LXXIII
Наступил роковой день.
Расстрельная команда не беспокоила Юровского, он подобрал самых надежных и проверенных людей. Все они горели жаждой царской крови, и верили в то, что им выпала великая честь.
Ближе к вечеру, когда уже начинало смеркаться, в «Дом Особого Назначения», как называли особняк Ипатьева большевики-сатанисты, вновь прибыл черный человек. Он приехал на черном, похожим на катафалк, автомобиле, который остановился позади дома у заднего входа.
Черный человек вошел, и с ним внесли три деревянных ящика, предназначение которых будет выяснено позже. Не говоря ни слова, он прошел к Юровскому, пожелав остаться с ним один на один.
- Надеюсь, у вас все готово? – спросил он, обращаясь к Янкелю.
- Все, - тихо, но слегка взволновано подтвердил тот.
- Они не догадываются? – спросил черный человек, делая ударение на слове «они».
- Нет, все недавно отправились спать.
Черный человек удовлетворенно кивнул.
- Если все пройдет как надо, завтрашний день будет днем начала новой эры для нашего народа, - зловеще произнес он. – Сегодняшним днем закончится эра гоев, и эра христиан. Начнется эра богоизбранного народа. Скоро можно будет начинать.
Янкель Юровский начал приготовления. Расстрельная команда была в сборе, и ждала начала. По какой-то непонятной причине из дома был удален поваренок Леонид Седнев. Что побудило палачей сохранить ему жизнь, было неизвестно. Возможно, каббалисты не посчитали его опасным.
Около полуночи, взглянув на часы, Юровский решил, что пришло время действовать. Поднявшись наверх, он принялся будить царскую семью, а вместе с нею и четырех верных ей людей; доктора Евгения Боткина, горничную Анну Демидову, повара Ивана Харитонова, и камердинера Алексея Труппа.
- Что случилось? – недоуменно спросил Государь, глядя спросонья на Юровского.
- Спешная эвакуация, - отозвался тот.
- Эвакуация? – переспросил Государь.
- Да. В городе неспокойно, в Екатеринбург должна вот-вот войти Белая гвардия. Поэтому мы обязаны всех вас как можно скорее эвакуировать из города.
Неизвестно, поверил ли в эту ложь Император или нет, но он ничего не сказал. Все принялись собираться. Труднее всего пришлось цесаревичу, он не мог идти. Николаю пришлось нести его на руках.
Юровский вел себя сдержанно и даже, можно сказать, дружелюбно. Однако в его глазах горел нехороший огонь. Он сам это чувствовал, и поэтому старался не встречаться глазами ни с кем из мучеников.
- Не задерживайтесь, быстрее, - говорил он.
Царская семья, вместе с придворными, стала спускаться вниз, следом за Юровским. Их сопровождал конвой. Демидова несла с собой большую пуховую подушку, которую взяла с собой для Императрицы. А Анастасия несла с собой свою комнатную собачку Джемми.
Они не сразу обратили внимание на то, что идут не к выходу, а спускаются в подвал. И лишь оказавшись в подвальной комнате, они в изумлении остановились.
- Почему вы привели нас сюда? – испуганно спросила Императрица.
- Вам придется подождать здесь, пока за вами не прибудет машина, - холодно сказал Юровский.
Император огляделся по сторонам, в поисках какого-нибудь сиденья, ему было тяжело держать на руках сына.
- Можно принести стул? – попросил он.
- Принесите стулья, - отдал распоряжение Юровский кому-то на лестничной площадке.
Через минуту подали три стула. Император усадил на один стул Алексея, а на второй сел сам. На третьем стуле расположилась Императрица. Она тут же почувствовала облегчение. Александра Федоровна уже давно страдала болезнью ног, и не могла долго находиться стоя. Ноги отекали, и начинали невыносимо болеть. Кроме того, постоянные головные боли очень сильно измотали ее. Николай тоже испытал облегчение, его сын уже давно был далеко не легкой ношей, и долго держать его на руках было для него слишком тяжело.
Княжны и свита в нерешительности топтались на месте. Они не знали, что им делать. Комната была явно не рассчитана на одиннадцать человек узников, да еще и коменданта в придачу.
Юровский внимательно оглядел мучеников, и стал распоряжаться, кому и где встать. Получилась следующая расстановка; Император, с Императрицей и наследником сидели в первом ряду, за ними выстроились в ряд дочери. В правом углу комнаты были поставлены Боткин с Демидовой, а в левом – Харитонов и Трупп.
Юровский удовлетворенно оглядел жертвы, предназначенные для сатанинского ритуала. Все было готово. Даже время было выбрано соответственно традициям культа каббалистов – наступала полночь.
И в это момент время как бы остановилось.
Прошло всего лишь несколько секунд, но они длились целую вечность. Мученики смотрели на Юровского, а тот смотрел на них.
Наконец Янкель подал сигнал, и в комнату стала входить расстрельная команда. Душегубы подбирались тщательно самим Юровским, из числа самых жестоких и бесчеловечных. Многие из них потом будут с гордостью рассказывать у пионерских костров о своем подвиге цареубийства.
Увидев вошедших, вооруженных револьверами палачей, обреченные почувствовали тревогу, но не успели ничего сказать.
Убийцы выстроились в ряд. Между ними было заранее распределено, кто в кого будет стрелять, поэтому каждый из них встал напротив своей жертвы.
Юровский выдвинулся чуть вперед, опустив правую руку в карман, и сжимая ею рукоятку кольта, а в левой держа какой-то листок бумаги.
Обратившись к Императору, он холодно, но торжественно провозгласил:
- Господа Романовы! Ввиду того, что ваши родственники продолжают наступление на советскую Россию, Уралисполком постановил вас всех расстрелять!
Когда Юровский начал чтение бумаги, Николай на мгновение отвернулся, то ли выказывая презрение, то ли не придавая значения сказанному. Но потом он внезапно повернул голову, и спросил:
- Что? Что?
Комендант поднял лист бумаги, и выкрикнул:
- Вы все приговорены к смерти!
Государь посмотрел прямо в глаза Янкелю Юровскому, и произнес:
- Вы не ведаете, что творите.
Эти слова, в которые было вложено так много, совершенно ничего не значили для Юровского. Как и всякий каббалист, он лютой ненавистью ненавидел Христа, и его учение, хотя никогда и не пытался его даже прочесть внимательно, не то чтобы поразмыслить над ним. Фраза, сказанная Государем, никак не могла уложиться в голове Юровского, глубоко чуждого всякой любви к людям, и убежденного в том, что только евреи достойны того, чтобы носить звание человека.
Янкель Юровский поспешно выхватил из кармана «кольт», и выстрелил Императору прямо в сердце. Он боялся, что кто-нибудь из его подчиненных опередит его, и первым выстрелит в Царя, а этой чести Юровский не желал уступать никому.
Император Николай Александрович умер мгновенно. Видимо Господь посчитал, что последний русский Царь достаточно настрадался от рук изменников и предателей, разрушителей Российской Империи.
Все остальные палачи стали стрелять почти одновременно, посылая пули в своих жертв.
Императрица Александра Федоровна тоже умерла мгновенно, после первого же выстрела. Пуля так же, как и Николая, пронзила ей сердце, и она упала на пол вместе со стулом.
Убийцы не умещались все в один ряд, и были вынуждены стоять друг за другом, при этом находящимся в заднем ряду приходилось стрелять над плечом впереди стоящих. В результате этого от пламени выстрелов стоящие впереди получали ожоги.
Мученики падали на пол один за другим. Среди грохота выстрелов металась по комнате Демидова, прижимая к себе подушку, которую принесла для Императрицы, и истерично крича. Пули застревали в подушке, отскакивали от корсета. Она пыталась уйти с линии огня, но убийцы всякий раз меняли прицел, всаживая в Демидову все новые и новые пули.
Двое из дочерей Императора сидели на корточках, прижимаясь спиной к стене, и руками закрывали головы. Пули непонятным образом отскакивали от их тел, и рикошетом разлетались по комнате.
Убийцам было приказано стрелять в сердце, чтобы закончить жертвоприношение как можно скорее. Но те, видя, что пули не убивают жертв, принялись стрелять им в головы.
Никулин, которому пал жребий убить Алексея, стрелял в больного мальчика, уже лежащего на полу, и никак не мог его убить. Цесаревич стонал, шевелился, и пытался слабеющей рукой закрываться от пуль.
Никулина охватил суеверный ужас. Он видел, что его жертва не желает умирать, и с перекошенным лицом выпускал в нее пулю за пулей. В этот момент душегуб испытывал те же чувства, что и князь Феликс Юсупов, убивавший Григория Распутина. Ему казалось, что его жертва не принадлежит к этому миру, и что убить ее он не сможет.
Никулин палил и палил, пока в нагане не кончились патроны.
Наконец прекратили стрелять и все остальные. Густой, едкий пороховой дым застилал комнату, мешая убийцам рассмотреть их жертвы. От него щипало глаза, жгло в носу, и першило в горле. Когда дым немного рассеялся, палачи увидели, что Алексей все еще жив.
Юровский шагнул вперед, и дважды выстрелил в стонущего мальчика.
И тут же увидел, что царские дочери тоже живы. Убрав разряженный револьвер, Юровский достал маузер, и принялся добивать девушек. Демидова стонала, лежа на полу, и прижимая к себе подушку, из которой во все стороны разлетался пух.
Юровский выпустил в нее остаток обоймы.
Убийцы осматривали свои жертвы. В Императора было выпущено, по крайней мере, двенадцать пуль. Каждый из палачей посчитал за честь выпустить пулю в Царя.
Весь пол был залит кровью, и от пороховой гари нечем было дышать. Юровский увидел, что Демидова продолжает дышать.
- Добейте ее штыком! – приказал он, оборачиваясь к остальным. Один из душегубов схватил винтовку, и стал штыком добивать Демидову. Но, то ли штык был тупым, то ли корсаж платья Демидовой оказался слишком прочным, но только штык никак не мог пронзить грудь фрейлины.
Демидова закричала, и обеими руками ухватилась за штык, пытаясь отвратить его от себя.
Изверг в ужасе отшатнулся, пытаясь вырвать винтовку из рук Демидовой.
- Добей ее прикладом! – крикнул кто-то.
Убийца послушался, и принялся наносить удары несчастной жертве по голове. К нему присоединился еще один палач. Они били до тех пор, пока череп Демидовой не треснул.
- Готово! – со злорадным торжеством произнес один из изуверов, убирая винтовку.
Помощник Юровского Павел Медведев подошел к телу Царя, и с ненавистью выпустил в него оставшиеся пули.
На полу зашевелилась Анастасия, которую все уже считали мертвой.
- Да что же это они такие живучие! – с ненавистью и, одновременно, с суеверным ужасом воскликнул один из убийц.
Он встал над Анастасией, наступив ей на обе руки, и стал колоть ее штыком. Некоторые удары были настолько сильны, что пробивали тело насквозь, и штык вонзался в пол.
Юровский принялся обшаривать убитых, снимая с них украшения и драгоценности. Он увидел, что все остальные занимаются тем же самым, а кое-кто прячет найденное в карманы.
- А ну прекратить немедленно! – закричал комендант, выпрямляясь. Он заметил, как один из убийц прячет золотой портсигар, найденный им у Боткина. – Все найденные драгоценности сюда.
Мародеры с неохотой стали возвращать добычу.
Когда драгоценности были собраны, Юровский собственноручно проверил пульс у мучеников. Убедившись, что все мертвы, он встал, и повернулся к двери, ведущей на лестницу. На нижних ступеньках стоял человек в черной одежде, похожий на раввина.
- Все готово, - сообщил ему Юровский.
Черный человек неторопливо вошел в комнату, неся в руках какой-то сверток.
- Прекрасно, Янкель, - сказал он, удовлетворенно оглядывая тела. – Ты готов к самой главной части ритуала? Сможешь выполнить это собственноручно?
- Да, смогу, это большая честь для меня.
Черный человек приказал освободить комнату – здесь становилось слишком тесно. Когда почти все члены расстрельной команды покинули подвальное помещение, он развернул сверток, и протянул Юровскому ритуальный нож для жертвоприношений, широко распространенный среди сатанистов.
Юровский принял нож и, склонившись над телом Императора, одним резким движением обезглавил его.
Он делал все это открыто, не пытаясь даже скрыть свои действия от остальных, а ведь некоторые из убийц все еще стояли на лестнице, с любопытством заглядывая в комнату. Даже для видавшего виды Павла Медведева подобное зрелище оказалось выше его сил. Когда он увидел, как Юровский поднимает голову бывшего Царя, его вывернуло прямо на пол. Черный человек посмотрел на это проявление слабости с явным неуважением. А Юровский же и вовсе не обратил внимания на своего помощника, и продолжал методично обезглавливать тела членов Царской семьи.
Палачи из расстрельной команды ошарашенно смотрели на происходящее. Ни у кого не вызвало сомнения, что эти двое выполняли какой-то сатанинский ритуал, а сам человек в черном, без сомнения, был оккультистом.
В подвал спустилось несколько человек, несших три больших деревянных ящика. В них начали укладывать отрубленные головы. Черный человек приказал вынести ящики через черный ход, возле которого дежурила машина, похожая на катафалк.
Обезглавленные тела выносили через парадный вход, где их складывали в грузовик, специально подогнанный для этой цели. Кровь хлестала ручьем, заливая пол и крыльцо. Охранники, дежурившие у входа, с ужасом и отвращением смотрели на то, как мимо них проносят трупы тех, кто еще совсем недавно управлял страной.
Возле задней двери дежурил красноармеец Брусьянин. Когда он увидел, как мимо него проносят ящик с отрезанными головами, с которых капала кровь, оставляя на полу страшные следы, он не выдержал, и бросился прочь от двери.
- Мясники! – выкрикнул он. – Настоящие мясники!
Он отбежал в сторону, и его вывернуло, так же, как и Медведева. Вид отрезанных голов, среди которых были не только головы Царя и Царицы, но и всех юных княжон, в том числе и совсем еще мальчика Цесаревича Алексея, оказался непосильным испытанием для красноармейца. Вполне возможно, что в этот момент он осознал, в каком чудовищном злодеянии ему пришлось участвовать.