Фердинанд

(мини-триллер)

Фердинанд служил security в банке.    Должность вроде и не особо престижная, но он неизменно гордо отвечал на все упреки по этому поводу примерно так: «Я уже двадцать лет в охранном бизнесе. И я – лицо банка!»

И ему действительно нравилась его работа.

Синяя форменная рубаха, кольт, дубинка – почти полицейский! Откровенно говоря, в детстве он и мечтал стать именно копом: это ж просто сказка, – полагал Фердинанд, – рассекать целый день в машине с сиреной по городу и ничего не делать! При этом, тебе уважительно уступают дорогу, как особо важному ЛИЦУ, тебя боятся… Здорово, черт побери!

Но когда по окончании колледжа он направил свои стопы в местное полицейское управление, дабы наконец реализовать свою детскую мечту, узнал необыкновенную вещь! Оказывается, одним из непременных условий зачисления в штат городской полиции являлся кандидатский экзамен по физической подготовке, который ему – следует отметить, довольно упитанному юноше – вряд ли удалось бы пройти.
Однако именно там – в полицейском управлении – расстроенный Фердинанд и получил от кадровика подсказку, где ему все же могла бы улыбнуться удача.

– Ты такой представительный малый, Фердинанд! – сказал офицер. – Да тебя буквально с руками оторвет рекрутер любого охранного агентства!

А ведь и правда, – рассуждал потом про себя Фердинанд, – как я сам до такого не додумался? Это, по большому счету, даже лучше, чем быть полицейским! Не трястись в патрульных машинах, не подставляться под пули гангстеров… А главное – не заморачиваться этими ужасными зачетами по физподготовке, которые, как выяснилось, полицейские обязаны были сдавать еще и в ходе ежегодной аттестации.
Полицейский кадровик не обманул – первая же охранная контора, в которую Фердинанд сунулся, тут же предложила ему место охранника в городском банке. Поскольку все банковские учреждения давно уже перешли на электронные системы охраны, должность «живого» security являлась там скорее данью традиции, нежели необходимостью.

– Твоя главная функция, – объяснил ему управляющий, – быть лицом банка. Солидный, надежный, уверенный – ты это должен подчеркивать всем своим видом и… - Управляющий оценивающим взглядом окинул массивную фигуру Фердинанда. – И, полагаю, ты без труда справишься с этой задачей. Ну и еще кое-что из чисто традиционных обязанностей, – добавил он.

За суточную смену security банка должен был несколько раз важно «продефилировать» по операционному залу, демонстрируя те самые пресловутые «солидность» и «уверенность», а все остальное время киснуть в кресле, следя за мониторами видеокамер. Скучное и невероятно утомительное занятие! Правда, руководство банка, преисполненное чувством гуманизма, благосклонно позволило охране оставлять включенным и небольшой телевизор. Его мерцающий магической синевой экран почти не выделялся на фоне мониторов, а приглушенное бормотание динамиков почти сливалось с рабочим гулом банка.

Фердинанд погрузился в свою работу с головой. Отныне он – ЛИЦО банка! Дежурства бежали один за другим, но он не замечал времени. Как-то незаметно вдруг оказалось, что уже двадцать лет прокрутилось в установленном графике жизни сутки через двое: одни сутки сидишь в офисе банка – в основном, пялясь в телевизор, – двое других отдыхаешь, распластавшись на диване дома все перед тем же дьявольским экраном. Даже часы на стене вели более насыщенную жизнь, нежели несчастный Фердинанд; ведь стрелкам их иногда дозволялось игриво отставать или шаловливо убегать вперед; а то и вообще упрямо замирать на месте – в ожидании замены батарейки.

Но все же, Фердинанд был вполне доволен своей судьбой! Пускай с каждым прожитым годом внешне он все более походил на толстобрюхий, до омерзения перезревший кабачок, взглянуть на который не соизволила бы даже оголодавшая улитка, он оставался все тем же ЛИЦОМ банка. И выбить его из привычного ритма существования смогло бы только нечто выдающееся, чрезвычайное. Возможно, Фердинанд  интуитивно это понимал, и даже любил пощекотать себе нервы, словно офицер русской армии, спасающийся от безделья и скуки прокруткой у виска револьверного барабана и щелчками курка. Правда, при этом Фердинанд даже не вспоминал о своем служебном револьвере, ибо увлечение его являлось куда более мирным и вполне, как казалось ему самому, безопасным. Он… Он обожал смотреть по телевизору фильмы ужасов. Ну, разумеется, с перерывами на рекламу и выпуски новостей. Спутник закачивал в тело телевизора тысячи каналов, среди коих всегда можно было отыскать с десяток таких, что отвечали бы запросам Фердинанда: злобные инопланетяне, кровожадные маньяки, космические монстры, вампиры, ожившие мертвецы, оборотни, людоеды… Ах, какое же это удовольствие – смотреть на них, досконально зная, что сам ты находишься в полнейшей безопасности, пребывая по другую сторону экрана, а очередную кровавую драму, что развернулась на нем, в любой момент сможешь безболезненно проглотить, запив глотком горячего кофе. Даже если какой-нибудь сюжет и затронет твое закованное в броню сердце, пустив по загривку неприятный холодок, всегда можно успокоить себя мыслью, что все это – лишь плод воображения сценаристов, а ты просто увлекся и позволил себе втянуться в навязанную тебе игру… Впрочем, навязанную даже не с молчаливого согласия, а  во исполнение твоего же собственного – настойчивого и категоричного – требования ЗРЕЛИЩА, по причине чего ты никогда не нарушишь правил игры и не воспользуешься кнопкой «катаПУЛЬТирования» на другой канал.
Телевизор перевернул для Фердинанда мир с ног на голову: ужас порождал умиротворение, страх возбуждал аппетит, а опасность вселяла чувство... безопасности… Череда этих противоречивых ощущений, судя по всему, и создавала Фердинанду иллюзию полноты жизни. А единственным, чего боялся он на самом деле, было теоретическое существование возможности, что однажды подобный порядок жизни кем-то будет вероломно нарушен.


Как-то сослуживец Фердинанда, у которого тот традиционно принимал суточное дежурство по банку, сдавая смену, вдруг обронил:
– Говорят, нас хотят перевести на работу сутки через трое.
– Как... сутки через трое? – растерянно переспросил Фердинанд.
– Что значит, как? Вот так: сутки дежуришь, трое выходной. Что-то там, говорят, правам человека наши сутки-двое не соответствуют. Профсоюзы вопят: перерабатываем!
– Какой ужас... – с почти театральной печалью вздохнул Фердинанд. – Я и два-то дня дома не знаю куда деться. Телевизор только что не насилую! А теперь что? три дня дома? Ужас! Самый настоящий ужас!
– И не говори, – согласился с ним коллега, добавив: – Возможно,  сегодня к тебе пришлют стажера, который станет четвертым в нашей команде...
Этого еще не хватало! Возиться с какими-то стажерами! – возмущался про себя потом Фердинанд. А еще, его посетило какое-то странное, неприятное предчувствие надвигающейся катастрофы. Хотя, чего уж тут странного? Чего же может быть хорошего в том, что сложившийся на протяжении многих лет порядок твоей жизни вдруг кто-то решает нарушить (пускай, даже в реализацию твоих же собственных «прав человека»). Только самого человека забыли спросить, – ворчал Фердинанд, – нужны ли ему эти чертовы права!

Стажер совершенно не походил на ЛИЦО банка: худенький и интеллигентный. Форму он еще не приобрел, поэтому заявился в банк в легкомысленном зеленом спортивном костюме и слегка помятой бейсболке, из-под козырька которой по-шпионски подозрительно мерцали мощными диоптриями стеклышки очков.

– Н-ну, показывайте, что т-тут у вас к чему, – чуть ли не с порога начал новичок, слегка заикаясь. – К-какие нюансы с-с-сслужбы? – деловито и вежливо осведомился он, воспитанно снимая кепочку с головы, тем обнажив на ней «умные» залысины.
Фердинанд хмыкнул. Нюансы…
Но ответил довольно важно:
– Есть… есть тут один... к-хе... нюанс, – бросил он многозначительной взгляд на спрятавшийся за мониторами видеонаблюдения телевизор.
– Ч-что, з-запрещается его смотреть? – понизив голос, спросил стажер.
– Наоборот! – Фердинанд добродушно расхохотался.
– Ч-что… Что н-наоборот?
– Наоборот, мой друг, его разрешается смотреть. Да не просто смотреть, а смотреть не отрываясь – почти все дежурство, до самого утра… Потому как, на счастье, никакого иного дела тут почти нет.
– А к-камеры? – Очкарик бросил недоверчивый взгляд в сторону мониторов видеонаблюдения.
– Это формальность, – махнул рукой Фердинанд.

Собеседник его несмело улыбнулся, присаживаясь на свободный стул:
– Н-ну, с телевизором я уж как-нибудь с-справлюсь.
– А вот не скажите… Смотреть все подряд в течение суток – эдак легко и мозгами тронуться. Я посоветовал бы вам выбрать какую-нибудь конкретную тематику: комедии, спорт, мелодрамы...
– Фу! – брезгливо передернул плечами стажер.
– Совершенно с вами согласен, – вымолвил Фердинанд. – Вот я в свое время подсел, к примеру, на фильмы ужасов... И, знаете ли, по мне, так это – лучшее из того, что можно выбрать. Способствует, так сказать, выработке адреналина. При нашей рутинной работе – весьма и весьма!
Однако стажер имел дерзость возразить:
– Н-ну уж нет, лично для меня ужасов хватает и в жизни, чтобы я на них еще т-тратил время и перед т-телевизором.
– Хм, – хмыкнул Фердинанд, – и позвольте полюбопытствовать, что же это у вас за ужасы такие в жизни? И только не говорите, что вы женаты. Этим ужасом никого не удивишь...
– Я н-не женат.
– Уже лучше. – Фердинанд, с иронией взглянув на собеседника, добродушно улыбнулся, тем давая понять, что ждет подробностей. – И... я весь внимание, – деловито произнес он.
– Не уверен, поверите ли вы мне...
– Ну уж не знаю, – покачал головой Фердинанд, – все будет зависеть от того, что я услышу.
– Что ж, не осмелюсь с-столь долго д-держать вас в неведении... – Глаза стажера возбужденно блеснули за стеклами очков. –  Дело в т-том, что од... Что однажды в детстве мне д-довелось увидеть нечто с-совершенно выдающееся... Нечто, что п-преследовало меня п-потом всю жизнь и продолжает п-преследовать до сих пор... – Здесь очкарик сделал многозначительную паузу, заставив своего единственного слушателя заметить:
– Вы мастер интриговать!
– Это случилось, когда мне б-было лет шесть, – продолжил потом он. – Да, шесть лет... Вроде бы, что за в-возраст, да? Но я себя п-прекрасно помню в шесть лет. У меня з-замечательная зрительная память. Даже, может быть, через чур з-замечательная. Картинки прошлого п-полнят мою голову, как файлы со старыми и н-ненужными снимками забивают п-память телефона. Но один из них – один из этих файлов – п-просто в-выдающийся. Один, стоящий всех! Я почти каждый день раскрываю его у себя в голове и пытаюсь осмыслить. Мне, как я уже сказал, тогда было шесть лет... В нашем доме на тот м-момент вот уже как год п-проживал некий загадочный господин. Он очень редко выходил из своей к-квартиры. Можно даже сказать, вообще не в-выходил. Мы – дети, вечно п-проводившие время во дворе, замечали его за тот год от силы раза два или три. Да и то, никто никогда не видел его лица, п-потому как он всегда натягивал на голову к-к-колпак, когда выходил из дома. Будто п-прятался от кого. А так... Добропорядочный г-гражданин. Из его всегда чуть п-приоткрытого окна п-постоянно слышался т-телевизор. Можно было подумать, что он никогда не выключает его и всеми днями сидит п-перед экраном. Ну, вроде ничего тут т-такого страшного и не было. В конце концов, это его личное дело. И, с-скажу вам, все лучше, чем убивать свою печень в каком-нибудь дешевом баре. Но т-только однажды... – стажер еще более понизил голос, – мне п-пришлось столкнуться с ним нос к носу... если, к-конечно, такое выражение здесь вообще уместно... Видите ли, в т-тот вечер во д-дворе я оказался с-совсем один. В-вот как сейчас вижу – ни души вокруг. Взрослые, дети – все куда-то п-п-поисчезали. И даже г-голуби... Наши д-дворовые г-голуби будто испарились вдруг. Могу поклясться, в те жуткие секунды даже листья в к-кронах деревьев замерли; шум их стих. П-по ушам мне будто ударило т-такой... не знаю... такой з-зловещей т-т-тишиной. Я, помнится, даже хотел з-з-заплакать. И вдруг... Вдруг хлопнула дверь п-подъезда и из него... наконец-то вышел ч-ч-человек. Это б-был как раз он – тот т-тип, о котором я г-г-оворил. На голове – н-неизменный к-колпак. Фигура тоже т-такая... зловещая бы я сказал. Но это был н-настоящий, ж-живой человек во дворе – единственный, кроме меня. И я ж... ж... жутко обрадовался ему. З-заулыбался даже. Х-хотя, меня он вроде и не з-заметил за своим к-к-капюшоном, но почему-то ускорил шаг. Я же не с-сводил с его фигуры глаз и увидел, как из к-кармана у него в тот м-момент выпало что-то. Какой-то небольшой с-с-сверток. А он не обратил на это в-внимания. Я бросился к свертку, п-п-одобрал его и п-п-п-побежал за этим че-че-человеком, крича ему: «М-мистер, м-мистер, вы обронили!» Не знаю, с-сколько бежал. Мне п-показалось, ч-чрезвычайно долго, целую вечность. Т-только уже в конце улицы я сумел догнать его. И к-крикнул почти в самую спину его:
– М-мистер, вы обронили!

Он з-з-замер. И вдруг резко обернулся, так, знаете ли, п-подавшись ко мне. Хотя, нет, не п-подавшись... Он... он н-наклонился ко мне! Из-под его уж-жасного колпака на меня п-повеяло п-прям-таки могильным холодом. Но то б-было не самым жутким... Самое ж-ж-жуткое б-б-б-было то, что у него не б-было... не б-было лица... Вообще! Понимаете? Черная п-пустота в к-колпаке. И б-больше ничего... – Последние слова рассказчик произнес уже шепотом.
Фердинанд кашлянул и прокомментировал довольно лаконично, хотя и не без иронии в голосе:
– Что ж, впечатляющая история.
– В-вы... В-вы мне не верите? – Очки стажера обиженно заблестели.
– Почему же не верю?.. – вздохнул Фердинанд. – Очень даже верю. Но все это очень похоже на сюжет классического фильма ужасов. «Человек-невидимка»! Не он ли? А ну, напрягите-ка память, любезный – вспомните, не смотрели ли вы накануне фильм «Человек-невидимка»? Очень, очень, скажу я вам, похоже. Скорее всего, это просто ваша детская впечатлительность...
Стажер виновато улыбнулся.
– Ну, не х-хотите верить, не в-верьте. Я п-просто хотел вас п-предупредить, что и в жизни иногда случается н-нечто, существование чего мы д-допускаем лишь в кино.
– Предупредить? – удивленно переспросил Фердинанд.
– П-простите... вырвалось.
– Нет, вы уж говорите, говорите, раз начали.
– Я хочу с-сказать, – попытался пояснить стажер, – что грань между реальностью и в-вымыслом на самом деле н-настолько неосязаема, что человек иногда просто не замечает, как переступает ее. Вам вот, как я п-понял, кажется вполне очевидным, что вылитый из телевизора на зрителя страх не может материализоваться в реальности. По вашему мнению, если что-то подобное и происходит, то виною тому лишь разыгравшееся воображение зрителя – впечатлительность, как говорите вы. Н-но.. Но к-кто знает, как обстоят дела на самом деле: выдумывают ли р-режиссеры ваших любимых ужастников свои с-сюжеты или э-элементарно записывают их из рассказов т-таких вот, как я... оч-оч-оч-чевидцев. А если все же это так? То логично, что раз из нашего мира за экран телевизора кто-то перекачивает ужасную реальность, облекая ее в форму сценариев, т-то рано или п-поздно она выплеснется обратно и попадет как раз на тех несчастных, кто проводит перед телевизором больше всего времени... Верить в то, что им показывает телевизор, такие люди начинают, даже сами не замечая когда. Это трагично. Очень трагично для человека! Это же, по большому счету, сродни тому, как перестать прислушиваться к самому себе и всецело полагаться во всем на слова и мысли других. Тогда, в детстве, я на подсознательном уровне понял, а теперь пришёл к выводу, что именно злоупотребление телевизором и привело того типа в капюшоне к лишению собственного лица...

Фердинанд наградил стажера полупрезрительным взглядом, с каким, наверное, религиозные фанатики косятся на представителей науки, но произнес на удивление мягко, и даже снисходительно:

– О, удивительный вы человек, как погляжу я.  Насколько мне понимается, вы хотите предостеречь меня от злоупотребления телевизором? – с насмешкой уточнил он.
– Понимайте как знаете, – пожал плечами его собеседник.
– Уфф... Ну, ладно, очевидец, – с иронией вымолвил Фердинанд. – Ужасы ужасами, но работать тоже нужно. Телевизор – не главная наша задача. За рабочий день security должен несколько раз выбраться в зал и пройтись по нему, показать свое, как говорится, ЛИЦО. Так что...
– М-мне пойти с вами? – все так же заикаясь, спросил стажер, с готовностью чуть привстав со стула.
– Да куда уж вам в таком балахоне... – махнул рукой Фердинанд. – Только народ пугать. Сидите уж. Я быстро.

* * *

ЛИЦО банка двигалось привычной походкой, отработанной за двадцать лет безупречной службы до автоматизма: пять шагов – кадка с пальмой, восемь шагов – колонна, пять – столик и кресла для посетителей, где клиенты банка, по обыкновению, заполняли всякие квитанции. Вот и сейчас за столиком замерла чья-то фигура, склонившаяся над белым листком. Вполне привычная сцена! Фердинанд хотел было продолжить свое «дефиле», но что-то вдруг привлекло его внимание в этом посетителе; вернее, нечто, белеющее возле ножки кресла, в котором тот сидел. Это был небольшой бумажный сверток.

Первой мыслью Фердинанда было сказать ротозею: «Мистер, вы обронили», и он даже несколько раз прокрутил в голове эту фразу, как бы репетируя свое выступление. Но вдруг Фердинанд ощутил, как по спине у него пробежал холодок – точно такой же, какой в уже давно минувшей юности он познал во время премьерного показа «Воскресших мертвяков». Необъяснимый страх ледяными иголочками потек по его венам, пронзая ноги и руки.

«Мистер, вы обронили...» – Какая знакомая фраза!

Где? Ну где же, в каком фильме он слышал эти страшные слова? На миг сознание Фердинанда перенесло его в некий незнакомый тихий дворик; перед глазами возникли кадры: сутулая фигура человека в плаще с капюшоном... Вот, вот сейчас незнакомец обернется и...

Что за наваждение?

Фердинанд тряхнул головой так, что даже задрожали щеки. Видение сей же миг исчезло, вновь явив глазам его привычную картину: банк, столик, клиент, что-то сосредоточенно выводивший ручкой на белом листке квитанции... Фердинанд даже готов был с облегчением и, по обыкновению шумно, выдохнуть воздух, как вдруг понял, что на самом деле насторожило его в этом типе.
КАПЮШОН!

Лицо субъекта скрывал огромный черный колпак. Акцентировав свое внимание на этой детали его одежды, Фердинанд наконец вспомнил, откуда в его памяти всплыла та странная фраза: «Мистер, вы обронили...»
Ну, разумеется! Никакой это не фильм.

Эти слова ведь только что произнес стажер, делясь с ним страшилкой из собственного детства. Человек без лица...
Нет, но что же получается-то? Это тип, восседающий сейчас за столиком для клиентов, пожаловал сюда, в банк, прямиком из детских воспоминаний доходяги-стажера?

Боже, какая чушь!

Ха!

Фердинанд хотел улыбнуться, но щеки его почему-то так давили на уголки губ, что те, вместо улыбки, изобразили на лице лишь смайлик уныния. «И в жизни иногда случается н-нечто, существование чего мы д-допускаем лишь в кино!» – настойчиво забились слова стажера в ушах security.

Фердинанд попытался было мысленно – постфактум – возразить своему оппоненту: «Чушь! Вы всё выдумываете. Всё это ваше НЕЧТО рождено лишь внутри телевизора и намертво заперто в нем! Вам необходимы доказательства? Извольте!»

Фердинанд даже представил себе, как вот сейчас он подойдет к незнакомцу и отважным разоблачительным жестом откинет его капюшон, и... Если верить версии стажера, то на месте головы у того должна открыться пустота со свойствами черной дыры, угрожающей утопить взгляд ненужного свидетеля в своей бесконечности.

Какая чушь!

Ха! – вновь попытался растянуть в улыбке губы Фердинанд, изыскивая в себе силы приблизиться к незнакомцу.

– Эй, мистер?.. – нерешительно позвал он того.

Ручка, скользившая по бланку квитанции, настороженно замерла. Черный капюшон клиента, казалось, еще больше свесился над столиком, едва не касаясь его.
– Мистер, – повторил Фердинанд, после чего буквально выдавил из себя магические слова: – Вы... вы обронили...

Капюшон начал медленно, очень медленно сползать с головы мистера. И Фердинанд уже готов был восторжествовать – голова у этого типа все же имелась! – но...
У бедного security перехватило дыхание. Ведь... Ведь из этого, полуспущенного с головы черного колпака, будто из мешка гильотинера, куда тот собирал отсеченные головы, на него смотрело маленькими, заплывшими жиром глазками противное толстощекое лицо... ЕГО! ЕГО СОБСТВЕННОЕ ЛИЦО!

Фердинанд не помнил, как оказался в туалетной комнате. Судя по всему, ноги сами принесли его туда. Струя холодной воды, выпущенная им из крана, с силой ударилась об раковину, разлетевшись тысячами брызг. Фердинанд подставил под них руки и только тут обратил внимание на то, как они трясутся.
– Спокойно, спокойно, – пытался внушить себе он. – Ничего не произошло... Ничего не произошло...  Я – лицо банка...

Он оторвал взгляд от раковины, чтобы посмотреть на свое отражение в зеркале, но тут же в панике отстранился от него...
Хотя... Все верно, верно. В зеркале перед ним маячила лишенная головы, отвратительная студенистая масса, облаченная в синюю форменную рубаху security.
Рука с пухлыми, подрагивающими пальцами впервые за двадцать лет потянулась к кобуре с револьвером...

* * *

Спустя какое-то время управляющий банком вежливо разъяснял новому security его обязанности:
– Ваша главная функция, – говорил ему управляющий, – быть лицом банка. Интеллигентный, образованный, вменяемый – security это должен подчеркивать всем своим видом и… – Управляющий оценивающим взглядом окинул щуплую фигуру нового охранника, отметив про себя дорогую и изящную оправу его очков. – И, полагаю, вы без труда справитесь с этой задачей, – заключил он, и добавил: – Жаль, конечно, что так вышло с несчастным Фердинандом. Одного не могу понять, – развел руками управляющий, – как он узнал о моем решении уволить его? Но все же... снести одной пулей голову целиком – это слишком...
– М-да, – горестно вздохнул новый security, – такое бывает только в кино.