Уборщик

Роман Денькин
Я потянул ещё глоток из трубочки и поморщился. Лёд уже прилично растаял и вместо «Лонг-Айленда» осталась лишь слегка горьковатая вода. Я поставил стакан на стойку и откинулся к стенке. Всегда сажусь в баре в углу, чтобы можно было видеть весь зал и опереться, когда хочешь расслабиться и вообще ничего не делать.

Бармен что-то делал с бутылками, повернувшись ко мне спиной, поэтому я просто осматривал зал. Время было уже позднее, но это был как раз такой бар, что закрывается лишь когда уходит последний клиент. Или иногда ему помогают выйти, грузят в такси и отправляют по адресу в документах из кошелька. Всегда было интересно, что происходит, если такой выпивоха не живёт там, где прописан. Наверное, мучительно пытается понять с утра, как он снова оказался в родительском доме или на диване у бывшей.

В дальнем от меня углу, рядом со входом сидел какой-то уставший парень в костюме, который весь вечер не отрывал взгляда от телефона и сам себе улыбался, отправив новое сообщение куда-то в бездну интернета.  Чуть в стороне, в тёмном углу сидели трое. Двое мужчин и женщина, все лет по тридцать – тридцать пять. Они выпили, наверное, уже по пять кружек пива и съели чёртову прорву крылышек, но продолжали сидеть и что-то рассказывать друг другу, периодически пьяно смеялись, но держались как-то отдалённо, как будто боялись дотронуться или улыбнуться. Взглянув друг другу в глаза, они как-то сразу смущались и отводили взгляд. Воздух вокруг них внезапно чуть вздрогнул, как будто пробежала помеха в телевизоре, и я поспешно отвёл глаза.

Бармен закончил манипуляции с бутылками и повернулся в зал. Я поймал его взгляд и показал глазами на пустой стакан. Бармен кивнул, отработанным движением наполнил мне новый стакан, налил что-то себе и сел на стуле, что стоял как раз в моём углу, за стойкой. Протянул мне стакан с коктейлем и сообщил:

- Не против, я посижу с тобой? Делать всё равно нечего, спокойный вечер. А у тебя вид, как будто в запасе есть история. Только некому её рассказать, поэтому ты сидишь в углу и уничтожаешь мои запасы.

Я хмыкнул, подержал секунду руку над стаканом и потянул коктейль через трубочку. Вкус был правильный, только, как всегда, каждый следующий стакан казался чуть более горьким.

- Ну что же, наверное, ты прав. У меня есть история...

----

Начну с того, что месяц назад я умер. Нет, правда, это не завязка для байки, я на самом деле умер. Вот этот момент я  помню очень чётко. Как вышел вечером с работы, сел в машину и поехал домой, дорогой, которой ездил уже сто тысяч раз. Весь вечер поливал дождь, дорога блестела под фарами, но было уже довольно поздно, и я ехал по шоссе, как будто сквозь такой лесной тоннель, лишь изредка отвлекаясь выключить дальний, когда кто-нибудь проезжал навстречу.

Дорога домой у меня была извилистой, и когда я зашёл в очередной левый поворот, из леса мне кто-то метнулся под колёса. Не знаю, может просто собака. Я дёрнул руль и машину начало заносить. Знаешь, я неплохой водитель, но тут я отчётливо запомнил это ощущение. Когда как будто от тебя ничего не зависит. Ты понимаешь - что бы ты не делал, машину несёт на деревья. Знаю, то были лишь доли секунды, но мне показалось, будто я крутил и крутил руль, пытаясь вывернуть обратно на дорогу, а дерево вырастало передо мной медленно, как если бы я и вовсе шёл к нему пешком. Потом мир накренился, на мгновение появилось чувство невесомости, а затем всё вокруг взорвалось. Вот в общем-то и всё, что я запомнил из того, что было до.

Не знаю, сколько прошло времени. Следующее, что я запомнил – это как я с кем-то спорю. Помню, что отлично понимал - я уже на том свете, но никак не хотел с этим соглашаться.  Это не справедливо. Я не сделал ничего плохого.  Мне вовсе не зачем так рано умирать, я могу сделать ещё много хорошего. И судорожно пытался объяснить, как много я уже сделал, но никак не мог подобрать слова и вспомнить что-нибудь, подходящее моменту.

А потом кто-то, на кого глазам было больно смотреть (он весь как будто искрился всполохами света), сказал, что заберёт меня к себе. В рай не попадает никто. Помню, как меня не столько возмутил факт отправки в ад (хотя даже в том странном состоянии я сообразил, куда мне, если не в рай), сколько то, что рай пуст. И я перебил этого, Сверкающего, и начал ему втолковывать - в священных книгах написано, кто не грешит - попадает в рай. И хотя мало кто никогда не делал ничего плохого, всё же наверняка есть безгрешные люди, которые сделали столько доброго для других, не для себя. Они ведь заслужили попасть на облака и слушать музыку арфы, или как рай выглядит на самом деле?

Знаешь, наверное именно это его и убедило, что я не стал говорить о себе, а начал убеждать его в доброте других. Такой уж я странный, мне давно, ещё  в той жизни, надоело думать о себе. Я больше сидел в стороне и смотрел на людей, и мне казалось, что люди не такие уж плохие создания. Да, есть разные, но многие мне нравились и мне нравилось за ними наблюдать. Поэтому меня как-то и несильно озаботила собственная судьба, я не думал о ней и раньше, а вот несправедливость задела.

Тогда тот, на кого было трудно смотреть, махнул на меня рукой и мир снова закружился, я опять почувствовал невесомость и вдруг всё вокруг взорвалось, только как бы в другую сторону. Не знаю, как объяснить, но в первый раз как будто мир сжался в точку, а в этот – словно точка взорвалась и превратилась в мир.

Я понял, что лежу в какой-то грязной и мокрой траве, на меня льёт дождь, а рядом, как будто обняв дерево, исходит паром моя машина. Странно, даже фары не разбились и ещё горели, но вот дерево было аккурат в том месте, где должен был сидеть я.

Я поднялся, кое-как отряхнулся и понял, что, в общем-то, совершенно в порядке. У меня ничего не болело и даже костюм был не порван, разве что явно извозился в земле. Голова не кружилась, всё казалось даже чётче, чем могло бы казаться ночью на обочине загородного шоссе.

И ещё я отлично помнил наш разговор с тем самым, на кого было больно смотреть. Да, сказал он, мир не справедлив. Справедливость наступает там, у него, за границей смерти. И ещё никто за тысячи лет не заслужил попасть не к нему, а в рай. Ещё никто не явился к нему абсолютно чистым, с добрыми намерениями, чей груз зла легче его добрых дел. Он сказал – иди и докажи мне обратное, тогда я отпущу тебя. Найди человека, что заслуживает открыть двери рая, и я признаю, что мир устроен не так, как должен. И, возможно, тебе и не было суждено умереть в эту обычную, ничего не стоящую ночь.

Не знаю, был ли это шок, от пережитого, или он что-то со мной сделал, но я был, как обычно, спокоен и рассудителен. Я вообще редко даю себе свободу, всегда держу эмоции под контролем. Я залез в машину сквозь разбитое окно, забрал свой портфель с документами. Не знаю, что меня заставило это сделать, но я вытащил свой паспорт и открыл на первой странице. Страница была пуста. Я перелистал дальше, но в руках у меня был попросту чистый бланк, хотя и изрядно потрёпанный. То же самое было с правами – чистый кусок пластика. Ничего в страховке, в свидетельстве о регистрации. Мой мобильник показал мне пустой экран и не отзывался на кнопки. И я понял, что это не удача и не сон. Мне и правда придётся найти этого человека, того, кто достоин. И тогда мне вернут мою жизнь.

Я вышел на дорогу. Ливень уже кончился, но с неба всё ещё падала противная морось. Места я эти хорошо знал, и знал, что глубокой ночью машины тут проезжают крайне редко и ждать особо нечего, так что я побрёл в сторону дома. Идти было чертовски неудобно, видно было очень плохо и лишь по слабому блеску было заметно где асфальт, а где начинается обочина. Я пару раз наступил в лужу и почувствовал, как в ботинок полилась противная холодная жижа.

В тот раз я впервые понял, что меня отпустили не просто так. Точнее не просто таким, как я был. До сих пор не знаю как, но я сделал так, что ногам стало опять сухо. И мой костюм на секунду заволокло паром и он перестал липнуть к телу. А под моим взглядом, с того места, где я локтем заехал в глину, когда лежал около машины, осыпалась грязь. И ещё я понял, что ночь подёрнулась серой дымкой и я теперь довольно чётко вижу дорогу. На какое-то мгновение мне даже показалось, что если я захочу оказаться дома, я и правда там окажусь. Но нет, я закрыл глаза, представил себе свою квартиру, но ничего не произошло. Наверное, у всего были пределы. И я зашагал дальше.

Слава богу, идти было не так уж и далеко, до моего городка оставалось километров десять. Несколько раз мимо меня проносились машины. Вначале я даже пробовал голосовать, но была ночь, одинокий мужик в лесу под дождём, кто бы остановился? Я - точно нет.

Одна машина даже, по-моему, ускорилась рядом со мной и пронеслась по луже, взметнув на меня волну брызг. К счастью мой таинственный дар по сушке одежды работал, и вся вода как будто пролетела, огибая меня. Я проводил удаляющиеся красные фонари взглядом, и мне показалось, как будто они слегка вздрогнули, как будто в дрожащем воздухе над костром. Впрочем, я не обратил на это особого внимания и зашагал дальше. Только теперь, на всякий случай, старался не задерживаться рядом с лужами.

Когда я вышел к окраине городка, к тем покосившимся магазинчикам, что встречают любых гостей города на трассе, уже начало светать. Дождь перестал капать, машин стало больше. От какой-то придорожной забегаловки меня облаяла вредная собака.

Как ни странно, я не чувствовал особой усталости. Я дошёл до старой, давно не крашенной остановки и опустился на бетонную скамейку. Надо было решить, что делать дальше. Мои документы превратились в макулатуру, телефон по-прежнему не работал, да ещё, как я заметил, ключи стали какой-то странной формы, с них исчезли все зубчики, они были как будто заготовкой из мастерской. Понятно было, что из обычной жизни меня исключили, иначе бы я просто вернулся к тому, что и делал последние лет десять, лёг бы спать в своей однушке и на завтра снова поехал в офис. Только, видимо, уже на электричке.

Нет, Сверкающий выразился предельно ясно. Мне надо было искать доброго человека. Только я ещё не очень понимал, как мне его отличить от остальных. Перебрав в мыслях свой обычный день, я решил начать день также, как я его начинал всегда. Первого человека, что я видел каждый второй день, звали Валентина Ивановна и она сидела на вахте в нашем подъезде. Ко мне она всегда относилась с добротой, улыбалась и я не раз слышал, как она, когда я проходил мимо, рассказывала кому-нибудь из подружек, что навещали её в её закутке у двери, что вот, дескать, какой отличный парень. Жалко что живёт один, наверное всё время в работе, да и машина у него есть.

До дома было совсем недалеко, ещё пара поворотов по местным улочкам, так что, минут через пятнадцать, я уже подходил к знакомому подъезду. Странно, ранним утром он выглядел как-то совсем серым и невзрачным. Наверное, я никогда не оглядывался, когда выбегал из дома утром. Я подошёл к стальной двери и приложил кругляшок электронного ключа к замку, но ничего не произошло, не раздалось привычного писка, а замок и не подумал открыться. Впрочем, после того, что случилось с моими обычными ключами, не удивительно, что и электронный ключ сдох.

Я вздохнул и пошёл к окну, чтобы позвать вахтёршу. Окно её каморки уже светилось, хотя и было, как обычно, полузадёрнуто шторами. Я заглянул в щёлку между полотнищ.

Валентина Ивановна, как обычно, смотрела телевизор, сидя ко мне спиной. В маленьком экранчике в какой-то студии сидели слегка потрёпанные полузнакомые актёры, а между ними, с микрофоном в руке, перебегал суетливый ведущий. Я даже удивился, что такую муть могут показывать в такую рань, хотя может это и был повтор.

Я было уже потянулся рукой, чтобы постучать по стеклу, как внезапно перед глазами опять что-то дрогнуло, как с фонарями той машины, что обрызгала меня на дороге.  Я зажмурился, потёр глаза и снова посмотрел на вахтёршу. Воздух вокруг неё как будто дрожал, всё было очень чётким, я видел отдельные волосинки в её причёске, но при этом всё немного плыло и что-то мельтешило перед взглядом.

Я внезапно понял, как я смогу определить хорошего человека. Потому что отчётливо понял, что знаю, зачем Валентина Ивановна смотрела эту муть в телеэкране. Она ждала, когда ведущий объявит какую-нибудь очередную сенсацию. Скажем, позовёт брошенную дочь одного из постаревших певцов, сидевших на диванчиках. Или начнёт прямо в лицо задавать неудобные вопросы, на которые нормальному человеку было бы неприятно или даже противно отвечать. Что эти «звёзды» будут оправдываться, или, наоборот, показушно злиться. Потом кто-нибудь убежит из студии, даже не важно, попавшийся на аморальности актёр или вновь обретённая великовозрастная дочь.

Пожилая женщина ждала свою долю эмоций, злорадства, которое ей давал телевизор. Так же, как и люди, что проходили мимо неё каждый день туда и обратно. Она улыбалась им, а потом сидела и придумывала что-нибудь грязное, что она расскажет своей товарке обо всех этих людях, что живут в хорошем доме и уезжают на иномарках, когда она должна сидеть под лестницей каждый второй день за какие-то жалкие гроши.

Я отчётливо увидел, как она и про меня рассказывала всякие мерзости. Что живу я один и никто ко мне не ходит. Наверное, я какой-нибудь извращенец. Что машина у меня явно не соответствует моей небольшой однушке, а значит явно не моя, а от фирмы. Что я часто выбрасываю в мусоропровод кучу пакетов из фастфуда, расположенного неподалёку, а значит и веду себя как чмо, потому что приличный человек так питаться не станет. Что-то о том, как я не помог мамаше с четвёртого этажа спустить коляску по ступенькам. И ещё я видел, как она улыбается, когда соседка со второго, её сменщица, ей поддакивает, как у них обеих внутри становится на какое-то мгновение теплее, от того, что они сделали кого-то ниже и хуже себя.

Я остановил руку на полпути к стеклу и на какое-то мгновение задумался. А потом снова пришло то наитие, что высушило мне костюм под дождём. Я как будто потянулся сквозь стекло и что-то сделал с её сердцем. Голова вахтёрши стукнулась о стол, за которым она сидела, рука свесилась и из неё вывалился пульт от телевизора. Затем  потянулся на второй этаж, где, я чувствовал, спит её противная сменщица, и сдавил и её сердце.

Уходя, я понимал тогда, что сделал мир немного лучше, ощущал правильность происходящего. Не знаю, сейчас я уже стал сомневаться в этом, но в тот момент мне казалось, что грехи должны быть наказаны сразу, если оставить всё как есть – зло будет плодиться и мир станет только хуже.

Неподалёку от моего дома стояла церковь. Не старинная, а, наоборот, новодел. Сейчас это было очень в тренде, строить церкви. Колокольня была ещё в лесах, но я знал, что там проводят службы. С одной стороны, я всегда относился с недоверием к религии, но теперь я знал, что в этом что-то есть и моё существование было тому доказательством. Так что, почему бы и остальному не оказаться правдой? Я пошёл ко входу.

Как ни странно, входная дверь была закрыта. Я, честно говоря, думал что церковь должна быть открыта всегда, было у меня из каких-то книжек такое ощущение. Впрочем, для теперешнего меня это не было особым препятствием. Я протянул руку сквозь дверь и открыл замок с той стороны. Не по-настоящему протянул, конечно, но по-другому и не объяснить.

Не знаю, много лет не заходил в церковь. Даже не помню и когда там вообще был, наверное только в детстве. Но здесь было красиво. Сквозь тонкие окошки в вышине пробивались лучи света, похоже на улице начинало распогоживаться. Потолки и стены были белыми, но в некоторых местах висели иконы. С этими странными, непропорциональными фигурами, что есть только у нашей Церкви, но от чего-то всё равно красивыми. Было странно, я всё равно думал, что раз рай и ад вроде как есть, раз в религии есть какая-то доля правды, то и в церкви я должен что-то почувствовать. Но вокруг не было ничего не обычного. В зале не было ни души и я пошёл вперёд, к главному постаменту (не знаю уж, как это называется по-церковному, может алтарь?). Всё было украшено золотом, резьбой. Было и правда красиво, но как-то холодно, как будто академическое искусство.

Вдруг откуда-то из боковой двери вышел священник в чёрной одежде. Не в рясе, но в чёрной рубашке и брюках. Может быть это что-то говорило о его ранге, не уверен, да и не особо интересно. Несколько секунд он глядел на меня непонимающим взглядом, потом посмотрел на открытую входную дверь, на мою руку протянутую к золотой отделке. Ещё с секунду в его глазах читалась борьба, у него в голове не сходился мой внешний вид и то, что я пробрался в закрытую церковь и тянусь к ценным вещам, но затем он что-то закричал и пошёл ко мне, размахивая руками. Я в тот момент не слушал, что он мне кричит. Снова, как у подъезда моего дома, воздух вокруг него задрожал и я увидел, или даже почувствовал его мысли.

Уже не в первый раз кто-то забирается в его церковь и ворует. Он не знал точно, кто, но подозревал, что настоятель приложил к этому руку, потому что сигнализация каждый раз волшебным образом не срабатывает, а камеру наблюдения, что недавно прикрутили под потолком, до сих пор никак не могут включить. И каждый раз, когда кто-то что-то крадёт, ему достаётся. А он не зря столько лет учился, он тоже хочет уже перестать заниматься чёрной работой и прибирать по утрам церковь. Хочет свою машину и жить в доме за церковью на втором этаже, где просторно, а не в комнатушке, что ему дали. А ещё он понимал, что если даже настоятель не причём, то он начинает ненавидеть всех этих людей, ради которых он столько лет зубрил и старался в семинарии. Которые слушают его, а затем приходят и воруют. И за свечи жмутся отдать, как написано на табличке, пятьдесят рублей. Как велели сверху добавить про добровольность пожертвований, так сразу каждое вечер настоятель же ему выносит мозг, почему денег стало приходить настолько меньше.

Мне отчего-то стало противно и скучно, обаяние всей этой обстановки пропало. Я дотянулся до священника, который подошёл уже почти вплотную и сделал то же, что с вахтёршей. И даже не стал смотреть, как он падает, отвернулся опять к алтарю. За спиной глухо стукнуло об пол, а я протянул руку к позолоте и почувствовал как под пальцами она слезает. Вся эта красота была ненастоящей. Картины на стенах были нарисованы давно неверующим художником, который к своим шестидесяти четырём давно перестал пытаться что-то сотворить и писал всё по давно заученным лекалам. Я присмотрелся к стенам и заметил, как по штукатурке потянулись трещины. Скорлупки фресок начали сыпаться вниз облачком пыли.

Я понял, что и здесь искать нечего и вышел на улицу под уже весело проглядывающее под тучами солнце. За спиной удивительно бесшумно провалились внутрь внезапно потускневшие купола. Но, как и с водой из лужи, пыль от обвалившегося здания не пристала к моему костюму.

Ты слышал про ту церковь? Ну да, прошло как раз месяца два. Говорят, что всему виной брак при строительстве. Прораб воровал цемент или что-то вроде. Может быть и так, ведь построй те стены хороший человек, наверное они бы не обвалились?

Где я только не был с тех пор. Я сходил в больницу, потому что там люди спасают людей. Там же точно должны были быть люди с добротой. Но безуспешно. Медсёстры поворовывали из тумбочек. Врачи старались работать как можно меньше, а четверть коек была занята молодыми лбами, которые косили от армии по договорённости с главой урологии, как раз была весна и призыв был на носу.
Наверное, опыт с церковью меня чему-то научил. Я не стал останавливать сердца у всех, вокруг кого начинал дрожать воздух, если задержать на них взгляд. К пациентам я даже специально не приглядывался, я уже понял, что поиск праведника дело не лёгкое и не хотел портить себе настроение. Людям и так досталось, раз они лежат в больнице. Хотя, когда я заглянул в детское отделение и увидел медсестру, отвесившую подзатыльник шестилетней девочке, которая ночью намочила кровать, всё же потянулся к ней и остановил её навсегда. И сбежал оттуда не оглядываясь.

Я заходил в школу и смотрел в глаза учителям. На минуту мне показалось, что вокруг одной старой учительницы математики воздух так и не задрожит, но потом я почувствовал, какое удовольствие она получает, когда валит на двойку внука женщины, что ещё в перестроечные времена увела у неё одну из последних раздаваемых квартир. Её мне было даже не очень жалко, на мой взгляд это чуть ли не худшее предательство – приводить детей в жестокий настоящий мир, когда они могли бы ещё несколько лет пожить в своём, детском, почти сказочном, и верить в добро и справедливость.

Я много где был, вот уже и переехал сюда, в Столицу. В Городке оказалось мало, на что посмотреть. Здесь я был в зоопарке, где студентка биофака била палкой ничего не понимающую львицу, которая никак не могла понять, в какой же угол ей надо забиться, чтобы удовлетворить свою двуногую мучительницу и только беспомощно скалилась, поджав хвост. Когда-то давно львица попробовала было ответить, но тогда старший служитель ударил её по спине арматуриной и у львицы на полдня отнялись задние лапы.

Был в музеях, консерватории. Зашёл на телестудию, чем чёрт не шутит – вдруг там в кучах дерьма можно найти алмаз. От правительственных учреждений я держался подальше ещё после Городка. Вы же слышали, что после обрушения церкви, там загадочным образом покончили с собой чуть ли не вся верхушка местной власти? Там я не смог удержаться, но теперь уж стараюсь не приближаться к таким местам. Мне в общем-то не нравится убивать, хотя Сверкающий явно сделал что-то, что мне это относительно безразлично. Да и все эти человеческие пороки меня не трогают уже так сильно, как вначале.

Вон видишь того парня у двери. Если присмотреться, я узнаю, что он за вечер довёл до слёз в сети уже третью школьницу, которой он представляется ровесниками. Ему нравится ходить по социальным сетям и писать под фотографиями обидные комментарии, а потом вчитываться в глупые и наивные оскорбления их владелиц.

А вон за тем столиком сидят одноклассники, которые выпустились из школы чуть ли не двадцать лет назад. Одно время они встречались чуть ли не всем классом, а теперь их тут только трое. Они давно друг другу не интересны, но всё же хотят услышать, что плохого случилось у их старых друзей и похвастаться, что у них всё хорошо. Остальные честнее, они просто не пришли.

Или вот ты, бармен, а заодно, как я вижу и владелец бара. Не бледней, ты и правда не такой плохой человек. Два месяца назад, возможно, я бы и убил тебя за то, что ты мне подливал вместо настоящего рома какую-то бурду и ждал, когда же я достаточно опьянею, чтобы вписать мне в счёт несколько лишних стаканов. Но сейчас я просто сделал коктейль настоящим прямо в стакане, это не так и сложно. Да и ты всё же меня выслушал, а ты прав, мне было это нужно.

Что я буду делать дальше? Да вот ещё не решил, сейчас выйду на улицу и поеду либо на вокзал, либо в аэропорт. Есть у меня идея насчёт Ватикана, но может быть поеду в глубинку, в Сибирь, говорят, там в жизни меньше соблазнов. Допью этот бокал и пойду, уже светает.

И не пытайся, как собираешься, незаметно меня снять на телефон и сдать меня куда следует. Во-первых, тебе никто не поверит. А во-вторых, меня стёрли не только из документов, меня никто не узнаёт в лицо и на фотографиях я получаюсь кем-то совсем не тем. Это я выяснил, когда решил заехать к маме и вообще родным. Не удивляйся, что я не говорил о них раньше. Это было два месяца назад и я был куда злее. Теперь я круглый сирота и мне всё ещё неприятно об этом вспоминать...