кофе без сливок и без сахара, хотя и то, и другое он наверняка нашел бы в жирной Розгинской кухне.
Ха! Как ни пытайся, но однажды начатый разговор не так-то просто остановить, и слабая струйка пара, поднимающаяся над напитком, решила продолжить беседу начатую чайником:
— Вот тебе оно может и ничего, дорогой пейсатель. Но ты ведь, поди, хочешь стать таким, как господин Пелевин, и улететь далеко-далеко в небо?
Иван глянул на струйку пара, загадочно хмыкнул и всерьёз задумался. Честно признаться, он очень хотел стать таким же знаменитым, как Витя Олегич, жить богато и уехать из России куда-нибудь далеко-далеко. Иначе, зачем бы он так старался и катал свои 333 романа о жизни муравьев в различных структурах государственной власти? Но уехать в небо! Вернее улететь.… Нет, о таком он не мечтал никогда.
— Вот то-то и оно! — продолжала струйка пара, не дослушав до конца его мысли. — Старайся, Ваня, старайся.
И исчезла. Вернее, закончился кофе в чашке. Иван пожал плечами, встал, и пошатываясь от усталости, зачем-то побрел в столовую за холодцом:
— Надо спасти студень от разложения! — жужжал в голове у Ивана чей-то незнакомый ему голос (ан нет, знакомый, это был голос мертвого Шаньги).
Притащить студень в кухню — не такая уж большая проблема. Проблема оказалась запихнуть его в холодильник: габариты таза не соответствовали габаритам нутра холодильника, да и продукты оказались против такой объемной биомассы. Мужчине пришлось накрыть таз такой же объемной крышкой от кастрюли и тащить его в прихожую, а из прихожей выскочить на улицу, поставить холодец в сугроб и присыпать снегом. Ну и всё, больше он ломать свою умственную систему об этот студень не хотел.
А пока студень застывал, Иван побежал в ту комнату, в которой он уже ночевал и блевал однажды. Уютная спальня встретила постояльца душевной теплотой примерно в плюс двадцать градусов, горячей водой в ванной и нераспечатанной коробкой на кровати. В коробке, как оказалось, покоился ноутбук, роутер вай-фай и записка: «Безлимит, всё уплочено.»
Уставший писатель не стал ничего распаковывать и рассматривать, а бережно отложил в сторону, залез под одеяло, протянул руку и нащупал на тумбочке свой милый и родной телефон. Благо тот так и болтался на подзарядке, а поэтому был сыт, здоров и доволен жизнью. Довольный собой телефон включился в ласковых руках хозяина и перво-наперво показал дату и время: 12:30 / 13. 01. 2020.
— Что? — чуть не свалился на пол Водкин-Безделкин. — Не может быть! Сегодня же должно быть 1, 2, 3... да точно, 3 января. Куда делись 10 дней, целых 10 дней?
Куда делись целых десять дней никто ему сказать так и не смог, даже жизненный советчик загадочно промолчал. Но так или иначе, а завтра старый Новый год. Телефон отхаркался и запел голосом Путина.
— С тринадцатого по четырнадцатое нашего января сами собой наливаются в рюмашечки вискаря.
— Заткнись! — заорал на него Водкин, и тот заткнулся, но с радостью показал хозяину все @уведомления, а именно: матюги от Светки Геновны, угрозы от Вована Вовановича и даже интеллигентные проклятия от Жеки Витявича. Ну как-бы и всё. Кто ещё близко знал Ивана? А никто, окромя его родителей, а те, земля им пухом, скончались.

Наконец сон сморил Безделкина и накрыл его покрывалом снов. Но сладкий-пресладкий сон Водкина был отнюдь, отнюдь не долог, в его дверь смело постучали и вошли те самые братья-неразлучники — Коля Тихонов и Андрюха Бабкин. Они уселись на край кровати и стали привычно теребить старого приятеля:
— Господин писатель, просыпайтесь, мы пришли!
— Иван Петевич, просыпайтесь, мы пришли!
Безделкин не сразу, не вдруг и очень-очень нехотя открыл глаза и спокойным тоном произнес:
— Этот кошмар становится уже пошлым и невыносимым. Изыди!
И он снова отключился. И снилось ему как он бежит с холодным холодцом из горящей избы на улицу, закапывает его в снегу, а потом от заледеневшего холодца откалывает куски топором и жрет, жрет, жрет...
Пока Иван впадал в беспамятство (с периодичностью цикла работающего холодильника), он то поглощал свиную выварку под названием «холодец», то слушал, как Андрюха-Коля бодро объясняли ему, как правильно пользоваться капсульной кофемолкой.
Через какое-то время Тихонов-Бабкин окончательно растрясли писателя и тихо сказали:
— А ведь мы, Иван Петевич, не для этого сюда пришли, мы пришли, чтобы рассказать вам следующую историю про подвиги собак-космонавтов.
— А-а-а... — взмолился сонный писатель.
Но было поздно, «двое из ларца» бодрыми голосами начали вещать.

— После трагического полета Лайки, мировое сообщество обвинило Советский Союз в бесчеловечности, и эксперименты с собаками ушли в подполье, и велись уже секретно. В советских газетах Лайку рисовали мужественным животным, пожертвовавшим своей жизнью во имя прогресса человечества. Но на самом деле, картина была обратная: это человечество приносило в жертву собак. А больше и жертвовать было и некем. Обезьяны панически боялись полётов: американцам приходилось запускать их в космос под наркозом. Собаки тоже боялись, но они наделены уникальным отличительным качеством — доверием к человеку. Поэтому собаки летали в космос в полном сознании и в трезвой памяти. Ученые, занимавшиеся подготовкой животных, вспоминали, что собаки никогда не сопротивлялись, не огрызались, не гавкали. Они не воспринимали агрессивно даже болезненные процедуры. И вот готовится уже новый состав героев: Лисичка, Чайка, Сильва, Вильна, Марсиана и Ласка…

И вся история Белок, Стрелок и прочих лохматых «друзей авиаконструкторов» понеслась в виде созвездия Гончих псов по небосводу сознания Пелевина… тьфу ты, Водкина. А когда это созвездие уже начало отливать свои немеркнущие звезды в бронзу, готовясь свалится вечным памятником на Землю, писатель очнулся от жестоких слов кандидатов в космонавты.

— Не хочется говорить об одном факте, но надо, потому что это правда: если запускали экипаж из двух собак, и он возвращался невредимым, то одну из собак усыпляли и вскрывали. Ученые изучали как полет воздействует на организм. Но! Для знаменитого на весь мир экипажа Белки и Стрелки было сделано исключение. Обе они состарились и умерли собственной смертью. Белка родила трех щенков, а Стрела — целых двенадцать. Одного из щенков Стрелки Хрущев даже подарил супруге президента Джона Кеннеди — Жаклин. И это был маленький укус конкурентам.

Иван закрыл глаза. Его мозг отказывался слушать про усыпление животных.
— Не надо, не надо, — запричитал и замахал руками бедняга писатель и очень, очень быстро уснул, теперь уже до утра.

А утро вошло в маленькую комнатку Ивана прекрасной голой бабой, американской актрисой Лив Тайлер, которая кокетливо присела на его волосатые ноги, на его вздыбленный член... а кончила уже Светкой Геновной, выкрикивая в оргазме лишь одну-единственную фразу:
— Женись, Ваня, женись!
Зазвонил будильник в телефоне.
— За-че-м? — простонал Иван.
А когда Водкин нащупал телефон и успокоил будильник, то тот назло хозяину прокукарекал «Жизненным советчиком»:
— Женись, Ваня, женись!
— О-о-о! — запричитал мужчина, и изнутри приподнял одеяло руками над своим причинным местом, но не для того, чтобы это место сделать ещё массивнее, а чтоб вконец не ухрюкать в сперме пододеяльник.
Полежав так какое-то время, он зачем-то обдумал в голове очередную статью для фейсбука: «Государство, насилуя нас жизненным советчиком, таким образом, решило повысить демографию в стране. Граждане, не поддавайтесь... и бла-бла-бла... давайте перестанем пользоваться телефонами вообще, в общем, напрямую и в частности!»
Пьяному, то есть спящему писателю, оказавшемуся запертому надолго в безлюдном пространстве с очень крутым спецзаданием в зубах, было невдомёк, что ему сегодня очень легко отказаться от телефона, а вот гражданам-функционалам невозможно даже мечтать об этом.
Впрочем, телефон очень быстро среагировал на крамольные мысли писателя, и когда тот откинул одеяло подальше от своего добра, и собрался написать этот смелый и провокационный пост в фейсбук, родной смартфон послал его куда подальше нежным СМС сообщением: «Ваш интернет-трафик закончился, но не переживайте, вы можете активировать опцию автопродления скорости, которую вы каждый раз зачем-то отключаете; но предварительно убедитесь, что на вашем счету имеются деньги».
Иван проверил, денег на балансе не было ни копейки, мало того, баланс ушёл в минус триста рублей. А когда такое происходило, Иван не мог пополнить баланс, не мог продлить трафик и не мог купить следующую порцию гигабайтов. Ему приходилось делать это через компьютер или шуровать к банкомату.
Иван до одури расстроился! А потом вроде как о чем-то припомнил, хмыкнул и торжествующим взглядом обвел новенький нераспечатанный ноутбук, покоящийся на рабочем столе. Однако сперма, решившая срочно закристаллизоваться на его ляжке, позвала мачо в ванну — срочно её отмывать. Мачо пришлось вставать и идти.
А пока вода тихо шлепала упругими каплями на лицо и тело Ивана, тот отвлекся от своих ночных видений, от денежного баланса телефона и задумался о системе отопления, водоснабжения и канализации на безлюдном космодроме Восточный:
— И с чего я взял, что я один на этом острове жизни? Я нигде пока не был, чтобы судить. Вон, воду же кто-то греет и в трубы её подаёт.
Но ощущение пустоты не уходило, некий Иван Пустота, и без того, то и дело заполняющий своей пустотой душу Безделкина, вдруг оказавшись в пустоте необжитого общежития, разошелся, размахался руками в душе Ивана и не захотел никакого другого расклада, кроме существующего :
— Нет, космодром пуст! Он пустой, как звенящий маленький стаканчик в столовой, пойдем бухнем.
В душе Безделкина тут же началась война: с Пустотой стал бороться крылатый конь Надежды. После некоторых усилий конь победил и вознес душу писателя ввысь. Иван запел песню «Земля в иллюминаторе», а когда она закончилась, заткнулся и гордо сказал:
— Врёшь, не возьмёшь! — и с торжеством оторвавшегося от корабля водолаза выключил душ, завернулся в полотенце, да и вышел вон.
В приподнятом настроении он хотел запеть песню «Земля в иллюминаторе» ещё раз, но не успел. Его взгляд, нехотя оторвавшись от нераспечатанного ноутбука, упал на стул, а на стуле лежал самый настоящий револьвер, но не простой револьвер, какой-то невообразимо-немыслимой конструкции.
— Да нет, игрушечный, — неуверенно отмахнулся Иван и осторожно взял револьвер в руки.
— Бух! — упало полотенце на пол, соскользнув с зада Петевича.
Голый человек вздрогнул и застыл в угрожающей стойке, нацелив ствол на дверь. Через пару секунд он понял, что это был не выстрел, а просто упало на пол полотенце, и с облегчением выдохнул:
— Ух.
Иван осторожно повертел игрушку в руках, поискал предохранитель, пощупал курок, откинул ствол, проверил наличие патронов в магазине, они там были — даже два. Водкин осторожно вернул пушку в первоначальное боевое состояние и поискал глазами, куда бы её засунуть и желательно навсегда. Нашёл. Он отодвинул ящик стола и спрятал оружие туда. Вытащил, положил подальше — на шкаф. Покрутился, повертелся по комнате, подумал и достал его оттуда. Порылся одной рукой в шкафу, нашёл там маленькое полотенце, завернул в него револьвер и засунул его под груду чистого постельного белья. И более или менее успокоился. А затем сел на стул и почувствовал, что под его голым задом хрустнула бумага. Иван вздохнул и обреченно её вытащил, там оказались аж две бумаги.
На одном листе было мало букв, а на другом много. Он начал чтение с той, где букв было меньше: «Привет, функционал Водкин-Селедкин! Дарю тебе именной космический пистолет ТОЗ-81-Марс. Пользуйся им на здоровье, отбивайся там от медведей всяких, а особенно от Вована Вовановича — (прочерк), если та сволочь тебя достанет! И не дай бог, но и от Коловратьева тоже, хотя за этага хероя тебя тошно посадють. Обнял, поднял, опустил, твой друг Димон Олегич Розгов, ну и дохлай архангельскай Шаньга. Это его почерк кстати, гы-гыгы!»
Писатель закатил глаза:
— Им бы в цирке обоим работать, а не страной управлять!
Он тихо сплюнул и приступил к депеше номер два. Та начиналась с приписки: «Нашему космо-летописцу для вписания в его книгу этой очень важной главы.»
— Упасть не встать! — присвистнул Водкин.
А далее шел текст:

ОРУЖИЕ ДЛЯ КОСМОНАВТОВ
Первым стал пистолет Макарова. Им был вооружен Юрий Гагарин. Пистолет входил в состав носимого аварийного запаса (НАЗ). Оружие могло пригодиться космонавту после приземления. Это и произошло с экипажем «Восхода-2». Космонавты Алексей Леонов и Павел Беляев совершили посадку в непроходимом таежном лесу и были вынуждены почти двое суток бороться за выживание. К их костру подходили голодные медведи, а космонавты не имели серьезной возможности защититься от хищников. Они стреляли в воздух, отпугивая животных, так как патроном калибра 9;18 мм сразить медведя наповал практически невозможно.
Стало ясно, что космонавтам нужно принципиально новое оружие. И 1979 году тульские оружейники занялись разработкой трехствольного пистолета ТП-82. Этот дробовик мог использовать уже три типа боеприпасов. Два верхних ствола были предназначены для стрельбы патронами 32 охотничьего калибра: один снаряжался дробью или картечью, второй сигнальным патроном. Третий ствол располагался ниже и был нарезным. Специально для него разработали мощный патрон калибра 5,45;40 мм с экспансивной пулей. У оружия было два спусковых крючка. Правый отвечал за правый гладкий ствол, левый — за левый и нижний нарезной. Для перезарядки блок стволов откидывался вниз. Оригинальным в этом оружии был и съемный приклад, который по совместительству являлся топориком-мачете в жестком чехле. Это оружие летало в космос и обратно на всех советских и российских космических кораблях с 1986-го по 2006 год. Однако с 2007 года ТП-82 перестал входить в состав НАЗ: закончились сроки годности специальных патронов, а новые изготовить негде — производственную линию давно закрыли.
В 1984 году конструкторская группа создала первый советский лазерный пистолет. По весу пистолет легче армейского, а внешне больше всего напоминает всевозможные бластеры из недорогой кинофантастики шестидесятых годов: такой же серебристый и пузатый. Вместе с тем это было грозное, но нелетальное оружие. В качестве патронов лазерный пистолет снаряжался восемью одноразовыми пиротехническими лампами-вспышками, заполненными кислородом и металлом в виде фольги или порошка. Вместо пороха использовалась обычная батарейка «крона». При нажатии на спуск источник питания «поджигал» лампу-патрон электрическим импульсом. Ее пиротехническая начинка моментально сгорала с образованием большого количества энергии. Это излучение поглощал волоконно-оптический активный элемент, в котором и образовывался лазерный импульс, направляемый через ствол пистолета к цели. Энергия такого выстрела сравнима с пулей, выпущенной из пневматической винтовки. Один выстрел был способен полностью ослепить противника или вывести из строя его оптические приборы. Свои поражающие свойства луч сохранял на дистанции до 20 метров. На вооружение пистолет так и не поступил — в нем просто не было необходимости.

АМЕРИКАНЦЫ оказались не так воинственны, как наши. Астронавты НАСА никогда не брали с собой огнестрельного оружия. В их экипировку входят специальные ножи и мачете, чтобы при необходимости отбиться от медведя в лесу и помочь себе дождаться эвакуации.
Первые орбитальные ножи Astro-17 ручной работы, использовались астронавтами Mercury. Ножи были с фиксированными лезвиями, большой гардой и 5,5-дюймовым лезвием, достаточно прочным, чтобы приподнять люк капсулы, если потребуется. В полой ручке хранились предметы первой необходимости для выживания в случае приземления космического аппарата на пересеченной местности.
NASA ввело в эксплуатацию новый нож-мачете Case M-1 в ходе миссий «Джемини» и «Аполлон». 17-дюймовое лезвие дополняла легкая полипропиленовая рукоять и зубцы вдоль задней части лезвия. Основание лезвия тупое, так что его можно использовать для подпорки люка. Case M-1 предназначались для передвижения в джунглях.
Специальный нож Emerson — этот складной нож был сделан по контракту NASA для использования в миссии космических шаттлов и на МКС. Тридцать таких ножей были заказаны NASA и изготовлены в 1999 году.

А ЧТО СЕЙЧАС?
Сейчас мы летаем в космос вообще без огнестрельного оружия, нет боеприпасов. Новые можно изготовить лишь кустарно, а это уголовно наказуемое деяние. К тому же в конце 2000-х возникли определенные юридические трудности с процедурой доставки огнестрельного оружия в Казахстан и обратно. Все, что есть у наших космонавтов для самообороны, — это сигнальные ракетницы. А хотелось бы иметь под рукой что-нибудь помощнее на всякий случай.
— В аварийный запас российских космонавтов вернется огнестрельное оружие. Если кратко: для самообороны, — заявил глава Роскосмоса Димон Олегич Розгин. — Вот вы когда-нибудь переживали о том, как астронавтам трудно и практически невозможно защищаться от враждебных форм жизни? А что делать, если инопланетяне нападут на Международную космическую станцию? Или если член экипажа сойдет с ума и начнет все крушить? А если сойдет с ума командир экипажа? Подумайте об этом на досуге. Пока.

Информацию и вопросы подготовил министр обороны Серёга Кужугетич Шаньга.

— Что это? — ничему уже не удивился функционал Безделкин, и с возмущением, на какое только был способен, проревел. — Я им музей что ли, хранитель пистолетов ТОЗ-81-Марс? Да он в жизни своей, поди, ни разу и не выстрелил!
Иван расстроился и очень сильно захотел пить, есть, кофе с коньяком, молоко с сыром, чебурек с колбасой и водку с маслом. Он нацелился тут же побежать в столовую, но вспомнил, что гол как сокол. А потом вспомнил, что когда он рылся в шкафу, то нашёл там спортивные штаны, олимпийки, футболки, трусы, носки и самое главное — тёплые свитера. А в ванной — стиральную машинку.
Безделкин кинул своё вонючее барахло в жерло машинки на прокрутку и попытался примерить чужие вещи. Ему повезло, шмотьё оказалось на один размер больше, а не на три размера меньше. Зеркало удовлетворенно подмигнуло писателю уже довольно-таки солидной щетиной, и Иван решил не бриться и дальше:
— Да кто тут меня видит?
И засвистев ещё раз мотив «Земля в иллюминаторе» довольный муж отправился на кухню: есть, пить и похмеляться.


Глава 9. Вселенная — мозг бога

Пока Иван читал инструкцию о том, как пользоваться хлебопечкой и выпекать хлеб... Кстати очень легко: захриначиваешь в жерло электрической нахлебницы все ингредиенты, включаешь и ждешь четыре часа. И всё, горячий хлеб готов. Так вот, пока хлеб пекся, наш богатырь много чего съел и выпил. А также весь арсенал бутылок и рюмок Водкин перенес из столовой в кухню и спрятал в затаенных уголках, подальше от греховодников строителей, которые в любую минуту могут сюда нагрянуть.
А когда первая булка хлеба испеклась, Иван ободрал руками все корочки и умял их без масла и без сахара. Далее он постоял, покумекал, решил напечь хлеба впрок и более не вандалить. Безделкин включил чудо-печь во второй раз и поперся распечатывать ноутбук, прихватив с собой кружку кофе. А ещё он очень хотел погулять по космодрому и посмотреть там всё, всё, всё. Но махнул рукой и отложил это дело на потом.
Вот он, новенький, блестящий ноутбук с надкусанным яблоком на глянцевом боку, с проводами, которые тут же подключились и встали на свои места в умелых руках бывшего продавца цифровой техники. Водкин довольно ухмыльнулся и подслеповато присмотрелся к лейблу.
— Ан нет, и не с яблоком вовсе, а с пузатой ракетой; и не надкусанной, а с дыркой иллюминатора. Хм, что это за модель такая?
Иван открыл ноутбук и прочёл надпись на панели «Flights to Mars and in reality» («Полёты на Марс и наяву»). Однако, долго думать про странную фирму ему не пришлось, включенный ноутбук вдруг заговорил голосом президента Путина, одновременно сопровождая свои слова надписью на экране:
— Приветствую тебя, мой друг! Если ты держишь в руках этот чудо-продукт новейшей разработки Россия-США-Великобритания с кодовым названием «Полёты на Марс и наяву», то мы рады тебя поздравить, ты в клубе избранных. Наш клуб «Полёты на Марс и наяву» существует с 2000 года, наша цель — поселить все избранные души на планете Марс после смерти их физических тел.
Далее система предложила вспомнить пароль «вашего Microsoft или создать новую учётную запись».
Водкин нарочито покрутил пальцем у виска, всерьез предполагая, что «голос Путина» увидит его жест, а вслух как можно громче сказал:
— Секретность, блин!
Писатель, от греха подальше, решил создать новую учетную запись в неизменной на всю планету системе Майкрософт. Далее система с особой Путинской вежливостью попросила восстановить «ваш прошлый аккаунт в Google» и «все свои пароли в том браузере, к которому вы привыкли, желательно в Яндексе». Петевич плюнул и восстановил все свои учётные записи, поняв, что наука конспирология если и существует на белом свете, то никак не для функционалов, какими бы избранными они не были.
Ну и ладно, ведь героя ждали его любимые социальные сети, куда он собирался разместить все провокационные посты, которые придумал во время своего приключения, а также выложить фотки капсулы и рассказать народу о своем подвиге — полёте на баллистическом аппарате. И ах да... и пополнить баланс телефона через свой банковский счет.
Через три часа трудов, Водкину показалось, что он закончил болтаться в соцсетях.
— Закончил? — ласково спросил голос Путина.
Иван кивнул.
— Вот и чудненько, а теперь подпишись на космо-новости.
На экране тут же стали загораться сайты, СМИ, паблики ВКонтакте, страницы в Фейсбук и группы в Одноклассниках с интригующими названиями «Астроверты», «Наблюдательная астрономия», «Новости астрономии», «Новости космонавтики», «Новости астрономии и космонавтики» и так далее. Причем система автоматически подписывала Ивана на все эти страницы. А пока компьютер работал и накачивал сам себя СМИ и сайтами учёных, новый избранный не стал ей мешать, а поперся на кухню:
— Выпить чаю, проверить хлеб в хлебопечке и замесить новый: на неделю, так на неделю!
Пока Безделкин пил чай с сухофруктами, месил хлеб и обдумывал, что будет готовить на ужин «суп или стейк», а также копался в кусках мяса «какой бы из них разморозить», он страстно захотел выйти на улицу и обследовать космодром. Писатель с тоской глянул в окошко и вздохнул, понимая, как нелегко пишущему человеку сделать даже два шага дальше своей конуры. А полуденное солнце сочувствующе выглядывало из-за башен Восточного и шептало:
— Не ходи, пропадешь, не ходи, пропадешь!
Мужчина отпрянул, но не из-за сплетен солнца, а оттого, что сами башни наклонились и зашептали в такт предыдущему оратору:
— Не ходи, пропадешь, не ходи, пропадешь!
— Куда уж дальше то пропадать? — подумал Иван. — Дальше ада кукиш и бравада!
Пленник бросил мякоть говядины на разморозку, и вернулся туда, где ему было привычнее — к письменному столу. Ноутбук уже завершил серию подписок и весело распечатывал для хозяина космо-новости. Новостей за 39 лет скопилось очень много, ведь Безделкин от рождения по сей год не особо интересовался астрономией и прочей еси на небеси. Больше всего его поразило качество снимков галактик и планет: настолько ярко, красочно и анимационно наши учёные научились преподносить материал! И писака завис в астрономических новостях, как мальчишка в компьютерной игре. Надолго. Но коварное время не зависло, оно упорно продолжало отсчитывать секунды, минуты, часы, годы...
Когда Водкин более или менее очнулся, дата в его телефоне показывала 25. 01. 2020, но увлеченный так и не догадался взглянуть на дату и понять, что каким-то чудом проскочил ещё десять дней. Его ум продолжали поражать научные открытия в области космонавтики, а поражали они само сердце Ивана Петевича, которое стремительно изнашивалось и старело. Ну вот как, например, спокойно переварить тот факт, что на Марсе действительно когда-то была жизнь, и все бредни мировых фантастов — это вовсе и не бредни, а самая настоящая правда.

Фотоснимки и броские статьи прямо таки голосили о том, что «Южный полюс Марса покрыт наложившимися друг на друга многочисленными слоями льда, состоящими из углекислого газа и воды толщиной около километра. Подо льдами же обнаружено озеро. А отсюда предполагаем, что ранее Марс был теплым и влажным, имел океаны, озера и реки. Переход от теплого и мокрого Марса к холодному и бесплодному происходил на протяжении миллионов лет».

Или такая статья: «Идея о Вселенной, как гигантском мозге, предлагалась учеными и писателями-фантастами в течение десятилетий. Но сейчас физики говорят, что могут быть некоторые доказательства того, что это на самом деле правда. Вселенная может расти так же, как гигантский мозг – с электрическими разрядами между клетками мозга, воспроизведенными по образу и подобию расширяющейся галактики».

На картинке слева был сфотографирован нейрон головного мозга, а справа смоделирована крупномасштабная структура Вселенной. Эти два рисунка были на удивление похожи между собой!
Идея о том, что Вселенная и есть мозг бога, заставила его встать и пойти на кухню жарить мясо. А вид жареного мяса подсказал мыслителю о бренности бытия. Иван устало присел на табуретку:
— Ха, допустим, я ем корову, а меня, значит, поедает бог своею головой. Да, да, даже неважно, есть ли у бога тело или просто голова, главное, он нас ест! И родит. Родит и ест, рожает и поедает, рожает и переваривает.
— Странный ты парень! — постучалась галактика Хога в темнеющее кухонное окно. — Ну кто тебе сказал, что я вас ем?
— Не знаю, — пожал плечами Водкин. — Но ведь все кушают друг друга и морально тоже. Вон, даже из-за меня сильные мира пережрались, то есть пересрались.
— Хм, ну допустим. Представь, что ты уже умер, то бишь я тебя сожрал и...?
— Что и?
— Ну и дальше что?
— Наверное, я стану душой.
— Душой! Так, хорошо. А что дальше?
Иван задумался:
— Как что? Либо в рай, либо в ад.
Галактика Хога раскатисто рассмеялась:
— Ха-ха-ха! А если я скажу тебе, что рай — это потерять своё «я» и раствориться в моём большом огромном разуме, то есть стать мной, то есть стать самим богом.
— Как-как это?
— Да, да! Но тут есть одно «но»! Ты перестанешь быть самим собой, своей уникальной личностью, всем тем, кем создала тебя природа. Ты станешь мной. А я просто буду помнить твою жизнь как свою и только. Нравится тебе такой рай, нет?
— Не знаю.
— Да, да, вот таким странным образом я набираюсь ума, жизненного опыта и тонкой материи для своей дальнейшей жизни.
Безделкин растерялся:
— В смысле, рай — это улететь в твой мозг?
Бог нахмурился:
— Не надо никуда лететь, я сам приду и растворю в самом себе кого надо!
У Ивана округлились глаза:
— И… у праведной души не будет даже выбора? Ты вот так сам придешь и её заберешь?
— Нет, дружок, нет. Выбор есть всегда. Я спрошу сперва, хочет ли душа стать мной, но при этом потерять себя?
— И… и многие отказываются?
— Есть такие, но  пошарахавшись без дела по Вселенной, они сами потом просятся в меня.
— Шарахаться по Вселенной… — мечтательно повторил Иван. — Я бы, будь я праведником, пошарахался, а потом…
— Ну что потом, говори?
— Ну а потом подумал: помирать или в тебя. Ты таких берешь в себя, или надо решать сразу?
— Беру, мой друг, беру, — вздохнула галактика Хога. — Только вряд ли ты помрешь, даже если сильно сам того захочешь.
Иван обрадовался.
— А ад? — спросил он. — Что такое ад?
— А нет никакого ада. Ад — это шарахаться по Вселенной и бороться со злом. Вот тебе и дело для искупления своих грехов.
— Значит, душа бессмертна, а в итоге придет всё равно к тебе?
— Значит, так! — подытожил бог и растворился в окне.
— Значит, этот бог — Франкенштейн. Собиратель душ, чудовище… Блин! — отмахнулся Иван. — Да что я чушь всякую собираю?
И он тоже вздохнул, поел, помыл посуду и в расстроенных чувствах побрел в свою комнату. Писатель твердо решил начать писать книгу и забыть обо всём, что ему наплела галактика Хога. Он уселся поудобнее за письменным столом, включил ноутбук, открыл папки и нажал на кнопку «создать новый текстовой документ». Но в эту самую минуту раздался телефонный звонок. Иван искоса глянул, звонила Светка Геновна.
— Какого черта! — зарычал гневный писатель, вспомнив что забыл заблокировать номера бывших коллег и Светкин тоже.
Но в трубку уже рыдала невеста:
— Ваня, Ваня, ты где? Говорят, ты улетел в космос к этому... к Палёному, и вы там тогось... вдвоём романы пишите!
— Чего? — поперхнулся мужчина.
— Слухи, слухи, говорю, такие у нас ходят: мол, Водкин и Палёный нас всех дурят. Слышишь, Ваня! Это правда?
— Пелевин, — догадался писатель. — Не Палёный, а Пелевин. Какие могут быть слухи? Меня нет в Москве всего лишь несколько дней!
— Нет, Ваня, ты что, болен, у тебя память отшибло? Тебя нету больше года, и книгу эту последнюю, как она там… «Непобедимое солнце», говорят, вы уже вдвоем писали: Водкин и Палёный.
Иван закатил глаза и автоматически взглянул на дату в телефоне, там к его ужасу красовалось 2021. 02. 05.
— Как, как такое может быть, куда делся целый год?
— Целый год и плюс ещё три раза по десять дней, — услужливо вякнул «Жизненный советчик».
— Ваня, я тебя люблю, а ты правда в космосе? — орала в трубку Геновна.
Мужчина облокотился о спинку стула:
— Приехали.
— Ваня, Ваня, а вы на какой планете?
— На Марсе, — досадливо ляпнул писатель.
Мужчине вдруг стало жаль бабу, ожидающую замужества с ним бог знает сколько лет, но он не нашел ничего другого, как зачем-то её обнадежить:
— Ты жди, Свет, и я вернусь.
Та заплакала:
— Я и так тебя жду бог знает сколько лет!
«Зачем, зачем я её не отпустил, не послал нахрен?» — подумал престарелый жених и мужественно, безапелляционно (как ему показалось) положил трубку.
Его мозг настолько перевозбудился нежданным звонком, что писатель Водкин-Безделкин не смог писать. Посидев над пустым раскрытым документом полчаса, он досадливо встал, захлопнул крышку ноутбука, и как под гипнозом, вышел на улицу. Он откопал таз с холодцом и понес его на кухню. Там он взял большой нож и разрезал студень на куски. Куски разложил по пакетам и уже в таком виде смог разместить его внутри холодильника. Он делал это с таким сосредоточием в мозгах, как будто распределяет души умерших в теле бога.
Обедать Водкину пришлось конечно же холодцом, а запивать его коньяком из старых запасов, да повторять одну и ту же фразу без всяких эмоций:
— Хорош стервец холодец.
А холодец слушал, слушал, потом не выдержал и сказал:
— Окромя домостроя ничего хорошего в жизни нету!
— Чего так? — ойкнул Петевич от неожиданности.
— А ты сам посуди: мужик, он для чего в хозяйстве нужон?
— Не знаю, ну может бабу пользовать... то есть иметь, а ещё детей родить, то есть плодить.
— Это тебе говорилка железная мозги запудрила («Жизненный советчик»), да баба твоя столишная нерадивая. А я тебе другой расклад раскумекаю: мужик, он для того в хозяйстве нужон, шоб за кабаном в лес ходить, ну а баба должона из мяса студень взваривать да гостей потчевать. Ты, Ванятка, вот что...
Холодец вдруг замолчал, видимо захрапел. Петевичу, однако, не понравилось сидеть в тишине, и он попытался растормошить нового собеседника вилкой. Заливная свинина одыбалась, хрюкнула и продолжила:
— Ах, да, на чём мы остановились? Ты это... бросай, говорю, свою мымру столишну, да поищи себе девку справную деревенскую. А где живут девки справные, я тебе расскажу намедни. Хр-хр-хр!
Домостроевец снова захрапел, а Иван уже разошелся и с наслаждением садиста ковырялся в коллагеновом желе в поисках хрустящего хрящика. И студень Шаньги очнулся:
— Ах, да, Архангельские девки чудо как хороши! Жонки наши, поморские, коли без дела долго остаются, то начинают постепенно жиром обрастать и думать лишнего. Поэтому, в старо время, прежде чем жонка задумается, ей подсовывали всяку работу по дому: пирогов напекчи, там, полов ли вышоркать, али ягоду перебрать. Но само верно дело было — затеять стирку в праздники али в выходные. А ешо нать до свету встать, лучин нашшепать, занести дров, подоить корову, печь затопить, опару затворить, тесто вымесить, шасток выпахать. Пока квашня живёт, нать сходить во двор, отгрести снег от ворот…

Ивану стало скучно от таких россказней, Розгинский борщ показался ему гораздо более умным и толковым собеседником, чем дореволюционный холодец Шаньги.
— А вдруг он и вправду сварен до 1917 года,  и все это время хранился в вечном погребе-леднике, о котором рассказывал Шаньга? — мелькнула шальная мысль в голове писателя и сразу потухла. — Ну и что, не мужик я что ли? Привыкши мы дерьмо сапогами хлебать да водой болотной запивать.
Он хотел ещё о чём-то высказаться на этот же манер, но осекся. Встал, постоял, подумал и решил, что глава Роскосмоса — наш человек, а министр обороны — диверсант, и если он оставит его столетний продукт у себя, то скорее всего вскоре бросит свою книгу и умчится в Архангельск за невестой.
— Да что же это они все женить меня хотят? Дался я им! — со злостью выпалил холостяк.
— А потому как женилка у тебя перезрела, скоро она состарица да скукожица. Нехорошо, Ванятка, нехорошо, — прошамкал размякший холодец голосом Шаньги и завёл свою шарманку далее. — Гутарят, шо у одной опасной женшшины подрастали две дочери. Одна была ленивица, а друга — рукосуйница... Хотя нет, вот как: Тырились надысь в тресте на бармы за рекою Тухтырь и Гапанюра. Тухтырь шипела гневно на бестолкову Гапанюру, заставляя её в наказанье обряжаться в праздник по хозяйству: таскать порозны фляги на дровнях, сучить дратву кривым веретеном, топить ночами в полыньях лучину да пахать сажу помелом в продухах...
— Ну хватит, заткнись! — заорал Иван как оглашенный, а когда успокоился, добавил. — Этот кисель не женить меня хочет, а с ума свести.
Мужчина беспомощно обвел глазами столовую в поисках корыта, ему почему-то захотелось скормить Архангельского пустобреха именно свиньям. Но ни корыта, ни поросят рядом не оказалось. Тогда Иван подскочил, схватил мусорный пакет и принялся сваливать в него весь расфасованный паёк Шаньги. А последним полетело в мусорку то блюдо, которым он обедал и с которым вёл беседу. Далее Водкин проделал свой смертельный трюк во второй раз: выскочил на улицу и... нет, не закопал провизию в снег, а размахнулся, раскрутился вокруг своей оси и кинул черно-угольный мешок далеко-далеко... в Космос!
— Бряк! — послышалось где-то сверху.
— Спасибо! — гулким эхом прокатился по небу голос Пелевина.
— Пожалуйста, — робко помахал ему рукой Ваня, развернулся, вернулся в теплоту общежития и медленно закрыл за собой входную дверь.
И с чего он взял, что это был голос Пелевина? Кто-нибудь из вас знает точно и наверняка: как выглядит голос Пелевина? Вот и я о том же.
А главный герой этой книги попыхтел, побурчал немного и поплелся в свою комнату писать новую книгу. Первым делом он открыл ноутбук и настучал кнопками название: «Полёты на Марс и наяву. Глава 1».
И что вы думаете? У нашего графомана словно крылья выросли за спиной, слова летели как пули, траектория мысли описывала удивительные зигзаги: от баллистической капсулы до кандидатов в космонавты, а затем к борщу, к холодцу и богу одновременно. Как объяснить это с научной точки зрения? Наверное никак. Но тысячи и тысячи «знаков с пробелами и без» росли час от часу и уже приближались к своей критической массе, после которой мозг и руки отказывались работать. Вдруг забористого писателя прервал звонок по скайпу:
— Динь-дилинь-динь-дилинь!
Водкин бросил писанину и раздраженно ответил:
— Ну кто там ещё?
В окошечке справа показались бодрые и подтянутые Андрюха Бабкин и Коля Тихонов в желтых комбинезонах.
Они приветственно помахали бывшему товарищу по походу в стойкий зимний Амурский лес, а затем руками показали некие замысловатые знаки: то ли расширения, то ли раздвижения.
— Взросление? — попытался разгадать их ребус писатель.
Но тут восстановилось голосовое соединение, и Тихонов-Бабкин заговорили:
— Здравствуйте, Иван Петевич, раздвиньте наше изображение во весь экран, пожалуйста!
Несмотря на то, что Иван только что лихо описывал в новой книге свои совместные похождения с приятелями, ему вдруг жутко захотелось и вовсе отключить систему компьютера. Но нет же, он послушно расширил их самодовольные морды на весь экран.
— Здравия желаем, господин писатель! — ещё раз поздоровались космонавты. — А мы заглянули к вам попрощаться. Ну как вы там поживаете, на своем Восточном?
— Вот как! Уже и на моём Восточном.
Иван с нескрываемой досадой почти решительно занес палец над клавиатурой, дабы обезвредить скайп насовсем, но помедлил, вздохнул и малахольно спрятал этот палец в другой руке:
— Так о чём это я? — он вдруг забыл, в каких реалиях находится.
— Иван Петевич, Иван Петевич, да вы можете не утруждать себя ответом, мы и так знаем, что у вас всё хорошо, мы следим за вами с помощью камер слежения.
До одури уставший Безделкин вяло развернул шею на 180 градусов влево, потом на 180 вправо, и не обнаружив никаких камер, как можно мягче сказал:
— Пошли вы оба нахрен!
— Не, мы к вам не за этим! — радостно отозвались кандидаты. — Мы хотим рассказать ещё одну главу про животных в Космосе. Послушайте!
И ребята завелись минут на тридцать, за кое время бедный Ваня успел отползти от компьютера, лечь и задремать безмятежным сном подрастающего младенца. Но надоедливые Тихонов и Бабкин оставили господину писателю свой монолог и электронным сообщением.

 «Американцы запускали в космос не собак, а обезьян, несмотря на то, что эти приматы отличались буйным нравом, и их приходилось либо связывать, либо усыплять перед полетом с помощью наркоза ……… (тут очень длинный текст про всех американских обезьян-космонавтов) ………… После того как американские борцы за права животных добились, чтобы в США запретили отправлять обезьян в космос, НАСА предложило СССР совместную «обезьянью» программу.
Но об этом мы напишем в следующем письме, Иван Петевич, Прощайте! Завтра мы улетаем в свой первый и скорее всего в последний полет на спутник Сатурна Пан. А знаете почему именно туда? Спутник Пан открыли в 1990 году, в длину он всего 35 км, а по форме больше всего напоминает летающую тарелку. Состоит Пан скорее всего изо льда, но у некоторых уфологов есть свои версии насчет космического объекта: очень многие уверены, что Пан — это большая инопланетная станция. Особенно убеждён в теории станции глава Роскосмоса Дмитрий Олегич Розгин. А добровольцами выяснить это, оказались мы. Не поминайте лихом, господин писатель!»


Глава 10. Голограмма Пелевина

Когда Иван проснулся, стояла глубокая ночь, звёзды крупными бусинами плакали прямо в окошко и рассказывали свои истории. Оказывается, каждая звезда когда-то была женщиной, но не простой женщиной, а прекрасной нимфой. Писатель потянулся на кровати и прислушался к их болтовне. А те что-то печально щебетали, по-видимому, вспоминали своё прошлое и делились им друг с другом, или... ну или рассказывали маленькому одинокому человечку о себе:
— Лесные нимфы — будущие звёзды, ходят они осторожно берегами левыми, левыми по рекам. Горстями целыми блики с воды собирают.
— А после нимфы шагали по звёздам и делали невозможное  — поджигали звезды руками!
— Звезд падающих вы не видали? Когда те из их рук выскользали и к земле подлетая, не ныли!
— А нимфы себе говорили: «Сейчас загадаем желание и сами звёздами станем».
— Ведь нимфы лесные — звёзды будущие. Непростые сказки мы вам рассказываем и по долгам не спрашиваем.
— О-о! — схватился за голову маленький одинокий человечек. — Я никогда ни в кого не стрелял.
— Бух! — пукнул в шкафу именной космический пистолет ТОЗ-81-Марс, но тут же осёкся. — Извиняюсь, осечка.
— Ну осечка так осечка, — закряхтел Водкин, скатился с кровати и на карачках пополз до туалета. — А и плевать! Никто ж не видит.
На карачках можно доползти и до кухни. Ан нет, не получилось, за пределами «каюты» было сильно натоптано. Мужчина даже уже задумался на тему «а не помыть ли мне полы?» как его прервали непонятные звуки на кухне, они были похожи на то, как будто кто-то шарился по кастрюлям. Конечно, это мог быть кто угодно: от понаехавших строителей с поварами... до Розгина с Шаньгой, ну или на худой конец Коля Тихонов и Андрюха Бабкин.
— Ну ясен месяц в небе светлом! Там кто-то свой. — подумал Петевич и поднялся с карачек.
— Ну и зачем же ты мелкое-премелкое быдло (извиняюсь, функционал) полез в шкаф за именным космическим пистолетом ТОЗ-81-Марс? Ты ж его в ручонках то держать не умеешь, посмотри, как задрожали кисти, а всё туда-же: супер-мачо, супер-ковбой! — раскряхтелся, расшаркался зеркальный шкаф, но всё же открыл писателю свои двери.
— Супер-плебей, — уточнил именной ТОЗ-81-Марс, передергиваясь в сильнейшем параличе, и не с первого раза, но всё же позволил снять с себя предохранитель.
Но супер-мачо не отступал, он нервно пытался воткнуть ступни в сапоги, оставленные им за порогом жилой комнаты, и нервно прислушивался к телодвижениям кухонного «барабашки». Но как бы псевдо-ковбой не тянул время, а идти на разведку хоть ползком, но надо. Но можно не ползком, а опасливо пританцовывая. Вот так, да. Ну прямо как в кино!
— Бах! — с ноги открылась дверь на кухню, и кнопка выключателя услужливо откликнулась. — Пам!
Мягкий электрический свет залил помещение.
— Руки вверх! — дрогнувшей диафрагмой промямлил главный герой.
На главного героя из глубины кастрюль смотрело... Кто бы вы думали? Привидение.
— Бух! — прогремел выстрел.
— Бам-бам-бам! — задребезжали кастрюли, и отдача от выстрела больно ударила затылок стрелка о дверной косяк.
Пока «пятиборец» потирал ушибленный череп, привидение вышло на середину комнаты и спокойным размеренным голосом сказало:
— Ну здравствуй, коллега!
Иван перестал чесать лоб и уставился на чудо-юдо. Привидение было совсем не страшное, оно сверкало и переливалось, как голограмма, кои он имел честь видеть по телевизору, а выглядело оно как человек, то есть как мужчина. Привидение уселось на один из разделочных столов и пару раз булькнуло, вернее хихикнуло:
— Да ты прав, я голограмма. Но чья?
— Блин, — оживился Петевич. — и с пистолетом наперевес медленно приблизился к голограмме.
Он потрогал её руками, потыкал пистолетом и обрадовался, как мальчишка. Голограмма сделала вид, что ей щекотно, она выудила из несуществующего кармана темные очки, напялила их на несуществующий нос, и задало всё тот же провокационный вопрос:
— Так чья я голограмма, узнал?
— Узнал, — расплылся Иван Петевич. — Ты Витя Олегич Пелевин.
Голограмма сняла очки, и они исчезли, а человеческая проекция подняла указательный палец и откровенно рассмеялась:
— Не я. Не, я не Пелевин, я его голограмма.
— Много «я» и «не», — автоматически вырвалось у писателя.
Он, как всегда, хотел сказать, что «в двух коротких фразах два раза по три одинаковых местоимения» и «так писать нельзя». Но призрак понял его по-своему и рассудил совсем по-другому:
— Ну ладно, давай без всяких недомолвок и на «ты». А кто тебе сказал, что «я» может быть слишком много? Вот ты уверен, что тебя сейчас нет где-то ещё: в другом измерении, в прошлом, в будущем, в следующей Вселенной, да и вообще в каком-нибудь ином мире? В глазах бога, например? В душе Будды? Или, может быть, ты расплылся по всем мирозданиям, сконцентрировав свой разум одновременно в тысячах и тысячах землян и инопланетян?
Иван открыл рот, он никогда не задумывался о подобных вещах, он если что и плагиатил у Пелевина, так только сугубо политическое, а поэтому поразмыслив, промямлил:
— Нет, не уверен.
Голографическое изображение ехидно улыбнулось:
— Кстати, в твоей микро-фразе три раза повторяется сочетание букв «н» и «е», а это не есть хорошо, Иван Петевич.
— Согласен, — сглотнул голодную слюну ошарашенный всем происходящим землянин.
А привидение совсем распоясалось, оно спрыгнуло со стола, принялось обходить Водкина кругами и внимательно рассматривать живого человечка, и при перемещении совсем себя не жалея: оно сплющивалось у стены, у дверного косяка и у холодильной установки, и распрямлялось, где пространства было побольше. После физиологического осмотра пациента, голограмма подала оному для пожатия свою сине-фиолетовую руку:
— Меня зовут Деймос-ПВО.
Безделкин попробовал пожать прозрачную руку собеседника, но промахнулся:
— А почему Деймос-ПВО?
— Кхе-кхе-кхе, — попыталась откашляться голограмма, он у неё не получилось. — Деймос — это один из двух спутников Марса (второй, как известно, Фобос). Деймос был открыт 1877 году и назван в честь древнегреческого бога ужаса Деймоса, сына бога войны Ареса.
Иван немного расслабился и ахнул:
— Ах, вот почему ПВО!
— Не перебивай меня! — раздраженно воскликнул призрачный Пелевин. — Спутник Деймос имеет форму, приближающуюся к трехосному эллипсоиду, его длина 10,4 км, он состоит из каменистых пород, а на его поверхности находится большой слой реголита. На Деймосе только два больших кратера: Свифт и Вольтер, названные в честь писателей, которые предсказали существование у Марса двух спутников ещё до их открытия.
— В честь писателей, — загадочно повторил Водкин эхом.
Голограмма строго на него взглянула и продолжила:
— Спутник Деймос в литературе… В третьей части главы 3 «Путешествий Гулливера» Джонатана Свифта, которая описывает летающий остров Лапута, говорится, что астрономы Лапуты открыли два спутника Марса.
В философской повести «Микромегас» Вольтера есть упоминание о том, что вокруг Марса обращается две луны, «ускользающие от глаз земных астрономов».
У Владимира Михайлова в повести «Особая необходимость» советские космонавты обнаруживают, что Деймос является звездолётом инопланетян. Разгадав часть его тайн, участники экспедиции решают использовать имеющийся на борту звездолёта межпланетный космический корабль для возвращения на Землю.
У Станислава Лема в «Звёздных дневниках Ийона Тихого», «Путешествии двадцатом», путешественник во времени из 17 века случайно выбалтывает Джонатану Свифту элементы орбит Фобоса и Деймоса. Именно так, утверждает главный герой, писатель и узнал о существовании этих спутников.
Во вселенной серии «Экспансия» на Деймосе расположена радарная станция флота Конгресса Марсианской Республики. Для демонстрации силы в рамках эскалации конфликта между Землёй и Марсом, Деймос был уничтожен серией ядерных взрывов.
— Серией ядерных взрывов... — опять эхом повторил писатель. — А ты значит, новейшая разработка нашей противовоздушной обороны?
— Го-спа-дя! — вычурно медленно проговорил призрак и попробовал закатить глаза. — ПВО это Пелевин Витя Олегич.
— А-а, ну так бы и сказал, логично, — буркнул Безделкин и совсем осмелев, полез осваивать свою новую капсульную кофеварку.
— А вот кофе пить на ночь вредно, — равнодушно процедил Деймос-ПВО и любезно поинтересовался. — Так ты, говорят, вместе с Пелевиным книги пишешь?
— Я? — растерялся Иван.
— Да, ты! — и Деймос-ПВО откровенно расхохотался.
Ивана вдруг отпустило, и он тоже весело рассмеялся.
— Ну да, я бы хотел писать вместе с мэтром книги. А где он сам сейчас находится?
— Как где? — удивился Деймос-ПВО. — На Марсе.
— На Марсе? Так значит, люди не врут! А разве там можно жить?
— Ещё как можно, друг мой, ещё как! Знаешь, какая там у меня... у него станция? Ого-го какая!
— Большая?
— Не то слово! — Деймос-ПВО ещё раз внимательно осмотрел Водкина-Безделкина, обойдя его со всех сторон. — Так о чём ты пишешь, сынок?
Иван растерялся, он всегда гордился своими 333 романами о жизни муравьев в различных структурах государственной власти, а сейчас почему-то смутился. Наверно понял, что его писанина — это перекрестный плагиат знаменитых Пелевинских книг «Судьба насекомых» и «Конечная битва масонов с евреями».
— Но как, как этого не заметили издатели? — пробормотал он про себя.
— Издатели? — приподнял Деймос-ПВО невесть откуда взявшееся на его псевдо-глазах пенсне. — Издатели всё понимают, дружок, иначе б не продали тебя, то есть пропили Роскосмосу. Иначе бы тебя ИЗДАЛИ!
Ивану стало стыдно. Нет, не то слово. Такого стыда он ещё не испытывал никогда в жизни! Он забыл, что он до сих пор не изданный писатель, и что его читатели в правительстве — это далеко не все россияне! Водкин-Безделкин покраснел до кончика носа, который некоторым напоминал нос самого Пелевина.
А Деймоса-ПВО, казалось, никак не тронули за живое муки совести подсудимого, он надел пенсне обратно и мягким голосом повторил свой вопрос:
— Так о чём ты пишешь, сынок?
— Я? Ну... о настроении космонавтов, то бишь у меня госзаказ: описать космические настроения.
— Да ну?
— Да не. Да ну вас! На самом деле я пишу о своем полете на баллистической капсуле, о «зимнем выживании» в лесу с кандидатами в космонавты, ну и немного об истории космоса.
— Скажите пожалуйста, как интересно! — Деймос-ПВО запрыгнул на холодильник и согнувшись в три погибели в узком пространстве между потолком и железной махиной, как ни чём не бывало, уточнил. — И на какую целевую аудиторию нацелен опус?
Иван пока не задумывался об этом, он развел руками:
— Для всех.
— О как! Ты хочешь сказать, что пипл схавает всё?
Иван помотал головой:
— Не так.
Деймос-ПВО спрыгнул на пол:
— А как?
— Я вроде бы пишу для аудитории от 6+ до 90+.
— Вроде у Мавроди, — передразнила пишущего трехмерная картинка. — А вот с этого места, пожалуйста, поподробнее!
— Да блин, ну есть же книги, которые читают все, независимо от возраста: Дейла Карнеги, например, «Как перестать беспокоиться и начать жить», или «Незнайку на Луне» — все читали? Все. Или вот, учебник по физике. Да мало ли что! «Робинзона Крузо» ты же читал? И я тоже.
— Нет, не читал, я ничего не читаю. А вот мой хозяин читал, но у него другое мнение на этот счёт. Тебе озвучить?
Водкин кивнул. И Деймос-ПВО завелся на все сто:
— Кроме всех прочих делений целевой аудитории, есть тексты категории 6+ или категории 18+. Истории для одной ЦА будут неинтересны либо непонятны для другой. Есть идеи для категории 6+, и есть идеи для категории 18+. А есть еще деление ЦА по категории IQ: на тех, у кого коэффициент выше 70, и на тех, у кого ниже. И для этих категорий «IQ= 70;" и «IQ= 70+" тоже есть свои собственные идеи, понятные одним и совершенно не близкие и непонятные другим. Поэтому, как ни крути, а писатель должен всё же определиться и работать на одну целевую аудиторию. Вот такими критериями и оперируют издательства для издания той или иной книги. А все твои примеры — это чушь. У каждой приведенной тобой книги, есть своя и довольно четкая ЦА. А если ты вдруг решил в свои сорок лет взять и перечитать «Робинзона Крузо», значит, в твоей душе не умер романтик.
Иван почесал лоб:
— Романтик? Что-то я не слышал о такой целевой аудитории.
— Мда-с, не слышал, но она есть.
— Чудно! Ну да ладно. Хорошо, тогда так, свою книгу я пишу для категории мечтателей 12+, «IQ= 70;». А конкретно: для функционалов от мала до велика, желающих с моей книгой отдохнуть, а не напрячься.
— Так, уже лучше, господин ученик, — тут он отвлекся, достал из своей груди срочно зашипевшую рацию, приложил её к уху, послушал доносящейся из неё скрежет и обрывки фраз, кивнул невидимому собеседнику, выключил рацию, засунул её обратно за пазуху и продолжил. — Ну а как тебе такая идея господина Пелевина: «Чтение — это всегда труд, чтение — это всегда работа, и это скорее авторы должны платить читателям за чтение их рукописей».
— Слишком много «это» в одном предложении, — опять заметил корявости речи собеседника неугомонный писака перекрестных плагиатов.
— Фу, Водкин, фу, мы же с тобой не на форуме ЭСКИМО! Оставь любимые дебильные поправки пользователям ресурса. Так как тебе идея Пелевина о том, что «авторы должны платить читателям за чтение их книг»?
— Да что тут скажешь, я и так всегда платил читателям: по шесть часов в день тратил на продвижение своего творчества в соцсетях. Разве мой коэффициент полезного действия ничего не стоит?
Деймос-ПВО с любопытством взглянул на оппонента:
— Да ты, я посмотрю, в этой Розгинской конторе, вскоре из лирика совсем переквалифицируешься в физика? Впрочем, как знаешь, но Пелевин и как физик непобедим, поскольку ты не сможешь предложить читателям идею «выгоднее и дороже», чем он. И заметь, я не сказал, что его идея будет для категории «IQ= 70-», ибо, что у него всегда есть и другая идея «выгоднее и дороже» первой, а именно для «IQ= 70+».
— Я ничего не понял, — честно признался Иван.
Да что там! Чего уж там кривить душой, он всё понял: Витя Олегич колет его за плагиат невидимыми иголками посредством светодиодного Деймоса-ПВО! На писателя-графомана вдруг навалилась депрессивная усталость, он посерел, пострашнел, опустил и без того немогучие плечи. И справившись таки с капсульной кофеваркой, налил себе чашечку кофе и несмело спросил, дабы увести в сторону запутанную и неприятную тему разговора:
— А как ты устроен? — он потянулся к Деймосу-ПВО, и прошел сквозь его призрачное тело, ничего не почувствовав, и вдруг затараторил. — Ничего! Пустота. Я так и знал, ты тоже пустота — Деймос Пустота. Ну здравствуй, брат. А я — Иван Пустота. И мы с тобой оба — лишь проекция Вити Олегича, его больное воображение. Как-то так.
Голограмма вскинула брови, подошла к Ивану и потрогала его разгоряченный лоб:
— О-о, далеко пойдёшь! Но насчет меня ты ошибся, я не пустота.
Деймос-ПВО поудобнее устроился на кофеварочной капсуле и начал:
— Венгерский физик Денеш Габор в конце 40-х годов создал первую голограмму…… (и ПВО подробнейшим образом рассказал Водкину всю историю создания голограмм)........ Речь и другие звуки могут быть добавлены путем обычных ультразвуковых волн. Специалисты научились с помощью фемтосекундных лазеров создавать голограммы, которые к тому же можно потрогать руками. Это стало возможным за счет сокращения длительности лазерных импульсов с нано- до фемтосекунд. Ультразвуковые волны вибрируют и воздействуют на барорецепторы человеческой кожи. Вот потрогай меня! — протянул псевдочеловек руку живому человеку.
Иван осторожно потрогал ладонь Деймоса-ПВО, легкие импульсы прошлись по его кончикам пальцев, и он захотел пожать эту искусственную руку, но не успел, его собеседник рассыпался мелкими сине-фиолетовыми искрами и исчез. Совсем исчез. Иван чуть не расплакался: здесь только что был друг, с которым можно было поговорить на интеллектуальном уровне и теперь его нет. Раз и нету! Писатель постоял, подождал... Но он был не дурак, он знал, что такие собеседники не возвращаются никогда.
— А-а! А-а-а! А-а-а-а! — заорал Иван от отчаянья с всё нарастающей амплитудой.
— Чего расшумелся? — недовольно заворчала капсульная кофеварка. — Вон, выйди на улицу, поищи себе в товарищи живых людей, ведь кто-то же топит для тебя эти гребаные батареи!
Но глаза писателя уже налились кровью, он медленно и еле шевеля губами произнес:
— Ты не понимаешь! Мне не нужны те, кто топит батареи, мне не нужны другие люди вообще. Мне нужен такой, как он. Пойми ты это, чайник!
— У-у, тяжелый случай, — обиделась супер-современная капсульная кофеварка. — А знаешь, что я тебе скажу, дурилка картонная, ты сам — голограмма, и имя твоё, поди, Фобос-ПВО. Пелевин создал вас обоих в честь единственных спутников Марса, а теперь сидит на своей красной планете и смеётся над тобой: «Ох-ох-ох, горемыка одиночка, ох-хох-хох!»
Ивану занехорошело, он взял стакан и почти пополз за водой, за горячей, за той самой, которую кто-то да грел для всей большой системы космодрома Восточный. Но кофейник уже разошелся не на шутку:
— Вот ты посмотри вокруг: в каком мире ты живешь, сечешь? А ведь так в реальности не бывает! Оглянись вокруг, идиот. Ну что ты видишь? А видишь ты совершенно пустой, но уже действующий космодром. Ты видишь то живых, то мертвых генералиссимусов. И твоё задание это дурацкое: описать настроение космонавтов — бред сивой кобылы! Ну и всё. Вот, скажи мне, как друг другу, можно пропить живого человека прямо в Новый год?
Иван обвел взглядом пространство вокруг себя, ещё одного «своего нового друга»... и понял, что в ином, то есть в правильном мире, он никогда не жил, и поэтому сравнивать ему было не с чем. А поэтому слова кофеварки показались ему жутким бредом. Но он махнул рукой и просто поправил «чайник»:
— Меня в суде проиграли, а не пропили. Обычное дело.
— В суде проиграли человека? Да ты в своем уме!
Иван родился, вырос и жил в этом необычном для «чайника» мире, писатель другого расклада и не знал. А откуда «чайнику» был известен другой расклад — вот это вопрос так вопрос! Но Иван не задал кофейной капсуле такого вопроса, потому что не понял, о чём она вообще говорит и куда клонит.
Человек (ну уж, какой был) развернулся, выключил свет и на ощупь пошел к компьютеру — описывать в своем произведении последние события. Он знал, что должен сделать это во что бы то ни стало. Так он был запрограммирован. Наверное. Не знаем точно. Не уверены.


Глава 11. Мертвый Шаньга

Следующий день встретил Водкина-Безделкина весьма неадекватно — откуда ни возьмись, нагрянул вечер, а не утро. Хотя ничего удивительного в этом не было: писатель писал чуть ли ни до рассвета, а потом спал как убитый. Но неадекватность вечера была не в его темнеющем пространстве, весьма логично и спокойно ложившимся на веки сумасбродного автора, а совсем в другом: пространство вокруг Водкина-Пелевина сотрясалось от глухих выстрелов:
— Бах-бах-бах! — они сопровождались боем разбитого стекла, и по всей видимости, гремели где-то рядом.
Иван и виду не подал, что испугался, лишь сердце его громко и предательски застучало:
— Бух-бух-бух! — и не было никакой возможности его унять.
Водкин прислушался, выстрелы доносились из столовой и сопровождались не только звяканьем стекла, но и добрым таким мужицким смехом вперемешку с задиристыми комментариями после каждого «бах-тарабах».
Писатель схватился за голову и подергал свои волосы: видимо, он хотел проснуться. Но не тут то было, выспался уже сынок! А посему сынок затих, притаился под одеялом и прислушался ещё. А после сделал уже более веселый вывод:
— Ну точно, это же Розгин и Шаньга! По бутылкам, что ли палят? Вроде как с глушителем. Идиоты! — и успокоив своё сердце, Иван откинул одеяло, встал и поперся в ванну. Он не спеша умылся, почистил зубы, оделся и вышел к гостям. Отшельник точно знал, что если здесь и сейчас его убьют, то он ни чуточку не расстроится. Ну а как иначе? Разве могут мертвые министры убить насмерть мертвого писателя?
Предположения Водкина оказались верны: по столовой неровной тяжелой походкой расхаживали главнокомандующие Димон Олегич Розгов и Серега Кужугетич Шаньга. Они пришпандорили к именному космическому пистолету ТОЗ-81-Марс глушитель и расстреливали стратегический вино-водочный запас Водкина, ну, а по сути — свои же собственные бутылки, оставленные тут ими в прошлый раз.
— Ах я дурень, я же забыл пушку на кухне! — вспомнил Безделкин и про себя добавил. — Дай дуракам в руки оружие...
— А, писатель-могилокопатель! — радостно поприветствовал его Розгин. — Проходи, родной, проходи. Стрелять будешь?
— Пить буду, — почувствовал писатель сухость в горле.
— Нет, рядовой, пить тебе нынче вредно! — еле выговорил фразу Шаньга от изрядно выпитого. — Ты пишешь. Понимаешь? Пишешь роман! Про космические настроения. Иди лучше поешь.
Он сделал выстрел в последнюю бутылку виски, стоящую на столе, та с шумом разлетелась на куски, разлилась на стол и далее на пол. Министр обороны широко махнул рукой, показывая на другой стол. О боже, а там лежал изрядный каравай хлеба и невероятных размеров кровяная колбаса. Своими немыслимыми сплетениями кишок она занимала весь стол, горой возвышалась чуть ли ни к потолочному светильнику и свешивалась лоснящимися иссиня-бурыми боками на пол.
Ивана затошнило, он отвернулся от кровяной колбасы и устало посмотрел вокруг: на бардак, на мокрые полы и на битую тару. Водкин, как зомби, прошел мимо всего этого: мимо генералов, мимо колбасы, прямиком на кухню — варить себе кофе. Он решил отсидеться в камбузе и не мешать высшему составу играть в свои игры.
Но раздаточное окно было слишком большим, и писаке вольно или невольно пришлось наблюдать за хозяевами жизни. А те от нечего делать уселись за стол с кровяной колбасой, стали резать её охотничьим ножом и пожирать так, как будто не ели лет сто. А каравай ломали руками. Нажравшись, они завели беседу. Иван, хладнокровно попивающий горячий кофе, прислушался к их диалогу. Первым высказался Шаньга:
— Сейгод вода, видать, будет больша.
— Да врешь ведь как всегда, зима нынче на дворе, — согласился с ним Розгин. — Ты, дружище, послушай: Роскосмос планирует создать универсальный посадочный модуль для доставки на Луну грузов с ее орбиты!
— Сейгод рыба в рюжи не шла ни шиша.
— А знаешь, мы к четвертому кварталу пообещали построить универсальный лифт, ну такой, который с окололунной станции сможет посадить любые грузы по заказу партнеров!
— Сейгод суметы, поди, до стрехи наметет.
— Вот это уже ближе к телу, вернее к погоде. Этот проект можно коммерциализировать для оправдания колоссальных средств, которые потребуются на его реализацию.
— Сейгод в ледник нать напилить новой лёд.
— Во-во, не забудь! А сколько займет разработка и реализация такого проекта на самом деле, я точно не скажу, но… народу уже пообещали. Ну и хрен с ним, пообещали так пообещали. Не умрут они от наших обещаний. Ведь верно же! Гы-гы-гы.
— Сейгод бат жди забереги ранни на реки.
— А ведь российским космонавтам ввели ограничения на вес для полетов на Луну.
— Сейгод на яграх эвоны сдыбились ропаки.
— Первый этап «дорожной карты» освоения Луны до 2040 года предполагает создание базового модуля станции на орбите спутника Земли, а второй — отправку на Луну космонавтов и появление там первых элементов базы.
— Сейгод по весне у Патьиной сватьи провалились в избе полати.
— Для окололунной станции могут задействовать узловой модуль «Причал» и научно-энергетический модуль, которые изначально создавались для Международной космической станции.
— Топила, значит, сватья печь да торкнуло ей среди дня на полати прилечь...
— Эти модули рассчитаны на 15–20 лет работы, тогда как срок службы МКС заканчивается в 2028 году. «Роскосмос», конечно же, протестирует одновитковую схему полета к МКС, а займет она примерно два часа.
— А штоб всякой раз сверху не слазить придумала она на весь день еды с собой взять.
— Реализовать подобную схему можно будет через «два-три года», и в будущем она может пригодиться для двухпусковых полетов на Луну.
— С ухой чугунной горшок, сушшика мелкого мешок, со шшукой латку, солёных груздей кадку, картошки варю, две дюжины шанёг на опаре, кипятку самовар, баранок да калачей по два куля, пирогов блюдо и ишше разной снеди полпуда. Токмо она на полати взгромоздилась да среди лопотья умостилась, на сон грядушшой сушшика покоцкать, рот-от разверзла шире ворот... Да рухнула што есть силы, со всей энтой снедью, скрозь худы-то настилы! На нижнем мосту лежит, в полной голос блажит: «Охти мнешеньки! Пропали с рыбой пироги да шаньги с картошкою!» Со всех дворов люди бежали — сватью спасали. Ухватами сухари выгребали да лопатами калачи выносили. Две недели потом всей деревней и ели. А сватья всех спасителей кочергой разогнала, печной столб сотугой стянула, воронцы подперла рогатиной. Да полезла со зла обратно на полати — остатни сны на сухой живот досматривать!

Иван чуть не одурел от говора Шаньги. И у него невольно вырвалось от досады:
— Вот черт Архангельский!
А ароматный кофе тут же удивился на реплику пьющего и выстроил тонкую струйку пара знаком вопроса:
— При чем здесь Архангельск? Говорят, Серега Кужугетич родился в городе Чадане, ну что в Тувинской области.
— Бред, — возразил Иван. — в Архангельской он родился, это все знают, я сам в Википедии видел, он ещё поделки деревянные классные такие вырезает и Путину их на Новый год дарит. Как сделает, так и подарит... как сделает, так и подарит... как сделает, так и подарит. А тот их всем своим родственникам и иностранным главам государств передаривает. А ещё Шаньга байки пишет, ну типа этой, что только что рассказал. Я сам в Прозе.ру видел его страничку, у меня что, глаз нету? Он там в профиле в анабиозе валяется: то ли пьяный, то ли мертвый — не разберешь! Вот http://www.proza.ru/avtor/shanga
— Мертвый, говоришь... — многозначительно булькнул кофе.
— Мертвый, — обомлел Иван.
Он привстал, высунулся в раздаточное окно и внимательно присмотрелся к министру обороны. Ну конечно же, теперь всё сходится! И не шутки это какие, и не придумки его личные. Как же он раньше не замечал синюшность лица, которую даже с экрана телевизора плохо скрывал грим.
— И руки, до чего же страшные у него руки!
А Шаньга вдруг почувствовал на себе пристальный взгляд Безделкина, обернулся и... упал. Да, да, упал, да так смешно: повалился навзничь прямо со стулом, поэтому тело его оказалось внизу, а ноги вверху. В общем, он остался в той же сидячей позе, только горизонтально полу. Глава Роскосмоса с досадой посмотрел на сотоварища, потом на Водкина и погрозил последнему пальцем:
— Что ты наделал?
— Я? — чуть не задохнулся Иван.
— Ты, ты! Ах да, откуда тебе, смерду, знать все наши тайны. Падучая у него. Если кто-то догадывается, что он мертвяк, так он заново и умирает. И каждый раз вот так. Бац и лежит. Намучился я с ним! — и Димон Олегич всем грузным телом повернулся к писаке, показывая смерду своё опухшее страдальческое лицо.
Он склонился над трупом и стал с усердием отделять мощную тушу от стула.
— Как, как это умирает заново, разве можно умирать много раз? — не понял Ваня. — Бред какой-то! Умирают один раз и всё.
Розгин зло зыркнул на полудурка:
— Много ты в медицине понимаешь, козявка! Летаргия у него, каждый раз летаргия.
Иван аж присвистнул от удивления:
— Ага, летаргия ведь у живых бывает. А как у мертвых может быть летаргия?
— Дурак ты, Ваня, — сплюнул Розгин. — ты ещё спроси как мы, мертвяки, борщи варим, холодцы, и вон ещё, кровяную колбасу. А ещё спроси, как мы страной управляем, и ракеты в космос запускаем, к конце концов!
— Да уж, про ракеты наслышан! В конце концов... в концу концов.… У наших ракет тоже падучая! Об этом весь мир знает. — Иван задумался. — И Путин тоже мертвый?
Дипломат злорадно кивнул:
— Только ты это, Ваня, раз ты теперь очень много тайн знаешь про наше правительство, придётся тебя тут навсегда оставить. Ну или ещё где-нибудь, — он растерянно обвёл столовую взглядом, как будто это «ещё где-нибудь» было именно в столовой.
У Ивана вдруг всё сжалось в груди от боли, да так, так что он не смог дышать. Болезненный хотел было закричать, но не смог, у него внутри всё сдавило мощным комом невралгии! Сказать, что его невроз случился только что, нельзя; он начался сразу же с того момента, когда нашего товарища пропили, то есть продали Роскосмосу. Вот с этих самых пор, нервоз рос и рос себе потихоньку. А теперь нате вам, разразился!
И пока Иван катался по полу, инстинктивно сжимая грудь руками, министр Розгин, чертыхаясь и плюясь, тянул тушу Шаньги к коридору, а потом и к прихожей. Там он оделся сам и одел покойного друга. Ну, а затем они и вовсе скрылись за входной дверью. Через некоторое время послышался звук мотора снегохода. Звук всё нарастал, нарастал, достиг своего пика, машина завелась, тронулась и звук постепенно затих. Пьяный Розгин сидел за рулём, а Иван не смог даже перекрестить лихача напоследок.
Однако, вместе со звуком постепенно утихла и грудная боль Ивана Петевича. Теперь писака точно знал, что он оставлен здесь или в «каком-нибудь другом месте» навсегда! Да что там, он и до этого уже догадывался об таком раскладе вещей. Как только оказался в этом странном месте, так и стал потихоньку догадываться.
— Да и хрен с ними, плевать! — больной потихоньку взял себя в руки, поднялся и пошатываясь вышел в столовую.
Он беспомощно оглядел срач, оставленный высшим партийным руководством и понял, что пора бы ему помыть полы и вынести мусор.
— И всё пойдет как обычно, всё как всегда, — рассудил Иван, присев на стул, на котором совсем недавно восседал Димон Олегич. — Только на работу не надо ходить, это плюс. И к Светке Геновне не заскочишь больше на часок-другой, а это минус.
Далее в чертовом месте жизнь пошла своим чередом: наш герой отсиделся, отдышался и принялся наводить порядок в своих конюшнях.
— Дзинь-дзинь! — весело звенели осколки бутылок, закатываясь в совок, обласканные ершистой метёлкой.
— Хлюп-хлюп! — хлюпала тряпка, прыгая из ведра на пол и обратно.
И даже отсутствие музыкального сопровождения не портило этот крепкий, устойчивый, но немного непонятный мир. Ну или мирок.

Расправившись с половыми делами, Иван разрубил кровяную колбасу на куски, опустил её в мусорные пакеты и выволок на мороз. Он решил избавиться от неё от греха подальше. Разговоров с вареной кровью его чувствительная душа, скорее всего бы уже не пережила. Иван разворачивался вокруг своей оси, и каждый пакет кидал подальше от берлоги. Но пакеты не падали в соседнюю кучу снега, а как и холодец, почему-то улетали в космос.
— Спасибо, коллега! — послышалось оттуда.
И Иван уже знал, что это голос Деймоса-ПВО.
А вот именной космический пистолет ТОЗ-81-Марс Водкин-Безделкин нигде не нашёл.
— Забрал его Розгин, по-видимому, — подумал писатель и пошёл в комнату стучать по клавиатуре — доносить народу свет знаний об их мертворожденных вождях.
Но ему не дало это сделать очередное электронное письмо, оно гласило: «Заткнись, собака, убью! Пиши лучше про своих космических собак». Далее следовал текст письма:
«ОБЕЗЬЯНЫ В КОСМОСЕ. В рамках американо-русской спутниковой программы Бион  в 1980–1890-х годах в космосе на кораблях системы «Бион» побывали 12 «русских» обезьян. Все они были одного вида — макаки-резусы. Экипаж состоял из 2-х обезьян. ……… (далее в теле письма следовало много информации о том, что обезьяны оказались тупее собак и вели себя в космосе безобразно, и их практически приходилось усыплять)……… В связи с окончанием «холодной войны», исчезновением Советского Союза, прекращением финансирования, дальнейшую исследовательскую работу в этом направлении решено было свернуть. Но обезьян запускали в космос и другие страны. Так, во Франции в марте 1967 года было произведено два запуска ракет, на борту которых находились свинохвостые макаки Мартин и Пьеретта. В 1969 и 1970 году обезьян дважды запускала в космос Аргентина. В 2011–2013 годах в космосе побывали иранские обезьяны-космонавты Пишгам и Фаргам.»

Сколько часов Водкин сидел у компьютера, неизвестно. Но сильный измор свалил его прямо за клавиатурой. И приснился писателю сон, самый настоящий сон: не пришлые к нему невесть откуда кандидаты в космонавты, не загадочная галактика Хога, а простое бытовое сновидение.
Будто он, Водкин-Безделкин — обычный писатель, а не какой-то там продавец цифровой техники. И вся его жизнь — сплошное домоседство и стуканье пальцами по клавиатуре. А издают его давно и успешно, но не под собственной фамилией, а под разнообразными чужими. И как будто Светка Геновна — его жена, мелькающая туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда перед глазами. И что примечательно, живут они довольно-таки неплохо, хорошо даже живут, но удаленно — далеко-далеко от матери Москвы, в закрытом военном городке Межгорье в республике Башкортостан. А Вован Вованович — (прочерк) не директор сети магазинов, а горячо любимый всеми пенсионерами страны президент Российской Федерации. Вован Вованович — (прочерк) взял себе псевдоним Путин (фамилию предыдущего президента) так как управлять страной со странным инициалом — (прочерк) не представлялось возможным, тем более, что плохо видящие пенсионеры всё равно не заметили подмены одного президента на другого.
— Народ сермяжный не поймет ваше простое и лаконичное тире после громкого ВВ! — мягко намекнули ему его политологи, и тот согласился.
Ну а как тут не согласишься, когда до него ещё придуманная идея «мерить граждан по нормальности» хорошо зарекомендовала себя, как одна из карательных мер. Поэтому Вован Вованович был вынужден быть нормальным, дабы ни в коем случае не отменить своей ненормальностью до сих пор неплохо работающую госплётку.
Но самое интересное в этом сне было то, что Водкин как будто летал над самим собой и подсматривал свою жизнь со стороны. А со стороны это выглядело так. Водкин-Безделкин жил лучше, чем кто бы то ни было, но об этом никто не знал, не знала даже его жена, считая своего мужа ведущим корреспондентом местной газеты «Наше время Межгорье» и никем более. Она даже жалела его:
— Ты всё пишешь-пишешь бедный, а они издают лишь одну стотысячную из того, что ты написал!
Она работала в местной библиотеке, и ей было некогда рассматривать то, что написал муж, Светка всецело поглощала себя книгами. Снабжение работало исправно, и книг в закрытый объект Межгорье присылали много, так много, что местные библиотекари утопали в книгах, не успевая их читать за себя и за местную башкирскую детвору. Читала Светка Геновна везде: дома, на работе, на природе, коей тут было предостаточно. И даже у подножия Злой горы, куда вход любому смертному был строго запрещён, так как внутри горы скрывались огромные правительственные бомбоубежища. Но Светка знала все тайные тропы, а охранники знали местную Светку-дурочку с книжкой в руках, и не представляющую никакой стратегической опасности для военных объектов:
— Да куда она денется? Дальше нашей зоны только небо! — говорили они друг другу, намекая на толстые обстоятельства.
А Светка сочиняла добрые сказки про Злую гору. Правда их никто не печатал, ей так и говорили:
— Слишком добрые у вас сказки, Света Геновна!
А вот «безделки» её мужа печатали, да ещё как! Я вам сейчас коротко накидаю приблизительный список его книг:
Б. Н. Ельцин «Моя жизнь — подвиг»
Б. Н. Ельцин «1991 — не расстрельный»
Б. Н. Ельцин «Как я встретил 1993»
Б. А. Березовский «Том 1. Как мы выбирали лидера для страны»
Б. А. Березовский «Том 2. И как он нас лавировал, лавировал и облавировал»
А. А. Собчак «Как я строил криминальный Ленинград»
В. В. Путин «Достроился»
В. В. Путин «Моя жизнь на галерах»
В. В. Путин «Раб страны»
В. В. Путин «Плывущий в одиночку»
В. В. Путин «Путин ни при чём, на себя взгляни получше, Запад»

И прочее, прочее, прочее... А деньги за эти творения исправно перечислялись на банковский счёт Водкина-Безделкина и оставались практически лежать лежнем под названием «Неприкосновенный запас». И вот однажды этот запас достиг таких размеров, что Петевичу стало стыдно скрывать от жены свои гонорары, хотя, но с другой стороны, он никак не мог похвастаться ей секретными грантами, так как давал расписку о неразглашении. И от этого у него случился невроз. В груди заболело, всё внутри сжалось...


Глава 12. Коронавирус

И Безделкин проснулся. Огляделся кругом и заорал:
— Что? Заныкивать от жены зарплату, и никуда её не тратить? Работать литературным рабом! Нет, жизни такой мне не надо!
— А что так? — склонился над ним некто и ласково погладил по его, бог знает сколько не стриженым, волосам.
Водкин посмотрел на этого некто и узнал в нём своего бывшего начальника Вована Вовановича — (прочерк). Иван хотел было вскочить по привычке и вытянуться по струнке, но у него не хватило на это сил, а уже через секунду он сообразил, что без надобности сие, ведь Вован Вованович больше не его начальник, а следовательно и вытягиваться перед ним по струнке нет нужды.
— Ну... я бы так не рассуждал, — усмехнулся ВВ(п) и присел на краешек стола. — А знаешь, Ваня, я ведь теперь ваш президент.
— Как? — не понял Иван, потряхивая головой, желая проснуться окончательно.
— А вот так, я выиграл на выборах, обойдя этого... как его... Зю-Зю-Зю... и Пу-Пу-Пу... неважно! — по его лицу было видно, что ему до боли в глазах не хочется вспоминать своих соперников по предвыборной гонке. — Но я к тебе, Ваня, не поздороваться прилетел, а по делу.
Он спрыгнул со стола и стал внимательно рассматривать комнату.
— Бр-р-р-р! — потряс писатель головой ещё раз, но не проснулся.
— Ну как тебе тут? — спросил ВВ(п). — Быт, условия? Жалобы есть, как кормят?
При слове «кормят», у Ивана поплыл перед глазами его собственный заворот кишок от Розгинского борща и холодца Шаньги.
— Понятно, — рассудительно сказал Вован Вованович, рассматривая себя в зеркало шкафа. — Так будем великими делами заниматься или продолжим играть в бирюльки двух упырей? Этих, как их там... Ро-ро-розги... и Шань-шань-шань....
— Шаолинь, — предположил Иван, кое-как вылез из-за стола и хотел пойти в ванную, решив, что Вован Вованович — это всё-таки сон.
— Стоять! — приказал президент тихо, но на удивление властно. — Мы с тобой, дружок, не все вопросы порешали.
— Вован Вованович, ну ей-богу! — завелся Иван в прежнем русле. — Ушёл я от вас, всё, ушел, уволился, навсегда. Непонятно разве?
— Так и я уволился, сынок! — ласково заулыбался ВВ(п) и вкрадчиво затараторил. — Президент теперь я ваш, пре-зи-дент, президент всея Руси. Понятно? И дело у меня к тебе важное. Иначе б не приперся я сюда за тридевять земель.
Президент еще раз оглядел всё вокруг, заскучал от простоты интерьера и принялся внимательно рассматривать свои ногти — каждый в отдельности, решая, видимо, на каком из них ему пора обновить бесцветный лак. А Безделкин потихоньку поднялся и устало присел на кровать:
— Ну чего ещё?
— Тут такое дело, братан, деликатное я бы сказал дело, — издалека начал ВВ(п). — Плохие дела творятся на нашем скотном дворе, совсем плохие, распоясалась лихая хворь...
Иван подскочил и хотел выглянуть в окно, но Вован опустил руку на его плечо:
— Сидеть. Не у тебя во дворе плохо, а в общем, гипотетически, — он обвел пространство рукой, намекая на что-то глобальное и выдохнул. — Да. А давай-ка для начала сверим часы.
Президент легким движением пальца отодвинул манжету и показал Ивану свои золотые часы, но со стальным напылением (для конспирации). Петевичу ничего не оставалось делать, как взять с тумбочки свой телефон. Он посмотрел на дату и время. Дата снова прыгала и скакала, как хотела, но в отличие от последнего разговора с Геновной, отмотала время немного вспять: электронное табло показывало 9 апреля 2020. Писатель ничему уже не удивился, видимо, привык.
— Так вот, — сказал Вован Вованович. — У нас на дворе (он подчеркнул «у нас» как бы отделяя Ивана от всего остального человечества) трагедия, можно даже сказать ЧП планетарного масштаба. Злой недуг сковал все щупальца нашей цивилизации, а именно... (он помолчал, подумал: стоит ли писаке доверять столь важную государственную тайну и нехотя продолжил) нехорошая болезнь, Ваня, напала на нашу планету-мать. Что-то вроде гриппа, но гораздо, гораздо хуже и....
Президент замолчал, изображая адовы муки.
— И? — попытался подсказать Иван, почесываясь, и тем самым давая понять гостю, что он очень хочет встать под душ.
— А ты меня не торопи, Ваня, не торопи. Уже тысячи и тысячи людей скончались от коварного вируса, а тебе хоть бы хны!
— Какой вирус? А Светка? — в недоумении простонал жених.
— Да жива твоя Светка, что с ней будет то? На карантине сидит — у себя дома, между прочим. И вся страна сидит. И вся планета сидит. На изоляции то бишь. И никто не работает. Я запретил. Мы запретили — президенты всех стран. Понимаешь?
Иван ничего не понимал.
— А хворь та, Ваня, называется корона-корона-корона...
Поняв, что дальше он не в силах выговорить название болезни, велел писателю открыть интернет и самому прочесть последние новости.
— Только это ты сделаешь, когда я уйду, — добавил он. — А теперь слушай меня внимательно. Мир перевернулся. Экономика встала, нефть подешевела, доллар подскочил. Ты понимаешь к чему я клоню? — сморщил лоб ВВ(п).
— Нет, — честно признался Водкин.
— А к тому, дружище, к тому. К тому, что это очередная американская диверсия против нас! А теперь слушай ещё внимательнее: на твои плечи, Ваня, ложится важная стратегическая задача.
Вован Вованович вдруг задумался. Надолго задумался. А Ивану срочно захотелось в туалет. Но президент еще раз дотронулся до его плеча:
— Потерпи, не время, сынок. А нужно тебе, Ваня, устроить америкосам диверсию.
— Мне очень нужно в нужник! — взмолился Безделкин, почему-то не ощущая себя взрослым и самостоятельным мужчиной.
— Потерпи, — настойчиво повторил Вован Вованович. — Напишешь роман, но только срочно.
— Какой? — сейчас Ивану срочно хотелось сделать только одно дело.
— Напиши-ка ты роман о секретных разработках Штатов в области вирусологии. Да намекни, так сказать, на сегодняшний вирус, как его там... корона-корона-корона... да и бог с ним! А этот, как его там... Коловратий... Коловертий... фиг выговоришь... быстренько и впереди планеты всей издаст этот романчик в своем издательстве... как его там....
Иван лизнул воздух:
— ЭСКИМО
— Да, да ЭКСГМО. Запустим так сказать, «козла в огород». Пусть жрут «свою капусту сами»!
— И иже с ними, — брякнул Иван и опрометью понесся в клозет.

А когда он оттуда вышел, то Вована и след простыл.  Лишь за окном раздавалось реактивное гудение взлетающего военного самолета Су-57, который вот-вот должны были определить в войска, но 24 декабря 2019 года в Хабаровском крае во время испытательного полёта он потерпел крушение, и поэтому его отдали в распоряжение президента (за личной подписью Шаньга).
Иван потёр глаза, затем брови, огляделся и поволок свое тело обратно, но уже не на толчок, а под душ. Он мылся, отмывал прикосновения Вована к своему плечу и бурчал:
— Ишь, выдумал вирус какой-то там, тоже мне! Вся страна на изоляции, работать он, видите ли, всем запретил. А менее фантастическую повесть не мог придумать?
Но каково же было его писательское удивление, когда Петевич вышел из ванны и открыл вкладку «Последние новости». Вся лента оказалась забита страшилками одна ужасней другой: «Корона — вирус убийца!» «Кто победит в этой гонке — Испанка или Корона?», «Во всём виноват ВВ(п)!» «Козел отпущения найден», «Газпром поддал газку» ну и так далее — одна новость невероятнее другой. Всё это сдабривалось фотографиями добротных дубовых гробов с закрытыми крышками и отсутствием плачущих над гробами родственников. В глазах газетчиков мир треснул и развалился пополам: на одной половине мироздания стояли живые и пока не заразившиеся, а на второй — мертвяки и заразные. Началась глобальная энергетическая война, передел мира, апокалипсис.
— Офигеть! — воскликнул Иван и стал читать всё подряд.
Причем читал он эти новости, как новый фантастический роман, не веря в глубине души, что можно вот так запросто заставить людей сидеть дома или остановить промышленность. И Уж тем более не верил он в то, что людей можно штрафовать или сажать в тюрьму за то, что они просто вышли на улицу. Всё это казалось Ивану Петевичу бредом, так как он точно знал, что сделает любое правительство при подобном роде опасности:
— Закроется в бункере под Злой горой и срать оно на народ хотело! Ведь так же? Так.
После обеда он решительно закрыл вкладку новостей и самостоятельно, без всяких россказней космонавтов и писем из департамента, набрал на клавиатуре «Животные в космосе» и стал внимательно изучать материал. А после шестичасовой рабочей смены родил на свет божий новую главу:

КОШКИ В КОСМОСЕ. Французы оказались оригинальнее всех! В качестве будущих космонавтов они выбрали кошек. На улицах Парижа было взято 14 бездомных кошек и котов. Их усердно начали готовить к полету в космос. После долгих тренировок и тщательного отбора выбрали одну кошку.
И вот 18 октября 1963 года с космодрома Хаммагир, который находится на западе Алжира, кошка улетела в космос на ракете Veronique AGI47! Полет кошки не был орбитальным. Ракета-носитель поднялась на высоту около 160 километров, состояние невесомости продолжалось недолго: всего пять минут и две секунды.
Животное нормально перенесло полет — за состоянием покорительницы космоса с Земли следили с помощью имплантированных в мозг животного электродов. Поисковая группа уже спустя тринадцать минут нашла капсулу с кошкой, отделившуюся от ракеты. Состояние кошки было стабильное, держалась она очень хорошо.
Так как в успехе никто не был уверен, кошку никак не стали называть. Лишь после того, как после 15 минут полета она приземлилась и прославилась, журналисты дали ей кличку Астро-кошка Фелисетт. С этого момента популярность кошки Фелисетта стала очень быстро расти. И этот полет все расценивали, как великое достижение.
Но фотографии кошки, у которой в голове были введены электроды, вызывали множество критики и возмущения со стороны прессы. Также на этот счет было высказано много мнений от служб, которые борются с жестким обращением с животными. Но в любом случае Фелисетте это не мешало наслаждаться хорошей, но недолгой жизнью на земле. К сожалению, вместо того чтобы чтить героиню, кошку усыпили в ходе дальнейших исследований, чтобы изучить её мозг.
А спустя несколько дней, был совершен аналогичный полет, но уже с котом на борту. Но животное, у которого не было имени, а просто номер «СС 333» погибло, из-за того, что капсулу нашли только спустя два дня.
Попытки запускать кошек в космос предпринимались и после, но они либо заканчивались неудачно, либо в последний момент отменялись.

Однако, весь следующий день писатель промучился:
— Неужели и вправду на планете беда?
Он просмотрел ещё раз (уже свежие) новости — ситуация с каждым днем накалялась в Европе и США. Первоисточник заразы — Китай, наоборот, праздновал победу, а в России всё было не так уж и плохо, кроме жестких правительственных мер по отношению к своим же гражданам. Хотя... в фейсбуке и россияне жаловались, что их родственники мрут как мухи.
А в голове у Ивана большой иконой разрастался образ Светки Геновны, которая смотрела из-под ореола над её головой с укором:
— Эх, Ваня, Ваня, а ты мне так и не позвонил! Над могилкой не поплакал, а я вишь теперь какая...
— Какая? — страдальчески причитал её бывший друг.
— Святая я теперь, Ваня, вот какая! А ты так меня и не оценил.
Иконописный образ его невесты то исчезал, то вспыхивал с новой силой. Писака не знал, куда себя деть от этого! От отчаянья он бросился читать научные и медицинские статьи о коронавирусе. Но это распалило святыню любимой женщины в его глазах еще сильнее. Он метался в своих мыслях, как лев! Наконец, смелый и категоричный мужчина сдался. У него вспотели ладони, а это был верный признак того, что они срочно хотят подержаться за телефон и понажимать сенсорные кнопочки.
Иван постонал ещё немного, покуксился, но когда у него и вовсе задрожали руки, а рассудок начал мутнеть, он со всей мочи вцепился в своего верного товарища и, сбиваясь, нервничая, набрал Светкин номер. А та ответила сразу же, как будто ждала его звонка тыщу лет:
— Ваня, Ваня, ты где?
— Я? — растерялся Иван.
— Ваня, Ваня, ты где? — повторила Светка. — Тут связь плохая. А я жду тебя, жду, ты скоро из командировки вернёшься?
— Не знаю, — просипел мужчина, присел на пол и схватился за сердце. — Жива! Живая.
— Да живая я, что со мной будет то? — затараторила Геновна. — А ты там как на своём космодроме Восточный? Поди один, некормленый, не поеный. Похудел, а?
— Ну слава богу, знаешь где я, дурить не стала, как в прошлый раз! — обрадовался Петевич. — А то на Марсе, на Марсе... Ишь выдумала!
— Ничего я, Ваня, не выдумывала! Ты же сразу сказал, что Розгин тебе важное задание дал — книгу про настроения космонавтов писать.
Иван облегченно вздохнул: ну наконец-то он попал к своей родной Светке, а не шизанутой на всю голову дурочке. Только он что-то не припоминал, чтобы рассказывал ей про свою таинственную командировку. А невеста, не умолкая, тараторила дальше:
— Ваня, Ванечка любимый, ты почему сразу не позвонил, как приехал, ведь обещался же! Связи не было, да? Да я понимаю, ты не переживай, я сама тебя раз через раз слышу! Я знаю, ты волнуешься за меня, вот я тебе сама сейчас всё и расскажу. Тут Шаньга был с Розгиным. Они и ко мне заходили, всё о тебе рассказали: что ты жив, здоров и кормят тебя на убой, и все условия для твоего писательского труда создали. Это правда? А со мной всё хорошо! Ты главное не нервничай (а то я тебя знаю), коронавирус этот пройдёт! Плохо только то, что нам всем запретили выходить из домов, но ты не думай, это не из-за вируса. Ну сам посуди, какая зараза через столько кордонов проскочит? А запретили из-за того, что Путин к нам отсиживаться приехал, в бункере его, что под Злой горой. Испугался, поди! А нас всех вот и заперли по домам, чтобы мы его кортеж из самолётов, вертолётов и прочее правительственное барахло не рассматривали. Да чтоб мальчишки не лазили и носы свои любопытные не совали, куда не следует! Городок наш вообще перекрыли и не выбраться! А газету кроме тебя писать больше некому. Поэтому то, что в городе творится, мы и не знаем вовсе, а телевизор, тот да... пока смотрим! А еду нам прямо в дома солдатики приносят. Я ничего, даже поправилась, похорошела. А у тебя то как дела?
Иван ничего не мог понять:
— Какие солдатики? — заорал он в трубку. — Не хватит на всю Москву солдатиков то!
— Ваня, Ваня, ты не кипятись, не ревнуй, ничего у меня с теми солдатиками нет и быть не может. Я тебя одного люблю. Да и старая я для солдатиков тех! А сидеть дома очень даже ничего! Я всех Стругацких перечитала, до Пелевина добралась...
— Опять? — еле выговорил Иван и тихо-тихо застонал.
— Да чего опять-то? Не читала я никогда фантастику да про космос этот, нафиг бы он мне упал, сам знаешь! Это я после твоего секретного задания начала. Ой, а ты не поверишь, Димон Олегич Розгин пообещал все мои сказки издать в самом крупном издательстве ЭСКИМО. Я ему вордовские файлы на @mail скинула. Сижу теперь, переживаю: получил он их, нет? Не забыл про меня? Вань, может еще раз послать?
— Какие сказки, алло? — кипела в руках писателя трубка.
— Как какие, которые я всю жизнь писала. Забыл что ли? Да я всех в Межгорье замучила своими сказками, ну сам же знаешь!
— В Ме... в Ме... в Меж... — прохрипел Водкин, вспомнив свой позавчерашний сон.
— В Межгорье, а где же ещё? Как ты там, Ваня, как?
— Я твой му... му... му...ж? — еле выдавил из себя писатель.
— Ты ж мой дурачок, — радостно засмеялась Светка на том конце провода. — Приезжай скорее, будем делать маленьких ля... ля... лялечек. Кужугетич Шаньга сказал, что они тебе там какой-то волшебный борщ сварганили и кровяную колбаску для повышения подвижности сперма...то...зо...и...
Светка не договорила, она хотела, чтобы муж закончил за нее фразу.
— Маленьких сперма... — автоматически повторил Иван, ничего не понимая, вернее понимая, но совсем не то, что он хотел понять.
— Да, да, еда по рецепту русской Слепой знахарки. Но ты её не знаешь, да и откуда тебе знать то? Ты же не смотришь телеканал «Домашний» и «ТВ-3». А она знаешь, какая сильная, все как есть говорит, хоть и слепая!
У Водкина от всего сказанного закружилась голова, он медленно откинулся на спину, лёг на пол, раскинул руки в стороны, разжал руку, держащую телефон — тот скатился по влажной ладони на пол и говорил, говорил Светкиным голосом еще полчаса или целый час. А та в своем Межгорье была на удивление понятливая и не задавала лишних вопросов, всё рассказывала мужу сама, так как прекрасно понимала, что связь у них плохая:
— Из-за приезда Путина глушилок понаставили! Глушилок, говорю. Ты меня слышишь, милый, алло, алло, алло?
— Жена, жена, жена... — застонал Иван, почти забился в параличе и засыпал, засыпал, засыпал от усталости и от непонятности этого мира, а может разных миров, в коих он одновременно пребывал:
— Хр-хр-хр!
— Спи, родной, спи, — не по-московски понятливая супруга повесила, наконец, трубку.


Глава 13. Цели и средства космо-войн

Каждое начало последующего дня говорит о том, что предыдущий день был, то есть он существовал, как данность, как реальность. Ну а если вы просыпаетесь и понимаете, что предыдущего дня не было вовсе? Вот как-то так: есть сегодняшний день и всё. Всё, что было в прошлом, съела амнезия. Говорят, это даже некоторым помогло начать свою жизнь построить заново, с нуля.
Но то, что случилось с Водкиным — совсем другая «петрушка»: у нашего парня сегодняшний день один, а вчерашних дней было много! Понимаете? Нет?
Вот и Водкин после последнего звонка Светки Геновны ничегошеньки не понял о своей жизни. Он проснулся, потянулся и начал соображать:
— А ведь вчерашних дней у меня может быть бесконечно много! Вот сижу я на космодроме Восточный и описываю базис космических настроений, а вчера я мог быть:
1. Продавцом электротоваров в славном городе Москва
2. Быть женатым
3. Или холостым
4. Быть другом Путина
5. Или его врагом
6. Графоманить Пелевинские тексты
7. Работать литературным рабом в Межгорье
8. Или давным давно жить на Марсе, да зачем-то спуститься на космодром

И при любом, при любом раскладе — конечной точкой является этот паранормальный космодром! Да, да, как бы то ни было, но эпицентром этого непонятного клубка был именно Восточный. Как будто все независимые друг от друга жизни писателя (или наоборот, зависимые) стекались именно сюда. А далее его, Ивана, ждёт одна жизнь на все его параллельные жизни? Или потом он снова раздвоится, раз-троится, раз-четверится, и каждый Иван пойдёт своим путем, не пересекаясь более нигде и никогда, или наоборот, пересекаясь всё время и постоянно?
А пока бедный писатель был занят умозаключениями (не предполагая даже, что он и о «конечной точке» своего путешествия во времени и пространстве заблуждается также легко, как и во всем прочем), его чайник, извиняюсь, капсульная кофеварка рассказывала своему постояльцу, что помнит ещё то мироустройство, при котором космодром не был пуст. Мало того, она пыталась доказать Ивану, что космодром априори не может быть пустым:
— Суть космодрома Восточного именно в людях! — говорила она, бурля внутренностями. — Если нет людей, то нет и космодрома. Понимаешь? Ну так устроен мир людей и мир вещей.
— Не понимаю! Космодром сегодня пока пуст, и я считаю, что это нормально, — возражал ей Безделкин. — Чего ж тут ненормального? Да и вообще, как ты можешь что-либо помнить, если ты новая? Я тебя сам лично своими руками из коробки достал и инструкцию читал, и ты была не заляпанная!
— Но я и тогда была новая, — парировала кофеварка.
— Когда?
— Когда была с людьми.
— Как ты не понимаешь, — спорил с ней писатель. — Люди вот-вот приедут и начнут работать. Скоро приедут. И вообще, эти чертовы батареи кто-то же да топит!
— Топит, — соглашалась кофеварка.
— Ну вот.
— А я всё равно помню другое: меня достали, распаковали... много, много ходило вокруг людей. Тут всегда было шумно. Сначала рабочие бегали туда-сюда и спотыкались об меня, потом веселые повара, а вон за теми столами сидели научные сотрудники, конструкторы и эти, как их там... ко...ко...ко...
— Курицы?
— Ко...ко...конструкторы и ко...ко…
— Кошки!
— Ко-ко-космонавты.
— Ко-ко-ко, — повторил куриную говорилку печальный Водкин-Безделкин. — Ко-ро-лев. Да, да, конструктор Королев. Знаю такого. Точно! Сегодня же о нем и напишу.
— А я не знаю Ко...ко...ко...
— Королёва. Это не удивительно, — подобрел Иван, мягким взглядом рассматривая обтекаемые бока капсульной кофеварки. — Тебя намного позже изобрели.
Писатель с трепетом открыл ноутбук с острым желанием переграфоманить на свой лад историю жизни великого конструктора, но экран ещё более мягко поморгал и вернул Безделкина с небес на землю. Ноутбук заговорил совсем уж мягким голосом Путина:
— Ты, друг, на правильном пути, от животных далеко не уходи. Сегодня тебя ждет удивительная, необычайная глава о тараканах в космосе! А далее шёл машинописный текст.

«ТАРАКАН НАДЕЖДА. В сентябре 2007 года на российском космическом аппарате «Фотон М-3» в космос отправилась тараканиха Надежда. Она не первое насекомое на орбите, но все-таки сумела отличиться в истории покорения космоса. Надежда стала первым животным с Земли, давшим потомство, зачатое в космосе: уже после приземления у Надежды родились 33 детеныша. Надежда и прочие насекомые путешествовали внутри герметичного контейнера, за ними наблюдали с помощью видеокамер. Впоследствии зачатые в невесомости тараканы развивались нормально, главной их особенностью был слишком рано потемневший хитиновый покров ……… »

После долгого и глубокого жизнеописания тараканов в космосе, к писателю-домоседу вернулось страстное желание выйти на улицу и обследовать грандиозные постройки космодрома Восточный. И почему он не сделал этого раньше? Он и сам не понимал. Наверное, боялся. В принципе, может, оно и так. Если посмотреть на громадьё Восточного с высоты птичьего полета и представить там самого себя, в одиночестве расхаживающего по сверхъестественным конструкциям: маленького, тщедушного, зябкого... И ведь каждая башня, каждый радар, каждая принимающая сигналы из далекого космоса тарелка поворачивает свою железную голову и разговаривает с вами, разговаривает, разговаривает. Вот таких разговоров с нечеловеческими существами и опасался Безделкин.
Водкину, как и любому сорокалетнему мальчишке, стало неловко и даже стыдно сидеть на зоне (огромной территории) в бараке (общежитии), всего бояться и делать вид, что ему некогда даже прогуляться на свежем воздухе, проветрить голову и прочие части тела. И он решился:
— Надо идти!
Деваться некуда, пришлось одеваться, обуваться и выползать для начала в прихожую. А там он наткнулся на… одиноко висящий свой сморщенный синий космический комбинезон, который очень желал снова отправиться в лес на «зимнее выживание», ну или улететь далеко-далеко в Космос к Вите Олегичу Пелевину в качестве подарка.
— Пип-пип-пип-пип... — принимал комбинезон сигналы откуда-то оттуда.
Иван прислушался:
— Да, да, очевидно он хочет в Космос.
Сигналы всё нарастали уже знакомым Ивану радио-писком, и осужденный на долгое одиночное пребывание усомнился в волшебных свойствах космо-одежды, он ощупал её и наткнулся руками на что-то твёрдое, большое, прямоугольное, с антенной.
— Блин, да это же рация Розгина! — воскликнул писатель и нажал на кнопку приема сигнала.
— Хр...хр...ш...ш... — зашуршала рация и подумав немного, заговорила голосом Димона Олегича. — Хотелкин, Хотелкин, это ты?
Иван обреченно вздохнул:
— Да, Димон Олегич, Безделкин у аппарата.
Рация забулькала самодовольным смехом Розгина:
— Ну как ты там, сынок, дописал книгу? А то тобой уже САМ интересуется, спрашивает: «Когда будет готова наша пропагандистская машина?» Гы-гы-гы, это он про твою книжонку, представляешь? Пропагандистская машина. Вот придумал юморист!
— Кто, кто интересуется? — не понял Водкин.
— Как кто, САМ — Владимир Владимирович Путин.
— А-а этот! — писательское воображение отпустило Водкина. — Скажите ему, что осталось написать одну четверть.
— Плохо, сынок, плохо! Не затягивай там, а то сам знаешь, что у нас творится.
У Водкина-Безделкина засосало под ложечкой, и он осторожно спросил:
— А что у вас там творится?
— Гы-гы-гы, америкосы новый марсоход запускают «Марс-2020», и знаешь, как они его назвали? «Настойчивость»! А нам гы-гы-гы в ответ и предоставить нечего. Так что ты давай, поспешай, гы-гы-гы!
У Ивана ум зашёл за разум:
— Но как какая-то книга может сравниться с целым марсоходом?
— Вот те на! — усмехнулся Розгов, шипя и хрюкая. — Ты всерьез не понимаешь, что пропаганда — это наше всё! Бить врага мечом и оралом. Оралом — запомни, сынок. Оралом, когда мечом нельзя или неполиткорректно. Усек?
— Усек. А что я там такого пропагандистского пишу? — опять не понял Иван.
— Вот ты дурак! Книги читают миллионы потребителей, так?
— Так.
— А следят за космическим новостями — единицы, так?
— Так. Вернее, далеко не так.
— О как!
— Да, да, — Иван почему-то начал соображать со сверхсветовой скоростью. — Когда в космонавтике происходит что-то глобальное, то об этом узнают все, а это миллиарды людей! И тогда соотношение становится далеко не равным. Тем более, что мою книгу прочтут даже не миллионы, а дай бог, несколько тысяч.
— Вот ты козел! — разозлился голос Розгина. — Ты меня не путай. И это... не умничай там, он этого не любит. Не любит он умников, говорю!
— Кто он?
— САМ.
— А-а! — понял Иван и согласился с Розгиным.
Причуды САМого лучше не критиковать и самое главное: не перечить и писать текст так, как заказывает САМ и его окружение.
«И откуда я это помню? — подумал Иван, нервничая. — Неужели то, что я видел во сне — правда, и я действительно работал литературным рабом на власть имущих?»
Но обдумывать это ему было некогда, ведь министр вот-вот положит трубку, а писатель очень хотел узнать: что всё-таки происходит на планете? И как можно холодным голосом спросил у министра:
— А как дела в Москве, как там жизнь кипит и булькает?
— Гы-гы-гы! — весело отрапортовал Димон Олегич. — Не переживай, Хотелкин, вернешься, так сказать, в народ, мы тебе такую свадьбу сыграем!
— Свадьбу?
— Знаем, знаем, наслышаны про твою невесту-бухгалтершу, как её там...
— Светлана Геновна, только не бухгалтерша она, а в отделе кадров работает.
— Ну да, ну да, не суть важно, ждёт она тебя, звонила, ругалась, злая такая, ух!
— Куда звонила?
— В Роскосмос и звонила, ругалась. Пищала твоя «мышка», что до САМого дойдет. Мол, верните мне моего жениха и тоси-боси! Мол, украли мы тебя, спрятали, на опыты сдали. Стрекоза, блин-компот!
Ивану неожиданно польстила настойчивость и переживательность Светланы Геновны, он попытался даже улыбнуться, но тут же вспомнил о нехорошем:
— А этот, как его там, коронавирус?
— Что-что, не слышу гы-гыгы!
— Как там пандемия, утихла, нет?
— Ты, Иваша, перегрелся что ли, тебе врача прислать?
— Не надо, — буркнул подопытный.
— Ну иди, пиши, пиши.
— А я вот тут погулять собрался. Погулять собрался, говорю!
— Что? — засипела трубка глухо. — Тебе наружу нельзя. Никак нельзя! Книгу допиши и тогда иди на все четыре стороны.
— Почему, почему нельзя?
— Совсем нельзя, там колхозники... тьфу ты блин, электрики провода тянут по всему периметру. Там по всему аграрию так и искрит, так и искрит. Прощай. До связи. Шуруй в свою теплицу, быстро! К самовару, так сказать...
— Ага, к капсульной кофеварке. Разбежался! — мотнул головой Петевич и отключил рацию.
Он повертел приёмник в руках и засунул его обратно в карман космического комбинезона, тем самым отделавшись от надоедливого голоса своего прямого (на текущий момент) начальника. Иван постоял, подумал и неуверенно открыл дверь на улицу.
Яркий солнечный свет почти ослепил недо-космонавта. Сказать, что весна ворвалась в Амурскую область, можно было лишь с большой, большой натяжкой: снег у порога, конечно подтаял, но не исчез совсем в нежирной амурской почве. Белых холмиков было ещё предостаточно. Шаг, ещё шаг. Иван покрутил головой в поисках людей и проводов, но наткнулся лишь на фантасмагорические тарелки спутниковых антенн. Они напрочь перекрывали обзор. Человек мужественно сделал ещё несколько шагов вперёд, но тут тарелки антенн с чудовищным скрипом развернули свои морды к нему и затрещали электрическими разрядами. Треск нарастал. А когда облучатели антенн засверкали разрядами молний, стараясь попасть в маленького тщедушного человечка, нашему герою пришлось срочно ретироваться в барак-теплицу и захлопнуть дверь.
— Пшик-пшик-пшик! — внешняя сторона двери приняла на себя первые электрические разряды.
Иван развернулся и побежал по коридору, забежал в столовую и прислушался. Треск утих. Пригибаясь и прячась за столами, мелкими перебежками Петевич пробирался к окнам. Отдышавшись, он осторожно выглянул из-за стены. Спутниковые антенны несгибаемыми исполинами следили за звездами, устремив свои морды вверх. Всё было как всегда, без эксцессов. Они даже ни одним глазком не взглянули в сторону разведчика и не моргнули ему как обычно.
И понурый Водкин постоял, помялся, да и поволок своё вдруг обрюзгшее тело готовить еду. А ещё его ждала мощная рукотворная пропагандистская машина — его собственная книга про космически-бодрое и нацеленное на подвиги и трудовые свершения настроение космонавтов, конструкторов и этих, как их там... животных в космосе!


Глава 14. Агентша Розгина

Иван Петевич никогда не воспринимал Светку всерьез: ну да, ждала она его, как дура, отвечала на каждый звонок и всегда, всегда звала к себе в гости; не напрашиваясь, однако, к нему в ответные гости.
Но в свете последних сновидений и реальных событий, любовничек и сам не заметил, что стал относиться к Геновне по-другому. Зауважал, что ли.
— Тьфу, бред какой-то! — в досаде сплюнул он.
Но тут в дело вступился долго, очень долго молчащий «Жизненный советчик», он пискнул пару раз, как бы пытаясь вырваться из пластикового футляра телефона и шумно затараторил:
— Вот-вот, а что я тебе говорил? Светка Геновна железный кандидат!
Иван разозлился, механический голос заставил его вспомнить про это ужасное приложение, назойливый довесок к телефону:
— Я же тебя хотел выкинуть, ведьмина кукла!
Ведьмина кукла подумала немного, и как бы нехотя, уронила пару фраз:
— Ну тогда ты останешься без средства связи с внешним миром. Вот так-то, дружок.
— С внешним миром! — раздосадовано произнес писатель. — А где он, внешний мир, ты его видишь? Я его в упор не вижу. Он у меня каждый раз разный, этот внешний мир.
— Хм... — задумалась микросистема.
И то ли мозг у системы телефона был слишком маленький, либо рождение и пребывание лишь в одном конкретном пространстве не давали взглянуть на мироздание шире да глубже. Но так или иначе, а «Жизненный советчик» замолчал. Но ненадолго.
— Светка Геновна железный кандидат! — повторила телефонная говорилка.
Иван вспомнил конопатое, уже немолодое лицо любовницы и страдальчески сморщился:
— Но она же некрасивая!
Коварный советчик усмехнулся так, как будто ждал этой реплики долгих двадцать лет:
— На себя посмотри, студень! Сам конопатый. Ну ладно, тогда давай по пунктам: во-первых: тебе уже почти сорок лет. Так? Так. Во-вторых, у тебя к твоим сорока годам нет ни имени, ни звания...
— А однушка в Москве? — выпалил коренной столичный житель.
— У Светки двушка. Во-о-т, продадите, совместите, как раз и будет место, где вашим детям разгуляться!
— Блин, да зачем она мне вообще нужна, твоя Светка, если она дожила до своих тридцати семи лет, за это время никому нафиг никому не упала?
— Ох-хо-хо, возраст своей «бесприданницы» помнишь, это уже хорошо! А если она любит тебя одного? Дай-ка посчитаю: она ж семнадцать лет в твоих любовницах ходит. А если любовник у ней ты, то на кой ляд порядочная женщина должна к своей юбке другого подпускать? Ты что, в упор не замечаешь, что ты для неё — царь и бог!
— Царь и бог... — машинально повторил писатель, и в его голове мелькнул обрывок то ли сна, а то ли яви: будто он, Иван, сидит в сауне с другими мужиками, да не просто с мужиками, а с самим Путиным и его окружением, и САМ объясняет всем присутствующим, какие бабы всё-таки стервы, а присутствующие министры угодливо кивают Вовану Вовановичу, поддакивают ему и травят анекдоты на эту тему. А он, Иван, неоперившийся и явно залетный петушок в этом обществе старых стервятников, сидит, внимает, потягивает немецкое пивко и соглашается с каждым словом президента.
— Так вот откуда ноги растут? — смутился уже давным-давно оперившийся Иван Петевич. — САМ когда-то был моей иконой! Но когда и в какой реальности?
— Понимаю, — прочитав мысли писателя, стушевался советчик. — Старая закваска покоя не даёт? Жаль, не САМ меня разрабатывал, а самое главное, внедрял. Лучше бы я анекдоты выдавал с регулярностью шесть штук в час, а не морали пел уродцам всяким!
Иван никак не отреагировал на «уродцев всяких» явно в свой адрес, ему и без того негатива хватило: мужчина, испытав в голове бурю негативных эмоций на тему «кумир мой мир», силой воли выкинул их из головы и задумался, наконец, на тему «любви и брака»:
— А ведь я всегда любил и люблю эту женщину, но... Нет, нет, конечно же я сам виноват в том, что собственноручно не дал государству выстроить счастливую ячейку общества. Я, как сопливый мальчишка, всё делал назло и наперекор «Жизненному советчику». Вот урод, вот ребенок то!
В голове у демиурга зашумело, затрещало как в испорченной рации, ему стало очень, очень стыдно. И он сам, собственноручно набрал Светкин номер. Та ответила сразу же:
— Ваня, Ваня, ты где? Говорят, ты пока ещё в Космосе с этим, как его там... с Паленым... и вы там тогось... всё ещё романы пишите?
— Тогось, — расплылся жених в самодовольной улыбке. — Пишем!
— А ты домой скоро? А то я тут в Роскосмос звонила, ругалась. Теперь вот Путину письма каждый день пишу. Вас на Марсе этом хоть кормят? Розгин говорил, что у вас там столовая отличная. Ваня, Ваня, ответь!
Тень сомнения пробежала по челу мужчины:
— Свет, а что в твоем понимании Марс и Космос?
— Ой, да не знаю, — рассмеялась Светка. — Это где-то на Дальнем Востоке, какая-то марсианская программа под кодовым названием «Космос».
— А кто тебе такое сказал?
— Пресса, желтая пресса пишет. Ой, да она много чего пишет! У них Пугачева со всеми своими детьми каждый день умирают и рождаются вновь. А я вот во все министерства пишу, тебя домой требую.
— Моя Светка, — выдохнул Иван. — И не такая уж она и дурочка!
— Что, Вань, что? Не слышу, повтори!
— Свет, а у вас 2020 год или всё-таки 21?
— 21, Ваня, 21. Совсем ты у меня заработался — счёт времени потерял.
— Всё-таки 21, — погрустнел жених. — А и ладно, может, я и вправду ошибся — счёт времени потерял. А часы... ну что часы — глючат как всегда.
— Громче говори, Ваня! Я не слышу.
— Жди Свет, я скоро! — заорал отшельник. — Я вернусь.
Невеста заплакала:
— Дык я и так тебя жду, уже бог знает, сколько лет!
— А замуж за меня пойдешь?
В трубке засморкались, застеснялись и еле-еле произнесли:
— Я подумаю, ладно?
Жених чуть не задохнулся:
— Как, как это, я подумаю?!
На том конце неловко хихикнули:
— Ты ж сам говоришь, что у меня нос большой. Разве можно детей плодить с такими то носами?
— У тебя веснушки есть, а это главное! — расслабился Иван. — Жди и я вернусь. Откушу твой нос нахрен! Слышишь, Свет, нахрен! На-хре-н!
Светка радостно захихикала, а Иван даже не закончив звонок, выбежал в коридор, в прихожую, на улицу, размахнулся у порога и выбросил телефон вместе с «Жизненным советчиком» подальше от дома, так как не нуждался он в них обоих более.
— Дождется, — повторял жених про себя. — Дождется Светка! И без звонков дождется.

С этих пор существование Водкина-Безделкина кардинально изменилось. Он впервые в жизни почувствовал, как приятно любить и знать, что тебя ждет именно та женщина, которую ты и хотел, которая тебя достойна.
— Как же легко ошибиться в человеке! — сокрушался мужчина. — И причем, ошибаться можно всю жизнь. «Ну Светка и Светка, что в ней особенного?» — думал я всегда. А ведь у неё, оказывается, масса достоинств: верная, ненавязчивая, готовить любит. Да и вообще, где вы найдете бабу, ходящую туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда перед глазами и не задающую лишних глупых вопросов? Нигде. А у меня есть такая.
— Хм… а тебя то сказывается надобь было сюды выпнуть, чтоб ты усе у понял про бабу свою, — сказал ноутбук голосом архангельского Шаньги и зашумел, зажужжал призывно. — Садись-ко, хозяюшка батюшка, и пахай!
С этого дня Водкин строчил как проклятый, уж очень ему хотелось скорее, скорей попасть домой! Следующая его глава имела прямое отношение к грызунам, проведшим свой век в космосе. Она называлась…

«МЫШИ В КОСМОСЕ. Впервые русские ученые отправили в состоянии невесомости крыс, которые уже ожидали потомство. Грызуны дали вполне жизнеспособное потомство, однако, вернувшись за Землю, крысята испытывали определенные трудности. Прежде всего, они не могли нормально передвигаться, так как были сформированы в неестественных условиях.
22 февраля на французской метеорологической ракете Veronique AGI была отправлена в космос крыса, которую назвали Гектором. Первая крыса, которую должны были отправить перед Гектором, умудрилась сгрызть пучок кабелей в ракете, поэтому её заменили. Через сорок минут после старта Гектор благополучно приземлился. А на следующий день его отправили в Париж, для встречи с журналистами от известных газет и журналов. С этого момента крыса Гектор получила свою популярность. Но удача была совсем недолгой, потому что уже через полгода крысу усыпили, чтобы извлечь и изучить электроды, которые были нужны для полетов.
15 октября 1962 года в космос отправили ещё одну крысу по имени Кастор. Из-за некоторых неполадок полет был задержан. Но впоследствии был отправлен в космос. В космосе из-за потери связи, отделившейся от ракеты головная часть, была потеряна. Нашли её только спустя три часа. За это время Кастор умер от перегрева.
Такая же трагическая участь постигла и крысу по имени Поллукса, которого отправили на три дня позже, чем Кастора. Поисковая группа после долгих поисков так и не смогла обнаружить головную часть ракеты, где находилась крыса.
А вот недавнее открытие. Выяснилось, что в головном мозге животных во время невесомости резко снижается выделение веществ, которые отвечают за обучаемость. Мыши, которые пробыли 30 суток в полете, теряют способность к обучению процентов на 30-40. Причем это подтверждается и генетическими исследованиями.
А что такое 30 суток для мышей? Это полет человека к Марсу и обратно — 2 с лишним года, если перевести с мышиного века на человеческий. То есть мы должны понимать, что у человека при длительном пребывании в космическом полете может существенно снижаться работоспособность. И к этому нужно готовиться.
На мышах мы посмотрели, и как работают в космосе артерии. И снова парадоксальная вещь. Мало того, что в невесомости кровь к голове приливает, так еще, оказывается, перестает работать церебральная артерия, которая поставляет кровь к мозгу, теряется один из механизмов регуляции оборота жидкости внутри организма.»

Но ноутбук Ивана (вернее ноутбук генералиссимуса Розгина) никак не оценил старания бойкого писателя, и вместо того, чтобы помогать агенту Роскосмоса, всё время глючил, периодически выключался и даже встал в оппозицию к «Жизненному советчику».
— Шибко хочешь свою однушку поменять на трешку? — ехидничал ноутбук. — Он почему-то был уверен, что Ванюша его с собой в новую семейную жизнь не заберет.
Писатель хотел в ответ кинуть в светящийся экран что-нибудь тяжелое, но передумал, его нервы как бы сами собой росли и крепли прямо на глазах.
— Так уж и сами собой? Нет, нет, Ваня, это любовь тебя успокаивает и силы придает.
— Кто там ещё? — отмахнулся политический графоман, который плавно менял свой графоманский статус на громкое звание «автора собственных книг».
— Да, кстати, а с чего ты взял, что становишься автором с большой буквы? Натягал статеек с интернета про космонавтику и хочешь выдать их за свои!
Такого удара в спину Иван не ожидал! Ибо… это была правда. Он как-то сразу сморщился, поник и медленно, очень медленно развернулся.
Перед ним стоял… Кто бы вы думали? Перед ним стояла Инна Фидянина.
— Ты кто такая? — оробел писака. — Новая повариха? Стучаться ж надо!
— Повариха, повариха, — сказала я устало, и присела на край кровати. — Так что с выдержками из газет про космонавтику делать будем, милый мой воровайка!  Тебя же не издадут.
«Ты кто?» — чуть было не заорал Иван Петевич, хотел было заорать, но передумал, уж слишком доброе и равнодушное было у пожилой женщины лицо. Парень присмотрелся, потом ещё присмотрелся и неуверенно сказал:
— Ты, ты, ты похожа на мою Геновну, только немного старше.
Он машинально потрогал свое лицо:
— Неужели, неужели я тоже состарился?
Я кивнула на зеркало в шкафу:
— Ага, пойди, взгляни на себя.
И что бы вы думали, Иван встал, подошел к шкафу, рассмотрел свой студень внимательно.
— Я не знаю, — процедил Иван, поглаживая свое ещё довольно таки молодое лицо и медленно поворнулся ко мне. — Я не знаю кто ты такая, но миллионы и миллионы людей копируют исторические факты и публикуют их везде — и это нормально! Невозможно сесть и выдумать историю, тем более историю космонавтики. Я пишу на заказ, меня Розгин издаст. Я лишь вкрапляю в свою книгу исторические факты, а на самом деле пишу роман. Да, да, роман! И в моем романе мышь разговаривает с мышью о проблемах вселенной, обезьяны рассуждают о Сириусе и так далее. А ты приехала супы варить, ну и шуруй себе на кухню.
— Ха! — ухмыльнулась я. — А это ничего, что ты мою комнату своей персоной занял?
Иван не выдержал и фыркнул:
— Располагайтесь тут пожалуйста, как вас там... с большим и длинным носом, а я и другую комнату займу.
— Опять дискриминация по носу, господин писатель? Давай, давай, обзывай нас дальше, я всё на диктофон записываю. И твоей Светке дам послушать!
По тону и интонации Иван понял, что пожилая женщина перед ним — это всё-таки не Светка в старости, да и скорее всего не повариха.
— Кто ты? Отвечай, — уже почти жалобно проскулил Петевич и оторвавшись от шкафа с зеркалом снова присел на стул, по детски, исподлобья рассматривая мой белый халат. — А-а, я понял! Ты Светка Геновна, но… мёртвая!
Водкин в ужасе взялся руками за свою голову.
— Я мёртвая? — неуверенно мотнула головой тётя. — Возможно, но я автор этой книги.
— Какой книги?
— Этой?
— Какой этой? — писака осмелел и пододвинул свое близорукое лицо поближе, чтобы ещё раз меня рассмотреть.
— Ну, — развела я руками. — Ты только не нервничай.
— Я и не нервничаю, — голос мужчины дрогнул, он явно уже начал нервничать.
А я собралась с духом, осмотрелась и выпалила:
— Ты главный герой моей книги, вот поэтому  у тебя в голове и бардак. Понимаешь? Ты сам — не есть реальность. Я пишу книгу про Водкина-Безделкина, а ты пишешь историю космонавтики. Ты живешь в моей книге и больше нигде!
— Такого быть не может! — задохнулся Иван. — А-а, нет, ты агент Розгина, вернее агентша. Вот я тебя и вычислил. Ой как ловко я тебя вычислил! Отвечай, зачем приперлась?
Я вздохнула и положила на письменный стол свой диктофон, включила его и пошла на кухню варить свой, обычный бабский борщ. Диктофон сипло заговорил голосом министра Розгина:

«ЧЕРЕПАХИ В КОСМОСЕ. В 1968 году в космос впервые отправились черепахи. Для полета на борту советского аппарата «Зонд-5» были выбраны две среднеазиатские (или степные) черепахи, которых часто содержат в квартирах в качестве домашних питомцев. Выбрали именно этот вид, так как они не нуждаются в большом количестве кислорода. Кроме того они могут находиться без еды длительное время, и имеют способность погружаться в летаргический сон. Компанию им составили мухи-дрозофилы, жуки-хрущаки и несколько видов растений.
Аппарат совершил первый в истории облёт вокруг Луны и вернулся на Землю 21 сентября 1968 года после недельного полета. Подобравшие в Индийском океане капсулу моряки экспедиционного судна «Василий Головин» были встревожены подозрительными звуками, раздающимися из аппарата. И только связавшись с учеными, спасатели узнали, что внутри шуршат космонавты-черепахи.
Из аппарата животных достали только в начале октября, когда рептилий доставили в Москву. Черепахи были активны и ели с аппетитом, что неудивительно: за свое путешествие они потеряли около 10% веса. Спустя семь лет СССР также запускал черепах в орбитальные полеты на борту беспилотного космического корабля «Союз-20». Тогда был установлен 90-суточный рекорд пребывания животных в космосе.»


Глава 15. Домой

А теперь представьте, с какими чувствами пришлось Водкину-Безделкину есть борщ непонятной гостьи. Он сперва опасался его есть, а потом умял за обе щеки, да ещё и похвалил. Вспомнил о Светке. И после обеда, он решил больше не сомневаться ни в себе, ни в реальности каких бы то ни было миров, ни в призраках, ни в мелькающих туда-сюда женщинах перед его глазами.
— Итак, итак, итак... Женюсь, женюсь, женюсь! — повторил несколько раз Иван Петевич. — Вот допишу книгу и сразу женюсь.
И он с радостью открыл ноутбук и застучал пальцами по клавишам.

«Глава последняя: ПЕРЕПЕЛА В КОСМОСЕ. 22 марта 1990 года перепеленок, пробивший скорлупу пестренького серо-коричневого яичка в специальном космическом инкубаторе, был первым живым существом, родившимся в космосе. Это сенсация!
Конечная цель опытов с японскими перепелами в невесомости — создание системы жизнеобеспечения экипажей космических кораблей во время сверх длительных межпланетных космических полетов. Во время таких полетов человеку придется воспроизводить привычную для него земную среду: выращивать растения, разводить небольших домашних животных. Одомашненные японские перепела стали одним из звеньев искусственной космической экосистемы.
С грузовым кораблем на орбитальную станцию «Мир» отправился контейнер с 48 яичками перепела, который космонавты аккуратно поместили в космическое «гнездо». Для сравнения в то же время контрольная группа яиц также находилась в инкубаторе. Сомнений в возможности правильного течения эмбрионального и постэмбрионального развития живого существа в условиях невесомости было множество. Ведь хорошо известно, что яйцо не безразлично к силе тяжести. Ожидание было напряженным, но на 17-й день лопнуло на орбите первое пятнистое яичко. Новый космический житель массой всего 6 граммов проклюнул скорлупку. К радости биологов, то же произошло и в контрольном инкубаторе на Земле. За первым цыпленком появился второй, третий... Здоровенькие, шустрые, они хорошо реагировали на звук и свет, обладали клевательным рефлексом. Однако в космосе мало родиться, нужно приспособиться к его жестким условиям. Увы... Перепелята не смогли адаптироваться к невесомости. Они, как пушинки, хаотически летали внутри каюты, не умея зацепиться за решетку. Из-за отсутствия фиксации тела в пространстве они не смогли самостоятельно кормиться и впоследствии погибли. Впрочем, 3 птенца вернулись на Землю, пережив еще и перелет обратно.
Несмотря на то, что перепелки вывели на орбите птенцов, оказалось, для того чтобы у них включились инстинкты, им нужна точка опоры. Без этого они не могут реализовать свои рефлексы. Через четверо суток они уже не могут развиваться, даже если их вернуть на Землю. То есть у нового поколения, которое появляется в невесомости, возникают проблемы жизнеспособности.
Выяснилось, что даже рыбы реагируют на невесомость на генетическом уровне. Хотя они живут в воде и как-бы находятся постоянно в невесомости. Но и у них происходит то же самое, что и у сухопутных животных, - они теряют мышечную и костную ткани. Почему? Да потому что сила тяжести Земли давит и в воде.
А вот африканские комарики и мухи-дрозофилы спокойно переживают космические условия. Каким образом? Неизвестно. За счёт своего легкого веса?
Неподалеку от лондонского Гайд-парка находится мемориал, посвященный всем животным, которые когда-либо участвовали в боевых действиях. Одна из надписей этого мемориала гласит: У НИХ НЕ БЫЛО ВЫБОРА.»

— Ну всё, роман написан! — решил Водкин-Безделкин, захлопнул ноутбук и отправил документ в формате docx Димону Олегичу Розгину.
— А чего так, уже всё? — разочарованно спросила чашка чая, стоящая на письменном столе.
— Ничего, просто закончил и всё. Кстати, раз уж со мной и заварка заговорила...
— Не заварка, а кружка, — обиделась керамика.
— Ну не суть важно, — отмахнулся Петевич. — Ты сосуд принимающий, поэтому должен знать, бывает ли на белом свете Амурский чай или такового априори быть не может?
— А как же? — оживилась посудина. — Есть и ещё как есть, сейчас перечислю: плоды и цветы шиповника, листья земляники, зверобой, душица во время цветения, брусничный лист, верхние части чабреца, малину можно заваривать всю — вплоть до веточек, листья ежевики, липовый цвет, ромашка аптечная и безлепестковая, мята, иван-чай (кипрей), тысячелистник, напиток из свежей хвои сосны (с мёдом вкусен, а от простуды само то), плоды боярышника, корни цикория обыкновенного (кстати, гипертоники пьют цикорий вместо кофе), ну и березовая чага (по цвету и вкусу почти как черный чай).
— О как интересно! — воскликнул мужчина. — А хоть что-нибудь из этого у меня есть? В смысле, на кухне...
Чашка обиделась:
— Почти всё и есть, в ящике с приправами. И кое-что на стенах развешано. Ты же сам в разнотравье свой нос тычешь каждый день!
— Да? — удивился Иван. — Но на этом разнотравье лишь диагнозы и написаны: от желудка, от запора, от головной боли и прочее.
— Ну ящик деревянный открой, там мешочки тряпичные, всё подписано вроде.
— А ты откуда знаешь, шарахалась там что ли?
И начинающий фантаст представил кружку, обследующую по ночам его припасы, то есть стратегические запасы Роскосмоса. Ивану стало смешно.
— Фыр-р-р... — чашка плеснула горячую жидкость в лицо героя.
— А-а-а-а, собака! — закричал человек.
— Кружка, — уточнила чашка.
А дальше произошло то, что наверное и должно было произойти: рука Ивана дрогнула, ослабила захват ручки, и кружка полетела на пол.
— Бряк-с! — только и успела вымолвить посуда и раскололась пополам, оставив возле себя лужу, очень напоминающую каштановые женские волосы, а одна из керамических половинок расположилась рядом в виде овала лица, вытаращив на Петевича глаз-вишенку и большой нос-ручку.
— Ну вылитая Светлана Геновна! — умилился Иван, вздохнул, моргнул, осторожно подобрал осколки и поплелся на кухню за тряпкой. А пока он шел, то понял, что дальнейшее его пребывание на космодроме бессмысленно. Пора домой, туда, где его ждут и любят, не смотря ни на что.
И уже через секунду жизнь писателя в бараке Восточного стала крайне размеренна и аккуратна, а телодвижения быстры, легки и распределены строго по пунктам. Он и сам не ожидал, что может таким быть: не нервным, сосредоточенным и рассчитывающим каждый свой шаг, ну прямо как настоящий разведчик. Итак, он:
1) Вытер чайную лужу у себя в комнате.
2) На кухне открыл деревянный ящик, порылся в нём, выудил все лесные и садовые чаи в полотняных мешочках, ощупал их, порылся на дне ящика, но волшебного кольца, ковра самолёта и меча-кладенца там обнаружено не было. Сложил все Амурское разнотравье обратно.
3) Сел за ноутбук, написал письмо гендиректору Розгину с просьбой поскорей забрать его отсюда.
4) Мелкими перебежками добрался до прихожей, нащупал в кармане космического комбинезона рацию и попробовал связаться со своим прямым начальником Димоном Олегичем. После пятидесяти неудачных попыток попробовал связаться с кем угодно. И снова неудача. Рация омертвела, она ни шипела, ни свистела и ни пела.
5) Оделся, вышел на улицу и нырнул в то, что осталось от изрядно подтаявших сугробов. И приступил к поиску своего маленького смартфона. А когда его не нашёл, понял, что тот уже далеко-далеко — в космосе, в руках у дьявола-искусителя Пелевина, троллящего с помощью этого самого телефона пользователей фейсбука и завсегдатаев форума ЭСКИМО (под странным псевдонимом Евлампий).
6) Всё. Сдох запас прочности безмолвного и стойкого разведчика Ивана Петевича. И Иван Петевич заорал, глядя в такое же безмолвное небо:
— А-а-а-а-а-а-а!
А накричавшись вволю, поперся спать, а выспавшись, есть всухомятку, готовить еду на неделю вперёд, лазить с половой тряпкой на карачках, пытаться писать рассказы. Упс! А вот с последними не получилось. То ли муза ушла от бездаря, то ли вместо неё пришел дьявол, но никак! Вот никак и всё.
Так прошел день, другой, третий. Далее сидеть взаперти, в одиночестве и ждать сурового Амурского лета уже не имело смысла. И писатель покряхтел, как старый дед, оделся в свою теплую зимнюю одежду и обувь (ничего другого у него с собой не было) да и вышел во двор.
— Ну наконец-то! — вздохнули спутниковые антенны и отвернулись от него навсегда.
Писатель раздосадовался:
— И стоило так долго меня пугать своими чашками?
— Стоило, стоило, — завыла уплывающая вдаль зима.
А апрельское солнышко ласково, очень ласково, ну совсем как мать родная, накрыло веснушчатое лицо писателя теплотой и заботой, печась о приросте на его физиономии новых, молодых и разляпистых конопушках.
— Дурачок ты мой! — сказало оно и завертелось, покатилось вокруг своей оси, оно хотело было и вовсе закатиться на радостях за горизонт, но передумало, весело брызнув в лицо дурачка охапку солнечных зайчиков.
И дурачок растаял, обмяк, как квашня, от переизбытка кислорода и одиночества. Был бы он сейчас пятилетним мальчишкой, он бы раскис, расквасился и заревел, как трехтонный динозавр: «Ма—ма-ма—ма-ма—ма!» Но к сожалению он был уже взрослым мужчиной, и даже дряблым от недостатка физических упражнений, поэтому не заплакал, не заревел, а наконец-то осмотрелся, расслабился, подставил свои ладони и опухшее лицо солнцу, и сказал совсем не поэтично:
— Хорошо то как!
Ну и всё. Ведь Иван уже выходил на тропинку, ведущую на широкую ровную дорогу, а ровная широкая дорога вела прямо к большой башне, которая так и называлась «Большая мобильная башня обслуживания».
Мелкие шаги Безделкина сменились на крупные и постепенно переросли в бег. Ну вот же она, вот она, та башня, которую ты так хотел рассмотреть! Лезь, лапай восторженными ручонками железные конструкции и балки. Если только ты сможешь до них дотянуться. Оп-па, не смог! Ну что, великана будем вызывать, чтобы тот смог тебя поднять? Не будем? Ну как хочешь.
Побродив по пустым внутренностям башни, потрогав языком металл (ан нет, не прилип!) Петевич вышел вон, но уже с другой стороны и понесся прямо по железным рельсам, предназначенным для перемещения ракет. Гля-ка, гля-ка, а железные рельсы ведут прямо к стартовому комплексу. И тут Ивана ждало небольшое разочарование. Стартовый комплекс оказался просто бетонной ямой.
— Ничего обычного, бетон, бетон и бетон! — наш мальчишка поплясал на стартовой площадке, похлопал ладонями железные опоры, взобравшись на подставку под ними. Заглянул в бетонные ямы, окружающие взлётную территорию. Оббежал вокруг ям, заглянул в пустую зияющую дыру под стартовым комплексом. Нет, ракету он нигде не нашёл. Вот досада-то!
«Где вы, люди?» — хотел было крикнуть Водкин. А получилось:
— Где ты, бог!
Но бог, по-видимому, его не услышал. Щемящая душу тишина играла солнечными лучами и звоном в ушах. Постояв так минут двадцать, писака развернулся и побежал обратно в свой барак, а никак не искать славных и мужественных работников ЖКХ и их котельную.
— Нету тут никого! — решил Иван. — Ни у одного из зданий не стоит ни одной машины или хотя бы вертолёта. Автоматически тут всё работает. Бывает. Прогресс.
Ну прогресс, так прогресс, не будем спорить с великим мужем.
— У-х-х! — распахнулась с шумом дверь барака и тут же захлопнулась. — Кряк!
— Вот тебе и кряк, — буркнул человече, схватил уставший от безделья, висящий на вешалке рюкзачок (подарок кандидатов в космонавты), дружески похлопал ещё один их подарок (космический комбинезон), и понесся на кухню. Там он покидал в рюкзак те продукты, которые можно есть без готовки, а также сухофрукты, орехи, спички, бутыль с водой, алюминиевую кастрюльку (вместо котелка), разнотравье из деревянного ящика. И с легким сердцем снова вышел на улицу. Ноутбук он и вправду не взял с собой:
— Много места занимает, зараза! — с сожалением произнес Иван Петевич и с легким сердцем закрыл за собой входную дверь барака-общежития..
Он протопал мимо могильно молчащих спутниковых антенн, мимо башен связи и контроля, мимо заправочно-нейтрализационной станции, мимо кислородно-азотного завода (видимо, поместившего свой азот в гроб), мимо центра подготовки пилотируемых космических полетов. Ан нет, побился головой в закрытые двери и пошел дальше по главной автомобильной трассе в направлении: Амурская область — город-герой Москва, Химки, дом 5а, квартира Светланы Геновны. Вперёд! Глядишь, к осени и дойдёт наш доходяга. Россия, она ведь совсем крошечная, ежели на неё с орбиты смотреть.
А ты шагай, Иваша, шагай, любовь она ж вишь как, усе ближе к земле давит, об космосах там всяких мечтать запрещает. Оставь ты космосы энти кандидатам в космонавты да безбабному Пелевину. Иди, сынок, иди. Ждет тебя твоя Светка, ждет не дождется, борщ варит, холодец да кровяную колбасу готовит — так, для порядка, для строгости!

А пока Иван Петевич совершал свой великий исход с самого величественного космодрома 21 века, страницы газет на планете Земля надрывались, истошно вопя о новой космической сенсации:
«Наша галактика живёт в пузыре! Спектроскопическое картирование движений галактик обнаружило доказательство того, что наш Млечный Путь располагается в локальной пустоте — области размером около миллиарда световых лет с плотностью материала ниже средней. И именно этим Лукас Ломбрайзер из Женевского университета пытается объяснить странные отклонения постоянной Хаббла. Согласно расчетам астронома, «пустой» пузырь должен иметь размер около 250 миллионов световых лет и плотность вещества в нем должна быть в два раза меньше плотности остального космоса. Этого было бы достаточно, чтобы исказить измерения расстояний до цефеид и сверхновых. Ведь эталонные объекты для этих измерений находятся в локальной вселенной и, следовательно, в середине этой разреженной области. Вероятность такого колебания материи в этом масштабе составляет от 1:5 до 1:20. Это означает, что это не что иное, как теоретический воздушный затвор — во вселенной есть целый ряд областей, подобных нашей.»

Размечта-мечта-мечталось
перед этой красотой:
длинноногими шагами
ходят звёзды надо мной!
И когда-нибудь ракета
в дальний космос полетит,
и плане-плане-планета
ей дорогу осветит
длиннорукими лучами.
Их увидит даже тот,
кто нашу Землю изучает
из созвездья Гончих Псов.