7. Попутчики http://www.proza.ru/2015/06/21/1894
Ангел взлетел на шпиль Петропавловского собора и словно увлекал Санкт-Петербург в небо. Прохладное северное солнце позолотило его образ.
Павел Петрович, слегка позвякивая шпорами, вернулся на свой трон во дворе Михайловского замка.
И только философ шёл по гранитной набережной Невы один на один со своими мыслями. Со стороны он выглядел одиноким. Но это только со стороны. Главное, он оставался в своём родном городе и город этот, словно чувствуя это, снова и снова повторял ему свою последнюю тайну. «Вокализ» Сергея Рахманинова играл где-то рядом, словно сопровождая в пути...
…
Связь видимого с невидимым — суть русского символизма даже если внимательно посмотреть на тревожную Царевну-Лебедь Михаила Врубеля.
Как писал Александр Блок:
Дали слепы, дни безгневны,
Сомкнуты уста.
В непробудном сне царевны,
Синева пуста.
Пушкин - Римский-Корсаков - Врубель и прервалась связь времен ко второму десятилетию XX века, ибо дальше тревожность материализовалась и невидимое стало видимым...
Но невидимое таит варианты, ведь символ, как правило, многозначен. Не в этом ли возможность символической красоте Санкт-Петербурга спасти мир?
Тревожность была очевидна символисту. Но его предшественник Фёдор Тютчев в стихотворении «Рим ночью» увидел перспективу восстановления утраченной связи времен:
В Ночи лазурной почивает Рим...
Взошла Луна и — овладела им,
И спящий град, безлюдно-величавый,
Наполнила своей безмолвной славой...
Как сладко дремлет Рим в ее лучах!
Как с ней сроднился Рима вечный прах!..
Как будто лунный мир и град почивший —
Все тот же мир, волшебный, но отживший!...
Дело за русскими художниками в самом широком смысле слова.
Триста лет назад язык символов был хоть и знаком немногим, но достаточно отчетлив. В начале нынешнего столетия в журнальных публикациях, посвященных небесной, а значит и вселенской планомерности парков окрестностей Санкт-Петербурга в Царском Селе и Выборге, можно было прочитать суждение барона Николаи, владельца парка «Монрепо», президента Петербургской Академии наук, учителя императора Павла Петровича о том, что в истинный рай парков никогда не проникал глаз черни и который снаружи так незаметен. Санкт-Петербург тоже воплощение небесного плана на земле, а не только общеизвестное окно в Европу и образ и подобие Амстердама.
Согласно финской легенде наш город целиком возвели на небе и также целиком опустили на землю. Есть и другое объяснение небесного плана Санкт-Петербурга как проекции созвездия Ориона с рядом доминирующих высот и других символических достопримечательностей - Петропавловской крепости, Московского (Забалканского) проспекта (меч Ориона), Колонны мира на Сенной площади архитектора Жан-Мишеля Вильмотта, который воплотил в жизнь идею Стены мира, расположенной перед Военной школой на Марсовом поле в VII округе Парижа, ряд мостов - Благовещенский, Дворцовый, Троицкий, Литейный...
...
Философ шёл по Литейному мосту к Выборгской стороне, внимая городу и стиху о нём и Орионе*:
Пояс Невы, Ориона,
Шлёвки мостов разведя...
Водная гладь беспардонно
Меч на Москву навела.
Стали калёной росчерк
Высек меридиана проспект.
Как забалканский хлопчик
Он теперь переодет.
Шапкой его, рукоятью
Башня Мира была,
Но испугавшись чего-то
Была… и потом сплыла.
Французское горе рыдало
Утрате подарка вслед.
Египетский сфинкс театрально
Улыбкой встречал рассвет.
Славянский дух под покровом
Легенд своих плёл кружева.
Город остался вечен
И не его Ориона судьба.
…
И сам город разделен Невой словно на верхнее и нижнее царства как в Египте, ведь миф о воинственном Орионе интерпретация мифа об Озирисе — египетском боге возрождения и плодородия. В русской традиции миф об Озирисе перекликается с мифом о Велесе, увековеченном в ряду других лиц в 1862 году в Великом Новгороде памятником-благовестом шара-державы «Тысячелетие России» и с образом почитаемого православными Святого Николая с уважением к пахарю и хлебу насущному.
Со временем эта отчетливость языка символов обернулась своей противоположностью — менее различимы стали не только значения символов, но и сами символы. Импрессионизм расцвета промышленного капитализма стал неким переходом от отчетливости к беспредметности вплоть до того, что беспредметная валюта по установлению стала находить свое прибежище в беспредметном искусстве. Цвет пламени костров стал инструментом насаждения неразличения содержания, подменой его цветом. Человек психологизируется корыстью и не становится человеком методологическим — собственником своего сознания, о чём перед самым оформлением краха Российской империи писал русский философ Густав Шпет. Но цвет пламени костров, подменяющий чёткость образа, активен не только в массах, но и в создании себяподобия, хотя и карикатурного. Что бы не перепутать кто есть кто...
В 1863 году, спустя год после открытия памятника «Тысячелетие России», Николай Ге, с которым имел родственную связь Михаил Врубель, выставил в Академии Художеств свою картину «Тайная вечеря». Искусствоведы отмечают тревожность картины, которую мы можем ощутить в изображении света и теней, взгляда апостола Петра... Не о предательстве ли на корысти замешанном она? Но как Иуда стал казначеем апостолов и не конструкция ли валюты по установлению — монета в этическом понимании Аристотеля, отменить которую в нашей власти — породила корысть и не явился ли Санкт-Петербург воплощением политико-экономической корысти модернизации Европы XVII – XVIII столетий как символа развитости в противовес Азии как символа деспотизма и отсталости? А ведь в дилемме о Европе и Азии, шире о Западе и Востоке, нет места России.
Модернизация Европы проявилась не только в казни парламентариями кромвелевского междуцарствия английского короля, которой был оскорблен отец Петра Великого царь Алексей Михайлович, разорвавший дипломатические и торговые отношения с Англией.
Модернизация Европы проявилась не только в пришествии в Англию династии из Нидерландов с династическим оранжевым цветом, с видным представителем которой Вильгельмом III Оранским был лично знаком Петр Великий, посетив его владения в Нидерландах и Англии во время Великого посольства.
Модернизация Европы проявилась не только в создании банка Англии и возникновении английской политической экономии, аксиомы которой не менялись с XVII столетия, а точнее с XIII столетия, когда в католицизме произошло религиозное оправдание долга и миф о бесконечности экономического роста, восходящий к физико-географическим представлениям средневековья, завладел умами и владеет ими до сих пор.
Модернизация Европы проявилась не только в преодолении технологической паузы между производством стали на основе дефицитного в Европе древесного угля и его производством на основе угля каменного, которая была заполнена военным и экономическим подавлением с помощью модернизируемой России гегемонизма Швеции, имевшей как Россия и железо, и лес, но, видимо, по более высокой для Европы политико-экономической цене.
Модернизация Европы как метафоры прогресса проявилась в многозначном культурном наследии как отражении всего этого, но понимаемого буквально, даже с монополией на истину. Ведь как красиво и мощно эта монополия на интерпретацию прогресса поддержана в общественном сознании искусством! Но так ли однозначен тысячелетний план и не упускаем ли мы возможность иных его значений, коррекции или даже пересмотра его концепции? Ведь даже Блаженный Августин говорил о боговдохновенности любого понимания Писания.
Да, соборы имени апостолов Петра и Павла воздвигнуты в Санкт-Петербурге — как доминирующая высота проекции созвездия Ориона, так и в Вашингтоне. Но вместе с архитектором Доменико Трезини, построившим Петропавловский собор, Петр Великий пригласил из Европы скульптора Квеллинуса, автора статуи «Нимфа Летнего сада». А ведь нимфы, по сути, те же силы, олицетворяемые Велесом и позже Святым Николаем!
Да, когда в бытность правления Николая I архитектор Огюст Монферран в 1830-е годы предлагал усилить связь с Египтом места со сфинксами у Академии художеств сооружением статуи бога плодородия Озириса, то эта идея была отклонена. Санкт-Петербург оказался заслонен от Озириса его поздней еврогреческой военной интерпретацией — Орионом, его планом.
Но как мистически точно совпали:
Изъятие у Ориона рукояти его меча, проецируемого на Московский проспект и дальше на столицу России, демонтажем летом 2010 года Колонны мира на Сенной площади;
Определение Конституционного суда Российской Федерации по жалобе противников строительства «Охта-центра» о том, что право на сохранность культурных объектов является конституционным правом, а ландшафты и панорамы к таким объектам относятся;
Сдвиг доминирующей высоты «Охта-центра» в «Лахта-центр», которому вряд ли суждено быть завершенным или исполнить своё предназначение как Ориону, наказанному за свою дерзость богам и обреченному до скончания веков безуспешно преследовать Плеяд по небосклону.
Как совпала крайность ингерманладского сепаратизма, противостоящего имперскости Санкт-Петербурга с борьбой с коррупцией и заменой элит, которые разводятся...
Вариативность рукотворных планов и событий на их основе не только символический факт, но и факт исторический. Кто воспользуется? Санкт-Петербург будто безмолвно напоминает нам, что истина вряд ли состоит в пактах и конвенциях со специфическим гуманизмом некоторых представителей интеллигентных профессий о защите культурных ценностей в случае вооруженных конфликтов, когда камни приоритетнее людей, а в придании хлебу насущному политико-экономического значения как первой после воздуха и воды рукотворной потребности и, следовательно, ценности человеческой. Ибо, как говорил Аристотель, нуждайся люди по-разному, тогда не будет у них обмена, надо понимать мира, или обмен будет несправедлив.
Уже минуло пол века, когда русский человек с миром смог достичь космоса и, если мы мысленно перенесемся туда, мы увидим Россию, которая материк, центр притяжения окраин и источник хлеба насущного как универсальной человеческой ценности, а Санкт-Петербург мог бы символизировать управление им.
------
* Стихотворение «Петербург и Орион».