Сегодня в сотый, а может, и в тысячный раз прочитала дневник Фаины Георгиевны Раневской «Судьба - шлюха».
«На ночь я почти всегда читаю Пушкина. Потом принимаю снотворное и опять читаю, потому что снотворное не действует. Я опять принимаю снотворное и думаю о Пушкине. Если бы я его встретила, я сказала бы ему, какой он замечательный, как мы все его помним, как я живу им всю свою долгую жизнь… Потом я засыпаю, и мне снится Пушкин. Он идет с тростью по Тверскому бульвару. Я бегу к нему. Кричу. Он остановился, посмотрел, поклонился и сказал: «Оставь меня в покое, старая б… Как ты надоела мне со своей любовью»».
Чудо какое! И вполне в духе Пушкина. И Раневской.
Она дружила с Анной Ахматовой, Мариной Цветаевой. Большие поэты, гениальные, но не люблю их. Сегодня поняла, почему: за ненависть к Наталье Пушкиной. Все три ее ненавидели.
«… ненавижу ее люто, неистово. Загадка для меня, как мог ОН полюбить так дуру набитую, куколку, пустяк…»
«Ахматова не любила двух женщин. Когда о них заходил разговор, она негодовала. Это Наталья Николаевна Пушкина и Любовь Дмитриевна Блок. Про Пушкину она даже говорила, что та – агент Дантеса».
«Почему я так не люблю пушкинистов? Наверное, потому, что неистово люблю Пушкина. Он мне осмыслил мою жизнь. Что бы я делала без него?»
Ах, Фаина Георгиевна, умная, тонкая, интеллигентная, добрая…
Так любить Пушкина и не верить ему, который любил душу своей жены больше, чем ее прекрасное лицо!
«Она не лицемерка»; «она умна»; «она меня любит»; «когда мне скучно, хочу прижаться к тебе, как ты жмешься ко мне, когда тебе страшно» - это его слова о ней или обращенные к ней!
Не любить пушкинистов, и поддаться тому же искушению, что они – безоговорочное осуждение «прекрасной Натали», виноватой лишь в том, насколько прекрасной она была.
А ведь именно Наталья Николаевна и была самым первым пушкинистом. Так сохранять каждую записочку, каждое слово. Сохранять письма, в которых он ее отчитывает. Пушкин не стеснялся в выражениях, как и чудо-Раневская. Что, не понимала по глупости, что это материал для ее обвинения? Прекрасный шахматист, который в силу этого должен просчитывать несколько ходов? И доказавший, что умеет это. Нет, все она знала, но каждое ЕГО слово было священно.
Как же Пушкин боялся, что «ее заедят». Клевали при жизни и все еще доклевывают.
За что ей такое?
Так что у нас получается? Пушкинский завет беречь доброе имя его жены лучше всех выполнял… Жорж д’Антес? Который больше пятидесяти лет защищал ее доброе имя, и в 77 лет послал вызов на дуэль редактору журнала, чье высказывание показалась ему неуважительным по отношению к Н.Н. и которого так люто ненавидела Ахматова (д’Антеса, не редактора)?
Как же так?
Все-таки Пушкину я верю больше, чем всем пушкинистам вместе взятым.
Больше, чем Вам, Ахматовой и Цветаевой, не смотря на все мое восхищение.
Больше, чем кому-то еще в этом мире.
Фаина Раневская встречалась со всеми литераторами, вспомнила всех, от Волошина до Высоцкого. Но … Ни словечка о Есенине. «Наследницей» Пушкина считала Ахматову. А я – Есенина.
И еще поразило особо на этот раз, не так, как обычно, об Алексее Толстом:
«По дороге он просил меня запомнить и сказать всем, что с фашистами нельзя жить на одной планете, что их надо поселить к термитам, чтобы термиты ими питались или же чтобы фашисты питались термитами.
Его нельзя было вводить в состав комиссии, которая изучала все злодеяния фашистов. Нельзя было.
Вскоре после этой последней с ним встречи его не стало… Это зрелище убило его, прикончило…»
И о Михаиле Ромме:
«Он мне сказал: «Дайте слово, что Вы не посмотрите… Вы добрая, дайте мне слово, что не будете смотреть мой фильм «Обыкновенный фашизм», хотя там и сотой доли нет того, что делали эти нечеловеки».»
Сказал это Ромм в больничной палате, он тоже не вынес…
Ах, Фаина Георгиевна, я рада, что ни Вы, ни они не дожили до возрождения фашизма на планете.
Как бы мне хотелось выполнить завет Алексея Николаевича Толстого и переселить укронациков к термитам. Интересно, а кто бы кого съел?
Спасибо Вам за все, нежно Вас люблю, но к Наталье Николаевне Вы все-таки несправедливы…