Портрет на фоне непогоды

Галина Щекина
Дорогая сестра, я так виновата, что не писала тебе целых два месяца! Это при моей-то привычке писать письма по нескольку страниц. Раньше даже конверты вздувались, так я  их набивала. Просто на меня этой осенью одновременно свалились и фестиваль, и дочка с маленьким внуком , и недописанный роман. И как развести эти глобальные вещи? Ты бы видела меня, как я выскакиваю из дома гулять с коляской и в дождь, и в снег, упаковываю ребенка в повозку, повозку в полиэтиленовый чехол, а сама? Ветер раздувает расстегнутый плащ, разлетающийся шарф, черные лохматые волосы, я второпях застегиваюсь, ищу варежки и бегу нарезать круги вокруг детсада.. Стоять на  месте нельзя, он так не заснет… У меня глаза щиплют от недосыпа,  потому что я ночами пишу, и без  сознания  падаю…А утром надо на стадион.
Я несусь, раскачивая коляску, и думаю, что внук плачет, а роман не плачет, просто валяется где-то на жестком диске забытый. Так вот внезапно умрешь и не допишешь, а надо дописать. Ведь в романе две сестры, это мы с тобой, одна строит дом, другая строит книгу. Не понимаю, почему отец не тебе, острословке и шутнице сказал, что надо писать, а мне, тугодумке и россомахе. Но ты не смейся, мы на самом деле как  бы одно, просто видимость, что нас две… У каждой  есть то , чего нет  у  другой…
Я вот пишу, о небесных  пирожках мечтаю. А ты переняла сноровку житейскую, умение жить. И  потому  созданы и дом, и сад… Пишу роман о том, как семья может искалечить человека…Или  сильно изменить! Не то чтобы тапком резиновым исхлестать, а так, чтобы он вообще не верил в себя. Или наоборот - семья дала такую защиту, что и потом, через много лет, человек не перестал верить в тепло человеческое… как я  не перестала верить в него после бабушки нашей. Пришлось ей вдоволь помотаться, ища  для  меня докторов, и кто  знает, может, если б  не она, так и вовсе  была бы слепой сегодня. Но нет, судьба и врачи позволили мне хоть немного видеть. Как та девочка в рассказе  «Бася и Король» - повязка на  глаза становилась тоньше, тоньше,  наконец, остался последний, полупрозрачный  марлевый  слой. И бабушка, которая приезжает к ней  в больницу в длинной юбке с фартучком и вязаной  кофте наизнанку – приезжает  и раздает всем  яблоки, а внучке  своей молочный  киселик с изюмом…
Ты  эту  бабушку  надеюсь, узнала? Вечно она с корзинками, с кулечками, с колбаской  домашней в промасленной завертке, вечно подсовывала, подкладывала, деньги трубочкой тебе в ладошку совала… Ну  и что, что на базаре петрушку продавала, она ж сама ее растила…
Мы же и не научились так совать в  ладошку. Ведь я любила ее е только за гостинцы, а за то что она есть такая. Что с ней  нас точно двое. У тебя  было это  чувство?
Говорят, что я похожа нее вне и внутренне – смуглая  черноглазка, круглолицая тараторка, любительница сладкого, доверчивая и обидчивая…   Помнишь ту  фотку из родительского альбома, где я сижу в старинной  дерматиновой коляске на низком  ходу?  На  мне шапка в  лентах и рядом целлулоидная  большая  утка. Отец  потом смеялся – «ты  сама как утка на ипподроме», да, я всегда была неповоротливой. Помнишь  хмурую мою  мордочку и двинутые бровки? Ведь  я ж такой и осталась по  жизни…
    В прошлом, где я  маленькая, желтый дынный свет маленькой  лампы –грибка  , он растапливает тревогу, голод и холод, заливает подушу, на которой я как оладь в сметане Подушка в цветочек, она одуряющее пахнет морозом и новым годом, я  в обнимку с  книжкой -  мне разрешили читать и больше не надо  воровать книжки и укрываться с головой.
Я лежу как принцесса на горошине на  высокой перине и  простынки тоже в  цветочек и тоже с мороза. И в другой  руке груша, я берегу ее,  не  ем…
Завтра приедет папа с коллегии,  мама гремит на кухне  кастрюлями, делает пюре и котлеты, которые пряно и сладко  шкворчат.  Знаю,  если у него  хорошо прошла коллегия, то придут гости. много шуму и гаму, танцы, музыка, потом ее выключат и он  будет тонко бренчать на  балалайке, как будто он не  важный директор завода, а босой  дедок на  завалинке, да  еще и частушки помнит… Они будут много смеяться, в такие моменты родители молодые и дурашливые.  Это потом они уйдут в работу, в  горести свои, их лица осунутся и постареют. А на вечеринке они бесятся как  маленькие.
Я помню - люблю тарарам и никто ни что не наказывает, и мы с  тобой ложимся спать,  когда  хотим.  Потом я долго не  засыпаю и думаю про мальчика  в вишневом  вельвете, воображаю, что он Роберт, сын капитана Гранта и все такое… И что он меня не замечает, малявку, но если долго думать про него, грустно и страстно, он обязательно оглянется на меня в школьном коридоре.  Но я уже буду мечтать не о нем.
Люблю праздник и еще больше  ожидание праздника, ведь лепить всей  семьей  пельмени куда  интереснее,  чем  есть их… Мам, а почему  у  тебя пельмени такие маленькие? Чтобы больше получилось? Пап, а у тебя щека в муке. И у меня  тоже?
Я их пор люблю ожидание  удовольствия больше, чем само удовольствие, даже сейчас, когда  оглядываюсь и переживаю это вновь. Собственно, я  люблю то, чего еще нет или то, чего уже нет. Отсвет далекий и невозможно сдержать слезы и улыбку.
Скажи – почему больше всего вспоминается отдача, даренье  себя,  праздников,    бесконечно  длинных светлых дней?

Сможем ли мы с тобой подавать так  же  щедро? Мне  цыганка предсказала, что буду  жить подаянием, и это сбылось. Мне друг  из Финлядии несколько лет  посылки с продуктами слал из  христианской  миссии. Так  вся семья и  выжила.
Спасибо, ты прислала мне изумительный вязаный кардиган, в нем не так мерзну.. Ты мне все присылаешь, а я даже денег не могу, даже письмо не могу быстро послать…Знаешь, а я вообще теперь бросила шить, Строчу только простыни и занавески, а раньше позволяла себе дорогое платье с драпировкой, все удивлялись, а это перешло от матери. Я всегда легко загоралась, да? А ты  всегда качала по-взрослому головой, ты  была осторожной недоверий, а я очертя голову разиней. И к чему  это я?  А к тому, что ты оказалась меня  сильнее и стойче!
Ты построила дом, потом дачу, потом продала  под давлением нужды и теперь построила вторую. А я всю жизни в одной квартире, и не в своей. Ты  двух дочерей и двоих внуков подняла, а я троих детей, внука - первого - и то с трудом. Ты две  смены  стариков  схоронила, а я только одну свекровь, да то плакалась, что не выдержу.
Есть во мне глубокая паника, которая  не дает  мне  жить спокойно. У плиты ли стою, в очереди иди на остановке – мен всегда точит тревога - не успею, не смогу, не осилю. Но осиливать надо.

Я спокон веку трусиха, а ты меня  спасла от собаки-чудовища.. Но что я  тебе  говорю, ты  сама этот эпизод не забудешь.

Не пишу, не шью, может оттого, что семья у  меня большая, и все кто куда.… А еще семья литературная, и за тех тоже тревожно. Придет девочка с косичками и скажет, что боится семинара, будто я не боюсь. Как в нее энергию вдуть? Или вот вчера пришел пьяный поэт, вызывал через домофон, но я не открыла, все равно же ничего непонятно, что говорит, да и семья в шоке… Он замерзнет и заболеет, а потом будет говорить, что из-за меня заболел и умер.
Две недели назад ходила ко мне девочка од диктовку печатать, не бесплатно конечно, я ей диктовала то роман, то рассказы, то статью большую, я ведь теперь так плохо вижу, но не только поэтому – когда человек сидит, это очень тонизирует, мысли и так и летят. Но сын сказал, что я живу не по средствам, «лучше бы еды детям купила» - и пришлось отказать девочке. Так роман снова впал в забытье

Вчера, говорят, в городе было сорок свадеб. Потому что настало одиннадцатое  октября одиннадцатого года - магия нумерологии. Но ты же знаешь, почему у меня не было свадьбы? Отец мужа умер в этот день, вот и отмечаем всю жизнь поминки, а не свадьбу. Посему роман надо так и назвать - «Несвадебный марш». И шикарное белое платье будет на плечиках развеваться на помойке – такая картинка будет на обложке, мне нарисуют, только пусть попробуют не нарисовать.
Скажешь – неважно? Может, и неважно, но когда через площадь идут невесты к вечному огню, во мне что-то екает. Все работа, работа, все бегом, а где высокие моменты? Вот посылаю фото, где я в твоей шали, на мероприятии. Такая матрона! Красивая-таки шаль. Материна.
Я стояла на днях, пекла оладьи, красная вся, голова кругом, а тут кто-то позвонил, и я не стала говорить, нехорошо, конечно. Ну, просто очень причудливые просьбы у людей, типа найти настоящую кружевницу-надомницу. Или отсканировать забытую книгу. Или как зявить о себе таланту. Вот все оладьи и сгорят.…

За шаль тоже спасибо. Обрати внимание – на этом фото в моих черных глазах какой-то острый огонек. Я тянусь, в порыве протягиваю кому-то книжку с камнем на обложке, и в этом я  вся. Может, это доказательство того, что, несмотря на свинцовую усталость, я все еще неистребимо жива?
Слушай, а ты помнишь, как ты меня описала в общаге? "Кряхтелочка, паникерша и плакса. Сидит на кровати, заваленная книжками, на носу очки, а над головой сушатся трусы".   Послание  из  далекой  студенческой эпохи.
Привет тебе дорогая. Посылаю также новую книжку, там все мое окружение. Хочется посмотреть, что там у тебя на даче. Но теперь зима. Увидимся летом