рассказ
... Вздрогнув от звука прищелкивающих пальцев, он открыл глаза.
... Лоб, виски были покрыты холодным потом.
... От гула звенело в ушах.
... Пока разобрал, где он и откуда доносятся звуки, прошло достаточно времени. Гул доносился опять оттуда, со стороны президентского дворца.
... Он не знал о том, что стемнело. Из беспросветной пустоты за окнами вновь замаячили эти повторяющиеся изо дня в день, нескончаемые, изматывающие его мучения.
... С тех пор, как звуки прищелкивающих пальцев наполнили его сны, он не хотел, чтобы наступал вечер. Боялся попадать в кошмарный омут сна. Больше всего же он паниковал от все возрастающего шума тех снов.
... И избавиться, убежать от всего этого он не мог. Едва, откинув одеяло, ложился он в постель, как сон тут же, незаметно для него самого, завладевал им. По начинающему давить на нервы перестуку он понимал, что засыпает. Потом звуки эти начинали расти, усиливаться, и мозг его скоро уже гремел железом наковальни. После таких мучительных ночей он становился еще нетерпеливее. Ночи будто удлинялись, тянулись все дольше. И ему казалось, что дни, чем дальше, будут становиться все короче, и однажды наступит время, когда жизнь будет состоять из одних лишь ночей. Сны эти, полные прищелкивающих звуков, шаг за шагом подтачивали его силу, мощь и виделись ему таинственным призраком приближающейся смерти. Страх смерти пробирался вовнутрь.
... Если жизнь каждому отмерена, ограничена,откуда тогда беспокойство человека о будущем, о судьбе мира? Ведь ему не жить в том будущем, не видеть тех далеких лет, он уйдет, препоручив, оставив кому-то и место свое, и землю, и славу. И он это знает, знает хорошо. А если знает, то почему так скоро забывает?
В его понимании самое бессмысленное и никчемное, что может сделать в жизни своей человек – это умереть. Может, плыви он по течению, смерть так не пугала бы его, потому что он не хотел жить больше положенного ему срока.
Он боялся вновь вернуться в эту жизнь, обратившись после смерти в какое-нибудь другое существо, как шелкопряд, к примеру, превращается в гусеницу, боялся вновь претерпеть все жизненные муки и страдания.
... Он судьбу свою прожил лишь раз. Возвращаться к тем дням, заново проживать данную ему жизнь он не хотел. Воспоминания о прошлом волновали его, высушивали нутро. Он больше не находил в себе сил переживать и отражать все крупные и мелкие перипетии прожитой жизни. Прошлое, одно время бывшее таким родным для него, теперь виделось ему страшным, ужасающим. Может, все потому, что жизнь свою, что прожил и теперь терял, вместе с ее теплом и сладостью, горечью и изменами, хотел он видеть только в прошлом.
...Звуки воды, ветра, аромат полыни и повисшее в небе белое облачко невольно уносили его из сегодняшних дней в прошлое. Проживая мгно¬ве-ния, минуты, чем-то напоминающие страницы тех лет, память начинала ныть, словно думала о возврате к прошлому. Но это длится лишь мгновение, после чего все в памяти раскладывалось по местам. Иногда он возвращается к прожитым дням в своих снах. Возвращается и тут же, вздрагивая, про¬сы¬пается.
С тех пор, как сны его заполнили эти прищелковающие звуки, жизнь вышла из привычного русла, все изменилось и стало другим. Страх снов не покидал его и днем.
...!!!
...Его как будто позвали. Он вздрогнул оттого, что произнесли его имя. В этом оклике были что-то, словно петельки какие-то, связывающие его с прошлым.
... Боясь вернуться в прошлое, он не стал вслушиваться.
...Приезжая в село, его не беспокоило то, что площадку, где играли они в детстве, превратили в пашню. Наоборот, он радовался этим изменениям. И дорога, там вдалеке пересекавшая равнину, где не росло ничего, кроме полыни и тамариска, тоже была новой, не помнил он ее.
Но сны, полные прищелкиваний, не оставляли его в покое даже в селе. Стоило голове коснуться подушки, как из тишины и безмолвия села он попадал во власть кошмарных сновидений, от которых не было ему жизни ни здесь, ни в столичном городе.
Страх снов рассеивал память, нарушал упорядоченность мыслей.
...Тень старика, в темноте ночи что-то пытавшегося найти в мусорном ящике, стояла перед глазами. Один раз, всего лишь один раз видел он того старика.
... Одной рукой старик копошился в мусорном баке, другой же прищелкивал. Люди проходили мимо, не обращая внимания на старика, правая рука которого рылась в мусоре, а пальцы левой то разводились в воздухе, то, складываясь, прищелкивали. Он же стоял и смотрел, как старик нашел в мусоре заплесневевший кусок хлеба, сунул его в карман и, продолжая щелкать пальцами, пошел дальше.
... С тех пор, как болезнь уложила его в постель, он стал, нетерпелив во всем. Он не включал телевизор, страшась услышать и там прищелкивающие звуки. Но чувствовал на потухшем экране тусклую тень рук и пальцев, издающих этот звук, и нервы его напрягались.
Он и раньше иногда после работы отправлялся на свою загородную виллу у моря, там и ночевать оставался. Думал, что море и одиночество его успокоят. Но напрасно...
... В ветреную погоду море гудело, грохотало. Шум моря его пугал. А в тихую погоду мягкий шорох волн, набегавших на берег, навевал грусть.
... Ночи проводил он беспокойно. Ему казалось, что стоит закрыть глаза, как вода размоет под ним землю, и его вместе с кроватью поглотит море. Как только закрывал он глаза, губы начинали ощущать вкус соленой морской воды, и он просыпался, боясь задохнуться.
Он лишился вкусовых ощущений. Ни в еде, ни в питье не находил прежнего удовольствия. Это где-то его устраивало. Он освобождался от битвы с химерами на каждом шагу.
...Было время – он радовался тому, что человек может побывать на том свете лишь во сне. Не будь это сном, на том свете он мог бы быть привлечен к различным работам – мукам и страданиям. Снова будет в нужде, в денежной зависимости.
... В последние дни и на вилле, где остается он один на один с морем и одиночеством, сны утомляют его, подавляют. Едва закрывает он глаза, как сон начинает полниться прищелкиванием. Эти звуки, раздающиеся где-то недалеко, перед мысленным взором его оживляют некую безголовую массу, сбившую себе ладони продолжительными аплодисментами, но, кроме самого звука, он ничего не слышал, не ощущал. Звуки-щелчки шаг за шагом входили в его нутро.
...Заполняя собою сны, они заглушают все другие звуки, не дают слышать их. Они поглощают и грохот моря, и мягкий шепот волн, на-бегающих на берег.
Звуки прищелкиваний были очень долгими, бесконечными. Его в ужас проводило то, что они никогда не заканчивались, не иссякали... Они длились и длились. По мере того, как они продолжались, все прочие, покрываемые, поглощаемые ими, неслышные и невидимые звуки слабели, теряя силу... Все, что было вокруг него, в памяти, в воспоминаниях, связывающих его с этим миром, сдаваясь тем звукам, покидало его.
Боялся, что сны эти будут все длиннее, боялся, что звуки при¬щел-киваний сведут его с ума.
... Подойдя к окну, посмотрел на море. Пенящийся в волнах лунный свет слепил глаза. Ему показалось, что море пьяно, устав колыхаться, хочет оно остановиться, погрузиться, уйти в себя, в мысли свои.
... Но вода была пнистой, а волны белыми-белыми.
... Попав в ритм прищелкивающих звуков, море утратило свой ритм.
Он подумал, интересно, смогут ли уловить этот ритм снующие в воде рыбы?
Перевод Надира Агасиева